40000 Лет назад

Плоды любознательности.

Если вы посчитаете, что всё, написанное далее - вымысел автора, то вы глубоко ошибаетесь. Всё нижеизложенное - всё истинная правда, вычитанная и в дальнейшем описанная, а также являющаяся результатом моей неугомонной любознательности, ну и, конечно же, огромной удачи. Этот рассказ не обо мне. Как бы мне ни хотелось стать главным героем тех удивительных приключений, но, увы, совесть не позволит присвоить себе лавры путешественника в далёкое прошлое.

А ведь всё началось с того, что, подстрекаемый врождённым любопытством, я наткнулся в интернете на "Перуновы Веды". Да, именно те самые золотые пластинки, которым более сорока тысяч лет. Можете верить или кривиться в скептической улыбке, называя меня дилетантом и лжецом, объясняя с пеной у рта, что все эти Славяно-Арийские записи лишь грубая подделка, но именно с их помощью я смог узнать такую вот удивительную историю.

Естественно, что я увлёкся изучением сего артефакта. Скопировал изображённые на них буквы-иероглифы на рабочий стол компьютера, а затем зачем-то вставил изображения в нейросеть, с запросом обработки и перевода. Почему я так поступил? Не спрашивайте, не знаю, просто так захотелось, видимо, интуиция сработала, но результат оказался неожиданным и поразительным. Ваш покорный слуга минут пятнадцать, если не больше, сидел с открытым ртом, ежеминутно протирая глаза, ибо не верил в произошедшее. На мониторе появился текст на русском языке. Вы только вдумайтесь. На табличках, которым сорок тысяч лет, современный текст, написанный в виде дневника – мемуаров от некого Фёдора.

Представляете: на древних пластинках описывалась удивительная история нашего с вами современника, волею судьбы заброшенного в доисторический мир. Прочитав текст, я поразился не только его невероятным приключениям, но и тому, насколько, оказывается, неправильными являются знания современных учёных о тех стародавних временах. Насколько мы ничего не знаем о том мире из нашего с вами прошлого. Насколько, оказывается, правдивы сказки и легенды, сохранившиеся до наших дней.

Я понял, что мне представилась уникальная возможность открыть завесу невежества. И тогда, обуреваемый самыми искренними желаниями принести в мир истину, я кинулся в институты и университеты, специализирующиеся на изучении истории. Махал перед носами профессоров и академиков распечатанными на бумаге дневниками Фёдора. Доказывал заблуждения мастодонтов от науки, кривящих лица в скепсисе, в их знаниях истории человечества. Пытался им объяснить, что они неправы, отстаивая с пеной у рта свою правоту.

Как же я ошибался. Меня подняли на смех и отправили в ближайшую редакцию, специализирующуюся на «жёлтой прессе», с пожеланиями напечатать свои каракули под подобающим видом бредовой фантастики, а не отвлекать научные умы от серьёзных изысканий своими вымыслами. Так ничего и не добившись в мире науки, я решил опубликовать дневники, выставив их, таким образом, на всеобщее обозрение. Но и здесь потерпел полное фиаско.

Первый же редактор книжного издательства объяснил мне: «История у вас просто замечательная, конечно. Но вот её подача. Очень сильно, понимаете ли, и это ещё очень мягко сказано, хромает. Нелитературным языком написана. Ошибок много. Не заинтересуется массовый читатель таким произведением, а нам такое невыгодно. Так что извините». Намаялся я, в общем, с этим дневником. Оставались мне в итоге только два варианта развития дальнейших событий. Первый - плюнуть и забыть, а второй - переписать всю историю Фёдора, попытавшись придать ей более-менее читабельный вид. Вот вторым вариантом я и занялся. Что из этого получилось? Не знаю, судить вам, дорогие мои читатели.

Понимаю, конечно, ваше нетерпение и желание скорее узнать эту удивительную историю. Но прошу немножко потерпеть моё занудство. Мне кажется, важным пояснить, в какой именно мир попал мой герой, и поверьте, это я делаю не из вредности и не для того, чтобы затянуть рассказ, а лишь для того, чтобы в последующем не отвлекаться от повествования, давая нудные пояснения.

Наверно многие начнут меня ругать, что это всё не так, и на самом деле, все исторические исследования доказывают обратное. Не буду спорить, не историк, я лишь пересказываю то, что прочитал в "Ведах". Согласно дневнику, в те доисторические времена земля наша ничем не отличалась от современной, разве что только климат был более сухим и немного холодным, но это и не удивительно, ледниковый период как раз свирепствовал на севере нашего голубого шарика. В остальном же в плане географии всё было так же, как и сейчас, может быть, только с малюсенькими отклонениями, практически не меняющими облик планеты.

Глобальные движения материков к тому времени давно закончились, образовав привычные нам континенты, моря и океаны. Великие реки давно пробили свои русла и если и поменяли, так сказать, свой путь, то столь незначительно, что даже говорить об этом не стоит. Леса стали лесами, степи – степями, а пустыни – пустынями. Всё то же самое, что и сейчас, конечно же, с небольшими нюансами, но настолько незначительными, что даже отвлекаться на их описание не имеет смысла. Ведь даже в наше время изменения ландшафта происходят постоянно, что уж тут говорить о сроке в сорок тысяч лет.

Животный же мир был другим, очень непохожим на привычный нам современный. Конечно, в описание каждой существовавшей в те стародавние времена зверюшки я погружаться не буду, ибо тогда затяну и так немаленькое вступление, скажу только, что сочетание мамонтов, саблезубых тигров, пещерных медведей и вполне современных лошадей и собак были неотъемлемыми реалиями того времени.

