Адриан. Запретная игра

Глава 1. Кампус

От автора: дорогие читатели, это – история про шикарного Адриана Хардина, который мог бы быть главным героем в книге "Эквинокс. На прелеле" https://litnet.com/shrt/lgnh, но по моей задумке ему была приготовлена другая роль. Он сложный, безумный и жутко опасный. Но от этого не менее привлекательный)

***

Адриан Хардин ненавидел кампусы. Шумные, беспорядочные, переполненные лицами, которые ничего не значили. Они напоминали ему улей – снующие студенты, вечно спешащие преподаватели, и бесконечный фон чужих пустых разговоров.

Он был здесь не по своей воле – ни один уважающий себя человек в здравом уме не вернулся бы в университет, если бы не было острой нужды. Но долг, или, скорее, проклятие, которое свалилось на него в виде семейного бизнеса, не оставлял выбора.

Он вышел из чёрного внедорожника, закрыв за собой дверь без спешки. Его присутствие в атмосфере кампуса ощущалось сразу – фигура в тёмном дорогом костюме, ровная осанка, хищный взгляд. Он не шёл, он скользил, как тень, неся с собой ощущение опасности и неприкасаемости.

— Вы точно хотите сами присутствовать на лекции? – торопливо спросил ассистент, догоняя его у лестницы, с тревогой косясь на массивные часы на стене.

Адриан отдал команду охране оставаться в своих машинах, чтобы не пугать студентов. Разговор планировался всё же мирный. Пока.

— Хочу напомнить профессору Левину, что контракт – не пустой звук, – отрезал Адриан, не сбавляя шага.

В здание нефтехимического факультета он вошёл, как в собственный офис. Когда-то он сам заканчивал курсы в этом университете, и воспоминания всё ещё хранились в его памяти.

В лекционном зале было полно студентов, ожидающих начала занятий. Он прошёл мимо ряда, не обращая внимания на шёпот и украдкой брошенные взгляды. Особенно пристально смотрели девушки – в нём было что-то, что заставляло сердце биться чаще.

Хардин уселся за первую парту, прямо напротив стола преподавателя. Он не любил ждать, но ему было интересно посмотреть на реакцию профессора, который вот уже две недели не отвечал на его запросы и звонки.

Профессор Левин вошёл в аудиторию чуть запыхавшись, с ворохом бумаг в руках. Привычным движением поправил очки, начал рассеянно здороваться со студентами и запускать экран, даже не сразу заметив Адриана.

Но стоило ему поднять глаза и встретиться взглядом с Хардиным, как рука профессора дрогнула, и лазерная указка едва не выпала из пальцев. На мгновение Левин замер, словно пытаясь убедиться, что ему не показалось.

В зале воцарилась напряжённая тишина. Лицо профессора побледнело, а голос, когда он попытался начать лекцию, предательски дрожал:

— Э-э… Добрый день. Сегодня мы поговорим о новых катализаторах в нефтехимии… – он кашлянул, отчаянно стараясь вернуть себе самообладание, но взгляд всё равно то и дело возвращался к Адриану.

Левин чувствовал, как по спине ползёт холодок. Каждый взгляд Хардина был как предупреждение – безмолвное, но куда более страшное, чем любые слова. Профессор понимал: этот человек пришёл не слушать лекцию. Этот человек, в руках которого сосредоточены одновременно огромные ресурсы и мафиозные связи – был его ночным кошмаром. И если он не выполнит обещанное, последствия будут куда серьёзнее, чем просто недовольство влиятельного бизнесмена.

Лекция тянулась мучительно долго. Левин путался в словах, бросал нервные взгляды на Адриана, а тот не сводил с него взгляда, словно хищник, наблюдающий за жертвой.

Когда студенты начали собираться, Хардин поднялся и коротким кивком подозвал профессора.

— В кабинет, – тихо, но жёстко сказал он.

В кабинете Левин попытался было оправдаться, но Адриан не дал ему ни единого шанса.

— Через неделю, – произнёс он холодно, – если твоя технология не будет готова, ты больше не профессор. Ты вообще никто. Я ясно выразился?

Профессор кивнул, протирая лоб платком.

Хардин вышел из кабинета и быстрым шагом направился к выходу. Он мечтал как можно скорее покинуть это место и закурить сигарету. В последние дни что-то происходило вокруг, его бизнес начал подвергаться атакам, а партнеры задерживали поставки.

Но едва он открыл дверь своего внедорожника, как на пассажирское сиденье, почти не касаясь земли, запрыгнула девушка. Жгучая брюнетка, с роскошными волосами и глазами, полными ужаса. Она захлопнула за собой дверь, тяжело дыша.

