А я тебя да

Глава 1

Все произведения автора являются художественным вымыслом.

Совпадения случайны.

Вера

– Ну, давай уж, Георгий Борисович, не томи. Что там? – поторопила я своего лечащего врача, бросив очередной любопытный взгляд в окно, за которым, похоже, пока я прозябала в больничных кабинетах, наконец, случилась весна.

– Если честно, это я бы предпочел обсудить в присутствии твоего мужа.

– А! – отмахнулась я. – Его сегодня не будет. Какое-то важное совещание в конторе.

Порыв ветра раздул вертикальные планки жалюзи. Те плавно выгнулись, нарезав проникающий в окно свет на причудливой формы ломти, и лениво качнулись обратно.

– А что, все настолько плохо, что без Шведова не обойтись?

Я широко улыбнулась, но Бутенко моим хорошим настроением не проникся. Хмуро растер пальцами переносицу и как-то устало прикрыл глаза.

– Нет, Вер, не плохо. Все, как я и предполагал.

– Вот как? Значит, это… это уже точно?

– Да. Никаких сомнений.

Я зажмурилась, наслаждаясь мягким прикосновением ветра к лицу. Углубила дыхание, жадно впитывая проникающие в окно ароматы: соль океана, мед цветущих садов, горечь разморенного на солнце можжевельника. Моя тридцать первая весна пахла невероятно ярко, как, пожалуй, еще ни одна весна до этой...

Я приложила руку к низу живота. Ух ты! Ну, привет-привет. Ты там растешь, да?

В диалог с самой собой проник скрип открывающейся двери. Образовавшийся сквозняк с еще большей силой рванул от окна несчастные жалюзи. Те отозвались жалобным предостерегающим хрустом.

– Привет. Успел? – спросил мой муж, влетая в кабинет. Его неподъемно тяжелый взгляд прочертил черту от Бутенко ко мне и задержался. Интересно, он всегда так на меня смотрел? Как будто я настолько ему принадлежу, что даже изменения в биохимии моего организма невозможны без его на то позволения?

– Так точно, Сем. К самому главному. Я как раз говорил Вере о том, что…

Отгородившись от настоящего, я прикрыла глаза, возвращаясь в день нашего с мужем знакомства. Это случилось одиннадцать лет назад. Целых одиннадцать лет, боже… Когда они проскочили?

– На, Стужина. Не реви, – рявкнула моя одногруппница, вкладывая мне в руку раздобытую в столовке салфетку: – Не ты первая – не ты последняя.

Я сидела, забившись в безопасный угол под лестницей между первым и цокольным этажами, и в самом деле ревела белугой.

– Что значит, не первая? – шмыгнула носом.

– А то! Про этого старого козла нехорошие слухи ходят.

– Типа, он всем предлагает переспать под риском отчисления?

– Да не ори ты! – округлила глаза Майка.

– Чего это? Пусть все знают! Я еще и в деканат пойду…

– Ага. И что скажешь?

– То и скажу. Что пристал! Что зажал, когда все ушли, прям у кафедры.

– Ну а Бутанов скажет, что такого не было. И что ты специально дождалась, когда вы останетесь одни, чтобы опорочить его доброе имя. Твое слово против его. Как думаешь, кому поверят?

– Зачем бы я стала его порочить? – всхлипнула я, с остервенением оттирая щеки шершавой, как наждачка, салфеткой. Нос к тому моменту распух, глаза покраснели, а кудрявые волосы завились из-за дикой влажности в тугие спирали и как антенны взвились над головой. Одним словом – ужас. И тем непонятнее, почему именно ко мне Бутанов воспылал страстью. Были в нашей группе девочки и покрасивее.

– Чтоб отомстить ему за принципиальность.

– Какую еще принципиальность, Май? – я громко высморкалась.

– Ты у него какой раз пересдаешь промку?

– Третий!

– Вот! А значит, что? Тебя вот-вот внесут в списки на отчисление.

– Не напоминай.

– Как мне кажется, это достойный повод для мести.

– Да не мщу я! Он ко мне полез. Стал сдирать джинсы… Если бы я не двинула ему по харе книгой…

– Господи, ты еще его и ударила?

– А что мне было делать? Может, там под него и лечь?!

Меня трясло. Я плотней запахнула полы на курточке и обняла себя, подтянув коленки к груди. Может, все дело в ней?! Если что меня и выделяло среди других девочек – так это именно грудь. «Вот это буфера!» – этот комментарий в свой адрес я слышала бесчисленное множество раз.

– Блин, ну я даже не знаю, – не нашлась с ответом Майка. Села рядом. Вздохнула. Поддела ногтем заусеницу на указательном пальце, раздирая кожу до крови.

– Я слышала, есть еще горячая линия, куда можно обращаться с такими проблемами.

– Опять же – твое слово против его, Вер.

– Тогда что мне делать?!

– Понятия не имею. Как вариант – согласиться. Не такой уж он и старый.

– Ты спятила? – недоверчиво протянула я. – Никогда такого не будет.

Глава 2

Вера

Тут можно было еще добавить «наконец-то выкинешь», но я не успела, чуть сместив внимание на его будто идущее трещинами лицо. Этот процесс завораживал. Я застыла, как герои фильмов-катастроф перед надвигающейся стихией.

– Что? – просипел Шведов. – Что, блядь?!

Вот тут и тряхнуло. Земля уплыла из-под ног, а картинка перед глазами запрыгала, как в сломавшемся калейдоскопе. Впрочем, его страшная сила совершенно меня не пугала. Напротив, от тряски мысли прояснились, и голова стала легкая-легкая, будто он из нее вытряс ненужное.

– Повтори! Повтори, что ты, мать его, сказала! – то орал Шведов, то целовал – губы, нос, волосы. Трогал губами все, до чего мог из такого положения дотянуться, горел под моими беспомощными руками, как печка. И, вот же чудо, понять бы, как это все в моей голове умещалось, ощущался таким… до головокружения родным.

– Выбросишь.

– Нет.

У него, того, кто был обучен держать лицо даже под пытками, начался нервный тик.

– Да почему нет, Семен? Ты же не так себе распланировал нашу жизнь. Смирись уж, что все вышло из-под твоего контроля. Признай очевидное. – С этим у него, кстати, всегда были большие проблемы. Как и у любого человека, который в какой-то момент обрел столько власти, что и сам поверил, будто стал едва ли не богом. – Найди послушную здоровую девочку, которая нарожает тебе детей и…

Семен резко разжал руки, опуская меня на пол. Не глядя в глаза, поправил мою сбившуюся одежду. И отвернулся к окну, замерев на его фоне огромной неприступной горой. Меня каждый раз удивляло то, каким большим он казался при, в общем-то, довольно стандартном росте.

Вдох-выдох. Мой. Его… Мы же оба… Мы оба смертельно устали от этих качелей. Отпустил бы уже – и не мотали бы нервы. Он мне… Я ему. Ясно же, что для борьбы мне понадобятся силы, которые Шведов вытягивал из меня, как дементор, одним только своим присутствием.

