#259

I

В нашем сложившемся обществе понятие о ценности человеческой души давно утратило свой смысл. Вернее сказать, так называемые теперь «верха» уничтожили о нём любые понятия. «Ты — раб» — теперь это закладывали в детские умы, во взрослые умы и в умы пожилых, только преподносилось это всё как «верность Родине».

Иметь иное мнение приравнивалось к пути на верную смерть. Думать думай, пока что никто не вправе запретить делать тебе этого. Пока что. Но стоит открыть рот и завтра поминай, как звали. Сдавали даже те, кто разделял твои взгляды, а в ночи писали на тебя донос в полицию.

Верха использовали людей как им заблагорассудится, проводили опыты, ставили эксперименты. Обычно оттуда никто не возвращался живым, по крайней мере, таких не встречали, и никто не мог сказать слово против.

Поздней ночью я возвращался с работы, за которую получал сущие копейки. Говорить о маленькой заработной плате тоже было запрещено, не официально, но мы навидались, что бывает после такого. Склонив головы, женщины закрывали глаза от резких звуков выстрелов, мужчины тоже смотрели в пол. Потом всё возвращались и молча продолжали свои дела. Я экономил, откладывал деньги, надеясь на лучший день, поэтому практически не жаловался. Много ли нужно одинокому двадцати трёхлетнему молодому человеку?

После школы меня сразу забрали в армию. Я провел там три года, два из которых служил на границе вражеской территории. Сотни мне подобных молодых ребят практически ежедневно принимали участие в боях, надеясь на скорое возвращение к родным и близким. Здесь меня ждали мама и подружка, которые писали письма мне каждую неделю. После окончания службы нам обещали достойные квартиры, рабочие места, а тем, кто оказался здесь сразу из-за школьной парты, места в университетах на востребованные специальности в лучшие университеты государства за его счёт.

Мама умерла так и не дождавшись меня. Подружка пропала бесследно и значить это могло только одно. Молодые девушки без защиты рядом зачастую становились легкой добычей для верхов. Кто-то в её возрасте рожал второго ребёнка, поднимая демографию в стране, а она ждала молодого человека из армии, который уже наверняка вступил в отношения с другой девушкой, а то и с несколькими. Зачем она такая? Всё шло по плану.

Обещанного учебного места я так и не получил. Закончилось всё сплошными отказами, никто даже не взглянул на то, что я участник войны с отличием. В местном органе власти лишь развели руками, мягко намекнув больше не лезть в это и держать язык за зубами. Квартиры для меня тоже не нашлось, поэтому я скромно жил там, где прошло всё мое детство.

Человек с поистине добрым сердцем, что было редкостью в нашем обществе, пристроил меня работать в газету, в которой был директором. Мы встретились с ним в городской библиотеке как-то поздним вечером, где я после возращения домой подрабатывал. Теперь моя работа находилась в подвале здания, где я каждый день перечитывал готовящиеся к печати статьи на наличие того, что противоречило бы сегодняшним ценностям и вызвало бы много вопросов не только в верхах, но и в обществе. Несмотря на режим, мы относились к авторам такого с пониманием и не выдавали их, но если бы я не заметил что-то и пропустил в печать, мы бы сгорели заживо.

Выходил я как правило последний. Выйдя в небольшое помещение, я закрыл дверь своего так называемого кабинета и поднялся по лестнице на первый этаж. Было темно, лишь за одним компьютером горел свет. Над ним сгорбившись сидела Лизи, она частенько оставалась одна и подолгу сидела здесь. Иногда я приходил с утра и замечал, что одежда на ней была точно такая же, как и вчера, а поза практически не изменилась. Работала всю ночь не покладая рук, а затем ещё целый день. Не знаю в чём именно состояла суть её работы, для меня это было не имело значения.

Я прошел рядом с ней. Она что-то быстро печатала и была так увлечена этим, что даже не обратила внимания на меня.

— Ты сегодня снова здесь всю ночь? — поинтересовался я.

Мои глаза были уже достаточно привыкшие к темноте, что я мог видеть черты её лица в ней. Ей было около двадцати пяти, зелёные глаза за очками в темноте были чёрными, но по-прежнему красивые. Носила только официальную одежду и следила за модой, из-за чего всегда выглядела изумительно. Она немного поморгала ими и слегла улыбнулась мне, но на щеках всё равно появились ямочки. Это заставило меня улыбнуться её в ответ.

Если бы она не была замужем и у неё не было двое детей, наверное, я бы не удержался перед её видом и давно стал бы оказывать знаки внимания. Моё больное и разбитое сердце уже давно начало заживать, хотя я иногда думал о том, что же на самом деле произошло с Агнессой.

— Да. — Лизи кивнула мне и сняла очки, чтобы протереть свои уставшие глаза. — Дети в школьной поездке, муж на сутках. Снова возможность заработать чуть больше. — Тяжело вздохнув, она отвела взгляд в сторону, потом надела очки и снова посмотрела на меня. — Ты я вижу уже уходишь?

— Да, на сегодня всё. — Мы немного помолчали. — Ну ладно, я пойду. До завтра!

— Доброй ночи, Никиас. — она отвернулась к компьютеру и снова начала быстро нажимать по клавишам.

Чем дальше я подходил к парадной двери, тем всё реже слышал стук о клавиатуру. Около неё я обернулся и взглянул на маленький женский силуэт, чьи волосы были собраны в хвост. Постояв так несколько секунд, я вспомнил, что пора уходить и окунулся в холод улицы. Лизи разом покинула мои мысли.

Улицы ночью не освещались в целях экономия бюджета. Домой приходилось возвращаться по памяти. Это было небезопасно, так часто случались ограбления, изнасилования, но выбора не было. Однажды я видел, как кто-то шёл по улице со свечкой, чтобы хоть как-то осветить себе путь. Я пока на такое не решался, свечи нынче были дорогие, стали признаком роскоши.

Я часто думал, что у отсутствия света есть иные, более глубокие причины. Такие мысли приходили ко мне, как минимум, потому что днём никогда никто не пропадал. Только после наступления ночи кто-то резко не выходил на работу, не появлялся на запланированных встречах, ничего никому не сообщив. В моём сознании больше не было объяснений для того, почему по всей стране ночью нет света.