Это майское утро началось не только с дождя, окутавшего своими прозрачными серыми нитями всю Москву, но и с тревожных и грустных размышлений. После вчерашнего разговора по телефону с мамой, которая живёт в Ростове-на-Дону, мой мозг замешкался от набегавших мыслей. Они никак не хотели найти выход из сложившейся ситуации. А положение дел было таково, что вынуждало мою, уже в очень солидном возрасте, маму покинуть город и срочно выехать в Южногорск, где проживает её одинокая двоюродная сестра. Всю жизнь их связывала крепкая любовь и дружба.
Ниночка – только так всегда называла её мама, тяжело заболела.
– Болезнь её называется возраст. Да и сердце у неё на самом деле не самое крепкое. Я не могу оставить её одну, – убеждала меня мама, – недопустимо, чтобы Ниночка чувствовала себя одинокой. Ты забыла, как часто вы ездили к ней летом, когда были детьми? А выросли, так вам всем заграницу подавай. Нет, Марго, мне совершенно необходимо поехать в Южногорск.
Мама, как всегда, немного преувеличила, обобщив с моими детьми и внуками меня, которая сто лет уже не выезжала за пределы родной страны. Но это правда, что с тётушкой мы общались давно и наспех. Бурчать мама умеет, но её высказывания не меняли положения дела. Тётушке необходима помощь, а маму одну отпускать нельзя. Эта вполне осознанная необходимость поездки в её возрасте может обернуться для неё вполне необходимой госпитализацией. А перемена климата к букету её болезней как раз добавит нежелательный штрих.
После утренней чашечки ароматного кофе мой мозг всё-таки справился с задачей.
– Заботу о любимой тёте я возложу на себя.
Как это будет выглядеть, и на какое время мне придётся покинуть свои места обетованные в виде дачи и московской квартиры, я решила домыслить потом. А пока я набрала номер телефона своих родителей.
– Мамочка, тебе не надо никуда ехать, я сама поеду в Южногорск и поживу с тетушкой, сколько это потребуется. В конце концов, в течение последних нескольких лет заслуженного отдыха мне пришлось столько раз покидать свой дом, что поездка к Ниночке окажется самой незабываемой и приятной. Тем более берег Чёрного моря, южное солнце. Ты даже не переживай. Совместные прогулки, лечение под моим надзором поставят её на ноги.
– Даже не сомневаюсь, Марго, в твоих способностях. Ты любого поставишь на ноги. Или наоборот. Ты правильно решила. Но я всё равно поеду, и некоторое время побуду с Ниночкой, пока ты уладишь все свои дела. Да и пока ещё июнь. Не так жарко.
Сообщая всем моим друзьям и близким в Москве и в дальнем зарубежье о своём новом месте пребывания, я поделилась этой новостью и с Машей.
Нас с ней связывает дружба, особенно после того, как она открыла реабилитационный центр для детей, подвергнувшихся насилию в деревне, где находится моя дача, после ряда негативных событий, которые нам пришлось с ней преодолеть.
– Здорово, – воскликнула Маша, – а я сделаю себе подарок и в июле приеду к вам в отпуск. Хочу подыскать место для филиала центра вблизи моря. Вот приятное с полезным и совмещу.
Моя тётя для всех Нина Михайловна, а для нас, близких ей людей, Ниночка, раньше жила в Ростове. После окончания университета миниатюрная, с большими добрыми глазами и сильным характером, девушка вышла замуж и уехала с мужем, морским офицером, в Южногорск, где работала преподавателем физики в школе. Но жизнь её сложилась, можно сказать, трагически. Бывает такая несправедливость, что сначала судьба преподносит человеку всё: ум, красоту, чистую и верную любовь, хорошего умного сына.
Потом, в один день счастье, как клубочек ниток, начинает куда-то катиться, катиться, становясь всё меньше и меньше в своих размерах.
Так получилось и у Ниночки. Сначала погиб муж, так и не вернувшийся с похода. Сын вырос. Уехал учиться в Москву. Стал физиком. После окончания учёбы с красным дипломом получил место в престижном институте. А вскоре получил под свои разработки лабораторию. В начале перестройки он должен был выехать в Соединённые Штаты в длительную командировку, работать над каким-то совместным с американцами проектом.