— Прошу, – выдохнула она, – пожалуйста, уезжайте! За угол, за следующий квартал, куда угодно! Я заплачу, сколько скажете, только быстрее!

В её голосе звучала паника, а руками она копалась в сумке, доставая оттуда несколько крупных купюр, сжатых так крепко, будто от этого зависела её жизнь.

Адриан на мгновение замер. Он не любил сюрпризы. Но этот был слишком красив, чтобы его игнорировать. И опасен.

Его не интересовали чужие чувства. Женщины для него были лишь частью антуража, особенно после развода. Он привык видеть в их глазах страх, восхищение, иногда жадность, но никогда – что-то, способное его зацепить. Его сердце было закалено опасностью, властью, деньгами, а душа – покрыта ледяной бронёй.

Когда эта девушка влетела в его машину, он первым делом ощутил раздражение. Она нарушила его порядок, его пространство, его правила. Её испуганный взгляд, дрожащие руки, поспешные слова – всё это должно было вызвать в нём лишь досаду. Он не был ни рыцарем, ни спасителем. Он не спасал никого, кроме себя.

— Пожалуйста! – её голос дрожал, но в нём была странная сила, будто она привыкла бороться до конца.

Адриан посмотрел на нее холодно, оценивающе. Он знал, как выглядят люди, которых преследуют. Он видел страх – настоящий, животный. Но в её глазах был не только страх. Там была решимость. И что-то ещё… что-то, что заставило его на мгновение задержать взгляд.

— Ты выбрала не того, к кому стоит обращаться за помощью, – произнёс он ледяным голосом, но не тронулся с места.

Девушка сжала деньги, как щит, но не отвела взгляда.

— Вот возьмите, я могу ещё заплатить!

Глава 2. Бежать

Ава

«Напиши, как закончишь сдавать тест. Я заберу тебя».

Ну прекрасно. Этого ещё не хватало!

Текст из сообщения вонзился как ледышка в сердце. Обдумывая возможные варианты ответов, я сжала телефон так крепко, что побелели костяшки пальцев.

Мой мерзкий сводный брат окончательно слетел с катушек. Ему казалось, что раз мамы больше нет, а его отец временно уехал работать в другой город, он может делать со мной всё, что захочет. Безнаказанно.

Норд никогда меня не любил. С того самого дня, как шесть лет назад я переступила порог их дома, он смотрел на меня как на чужую. Всегда задирал, подшучивал, обижал. Но в прошлом родители хоть как-то его сдерживали. Теперь же, когда мама умерла, а отец уже две недели как в Чикаго, никто не мешал ему делать всё, что взбредёт в голову.

Последний год после смерти мамы я жила в постоянном страхе. Норд всегда угрожал, но никогда не переступал черту. Он казался мне монстром, но всегда прятался за маской брата.

Однако всё изменилось. Уже несколько ночей я сплю с задвинутым комодом у двери, но даже эта преграда не даёт мне уверенности. Вчера он поймал меня на кухне, прижал к стене, и я впервые по-настоящему поняла, что он не остановится. Его поцелуй – грубый, мерзкий, чужой – до сих пор жёг губы. Он трогал мою грудь и говорил о том, как я буду лежать под ним.

Я решила: хватит. Я сдам этот чёртов тест и сбегу. Уеду в Чикаго, найду отца, расскажу ему всё, что происходит. Пусть хотя бы он станет мне защитой. Я хотела сказать по телефону, но боюсь, что отец не поверит.

«После теста у меня ещё класс. Встретимся вечером дома», – написала я, надеясь выиграть время.

«Я подожду возле университета. Сегодня ты дашь мне, Ава», – пришёл ответ почти сразу.

Меня затрясло. Я больше не могла дышать. Сердце стучало в груди, как пойманная в ловушку птица. Я не могла оставаться в этом городе ни минуты дольше.

Экзамен прошёл как в тумане. Я едва могла прочесть вопросы, едва держала ручку. Всё время ловила себя на том, что смотрю на дверь – не войдёт ли он? Не поджидает ли меня уже в коридоре?

Когда лекция закончилась, я выбежала из аудитории, стараясь не оглядываться. Сердце бешено колотилось, ладони вспотели. Я буквально выскочила на парадную лестницу, надеясь раствориться в потоке студентов. Мне открылся вид на парковку перед зданием университета, ведь именно через нее мне следовало пробраться к автобусной остановке. Но тут взгляд упал на знакомую машину – чёрный седан Норда. Он уже здесь. Он ждал меня.

Вот чёрт!

