Адом

Часть первая. Глава 1

Зелёное поле, в нём редкие полевые цветы, ярость солнца ослепляла, но они там, в густой траве, где царит прохлада; небо голубо-синее, где-то блеяла овца, в уши залетал, не задерживаясь, редкий ветер и тишина.

Одиннадцать часов, одиннадцать минут, может быть, одиннадцать секунд. Подсчет продолжался уже какое-то время. Галлон, раскинув руки, ноги, лежал в тени одиноко стоящего дуба и пытался угадать цифры или числа, которые отозвались бы там, внутри, рядом с тем, что называется памятью, дав ключ к двери с запылившимися воспоминаниями, и, вместе с этим, сколько предначертано ему времени.

С ним было всё необходимое — он и только, больше ничего не нужно. Светло-голубые глаза скрывали свой карающий блеск, приняв закрытый вид; виднелись длинны густые брови. Немного усталое выражение лица, глубокий взгляд, видно, часто отдаётся абстрактному и чувственному, стало быть, так удобней натыкаться на случайные воспоминания.

«Всё вечное такое нужное» — прыгнули слова в уме.

Длинноватые до ушей, давно не стриженные чёрные, вьющиеся волосы с частичкой блёскости покрывали с кончиков стойкую траву, частично накрывая чистый лоб. Макушка наслаждалась прохладой, сохранённой и дарованной землёй. Грязные, но знающие труд руки с выпирающими венами нащупывали поверхность кожи головы, пытаясь наладить мыслительный процесс путем круговых и точных движений в области висков, будто втирая мудрость этого истину, что, казалось, всегда где-то поблизости. Сама форма души, сознания, воли заключённые в форму — тело, весьма атлетичного сложения; оно могло бы обойти весь мир в поисках бессмертной истины, — так мощно отдавало решимостью и умиротворённостью, потаённой и заключённой. И вместе со всем прекрасным таилось что-либо весьма неизведанное, со вкусом первородной жертвенности: всевидящее, наблюдавшее, реагирующее, мотивирующее, ожидающее и бесконечно желающее, трепещущее, старающееся предотвратить неизбежное.

Быстро оборвался цикл медитации, будто черная пропасть образовалась на пол пути; возникло прозрение. Галлон, рыская мимоходом в подсознании, разгоняясь в мысли с излишком пренебрежения промычал.

Щурясь в небо, чтобы заполнить тишину и напомнить себе, как звучит его голос, — приятный, успокаивающий, — он озвучил несказанные слова.

— Погодка… Слишком ярко светит это солнце… Хлещет, прямиком до костей достаёт. Бывают ли тут тучи? — остановился, побрёл глазами в бок и заметил овцу похожую на облачко, а с ней ещё одна такая же как последняя: ослепительно чистая и очаровательная до тошноты.

«Однажды ты совершил ошибку, ты не сможешь…»

Второй удар яркого сияния вышиб всё остатки сосредоточенности, потерялся ход мыслей — теперь в путь, надо идти. Прицепив на великие плечи неизвестно откуда взявшуюся накидку цвета выцветшей алой розы, Галлон направился в сторону заката (или рассвета), словно он что-то мог знать и тайне этого мира. Обычно, в привлекающих внимание местах и совершают прыжки, — можно было и остаться там, где есть, если поиск портала был невозможен, мир всё равно изменится, но внезапно, резко и совсем неприятно, — там же мог расположиться портал, а чуть дальше, в путях сплеталось следующее измерение, проектированное его бессознательным и принимающего форму сновидения, вшитого технологиями в искусственную реальность.

Солнце продолжало обжигать, оно встречалось в первом мире, но потом и сменялось на луну, один раз в двадцать минут, и смена дня и ночи тоже — по двадцать минут; а здесь сутки за сутками меняются врознь (с чем это связано?), но по ощущениям время совсем не шло, а другой раз, и вовсе, кажется, что годы ушли бесследно. Галлон пребывал уже в девятом сновидении, считая это. Здесь главное «что» и «как», ситуация и какая реакция, по ним выносятся суждения, пытаются делать выводы, он знал, что от этого следует результат, над которым бессильна его контролируемая воля.

Потоки прохладного ветра, скользящие мастерски по зелёной прослойке сочной травы, были непонятным явлением для Галлона, требующего от сознания объяснений, и поэтому они казались ему живыми, разумными что ли, чем-то направленными. Сталкиваясь с подозрительным, он, обычно, ссылался на «законы» этого сна, но в этот раз, пока он шёл к готовящемуся превратиться в портал солнцу, резкий поток ветра бьёт ему своим потоком в спину почти сбив с ног, и забыв об этом, не соблюдавшем несогласованные правила странного явления, обнаружил прозрение, которое искал в своей медитации. Не то что начинается с «а что, если» и не «о, а как же», а то, что похоже даже на послание, но нет — это результат подсчёта времени, о котором многократно напоминали, чтоб не сбиться с пути или тем боле не задержаться во сне (так действительно считали).

Все числа и цифра, которые резко терялись в голове, обязывали записывать или безошибочно запоминать. Говорили аналитики: «Тем более, если результаты разняться, потребуется куда точное разъяснение вторичного результата». Многие проходи обязательное обследование на способности и таланты дважды. Ну вот, например, сейчас Галлон проходит второй этап, а в голове повторяется и повторяется число сорок шесть. Значение последнего гласило уединение с высшими силами, ненатужно вспоминал он.

«Я немного передохну и начну всё заново».

Игривый ветерок набирал обороты, усиливался, подгонял к цели. Галлон почти пробежал последующее метры и стал весь покрыт каплями кристально чистой росы, таившейся на кончиках густой травы. Он приблизился к порталу — раскинувшийся полукруг длинной в шесть метров задевал собой некоторые объекты этого сна, что привело к их частичной деформации. Осматривая его, он наткнулся на лежавший незаметно потрёпанное письмо, весь в подтёках от недавнего дождя (но дождя не было). Заинтересовавшись находкой, он просунул склеенный конверт в левый карман, не обращая внимания на то, как портал уже поглощал и притягивал к себе всё до чего дотягивался, пододвигая пространство вокруг поближе. Приятный пурпур, исходивший из него, заполнял промежутки, хотя, цвет не всегда разнился, ощущения оставались неизменны и походили на убаюкивающие, ласкающие грёзы, отправившие любого бы в унисон со своей странствующей душой. Как и в прошлый раз, завораживающее содержимое портала сначала охватило телесное, а потом разум, душу. Галлон чувствовал себя концентрацией какого-то вещества, которое разделяют на элементы и собирают снова, не теряя исходного, центрального, преображают до неузнаваемости, создают.

Глава 2

Посетив аналитика, Галлон подумал, что только зря потратил время: ничего нового он не узнал. Одно только воспоминание о том, что ему надо было рассказывать всё как есть, заставило его даже сконфузиться, вед это же личное, не обширный анализ, а только ощущения; переживания чаще имели для него интимный характер. А он всё требовал и требовал, чтобы Галлон рассказывал без променажа. «Так…тут прошли…там понятно, а это и это» — твердил тот всё время себе под нос, вертя бумажку с зарегистрированными сигналами, пересекающимися с биографией Галлона. В течение сеанса непрерывно играла какая-то мелодия, она проникала в голову и направляла ход мыслей, возбуждала память, воспоминания в положенную форму для анализа — слова.

Когда до аналитика дошло, что его «пациент» в какой-то степени испытывает дискомфорт он сказал: «Дорогой, да что ж вы не сказали, не заставляйте себя! Я растолковал уже для вас результаты и отправил их в Центр! Я думал, что вам это интересней, чем мне!»

Стремительно отчалив и покинув надоевший кабинет, Галлон зашёл, как ему сказали, в «оружейку» пункт для смены, сдачи, винтовок, энерго-лезвий; последние чаще называли резаки, трезубцы, шпажки, но чаще кратко и просто — лезвие. Специализированное оружие работало только против тех, кого они было создано — для Двенадцатикрылых, поэтому являлось полностью безлопастным для людей. Но ему ничего не выдали, «Без удостоверения нет и лезвия» — сказали. Он уже было собирался уходить как какой-то парень протянул своё и сказал, чтобы их вместе пробили по базе этого месяца поступивших и выдали что полагается.

Этот молодой человек, который любезно облегчил жизнь Галлона на ближайший час выглядел так, будто несколько часов тренировался, бегал, валялся на земле или дрался с кем-то.

— Я Адриан, рад знакомству...— игриво начал тот и протянул руку.

— Галлон... Знаешь меня? Мы виделись раньше? — он в ответ протянул ему руку, ответное пожатие силилось показать свой интерес мощностью хвата. — Неужто из бойких? — невольно вырвалось у Галлона под сопровождением ухмылки.

Адриан выглядел бодрым, следящий, но в то же время, отвлечённый взгляд с полуопущенными опущенными веками выдавал его задорный настрой. Глаза розового коралла, волосы такого же цвета — более сероватого, с выбритым накоротко затылком и висками, с затемненными корнями, прикрытыми светлыми уложенными прядями, ещё не высохшими от пота. Из мочки уха торчала золотая серьга в виде феникса. Нос прямой, остренький, красивый; брови светло-коричневые, тонкие. Он казался злым, но Галлон потом понял, что это у него такое выражение лица. Улыбался он ему широко, хотя опущенные уголки рта больше привыкли сдерживать эмоции.