Но… Не люблю я это «но». Оно всегда разделяет время на: до этого «но», обычно счастливое и после него, почему то обязательно трагическое и грустное. Вот в перестроечные тяжёлые годы с Ниночкой и случилось это «но».
Перед самым отъездом с семьёй в США, в Москве убили сына Ниночки Юрку. Официальная версия следствия - ограбление. Но Нина никогда в неё не верила. Юра был талантливым физиком, и Нина в разговорах с моей мамой всегда утверждала, что Юра погиб из-за своей профессиональной деятельности. Я была не на много старше двоюродного брата. Он женился тогда, когда на моём горизонте забрезжил развод. В это время я была чрезмерно загружена и работой, и семейными проблемами, поэтому с Юркой в Москве мы редко, но встречались. Я была на его свадьбе, где и познакомилась с женой Юры. Мне было удивительно, до какой степени молодожёны разные. Невеста выделялась яркой внешностью. С пышной чёрной копной волос и алой помадой на губах она больше походила на героиню Мериме Кармен, как мы все привыкли представлять эту красавицу. Но в дальнейшем, после нескольких общений и разговоров с ней, я всё больше удивлялась тому, что делает любовь с людьми и какие противоположности она сводит друг с другом.
В начале восьмидесятых прошлого столетия известный на весь мир институт, в котором работал тогда молодой физик Колосов Юрий Иванович, находился в положении невесомости. Проходили год за годом. Престарелые, измученные болезнями правители страны умирали один за другим. Институт из-за новых перемен и потрясений в стране постоянно лихорадило. Всех учёных волновал только один вопрос: что будет дальше с институтом, с программами, с новыми разработками, в конце концов, с ними. Рушились на корню все планы. С падением Берлинской стены упала и надежда советских учёных на лучшие времена. Казалось бы, перемены в стране должны были внести свою положительную лепту в сфере новаций, но учёные остались за бортом этих перемен. Перестройка коснулась их только в плане поголовного закрытия научно-исследовательских институтов, свёртывания всех программ и разбазаривания стратегически важных для страны секретов и разработок. Под прикрытием совместных с иностранными учёными изысканий продавалось всё, что имело малейший интерес на Западе.
Георгий вернулся из Штатов в самое беспокойное время. Москва гремела от выстрелов по Белому дому. Весь центр города превратился в какую-то клоаку, кишащую бомжами и беспризорниками, цыганами разных мастей. Через год приехала Жанна. Ей
приспичило развестись с ним официально и забрать сына с собой. Гера запил горькую. Не мудрено. Все планы разрушились. Вся жизнь впустую. Мечты рассыпались на мелкие кусочки, как старое зеркало, которое долгое время следило за жизнью своих хозяев. Которое помнило всё и хранило все тайны в своём зазеркалье. А разобьётся такое зеркало, так его никто и никогда не подумает склеить. Наоборот, все стараются быстрее собрать разбросанные кусочки, в каждом из которых одно из воспоминаний, и выкинуть подальше на помойку, чтобы не иметь под боком жестокого свидетеля, который своей правдой, как осколком поранит сердце до крови.
Иногда Гере казалось, что это Юра из загробной неизведанной жизни так изощрённо ему мстит. Неужели и правда, существуют параллельные миры? А может быть, это кара небесная?
Тогда, в восемьдесят пятом, в стране такое творилось. Пустые прилавки, работы никакой. Все, кто мог, уезжали за кордон. А он, Георгий, после убийства друга, оказавшись в Штатах, куда все стремились попасть, не смог прижиться и там.
– Жанка, эта бабёнка, с пустой головой и то пристроилась. Да ещё как! Живёт себе припеваючи. Господи, и почему я раньше так неистово завидовал Юрию? Он удачливее меня? Талантлив? Жена красавица? Да дура она, намалёванная! А был Юрка во всём и всегда первым, потому что воспитание такое. Сначала мама после смерти отца не разнюнилась, а занималась сыном и его научила побеждать. А потом и сам Юрка слыл трудоголиком. А я? А я никому не нужен был в детстве, хотя имелись и отец, и мать. Всё в семье было показное, всё всегда сводилось к тому: А что люди скажут?