– Тебе еще сегодня нужно куда-нибудь? – обретя над собой контроль, спросил он, сунув руки в карманы.

– А?

– Какие-то анализы, может, сдать, или получить дополнительные консультации?

– Нет.

– Тогда собирайся домой.

– Ты слышал, что я сказала? – мои кисти непроизвольно сжались в кулаки, хотя, конечно, это было совершенно бессмысленно. Физически я ничего не могла ему противопоставить. На самом деле я вообще ничего не могла…

– Да. Очередную несусветную глупость. Собирайся. Продолжить испытывать мое терпение ты можешь и дома.

Он что, серьезно? Я же… Я же думала, что это реальный шанс от него избавиться! Ноги в коленях дрогнули. Вместо того чтобы затолкать в сумку результаты своих многочисленных обследований и освободить кабинет Бутенко, я как подкошенная упала на стул.

– Семен… Послушай… Ну ты же умный мужик. Зачем тебе больная недобаба рядом? Ты же эстет, – хохотнула я. – А в этой борьбе не будет ничего красивого. Глупо из упрямства и отказа воспринимать реальность, как она есть, терпеть лысую, выпотрошенную, стремительно стареющую тетку, которую все время тошнит. Заметь, теперь не только от твоего вида. – Шведов резко обернулся, устремляя на меня предупреждающий взгляд, но я, проявив недюжинное слабоумие и отвагу, только выше вскинула подбородок: – Наверняка у тебя на примете есть кто-то…

Тяжело ступая, Шведов преодолел расстояние от окна до стола, взял мою сумку, повесил себе на плечо и, не дав договорить, рывком вытащил меня из кресла.

– Сама пойдешь, или понести?

Он мог. Он тренировался наравне с бойцами спецподразделений, которыми руководил.

– Сама! – процедила я. – Убери лапы.

– Опять начинается, да?

– Я, Сём, и не заканчивала.

Ненависть из меня сочилась. Может, потому, что в его словах была своя правда. Иногда я так уставала от нашего противостояния, что на время вывешивала белый флаг. И под ним проживала, кажется, самые счастливые дни в моей жизни. А потом какого-то черта опять вспоминала то, что так и не смогла ему простить, и все начиналось заново. Вероятно, я была виновата в том, что наша совместная жизнь превратилась в ад, даже больше мужа. И моя болезнь была просто следствием той вины и непрощения.

– Машина на другой стороне улицы.

– А я хочу пройтись.

Я все делала… вообще все вопреки ему. Как он сказал? «Продолжить испытывать мое терпение ты можешь и дома»? Во-о-от! Этим я и занималась. Испытывала терпение. В безуспешной попытке сделать что-то такое, чего он мне не простит. С особой жестокостью уродуя труп нашей с ним любви.

Не глядя, идет он за мной или нет, свернула на устремляющуюся вверх лестницу. Шаги за спиной послышались не сразу. Наверное, Шведов отошел, чтобы распорядиться насчет машины. Но все же, находясь в гораздо лучшей форме, чем я, он очень скоро меня догнал. Шли молча. И лишь в пути меня стало накрывать осознанием. Боже, я же правда очень… очень больна. Поверить в это было сложно, ведь еще неделю назад я в команде других ученых сделала сорокакилометровый марш-бросок до лежбища сивучей и чувствовала себя вполне здоровой, а тут…

Я, сама того не осознавая, замедлилась. Коснулась живота. Сколько раз я представляла себя беременной снова? После тех же ЭКО, которые ничем хорошим не заканчивались. Никогда… никогда, сука, не заканчивались. И в итоге (вот ведь насмешка!) вместо долгожданного ребенка выносила в себе маленькую опухоль-убийцу.

Глава 3

Семен

Когда я вернулся с работы, Вера уже спала. Тихо-тихо, свернувшись калачиком. Одной рукой обнимая себя за талию, а другую положив под ухо вместо подушки. Я стащил с себя китель, расстегнул ремень и, поборов в себе желание завалиться рядом, поплелся в ванную. Шмотье сунул в стирку, включил обжигающе горячий душ, взбил побольше пены на мочалке. Я никогда не касался жены, не вымывшись после работы. Как будто вода могла смыть всю ту грязь, в которой мне приходилось возиться…

Распарившись до красноты и намылив себя до скрипа, врубил холодную воду. Постоял еще так, пока пальцы на ногах не стали неметь от холода, и вышел, отряхнувшись как пес. Зеркало над столешницей с двумя одинаковыми раковинами показывало неплохо, в общем-то, сохранившегося мужика. Но это только фасад. Внутри от меня как будто вообще ничего не осталось. Меня выпотрошил страх за нее… И по факту от меня осталось лишь чучело.

Обмотав бедра полотенцем, я прошел в гардеробную, стараясь не шуметь, взял со стопки аккуратно сложенного белья трусы, натянул на себя, игнорируя наметившуюся эрекцию, и, наконец, вернувшись в спальню, лег. Уставился в потолок пекущими от недосыпа глазами, борясь с желанием обнять жену. Но надолго меня не хватило. Сдаваясь, я перевернулся на бок, закидывая на Веру конечности. Уткнулся носом в кудрявые волосы, втянул ее аромат… Как же она пахла! Летом, солнцем, цветами... И совсем немного – больницей. Руки сжались, коротко остриженные ногти непроизвольно вдавились в нежную кожу. Как будто так я мог ее удержать…

– М-м-м… Ты делаешь мне больно.

Руки соскользнули на задницу. Поднялись вверх к спелой груди. Вера на моих глазах превратилась из девушки в женщину. Я был свидетелем того, как ее тело менялось – и, клянусь вам, это был завораживающий процесс. Если я чего и хотел от этой жизни, так это состариться вместе с ней. И вот тут как раз случился затык.

Не давая панике утопить меня в своем топком болоте, я, сдернув лямку простой трикотажной ночнушки, сжал между дрожащими пальцами Верины маленькие соски.

– Семен…

– Тшшш! Я быстро.

Стояк был такой сильный, что немного тянуло в затылке. Организм сбоил на фоне страшного напряжения, системы не справлялись, и чтобы все к чертям не рвануло, мне нужно было сбросить стресс. Лет с одиннадцати я знал только один безотказный способ…

– Не хочу-у-у.

– Потом операция. Долго не сможем…

Зачем я это озвучил? Стоило представить, что совсем скоро ее разрежут и выпотрошат… В глазах темнело от ярости. На секунду остановился, коснулся приоткрытым ртом яростно пульсирующей вены на виске и сделал несколько судорожных вдохов. Пусть… Что угодно. Лишь бы жила. Я же без нее… Я… не представляю. Сам сдохну.

– Уверена, ты найдешь способ.

– Заткнись.

Вере было много позволено. Точно, больше, чем всем остальным. Но порой она так близко подходила к черте моего терпения, что и ее приходилось осаживать.

– Чего это? – глумилась она. – Думаешь, твои бляди не справятся?

Ошибка, которая стоила мне всего…

– Нет никаких блядей. Хватит!