Ещё одной особенностью того исторического периода существования нашей земли было создание в то время новых цивилизаций, которые образовывались на обломках уничтоженных триста пятьдесят лет назад более древних империй Атлантов и ещё какой-то, не оставившей даже своего названия. Воюя друг с другом, они применили какое-то жуткое оружие, чем-то похожее по своей сокрушительной мощи на атомное или водородное, и едва не уничтожили всю планету. Но ко времени попадания в тот мир нашего героя о них сохранились только отдельные легенды, да ещё заброшенные руины некогда огромных городов да заросших дорог.

Старички поссорились.

Сквозь утреннюю дрему Федор почувствовал неприятный дискомфорт. Стало как-то вдруг неудобно и жестко. Что-то надавило и закололо в боку, на котором он лежал. Прерывать сон совершенно не хотелось, поэтому он игнорировал такую мелкую неприятность. Также довольно резко похолодало. Причем спина замерзла, словно мама открыла форточку для проветривания комнаты, и сквозняк мурашками забегал по коже, а переднюю часть тела, наоборот, обогревало приятным пеплом. Такое ощущение, что юноша оказался на Черноморском пляже, под палящими лучами солнца, которое по странному стечению обстоятельств, светило только в лицо, игнорируя при этом все остальное слегка замерзшее тело.

- Мам, закрой, пожалуйста, окно. Дует. – Пробормотал он, не открывая глаз. И причмокнув по-детски губами, вновь попытался погрузится в объятия Морфея, перевернувшись на другой бок, и засунув ладони под щеку.

- Кхе. – Донесся до него приглушенный смешок.

Федор разлепил один глаз, и улыбнувшись увиденному, приняв странную действительность за видения не проснувшегося еще разума, вновь закрыл. Юношеский сон крепок, не просто вырвать из его лап посапывающего ребенка, а наш парень, как не кичился своей великовозрастностью, но был все еще по своей сути дитем.

- Какой сон. – прошептал он, блаженно потягиваясь и садясь на почему-то ставшей твердой постели, все еще не поднимая век, в попытке продлить удовольствия ночного отдыха. – Лес, костер, гномы, еще бы форточку кто закрыл. Мам, ты тут? – Он передернулся ознобом, и наконец открыл глаза.

Шок от увиденной никак не ожидаемой действительности, разом парализовал и разум, и тело. У каждого человека, при таких нестандартных, обстоятельствах (и это еще очень мягко сказано - нестандартных), своя реакция. Кто-то неистово начнет себя щипать, до кровавых синяков, при этом крестясь двумя руками одновременно, кто-то, перебирая в прыжке ногами, рванет наутек, вопя: «Мамочка!». Но я думаю, что большинство, так же, как и наш герой, зависнет в ступоре. В этом нет ничего пред рассудительного. Никогда не знаешь, что предпримешь, когда испытаешь подобное, да еще столь неожиданно. Ведь ложась спать дома в теплою постель, вы наверняка не ожидаете, что проснетесь на голой земле, в предрассветном лесу у костра, в обществе улыбающегося гнома, и злобной Бабы Яги.

Да, именно так. Вокруг нашего, широко раскрывшего в испуге глаза, и прекратившего даже дышать, героя, шелестела, покачиваемая легким ветром, еловая сумрачная чащоба. Темные конусы деревьев, на фоне голубого, подсвеченного бордовым пламенем восхода солнца неба, пугали парня почему-то больше, чем непроглядный мрак, обступающего вокруг леса, и зловещего костра, с двумя бомжеватыми с виду персонажами.

Один из них малюсенького росточка дедок, еле достающий, своей широкополой шляпой, в форме гриба подосиновика, только грязно-зеленого цвета, до колена Федора. Более-менее точно измерить рост этого персонажа, было бы возможно, но это только в том случае, если бы он хотя бы встал, но тот сидел на поваленном стволе дерева, угрюмо ковыряясь сучковатой палкой в пламени костра. Как ни странно, но тот отвечал ему, словно живой, недовольным потрескиванием, и плевками искр, в предрассветное небо.

На лице, наглухо заросшем седыми волосами, соединившими в одно целое, и прическу, и брови, и усы, и бороду, выступали только две вещи: большой, мясистый, красный нос-картошина, со здоровенной коричневой, рыхлой бородавкой, и загнутая книзу, опускающаяся между ног, вместе с длинной переплетенной с лесным мусором, бородой, огромная курительная трубка, пускающая редкие кольца дыма. Нет, было еще, то, что пугало больше всего Федора - немигающие глаза, отражающие свет костра, красными жуткими отблесками потустороннего пламени.

- И всё-таки ты дура. – Густой, хриплый бас, никак не вяжущийся с обликом говорившего, прозвучал прямо из седых зарослей бороды. – Я просил тебя, о богатыре Федогране, а ты приволокла сюда этого сморчка. Столько сил и трудов насмарку. – Он тяжело вздохнул, и со злостью бросил палку в костер. - Что мне теперь с этим подобием человека делать прикажешь?

- Что просил, то и получай. – Заскрипела голосом пенопласта по стеклу, сидящая напротив худющая старуха.

Федор перевел с деда на нее немигающие от ужаса глаза, и едва не потерял сознание. Не осуждайте его за это. На березовом пне, положив голову на сложенные ладони, обхватывающие загнутый в виде змеи крюк посоха, сидела сама смерть. И одного взгляда парня, хватило на то, чтобы это осознать.

Высокая бабка, на столько худая, что кажется каждое ее движение сопровождалось стуком костей, не мигая смотрела в костер черными, бездонными глазами, состоящими из одних зрачков с мерцающими там искрами отражающегося пламени. Перепутанная шевелюра рыжих с прядями седины волос, опускалась ушами пуделя на плечи, и дальше, волнами накатывалась на торчащие острые холмики грудей, прикрытые серым, с черными кляксами гниющей ткани, и неровными заплатками, платьем. Она громко сопела, с трудом втягивая воздух, длинным прямым носом, крючком загнутом внизу, к нижней тонкой губе, наползающей на верхнюю, создавая тем самым гримасу вечного недовольства.

Подрагивающий свет костра, гулял всполохами и тенями по ее изрезанному морщинами лицу, создавая видимость, то милой улыбки, то хищного оскала. Она медленно повернула голову и не мигая посмотрела на Федора, и вдруг внезапно рассмеялась, каркающие и натужно, выплевывая звуки, из широко раскрываемого рта, с двумя одинокими, пораженными пародонтозом, желтыми зубами, в разных его углах.

- Что, касатик, так на меня влюбленно смотришь? Никак понравилась тебе? Так не стесняйся, я еще баба хоть куда, на все согласная. Даже замуж пойду. Меня даже звать не надо.

- Уймись, Ягира. Только тут твоего тупого юмора недостает. Наворотила делов непотребных, теперь ржет как кобыла перед случкой. – Дед злобно сплюнул в костер, и тот ответил ему не менее злобным шипением, заскворчав на раскаленном угле слюной. – Он ходьбы понимает нас? – внезапно, крючковатый палец с обгрызенным ногтем, на неестественно вытянувшейся руке, больно ткнул парня в грудь. Бабка, все еще смеясь, закивала головой.

Новая реальность.

- От куда же ты свалилось на меня, чахлое создание? – Дед смотрел на вздрагивающего Федора немигающим взглядом снизу вверх, но ощущение у парня было такое, что на него наваливается, огромного роста, выше на три головы, могучий мужик, с недобрыми намерениями. Глаза Чещуна сверлили лицо новоявленного попаданца взглядом хладнокровного убийцы-лаборанта, выбирающего себе очередную белую мышку из клетки для провидения опытов, потому как предыдущая издохла, не выдержав свалившего на нее счастья - быть причастной к научным изысканиям доброго дедули.
- Я...- Попытался произнести Федор пересохшим ртом, но у него ничего не вышло, только хриплый вздох вырвался из саднящего, словно ободранного наждачной бумагой горла.
- Эка тебя как. - Хмыкнул в бороду дед, обдав парня клубами дыма. – На-ка вот, глотни. – Он достал откуда-то из-за пазухи небольшой кожаный бурдюк, и практически насильно сунул его в не слушающиеся руки Федора. Тот поднес его к трясущимся губам и сделал глоток.
Что-то приятное, прохладное и сладкое, со вкусом пчелиного меда и вина, смочило страдающее горло, принеся облегчение, снизив прокатывающуюся по телу волнами дрожь, и успокоив трясущиеся руки, до состояния легкого подергивания.

Наш герой уже успел до этого, в своем, канувшим в небытие мире, попробовать спиртное. Но только в тот раз это был тоже сладкий на вкус, но противный до тошноты, запретный в его возрасте, напиток, в виде дешёвого портвейна.
В его ушедшем, бесшабашном детстве, они с другом Ванькой, пили уже вино, скрываясь от всех, на скамеечке в парке. Под закуску поделенного на двоих Чупа-чупса, и полупустой пачки чипсов, (на остальное тогда денег не хватило), они заглатывали из горлышка тягучую противную жидкость, давясь и кашляя, но чувствуя при этом себя героями, совершающими подвиг.

Рвало его тогда знатно. Коричневая гадость фонтаном вырывалась из горла, выворачивая внутренности наизнанку. Случись тогда смерть, она в тот момент показалась бы долгожданным избавлением от мук, и совсем бы не испугала. После случившегося он дал зарок, что больше: «ни-ни», и старательно его соблюдал, отбиваясь от назойливых предложений приятелей во дворе дома: «Бухнуть и расслабится». Хотя, скорее всего, это ремень отца, прошедшийся тогда по заднице, в воспитательных целях, поддерживал такое благое начинание, и не давал нарушать взятый на себя зарок, и клятву отцу. «Боже, как же это все было давно, в другой, счастливой жизни».

- Федор тяжко вздохнул и сделал еще глоток.
- Ты особо то не увлекайся – Хохотнул дед – Это питие нрав коварный имеет. Пока наслаждаешься вкусом его, глотая меры не соблюдая, все кажется хорошо, только шум в голове легкий, да расслабление, а вот как только прерваться задумаешь, да делами насущными заняться, вот тут-то и ждут тебя неприятности. Ноженьки резвые к земельке прирастут и идти откажутся, а сам дурак-дураком сделаешься. От нектара этого не один богатырь пострадать успел, да не тебе чета. Так что меру знай. – Он забрал бурдючок, и сунув его себе за паузу, посмотрел внимательным взглядом. - Ну так что? Расскажешь наконец о себе, али как?

- Что говорить-то? – Не сказать, что Федор окончательно пришел в себя, нет. Но хотя бы возможность разговаривать, к нему вернулась. – Из Москвы я. – Пробормотал он, и почему-то покраснел, хотя и не понимал, что тут может быть постыдного. Может это пристальный, проникающий в самую душу взгляд собеседника так действовал? А может спиртное ударило краской в голову.

- Из Москвыыы… - Протянул тот, словно пробуя на вкус новое для себя слово, и потом, словно обрезав ножом фразу выпалил: – Это где ж такой поселок находится? Не припомню такого.

— Это не поселок. Это город. Миллионник. Столица России. – Федор удивленно, исподлобья, посмотрел на деда, словно укоряя его в невежестве: «Как такое можно не знать».

- Пока только одни загадки от тебя. Что за миллионник такой? Что за Россия? Ох, ничего не понятно. Словно бредишь ты. Ох, чувствую, хлебну я лиха, с орясиной такой связавшись. – Покачал тот головой. – Кличут-то тебя хоть как?

- Вы имеете в виду имя? – Федор растерялся от причитаний деда, и не сразу понял, что от него требуется.

- Еще и дурак. Ох-ох-охушки. Конечно же имя. Что тут еще непонять-то? Как тебя мамка звала, когда сиську сосать давала, это-то ты хотя бы знаешь? Иль не помнишь?
Чащун внезапно рассмеялся густым, хриплым басом, и закашлялся, покрывшись облаком табачного дыма, а парень окончательно смутился.

- Знаю я. – Набычился он. – Федором меня зовут.

- Как!!! – Дед моментально стал серьезен, и столкнув с колен голову волка, резко вскочил на ноги, встав перед парнем, и воткнув в него внимательный взгляд. – Повтори!

- Федором. – Повторил тот.

- Федогран. – Завороженно прошептал Чащун, и резко развернувшись к костру, и положив руки себе на плечи, скрестив в районе груди, поднял голову к небу - запел:

- Будь благословен, Перуне — Вождь наш, и ныне, и присно, и от века до века! И веди нас ко Славе Трисветлой! Тако бысть, тако еси, тако буди!
Он замолчал, и слеза из его глаз скатившись по седой бороде, упала в костер, вспыхнув там голубым неестественным пламенем.

- Слава Роду. – Выдохнул дед, и резко развернувшись, ловко запрыгнул на ствол дерева, встав рядом с сидевшим на нем, парнем, практически сравнявшись с ним ростом. – Что же ты, паскудник меня за нос водишь, видом своим непотребным. – Громкий подзатыльник, отвешенный тяжелой ладонью, искрами взорвался в глазах. – Ну-ка. Руку мне свою подай!
Не дожидаясь какой-либо реакции, от опешившего столь резкими сменами настроения, Федора, Чащун схватил его ладонь и полоснув по ней неизвестно как появившимся в руках серебряным ножом, слизнул потекшую кровь, испачкав бороду и зажмурился.

- Ой. – Нервный крик боли нашего героя, не ожидавшего ничего подобного, прокатился по поляне.

— Вот уж повадки бабьи. Ведешь себя как истеричка. – Причмокнул, недовольно скривившись дед окровавленной бородой. – У тебя что, отца не было? Научить уму-разуму. Ничего. Я из тебя дурь-то Макошинскую повыбью, на Перунов путь наставлю, время есть. Станешь ты настоящим мужиком, да и воина из тебя сделаю. – Он рассмеялся, покрывшись табачным дымом. – Тот самый! – Он даже подпрыгнул, что-то там распробовав во вкусе крови. - Есть времечко. Есть. А ведьма эта еще пожалеет, что связалась. – Он погрозил куда-то в сторону кулаком. – Найдем мы артефакт надобный. Вернем славу великую. Восстановим племя славное!

Подготовка.

— Вот, что ты за человек такой, Федогран. Почему старому, больному деду, нужно тебя все время будить. - До нашего героя, сквозь дрему, часто проваливающуюся в короткий сон, на грани бреда, долетало незлобливое, а какое-то домашнее почти уже свое-родное что ли, брюзжание старика.

Всего-то прошло ничего, с их первой встречи: Один рассвет, пусть и наполненный ужасом первых минут попадания в этот мир, и противостояния двух непонятных мистических персонажей, но явно показавший, что этот коротышка в чудной шляпе, не враг. И еще тот короткий выход из сна, ради набивания пуза мясом. Даже в туалет наш герой не успел сбегать, как Морфей вновь позвал его в свои объятия, отключив рассудок. И опять, новый знакомый, пусть и пнул, но сделал это как-то буднично, не больно, походя, даже обиды на него за это не осталось.

За столь короткое время, Чащун как-то уж очень быстро, стал восприниматься Федором, практически родным, заботливым и строгим, а подчас даже жестоким, но уже своим человеком - троюродным дедушкой, шестой воды на киселе, внучатой племянницы, приехавшим внезапно из деревни, навестить родственников, и от всей своей широкой души, готовым помочь советом, подзатыльником и даже пинком, но не от раздражения и злобы, а лишь для правильного воспитания новоиспеченного внука, дабы поставить, распустившегося шалопая, на путь истинный.

Отец ведь тоже частенько брался за ремень, и пусть не всегда справедливо (по мнению Федора), но основательно и вдумчиво, прохаживался по юношеской заднице воспитательным средством из кожзаменителя, который специально для этих целей, а также напоминания о неотвратимости наказания, висел на крючке, в коридоре. Но ведь от этого не любил своего сына меньше или больше. Просто считал, что в тот момент, нахулиганивший продолжатель рода, заслуживает именно такое наказание.

«Как он там? Как мама?». Ком застрял в горле, сдавив дыхание спазмом, а потом, внезапно рванул на волю горьким, безудержным рыданием, которое полилось бушующим водопадом. И пусть хоть насмерть забьет этот чертов дед, его за такое проявление слабости. Не может юное сердце просто так выбросить и забыть свою прошлую жизнь, и своих потерянных, наверно уже навсегда, родственников.

Он сел, зажав голову между колен, и захрипел, сдавленным спазмой горлом, завывая, и заливаясь слезами. Внезапно, жесткая сухая рука легла ему на голову и провела пальцами по волосам.

- Поплачь сынок, поплачь. Сейчас можно. Это ведь не слабость твоя льется сейчас горечью обиды и страха из разбитого сердца. Это ты прощаешься с прошлым, со своим беззаботным детством. Я это вижу. Меня невозможно обмануть. – Голос старика звучал как-то по-домашнему спокойно. В нем не было ни ласки, ни даже намека на какое-либо сострадание, в нем звучала сухая констатация свершившегося факта, пусть безжалостная, но действенная. Если бы его сейчас начали жалеть, то стало бы тяжелее. Боль, конечно, не ушла никуда из души, но стала не такой острой, что ли. Она уже не резала острым раскаленным ножом сердце, не рвала его острыми клыками истерики. Сухая ладонь, вновь прошлась по вихрам парня, и опустилась на плечо.

- Ну вот и хорошо. Ну вот и стало легче. Молодец.

- Деда. – Парень поднял голову, и повернул залитое слезами лицо. – Зачем я тебе? Отправь назад. Там остались мама с папой, они не переживут потери.

- Не переживай. – Старик, в один миг перестал быть добрым дедушкой, превратившись в сурового учителя. – Там ничего не изменилось, все осталось по-прежнему. Но меня радует, что ты подумал о них в первую очередь, а не о себе. Это о многом говорит…

- Почему? – Федор перебил Чащуна.

- Что почему? – Не понял тот вопроса.

- Почему ничего не изменилось? Меня ведь с ними уже нет?

Вроде-бы вполне логичный вопрос вызвал у деда смех.

- Истинный представитель рода человеческого, думающий, что реальность, это только то, что он видит. Есть ты там, не переживай.

- Как так, я же тут. – Парень даже забыл про боль в душе, от столь странного ответа.

- И тут и там. В том мире ты продолжишь жить своей старой жизнью, а в этом новой, и поверь мне, что одно другому не противоречит, а также и то, что тебе тут понравится - понравится быть настоящим, а не бесхребетной амебой. А в общем, не забивай голову лишней информацией, все равно ты ее не поймешь, да и не смогу я объяснить, то, чему даже названия нет. Эти знания доступны только древним. Может они откроются и тебе когда-нибудь, но только не сейчас, и вставай, хватит ныть, у нас полно дел.

Ты нужен мне, и самое главное, этому миру, хоть это и звучит пафосно до банальности. Тебя для этого сюда и вытащили. Кстати, нужен ты даже этой придурковатой-Ягире, даже несмотря на то, что она поклялась тебя убить, хоть на кону и стоит ее собственная жизнь.

Но все. Хватит об этом. Рано тебе еще забивать голову всем этим, не созрел еще. У нас с тобой есть ровно год для того, чтобы ты вырос. Вставай сказал, и утри сопли. – Жесткая ладонь, еще мгновение назад гладившая для успокоения голову, резко взлетела вверх, и отвесила громкий и смачный подзатыльник, а голос, еще недавно доброго дедушки, взорвался в крик.

Слетевший с поваленного дерева от оплеухи, вставший на четыре конечности парень, ошарашенно смотрел на так резко поменявшего настроение дедушку, а тот довольно улыбался.

- Поднимайся, не изображай из себя побитого пса. Встать я сказал. – Рявкнул он.

Федор от неожиданности подпрыгнул и встал на ноги, с трудом подавив в себе начинающую клокотать ярость.

- Есть потенциал. – Вновь сменил настроение дед, улыбнувшись. – Уже хорошо. Так. Посмотрим, что у нас тут есть. – Теперь его голос зазвучал как у врача, листающего историю болезни.

Он вытянул левую руку, сжатую в кулак вверх, а правую направил, в сторону нашего героя, раскрыв ладонь, и расставив в разные стороны пальцы. Тонкий луч, зеленого цвета, вырвавшийся из покрытой мозолями пятерни, уткнулся в голову Федора, а верее уже Федограна, и быстро забегал по покрывающемуся мурашками, от его прикосновения телу.

Сошествие богов.

- Перуне! Вми призывающим Тя, Славен и Триславен буди! Здравия и множество Рода всем чадам Сварожьим дажьди, Родам покровительства милость яви, прави над всеми, вще из-Родно! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Закончив петь гимн, дед развернулся к стоящим за его спиной путешественникам.

– Ну вот и все. Слава Роду. Пора вам в путь. Благословил вас, сам. Перун. Обещал присмотреть в дороге. Присядем на дорожку и помолчим. Сколько смог, я вас наставил, теперь уж сами. Не подведи меня Федогран - постарайся. А ты, Вул, приглядывай за ним, не дай сгинуть зазря, видишь, как слаб еще богатырь наш, словно дитя малое, только народившееся, неразумное.

Он опустился на поваленное дерево и похлопал заскорузлыми ладонями по стволу, приглашая присаживаться рядом, выпустил струю табачного дыма, покрывшись облаком.

Отправляющиеся в путь парни опустились рядом. Вул слева, Федогран справа. Костер потрескивал, и плевался искрами. Его голубовато-серый дым, сливаясь с дедовым табачным, не стелился по предрассветной росе туманом, а тянулся ровным, неестественным столбом к расцветающему восходом небу, где преобразовывался, наливаясь, в облачный шар.

- Ну вот, и сам хозяин пожаловал, не удержался, проводить пришел. Вот же непоседливая душа, все ему неймется, все надо самому сделать и проконтролировать.

Чащун улыбнувшись, резво соскочил на землю, встал, широко расставив ноги, вытянув шею, как довольный собой гусь, и уставился немигающим взглядом на небо. Рядом с ним, так же резво спрыгнул Вул и вытянулся, по стойке смирно, словно солдат на параде. Но он, в отличие от веселящегося деда был серьезен и торжественен.

Федор последовал их примеру и замер рядом, так же как и остальные, покинув импровизированную скамейку. Он не понимал, что происходит, но интуитивно чувствовал, что сейчас случится, что-то очень важное. Слишком уж неестественно вели себя окружающие его существа. Даже огромная кошка – Рыска, беззаботно крутившаяся до этого вокруг, вдруг зашипела и припала к земле, с приподнятой шерстью на холке. Волков не было, оборотень еще вчера отпустил их в лес, забавно потеревшись с ними носами. Поэтому, как бы они повели себя в данный момент? Неизвестно. Очень даже может быть, что тоже замерли бы по стойке смирно.

Шар в небе разросся до огромных размеров, и все более и более наполняясь дымом, становился все темнее и темнее, пока полностью не превратился в клубящуюся мраком, черную грозовую тучу. Резко полыхнувшие в нем одновременно две яркие молнии пересекли его изнутри буквой икс, и он принялся быстро преобразовываться.

Сначала вытянулся нос, большой, горбатый и с вздернутыми крыльями властных ноздрей, но все же простой человеческий. Затем брови – мохнатые, густые, сросшиеся в районе переносицы, а следом округлая борода и опускающиеся вниз усы, аккуратно расчесанные, и не скрывающие пухлые, что-то бормочущие губы. Шар быстро приобрел очертания висящей в небе, одинокой головы, без плеч и шеи. Один только огромный лик, обрамленный черным длинными, клубящимися мраком волосами, стянутыми обручем, голубого цвета, с простреливающими в нем зигзагами молний. Внезапно распахнулись, материализовавшиеся последними, глаза, сверкнув искрами, и воздух наполнился запахом озона.

- Фух. – Загремела голова раскатами грома. – Ох и тяжело выбираться из черной материи в реальный мир.

— Вот и сидел бы там. – Усмехнулся Чащун. – Чего вылез то, а то без тебя бы не справились.

- Окорочу я тебе когда-нибудь твой поганый язык, коротышка. Или забыл уже, как я в гневе страшен. Может напомнить? – Загремел небесный гость, но чувствовалось, что в голосе его нет злобы.

- Не пугай меня Перуне. За столько веков, что мы с тобой живем в этой реальности, я видел тебя разным, и воевали мы друг с другом и дружили, и выручал ты меня не раз, да и лечил я тебя как-то, от раны стрелы иномирной, видел немощь твою. Все было. Но сейчас все границы стерты. В одной повозке мы с тобой под откос катимся. Одна надежда на вытянутого сюда из будущего задохлика, не внушающего никакой уверенности, в правильности выбора.

Нам ведь с тобой в мир живых вмешиваться нельзя. С тобой так вообще связаться только через молитву можно. И потому только и остается надежда на этого парня. А вот выдюжит ли он? Не знаю.

- Я в него верю. - Загремел голос. – В нем кровь предка богатыря. Она уже сделала самое главное. Дух героя в нем вырастила, хотя пока и незаметно это, но обязательно выйдет наружу. Но хватит уже о нас. Не для того я сюда пробирался сквозь безвременье, чтобы с тобой поболтать. Я дар принес парню. Он поможет ему на ноги встать и выжить на первых порах.

Полыхнула молния такой силы, что все на миг ослепли, а от прогремевшего раската грома, оглохли. Когда же зрение вернулось, то на поляне, на одном колене, с опущенной головой, стояла девушка. Черные волосы из-под остроконечного шлема спадали водопадами до земли, открывая белоснежную шею. За спиной висел лук и колчан, с переливающимися молниями стрелами.

- Богиня. – Рухнул ниц, распластавшись по земле Вул.

Девушка подняла светящееся благодатью лицо. Какие черты!!! Воистину божественная красота неописуема. (Я, простой смертный, не возьмусь марать ее облик жалкими буквами и предложениями. Пусть это сделает ваша собственная фантазия). Она встала с колена и благородной плывущей над лугом походкой подошла к костру.

- Здравствуй Девана. Рад видеть тебя на земле и в истинном обличии. - Чащун приклонил голову в приветствии.

- И я рада видеть тебя дух жизни, живым и здоровым. – Прозвенел колокольчиками церковного перезвона ее голос. Она присела перед распластавшимся на земле оборотнем, и коснулась его светящейся ладонью. – Встань. Я рада, что волчье племя не забыло еще свою повелительницу. – Но так как замерший Вул не сделал никаких попыток выполнить ее требование, то она прозвенела уже более грозно. - Вставай я сказала. Отныне ты имеешь право не падать ниц в моем присутствии.

- Хватит. - Загремел голос с неба. - У вас еще будет возможность выяснить отношения. Сейчас нет времени. Слушай теперь меня, юноша. – Обратился он уже к еле стоящему на ногах от страха и волнения, побледневшему, но несмотря на это не сводящему восхищенных глаз с девушки, Федограну. – Это моя дочь, Девана. Дева-воительница. Отныне она будет твоим талисманом-хранителем. Достань нож, вытяни его вперед и встань на одно колено.

Дорога.

Федогран ехал на саблезубом льве.

Попробуйте прокатится на спине не то, что саблезубого, а хотя бы нашего, простого, уссурийского тигра? Даже представить такое тяжело. Ваш покорный слуга даже в цирке такого номера припомнить не может, что уж тут говорить про реальную жизнь, а вот наш герой, который подобную зверюгу видел только в клетке зоопарка, на данный момент сидел на холке ее дальнего предка, свесив ноги и улыбался.

Вроде и веселиться особо нечему. Ноги гудят усталостью, спина ноет, а то, что ее пониже саднит от последствий ушиба недавнего падения. А также нарастающими в этом интимном месте мозолями, от жесткой, колыхающейся при ходьбе, острыми впивающимися в тело, лопаткам зверя. Да и спина, этого проклятущего льва — это тебе не седло лошади, на котором удобно кататься, даже такому никчемному наезднику, как наш герой, который в своей, недолгой жизни, не разу - не то, что не сидел на лошади, но даже не имел теоретического познания об искусстве верховой езды. А вот теперь ехал, постанывал, сквозь сжатые в упрямстве зубы, но все же улыбался, вспоминая как забирался на это экзотическое транспортное средство:

Саблезуб, уныло опустив голову, подошел к Чащуну, и покорно замер. Всем своим видом выражая такую тоску, и безысходность, что создавалось впечатление, что он не свирепый хищник, а маленький ласковый котенок, который сейчас расплачется. Федору даже стало его жалко.

Улыбающийся дед, по-хозяйски, похлопал льва, вытянувшейся рукой, по спине, потрепал по холке, зачем-то заглянул в рот, зверюге, оттянув нижнюю губу. Стукнул, щелчком пальцев, но торчащему оттуда клыку, и одобрительно крякнув, ловко запрыгнул, оседлав загривок. Обернувшись к все еще сидящему на земле Федограну, характерным жестом, похлопал ладонью, по стоящей дыбом шерсти, стоически терпящего все эти издевательства, зверя, обозначив тем самым место, куда должен был сесть парень, и молча, мотнув головой, пригласил устраиваться рядом.

Затем, хлопнув себя по лбу, как будто вспомнив наконец, давно мучившую, но забытую в следствии склероза, мысль, обратился к угрюмо наблюдающему, за всем этим действием оборотню:

- Ты перекинься в волка, и беги вперед. Погляди, что там, да как. Местечко подбери для ночлега, мясца парного раздобудь, да хворосту для костра натаскай. Да не ленись. Ночевать там сам будешь, и мясо лопать тоже. Я-то вас покину. Дел у меня много скопилось. Вон уже тигры от рук по отбивались, за три дня недосмотра.

Он отвесил подзатыльник, вжавшемуся в плечи, несчастному льву.

– Шастают, понимаешь, где не попадя, жрут там всякую гадость, а мне потом лечить их. – Он снова шлепнул ладонью по светло-серой, в черную полоску голове. – Все беги, не задерживайся.

Перекидываться, как сказал дед, а если выражаться более современным языком – трансформироваться, оборотень приступил незамедлительно.

Ничего жуткого и кроваво-зрелищного, чего ожидал увидеть наш герой не произошло. Вул сдулся, как лопнувший воздушный шарик. Хлопком свернулся внутрь себя - в серую подрагивающую, зависающую в пространстве, точку. Затем, спустя буквально пару минут повисев в таком сжатом состоянии, с таким же хлопком развернулся в матерого волчару, с разорванным правым ухом. Произошло это все как-то буднично, и совсем даже не впечатляюще.

Рыкнув, на прощание, оскалившейся пастью, он унесся огромными скачками вперед по тропе. Наблюдающий за всеми этими манипуляциями дед, зевнул, прикрыв ладонью рот, и обернулся к все еще сидящему на земле Федору.

- Ну а ты, что замер. Дополнительного приглашения требуешь? Залазь давай и поехали. Устал я уже от тебя. Спать хочу.

Дальше, под хохот сыпящего шуточками и обидными комментариями ехидного дедушки, начались мучения будущего богатыря. Так как со спортом он не дружил, от слова совсем, то первая попытка закончилась полным фиаско, и отбитого при падении, заднего места.

Решив повторить трюк колдуна, по запрыгиванию на круп транспортного средства, он, не рассчитав сил, и не допрыгнув и до середины (животина обладала ростом доброго скакуна першеронской породы, отличающейся своим немаленьким размером), пребольно стукнулся о твердый бок зверя, и сбив дыхание, шлепнулся, на землю, открывая рот в попытке вдохнуть, вдруг став непослушным и густым воздух.

Прийти в себя помог, как всегда, заботливый подзатыльник. Сообразив, что запрыгнуть лихим кавалерийским манером у него не получится, Федор решил использовать грубую силу.

Вцепившись во вздрогнувшую, видимо от боли, шкуру, он попытался подтянуться, заперебирав при этом соскальзывающими ногами. Шерсть лезла в рот, и ноздри, и глаза, прилипала к вспотевшей коже, но он не прекращал попытки доказать, этому противному деду, что он тоже что-то может в этой жизни. Увы, реальность оказалась жестокой, а сил слишком мало, чтобы ее преодолеть. Закончилась очередная попытка, как и первая, на земле, в позе загорающего на пляже, отдыхающего человека, раскинувшего руки и ноги для принятия очередной порции ультрафиолета, и непременным, мотивирующим подзатыльником.

Решивший не сдаваться, наш герой вновь бросился, в третий раз, в бой, прибегнув к тактике второй, менее болезненной, для тела, попытки. Скорее всего, она то же бы закончилась на земле, но на помощь, видимо сжалившись наконец, пришел хохочущий Чащун. Он схватил Федора сзади, за рубаху, и как нашкодившего котенка, без всяких усилий усадил на спину льва.

- Давай, вперед. – Скомандовал он когда немного успокоился, зверю, и развернувшись в лучших традициях джигитовки, лихо перекинув ноги, развернулся лицом к парню, сев саблезубу на голову, как на табуретку, между ушей, и закинув одну ногу на другую.

- Повеселил ты меня, — улыбнулся он, покачиваясь в такт движению, и окутавшись табачным дымом. Давно так не смеялся. Но все же давай поговорим серьезно. Попытаюсь объяснить: что от тебя жду я, и все прочие духи и боги, и для чего тебя вытащили в прошлое. Только прошу не пугайся заранее и не падай. – Он вновь рассмеялся, окутавшись клубами дыма. – Прости, вспомнил как ты ногами махал. Больно уж смешно это у тебя получалось.

Город.

- Что с тобой, Вул? Я тебя не узнаю. Ты чем-то опечален и раздражен? Говори, я должен это знать, ведь от тебя сейчас многое зависит.

- Я не просто опечален, и раздражен. Я зол. Ты даже не представляешь насколько. Мы судьбу нашего мира отдаем в лапы этой немощи. – Оборотень кивнул в сторону Федора, думая, что тот спит и не слышит. Но Федор, при этих словах, мгновенно скинул, практически опутавшие сознание, нити Морфея, и весь превратился в слух, казалось даже, прекратив дышать. Каким-то внутренним чувством, он понял, что в подслушанном разговоре, во многом будет решаться его дальнейшая судьба.

- Ты не видишь главного, оборотень. - Угрюмый и задумчивый дед, окутался облаком табачного дыма. – Видеть только оболочку это нормально только для человека - но ты не человек. Ты конечно же и не дух. Но все же зрить то, что находится под оберткой, и вникать в саму суть, это отличительная черта вашего племени. Хотя, если откровенно, то даже я не сразу увидел потенциал мальчишки, и первым желанием было его убить.

- И это мне говорит Дух Жизни. – Усмехнулся собеседник.

- Не говори глупости. Тебе ли не знать, что жизнь построена на смерти. Не убив вон ту лань. – Дед указал в сторону исковерканной туши. – Мы бы остались голодными, а продолжая строить из себя борцов с Мореной, сдохли бы, от упадка сил, прямиком отправившись в ее уродливые объятия. Даже все эти любители жрать траву, рассказывающие про свое отвращение к убийству, бессовестные лгуны, или тупицы, забывшие, что та самая трава тоже живая, и что ей тоже больно умирать.

Так, увы, устроен этот мир, созданный Родом. Суровый, но справедливый. Нельзя, мой друг, по достоинству ценить жизнь, не думая о смерти. Нельзя насладиться пищей, не испытывая голода. И чем сильнее эти контрасты, тем ярче ощущения. - Дед замолчал. И даже костер, казалось, перестал потрескивать, пытаясь осознать, его слова.

- Но мы с тобой отвлеклись. Наверно мне стоит рассказать, то, о чем ты не знаешь. О том, о чем по какой-то странной договоренности высших сил, не принято говорить, ни среди людей, ни среди духов. Почему так? Не спрашивай, я не знаю. Подозрения, конечно, есть, но это лишь догадки, на данный момент совсем лишние, и не имеющие практического смысла.

Ты конечно же помнишь легенду об основателе твоего рода – Ратмире, и богатыре-победителе Федогране.

Оборотень кивнул в знак согласия.

- Причем здесь эти две легендарные личности? Какое они имеют отношение к дню сегодняшнему? – Произнес он раздраженно.

- Не кипятись. Сейчас все поймешь. То, что они существовали на самом деле, ты в отличие от других, думающих, что все это сказки, знаешь. А вот то, что они были названными братьями, и с юности, шли по жизни плечом к плечу, не раз спасая жизни друг другу, тебе неизвестно. Судьба их свела, когда они были юными. Тебе ничего это не напоминает?

- Ты хочешь сказать, что это знак? И я должен стать другом вот этому…. – Палец оборотня указал, на замершего в притворном сне Федора.

- Все в новое в этой жизни, это потерянное в веках старое. – Улыбнулся загадочно дед.

- Посмотри на нашего спутника. – Оборотень горько вздохнул, и опустив голову продолжил говорить тихим, обреченным голосом. – Разве он похож, на того легендарного богатыря, потомком которого, как ты говоришь, он является. Да и я далеко не Ратмир. Они легенды, а мы кто…? – Он замолчал, рассматривая угли в костре. – Мы просто мусор, который несет ветром судьбы. – С болью в голосе закончил он недосказанную мысль.

- Ой ли. – Внезапно рассмеялся дымом Чащун. – То же самое я слышал и от них.

- Как! Ты был знаком с ними?! – Вскрикнул Вул и подпрыгнул, встав перед дедом, и сверля его восхищенным взглядом.

- Знаком, знаком. – Подтвердил смешком дед, кивая головой. – Сядь и не скачи передо мной молодым козликом, не сверли глазами, я все равно не буду рассказывать о тех временах. Не надо создавать вам кумиров, у вас свой путь. Другой, не имеющий ничего общего с прошлым, кроме разве, что совпадения в присутствии оборотня и богатыря.

- Но как же так.

- Сядь я сказал. У меня нет времени и желания вдаваться в воспоминания. То время ушло. Ваше время только наступает. То, что будет происходить с этим миром, в ваших руках, и никто не сможет помочь, даже боги, которым создателем запрещено напрямую вмешиваться в ход событий, если только духи помогут, да и то больше советом, чем делом, увы, но таков закон. Перун и так нарушил правила, поставив божественную печать на свинорез Федограна. Он задумался окутавшись клубами дыма. — Вот мешать вам будут, и силы эти будут могущественные. Есть кто-то еще, кроме Горына и Кацикина, кто разрушает этот мир, перестраивая его под себя. Кто это, и зачем это делает? Не знаю. Не понимаю мотивов. Но скажу одно. Он очень хитер и опасен. Будьте осторожны.

Надеюсь, я хоть и немного, но развеял твои тревоги насчет Федограна, хотя и добавил новых, своими откровениями? Но это и хорошо. Будешь осмотрительнее. Еще вот что напоследок. Возьми кошель. – Он вынул из-за пазухи звякнувший кожаный мешочек. – Тут деньги на первое время, немного, всего одиннадцать рубов. Я знаю, что тебе они не нужны, не мотай головой, но для твоего спутника, они необходимы. Ему адаптация нужна, а нищий беспамятный найдёныш, никого не заинтересует. И еще, самое наверно главное. Я долго думал: говорить или нет, но всё-таки вам надо знать: Божественная печать в оружии, это не панацея от всех бед, она спасет только один раз, и то если посчитает, что жизни хозяина грозит неминуемая смерть. Помни об этом. Вот теперь все. Пора мне. Прощаться и будить богатыря нашего не буду. Дальше сами. Через месяц найду, как ранее и обещал. Постарайтесь выжить, стать, всё-таки друзьями и воинами.

Колдун встал, сделал несколько шагов в сторону от костра, обернулся, попытавшись еще, что-то сказать, но лишь махнул рукой и растворился в мраке ночи. Костер, с его уходом, как-то резко стал затухать, и Вул подбросил в него хворост.