Всегда говорилось вслух одно, шёпотом другое. Нет, не я виноват в том, что такой неудачливый. Сложилось бы у меня всё так, как складывалось у Юрки! А с другой стороны, удачливый, а на ножик напоролся и всё, сдулся талант.
Послушав Жанкино щебетанье о её прекрасной жизни в Штатах, и выслушав на прощанье всё, что она думает о нём и о его теперешнем быте, Гера решил последовать её совету и взяться за ум.
– Что делать? Найти бы Юркины записи. Я бы ещё мог исправить своё положение. С ними можно не только в институт вернуться. Интеллектуальную собственность можно использовать и более выгодно. Юра тоже сволочь хорошая, спрятал архив. О престиже страны думал, хотел перебиться за границей, а потом вернуться назад победителем. У матери спрятал. Больше никуда он не мог деть свой архив. Врала старуха. У неё папка. Может ещё съездить потрясти её. Пацана Жанка забрала в Америку. В доме одна мать Юрия.
Он сел, обдумывая план дальнейших действий. Идея поехать в Южногорск в последний раз, попробовать найти папку охватила его с такой силой, что он готов был немедленно двинуться в путь. От прилива энергии он не мог дождаться утра. Он ходил по квартире, рассуждая вслух с самим собой. Перспектива начать новую, другую для него жизнь сняла пелену с его глаз. И вдруг он увидел беспорядок вокруг. До его сознания дошло, в какой свинарник он превратил своё жилище.
– Жанка права, не квартира, а свинарник, – Георгий взялся за уборку. Начисто вымыл полы, протёр слоями лежащую пыль. Принял ванну, побрился.
– Я вам всем докажу… – глядя на себя в зеркало, сказал он, хотя и сам не знал, что и кому он должен доказать.
Взяв загашник, которая добрая Жанна оставила ему на прощанье, целое состояние пятьсот долларов, он поменял их у молодого парня, постоянно крутящегося у сберкассы, и, обменявшись с ним номерами телефонов на будущее, он купил билеты на плацкарт до Южногорска. Гера вошёл в вагон и, не успев обдумать, каким путём будет добиваться своей цели, заснул. Проспал почти до прихода поезда в город.
Он шёл до дома матери Юрия и всё время думал, что делать дальше? Сейчас явится к пожилой женщине, и что он ей скажет?
– Может её грохнуть и дело с концом. Сказать легко. Самому убить человека тоже мужество надо. Это не для меня. Постараюсь с ней поговорить по-хорошему.
Несколько раз он прошёл по переулку мимо дома Нины Михайловны, тренируясь, как и что он ей скажет. Он видел, как она возилась на приусадебном участке.
Весна. Хороший день, год кормит. Она заметила молодого человека, который заглядывал во двор. Подойдя к калитке, спросила его.
– Вы кого ищете?
– Нина Михайловна забыл ваш дом. Вы меня не узнаёте? Я Георгий, друг вашего сына Юрия. Я к вам Валеру привозил. Помните? Можно к вам пройти.
– Конечно, конечно, – женщина открыла калитку и впустила гостя, – входите, садитесь на лавочку. Воздух такой чистый. Может, вам чаю с дороги? – предложила она.
– Нет, нет спасибо, – ответил Георгий и тут же пожалел об этом. Разговаривать во дворе, который просматривался с улицы, было не в его планах, – а впрочем, можно. С дороги хорошо бы, – он поднялся, чтобы встать и пройти в дом, но женщина движением руки остановила его.
– Вот у меня самовар разошёлся, пойдемте за стол, – Георгий увидел стол в импровизированной беседке, которая была увита диким виноградом, почки которого ещё не спешили раскрываться, ждали боле продолжительного солнечного тепла. Георгий представил, как было бы здесь хорошо сидеть летом, под тенью душистых листьев и виноградных гроздьев.
– У тебя гости никак, соседка? – послышалось из соседнего двора.
– Да Капа! Друг Юрочки моего, приехал проведать, – ответила она, разливая душистый чай по чашкам.