— Видел тебя в приёмной…капитан наш на уши тебе присел тогда; вот запомнил, — ухмылка Адриана съехала на один бок.

Этот голос источал неистраченную энергию, которой хотелось наполниться и насладиться — в нём читалась непредсказуемая и непокорная натура неубеждённого.

Галлона ещё какое-то время не хотели обслуживать, но часто здесь бывало, что посетителей хорошо знали все в лицо: всё обошлось. Получив свой серый резак, Галлон уже почти держался на ногах; день летел, время безжалостно сохраняло свой неизменный темп. Адриан вызвался его проводить, чтобы узнать своего одногруппника получше.

Улица проживала свою ночью: открылся вид на звёзды. Проникнувшиеся атмосферой романтики, молодые люди прохаживали по опустевшим улочками парами. Любовь и космос две одинаково разные и невероятно сочетающиеся силы. Сопровождая своего, почти что, друга до его пристанища, Адриан то и делал, что косо поглядывал на парочки, облепившие уединённые участки под космическим небом.

«Сегодня будет метеоритный дождь, настоящий, не как в тот раз» — сладостно шепталась одна из таких, плавно маневрировали среди тьмы. Они, расстроившись друг в друге, так и могли налететь на таких же заблудших, сплетённых воедино душ.

Странное ощущение никак не покидало Галлона: он будто во сне и сейчас вот-вот должен проснуться, а потом начнётся всё сначала, что-то обязательно начнётся, но не «просыпался».

— Брат, здесь? — Адриан указал на высокое, уютное здание с многочисленными этажами, застеклёнными под самый верх. Мрачный настрой Галлона давал о себе знать: Адриан вёл себя тише и снисходительней.

— Да, целый жилой комплекс... А ты куда?

Галлон не думал ни о чём, кроме постели и ванны. Ему хотелось отмыться и уснуть, чтобы противное ощущение, последовавшее после го пробуждение ото сна поскорей исчезло.

Адриан следовал за ним в растворившиеся двери.

— Я же тебе говорил, — расслабленно сказал Адриан, хотя должна была последовать раздражительность, — нас с тобой в одном месяце приняли: в одну группу набрали, а сюда заселяли всех вместе, чтоб не разбежались — это правило, между прочим. Не буду томить: ты похоже только со «сновидений», отдохни. Леон всем уже уши прожужжал, что «нужно поторопиться». Пойду, не могу терять ни секунды: мне нужно тренироваться, прийти в форму, а то совсем с этими исследованиями моё тело позабыло с чего начинало свой путь.

Ему было многое противно в городе: другие люди, запахи, нрав, непонятные проблемы, беды; он, конечно, многое обесценивал от непонимания и это ему прощалось, так как он был молод энергичен.

Когда Адриан попрощался с ним, то Галлон уехал вверх, на сорок шестой этаж, чуть не забыв попрощаться с ним в ответ и поблагодарить за то, что почти дотащил его до дома. Они хоть и успели обменяться только парой случайных фраз, но уже успели сдружиться; имея разные мотивы и происхождение, их объединяли переплетающиеся вместе взгляды на многие вещи, что и сроднило — простора и искренность мотивов.

Глава 3

Галлон сидел на первом этаже своего комплекса, в уютном «зелёном» кафе, где на время поселили его группу. Так вышло, что его со всех сторон окружила листва, и почти не было из-за неё видно и Галлона. Растения с Земли стали очень популярны, многие не умели, да и не хотели ухаживать за привередами, поэтому большинство общественных заведений нашло популярным иметь их при себе ними. И не только они: всё органическое, то есть, Земная флора: трава, деревья, кустарники, так же сильно любили цветы. Технологии позволяли практически вечно приносить пользу своей красотой, а селекция позволяла выявить бесчисленное количество новых видов.

Сидел он, полузакрывшись, отдалившись ото всех: ему надо было как следует покопаться в воспоминаниях. Галлона мучила нависавшая неизвестность, образовавшаяся впереди, возникшие вопросы казались неразрешимыми. Слишком отчуждённым здешнее пребывание стало для него с того момента, как он вышел из сна, а тест на яредную реакцию сбил с толку окончательно.

«У вас не может быть все одиннадцать положительных реакций, — вспоминал он, как махала перед ним руками та непокойная женщина, — за всю мою жизнь я ни разу, ни разу не застала, и я уверена, что это ошибка; к тому же Земные не способны физически проявлять все признаки, первые, третьи и шестые — на самые слабые — соглашусь, случайность».