В этот момент страх захлестнул с головой. Я почувствовала, как внутри всё сжалось, дыхание перехватило. Оглянувшись по сторонам, я заметила массивный чёрный джип, стоявший сбоку от главной лестницы. Не раздумывая ни секунды, я бросилась к нему, распахнула дверь и влетела внутрь.

— Пожалуйста, – выдохнула я, едва сдерживая слёзы. – Уезжайте. Куда угодно, только быстрее. Я заплачу, только… пожалуйста!

Я не знала, кто он такой. Не знала, что он может быть ещё опаснее, чем тот, от кого я бегу. Но страх был сильнее рассудка. Я была готова на всё, лишь бы не возвращаться домой. Выбраться из кампуса пока Норд не заметил меня.

Мои руки дрожали, сердце билось в горле, а в голове звучала только одна мысль: «Спаси себя, Ава. Любой ценой».

За рулём сидел мужчина лет тридцати пяти. Он проследил за моим взглядом в сторону машины Норда и медлено надел тёмные очки. Они скрывали глаза, а жёсткая линия подбородка и напряжённые пальцы на руле говорили о сдержанной силе.

— Ты выбрала не того, к кому стоит обращаться за помощью, – произнёс он ледяным голосом, но не тронулся с места.

Наверно. Но выбора у меня не было. Я попыталась предложить ему денег.

Он удивился, но не стал задавать вопросов. Лишь молча посмотрел на меня, затем – на машины, стоящие на парковке. Возможно, он всё понял за секунду.

Достав телефон из кармана пиджака, он написал короткое сообщение.

— Пристегнись, – бросил он жестким голосом. – И надеюсь, ты знаешь, во что ввязываешься.

Мужчина резко вывернул руль. Джип сорвался с места, будто чья-то невидимая рука уводила меня от падения в ад под название «мой сводный брат».

Мы выехали со стоянки, и в зеркале заднего вида я увидела, как два похожих черных джипа последовали за нами.

Проклятье!

Но было уже поздно отматывать назад.

Я вдавилась в кресло и закрыла глаза. Только теперь осознала, что сделала – запрыгнула в машину к незнакомцу. И он явно не студент и не преподаватель университета.

Когда машина отъехала с парковки, я смогла немного расслабиться.

— Спасибо, – прошептала я, стараясь удержать голос в пределах вежливости, – я… мне просто нужно было уехать. Хоть куда-нибудь.

Он не ответил. Только прибавил скорость. Его джип сразу же свернул на выезд из центра города, но до меня это дошло позже, чем хотелось бы. От пережитого стресса мозг не мог рационально соображать.

Тишина между нами была натянутой, как струна, пока наконец он не заговорил:

— От кого бежишь?

Я вздрогнула.

Боже. Я все ещё здесь, в машине незнакомца. Думай, Ава, как выбраться отсюда и добраться до Чикаго…

— Мой… сводный брат, – произнесла я, и голос предательски дрогнул. – Он… Долгая история. Вы не могли бы остановить за следующим кварталом?

— Зачем так быстро? У нас полно времени.

Я горько усмехнулась. Чёрт. Кажется весь запас удачи за сегодня я исчерпала, и теперь мне предстоит отделаться ещё от этого верзилы.

И что я ему скажу? Продавить на жалость? Сказать, что парень, которого официально считают моей семьёй, решил изнасиловать меня? Без улик, без свидетелей…

— Сколько денег у тебя с собой?

Это был неожиданный вопрос.

— Думаю, где-то $400. Я отдам Вам всё, просто высадите меня где будет удобно.

Он промолчал. Потом включил мультимедиа и свернул на шоссе, которе вело на выезд из города.

— Куда мы едем? – Я почувствовала, как страх снова подбирается к горлу. – Кто вы вообще?

Глава 3. Подвал

Ава

— Но… мне нужно в аэропорт, – попыталась я возразить, всё ещё надеясь, что смогу вырваться из этого странного плена.

— Позже, – коротко бросил мужчина, даже не взглянув в мою сторону. – Сейчас ты едешь со мной.

В его голосе не было ни угрозы, ни сочувствия – только ледяная уверенность человека, привыкшего отдавать приказы и не слышать возражений.

На секунду мне показалось, что этот охранник – маньяк, решивший воспользоваться моей беспомощностью. Но мысли тут же разбились о горы фактов: он ждал кого-то у стен университета, это я сама запрыгнула к нему в машину, плюс – там полно камер. Он, скорее всего, какой-то бывший военный, реально подавшийся в охрану. Ради денег?

По мере того как город за окном исчезал, сменяясь полями и лесополосами, я чувствовала, как невидимая петля на шее затягивается всё крепче. Стало трудно дышать.

Он не говорил ни слова. Только изредка бросал на меня взгляды — оценивающие, холодные, как у снайпера, выжидающего точный момент.