Георгий растерялся, обмяк и сидел с потерянным лицом, думая, что всё-таки он зря приехал. После дежурных вопросов о самочувствии он никак не решался задать важный для него вопрос, но старушка опередила его.
– Георгий, вы к нам в город по делам или приехали справиться о моём самочувствии?
– И то, и другое, Нина Михайловна. Вы знаете, мы с Юрой в институте долго работали над получением материала, представляющего большой интерес для нашей науки. Вы должны меня понять, я слышал, что и вы в некотором роде тоже физик. Так вот, этот материал представляет собой особую форму углерода с кристаллической решеткой, толщиной всего в один атом. Такая кристаллическая структура вполне распространенного материала, которым является углерод, придает ему ряд уникальных физических, химических и электрических свойств.
Тяжёлая жизнь сложилась у Нины Михайловны Колосовой. Как говорится, каждому дан крест по силам его. Может и так. Вот и несла свой крест, Ниночка без нытья и женских слёз. Офицерская жена. Она привыкла ждать. Даже когда муж погиб и не вернулся с очередного похода, всё равно ждала любимого. Она не видела мужа мёртвым, лежащим в гробу, поэтому дала своему сердцу установку: мой Ваня жив. Она всегда сервировала стол с одним лишним прибором. В мыслях постоянно разговаривала со своим любимым. А в день его рождения и на каждую годовщину свадьбы она ходила к морю и долго стояла на берегу откоса, всматриваясь вдаль. Многие считали немногословную, строгую, но добрую учительницу немного не в себе. Но это было не так. Просто её сердце работало по другому режиму, чем любое другое. И жизнь учительницы шла своим, ею выбранным маршрутом.
Знакомая для многих фраза: всю жизнь после гибели мужа она посвятила сыну, была не совсем применима к Ниночке. Она всю жизнь, до отъезда сына в Москву, жила вместе с ним. Они вместе размышляли, мечтали, радовались, возились на огороде, ходили в походы, поднимаясь на сопки, любуясь рассветом. Она для сына была другом, и Юра знал это всегда, поэтому часто говорил ей:
– У меня на всём свете был и будет только один друг, это ты, мамочка. Был бы жив папа, у меня было бы два друга.
Нина Михайловна была мудрой женщиной, поэтому свою установку: мой муж жив, она не навязывала сыну. А когда перед поездкой в Штаты он приехал попрощаться, привёз весь свой архив и отдельно вручил ей картонную папку, для прочности перевязанную бечёвками, она не удивилась, но и не обрадовалась этому обстоятельству. Конечно, иметь родителей и друзей в одном лице это хорошо. Но Нину Михайловну расстроило то обстоятельство, что кроме неё найти настоящего друга сыну так и не удалось.
– Это моё упущение. Должен быть пусть один, но такой человек, которому хотелось бы хотя бы иногда открыть свою душу. Поделиться планами. Человек, который сможет тебя понять даже на расстоянии. Сможет почувствовать твоё состояние души даже за тысячу километров от тебя. Сможет вовремя прийти на помощь, пусть не делом, но дельным советом, пожеланием. Для меня был таким человеком муж. Есть Верочка, моя двоюродная сестра. А Юру я незаметно даже для себя, научила доверять только мне, матери. Ему даже жена не смогла стать искренним другом, поэтому самое дорогое, сокровенное он оставляет здесь, в своём родном доме.
– Мама всё в жизни может случиться, но ни при каких обстоятельствах эти бумаги не должны попасть в чужие руки. Кто бы чтобы не говорил, я тебе ничего не оставлял. Подрастёт Валерка, если пойдёт по моим стопам, сам разберётся. Нет, значит, не судьба. Ты сама решишь, как с ними поступить.
Юра уехал, а у Нины Михайловны долго ныло в тревоге сердце. Так оно болело только перед гибелью её мужа.
– Первый раз Юрочка скрыл от меня свои опасения. Что-то недоговорил. Не поделился своей бедой.
Она сразу поняла, надо ждать плохих известий. Они себя долго ждать не заставили. На следующий день пришла телеграмма о гибели сына.