«Да замолчи ты уже, он не с Земли. Да с чего ты вообще взяла, что он с Земли?! — резали память слова взъерошившегося Катлера, — точней системы нет, чем тест, ошибка невозможна…но я бы посоветовал всё-таки перепройти, потому что настораживают меня результаты, неразборчиво местами. Понимаете меня, Галлон?.. Это всё, потому что вы странно себя вели во время проведения реакций: сначала, бормотали, потом судорожно дергались словно…словно сопротивлялись чему-то; я уже подумал, что вы сорвётесь. Сознание пришло только под конец? Когда вы посмотрели мне в глаза и…ухмыльнулись?»

«Я не ухмылялся; я вообще ничего не помню, опытные специалисты, а вели себя так будто первый раз; ничего не понимаю», — подумал Галлон, сидя в окружении зелени и крутя ту самую карточку.

За пределами зоны комфорта — позади Галлона, — в холе собралась небольшая толпа. Она снова шумела вертелась, буянила, обсуждали и кто-то воодушевлённо восклицал, радуясь, кто-то пытался спорить, не соглашаясь с чем-то, кто-то просто поддерживал здравый активный дух командный. Галлону показалось, что там стоял староста и пошёл к ним. Действительно это был он, всего вокруг него собралось человек девятнадцать, плотненько прилегая друг к другу.

«На все вопросы ответят завтра…с собой…полночь…простое задание», — неразборчиво, размазывая доносился голос Леона.

Галлону повезло: возле него оказался Адриан, а он заметил его раньше, чем тот мог себе это представить. Неожиданная встреча наполнила бодрой решимостью обоих. И Галлон хотел попробовать поделиться с ним своими мыслями о случившемся, посмотреть, как бы тот отреагировал, но всё-таки передумал: слишком хаотичный набор слов застрял у него комом в горле. Этот Галлон не боялся, что его могли бы предать или резко бросить, он обладал стойкостью и хладнокровностью перед паршивыми, неприятными людьми, что неумело излагают «свои» мысли и в обратном случае, когда говорят с ними, да и ещё о чём-то трепетном, жестко отвергают отсутствующее сострадание с лояльностью и обрушивают свою глупость в виде исключительного мнения, нарушают границы.

— Он уже пятнадцать минут как стоит, — с задором начал Адриан, желая о чём-нибудь поговорить, — про оружие толком не рассказал, стоит и бормочет о маловажном. С ним был один из вышестоящих руководителей, как звали не помню; этот пару фамилий назвал, что с яредной реакцией тесты проходили, сказал: вот эти и эти во время сбора в отдел яредной экипировки». Мне про резаки и винтовки узнать нужно и где «главный», а этот всё тараторит… А и ещё, два ключевых момента: в первое — начальное задании —разведка на Земле в коричневой зоне, исследовательское задание, и, как я понял, просто прогуляемся в коричневой зоне, пошагаем мелочь. Второе — заключается в сопровождение нашей группой кое-какую Омнис, вроде, инициатива и вышестоящего начальства, и вроде, командира Васа и…Буфо вроде.

Медленными кивками Галлон продемонстрировал, что всё понял.

На том конце, возле Леона нарисовалась Франческа. Переговорив с ним, она объявила об срочном инструктаже с краткой информации о правилах нахождения в коричневых зонах, которые планируется провести прямо сейчас, перед вылетом. Девочки и мальчики, недолго думая рассредоточилась на подгруппы, с ними и Адриан с Галлоном.

Так и прошёл остаток солнечного дня: их вывезли в тренировочное поле, находящиеся высоко в воздушном пространстве. Руководила одна Франческа и ещё два ассистента, которые заливали всем уши нудной, тяжёлой на слух теорией и Двенадцатикрылых и самих зонах. Некоторые из поступивших попытались прервать своё участие в учении, ссылавшись на то, что подобные инструктажи проводили в Аполлонских школах. Но Франческа расценила это только как попытку самодеятельности и объяснила, что пространство Земли, несомненно, отличается от искусственных тренировочных зон в их городе, однако, им всё равно нужно было выполнить на практике всё то, что им рассказывали и показывали позже. Проведение этих мероприятий были необходимы, хотя бы для поверхностного ознакомления.

Многократно рассказывали о том, что вмешиваться в их культуру Землян не рекомендуется, но не запрещается полностью. Обнаруживая же явные признаки неуважения к природе — вернее к её остаткам — советовали докладывать командирам, ну а мелкие нарушения устранять самостоятельно; это было необходимо как для здоровья жителей Земли, так и в интересах, более продвинутых их родственников на Орбитой. Подобная информация больше была для городских, в то время как ребята с Земли становились немыми слушателями, но они понимали, что общество за пределами земной атмосферы настроено только положительно и доброжелательно, никто не сомневался в их благонравности. В течение всего времени им и в голову не пришло, что в подобных высказываниях проглядывалась тонкая нить еле проглядывающей дискриминации, манипуляции, пренебрежения, потому что похожие мысли и в каждом пресекались общественностью, а обратное «правильное» мнение впитывалась ещё с молоком.