Я прошелся пальцами по крепкому подтянутому животу, опустился между ног. Коснулся возбужденного бутона и осторожно скользнул по увлажнившимся пухлым складкам. Мне все чаще хотелось провести там языком. Но как только доходило до дела, я наталкивался на непреодолимый внутренний блок. В ушах звенели идиотские, вбитые в башку предрассудки – типа, так делают только опущенные. Меня сформировали улица с присущими ей довольно специфическими понятиями и солдафон-отец, все воспитание которого сводилось к кнуту без пряников.

Отогнав преследующие меня картинки, я закинул ногу Веры себе на бедро и с силой в нее толкнулся. Все случилось быстро. Шум крови в ушах, теснота, жар, пошлые звуки проникновения и шлепки тела о тело. Оргазм накатил откуда-то из центра поясницы и взорвался в голове, вынося за пределы сознания муторные мысли. Это мне и было нужно. Пусть и краткосрочное, но облегчение. Покой как приход от наркоты…

Когда отец напивался и в очередной раз начинал последними словами ругать власть, которая развалила армию, я закрывался в туалете и дрочил до кровавых ладошек. Потом только узнал, что это был невроз навязчивых состояний. Аварийный сброс напряжения, ага. Кто-то ногти грыз, кто-то резал руки, а я гонял лысого.

– Ты куда?

– В душ. Я вся грязная.

А ведь ничего на самом деле грязного я с ней не делал. Того, что мне было так нужно, чтобы задушить скопившуюся тревогу. В начале наших отношений с этой задачей справлялись бляди, которые в больших количествах вертелись вокруг мужиков при деньгах и власти. Потом… Пришлось искать другие варианты. В общем, как-то я справлялся, значит, и теперь все как-то да будет. Еще одного залета Вера мне не простила бы. Да я и сам себе не простил бы теперь, когда знал, как дорого мне обойдется то, что я даже изменой-то не считал.

Вера сбежала, а я, недолго думая, двинул за ней следом. Дверь в ванную была открыта. Я сам убрал замки после одного неприятного случая, так что теперь ничто не мешало мне за ней наблюдать.

Красивая. Подтянутая. Попка, талия… Грудь – вообще атас. Именно она привлекла мое внимание, когда я впервые увидел Веру. И голос… Очень выразительный и переполненный отчаянием.

Глава 4

Семен

Вера дрожала. Даже несмотря на то, что все закончилось благополучно, ребенка достали из воды и отдали матери.

– Ну, все. Все, – шептал я, а сам, если честно, не очень-то и хотел, чтобы она успокаивалась. Для меня это была едва ли не единственная возможность ее обнять. И целовать беспрепятственно, и волосы гладить. Я в кои веки чувствовал себя нужным. – Лучше расскажи, как эта херня случилась? Чего Юрка в драку полез?

– А ты не слышал, что Славка ляпнул?

– Я отходил позвонить, пришел, когда они с Юркой уже друг на друга орали.

– Славка намекнул, что Мишка на Юру совсем не похож. Даже додумался в это Элю втянуть, дескать, не знал бы, как она тебя, Юрась, любит, подумал бы, что твой сынок от соседа. А для Юрки с Элей эта история и так очень болезненная, вот Валов и не сдержался.1

– А болезненная почему? – удивился я.

– Не знаю, в курсе ли ты, но Мишка ведь тоже рожден в результате ЭКО, – Вера произнесла «тоже» и осеклась, изменившись в лице, когда осознала, что это слово было бы корректно вставить, только если бы наши попытки забеременеть окончились аналогичным результатом. – В общем, недавно они совершенно случайно узнали, что при процедуре произошла ошибка.

– И? – напрягся я.

– Биологически Юра Мишке действительно не отец. Никто не виноват. Ну, кроме лаборантки, но можешь представить, в каком они сейчас состоянии, а тут еще Славка со своими дебильными шуточками.

Я молчал, расчёсывая Верины волосы пальцами, а у самого в голове такое происходило… Это что же за лаборатория, в которой возможны подобного рода ошибки? А что если наши эмбрионы…

– Шведов!

– М-м-м?

– Ты ведь не думаешь, что… Нет? Не вздумай! И бизнес Пятса не трогай.

– Значит, это в его медицинском центре произошло? М-м-м… – протянул я, будто это не я прямо сейчас планировал, как буду эти поганые центры уничтожать, если не дай бог...

– Семен! – Вера задеревенела в моих руках. С силой оттолкнувшись ладошками от моих плеч, отстранилась. Заглянула в глаза и упрямо поджала губы. – Послушай, это был единичный сбой. Они уже провели внутреннее расследование. Нас это никак не коснулось!

– А если…

– Нет! – крикнула Вера, вскакивая. – Да и какая разница?! Я все равно уже не рожу. Никого не рожу. Ни твоего ребенка, ни чужого. Прекращай параноить. Ты же людям жить не даешь! Зачем я вообще тебе рассказала об этом?! О боже…

Веру опять затрясло. Я встал, чтобы ее успокоить.

– Вер…

– Пообещай мне, что ты ничего не станешь делать. Пообещай, Семен!

Пожалуй, Вера знала меня как никто. И поэтому понимала, что в случае чего я камня на камне от медицинских центров Пятса не оставлю. В рамках моих полномочий кто мне помешает возбудить дело… Ну, не знаю. Скажем, о международной торговле донорскими органами? Да никто. Понимая это, Вера и дергалась. Ее пугала власть, которой я обладал. Она ненавидела меня за невозможность ей хоть что-нибудь противопоставить. И все так же считала своим долгом защищать от меня убогих. Но как бы я ни был счастлив осознавать, что не сломал ее до конца, что она все та же добрая хорошая девочка, спустить эту ситуацию на тормозах я не мог.

– Как скажешь, – соврал я, не моргнув глазом. Вера заметалась по моему лицу взглядом, выискивая признаки лжи, но не найдя, к чему бы придраться, чуток расслабилась.

– Спасибо. Тем более что это и впрямь не имеет смысла, – обреченно прошептала она, не зная ровным счетом ничего о моих планах. Нет, я, конечно, мог бы все ей рассказать. Кто-то бы даже сказал, что так будет честнее. Но, во-первых, мне еще предстояло убедиться, что наши эмбрионы приживутся в суррогатной матери, а во-вторых, их предстояло благополучно выносить. Куда торопиться? Зачем ее лишний раз волновать? Тем более сейчас, когда оказалось, что это могут быть и не наши эмбрионы вовсе. И пусть Вера утверждала, что ошибка исключена, я был бы не я, если бы все теперь не проверил.

К тому же у меня не было уверенности, что Вера согласится на авантюру с суррогатной матерью. Я скривился. В висках болезненно застучало, разгоняя по венам страх. Нет-нет. Я все верно сделал. Мне нужны были козыри. На случай если она захочет сдаться… мне нужны были железобетонные козыри.

– Давай-ка собираться домой. Ты устала.