Через полчаса мы подъехали к высоким железным воротам. Два охранника в чёрной форме ждали нас на улице. Ни слов, ни вопросов. Только кивок. И долгий, пустой взгляд на меня. Я невольно вжалась в сиденье, будто вжавшись могла исчезнуть.

Машина остановилась. Он вышел первым, обошёл капот и резко распахнул мою дверь. Его рука потянулась к ремню. Одно хлесткое движение и в нос ударил его парфюм – холодный, как зимний воздух. Я вздрогнула. Попыталась отстраниться. Но он схватил меня за локоть, крепко, выверенное до миллиметра, чтобы держать и не причинять сильной боли, и выволок из салона, как куклу. Моя сумка исчезла у него в руках, будто принадлежала ему.

— Не трогать, – сказал он, не оборачиваясь. – Только следить. До особого распоряжения.

Я обернулась. Хотела крикнуть. Умолять. Бежать. Но меня уже перехватили. Один из охранников сдавил плечо – так сильно, что я задохнулась от боли.

— Прошу… мне просто нужно уехать. Пожалуйста…

Мои слова исчезали в пустоте.

Адриан уходил. Спокойный. Хладнокровный. Он даже не оглянулся.

Меня потащили по боковой дорожке. Гравий хрустел под ногами. Я надеялась, что сейчас мне предложат стул, воды, передышку. Но надежда разбилась о бетонные ступени. Вход в дом был на самом деле входом вниз, в подвал.

Аааааа!

Я вцепилась в перила, пыталась удержаться, но руки были не готовы удержать тело в равновесии. Меня буквально швырнули внутрь – в полумрак, в затхлость, в каменную тишину. Щелчок замка за спиной прозвучал как приговор.

Я осталась одна.

В полумраке.

С ледяным страхом внутри.

Подвал был бетонной коробкой. Ни кровати, ни мебели. Только раковина, маленький туалет за перегородкой, и тусклая лампочка под потолком, чьё дрожание вызывало головную боль.

Я рухнула на пол, поджав колени, обняв себя, как ребёнок, оставшийся без матери. Холод проходил сквозь одежду, бетон впивался в кости. Это не было место ожидания. Это было место забвения.

Они не приходили. Не заходили. Никто.

Как я дошла до этого? В каком моменте всё пошло не так? Когда я решила, что чужая машина – спасение, что незнакомец лучше чудовища, которое поджидало меня в университете?

Я сама шагнула в ловушку, сама закрыла за собой дверь. Я всегда думала, что сильная. Но теперь сидела на голом бетоне, дрожала от холода и страха, и понимания – я одна. Никому нет до меня дела. Никому.

Время шло, но мне не приносили ни еды, ни воды. Я пила воду из-под крана – мутную, ледяную, но хотя бы утоляла жажду. Горло саднило. С каждой минутой становилось всё хуже. Желудок стонал от голода, голова кружилась, губы трескались от сухости. Я ждала. Я надеялась. Даже смерть уже не казалась таким ужасным событием, как нахождение в этом подвале.

Сколько я тут? День? Два? Больше?

В подвале не было окон. Только лампочка, которая то мерцала, то замирала. Иногда казалось, что всё это сон, бред, кома. Но голод был настоящим. Тошнотворным, грызущим изнутри. Я начала грызть ногти, потом просто сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, чтобы согреться, чтобы не сойти с ума.

Я не звала. Не стучала. Не кричала. Меня бы всё равно не услышали.

Я думала, что теряю рассудок. Иногда мне чудилось, что кто-то стоит за дверью. Иногда я слышала голоса. Шёпот. Смех. Я начинала бояться собственных мыслей.

В какой-то момент я просто отрубилась, но холод не позволил расслабленно поспать на бетонном полу.

Я вспоминала маму. Как она гладила мне волосы. Как пахли её духи. Как она смеялась. Я вспоминала отца – его усталые глаза, вечно работающего даже по вечерам. Я даже вспоминала Норда – и понимала: его губы, его прикосновения, каким бы мерзким ни было – всё это всё равно не сравнится с одиночеством, тьмой и полной тишиной тут.

Потенциальный секс с ним казался уже не самым страшным. Потому что здесь меня даже не трогали. Меня игнорировали. Я была вещью. Ненужной. Забытой. Призраком.

Именно это было страшнее всего.

Я снова попыталась уснуть, лёжа на полу, свернувшись в комок. Но каждый скрип, гул вентиляции будил меня. А может, я вовсе не спала. Может, я просто умирала медленно.

Когда наконец послышались шаги, я не сразу поверила. Тяжёлые, размеренные. Подошли к двери. Щелчок замка. