После смертельного ранения надо чем-то себя занять.
Кровь растекается по ткани платья, обивке кресла, доскам пола. Я полусижу, терпя неудобную позу и зуд в носу. Обивка пахнет хлоркой. Понятное дело, её очищают от фальшивой крови три раза в неделю.
Знаете, как это делается? У актёра в руке пистолет, заряженный холостыми патронами. У меня — булавка, спрятанная в ладони. В нужный момент раздаётся громкий хлопок. Хватаюсь за грудь, где скрыт пакет с фальшивой кровью. Алое пятно расплывается по платью. Зрители ахают, я падаю в кресло и направляю взгляд в пустоту. Смерть воцаряется на сцене, в который раз.
Но здесь мы её не боимся.
Самое сложное — не моргать: глаза быстро пересыхают. Подстраиваю моргание под реплики и перемещения других актёров, когда зрители скорее посмотрят на них, чем на меня. Дышать надо неглубоко и медленно, чтобы грудь почти не двигалась. И, конечно, терпеть боль в спине, желание чихнуть и остальные телесные неудобства.
Такая у меня работа.
Мой убийца, его зовут Петя. Слишком безобидно для того, кто пару раз в неделю стреляет в беззащитных девушек, да? Он — один из худших актёров, которых я встречала. Как-то на вечеринке знакомая шепнула, Петя вылетел из трёх театральных школ. Но пьесу режиссирует его сестра, поэтому «большой талант» не сидит без работы.
Он выбросил пистолет за кулисы и произносит монолог. Фальшивая кровь добралась до кожи; вспоминаю, остался ли дома пятновыводитель. Это помогает не скучать, пока я изображаю труп.
Крови должно быть не так много — при одном выстреле прямо в сердце. Но Вера, наша специалистка по спецэффектам, — фанатка багровых рек. Будь её воля, под платьем оказалось бы в три раза больше крови, а Петя не стрелял, но набросился на меня с ножом.
Представляю, как он смеётся, танцуя в потоках фальшивой крови, когда монолог заканчивается и падает занавес. Можно встать, размяться и, самое главное, нормально моргать!
Сегодня меня убили в триста двадцать третий раз. Это случалось на сцене, и перед объективом камеры, и даже на корабле, когда я играла в труппе на круизном лайнере. Стоит выйти на подмостки — меня зарезают, душат и травят. Несколько десятков раз я скончалась от болезни, но это было не так увлекательно.
Остаток спектакля досматриваю из-за кулис. Персонажи расследуют мою смерть, разоблачают Петра, и в конце Игорь, играющий тайного агента полиции, надевает на него наручники. Мы выходим на поклон — я в окровавленном платье, намертво присохшем к груди. Ольга просит его не снимать, чтобы удивить зрителей — и получить яркие фотографии для рекламы.
Жидкие аплодисменты. Поклон, ещё один. Занавес.
Когда последний зритель покидает зал, а капельдинер закрывает двери, все снова собираются на сцене. Кто-то наступил в лужу фальшивой крови и оставил десяток алых отпечатков на досках. У уборщицы есть немало причин нас ненавидеть.
Ольга, как всегда, начинает с криков:
— Петя, монолог в начале был ужасен! Ни капли мастерства, ни единой капли. Алсу, ещё один такой проход, и я тебя уволю! Поедешь назад в свою деревню играть Анну Каренину. — Она переводит взгляд на меня. — Лана, у тебя всё прекрасно.
Улыбаюсь, принимая похвалу. Никто не изображает трупы настолько хорошо. Правда, никто и не в курсе, как я играю другие роли.
Единственная моя цель на сцене — умереть, творчески и красиво. Создать иллюзию, которая будет прекрасной и безопасной, совсем не похожей на реальность.
Ольга продолжает распекать остальных; Алсу ловит мой взгляд и закатывает глаза. Она постоянно переигрывает, но кто в таком маленьком, дышащем на ладан театре выступает хорошо?
Все знают ответ: Игорь.
Игорь единственный из нас, кого ангел поцеловал в лоб, одарив талантом. Он может взять любую роль и оживить её. У меня это получается только с мёртвыми, простите за каламбур.
— Один Игорь нормально справлялся! Так, куда он делся?
Несколько минут назад точно стоял здесь, мрачно слушая Ольгу. Она вертит головой: русые волосы горят золотым в свете софитов, кончик носа сильно вздёрнут вверх — у Пети тоже, но не так заметно. Наконец она говорит:
— Так, ладно. Но если он не придёт завтра на репетицию — уволю!
Она часто грозит кого-то уволить, можно пропустить мимо ушей. Платье прилипло к груди, кажется, отдирать придётся с кожей. Спешу в душ, надеясь, что ради экономии Ольга не выключила горячую воду — снова.
Сегодня у меня другая проблема. Внутри горит свет, дверь приоткрыта, а на пороге — алые следы. Уборщица превратит нас в трупы, самые настоящие! Как можно разнести кровь по всему театру?!
Я играла трупы столько раз, могла бы и догадаться. Но не чувствую ни зова интуиции, ни самого маленького подозрения. Просто хочу взглянуть, кто вляпался в кровь. Следы ведут к дальней кабинке, вода внутри не шумит, и я не испытываю смущения, отдёргивая шторку.
На полу сидит Игорь.
Голова откинута, ладони сложены на животе. У него вид человека, который задремал на пару минут — если не считать крови.
Красные следы, красные пятна на кафеле, красная рана в груди, из которой торчит рукоять ножа. Первая мысль: долго же он будет это отстирывать. Ещё секунда — и до меня доходит: это не бутафорская кровь. Не рукоять ножа с отпиленным лезвием.
Его рана, она настоящая. Убийство, оно настоящее.
Оставляя алые следы на полу, я бросаюсь наверх.
Через несколько минут в душевой собираются все: Алсу, которая сняла парик и распустила длинные чёрные волосы, Ольга с чашкой вечернего чая и Петя. Они чуть не сталкиваются в дверях, торопясь увидеть тело. Но, когда я подвожу труппу к дальней кабинке, там никого нет.
Это смахивает на шутку. Недавно здесь лежал труп. А теперь я смотрю на пол, капли воды на стенках, слив и не вижу ничего: ни тела, ни лужи крови. Смерть исчезла, как в очередном спектакле.
Открываю рот, чтобы спросить: «Какого чёрта?», но понимаю: все смотрят на меня. Кто-то с любопытством, кто-то мрачно, а кто-то с непониманием.
Вторую половину читки я не щипаю себя, но постоянно поглядываю на Игоря. Устроил розыгрыш, заставил меня усомниться в своей нормальности, снова. А ещё ведущий актёр называется. И пусть он читает текст так, что мы переносимся в действие, пусть с первых минут он чувствует суть персонажа — я злюсь.
Кстати, он такой не один. Я помалкиваю, Алсу и Петя переигрывают, зато Надя неплохо справляется. Голос, поза, выражение лица — я вижу не молодую актрису, а героиню пьесы, дамочку с трудным характером. Хотела бы я однажды сыграть такую. Если она умрёт на сцене, конечно.
Когда читка заканчивается, Ольга устраивает разнос всем, кроме меня, Насти и Игоря. Остальные подхватывают вещи, расходятся в разные стороны, а я — молча следую за ним.
Куда Игорь идёт? В роскошную личную гримёрку? Нет, он свернул не туда. На кухню? Тогда тут надо налево, а он пошёл направо. Кажется, он просто бродит по коридорам, опустив голову, высматривая что-то. Кроссовки на мягкой подошве позволяют красться бесшумно, словно тень. Но сломанная доска всё портит.
Я спотыкаюсь, вскрикиваю, пытаюсь схватиться за стену — и, конечно, сталкиваюсь взглядами с Игорем. Вопрос он задаёт вполне логичный:
— Что тебе нужно?
