888 оттенков Мысли

Родителям

Звездочка на пути -.. (Папе)

... – Это голос Отца. Кто, как ни он, твой родитель, знает, что ты – лучший в мире ребенок, самый любимый и родной. Даже если ты совершаешь ошибки, даже если ты уже вышел за порог детства и… дома.
«Как же мне этот дом надоел! – подумал однажды Сын, одетый в модный костюм и все скучающе глядя на дверь. – А еще и отец принялся отчитывать: ты то не сделал, ты не так выглядишь; выполни то, забудь это!... Просто невозможно это слушать, да и неужели он не понимает, что не все такие скучные, как он, что мне жить хочется, а не куковать в одной квартире с ним до окончания веков!... Надо решаться это сделать, я уже взрослый!... И у меня все получится…».
Как просто это сказать и с наслаждением дышать воздухом вне дома, небрежно бросив Отцу на прощание: «Я иду искать работу!».

А самому отправиться искать своего счастья. Казалось, оно рядом и стояло в лице представительных мужчин с солидными сигаретами в руках и винами в руках.
Сын знал, что к ним не так просто попасть, надо сначала «самому встать на ноги». И это дело не из простых – он еле-еле накопил мелкой работой на билет в соседнюю страну, чтобы там использовать знание культуры и устроиться учителем.
И даже такая извечная профессия имела преграды в трудоустройстве; но, к счастью, Сын свободно преодолел их, благодаря, как ему казалось, своему умению договариваться и получать желаемое. А что в него входило?
Об этом он и мечтал, после напряженного дня срывательств голоса с учениками и коллегами, которые не слишком-то с ним сдружились; в мечтах ему виделась красивая подружка, машина новой марки, представительные друзья и, главное – отдельная квартира, в которой можно будет жить отдельно от папы.
« «А как он там?» - ну что тебя за пустяки интересуют?! – говорил сам себе Сын, с самодовольным аппетитом уминая дорогостоящий сыр с виноградом. – Лучше давай работай, чтобы потом накопить на более приличное убранство – это старомодное какое-то… Тебя ведь ждет новая, красивая жизнь!..».
Увы, не так быстро она достается, как ему хотелось бы. И потому самоуверенный юноша с удивлением заметил, что все его разочаровывает – работа становится невыносимой, живет он в бедной комнате, ездит на страшненьком автобусе; в приятелях оказываются ничем не примечательные служащие, а женщины не обращают на него внимания!
А оно только приковано, механически и устало, довольно небрежно к ученическим тетрадям и скромному быту, который весьма нелегко в одиночку обслуживать. И не удивительно, что Сын стал с теплом вспоминать, как Отец, без жены, с удовольствием помогал ему в хозяйстве и разделял с ним учебу и досуг. Он, его милый и заботливый папа, всегда его понимал и согревал, несмотря на все замашки и обиды…
Юноше даже стало обидно, что он так сухо с ним попрощался; как будто с роботом; он внезапно осознал, что не попал сам и на простую работу сам – все это талант его Отца спокойно сосредоточиться на цели и достичь ее!
Как многое связывало его с папой – и внешность и даже немного характер, но сильнее всего – какое-то приятное волшебство родства. Потому Сын с таким упоением и любопытством разглядывал папину фотографию, наспех прихваченную наспех из дома. Она изображала его таким, в каком возрасте сейчас его сын, может, чуть старше; таким же элегантно одетым и взросло выглядящим.
Только глаза более задумчивые и… теплые. Сын только сейчас понял, что без них он даже не увидел бы свет, всю красоту детсва и возможности будущего. Как будто они отдали всю радугу ему, молодому и сильному, а сами остаются тихо в тени дома.
«Хотя нет! – со страхом вдруг подумал юноша, тревожно глядя в окно, - Пока я тут горячусь над безразличными коллегами и ветреными учениками, курю и выпиваю с малознакомыми сомнительными типами, нелепо навязываюсь девушкам; мой папа совсем один!.... Ну и что, что я ему деньги высылаю, деньги не вернут того, что у него было – молодости!... Папа все чахнет без меня, пока я такой лоснящийся... Прости меня, папочка!..».
И с этими живительными мыслями Сын принялся скоропостижно сжимать расходы, чтобы накопить на билет домой. Даже в общении он стал весьма избирательным, чтобы потом чистосердечно признаться в своих ошибках и исправиться, больше не краснеть перед Отцом.
