Пятница. Граница Эшвуда. Конечная точка.
— Садись, — говорит Киан, открывая задний борт пикапа.
Забираюсь в кузов, чувствуя, как холодный металл отдаёт в ладони. Бастер, наш верный пёс, прыгает следом. Киан передает мне стаканчики с ароматным кофе, купленным на заправке. И тут же лезет в свой рюкзак, вытаскивая что-то мягкое и клетчатое.
— Это… — выдыхаю я. — Это мой плед.
— Который ты сама связала, ага, — он улыбается, кутая меня. — Позаимствовал его перед нашим «побегом». Не мог же я позволить тебе мерзнуть в дороге.
Плед, что я связала для бабушки, пока она болела, сейчас согревает и меня. Провожу ладонью по знакомым петелькам. Горло сжимается от нежности.
Киан наконец оказывается рядом, и наступает моя очередь укутывать его. Он не сопротивляется — лишь тихонько смеётся.
Перед нами открывается вид на темноту, усеянную огнями небольшого города в долине. Мы смотрим на пёстрые точки, и я ловлю себя на мысли, что отчаянно хочу оставить этот момент в памяти. Запомнить до мельчайших деталей густой запах кофе, мягкую тяжесть пледа на плечах, медленное, сонное дыхание Бастера у наших ног.
Но мысли всё равно рвутся вперёд — тревожные, сбивчивые.
Мы добрались до последней точки нашего маршрута.
Сегодня всё решится, и я пойму — есть ли у меня силы двигаться дальше, или прошлое окончательно поглотит меня в своей абсолютной темноте.
Киан мягко переплетает наши пальцы. Улыбка касается его губ, озаряя лицо. Усмехаюсь, устраивая голову на его плече.
Если бы я знала, что всего через пару часов всё разрушится до основания, то вцепилась бы в его руку сильнее.
Сожгла бы карты.
Повернула назад.
Сделала всё, лишь бы мы не дошли до конца, который уже ждал нас в темноте.
Воскресенье. Хэйвен-порт. 6 дней до конца пути.
Моя бабушка умерла.
Сердце слабое — это не было новостью. Каждое тёплое мгновение в нашем домике на берегу моря дарило одновременно утешение и боль.
Осознать неизбежность этого дня легко: бабушке становилось хуже с каждым утром.
Но думать, что я к этому готова, — главная ошибка.
Хэйвен-портская центральная (и единственная) больница, куда её доставила скорая два дня назад, сообщила через пару часов: её больше нет.
И сейчас я стою у свежей могилы, разглядывая аккуратные буквы, выводящие её имя.
«Николет Риверс. 1946 — 2009.
Твой свет не погас — он живёт в наших сердцах.»
А внутри — лишь пустота.
Воздух пахнет отголоском ладана и влажной землёй после дождя. Тихие шаги людей, приглушённый шёпот, колокольный звон — всё это будто отдаляется, растворяется в вакууме внутри. Не слышу ничего, кроме собственного дыхания, тяжёлого и прерывистого. Каждый вдох как маленький протест.
Не могу поверить, что её нет.
Вдруг до слуха доносится звук — резкий, внезапный. Слишком оптимистичный, слишком яркий.
Смех.
Оглядываюсь, пытаясь определить его источник, и не нахожу. Рядом лишь стройные рядки могил и белоснежная церковь. Порыв слишком холодного июльского ветра цепляет подол моего единственного чёрного платья.
Как можно веселиться в таком месте? Да, по какой-то причине я сама лишилась чувств и не проронила ни слезинки, — но то, что я слышу сейчас, просто… неправильно.
Выдыхаю, потихоньку двигаясь к выходу, но отголосок неприличного звука вновь догоняет. Останавливаюсь, уловив источник — где-то за углом церкви.
Лечу туда, чуть не поскальзываясь на мокрой от росы траве — неестественно зелёная, раздражающе яркая, как и этот хохот. С ней разобраться не могу, но устранить нарушителя спокойствия — вполне.
Поворот всё ближе, и можно даже различить голоса: мужской и женский. Мозг не успевает придумать причины, по которым кто-то мог шептаться в закоулках во время похорон. Поэтому без раздумий заворачиваю за угол.
И вижу Эвана.
Своего парня.
Целующего другую.
В глаза бросается его тёмно-синий пиджак. Он не хотел надевать на похороны единственный чёрный костюм, который берёг для выпускного. Киан, мой лучший друг, одолжил Эвану один из своих приличных пиджаков.
Хихиканье девушки раздаётся снова — и меня словно выбрасывает из вакуума, в котором я всё это время находилась. Мир обретает резкость, оглушающие звуки, ядовитые запахи.
Боль пронзает грудную клетку, на секунду перекрывая дыхание.
Тело разворачивается — подошва кроссовок вспарывает влажную землю. Образы вокруг сменяются один за другим: тропинка, порог церкви, сочувствующие взгляды и перешёптывания, от которых тошнит.
— Всего семнадцать, а осталась одна… — приторно-сладкое сочувствие от соседки по улице, которая шепчет на ухо почтальону.
— Есть же отец.
— Что есть, что нет… После смерти жены, он начал новую жизнь, оставив Лиору с Николет. Но вот и её не стало, бедняжки.
Хочется заткнуть уши, лишь бы не улавливать пересудов. Церковь стоит на окраине городка, и добираться обратно пешком — безрассудство. Но я просто не могу… Не выдержу это душащее сочувствие. Не выдержу быть здесь, где Эван изменяет прямо в день похорон.
Нужно побыть одной.
Священник, явно намеревающийся поговорить со мной, пробивается сквозь толпу людей — неравнодушных жителей собралось много. А может, им просто интересно посмотреть очередную драму, на этот раз со мной в главной роли. В Хэйвен-порте не происходит ровным счётом ничего.
Отворачиваюсь, и волосы падают на лицо, словно пытаются укрыть — но яркий рыжий цвет локонов не даёт затеряться. Дышать всё ещё трудно, а сердцу больно биться. Так и сжимаю ткань платья, пока кожа плавится под чужими взглядами.
Почти прорываюсь сквозь толпу, когда кто-то крепко хватает под локоть. Прикосновение обжигает, вызывая дрожь. Наверняка чёртов священник.
— Оставьте меня… — шиплю, дёргая руку на себя. Но обернувшись, тут же облегчённо выдыхаю.
— Сворачиваем налево. Там моя машина, — Киан шепчет, заботливо обнимая мои плечи второй рукой.
Удерживаю себя от того, чтобы не прижаться к нему — от заполнившего чувства защищённости колени подкашиваются. Щёки начинает жечь, а в носу щипать. Это что, подступающие слёзы?
Нет, показалось.
— А где… где Луна? — спрашиваю, устало проведя ладонью по лицу. Девушку Киана я не видела с тех самых пор, как вышла на улицу, наблюдать за погребением.
— Без понятия. У нас… последнее время сложно.
Киан открывает пассажирскую дверь своего пикапа, помогая забраться внутрь. Щёлкнув ремнём безопасности, ловлю встревоженный взгляд карих глаз.
В них — мягкость и опасение.
Моё дыхание перехватывает, а по коже бегут мурашки. Мигом отворачиваюсь.
Этот взгляд слишком знаком. Я смотрела на Киана точно так же полгода назад, когда погиб его дедушка. Не могу быть тем, на кого так смотрят.
Отказываюсь.
— Киан, отвези меня домой. Пожалуйста.
Киан кивает, и чёрная прядь тщательно уложенных волос смешно падает ему поперёк лба. Непривычно видеть его таким серьёзным и таким… ухоженным.
Запрыгнув на водительское место, Киан заводит машину.
В салоне воцаряется напряжённое молчание. Отворачиваюсь к окну, пытаясь переварить всё произошедшее за сегодняшний день, но выходит отвратно. Кажется, мне стало лучше — колющая боль ушла из сердца, но ладони по-прежнему дрожат.
— Зайти к тебе вечером? Или будешь с Эваном? — Киан внимательно смотрит на дорогу, постукивая пальцами по рулю.
— Нет. Не буду с ним, — отрезаю, вдавливая ногти в ладонь.
— Хорошо. Ладно.
Остаток пути проходит молча.
Киан что-то тихонько напевает, на светофорах выглядывая в окно. Море начало бушевать ещё ночью, принеся с собой шторм. И сегодня небо подхватило волнения, готовое в любой момент извергнуть стихию на землю.