А в мечтах ты моя

Глава 1

Все произведения автора являются художественным вымыслом.

Совпадения случайны.

Такой снежной зимы, как в тот год, когда подполковник Семен Краснов вновь повстречался со своей школьной любовью, эти края не знали. Как и такого холода. Поэтому он никак не мог взять в толк, за каким чертом его салаг погнали на склон, а не внесли изменения в утвержденный им еще до его отъезда график подготовки. С поправкой, мать его, на метеоусловия.

А ведь Семена убеждали, что в новенький учебный центр сил специального назначения, который ему предложили возглавить, набрали отличных профессионалов. Лучших инструкторов. В том числе по горной и альпинистской подготовке. Угу, как бы ни так! Он тут уже почти год, и за это время с какими только идиотами ему ни приходилось сталкиваться. Да Cемен только за последний квартал уволил двоих. Потому как на деле оказалось, что ни хрена эти чиновники в высоких кабинетах в реальной жизни и боевой подготовке не понимали. Отличные профессионалы?! Да это же садисты натуральные. Потенциальные убийцы. На улице минус двадцать, чем выше в горы, тем холодней, ветер такой, что с ног сдувает. А они… его… салаг, пацанов неоперившихся, в снарягу и на склон.

Чувствуя, что голова вот-вот лопнет от едва сдерживаемой ярости, Краснов бросил взгляд на навороченные армейские часы и поднес к губам рацию.

– База. Прием. Это Краснов. Доложите обстановку.

– Прием. Докладываем. Ребят собрали. Пробираются к базе. Как слышно?

– Вас понял. Возвращаюсь. Отбой.

Опустив рацию, Семен откинулся головой на спинку кресла. Обошлось. Слава богу. Он сжал переносицу большим и указательным пальцами и с остервенением потер. Интересно, чем бы дело закончилось, если бы его последняя встреча не отменилась? Это ж он в обход инструктора, отвечающего за альпинистскую подготовку, скомандовал отозвать ребят. А так бы…

Вдох – выдох. Почему-то контроль никак не хотел возвращаться. А ехать на базу… таким было плохой идеей. Вот Краснов и бездействовал, тогда как погода все сильнее портилась, и по большому счету ему нужно было рвать когти немедленно. Нет, он, конечно, передвигался по горам на добротном армейском вездеходе, но даже тот вряд ли ему помог бы, если бы дороги вконец замело. Главное – успокоиться.

Семен нажал на педаль и начал осторожный неторопливый спуск по узкому горному серпантину. Мело нещадно. Лохматые снежинки обезумевшими мотыльками бились в лобовое стекло. Перед глазами от недосыпа мелькали точки. Где небо, где земля – было не разобрать. Белым-бело все. И даже очертания гор стерлись, растушевались в этом искрящемся белом, что в ярком свете фар выедал его воспаленные красные, как у летучей мыши, все от того же недосыпа глаза. А тут еще дворники, мерно стуча, убаюкивали. Чувствуя, что еще немного, и он просто выключится, Краснов потряс головой. Одной рукой удерживая руль, второй – потянулся за термосом с кофе. Не придумав лучшего способа не дать себя уснуть, запел:

– Мело-о-о, мело-о-о по всей земле. Во все пределы. Свеча горе-е-ела на столе-е-е, све-е-еча горела.

Хмыкнул от того, что в лирику потянуло. Ишь, подумать только – не Наутилус, не тебе Король и шут. Пугачёва. На стихи Пастернака. Наверное, репертуар метель навеяла. С трудом вписавшись в очередной крутой поворот, Краснов затормозил.

– Твою мать. Ну, только этого не хватало, – выругался, разглядывая гору снега, перегородившую дальнейший путь. Ну, что ж. О том, что высока вероятность схода лавин, информации не было. А это хоть и не лавина, так снежный обвал, но и он мог стать проблемой. Если не получится объехать. Понимая, что делать нечего, Семен натянул капюшон и толкнул тяжеленную дверь. В лицо тут же наотмашь ударил снег. Прикрываясь от непогоды плечом, Краснов осмотрелся. Между обрывом и образовавшейся снежной горой, вероятно, можно было протиснуться. Если чуток отгрести ледяное крошево. Увязая едва ли не по колено, Краснов вернулся к машине, взял саперную лопату, не уверенный до конца, что откопаться получится быстро, но за неимением других идей приступил к работе. Даже пронизывающий сырой ветер не мог пробиться сквозь защиту отличной экипировки. А вот лицо заледенело довольно быстро. У него были и бафф, и балаклава. Краснов как раз раздумывал, а не утеплиться ли ему, когда лопата заскрежетала, разрывая тишину совсем уж неожиданным звуком. Будто по металлу.

– Твою мать! – повторил Краснов, наверное, девиз этого вечера. Стряхнул рукой снег. Ну, ведь так и есть – машина. – Эй! Есть кто живой?!

Тишина… Быстро-быстро орудуя лопатой, Краснов откопал дверь. Нащупал ручку и дернул. Но из-за удара, очевидно, повело стойки, и та ему не поддалась.

– Эй! Мужик… Кто-нибудь! Вы меня слышите? – И снова тихо. Как в гробу. – Тьфу, ты, Краснов, нашел, что ляпнуть.

Счистив ладонью снег, Семен посветил фонариком в окно, но из-за образовавшейся изнутри наледи ничего толком не смог рассмотреть. Если учесть, что наледь образуется, когда температура в салоне падает, машина заглохла достаточно давно. Не тратя даром и секунды времени, Краснов со всей дури ударил лопатой по стеклу, изнутри дверь хоть и с трудом, но открылась. Луч фонарика очертил линию, повторяя движения его тела, и замер. Водитель, точнее водительница, или как там теперь говорят эти сумасшедшие феминистки, придумывая все новые и новые феминативы, лежала без сознания. Голова в шапке с помпоном была свешена на бок, а из-под нее на плечи и женскую грудь спадали шикарные рыжие волосы. Уже тогда что-то внутри кольнуло. Но Краснов принял свою реакцию на счет того, что пострадавшая оказалась женщиной. Баб всегда почему-то жальче. Интересно, кстати, что бы на этот счет сказали феминистки? И тут бы за равноправие рвали на себе волосы, или, может, все же в кои веки в их головах возобладал здравый смысл?

Глава 2

– В кошмарах? – он хотел спросить, но в последний момент удержался. Глупо это было, спустя столько лет. Хотя, наверное, ему стоило извиниться. Для себя, в первую очередь. Чтобы легче стало. Ну, и потому что он действительно сплоховал.

А метель все усиливалась… Видимость вообще нулевая. Он боялся пропустить поворот. Поэтому заставил себя переключиться и сосредоточиться на дороге. Огни базы Краснов увидел, лишь когда едва не снес ворота на въезде. А до этого мог лишь надеяться, что едет в верном направлении. Краснов поморщился, выбираясь из салона. Он всю задницу себе отбил, пока доехал. Все же в его средстве передвижения был один несомненный минус – о комфорте вояк разработчики вездехода беспокоились меньше всего. Но он-то что? Он – бывалый. А Дуня?

– Товарищ подполковник! Разрешите доложить! – через бурю навстречу Семену бросился часовой.

– Докладывай.

– Товарищ подполковник, первый отряд благополучно прибыл в расположение части после проведенного учения в горах.

Краснов отрывисто кивнул. Во-первых, потому что он это уже слышал. Во-вторых, Дуня дала ему недостающий повод отвлечься.

Не глядя на пригибающегося от ветра бойца, Краснов распахнул заднюю дверь. Его пассажирка так больше и не пришла в себя. И он все сильней волновался. Оглянулся через плечо, раздумывая, не попробовать ли ему все же прорваться в город? Но тут же понял – это гиблое дело, и проорал:

– Вольно, лейтенант.

Орать приходилось, чтобы в оглушительном реве ветра можно было разобрать сказанное. Осторожно вытащив отяжелевшее тело из салона, Краснов нежно прижал к себе головку девушки. – Ступай к входу. Я пойду по твоим следам. Если начну заваливаться, подхватишь меня, – просипел он.