Игорь всегда отлично выражал эмоции — по его лицу можно читать, как по открытой книге. Но сейчас я не могу разобрать написанное.
Он нервничает?
Ему страшно?
— Слушай, — неуверенно начинаю я. — Знаю, ты меня разыграл с этим трупом в душевой. Я поверила, получилось хорошо. Не хуже, чем у Хичкока. Но тебе нужно было сразу признаться, потому что я… Ты меня напугал. Я подумала, что с ума схожу.
Такой себе вышел монолог. Игорь и в коридоре за сценой показывает все грани таланта: страх на лице сменяется непониманием, злостью и возвращается, выливаясь в крик:
— Что ты ко мне пристала? Я ничего не делал! Пришёл домой и лёг спать.
Кажется, стены обрушатся на наши головы. Не успеваю ответить, Игорь разворачивается и уходит. Занавес.
Ни в одном спектакле не видела его таким.
Пожав плечами — самый подходящий жест, — иду к выходу. Так странно. Так тихо. Обычно меня с собой тащит Алсу, болтая об актёрах, кастингах и вечеринках, на которых она была или которые собирается устроить. Кстати, мысли сбываются, потому что Алсу появляется со стороны кабинета Ольги. Не успеваю сказать: «А я как раз о тебе думала», рука ложится на плечо, и она щебечет.
— А я ведь гадала, куда ты делась. Знаешь, первую репетицию нужно отпраздновать! Я пригласила Антона, позвонила Лизе и Филиппу…
Знакомые актёры, режиссёры, авторы пьес — в общем, вся театральная тусовка, в которой Алсу себя чувствует как рыба в воде. Я знаю: если соглашусь, мы не ляжем спать часов до двух. Возможно, именно это мне и нужно, но в голове всплывает образ Ольги.
— Подожди, у нас же репетиция завтра в десять.
— Но я уже всех позвала! А ты не пей много. — Хватка неожиданно ослабевает. — Если не хочешь, можешь не приходить! Обещаю, мы не будем громко включать музыку.
Я даже шаг сбавляю: впервые Алсу предложила мне пропустить вечеринку. Это так неожиданно, что я начинаю оправдываться:
— Да нет, я зайду. Может, правда, ненадолго.
— Буду ждать! — она копается в сумочке. — Чёрт, где ключи? Откроешь, пожалуйста!
Распахиваю перед ней все двери: у меня есть запасной ключ от квартиры Алсу. Делать это приходится не так уж редко, учитывая бардак в её сумке. Листы с текстом, книга, протеиновый батончик, пудреница, наушники — и это то, что я вижу сверху. Здесь можно топор потерять, не только связку ключей.
Чувствуя себя измотанной, падаю на диван, листаю копию пьесы. Это история об актрисе, которая решила пробиться на большой экран очень экстравагантным способом — убивая конкуренток. Она застрелила главную соперницу, то есть меня, прямо на съёмочной площадке. Хорошая сцена. Не терпится в ней сыграть.
Отложив пьесу, откидываюсь на подушки. Что же произошло с Игорем? У нас в театральном, когда я ещё играла живых, было много розыгрышей. Туфли, вымазанные клеем, пауки, спрятанные в косметичках. Нет, не хочу об этом думать. До сих пор пауков боюсь. Но все хвастались своей ловкостью, ссорились и шумно мирились, смеялись вместе. «Наверное, Игорь не с той ноги встал», — думаю я, закрывая глаза. Нужно сосредоточиться на пьесе.
Будит меня бешеный стук в дверь. Солнце клонится к закату. Волосы растрёпаны, в голове шумит, но Алсу, которая стоит на пороге, видела меня и в худшем состоянии.
Хотя она спрашивает:
— Боже, ты в порядке?
— Я задремала слегка.
— Точно? Может, тебе лучше отдохнуть?
Будь мы на сцене, я бы сказала, она переигрывает. Но ни занавеса, ни рампы рядом нет, так что мотаю головой.
— Нет, я приду.
— Ну если хочешь, — тон тут же меняется. — Тогда сбегай в магазин, пожалуйста. Докупи пару бутылок вина, сок и текилу.
Она протягивает карточку. Пытаюсь пригладить волосы, зеваю — и до меня доходит.
— Ого, текила?! Ты же помнишь, что завтра утром репетиция?
— Это не для меня, — улыбается Алсу и бежит вверх по лестнице.
Её квартира выглядит более обжитой, чем моя. На стенах репродукции Мухи и Бердслея, книги об истории театра на полках, десяток разноцветных подушек на диване. Я падаю среди них, но сразу встаю: помочь достать бокалы и открыть бутылки. Пока мы возимся на кухне, подтягиваются гости. Я одновременно хочу и нет, чтобы Игорь был среди них, но он не появляется. Вообще никто из труппы не приходит, кроме новой девочки, которая играет третью женскую роль в пьесе. Наташа — так, кажется.
Мы едва успеваем поздороваться — Алсу тащит меня знакомиться с кем-то. Тут и актёры озвучки, с которыми она подрабатывает, и театральный критик, и режиссёр независимого кино. Он пожимает мне руку — татуировки тянутся от костяшек пальцев, исчезают под рубашкой и снова появляются на шее — и спрашивает:
— Это вы играли в «Трупном окоченении»?
— Да, у меня там было две роли сразу.
Мы волнуемся, что репетицию отменят, но на следующий день Ольга появляется вовремя, только кружки чая не хватает. Мы ждём на сцене, а она стоит у первого ряда кресел и не торопится подниматься. Получается спектакль наоборот.
Откашлявшись, она говорит:
— Так, я хочу попросить прощения за вчерашнее. Нужно было взять себя в руки, но я не справилась. Очень жаль, если я вас напугала. И репетицию сорвала.
Такое чувство, что внизу стоят две Ольги. Первая отчитывает участницу труппы, как она всегда делает, а вторая, опустив глаза, слушает критику.
— Такого больше не повторится, — она смотрит на свои руки, пытаясь найти в них чай. — Я буду в кабинете, начинаем через полчаса. Лана, зайди ко мне через пять минут, пожалуйста.
Это что-то новое. Может, знакомому режиссёру Ольги нужен труп для постановки? Или она хочет поднять мне зарплату? На последнее, конечно, вряд ли стоит надеяться, но всё равно, отсчитав по часам ровно пять минут, я стучусь в дверь. И пока не забыла…
— У меня твой телефон, — кладу его на стол, рядом с единственной выжившей банкой чая. — Ты его на зарядке оставила, решила забрать на всякий случай.
— Спасибо!
Ольга сидит перед ноутбуком. На бархатном пиджаке ни одной лишней складки, волосы отброшены за спину, глаза аккуратно подкрашены. Приятно видеть её собранной.
— Новый уборщик неплохо справился, так?
— Он хотя бы не орёт, — вздыхаю я.
— И не требует высокой зарплаты.
Перед Ольгой лежит новый экземпляр пьесы со множеством цветных закладок. Интересно, для кого он? Устраиваюсь на стуле, а она смотрит на опустевшую чайную полку. Сказать об открытке или не говорить? Колеблюсь слишком долго — Ольга заговаривает первой:
— Все, наверное, считают меня сумасшедшей.
Что? Нет! Я даже забываю об остальном. Ольга, конечно, требовательная и вспыльчивая, но точно не сумасшедшая.
— Вовсе нет!
— Спасибо, Лана. Но кто-то может думать иначе. Устроить истерику из-за чая...
— Если бы в моём кабинете был разгром, я бы тоже из себя вышла.
— Спасибо, — выдыхает она и стучит ногтем по крышке банки: — Тут немного осталось. Это от подруги, она уже полгода в Испании живёт. Мы в последний раз виделись три месяца назад, и она привезла мне чай.
— Понятно.
— А вчера я хотела заварить Эрл Грей. Отец подарил целую коробку, когда получила эту должность, — она вздыхает. — Но Эрл Грей бывает слишком терпким. Наверное, стоило выпить апельсиновый. У меня осталось немного, подарок от труппы, с которой мы год назад награду на конкурсе взяли, — она поднимает глаза. — Знаешь, дело вовсе…
— …не в чае, — подхватываю я.
— Совсем нет, — Ольга качает головой и хлопает ладонью по пьесе. — Так, прости, что тебя нагрузила. Теперь о работе.
Тянусь к ней, показывая, что готова слушать.
— У нас ушла одна исполнительница, но это к лучшему, — выражение лица быстро меняется на презрительное. — Терпеть не могу, когда опаздывают и придумывают глупые оправдания.
Я киваю.
— Освободилась одна роль, не очень большая, но всё же. Алсу посоветовала пару знакомых, но они ужасно играют. Поэтому я выбрала другой вариант.
Ещё раз киваю, демонстрируя интерес.
— И я решила отдать роль тебе.
Киваю по инерции; голова замирает на обратном пути.
— Белый парик и грим создадут новое впечатление, — Ольга, сощурившись, смотрит на меня. — Гонорар за спектакль, конечно, будет увеличен.
Открываю и закрываю рот, пытаясь что-то выразить. Хочется кричать. Как делают живые.
— Почему я?
— А почему нет? Ты отлично справилась, когда читала роль Лидии в прошлый раз. — Она подталкивает ко мне пьесу, ту, с закладками. — Твой новый экземпляр.
— Но…
— Репетиция через двадцать минут. Позови ко мне Игоря. — Её взгляд может обжечь. — И не опаздывай.
Мне удаётся снова кивнуть и удалиться из кабинета. За дверью ждёт Петя.
— Ну что, она тебе сказала?
— Я…
Не могу подобрать нужную реплику, но Петя не ждёт ответа:
— Смотри! — он достаёт из-за спины кружку, перевязанную подарочной лентой. — Я Оле купил. Ей нравится Ван Гог.
Разглядываю подсолнухи. Такие яркие. Такие живые.
— Позови в кабинет Игоря, пожалуйста, — шепчу я.
— Конечно! А потом кружку подарю! — Он торопится к сцене. А я сворачиваю в другую сторону, в полумрак запутанных коридоров театра.
Оставшись в одиночестве, можно прислониться к стене и выдохнуть. Живая роль, живая роль с нормальными репликами и всё такое. Она не закончится через десять минут на сцене с помощью ножа, или яда, или хотя бы пистолета!
В последний раз я играла такую роль несколько лет назад, а потом умирала и умирала. Я умею умирать на сцене, я люблю умирать на сцене. Зачем мне живая, полноценная роль?!
Опускаюсь на деревянный ящик, забытый в углу. Трудно признаться, что у тебя есть узкая специализация — которая тебе нравится! — но за её пределами ты совсем не блистаешь. Все знают, я отлично играю трупы. А другие роли… Совсем забыла, как с ними работать.
Хлопает дверь кабинета. Скоро начнётся репетиция. Поднимаясь на ослабевшие ноги, я бреду по коридору на свет.
Только в этот раз — остаюсь живой.
Мы садимся в круг. Ольга, окончательно вернувшись к амплуа властной и всезнающей режиссёрки, говорит:
— У нас есть изменения. Роль Игоря расширена за счёт роли Пети. Так будет смотреться лучше.
Конечно, Игорь умеет играть в отличие от нас всех. И меня тоже?
— И ещё кое-что, — Ольга смотрит на меня, будто ждёт признания.
В горле пересохло, пытаюсь собрать слова во фразу, но не могу. Зато Петя кричит:
— Лана будет играть Лидию!
— Что?! — вырывается у Алсу.
— Что? — удивляется Игорь. — Она же не мёртвая.
— Думаю, Лана способна на большее, чем труп. А нам точно нужна замена на роль Лидии, которая сэкономит бюджет.
Опускаю глаза в текст. Так много закладок, так много сцен и реплик. Я уже читала эту роль, но теперь она представляется совсем по-другому.