Возражать Вера не стала. Быстро собралась, попрощалась с командой и первой сошла на причал. Дорога домой прошла в молчании. Уж не знаю, о чем думала Вера, а я ее слова в голове гонял. Ставил себя на место Юрки. Прикидывал, как бы поступил, если бы у нас в семье произошла такая херня. И в какой-то момент так себя накрутил, что дома опять на жену полез. Не дождался даже, когда она выйдет из душа. Просто забрался к ней и…

– Я завтра в больницу ложусь! Что ж ты такой неугомонный?

Поцеловал, заталкивая ей в глотку готовые сорваться возражения. Куснул покрасневшую от моего старания губу. Хотелось рвать ее. Такое хотелось… толкнуть на колени, и между этих губ, чтобы давилась, и слюна стекала на яйца. Приходилось себя тормозить. Напоминать, что я тут не шлюху пользую. А девочку свою нежную. Недотрогу мою…

– Люблю тебя, малыш. Знаешь ведь, как без тебя тяжело будет. Я разочек, ага?

Глава 5

Вера

Дома я еще как-то держалась. А в больнице меня как будто покинули все силы сразу. Предоперационный период я вообще с трудом помню. Вроде бы нельзя было есть, но так мне и не хотелось на нервах.

Надо мной хлопотал персонал. Что-то у меня спрашивали. Носились со мной, как с хрустальной. Хотелось верить, что так они обращаются со всеми своими пациентами, но в глубине души я понимала – без Шведова здесь не обошлось. Тот умел взбодрить. А уж если дело касалось моего здоровья, так можно не сомневаться – внушение получили все.

Кажется, вечером он пришел, как и обещал. Сидел на стуле, играл желваками. Бесился, наверное, что я нарушила его планы. Или все дело в том, что я, сколько он ни пытался меня разговорить, молчала. Не специально, нет. Не потому что его наказывала или хотела вывести на эмоции. Просто к вечеру на меня нахлынула такая чудовищная апатия, что я могла лишь тупо пялиться в стену. И только эта апатия, кажется, не давала мне выйти в окно.

А когда меня повезли в предоперационную (какого черта туда нужно было именно везти, если я вполне себе нормально ходила – вопрос), так вот, когда меня повезли в предоперационную, со мной случилась истерика. Я цеплялась за холодный металлический край каталки и понять не могла – это она так стучит на стыках плитки, устилающей пол, или это мои зубы?

– Что с ней? Что такое?! – доносился откуда-то со стороны голос Шведова.

– Сём, она просто волнуется. Это нормально.

– Так вколите ей что-нибудь, какого хера…

Семен еще что-то рычал, ругался. Но доктор у меня мировой. Если бы я могла испытывать какие-то чувства, непременно бы восхитилась выдержкой Георгия Борисовича, когда он выставил бушующего Шведова за дверь. Это ж какие у этого мужика яйца! Но чувств не было.

– Вера, посмотри на меня. Ты как?

– Ужжжжасно.

Нет, все-таки зубы… Стучали так, что я чуть язык не откусила, выдавив из себя одно только слово.

– Ну, приехали. Ты мне это, Верунь, заканчивай. Мы о чем договаривались, помнишь? Что тебе говорил психолог?

Успокаивая меня, Бутенко повторял все то, что я и так уже слышала. Только в его устах это звучало как-то более обнадеживающе, что ли… Постепенно я успокоилась. Ко мне подкатили наркозную станцию, подключили какие-то датчики, и вдруг стало так хорошо! В ушах будто волны шумели. Этот звук пробудил в памяти кучу приятных воспоминаний. В основном из детства. Вот мы с мамой вышли набрать к ужину морских гадов, в изобилии выброшенных на берег недавным штормом, вот мы с соседскими ребятишками с воплями неслись в море, а то было еще такое холодное, сезон впереди, но нам уже не терпелось! А потом в моих воспоминаниях случился временной скачок. И вот уже я будто со стороны смотрела на нас с Семеном.

После ужина в ресторане он, как и обещал, отвез меня домой.

– Ну, я пойду, – шепнула, нервно заправив за ухо ненавистные кудри, но почему-то не уходила. Все чего-то ждала. Может, что он у меня телефончик попросит. Или о новой встрече заговорит. – Спасибо за все. И за помощь с ментами… Ой, – испугалась я, осознав, что могла его этим словом обидеть, – то есть…

Шведов накрыл мою руку и чуть на себя потянул. Я в панике билась, а он улыбался – надо же! И так его эта улыбка преображала. Я уставилась на него, как зачарованная.

– Я понял.

– Правда, не знаю, что бы без тебя делала.

Семен погладил мои пальцы и осторожно провел вверх по руке, плечу, коснулся шеи. Чуть придавил пугливо трепыхающуюся венку. И что-то такое мелькнуло в его глазах… Чисто мужское. Что у меня сердце замерло. И душно стало, и тревожно, и неловко ужасно, а еще очень-очень жарко.

– П-пойду. М-мама, наверное, уже волнуется.

– Только мама?

– Папа умер. Я поздний ребенок.

– Познакомишь?

– С мамой? Ты что… – испугалась я. – Вот так сразу?

– Ну а почему бы и нет? Будет знать, с кем ты – не будет переживать.

– А… – хлопнула я глазами, – … ты хочешь встретиться? Еще раз?

– Конечно, – Семен наклонился и целомудренно поцеловал меня в щеку. – Я напишу.

Его поцелуй до того меня растревожил, что я пулей вылетела из машины и чуть было не убилась, забыв о высокой подножке. Обернулась, хлестнув себя по лицу кудрями, и, поймав его волчий взгляд, торопливо засеменила к дому. А уже в подъезде, привалившись спиной к прохладной металлической двери и отдышавшись, сообразила, что номер-то он у меня так и не взял! Сначала расстроилась, просто до слез. Потом вспомнила, как он на меня смотрел, когда думал, что я не вижу, и убедила себя, что это и к лучшему. Уже тогда мелькнула мысль, что Шведов этот не так прост, как кажется. И ко мне у него… тоже все не так просто.

– Верочка, это ты?

– Да, мам! Я.

– Ну, ты куда пропала, ребенок? Я уже начала волноваться.

Я зашла в кухню, мама как раз накрывала на стол. Все бросила, подбежала ко мне, обняла. Отношения у нас были очень теплые, несмотря на то, что мама порой просто душила меня своей заботой.

– Я же тебе написала. Все нормально. Мы просто сходили погулять с друзьями. Кстати, я не голодна.

Глава 6

Вера

«Восстановление после гистерэктомии – один из тех случаев, когда можно позволить другим людям помочь. Если кто-нибудь предложит вам помощь – сходить в магазин, присмотреть за вашими детьми или убраться в доме – обязательно соглашайтесь. Людям приятно помогать, и вы тоже испытаете самые положительные эмоции»…

Были бы силы – я бы фыркнула, это прочитав. А так лишь выключила телефон и отвернулась к стенке. Может, я, конечно, придиралась, но каждая статья, призванная поддержать женщин, только еще больше меня накручивала. Какой дурак решил, что в них можно упоминать детей? А если их нет? Ну, нет! И теперь уж не будет? Почему никто не подумал о том, какой это триггер? Советчики…

Экран телефона вспыхнул – пришло новое сообщение. Никита! Боже, я ведь о нем даже не вспоминала все эти дни. Как-то совсем не до него было, а тут… Нет, это была не радость, но хоть какая-то эмоция. Десятки сообщений!

«Добрый день. Я пришел, как мы договаривались, а в деканате сказали, что вы на больничном. Выздоравливайте».

«Может, выслать правки вам на почту? Я уже закончил с первым разделом».

Переходя от сообщения к сообщению, можно было проследить, как менялось Никитино настроение. От легкой озабоченности к настоящей панике.

«Вер, ответь. Я с ума схожу».

«В деканате ничего не говорят, только то, что ты заболела».

Ты…

Он почти никогда себе не позволял мне тыкать. Только когда в любви признавался. В одном из сообщений еще в начале года. Глупый мальчишка. И я глупая. Потому что не смогла, не захотела пресечь, зарубить это все на корню. Точней, не так. Я, конечно, его отбрила. Указала на очевидные факты – что я замужем, что я – преподаватель, а он – студент, но Ник не сдавался. Сверлил меня на парах черным взглядом. Высокий такой, красивый, дурной. Самый популярный мальчишка в нашем университете. Он мог замутить с любой, но почему-то запал на меня. И это мне, дуре, польстило.

Надо было его отшить, еще когда он вызвался писать у меня диплом. Конечно, надо было. Но я не смогла. Его влюбленность как будто моей отдушиной стала. И пусть я не позволяла себе ничего такого, было очень волнующе чувствовать на себе его взгляд. Сидеть с ним над проектом, что-то объяснять, чувствуя, как его немного ведет и колотит от нашей близости, и осознавать, что я еще, оказывается, способна пробуждать в ком-то такие чувства.

Он мог, проходя мимо в толпе друзей, тихо заметить «Ты такая красивая», и я потом весь день как на крыльях летала. А если наши взгляды встречались в лекционном зале, то от нас только что искры не сыпались. И я потом ночью, лежа рядом с мужем и пялясь воспаленными от бессонницы глазами в потолок, видела не смутные очертания шикарной люстры, не тени, скользящие по потолку, а смазливую нагловатую физиономию своего студента. А еще почему-то руки. С красивыми музыкальными пальцами, в которых он, когда волновался, вертел карандаш.

Хлопок двери за спиной прозвучал как выстрел. Я дернулась, сунула телефон под подушку и оглянулась, с трудом скрывая панику.

– Привет, – настороженно бросил Шведов. Я мысленно себя обругала. Он же – как та ищейка, только дай повод, а я… Я себя с потрохами сдавала! – Что-то не так?

– Все так. Я уже даже вещи собрала.

– Мне не нравится эта идея с выпиской.

– А мне не нравится куковать в больнице, когда для этого нет показаний, – отмахнулась я. – Разве не ты говорил, что без меня дома невыносимо? – добавила не без издевки в голосе. – Или уже все наладилось?

– Чушь не пори.

– Тогда о чем спор?

– Я с тобой и не спорю, Вера.

– Да, ты просто делаешь так, как тебе надо. Спасибо, что разрешил выписаться.

Я дурашливо поклонилась. И едва не зашипела – определенно, мне было еще рано примерять на себя роль шута. Прошло всего десять дней после операции. Чтобы вернуться к полноценной жизни, мне еще предстояло пройти реабилитацию. Впрочем, ну, какая там полноценная жизнь? Теперь, когда я утратила даже право называть себя женщиной...

Шведов, конечно, тут же меня подхватил. Грязно выругался, обозвал дурочкой. А я невольно поймала в круглом зеркале наше с ним отражение и замерла. Семен стоял к зеркалу в полупрофиль. А я выглядывала из-за его плеча – бледная как моль, краше в гроб кладут, истончившаяся до болезненности. Это потом я наверняка поправлюсь, может быть, даже безобразно раздамся вширь, если не получится подобрать адекватную заместительную терапию, а пока... На это без слез не взглянешь, да. Я и не смотрела. Вообще было все равно, как выгляжу. Потому что на фоне других свалившихся на меня проблем это было… господи, да вообще неважно это все было. Почему я вообще загналась? Уж не из-за Никиты ли? Шведов что? Шведов от меня, какой бы я ни стала, не отцепится. Сейчас я это знаю наверняка. А ведь было время, когда мне очень… очень хотелось произвести на него впечатление!

Наше отражение в зеркале поплыло, и на меня опять накатили воспоминания о прошлом.

– Ого! – хлопнула глазами мама, растерянно меня оглядев. – Не ярко? – покрутила у лица пальцем, давая понять, что она имеет в виду мой боевой раскрас. Я бросила нерешительный взгляд в зеркало. На самом деле я действительно еще никогда так ярко не красилась, но Семен был такой взрослый, такой искушенный, а я рядом с ним каждый раз чувствовала себя замухрышкой! Надоело. Отсюда смоки айс и яркая помада.

Глава 7

Вера

– Какой мажор? Ты не в себе, что ли?

Боже-боже, что со мной происходило внутри – не передать. Но показать это ему ни в коем случае нельзя было. Вот я и храбрилась, помня о том, что лучшая защита – это нападение. Ну а еще я ведь голой была. Это тоже играло роль. Семен, как бы ни блядовал, на меня каждый раз реагировал, будто впервые видит. Хищный взгляд наполнялся теменью, зрачки расширялись, как у кошачьих в момент охоты, и такое на дне той черноты было, что… В общем, в такой ситуации он забывал обо всем постороннем.

Шведов поднял руку и ласково погладил меня по щеке.

– Главное, не заиграйся.

Меня аж передернуло. Настолько отрешенно и пугающе звучал его голос, особенно на контрасте. Как, блин, у маньяка какого-то.

Что значит – не заиграйся? Хотя… Господи, что тут непонятного?! Он наверняка за мною следил. Или читал мою переписку. А может, и то, и другое делал – с него станется. Боже мой! Но там же не было ничего такого. В переписке-то. Или… Я стала судорожно вспоминать.

– Не понимаю, о чем ты, – напустила равнодушия в голос. Любые эмоции сейчас вышли бы мне боком.

– А ты подумай. Не хотелось бы, чтобы ты все осознала, когда будет слишком поздно.

Внутри будто струна оборвалась. Сердце камнем ухнуло вниз. Во рту пересохло так, что язык едва ворочался.

– Ты мне угрожаешь?

– Тебе? Ну что ты… Я о тебе забочусь.

Значит, ему… Никите. Угрожает.

Я отвернулась, проведя ладонью по столешнице. Как в бреду, сделала несколько шагов к узкому окну, наличию которого в ванной так радовалась. Взялась за ручку.

– Отойди. Тебя просквозит.

Провернула ту, распахивая окно.

– Тронь его – и я выпилюсь.

– Вера, отойди от окна.