У гроба своего единственного сына Нина Михайловна не проронила ни одной слезы.
– Что теперь? Как теперь дальше жить? Как приказать доказать себе, что мой сыночка живой, когда вот он лежит в цветах. Слышит ли он льстивые речи руководства института, его слащавого друга Геры? Что их связывало? Почему он из тысячи женщин выбрал именно Жанну, которой до него, Юрочки, нет никакого дела. Она плачет не о потере мужа, а том, что пролетела мимо неё красивая жизнь в Америке. Господи, о чём я? Причём здесь Жанна? Мой сын мог жениться только по любви. Только от большой любви рождаются такие чудные дети, как Валерочка.
Валеру в последний раз она увидела перед самым миллениумом. В девяносто восьмом ему исполнилось двадцать один год. Он поступил в престижный Гарвардский университет, где должен был так же, как и его отец, изучать физику. Летом приехал к ней. Не просто в Россию, а именно к ней, к своей бабушке. Десять счастливых дней Нина Михайловна летала вокруг внука. Было видно, что он не забыл её и любит, как и прежде.
Нина Михайловна не знала, как и чем угодить внуку. В магазинах, хотя и появились продукты, так копеечную пенсию задерживали по полгода. Порадовать ребёнка было совсем нечем. Да ещё страшно было на улицу выйти. То в одном районе перестрелка, то в другом. Всё что-то делили криминальные группировки. Откуда только всё взялось в их всегда тихом городке?
Криминальные авторитеты, группировки… Бандиты обыкновенные. Бывшие её ученики надели на себя бардовые пиджаки, накупили оружия из Чечни и палят друг в друга. Кладбища с мраморными памятниками разрослись до невероятных размеров. С одной стороны кладбища могилки братков с добротными памятниками, а с другой «груз-200» с мальчишками, привезёнными в свинцовых гробах из Чечни. Только сиротливо смотрятся на их могилках простые деревянные кресты. Нина Михайловна, бывая на кладбище, проведывая могилки своих родителей, проходя мимо памятников и читая фамилии на них, постоянно плакала, узнавая своих учеников. Удивлялась она и тому, что ранее скромные на вид мальчишки с хорошими отметками в аттестатах вдруг становились откровенными бандитами. А некоторые ребята сорвиголова, у которых дневники горели от красных записей учителей по поведению, геройски гибли в Чечне.
Когда вечером Валерий возвращался после встреч с друзьями детства Линой и греком Андроникосом, они до утра разговаривали, вспоминали о годах, проведённых вместе. Она не могла нарадоваться на взрослого, уверенного в себе внука. Но счастье белой птицей всего на мгновение село на плечи Нины Михайловны, обняв её мягкими тёплыми крылами, обогрев ненадолго её сердце, измученное тоской по любимым людям.
Через десять дней уехал Валерка в такую далёкую, чужую, незнакомую Америку. Одно утешение к ней часто стала забегать Лина, соседская девчонка, подружка внука. То спросит о родных, намекая на то, знает ли бабушка, когда он опять вернётся. Помогала, чем могла, то в магазин сбегает за покупками, а когда и полы вымоет.
Прошло несколько недель. Весна в городе набирала обороты. От аромата цветущих деревьев, сирени и жасмина кружилась голова. Нина Михайловна приободрилась. За последние годы она впервые почувствовала желание жить в полную силу. Появились мечтания, планы на будущее. Полина успокоилась, посвежела. Решила после выписки из больницы подать заявление на развод с Поляковым. Лера сдавала экзамены в своей школе, каждый день, проделывая путь на автобусе от Южногорска до посёлка Приморский и обратно. Полина вскоре легла в больницу, благо она находилась в нескольких кварталах от дома Нины Михайловны, что давало возможность Лере каждый день навещать её. По вечерам бабушка помогала внучке с уроками, а потом они часами разговаривали. В основном рассказывала Бабушка Лере о её прадеде, капитане второго ранга, об убитом деде физике, о её отце Валерии.
После очередного бабушкиного рассказа Лера заснула, радуясь неожиданному счастью, появившемуся в их жизни так нежданно, негаданно. Проснулась она от встревоженного крика бабушки.
– Убирайтесь со двора! Сейчас милицию вызову! Всё, набираю номер милиции! Милиция! Ало! Приезжайте по адресу…
Лера соскочила с постели и кинулась к бабушке. Она в ночной сорочке стояла в большой комнате и вглядывалась в темноту. За окном послышался громкий топот чьих-то ног, похоже, обутых в тяжёлую обувь, скрип захлопывающейся калитки и рёв удаляющегося мотоцикла.
– Бабушка, что случилось? Кто это был? – расспрашивала сонная и испуганная Лера.
Держась за сердце, Нина Михайловна присела на кровать. Послышался стук в дверь.
– Ниночка, это я, Капа с Серёжей! Открой, – Лера открыла дверь, и в комнату вошла встревоженная, с наброшенным халатом на ночную сорочку, соседка и приятельница Нины Михайловны Капитолина со своим зятем, тоже наспех одетым и ещё не отошедшим от сна.
– Нина Михайловна, вас опять пытались ограбить? – спросил он встревожено.
– Серёжа я не знаю, не понимаю, что происходит. Чего им надо? – ответила она ему.
– Ты скажи, Ниночка, чего они к тебе повадились? В прошлом месяце также на мотоцикле кто-то подъехал ночью и всё в твоём сарайчике перевернул. Хорошо я увидела в окно.
Под утро все еле успокоились и разошлись. Только Нина Михайловна всё о чём-то напряжённо думала. Утром она повела Леру в небольшую летнюю кухню. Она подвела внучку к старинному сундуку, такой Лера видела впервые, который стоял в дальнем углу постройки и был накрыт красивым покрывалом с уложенными в ряд декоративными небольшими подушками.
– Ничего себе вещица, – Лера с интересом рассматривала кованные металлические части сундука и большой массивный замок на нём.
– Да, вещь знатная. Это сундук ещё моей бабушки. Видишь, раритет какой, – говорила Нина Михайловна, открывая замок замысловатым большим ключом.
– Понятно, бабушка, ты в нём сокровища хранишь! Поэтому к тебе похитители повадились? – шутя, спросила Лера.
– Да, ты права. Только мои сокровища в прошлом году в другом месте лежали, а они здесь их искали. Не нашли. Думаю, теперь они сюда не сунутся, видишь, сарайчик обыскали. Лерочка, я хочу, чтобы ты знала. Раз твой отец решил не появляться больше в России, эти бумаги пусть будут принадлежать вам с мамой. Может ещё объявится Валерий, а нет, так пусть ждут своего часа. Так завещал твой дед Юрий.
– Бабушка, а что это за бумаги?
Показав девочке архив и синюю папку, Нина Михайловна положила всё на место, закрыла замок и показала, где она хранит ключ.
– Надо бы перепрятать.
Но если захотят, везде найдут. Не в землю же закапывать. Эх, беда. Стара я уже, Лерочка, но знай, сын мой Юра очень дорожил бумагами, которые лежат в синей паке.
– Бабушка формулы, графики, какие-то схемы. Дед, наверное, какое-то открытие сделал?
– Думаю, что был на пути к этому, поэтому и не хотел, чтобы его труды попали в чужие руки, и открытие ушло заграницу. Хотел, чтобы то, над чем он работал, принадлежало России. Я так думаю, из-за этого и поплатился жизнью мой сын. Пойдём, что-то сердце у меня прихватило.
– Пойдём, бабуля, – Лера помогла бабушке дойти до кровати, – а за наше сокровище не переживай, никогда не найдут, – успокаивала она её.
На следующий день, отправив внучку в школу, Нина Михайловна позвонила своей сестре Вере в Ростов-на-Дону. Рассказала ей о Полине и появившейся внучке, поделилась планами.
Лера, попрощавшись с бабушкой до вечера, незаметно вернулась назад и пробралась на кухню. Аккуратно открыла сундук и взяла толстую картонную папку с записями деда. Поставив всё на свои места, она осторожно вышла со двора. В этот день она не пошла в школу. Выйдя с автобуса, она прямиком направилась к своему бывшему дому. Около подъезда, как всегда сидели местные старушки.
– Лера, ты, что это вернулась? А мама где? Как вы устроились? Где живёте? – засыпали они её вопросами.
– Живём лучше всех, устроились отлично, мама лечится, возвращаться не собираемся, – отпарировала им всем сразу Лера и вошла в подъезд.
– А чего тогда приехала? Лёшка-то ваш буянил опять всю ночь, всё поломал, что осталось забирать нечего, – всё допытывались старушки, но Лера не поднялась наверх, в свою бывшую квартиру. Она подошла к квартире на первом этаже. Не успела она нажать на кнопку звонка, как перед ней распахнул дверь молодой парнишка, сидящий в инвалидном кресле.
– Ты один? – спросила она его.
– Да мама на работе, ты куда пропала? – мальчик проехал в большую комнату, Лера пошла вслед за ним.
– Ромка, у меня к тебе дело. Тут такое… Клянись, что никому не скажешь, даже своей маме, – Лера села на диван напротив друга.
– У настоящих друзей клятву не требуют. Я априори – могила. Если не так, то значит, ты не считаешь меня своим настоящим другом.
– Ром, ну всем ты хорош, только демагог обалденный! Ну, можно ответить одним словом:
хо-ро-шо?
– Можно.
– Отвечай.
– Хо-ро-шо.
– Значит, могила. Оказалось, что Поляков это не мой настоящий отец. А настоящий Колосов Валерий Юрьевич. И у меня есть бабушка. Вот смотри, фотка отца. У бабушки взяла. Правда, таким он был до моего рождения. Сейчас он живёт в Америке. Он закончил Гавриковский университет, самый знаменитый в США.
Автомобиль Валерия мчался по утренней трассе. Почему он решил ехать в свой родной город, а Южногорск он считал таковым на машине, он и сам не понимал. Вполне можно было долететь из Москвы до Краснодара, а там рукой подать до тихого, утопающего зеленью, с запахом моря и цветов, родного уголка.
– Зачем я спешу туда, где меня давно уже никто не помнит, не ждёт,– грустно думал он, закуривая очередную сигарету, – но я-то помню, от прошлого никуда не деться.
Прошлое сидит в тебе памятью, как заноза, которую никак нельзя удалить из сердца, из мозгов, даже самой тонкой иголкой. Оно овладевает тобой, и память, обрастая мельчайшими подробностями, всё увеличивается, всё растет, заполняя сердце, изматывая душу воспоминаниями. Что мы против прошлого? Актёры, разыгрывающие мелодраму или трагедию? Режиссеры, снявшие на плёнку памяти своё представление? Критики, анализирующие свои действия на сцене жизни? Художники, раскрашивающие свои поступки в цвета радуги или серой обыденности? Скорее всего, мы бессильные зрители воспоминаний. Мы ничего не можем изъять, вырвать, зачеркнуть, переиграть из своего прошлого для замены, даже для изменения маленького штришка с целью повлиять на дальнейший ход наших поступков.
Валерий помнил всё и всех из своего детства. Он помнил школу, где работала учительницей физики его бабушка. Отлично помнил своих одноклассников. Самого близкого друга – грека Андроникоса Аманатидиса, которого все называли Дроном или Греком, как это принято у мальчишек, и который ужасно гордился своим греческим именем и фамилией. При случае не забывал напоминать всем: – я сильный человек, о чём говорит моё имя, а фамилия подтверждает, что я воин и победа будет всегда за мной. Валерий улыбнулся, вспоминая, как не раз ему приходилось защищать смелого грека от происков соседских мальчишек. Дрон с родителями после его отъезда должен был переехать в Грецию. Интересно, как сложилась у него жизнь?
Бабушка Валерия умерла, вскоре после его последнего отъезда в Штаты. О чём сообщила ему заботливая мама по телефону. Он тяжело пережил это известие. Его долго мучила совесть за не отданное вовремя бабушке внимание. Ведь мог больше времени находиться с ней, мог заметить ухудшение её самочувствия. Наверное, она страдала и за маской радости на лице скрывала свою сердечную боль. Тогда, чтобы не думать, вспоминать, он с головой погрузился в учёбу, потом в работу. Вскоре ему предложили контракт на работу в Англии. Он с радостью согласился. Всё ближе к России. И вот по окончании контракта Валерий вернулся в Москву. В свою старую квартиру, где он когда-то проживал с родителями, он бросил вещи и, купив автомобиль, сразу выехал в свой город детства.
Теперь он едет в Южногорск за тем, чтобы встретиться с детством, с юностью.
Валерий опять закурил. Толи от этого, а может от того, что обида на себя застряла глубоко в сердце и никак не хотела дать ему возможность здраво взглянуть на то положение, в котором он оказался, после очередных двух-трёх затяжек к горлу подкатила тошнота. Он бросил недокуренную сигарету в открытое окно джипа, но через несколько минут закурил другую.
– Прости, бабушка, – прошептал он и нажал на газ.
Вспоминая прошлое, он злился на себя за то, что никак не может представить, как бы выглядела сейчас бабушка. Почему-то хорошо ему запомнились её руки с длинными, худыми, чуть скрюченными от постоянной работы пальцами, которыми она в далёкие годы детства ворошила его волосы. В памяти часто всплывала картинка: бабушка сидит у старенького трюмо и собирает свои длинные волосы в аккуратно зачёсанный тугой пучок. Складывая воспоминания о ней в единый клубок, Валерий отчётливо представлял её ещё той моложавой женщиной, только что вышедшей на пенсию, и никак не мог представить бабушку лежащей в гробу совсем старенькой, с лицом, покрытым сеточкой мелких морщинок.
Он отлично помнил лицо Лины. Её глаза, губы, шею, волнистые, чуть с рыжинкой волосы с красивыми локонами, хрупкую девичью талию, длинные красивые пальцы и вполне представляет, как она могла бы выглядеть сейчас, через столько лет. Ему казалось что, увидев, он непременно её узнает.
А вот как могла бы выглядеть бабушка?
Валерий мчался по новой, но уже довольно выбитой трассе и курил неприятные на вкус сигареты с этикеткой «Майборо» ничего общего не имеющие с аналогом. Казалось, что в американских сигаретах был совсем другой табак. Впрочем, другим, не таким было всё. Другая вода, другой хлеб, бензин, воздух. Докурить до конца сигарету не хватало сил. Он бросал одну, но тут же закуривал другую, будто она была не из той же пачки.
Он всё ближе приближался к своему любимому, маленькому, но такому уютному и родному городку на берегу небольшого морского залива. Окутанный воспоминаниями, мучившими его сердце, угрызениями совести, душой, полной жалости к любимой бабушке, которую не смог проводить в последний путь, переполненный обиды на юношескую любовь, которая сразу выскочила замуж после его отъезда. Эту новость ему тоже сообщила мама, сразу после новости о смерти бабушки.
Двойной удар, так он называл это её сообщение. Валерий проехал ночной Краснодар, сияющий огнями, и ещё через пару часов, почувствовав тошноту от выкуренных сигарет, головокружение от усталости. Он остановил автомобиль у кемпинга при въезде в Южногорск.
– Не переживайте, у нас всё стерильно. Желаете, я принесу ужин в номер? – ему улыбнулась девушка, встретившая его при входе, которая поспешила успокоить его, увидев, как он разглядывает всё вокруг.
Удостоверившись в том, что номер действительно чистый, Валерий принял душ.
Новшества в России в новом тысячелетии удивляли и радовали его. Прибыв из Штатов в Москву, он не ожидал увидеть столицу такой похорошевшей. За годы его отсутствия в стране она очень изменилась к лучшему. Стала больше походить на престольный град. Чистые улицы, красивые высотки, бизнес центры. Обилие ресторанов, магазинов, гостиниц. Люди стали выглядеть не серой массой, одетой в одежды тусклых расцветок, а казались яркими цветами, окрашенными во все цвета радуги. Из серой и бесцветной Москва превратилась в яркий, разноцветный современный город. Изменения в лучшую сторону он увидел, проезжая через Ростов-на-Дону, Краснодар. И огни родного города, которые он наблюдает сейчас из окна кемпинга, тоже радовали его.