– Вас понял!

Ноги увязали в рыхлом снегу. Но с его подготовкой и чувством равновесия вероятность падения стремилась к нулю. Что, впрочем, не мешало Семену перестраховаться. Попав в тепло помещения, Краснов шумно выдохнул. Навстречу ему из кабинета выскочил зам.

– Какого… – выпучил глаза, увидев девушку в руках командира. – Потеряшка? Здесь?! В такую погоду?

– Ага. Ее машину привалило. Пошли кого-нибудь за доком. И Бурмистрова ко мне на ковер.

– Санчасть в другом направлении, товарищ подполковник, – решил поофициозничать Гуров.

– Ты хочешь, чтобы я девочку бросил перед изголодавшимися по бабе бойцами?

Отмазка так себе, конечно. Особенно учитывая, что эти самые изголодавшиеся уже высунули свои длинные любопытные носы. Хотя Семен никого из них так и не увидел, чужое присутствие он чувствовал кожей. Пофигу. Краснов даже не притормозил.

У него, как у главного здесь, был свой уголок. Ничего особенного, две комнаты. Спальня и что-то вроде кухни-гостиной. Туда он и направился. Открыл дверь, не разуваясь, прошел через большую комнату к той, что поменьше, и опустил Дуню на кровать. Какой же маленькой и беззащитной она на ней выглядела. Какой трогательно юной.

Краснов включил прикроватную лампу. Спохватившись, взял Дунину аккуратную ножку в ботинке, расшнуровал. Снял вместе с носком. Ее ноги были все еще прохладными, но кожа имела более-менее здоровый оттенок. Краснов провел большим пальцем по высокому подъему. Растер. Стопу, пальцы. С красивым педикюром. Даже пяточки у нее были мягкие, как у ребенка. У него в груди защемило.

Чтобы отвлечься, Краснов замотал ноги Дуни пледом и накрыл ее одеялом. А после сел на тумбочку в изголовье и стал внимательно разглядывать. Кожа, как и в юности, у нее была изумительной. Чистой, без родинок. На ней даже поры, казалось, нельзя было разглядеть. И губы... Он ведь их целовал… когда-то. Веки – такие тонкие, что под ними видны голубоватые вены. И волосы… Шикарные, цвета осени. Поддавшись какой-то совершенно необъяснимой сентиментальности, Краснов осторожно отвел от ее лица медные пряди и только тогда разглядел небольшой шрам у нее на виске. Тот шрам, который однажды ей чуть было не стоил жизни. Тот шрам, который появился не без его, Семена Краснова, участия.

Он с этой девочкой собирался связать свою жизнь… С ней он мечтал, строил планы. А потом все разрушилось. В один момент. И началась совсем другая история, в результате которой ее пришлось выдирать из сердца с мясом. Он с тех пор никого и никогда не любил так… до костей просто.

Прерывая его мысли, кто-то постучал в дверь.

– Войдите!

Краснов поднялся навстречу явившемуся врачу, пожилому подтянутому мужчине.

– Что тут у нас?

Семен вкратце отрапортовал. Иван Сергеевич покивал, поцокал языком. После измерил температуру и давление. И приступил к осмотру кожных покровов. Краснов пытался проявить хотя бы немного такта. Пробовал отвернуться и не смотреть, когда врач осторожно расстегнул пуговички на ее кофточке. Но ни черта у него не вышло. И сколько бы он себя ни ругал, сколько ни обзывал извращенцем, в такой-то ситуации на нее пялиться, заставить себя отвернуться Семен так и не смог.

– Ну, что… Кожные покровы нормальные. Серьезного обморожения я не вижу. Легкие тоже в порядке. И сердце, – кивнул своим мыслям Иван Сергеевич.

– Почему же… – Краснов облизал губы, бросая на ее грудь последний жадный взгляд, – почему же она не приходит в себя?

– Это сон. В ее случае – целебный. Сейчас поставим капельницу, и она проспит до утра.

Глава 3

Было так чудовищно жарко, что Дуня решила – она все-таки умерла и попала прямиком в ад. Интересно, почему так сразу? Разве их религия не предполагала некоторой отсрочки? А как же божий суд, как же двадцать мытарств?! Где ее адвокат – ангел? И прокурор – бес? Почему ей без суда и следствия выписали билет в одном направлении? Это же так нечестно!

Дуне стало ужасно жаль себя. Обостренное чувство справедливости не давало ей смириться с таким поворотом. Да, конечно, она не была праведницей, но и такой уж злодейкой не была. Часть своих доходов Дуня тратила на благотворительность. Раз в неделю волонтерила в центре для трудных подростков, по праздникам навещала одиноких стариков в доме престарелых, и еще… еще не стоит забывать, что она помогала выгуливать собак из приюта на Каменской.

Что же касается грехов, то тут ей и предъявить особенно нечего. Разве что любовь к красивой жизни, которая почему-то, вот хоть убейте, Дуня не видела в этом никакого смысла, порицалась религией. Что плохого в том, что она любит красивые вещи или вкусно поесть? Она же не ворует, не убивает, не врет. Зарабатывает… да, достаточно большие деньги. В конце концов, для этого она долго и упорно работала. Деньги не упали ей на голову с неба. Дуня здорово попотела, чтобы оказаться там, где она есть сейчас.

«Ага. В аду…» – будто наяву зазвучал чей-то злорадный голос.

Нет! В смысле – в положении обеспеченной, самодостаточной женщины.

Которая умерла, ага. Перед лицом которой разверзается геенна огненная. И дышит… Дышит.

Какого черта?

Испытывая непреодолимый страх, Дуня попыталась пошевелить руками и ногами. Как-то она упустила момент, в загробном мире у людей (или в кого там они превращаются?) есть руки-ноги? По всему выходило, что так. Только под тяжестью чего-то… неподъемного изменить положение тела абсолютно не получалось. Дуня поняла, что задыхается. Вцепилась руками в навалившийся на нее пресс и, наконец, открыв глаза, утонула в чужом демоническом взгляде.

Ох, как же громко она завизжала!

– Эй! Ты чего?! Дуня, это я!

«Кто – я?! Кто – я?! Твой персональный черт-сопроводитель?!» – Дуня забилась изо всех сил. Щелкнул верхний свет. И одновременно с этим нечистая сила скрутила ее по рукам и ногам.

– Прекрати орать. Ты мне сейчас всю базу перебудишь, – шепнул демон ей в ухо. Жар его дыхания опалял. Так вот, что это было. Никакая не геенна огненная. Всего лишь его дыхание, да. От которого у нее волосы на затылке привстали, чтоб выскочившим мурашкам было сподручней бежать.

– М-мне нечем д-дышать.

– Черт. Сейчас.

Он что, тут не один? Зовет напарника?

Мучитель Дуни откатился в сторону, и она с надсадным хрипом втянула воздух.

– Ты как? В порядке?

– Еще нет. М-можно, я не буду л-лизать сковородки п-прямо с-сейчас?

– Какие сковородки? – в голосе демона послышалось искреннее изумление.

– Р-раскаленные. Или у вас д-другие п-пытки заготовлены? Для них я еще тоже не вполне в форме.

– Да ты бредишь! – воскликнул демон и опять над нею навис, касаясь обжигающе горячего лба губами. Видеть она этого не видела, так как в страхе зажмурилась, но прочувствовала, кажется, каждой клеточкой. – У тебя температура. Ну-ка, давай поставим градусник.

Демон потянулся к пуговичкам на ее рубашке. Дуня, не успев обдумать то, что делает, ударила его по загребущим лапам и открыла глаза.

– Я же просто хотел температуру измерить, – насупился демон. А Дуня, как дурочка, раскрыла рот. Он ей ужасно напоминал…

– Семён? Ты что… ты тоже умер?

– Ну, почему же? Я – живее всех живых, – улыбнулся тот. – А ты все-таки бредишь.

– Нет!

– Тогда, может быть, принимаешь наркотики?

– Что?!

Дуня привстала на локтях, возмущённая до глубины души таким предположением. Взгляд Семена скользнул к разошедшимся полочкам рубашки. Ей стало еще чуточку жарче. Дуня закусила губу и, смущаясь, осмотрелась по сторонам.

Если честно, ей казалось, что интерьер в аду должен быть несколько другим. Поинтересней, что ли? Как архитектору и человеку творческому, Дуне даже стало как-то обидно за такое пренебрежительное отношение к этому вопросу.

– Принимаешь наркотики. Что-то же должно было вызвать твои галлюцинации?

Жар, который ее донимал, чуточку схлынул, сконцентрировавшись в ногах. Дуня опустила взгляд и только тогда поняла, что ей жарко лишь от того, что кто-то ее закутал в два одеяла сразу. Она дернула ногами в попытке выпутаться из душного кокона, но получилось это у неё не сразу. Чтобы выиграть время, Дуня подняла руки и потрогала зачем-то лицо. Последнее, что она помнила, как медленно-медленно спускалась с горы на своем Мерседесе. А потом обвал и… все.

– Так я жива!

– А я тебе о чем толкую?

– Семен!

– Ну, наконец-то, – белозубо улыбнулся он. – Признала. Привет-привет.

– Обалдеть. – Дуня вскочила на постели. Обхватила его мощные предплечья. Жадно шаря по изменившемуся, обострившемуся лицу взглядом. – Господи! Но как?

Глава 4

В следующий раз Дуня проснулась одна. Открыла глаза – в окна с трудом пробивался тусклый серый свет. То ли рано еще было, то ли пасмурно. События минувшего дня возвращались к Дуне нехотя, но неумолимо. Она приподнялась на локтях и застонала от боли, что с силой пульсировала в висках. Тело ныло так, будто накануне его били палками. Дуня медленно-медленно села, подтянула колени к груди и обняла себя за ноги.

Невероятно. То, что с ней случилось, просто невероятно. Она могла умереть. Если бы не Семен. Интересно, что он делал на этой узкой дороге, ведущей к водопаду? Куда ехал? Она-то – понятно. Хотела еще раз прикинуть на местности концепцию проекта крытой террасы, которая обещала стать новой точкой притяжения для туристов, согласно их с Юлькой плану. Дуне хотелось максимально вписать ту в природный рельеф. У скандинавов такие проекты выходили отлично, вот, вдохновляясь ими, она и стремилась спроектировать что-то свое. Но пока получалась либо не слишком удачная копия, либо что-то чересчур футуристическое. Хотя, может, последнее и было не так уж плохо. В любом случае, этот проект давался ей тяжелей остальных. Но тем и был интереснее.

Кто ж знал, что для своей вылазки она выбрала такой неудачный момент? Эсэмэску от МЧС с предупреждением о надвигающемся Армагеддоне Дуня прочитала, когда уже было поздно. Но даже тогда она не смогла оценить риски, как следует, беспечно понадеявшись на то, что ничего с ней, взрослой, самостоятельной женщиной не случится. Это вообще свойственно нашим людям – надеяться на авось. Всерьез тревожиться Дуня начала где-то минут через двадцать дороги. Вокруг – ни одной живой души, хотя обычно этот отрезок был достаточно оживленным, снегопад все усиливался, видимость падала. А ко всему, дело близилось к ночи. Вот-вот, и начало бы темнеть…

Но самый ужас случился, когда ее машину накрыло грудой камней и снега. И нет, Дуня отключилась не сразу в момент удара. Она успела испытать жуткий смертельный ужас погребенного заживо человека. Он-то, этот самый ужас, а вовсе не удар, и заставил ее отключиться. Чтобы теперь, спустя (Дуня бросила взгляд на электронные часы, стоящие на тумбочке у кровати) почти двенадцать часов, вернуться, кажется, со всей своей силой.

Чувствуя, как в глубине тела зарождается мерзкая дрожь, Дуня всхлипнула и вжалась в колени лбом. Не помогло. Это дрожание как будто разгоняло по телу боль, усиливая ее многократно. Всхлип перерос в тихий плач, в котором утонули звуки открывающейся двери и чужих шагов.

– Эй! Что такое? Ты почему плачешь?

Дуня пыталась, но не могла ответить. Наверное, ее накрыл адреналиновый откат, или как там это называется? Трясясь, будто в конвульсиях, она горько-горько плакала.

– Так. Отставить слезы. Я ж не смогу тебе помочь, если ты не расскажешь, какого черта случилось.

Эти слова заставили Дуню взглянуть на Краснова. Краснова! Ну, не ирония ли судьбы? Ага. Она опять задалась этим вопросом. Семён потянулся к тумбочке, поставил на нее поднос. Дуня смерила удивленным взглядом тарелку с какой-то кашей, стаканчик йогурта, оладьи и исходящую паром огромную чашку какао. И по какой-то странной причине заплакала еще горше.

– Так, я пойду за доктором, – нахмурился Краснов.

– Нет! Нет. Не надо. Я в порядке.

– Ты не в порядке, милая.

Милая… Он сказал «милая». Так ласково сказал. Дуня едва ли не до крови закусила губу. Может, если бы он перестал быть таким… милым, она бы успокоилась быстрее.

– Я просто вспомнила в-все, и…

– Тебя накрыло откатом.

– Д-да. И голова болит. Очень. Все тело, собственно, тоже.

– Ты истощена. Тебе нужно поесть. Жрачка у нас тут без изысков, но вполне съедобная. А я пока все же позову врача. Он даст тебе обезболивающее. Если можно.

Мысль об обезболивающем была ужасно заманчивой. Дуня в итоге нерешительно кивнула. Это было ошибкой – боль только усилилась.

– Ешь! – Семён ткнул пальцем в поднос и приложил трубку к уху. – Иван Сергеевич, зайдите к нашей потеряшке. Девочка жалуется на сильную боль.

Дуня едва не подавилась первой же ложкой каши. Вкусной, кстати, овсяной, на хорошем молоке, с кусочком настоящего крестьянского масла.

– Девочка? – из-за слез, которые она с трудом в себе удерживала, вопрос Дуни больше походил на всхлип.

– Ну, не мальчик же.

– Мы с тобой одного возраста.

– Формально, да.

– А как еще?

– Никак. Не бери в голову. Ешь, а то остынет.

Дуня послушно отправила еще одну ложку в рот. Ее мутило. И хоть она понимала, что силы ей действительно нужны, впихнуть в себя еще хоть что-то у нее вряд ли бы получилось. Если только какао. Нетвердыми руками Дуня взяла чашку. Отпила. Еще спустя какое-то время в дверь постучали.

Пока врач, представившийся Иваном Сергеевичем, ее осматривал и слушал, Краснов тактично отошел и отвернулся к окну. Дуня вымученно улыбалась на шутки доктора, а сама глаз не сводила с широкой спины Семена, обтянутой кителем. Она не обратила внимания на его погоны, сначала ей было вообще не до этого. Но из разговоров их одноклассников знала, что Краснов – аж целый подполковник. И вообще легенда в здешних краях. Мысли о Семене разогнали охвативший ее в момент пробуждения ужас. Но посеяли в Дуне страх иного порядка. Уж слишком глубоко он проник в ее мысли, как для человека, к которому она якобы равнодушна.

Глава 5

«Рядом с тобой мне ничего не угрожает», – вот она, оказывается, как считала. И эти простодушные слова… Они так же смешили Краснова, как и тревожили. Сам-то он так не считал. Практически сразу, еще там, в горах, когда Семен осознал, кто перед ним, когда понял, чья жизнь могла оборваться, так вот еще тогда к нему пришло удивительное осознание, что ему на нее не все равно. Даже теперь, столько лет спустя. Удивительное дело – ему на нее не все равно… У него, бывшего бойца суперзаскреченной группы спецназа, взрослого мужика, имеющего огромный опыт участия в боевых операциях, повидавшего на своем веку столько горя, ужасов, предательства и смертей, что уже, казалось бы, ничем его не пробрать, откровенно тряслись поджилки, когда он продвигался с Дуней на руках к вездеходу. Ну и, чего греха таить – всю дорогу дальше. Отпустило Краснова, лишь когда Дуню осмотрел врач.

И после всего этого она думает, что ей в его обществе ничего не угрожает? Да как бы ни так.

– Ты ударилась сильней, чем я думал, если действительно так считаешь.

Ладно… Возможно, этого говорить ей не стоило. Вон, как потрясенно расширились ее глаза, как округлились губы. Обычно мягкие, а теперь обветренные и потрескавшиеся. Да. Скорее всего, это было лишним. Но Краснов – человек военный. А значит, прямой. Сказал, что думал, как отрезал. И, наверное, хорошо, что Дуня не рискнула уточнить, что конкретно он имел в виду. Потому как у него самого не было ответа. Пока еще не было. С уверенностью Семен мог судить лишь об одном – рядом с ним в безопасности она не была и близко. Слишком много всего в нем всколыхнулось в ее присутствии. Слишком сбитым с толку он себя ощущал. Слишком сильно его к ней тянуло. Слишком он ревновал. Ее. К другому. Тому, у кого по факту на Дуню было гораздо больше прав. Тогда как он потерял на нее все права еще на школьном выпускном. С тех пор, кажется, прошла не одна жизнь. Все кардинально переменилось. И только она, похоже, оставалась все той же. Маленькой, худенькой, деятельной и как будто снова его… Лежа с ней в одной кровати, он, стыдно признаться, фантазировал на эту тему. Да-да, он зажмуривался и представлял, что она – его. И что даже когда метель разожмет свои ледяные объятья, Дуня никуда с его базы не денется… И, черт возьми, какой же красивой была эта мечта! Какой манящей.

– Мне нужно вернуться к работе, – заметил сипло.

– Почему ты со мной не связался?!

Краснов застыл, так и не переступив порог. Память услужливо подбросила картинки из далекого прошлого. Она ведь о прошлом, не так ли? Выходит, и ее оно волнует? До сих пор? Поверить в это было сложно. И страшно. Семен неопределенно пожал плечами.

Почему? Ну, во-первых, потому что, после освобождения из КПЗ, никто и не подумал вернуть ему телефон. Прежний номер восстановить сразу не получилось. Да и на новый аппарат денег категорически не было. А впрочем, наверное, это глупые отмазки. Ведь при желании он мог попросить трубку у кого-нибудь из сослуживцев. Вряд ли бы ему отказали. А там разыскать контакты Дуни через общих друзей и попробовать с ней связаться было бы нетрудно. Как и найтись в тогда еще только набирающем обороты мире социальных сетей.

Правда же в том, что он не считал себя вправе снова лезть в ее жизнь. Семен и до этого не слишком-то в себя верил, а тут еще отец Дуни подлил масла в огонь. Расписал в красках, какие та получила травмы. Припугнул, что она вообще могла умереть. Не из-за болезни там или несчастного случая. А из-за агрессивного несдержанного придурка, в которого Дуня имела несчастье влюбиться. В общем, теперь уж Краснов это понимал, Андрей Викторович бил весьма прицельно. Сразу по всем болевым точкам того запутавшегося в себе парня, которым он, несомненно, был. И если раньше отец Дуни довольно осторожно намекал на то, что рядом с Семеном его дочь не ждет ничего хорошего, то теперь, вроде как получив тому подтверждение, он не сдерживался. И добивал изощренно, с особой жестокостью, проходясь снова и снова по его и без того незаживающей от разъедающей ее вины ране.

– Думал, так будет лучше.

– Для кого?

– Для тебя.

– Ты ошибался. Я чувствовала себя преданной. И брошенной. Никогда в жизни мне не было так плохо.

– Я чуть тебя не убил! – рявкнул Семен, но вышло… как-то устало. Он уже и сам не знал, зачем вновь и вновь возвращался к этому. Скорее всего, для себя. Да-да, чтобы себе напомнить, почему поступил именно так, ведь чем больше проходило времени, тем сильнее он сомневался, что поступил правильно.

Может быть… Ему нужно было бороться? За себя. За нее. За них.

– Это был чертов несчастный случай! Я никогда тебя не винила. Господи, да ничего такого и не произошло.

– Ты провела в коме…

– Каких-то несколько часов!

Краснов вскинулся. Холодок прошелся затылком.

– Что?

– Пару часов! Невелико дело.

Семену сказали другое. И он поверил. Почему-то прямо сейчас ему хотелось рвать и метать. Крушить все, что попадётся под руку. Но главное, ему очень хотелось заглянуть в глаза одному мужчине… Хотя, господи, ну, что это меняет? Час она провела в коме или неделю?

– Твой отец сказал, что ты провела в коме несколько дней и чуть не умерла, – эмоции, которых не должно было быть, рвали его на части. Чтобы не выйти из себя прямо при ней, потому как в последний раз, когда такое произошло, Дуня едва не погибла, Краснов коротко бросил: – Извини, у меня и впрямь много дел, – и вышел прочь. Аккуратно прикрыв за собой дверь квартирки, Краснов пронесся по коридору, толкнул дверь в кабинет. И что есть силы, ту за собой захлопнул. Не помогло. Он застыл, зажав переносицу между пальцами. Сделал несколько глубоких вдохов и, понимая, что, возможно, уже и впрямь опаздывает, покосился на часы. До начала тренировки оставалось меньше минуты. Из-за непогоды Краснову пришлось внести некоторые корректировки в изначальный план подготовки, так что сегодня у них по плану были занятия по рукопашному бою. По этому направлению он готовил своих ребят лично. Потому как был, без ложной скромности, одним из лучших. И бойцов, и инструкторов, соответственно. Не зря он в школе бегал в секцию тхэквондо. Впоследствии это ему пригодилось. Да к тому же оказалось, что у него просто уникальные способности ко всем видам единоборств. Он был одним из трех ему известных спецов, освоивших бесконтактную технику боя.

Глава 6

Дуня себя не узнавала. Едва за Семеном закрылась дверь, как она снова заплакала. На этой базе она вообще плакала очень много. Больше, чем когда либо. И если в этих слезах был поначалу лишь дикий страх за свою жизнь, который знаком только тем, кому выпала возможность на собственной шкуре убедиться, насколько эта самая жизнь хрупкая, то потом – жуткое непонимание и обида. Как отец мог так жестоко с ней поступить? Как он мог, видя, что она натуральным образом умирает, продолжать стоять на своем? Как он мог раз за разом повторять, что он предупреждал, что от таких, как Краснов, не стоит ждать ничего хорошего? Что лучшее, что она может сделать – забыть тот год, как страшный сон, и жить дальше. Ведь у нее впереди лучшие годы – годы студенчества, новых знакомств и открытий.

Как… он… мог? И как она в итоге могла поверить, что так оно и есть?

Ей нужно было, нужно было понять, что что-то здесь нечисто. Нужно было каким угодно способом узнать, как связаться с Красновым, и прямо у него спросить – почему он ее бросил?! Видит бог – Дуня пыталась. Но, в конечном счете, отступила, устав биться в закрытую дверь. К тому моменту прошел практически год. Она решила, что если бы Семен захотел, то уже бы непременно ее нашел. Тем более что она оставила свой новый-старый адрес в столице их общим друзьям. А ее телефонный номер Семен и так знал на память. Как и семизначный номер в аське.

День, когда она решила обо всем забыть и двигаться дальше, Дуня помнила, как вчера. В мельчайших подробностях. Они болтали с Мариам, их общей с Семеном подружкой, по телефону. Та как раз родила своего первенца, и Дуня позвонила, чтобы ее поздравить. Поздравила. Поболтали, обмениваясь последними сплетнями. Точнее как? Дуня по большей части слушала, у нее самой за этот год мало что произошло. Да, поступила, да, отучилась два семестра, да, папа ее пристроил в отличное место на время практики, где работали лучшие архитекторы, но… Все это будто сквозь нее проходило и не оставляло следа.

– А про Семена? Про него… ничего не слышно? – На том конце разговора повисла неловкая пауза. И это в те годы, когда мобильная связь была еще чудовищно дорогой. – Ты что-то знаешь, да? Мариам! Ну же!

– Он в отпуск приехал. Вчера…

– И?!

– Не знаю, как тебе сказать…

– Говори, как есть!

– Похоже, он считает, что между вами все кончено.

– Из чего ты сделала такие выводы? – стараясь, чтобы ее голос не дрожал, уточнила Дуня.

– Он не один был. Точнее, сначала, конечно, один. А потом познакомился с какими-то девчонками у нас в ресторане, ну, ты в курсе, как это бывает.

– Ясно.

– Дунь, мне очень жаль.

– А мне нет. Лучше расскажи, как это – быть мамой. Поверить не могу, что уже и Юлька родила, и ты…

Они тогда перевели тему, и сколько бы ни созванивались потом, надо сказать, все реже и реже, как это в основном всегда и случается, никогда о Семене больше не говорили. Дуня решила, что он ее бросил, забыл… И все. Все на этом закончилось. Умерло. Вот только не ее чувства, нет. О, те еще долго не давали покоя. Умерло что-то внутри. Что-то светлое. То, что заставляет широко улыбаться миру, как бы оно ни было. Наверное, еще год после Дуня приходила в себя. А первое свидание, после Семена, у нее случилось года через два. Ничего, конечно, из этого свидания не вышло. Она на него решилась, скорее чтобы что-то себе доказать, чем потому, что ей реально понравился тот мальчик. По сравнению с Красновым потом, даже спустя годы, остальные мужчины проигрывали всухую. С тем восемнадцатилетним Семеном проигрывали. Что уж говорить о Семене этом?

Дуня поерзала, не находя себе места. Перед глазами возникла картина схватки, невольным свидетелем которой она стала. Это было так же красиво, как и жестоко. У Дуни на расстоянии волосы дыбом встали, и дыхание замерло. А потом вдруг пришло запоздалое понимание – он явно не рядовой военный. И речь тут не в звании, хотя и в нем тоже, конечно. Насколько Дуня могла судить, подполковник в тридцать три… это что-то невероятное. А значит, Семен сумел как-то так себя проявить, что взлетел ракетой. Ей было страшно представить, при каких обстоятельствах такое оказалось возможным. Ей даже думать не хотелось о том, где он имел возможность вот так отточить навыки боя. Куда вообще посылают таких спецов, как он. И какие задачи перед ними обычно ставились.

Дуня думала, что первые годы, после их расставания, именно она жила в аду. Но теперь у нее появились на этот счет большие сомнения. Вполне возможно, она ни черта об аде не знает. Глупая… Глупая девочка. Глупая даже теперь, в тридцать три.

Ему она, вероятно, тоже кажется глупой.

Нарушая ее покой, пришел доктор. Снова что-то измерил, послушал. Дуня смущенно забормотала о том, как ей неловко отрывать его от работы, Иван Сергеевич беспечно отмахнулся. С утра тот и думать ей запретил о душе, опасаясь, как бы не поднялась температура, а теперь милостиво разрешил водные процедуры. Дуня обрадовалась. И помыться, и снять с себя пропотевшую одежду хотелось невероятно. Но ей не во что было переодеться, если только… Дуня подошла к шкафу, провела пальцами по аккуратно сложенным вещам Краснова. Вытащила из стопки футболку и боксеры. Мысль о том, чтобы их надеть, ужасно неправильно стыдно до сих пор ее волновала.

– Дуня-Дуня… О чем ты думаешь?!

Нет, понятно… Прошлое. Но сейчас?! Каким оно боком к ней? И каким боком к ней Краснов? Все ведь давно забыто. И быльем поросло. Нет, конечно, хорошо, что они все уладили, выяснили, даже правильно. Закрыли гештальт, отпустили обиды и прошлое. Значит, теперь можно двигаться дальше. Оставаясь близкими друзьями, например, почему нет? Ведь это так классно – знать, что где-то там у тебя есть человек, друг, на которого всегда можно положиться.

Глава 7

Факт – не отболело. Факт – не прошло. Факт – он все так же на нее действует, как тогда, когда она, приехав в эти края, впервые его увидела. И все равно, сколько времени прошло с тех пор. Неважно, что сейчас в разгаре зима, а тогда был закат лета. Ей все равно жарко, и нечем дышать…

Будто почувствовав, что она и впрямь вот-вот задохнется, Краснов медленно отстранился, все так же нависая над ней. Дуня сделала жадный вдох и чуть не подавилась ворвавшимся в легкие воздухом, пораженная тем, что увидела в глазах Семена, когда он чуть приподнял отяжелевшие веки. А видела она в них свою погибель. Проступающую даже сквозь плотный занавес желания и призывной полуулыбки, обещающей ей так много в том чувственном мире, обитателем которого он предлагал ей стать, послав куда подальше законы морали и общества.

– Т-ты не должен был этого делать. Мы… Не должны.

– Вот этого… – его твердые губы коснулись ее подбородка, нежную кожу царапнула жесткая щетина. – Или этого? – горячий рот двинулся дальше, по точеной скуле, к раковине ушка и крайне чувствительному местечку на шее.

– Пожалуйста, прекрати! – взмолилась Дуня, дрожа всем телом.

– Почему? Ты же хочешь этого.

– Нет…

– Точно? Они говорят об обратном.

Краснов коснулся большими пальцами тугих вершинок, натянувших футболку, которую она у него одолжила.

– Это не по-настоящему.

– А как еще? – снисходительно усмехнулся он, сминая распустившиеся бутоны с все возрастающей настойчивостью.

– Это как фантомная боль. Понимаешь? Мы просто по привычке реагируем на то, чего уже давно нет.

– Ты так не чувствуешь. Зачем тогда говоришь глупости?

Дуне хотелось провалиться сквозь землю. Или умереть. Не когда-нибудь абстрактно, а прямо сейчас. Это бы избавило ее от необходимости объяснять ему то, что она по какой-то причине никак не могла сформулировать.

– У каждого из нас давным-давно своя жизнь.

– В которой все то и дело меняется, – философски пожал плечами Краснов.

– Я не хочу, чтобы в моей жизни что-то менялось! – в отчаянии закричала Дуня. Семен сощурился. Будто сканируя, прошелся по ее лицу туда-сюда и снова требовательно обхватил затылок ладонью.

– Самая большая ошибка – думать, будто в этой жизни что-то зависит от твоего «хочу», – шепнул он и вновь набросился на ее губы. Лаская языком, покусывая, то ли рыча, то ли мурча, как огромный изголодавшийся зверь. Заражая ее этой алчностью и какой-то сумасшедшей нуждой. С тихим всхлипом Дуня приоткрыла рот, углубляя поцелуй, делая значимее происходящее. У нее внутри распускались огненные цветы. Она трепетала. Билась. Вырывала свои руки из захвата его рук и жадными скрюченными пальцами царапала его затылок, предплечья и плечи, бока… Где-то на подкорке заходилась воем сирена – нельзя, нельзя! Звук нарастал и нарастал. До той степени, когда его стало совершенно невозможно игнорировать. Краснов отстранился. Осоловело моргнул…

– Черт. Это у меня. Телефон…

– Так ответь же! – взмолилась Дуня, не понимая толком, радует ли ее то, что небо вмешалось в происходящее, или все-таки огорчает. На самом деле вообще ничего не понимая.

– Краснов! – рявкнул Семен, приняв вызов. – Что? Хорошо… Иду. Говорю же, буду через минуту!

– Ничего-ничего, – Дуня подняла руки вверх, – не обращай на меня внимания.

– Мы продолжим, когда я вернусь.

Дуня задрожала. Одно только это обещание заставило ее дрожать, да. А едва за Красновым закрылась дверь, как она, спрятав лицо в ладонях, со стоном повалилась на бок. Господи, что за черт? Как такое оказалось возможным? Она ведь замуж выходит. За… муж. И что теперь делать? Бежать! Вот, что первым пришло на ум. Видит бог, справиться с собой на его территории совершенно невозможно. Дуня была уверена, что наваждение спадет, когда она вернется в свою привычную жизнь. К тем людям, в которых эта самая жизнь для нее теперь и заключается.

Дуня вскочила. Подбежала к окну. Метель прекратилась. Но редкие мохнатые снежинки все еще потерянно порхали в воздухе. Такие же потерянные, как она… А на востоке в прорехе туч проглядывало по-зимнему холодное белое солнце.

Нервы Дуни были на пределе, поэтому, когда у нее зазвонил телефон, она даже вздрогнула. Юлька. Господи, да это же то, что ей сейчас нужно!

– Да, Юль, привет! – чуть громче, чем следовало, прокричала в трубку.

– Дуня?! Ну, слава богу! Ты куда пропала? У нас встреча в обед, а тебя нет. И в гостинице говорят, тебя уже пару дней не видели. Я уж было решила, что с тобой что-то случилось, погодка-то у нас – еще та. Все дороги позаметало. А назавтра обещают плюс.

Выпалив все это на одном дыхании, Юлька замолчала.

– Вот, что позаметало – я в курсе. Мою машину тоже замело. Точнее не так. Ее привалило грудой камней и снега.

– Дуня… Дунечка, с тобой же все хорошо? Ты где сейчас? Давай, я приеду.

– Так ведь дороги замело, – усмехнулась Дуня.

– Тю! Да мне трактор найти – раз плюнуть. Знаешь ли, в положении главы района есть и свои плюсы.

– Трактору буду рада. Я… В общем, я тут на одной базе.

Глава 8

Вероятно, ему не стоило говорить ей об этом в лоб. Возможно, в противном случае он бы не нарвался на ее торопливое категоричное испуганное «нет». По факту это «нет» стало ее защитной реакцией на его достаточно агрессивное заявление о намерениях. Но поскольку Семен не знал более отчаянной и решительной девушки, он решил выложить карты на стол. Недооценив, что за прошедшие годы жизнь заставила Дуню стать более осторожной и рассудительной.

Прислушиваясь к ее дыханию в темноте, Краснов мысленно себя костерил за спешку. Теперь он мог рассчитывать лишь на то, что где-то глубоко-глубоко, под оболочкой этой безусловно успешной, мудрой, размеренной молодой женщины осталось немного авантюризма. И любопытства… И немного любви. Хотя кого он, мать его, обманывает? Немного? Как будто он этим удовлетворится…

А ведь эта глупышка всерьез пыталась его убедить, что происходящее между ними не более чем отголосок давнего прошлого. Нет, Краснов, конечно, и сам задавался вопросом, а не реагирует ли он на нее так бурно по привычке? Но ведь прошло пятнадцать гребаных лет. От привычки вряд ли что-то осталось. А вот от чувств – вполне возможно. В конце концов, он не отрекался от них, не пытался задушить на корню. Зная себя, понимая, что это попросту невозможно. Все, что он на тот момент мог – затолкать свою несбывшуюся любовь куда поглубже, чтобы та удавкой отчаяния не сжимала горло. И забыть о ней на долгое-долгое время. Точнее, заставить себя забыть.

Семен так привык к этому, что когда узнал о возвращении Дуни в город, до последнего избегал с нею встречи. Лелея свое мнимое душевное спокойствие, как мать лелеет дитя. Наверное, в глубине души догадываясь, что стоит ее увидеть, и все… Он утратит над собой всякий контроль. Чудовищная перспектива для человека, на этом самом контроле помешанном.

А потом эта встреча в горах! Осознание того, что она едва не погибла, что он мог ее лишиться, так и не познав, как оно могло быть, не узнав ее, встряхнуло так, что внутри что-то сдвинулось, лопнуло… Выпуская наружу безумную, неподконтрольную больше никому и ничему жгучую потребность быть с ней. Ласкать ее, нежить, касаться. И говорить, говорить, говорить… Выпуская дошедшую за годы без нее до точки плавления страсть, опустошающую и ненасытную жажду этой женщины.

Под эти мысли Семен и уснул. А проснулся от того, что у Дуни зазвонил телефон. Прислушиваясь к ее разговору, встал. Выглянул из комнаты, как раз когда та отбила вызов.

– Доброе утро. Это Юль Санна звонила. Говорит, к нам уже продирается техника, – с чрезмерным энтузиазмом отрапортовала Дуня. Краснов, хмурый, как и всегда по утрам, кивнул.

– Кажется, погода и впрямь улучшилась.

Дуня закусила губу. Переступила с ноги на ногу. Потерла подушечками пальцев узкую щиколотку.

– Теплеет. Наверное, город теперь подтопит.

– Вероятней всего.

Они обменивались пустыми заезженными фразами, потому что ничего лучше Семен пока не придумал. Дуня ясно дала понять, что не потерпит с его стороны никаких вольностей. И хоть она была не в силах ему запретить продолжать в том же духе, Краснов решил, что дальше будет действовать тоньше, хитрее и изощрённее. Что-что, а планировать операции по завоеванию он умел. Пусть даже прежде ему никогда не доводилось завоевывать женщину. Начать можно с малого. Например, зная, что он ей по-настоящему нравится, осознавая свою для неё привлекательность, можно было поиграть мускулами. Краснов зевнул. Поднял руки над головой и сладко потянулся, напрягая каждую мышцу. Под ее завороженным, будто приклеенным взглядом размял шею. Наклонил голову к одному плечу, к другому…

– Т-ты не против, если я первая схожу в душ? – запинаясь, пролепетала Дуня. В утреннем свете, льющемся из окна, ее щечки трогательно розовели. Черта с два она изменилась! Кто угодно, но не она. Во всем том, что действительно имело значение, его девочка осталась прежней. Трогательной, ласковой, чувствительной и сентиментальной. Она даже краснеть не разучилась! За все это время…

Очевидно, осознав, что выдала себя с потрохами, Дуня, сверкая пятками, рванула к ванной. Глядя ей вслед, Семен в который раз ощутил в себе нечто странное, делающее его непривычно уязвимым. Ее восхищенный взгляд его несказанно радовал, улыбка заставляла сжиматься сердце, прикосновения будили острое, испепеляющее желание, а упрямство раздражало и восхищало одновременно. Да, оно было ему совершенно не на руку, но… Ее искренняя вера в то, как правильно, ее страх причинить боль другим, ее отчаянная смелость и способность противостоять даже ему, даже когда противостоять, по сути, и не хотелось бы – вызывали чувство гордости за его, Семена Краснова, женщину.

Ну, ладно. Пока не его, но… Кто его остановит?

Краснов улыбнулся, оделся и, насвистывая, пошел за завтраком. Когда он вернулся, Дуня сидела, одетая в свою одежду, которую он лично накануне отдал в прачечную.

– На завтрак яйца-пашот. Колбаски и кофе.

Дуня как-то странно на него посмотрела.

– Яйца-пашот – мои самые любимые.

– Да, я в курсе. Поэтому их приготовили именно так, – поддразнил, с жадностью наблюдая за ее реакцией. Та закусила губу – все еще шершавую после того страшного происшествия. Или, как знать, от его поцелуев? Помешала ложечкой кофе и медленно подняла рыжие длинные выгоревшие на кончиках ресницы.

– Не знала, что повара в армии делают скидку на вкусовые предпочтения солдат.

Глава 9

Дуня честно хотела поработать. Разобрать почту, еще раз пройтись по муниципальным нормативным актам в сфере градостроительства, в разработке которых она принимала участие, и которые были приняты еще на прошлой сессии, а теперь, вот, почему-то вызвали у местных волну протеста. Но стоило ее голове коснуться подушки, как ей завладел сон. И проспала Дуня аж до самого утра. Подхватилась по будильнику. На телефоне – куча не отвеченных от отца и будущего мужа. Наверняка те сходили с ума от волнения. А ведь ни с тем, ни с другим, как говорить после всего с ней случившегося, Дуня не знала. По-честному, конечно, ей следовало признаться Володе во всем. Но это было не так-то просто сделать. Поэтому Дуня позволила себе некоторую трусость, а именно уговорить себя, что не случилось ничего такого, в чем бы перед ним стоило каяться.

«Привет. Прости, что не отвечала. Здешний воздух на меня плохо действует. Можешь себе представить, я вчера уснула в шесть вечера?» – настрочила она эсэмэску, решив, что для звонка еще слишком рано.

Отцу ушло сообщение покороче: «Привет. Чудовищно занята. Наберу, как только смогу».

От Володи, как Дуня и думала, быстрого ответа не последовало. А вот отец тут же ей перезвонил.

– Какого черта происходит, Дунь?! Кто так делает? Я тебе два дня звоню. Ты то сбрасываешь, то не отвечаешь вовсе. Что я, по-твоему, должен думать?!

– Как насчет того, что мне не хочется с тобой говорить? – спросила она, подходя к окну. Надо заметить, вид из него открывался изумительный. Даже с учетом того, что прогноз на потепление оправдался – укрывший деревья снег осыпался, и из-за этого картинке как будто недоставало праздничности.

– Та-а-ак. И что это означает?

– А ты не догадываешься?

– Представь себе – нет.

– Почему ты не хотел, чтобы я бралась за этот проект, папа?

Отец Дуни тоже был архитектором. Известным архитектором. С именем и весом не только в их стране, но и далеко за ее пределами. Ей важно было его мнение. Поэтому она до последнего сомневалась – браться ли ей за то, что он с таким энтузиазмом поносил, или все же прислушаться к собственной интуиции.

– Я тебе тысячу раз объяснял! На юге работать сложнее всего. Слишком своеобразные понятия там о ведении бизнеса, слишком сложный у людей менталитет. Да там ведь до сих пор патриархат цветет буйным цветом. А тут ты… Командирша. Здравствуйте! И Юлька эта твоя… До сих пор не пойму, как ей удалось возглавить аж целый округ.

Да-да, Дуня это уже тысячу раз слышала.

– То есть Семен здесь ни при чем?

– Какой еще Семен?

– Тот Семен, которого я любила, папа.

– Та-а-ак, – снова протянул отец. – Только не говори, что вы встретились.

– Именно так. И чтобы уж до конца все прояснить, мы с ним поговорили.

– И что?

То, как быстро отец отбивал каждую ее фразу, свидетельствовало о том, что он крайне встревожен. Или зол. Или же и то, и другое.

– Да ничего. У меня к тебе один только вопрос – как ты мог? Я ведь… – Дуня сделала глубокий вдох, чувствуя, как переносицу начинает покалывать из-за подступающих слез. Воспоминания причиняли неожиданно сильную боль. Время будто растворилось, сошло вместе со снегом, оголяя почерневшие, до сих пор не незажившие раны. – Как ты мог? – все же всхлипнула.

– Значит так – у меня сегодня встреча, которую нельзя перенести. Но, думаю, уже завтра я смогу прилететь…

– Это не самое лучшее решение.

– Ты не хочешь меня видеть? – в голосе отца прозвучала растерянность. Вообще-то они с ним были очень близки. Может, поэтому по ней так сильно ударило его предательство?

– Да, папочка, пока не хочу, – губы Дуни дрожали, кривились. И это «папочка» – оно ведь как будто из детства. Того, которое закончилось в один день.

– Он чуть не убил тебя! – закричал Андрей Викторович.

– Ты преувеличиваешь.

– А ты не понимаешь! И не поймешь, пока сама не станешь матерью.

Выпалил и осекся. Дуня сильнее вцепилась в трубку. Сжала в пальцах до ноющей боли.

– Может быть, я бы уже давно была ей. Если бы Семен был со мной.

– Постой! Ты же не хочешь сказать, что до сих пор по нему сохнешь?!

Остаток фразы утонул в гудках, когда Дуня нетвердой рукой отбила вызов. И… нет. Нет, конечно, она по нему не сохнет. Просто… Боже, как жаль. Как жаль, что их чувства были поруганы, мечты разрушены, а доверие перемолото в пыль.

«Он хотел, чтобы я от тебя отстал, но прекрасно понимал, что никто в мире не сможет заставить меня отказаться от тебя и своих планов. Только если я сам решу, будто так будет для тебя лучше», – вот, как прокомментировал поступок отца сам Семен. И зная его, Дуня нисколько не сомневалась, что так и было бы.

Ничто бы его не заставило. И не сломило волю. Его, восемнадцатилетнего, не заставило бы. Что уж говорить о Краснове нынешнем?

Дуня поежилась, как от озноба. Хотя от понимания того, что он, похоже, всерьез планирует ее вернуть, внутри разливался жар, обжигая сердце пронзительной сладостью. Нет-нет, конечно, она не собиралась вестись на эти провокации, но… Как любой женщине, ей льстило внимание такого мужчины.

Глава 10

– Ты смотри! А ведь погода снова портится, – удивилась Юль Санна, оглядываясь по сторонам.

– Вот-вот! И куда делось, спрашивается, обещанное потепление? – стуча зубами на промозглом ветру, возмутилась Дуня.

– Давай прибавим шагу. Не то заболеешь еще. Ты почему без шапки?

– Так кто ж знал, что погода опять скурвится?

Затихшая пару дней назад метель ударила с новой силой. Пока дошли до устричного бара Мариам, аж заболели ноги. А-ну, попробуй, пробейся через снежные наметы.

– Вы посмотрите только, кто к нам пожаловал! – восхитилась Мариам, столкнувшись с подругами в холле. – Вот еще бы вы столики научились бронировать – цены бы вам не было вовсе.

– А что, для школьных подруг не найдешь свободного? – подколола Юлька, без спросу погладив Мариам по внушительных размеров животу.

– Найду, конечно. Но учитывая, что на это надеются все наши одноклассники, скоро мне придется расширяться, – засмеялась хозяйка, вызвав своими словами отчаянный Дунин протест:

– Только через мой труп! Проект этого ресторана такого не предусматривает, – авторитетно заявила она.

– Вот-вот, Мариам, не зли строгого архитектора. Не поверишь, но мы как раз только вышли из битвы с адептами самовольного строительства. – Юлька протянула пальто гардеробщице и достала из небольшой сумочки косметичку.

– Надеюсь, обошлось без жертв?

– С чьей стороны? – хищно улыбнулась та, поправляя помаду.

Подружки переглянулись и, как в юности, покатились со смеху.

– И точно. Как-то я и забыла, что тебе, Юлька, палец в рот не клади.

– Палец не надо, да. А что-нибудь вкусненькое – это пожалуйста. Я проголодалась – жуть.

– Тогда вы по адресу. Моя Наталья ну просто виртуозно миксует красные сицилийские креветки с сорбетом «Кровавая Мэри». А камчатский краб с брокколи? Или картофельный капучино с морским ежом?!

– Ну, все-все, прекращай! Неси уж хоть что-то. О, да вы только посмотрите, какие люди! И Тамерлан здесь, и… Сёма? А ты какими судьбами?

Дуня закусила губу, мысленно приказав запнувшемуся сердцу биться дальше. И желательно в прежнем ритме. Но все же… Все же! Как он был хорош. С черной щетиной на щеках. Так хорош, что даже идиотский свитер с оленем его не портит.

– У меня выходной, – улыбнулся Краснов, лениво откидываясь в кресле. – У Тамерлана тоже. Вот решили развеяться. Погоняли на снегоходах, да так проголодались, что вот, – обвел заставленный тарелками стол. Давайте к нам…

– О, нет! – возразила Дуня и замерла под изумленными взглядами друзей, понимая, что такой резкий отказ надо бы как-то объяснить, – у нас с Юль Санной, к сожалению, выходного нет. Это – деловой обед.

– От работы дохнут кони, – философски прокомментировал Коган.

– Кто бы говорил! – усмехнулась Юлька. – Но, похоже, компания у вас все же будет, – кивнула в сторону вплывшей в зал женщины.

– Вета… – нахмурилась Дуня, чувствуя странную необъяснимую ревность по отношению к той, с кем у Краснова были отношения в далеком прошлом.

– Привет, – улыбнулась Сандалова. – Мариам сказала, что свободных столиков нет, так что вы, мальчики, моя последняя надежда. Можно составить вам компанию? Обещаю по-честному разделить счет. – Ветка кокетливо взмахнула ресницами. А Дуня едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза. В этой жизни менялось все, но не повадки Сандаловой. Мужчины стройным хором пропели, что они будут только рады накормить оголодавшую боевую подругу. Семен галантно встал, чтобы отодвинуть той стул. И эти его ритуальные танцы почему-то жутко Дуню разозлили. Не желая анализировать это чувство, она обернулась, ища пути к отступлению.

– Ой, смотрю, Юль, там нам уже накрыли… Ну, мы пойдем. Хорошего вечера.

– Ну, и что это было?

– Что именно? – деланно беспечно улыбнулась Дуня, углубляясь в обновленное меню. – Может, осьминога на гриле с хрустящим баклажаном взять? Ты не пробовала?

– Здесь что ни возьми – вкусно. Мариам – профессионал. Что ни делает – все у нее получается. Впрочем, речь не о ней.

– А о ком?

– Ну-ка, посмотри на меня. – Дуня все же закатила глаза и, насмешливо изогнув бровь, уставилась на подругу, мол, ну? Чего тебе? – Э-э-э, девочка. Да тебя ж не отпустило!

– Не понимаю, о чем ты. – К счастью, подоспел официант, и Дуня быстренько на него переключилась. – Мне осьминога на гриле и… Юль, и ваше вино, наверное? Какое ты посоветуешь?

Мужу Юльки, помимо всего прочего, принадлежала и крупнейшая в стране винная компания. Вот почему Дуня решила, что та может что-то ей посоветовать. Впрочем, оценить напиток ей в тот вечер не удалось. Она пила вино, как воду, не чувствуя вкуса, и всеми силами старалась не смотреть на столик, из-за которого то и дело доносились взрывы хохота.

– А Краснов-то с тебя глаз не сводит.

– Ну и зря. Боюсь, Сандаловой это не понравится.

– Нет. Подумать только! Я как будто вернулась в прошлое. Ты, Сёма, Ветка. Ревность… А ведь она зря старается, Дунь.

Глава 11

Пока Семен пробирался к городу вниз по склону, его школьная подружка Мариам лила в три ручья слезы. И благодарила. То его самого, то Когана, который, повинуясь врачебному долгу, и впрямь взялся ее сопровождать.

– Так, Мариам, прекрати. Ты же не виновата. Сейчас мы быстренько разродимся, и...

– Что значит быстренько? Я не могу быстренько!

– Почему?

– Мне надо Женьку дождаться. Я не могу без него, ты что?!

Семен бросил на Когана внимательный взгляд и осторожно, боясь расстроить рожающую женщину, заметил:

– Такая погода, что аэропорт могут закрыть.

Мариам болезненно поморщилась. Перевела беспомощный взгляд на Тамерлана.

– Даже не смотри на меня. Назад я его не заткну, – мрачно заметил тот.

– Её! У нас дочка будет.

– Тем более. Бабы – создания вредные и нетерпеливые.

– Сём, а может, ты как-то поможешь, ну… С аэропортом?

– Мариам, я же не господь бог. Если аэропорт закроют – значит, садиться в подобных погодных условиях действительно опасно.

– Ладно-ладно. Я поняла. О-о-ох…

– Так, ляг. Дай я послушаю сердечко. Сколько там еще ехать?!

– Минут пятнадцать. Дорога и впрямь ни к черту.

– А ведь прогноз был хорошим, – пожаловалась Мариам.

– Прорвемся!

И ведь прорвались. Их эпичное появление у приемного покоя роддома потом пересказывали из уст в уста много лет. Еще бы – не каждая роженица прибывает на танке. Когда за Мариам и Коганом закрылась дверь смотровой, Краснов сунул руки в карманы и, не понимая, что ему делать дальше – растерянно осмотрелся. В крови бурлил адреналин, требуя каких-то дальнейших действий. Но от него больше ничего ровным счетом не требовалось, и не зависело ничего. Это сбивало с толку. Краснов прошелся по коридору. Позвонил в СБ аэропорта, чтоб узнать, не собираются ли они заворачивать рейсы, и, убедившись, что самолет, на борту которого был муж Мариам, успел приземлиться в числе последних принятых рейсов, позвонил еще одному их однокласснику. Шефу местной полиции – Митьке Сивакову. Коротко обрисовал ситуацию и… нет, не попросил, распорядился, чтобы тот отправил кого-нибудь за Женькой в аэропорт. Сиваков хоть и был козлом – артачиться не стал. Уже меньше чем через час Кравец примчался в клинику. Будущий папаша так волновался, что Семена, кажется, и не заметил.

– Где?! Мариам Кравец… рожает… где?!

Краснов криво улыбнулся, глядя вслед его исчезнувшей за дверью фигуре. Отошел к информационным стендам, на одном из которых был изображен процесс родов, а на другом – разместилась статья о грудном вскармливании. Растер затылок. Почему-то стало интересно, как бы он себя вел, что бы чувствовал, окажись на месте друга. На месте Мариам он, конечно, представлял Дуню. И от того, что почувствовал, едва эта картинка до конца сформировалась у него в мозгу, у Сёмы голова пошла кругом и подкосились ноги. Будто разливающаяся внутри нежность превратила его кости в желе.

А еще через пару минут в больницу стали прибывать армянские родственники роженицы. Тех у нее было много, и Семён, который с ранних лет подрабатывал в ресторанчике отца Мариам – Рубена, очень хорошо их знал и любил.

Шум поднялся, надо сказать, невообразимый. Дядя Рубен, узнав о помощи Семена, расхваливал того на все лады и тряс руку. Тётя Лали нежно обнимала. Сестры Мариам шутили, а подоспевшая мать Кравца, не сдержав слез радости, уткнулась носом в его грудь и заплакала. В общем, родственники Мариам вели себя так, как и положено в дружной большой семье, где все друг о друге заботятся и переживают. Наверное, поэтому Краснов очень скоро почувствовал себя лишним на этом празднике. Что-то всколыхнулось у него внутри. Растревожилось. Под шумок Семён вышел на улицу. Хотелось проветрить голову… С моря дул промозглый холодный ветер. Краснов натянул капюшон, поднял повыше ворот куртки и пошел, не разбирая дороги. Куда-нибудь.

То, что в горах было снегом, здесь, на побережье, обернулось скорее ледяной моросью. Уклоняясь от острых жалящих, будто осы, льдинок, Сёма шел, низко-низко опустив голову, и вовсе не смотрел по сторонам. В какой-то подворотне поскользнулся и, лишь едва не свернув себе шею, осмотрелся. Наверное, этого стоило ожидать. Что он сюда вернется. Другой вопрос – со щитом, или на щите. Его мать была уверена, что ничего хорошего из него не выйдет. И даже когда Семен перебрался в столицу, злорадствовала, что тот непременно облажается и примчится домой, поджав хвост. Он долгие годы жил с ощущением того, что недостоин чего-то большего. Может, Краснов и в разведку пошел из тех соображений, что если выживет, то хорошо. А если нет, то, по крайней мере, не воротится в поросшую плесенью халупу над гаражом. И не сгинет в канаве, как ему это пророчили, а умрет вполне достойно, защищая страну, как герой.

Семен задрал голову, вглядываясь в темные окна квартирки, возведенной из чего ни попадя. Он и сейчас, если закрыть глаза, мог в деталях представить ее убранство. Каждую трещину на потолке и на рассохшейся столешнице покосившегося письменного стола. Вонь от грибка, покрывающего стены, курева и дешевого пойла, что приносили материны дружки. И почувствовать боль от тумаков, которые ему те отвешивали. До тех пор, пока Семен не научился защищаться.

Во всей этой истории с Дуней и ее отцом самым досадным было то, что Краснов, став тем, кем он есть, мог понять старого интригана. Принять то, что он сделал, не мог, да. Но понять – вполне. А кроме этого, если бы не Андрей Викторович, который все же отмазал его от тюрьмы, после той драки, не видать бы ему ни службы, ни какой бы то ни было карьеры. Да, безусловно, себя Краснов сделал сам. Но! Именно с подачи отца Дуни, который по факту дал ему тот самый шанс проявить себя. Будучи человеком здравомыслящим, Семен отдавал себе в этом отчет. И бесился. От того, что у него, как ни крути, не получалось сказать – это черное, ну, а это – белое.