Наверное, так он вел переговоры с террористами. Ни одной живой эмоции на лице. Голос участливый, будто ему приходилось говорить с душевнобольной. Хотя почему будто? Я давно душой заболела...

Подтянувшись на руках, взгромоздилась задницей на подоконник. И все не отрывая от него взгляда.

– Только тронь. Выброшусь. Вскрою вены. Повешусь на собственных волосах… Ты не сможешь контролировать каждый мой шаг. Даже ты не сможешь. А отвернешься – и я тут же осуществлю задуманное. Или думаешь, не смогу? – наверное, я все-таки сломалась в этот момент, засмеялась безумно и качнулась спиной вниз. – О-оп! – он добрался до меня в один прыжок. Плавный, словно размазанный во времени. Вцепился, дернул на себя с такой силой, что суставы протестующе взвыли. Я ухмыльнулась ему прямо в губы, в его звериный оскал прямо... – Смогу, Семочка. Мне эта жизнь зачем? Я что в ней хорошего видела? Или, может, меня что-то хорошее впереди ждет? – глумилась. – Так нет же…

– Конченая.

– Только тронь… только тронь, – зубы стучали, меня колотило, сознание мутилось и уплывало к черту. – Только тронь… Только тронь. Только тронь.

Навалилась, придавила к земле лавиной спасительная темнота. Так вся и кончилась. Предохранители полетели. Всё, всё…

И вместо снов мне снилось прошлое.

Лето, влажность дикая, скрипящий на зубах вкус мела. Был последний день сессии. Универ стоял на ушах – обсуждали, что со следующего года будем учиться в новеньком, только-только выстроенном здании. Кампус там был даже лучше, чем за границей. И понятно, что у всех глаза горели от нетерпения. И все разговоры только об этом были. Ну, ладно, еще и о Бутанове, который спешно уволился.

– Наверное, это из-за той проверки.

– Ну, тогда он еще нормально отделался.

– Ничего себе нормально – с должности полетел, да к тому же, как я слышала, с волчьим билетом.

– Ой, сейчас и не такое расскажут. Пусть скажет спасибо, что не посадили. Да за разглашение гостайны знаете сколько дают?

– А я слышала, что не в этом дело. На него пожаловались девочки. Ну, те, которых отчислили из-за этого мудака.

– Девчонки? – Майка закатила глаза. – Да Верка это. Вы че, не в курсе, с кем она мутит? А все такая недотрога ходила…

Я замерла на подходе, судорожно сжав пальцы на стаканчике с кофе, за которым и отошла. Мозг никак не желал просыпаться – я сначала с Семеном гуляла, а потом до утра зубрила билеты.

– Не, не в курсе. А с кем?

– Я пару раз видела какого-то типа на крутой тачке.

– Ну, он… – Майка понизила голос до шепота, озвучивая должность Шведова. Кто-то присвистнул. Кто-то шепнул «ни хрена себе».

– И все это лишь из-за того, что он ее за жопу схватил?

– Капец, вот так испоганила жизнь мужику…

– Ничего удивительного. Она такая гордячка. Просто цены себе не сложит. На нас смотрит как на грязь. Ну что, вы никогда не замечали? – подзуживала толпу Майка. А я стояла и никак не могла понять, за что она так меня не навидит. И как вообще вышло, что я еще и крайней осталась? Обидно было до слез. За себя… За Семена, которого оклеветали. И за то, что я не нашла в себе смелости его защитить. Думала, они и сами осознают, что были неправы. К тому же нам предстояло уйти на каникулы, а у людей вообще короткая память. Но так меня это грызло, что буквально через несколько дней я все же рассказала Шведову о случившемся. Постаралась так, чтобы это звучало весело, дескать, представляешь, чего о нас напридумывали эти дураки… Он тоже поулыбался. Велел выбросить глупости из головы. Как будто это и впрямь можно было сделать по щелчку пальцев. Мы же с Майкой дружили, а она так некрасиво себя повела… Еще и гадости обо мне всякие напридумывала.

Глава 8

Семен

Я в жизни много зла делал. Должность такая – либо ты, либо тебя. Да и сверху могли дать указку кого-нибудь слить, подставить, сфабриковать. Регион сложный. Граница. Словом, руки по локоть если и не в крови, то уж точно в таком говне, что мама дорогая. И поначалу, конечно, приходилось справляться с чувством вины, договариваться с собственной совестью, но потом худо-бедно втянулся. Психика у человека очень подвижная, знаете, а мне в той системе иначе было нельзя. В общем, нормально я жил. А если что и лежало неподъемным грузом на сердце, придавливая порой так, что не дышалось, так это как раз вот это ее «Если бы не ты, я бы выносила»… И похер, что этот вопрос был спорным. Поначалу еще как-то удавалось не загоняться, но со временем, с каждой следующей неудачей, я винил себя все сильней.

Однажды мы все-таки забеременели. Сами.

Не сказать, что тогда я так уж хотел делить внимание жены с ребенком, или что во мне проснулись какие-то отцовские чувства. Но Вера почему-то стала хандрить. Что-то между нами стало портиться. И я подумал, что будет хорошо, если она переключится. На беременность, на ребенка – да на что угодно, лишь бы между нами все стало как прежде.

В работе как раз был такой период, что я мог все потерять – в лучшем случае, в худшем, если бы не вывез – сесть. Меня гнули так, что как только хребет не сломался. Тут, кстати, мне Вершинин помог, наш местный олигарх. Помог, конечно, не по доброте душевной. У него свой интерес имелся. Умный парень, понимал, что эта кампания разворачивалась как раз под него. Менее удачливым не давало покоя, как лихо он развернулся в нашем регионе. В ходе закулисных переговоров те союзники, на которых Артур ставил в местной власти, стали его под шумок сливать. И мне поручалось разыграть главную партию. Хорошенько все взвесив, я решил, что лучше от этого ни мне, ни региону в целом не будет. Поэтому разработал план на опережение и пришел с ним к Вершинину. Рисковал сильно. Полгода где-то вообще не понимал, во что это выльется. В каком-то смысле даже смирился, что попаду под раздачу. Но все равно до последнего не сдавался – привык с детства держать лицо… Потому как улица многое прощала, но не слабость. Сдашься – все, сожрут.

На работе торчал порой сутками. Семье тоже ведь стали угрожать. Так, намеками. Но я все понимал – не дурак же. Напряжение было ужасное. А я ведь уже говорил, как привык с ним справляться.

Работала там у нас одна… Безотказная. Только пальцем ткни – на колени бухнется и все сделает в лучшем виде. Она минетом создавала такой вакуум, что туда уходила вся душевная муть. Обычно для расслабления этого было достаточно. Но когда напряги и внутренняя агрессия накапливались, хотелось большей жести. Неспособность ни на что повлиять в своей судьбе убивала. Хотя бы в чем-то мне нужно было вернуть контроль. Хотелось доминировать, подчинять, наказывать…

Короче, Вера застала меня за жестким аналом с той шмарой. Я… Да что я? У меня были потребности, которые моя нежная чистая девочка не могла удовлетворить. Ну а как? Что, мне надо было с этой грязью к своей жене сунуться? Да бред. Я бы вообще предпочел, чтобы она держалась от этой моей стороны подальше. И вообще не знала о ней! Ради нее же. Такой романтичной и трепетной. Ведь… ну где она, а где весь этот изврат.

А она не поняла моих мотивов. А она стояла, и улыбка медленно умирала на ее губах, пока та сука что-то там верещала, собирая с пола свои манатки.

Моя жена пришла сказать, что беременна. Как в дешевой мыльной опере все получилось.

Потом, конечно, когда оцепенение прошло, Вера заговорила про развод. Естественно, я не собирался ее отпускать. Тогда я правда не понимал, как это для нее больно. И даже злился, дескать, что за придурь?! Потом понял, да. Переосмыслил. И твердо решил, что все у нас теперь будет по-другому. Может, что-то бы из этого и получилось, скорее наверняка. Но это было действительно очень херовое время. Я задерживался на работе – Вера себя накручивала. А потом ее на сохранение положили. А меня буквально в тот же день под белы рученьки увели.

Три дня допросов дальше было. Пытки. Я не сломался и только этим себя спас. Себя – да, а нас… нет. Поздно было. Закрываю глаза и каждый раз вижу ее белое, сливающееся с наволочкой лицо.

– Извини. Я тут… Короче, дела были. Как ты?

– Я? – Вера моргнула... Перевела взгляд в окно, в которое с мерзким звуком скребла ветка. – Я тебя ненавижу.

Она тогда это в первый раз сказала. Ни когда застала, ни после, когда мы ссорились, а тогда. И что-то тогда же в ней навсегда сломалось.

– Как малыш?

– Нет его больше.

– Как нет?

– У меня выкидыш.

Больше самих слов меня пугали ее пустые глаза.

– Я не знал…

– Знал бы, если бы до тебя можно было дозвониться.

– Вер…

– Слышать ничего не хочу. Просто уйди.

– Семен Валерьевич! – вернул меня в настоящее голос владельца медицинского центра. Я сидел у него в кабинете и ждал новостей, но, похоже, все, к чертям, прослушал.

– Повтори, пожалуйста. Чет я отвлекся…

– Я поздравлял вас, – губы Пятса растянулись в искренней улыбке. – Повторный анализ на ХГЧ положительный. Вы совершенно точно беременны.

Глава 9

Вера

Вообще Бутенко говорил, что после первой химии я вряд ли почувствую себя так уж плохо. Все же эта отрава должна была накопиться в организме, чтобы дать тот самый эффект. Но с самого утра мне нездоровилось. Скрыть это от мужа стоило всех сил. В качестве отвлекающего маневра я надела красивое платье и распустила волосы, которые обычно безжалостно скручивала в пучок.

– Хорошо выглядишь, – заметил Шведов, отвлекаясь от тарелки с кашей. Он обожал овсянку. Скажи кому…

– Это ненадолго. Скоро разжирею, как свиноматка. И стану лысой.

Я села напротив, подтянула к себе тарелку и бойко сунула ложку в рот.

Все это было игрой. Мне не хотелось… Ни идти куда-то, ни есть, ни цепляться к Шведову. Я не справлялась с тем, что случилось. Совсем. Блин. Не справлялась. Я даже не находила в себе желания попытаться как-то перебороть эту ситуацию. Просто не понимала, какой в этом смысл. Допустим, я выживу. И что? Зачем это все, когда я утратила свою главную функцию? Что бы там не говорили психологи про биологические пережитки…

Более-менее комфортно мне было лишь в обществе людей, которые не знали о моей операции. Среди коллег. Или тех же студентов. Ну ладно. Кого я обманываю? Конкретно в обществе Никиты, который смотрел на меня с все тем же шальным обожанием.

– Спасибо. Вкусно, – пробормотала я, не съев и половины. – Побегу.

Шведов проводил меня хмурым взглядом, но все же встал из-за стола, когда я поднялась. Он так стеснялся своего прошлого, что порой слишком буквально воспринимал предписания этикета. Я задавалась вопросом, для чего он с таким маниакальным упрямством им следует? Чтобы все забыли, откуда он вылез? Или чтобы он сам забыл... Хотя, если честно, мне кажется, рос он, как и миллионы других мальчишек по всей стране – на улице. Я тоже чуть-чуть застала то время, когда родителям было не до детей – они впахивали за три копейки как дурные, и все мысли были не о том, как этих самых детей воспитывать, а как их, блин, прокормить. Ничего стыдного в этом не было. Как-то же мы выросли, как-то стали теми, кем являемся. Не сломались…

Перед выходом задержалась у зеркала. Достала из сумочки бордовую помаду, накрасила губы и довольно кивнула.

– Ого, – прокомментировал Шведов, выходя из-за спины.

– Умывать будешь? – спросила я. Семен предупреждающе прищурился, видно, не сразу догадавшись, откуда у этой моей претензии растут ноги. Скорей всего он ведь даже не запомнил тот эпизод, слишком незначительным он был для Семена. А я с какого-то момента, кажется, вспомнила вообще весь негатив, какой в наших отношениях был… Семен моргнул. Развернулся на пятках и скрылся в недрах квартиры. Если бы я вела счет нашим битвам, эту победу можно было смело записывать на свой счет. Но я не вела, более того, уже очень давно я не испытывала от них никаких положительных эмоций. Да даже банального удовлетворения.

Апатия усиливалась. На этот раз в универе не удалось взбодриться. В голову лезли воспоминания. О том, как я сама здесь училась, и как от меня стали шарахаться после тех сплетен, что это из-за меня Бутанову «сломали жизнь». Впрочем, когда шарахались – это еще полбеды. Хуже, когда стали заискивать и в друзья набиваться. Нет, может, конечно, кто-то мне совершенно искренне симпатизировал, но я уже никому не верила. И во всем искала подвоха. Где-то к курсу четвертому та ситуация стала подзабываться, напряжение спало, и мы постепенно снова стали общаться, но даже тогда я намеренно сохраняла дистанцию и никого к себе близко не подпускала. И, в общем, как-то так вышло, что осталась я совсем без друзей.

– Ну как же так, Верунь? А как же студенческая жизнь? – недоумевала мама.

– Да нормально, – пожимала плечами я.

– Не нравится мне это.

– Что это, мама?

– Что ты как будто одна совсем. Вот случится что-нибудь со мной, с кем ты останешься?

– Ну, во-первых, – смеялась я, – с тобой никогда и ничего не случится, а во-вторых, у меня есть Семен.

– А кроме него никого нет! Уж не он ли постарался, а, Верочка?

– Мам, ну что за глупости? Зачем бы ему это понадобилось?

– Затем! Так тобой легче вертеть.

Тогда я свела все к шутке, но когда через каких-то полгода мамы не стало, а Шведов был на каких-то там своих очередных сборах, я оглянулась в поисках поддержки и поняла, что одна. Бесконечно, безнадежно одна.

– Так что, Вера Ивановна? – вернул меня в реальность голос Никиты. Я подняла глаза, отмечая порез на подбородке. Ник сегодня прихорошился. От его красоты можно было ослепнуть. Но ведь не про мою честь это… Зачем я ему? Зачем любому другому мужчине?! Впрочем, если притвориться, что я все та же, если соврать себе, что у нас есть шанс, и просто впустить в себя это сладкое чувство предвкушения любви и ожидания…

– Извините, Никита. Я отвлеклась. Что вы говорите?

– Ты. Я же больше не студент, – широко ухмыльнулся паршивец. – Все! Гуд бай, альма матер.

– А, ну да. Поздравляю, – мой ответ прозвучал несколько сухо, ну, а как иначе? – Так что ты говорил?

– Я приглашал тебя…

– Куда?

– Куда хочешь. В кафе, в ресторан?

– Никита… Да, ты больше не мой ученик, но остальные обстоятельства ничуть не изменились.

Глава 10

Вера

Лечение продолжалось все лето, что было особенно обидно. К моему большому удивлению, последнюю капельницу мне пришла ставить одна из немногих моих подруг. Так-то Эля работала в травме, и поэтому я совершенно не ожидала увидеть ее в онкологии. А уж как не ожидала она! На лице отразился шок, и хоть Элька очень быстро взяла себя в руки, я успела заметить мелькнувший в ее глазах ужас. Ну да. Выглядела я не очень. Мой организм скверно реагировал на химию. Я исхудала просто до неприличия. Ну и волосы пришлось обрезать, потому что они стали сыпаться. Не под ноль, но все же. Даже смешно, сколько для меня, оказывается, значили мои кудри. Наверное, стоило их потерять, чтобы перестать ненавидеть.

От Эли я ждала каких-то обвинений или расспросов. Не знаю почему. Может, я ее плохо знала или недооценивала. Но, к счастью, их не последовало. Пока Эля устанавливала капельницу, говорили мы ни о чем. И только после она нерешительно поинтересовалась:

– Ну как ты? Не тошнит?

Я видела, конечно, что ее раздирали самые разные эмоции. Но Элька не давала им хода. Она вроде даже с пониманием отнеслась к моему решению сохранить свою болезнь в тайне. А ведь это, наверное, и есть настоящая дружба, когда ты с уважением относишься к чужим личным границам и тараканам, населяющим ее предел.

– Да где там. Видно, даже умереть, не помучившись, не получится.

– Эй… Ты чего, Вер? – удивилась Эля моему настроению. – Какой «умереть»? У тебя же это последний курс, – заглянула в карту. – Все будет хорошо.

– Хорошо? – Я моргнула, болезненно поморщилась и прикрыла глаза рукой, будто отгораживаясь от происходящего. Эля же не виновата, что я в депрессии, и мне ничего не хочется. – Ну, да.

Чтоб меня поддержать, Эля нерешительно сжала мою ладонь. Раньше я была не особо тактильной, отсюда и нерешительность, но сейчас мне это стало на самом деле жизненно важно. Порой так хотелось взять кого-нибудь близкого за руку или обнять, но рядом, кроме Семена, никого не было. Я была такой чудовищно одинокой…

– Тебя кто встретит после? Шведов?

– А то. Удивительно, что он еще сюда не примелся. Обычно сколько меня капают – столько он тут сидит. – Я сама поморщилась от того, как ядовито прозвучал мой голос.

– Разве это плохо? – удивилась Элька. Я резко отвела ладонь от лица и вскочила в какой-то горячке. Хотелось кричать – да, плохо! Потому что я его не могу видеть! Он словно живое напоминание о том, как бездарно прошли мои лучшие годы.

– Осторожно! Вену проткнешь, – шикнула Элька, комментируя мою активность. И я моментально сдулась, повалилась без сил на кровать.

– Я думала, он бросит меня хоть теперь. Ан нет. Нет, представляешь?

– Так ведь хорошо, что не бросил? Значит, ты ему важнее всего. Важней собственных амбиций, детей и всего остального.

На глазах Эльки выступили предательские слезы. Я со своими болячками до того в свою жизнь погрузилась, что совершенно забыла – в жизни Эли тоже ведь не все гладко. И плакала она, скорее всего, вовсе не из-за меня. Бедняжка. Чтобы разрядить атмосферу, сделала вид, словно на самом деле возмущена:

– Элька, ты не рано меня оплакиваешь?!

– Нет-нет, дурочка! Это вообще не о тебе… Я… Ты же ничего не знаешь, да? А от меня Юра ушел. Пока не совсем, сказал, что ему нужно побыть одному, но…

Сбиваясь и всхлипывая, Эля выложила мне свою невеселую историю. Уж не знаю, такую ли цель Эльвира преследовала, но, конечно, я начала сравнивать ее Юрку и своего Шведова. По всему выходило, что мне несказанно повезло иметь рядом человека, который не бросил в трудную минуту, который был готов сражаться за нас до победного, и так далее. Что делать с этими выводами, я не знала. Правда… не знала. Наверное, в глубине души я была за многое благодарна Семену, но это чувство совершенно парадоксальным образом как будто еще больше нас с ним разъединяло.

Нарушая наше уединение, дверь в палату открылась. Элька торопливо отвернулась к раковине, чтобы ее шеф и мой лечащий по совместительству не разглядел ее слез.

– Как дела? – спросил он как всегда бодрым голосом.

– Как сажа бела, – устало усмехнулась я.

– Я позже зайду проверить… – Эля кивнула на кронштейн. – Если понадоблюсь раньше, жми на кнопочку.

Элька сбежала. Я уставилась на Бутенко и поразилась тому, что вижу в его глазах. Да он же влюблен в нее как мальчишка! Почему я раньше этого не замечала? Почему разглядела лишь теперь, когда очевидно, что самой мне ничего подобного уже никогда не испытать. И так стало завидно, что хоть плачь.

Тут же накатили воспоминания… Наши первые свидания с Шведовым. Все те распирающие грудь чувства, которые, казалось, невозможно в себя вместить. Ну, знаете, когда он просто взял тебя за руку, а у тебя – инфаркт, остановка сердца, а следом – жуткая тахикардия. Когда ты ни есть не можешь, ни спать… И живешь лишь от встречи к встрече.

– Всем привет. Я не опоздал?

За одиннадцать лет, прошедших с нашей первой встречи, Семен, конечно, изменился. Но ему возраст был к лицу. Объективно Шведов был притягательным мужиком. И дело даже не в его благородной седине, ярких глазах на загорелом дочерна лице, и не в его атлетичной фигуре. А в темной ауре, которая окружала этого мужика. Все же люди в большинстве своем довольно странные. Когда все хорошо, они начинают вертеть головой по сторонам, выискивая проблемы на свою задницу. А такие мужики, как Шведов – это всегда фейерверк эмоций. Это драйв. Это опасность. Классный способ пощекотать нервы. Недаром бабы липли на него, как мухи на мед, хотя он с ними обращался как с мусором.