И он, вдали, наверняка бы, радовался, узнай, что его единственный и любимый Сын бросил, хоть и с раздражением и нервным настроением, курить; стал рано вставать и немного заниматься спортом, чтобы стать таким же сильным и красивым, как папа в молодости; завел полезное хобби, чтобы порадовать его талантами….
Талантом юноши стало умение ласково и справедливо обходиться с детьми, которые раньше его раздражали и заставляли потом украдкой принимать, в столь юном возрасте, снотровное и сердечные капли. А еще – покладистость в отношении с коллегами, сдержанность и учтивость с женщинами.
«И как все же замечательно, что у меня есть кто-то, ради кого достойное дело – так стараться! Это – мой папочка!...» - думал Сын, с удивлением замечая, что отец будто рядом с ним и наполнил его новыми силами, его жизнь – новыми красками и подарил успех!
Успех незначительно, но столь живительно и солнечно ознаменовался самым светлым явлением на земле на свете – первой, счастливой любовью юноши; к простой девушке, которая стала с ним встречаться не потому, что он – успешный учитель и много зарабатывает; не потому, что к нему тянуться в дружбу состоятельные люди; и даже не потому, что он имеет квартиру и машину.
А потому, что узнала, какие все же интересные, немного робкие и по-детски наивные, но милые и приличные бывают парни. И он, один из таких, ценит ее больше всего на свете, больше своего имущества и талантов. Он тихонько говорит, что имеет папу, который давно мечтал увидеть «добрую, умную, тихую и красивую девушку рядом со своим сыном».
Он с удовольствием смотрел в окно поезда, робко придерживая за руку свою девушку и поглядывая на фотографию Отца. Наверное, потому, что предчувствовал долгожданное возвращение домой, где никто не бросит безразлично за первые слезы в чужом городе, никто не унизит гордо и жестоко за твою особенность, никто не посмеется и не подставит во время трудностей и душевного упадка. Никто не станет таким же близким и искренним, чутким и милым, как первая и волшебная любовь…
Удивительно, но и она, словно звездочки, лучики солнца и облака рассвета - целый мир, что тихонько притаился возле родной двери; что с теплотой и готовностью открывает замок. А за ним, холодным и суровым…
«…Папа! – облегченно и по-детски радостно закричал Сын, уставший и даже глубоко переживший боль и шум от чужой суеты. – Здравствуй, папочка!... Прости, что я тебя покинул, я представляю, как тебя этим обидел!...».
А Отец лишь усмехнулся с теми добрыми глазами, которые, кажется, были всегда такими и, крепко обняв Сына, заметил, что «ему не зачем прощать своего дорогого ребенка; главное, что он жив, здоров и… вернулся домой счастливым!». После этого он поспешно помог разгрузить Сыну чемоданы и учтиво пригласил его и девушку к, всегда теплому и свежему, обеду.
За ним он обрадовано почувствовал на душе, как, от хороших вестей про теплые отношения, успешную работу и блестящие приобретения, навек улетучиваются бессонные ночи и переживания, грусть и ощущение черного одиночества, собственной ничтожности, ненужности.
Все это навсегда улетело за блестящими искорками старой, черно-белой фотографии молодости отца, которой Сын бесконечно благодарен за силы и все чистое, что имеет. Она, кажется, тоже присутствовала при обеде, молчаливым собеседником, тихо смотрящим на чудо жизни – сразу на осень и весну, на одновременный закат и рассвет.
Как они красиво улетаю листьями и душистыми цветами, сразу в солнце, звезды и луну, скрепляя твердый и ярко-разумный вывод, что черно-белые краски молодости Отца хранили жизнь и тепло заботы к, достойному, любимому Сыну, совсем не зря!..

Питомцу

Забавный случай

Как здорово иметь рядом с собой четвероногого друга! Ведь кто, как не домашний зверек своим смешным поступком не только невольно вызовет у тебя улыбку, но и заставит поучиться жизни. У меня есть собачка. Зовут её Марта.

Она есть нечто малюсенькое с черными бусинками глаз, большими ушами и звонким голосом. С Мартой очень часто случаются разные забавные ситуации. Вот одна из них.

Недавно взяли её с собой погулять к озеру. С поводка отпустили, чтобы доставить радость. А поскольку Марта ну «очень спокойная» собака, то счастье от прогулки немедленно переросло в то, называется «цирковое шоу». Стала наматывать круги на своих тонюсеньких лапках вокруг хозяев. Хоть сиди, смотри и считай! Все думали, что Марта так и будет бегать от одного человека к другому. Но нет! Как же такое огромное творение природы, как озеро, останется без её внимания?!

Славный «пароходик» Марта пулей летит в его глубины. Только далеко не плывет, а хлюпает по озерной водичке у берега. Да сосредоточенно так! Видно нравится лапки мочить. И таким образом прохлаждаться, пока не начнут звать на берег. Но Марте было не до того! Заметил наш «пароходик» пристань-камень, одиноко торчавший в воде. Со всех лап Марта кинулась к нему- обследовать же надо, взобраться и, заодно, согреться! И пока, хоть и с энергичными усилиями, карабкаться у неё получалось… И вот, довольный всем на свете, «альпинист» Марта покорила вершину камня и, виляя хвостиком, принялась рассматривать окружавшие её просторы.

Но тут собака глянула вниз, в зеркальную гладь воды. И увидела себя, родную и единственную! Захотелось ей собою, драгоценной, полюбоваться! Но пока она пыталась понюхать своим любопытным носиком воду, не отрывая глаз от себя, любимой, тотчас плюхнулась в воду! И так смешно потом барабанила лапками по воде на одном месте! Уже на суше виновато смотрела своими черными жемчужинками.

Еще бы! Вышла Марта из озера- нельзя назвать иначе, как «чудо в тине»! Была она, казалось, такой беззащитной, милой!... Но это, пока дрожала от холода! А как только высохла, согрелась- вновь веселая и любопытная! И горя ей мало!

Я поняла для себя, что моя собачка- милая и смешная, но с ней всегда надо быть «на чеку»!

Марта тоже научила меня: нельзя в критической ситуации на что-то отвлекаться, надо быть бдительным!

Любимому

Осколки ( навечно песней "Love is a miracle" Gazebo)

...Больше не сияют чем-то ужасным, превращающим все в туман воспоминаний; может, просто для меня исчезло...
Что-то, что настойчиво ускользает от памяти, поблескивая издали снегом сумерек и безразличных фонарей улиц; где прохожие смеются, все шепчутся, подкрадываются...
Я оборачиваюсь - мне показалось и это лишь лес, почему-то приходит в голову назвать его "лесом оставленных кукол"; действительно, дивно, но под каждым почти деревом я нахожу маленькие побитые, хорошенькие фарфоровые личика, в спутанных грязноватых локонах и кружевных оборках шляпок. До чего же интересные у них наряды, причудливые зонтики и крохотные веера, которых давно не касалась рука хозяйки!
Я с интересом поднял одну из них, потонувшую в опавших мокрых листьях, кажущихся от наступающей ночи, темно-синими; аккуратно оттерев грязь с крошечных фарфоровых щечек... и совсем неожиданно во мне возникло чувство, что я подхватываюсь ласковым роем осколков своих грез, надежд и оказываюсь напротив тебя - помню, как миг: ты была в таком же нежно-розовом платьице, с дивной укладкой волос, сотканных из черного шелка... Как волшебны были эти минуты; вокруг мягко опускался туман, а ты все, оставив праздник, не хотела оставлять поиски любимой куклы, которую, из сомнительных соображений украл тип в наляпистой темной маске и в блестящем плаще!
Снова я ощущаю на своем собственном дрожащие капельки и тихий грустный шелест, словно говорящий: "Как мне жаль, что потерялась малютка Бетти!... Ее ведь мне подарил папа!..".
Признаюсь: мне было больно и неловко это слышать, словно я был виновен в пропаже твоей куклы; отчаянее, но легче всего мне было погнаться вдогонку за типом, чью мелькающую тень я едва успел приметить среди гостей... Меня сбивали с толку сначала шум бала, после - звон колоколов и пронзительно завывающий сумеречный ветер, в небе проплывали нежно-розовые облака, что сиюминутно напоминали о тебе, отправленной мною назад и оставшейся грустить на слепящем удовольствиями балу.
Мне не хотелось этого осознавать, я грезил лишь об одном, что настигну типа и верну тебе любимую Бетти, и, утопая в неге, вновь закружусь с тобою в танце, благовейно трепеща перед твоими счастливыми чуть розовыми щечками, от чего-то вызывающих вспоминания о фламинго, восхитительной искристо-розовой волной летящей сквозь огоньки города и звезды...
Но я останавливаюсь и... с горечью замечаю осколки фарфорового лобика подобранной куклы: я настиг типа, но он, рассмеявшись, что-то невнятно выкрикнул и, дразняще ввязываясь со мною в драку, шустро вдруг прыгнул в подъехавшую карету; швырнув меня на холодные плиты улицы и немилосердно выхватив из рук Бетти. Я только успел очнуться, а след его вновь простыл; и фарфоровая маленькая бедняжка была с размаха кинута в ближайшую лужу.
Ноги сами понесли подбежать к ней, покачивающейся в полете жалобно и словно тянувшей к тебе ручки, только... внутри меня с горечью пронеслось: "Не успел!" - твою куколку унесли воды подземных стоков...
Да, мне стыдно, разбито-стыдно! И вновь бреду в "лесу оставленных кукол", вяло вдыхая свежесть заката; под плащом греется маленькая лилия со шляпки Бетти - я успел ее подхватить, и больше ничего, только невидимый цокот копыт, гул тумана и колоколов, подкрадывание дождя. Сияет узором из осколков луна; я... ухмыляюсь ей, осторожно неся в руках другую куклу, что так напоминает тебя...
Прошу, прости мне все это; у тебя будет новая фарфоровая подружка; я несу ее тебе... ты не представляешь, как мне это радостно делать - вот так огибать улицы с призрачными фонарями и нести тебе куколку!... Удивительно, но вновь осколки луны срастаются в лилию, лепесткам которой подобна твоя улыбка!...
...О, этот сумеречный полет фламинго... я купаюсь в твоем нежном переливе розы; сказка "леса оставленных кукол", не стоит незримого дождя твоей печали; лишь окунись в листья; завораживающе сине-алмазные листья моего танца с тобою!...

Сестре

Brighting Moonlight Sky_Пронзая лунное небо (по одноименной песне Yagya)

То, что произошло однажды, было слишком чудесно, чтобы назвать это простой сказкой, и слишком грустно, чтобы сказать - что это просто жизнь - в синей вышине, куда не долетает ни одна птица, в первом беззвучном "мяу" открыл розовый ротик крошечный котёнок, беленький с черными полосками. И тотчас же, как по волшебству, крупинками отлетел его ослепительный покрой, складываясь в крылья, тотчас обнявшие малыша. Он уснул в этом причудливом одеяльце, совсем не заметив, что белоснежные пёрышки поднялись на высоту причудливым роем, и остановились, как бы не желая покидать маленького друга насовсем.
А котёнок вырос в гигантскую пантеру, прогуливающуюся по бескрайним тёмным просторам вышины. Каждый след её сильных лап оставлял сияющие крошечные узоры, сверкающие как алмазы. Внимательно глаза её всматривались в них, стараясь придумать и промурлыкать каждому свою историю, отчего те сияли ещё тише и прелестнее... И, казалось, гул голоса чёрной пантеры вечно будет убаюкивать странную и вдумчивую темноту, но поглядела она вдруг как-то, вверх, почувствовав знакомое касание к шерстки, такое ласковое и родное...
Это белые-белые пушинки протягивали ниточки к ней, купая в лучах белоснежных, искристых струнах завораживающей музыки, пантера с замиранием сердца подбегала все ближе и ближе к ним, отчётливо вспоминая, как ещё крохой, такая же укрывала её огромными ослепительными крыльями (это было так хорошо, что теперь с каждым мигом пронзало её тоской); вернуть бы хоть на миг!
Она прыгнула, стараясь хоть кончиком усов дотронутся до высоких, манящих белых лучиков, не понимая, что падает сквозь синеву, откуда нет возврата (все чувства пантеры были овеяны только мягкими белями крыльями и их сиянием, дарившим сказку когда-то впервые, как сейчас, только ей, и желанием, чтобы эта сказка не кончалась). Падали мостики их звёзд, хрупкие и дрожащие, уносимые ветром, а она все протягивала лапу, чтобы погладить и отблагодарить, снова быть вместе с белоснежными лучиками, стараясь не смотреть, как где-то в вышине и в глубине растворяется её могучий хвост и могучее туловище; миг - и мягонькая лапка пантеры тихо коснулась белого перышка и...
Умиротворенная огромная пантера, с негой ощущая снова белый окрас с тёмными полосками, свернулась калачиком, не боясь ничего (белые крылья уносили её на высоту, навсегда укрыв тихим сиянием)...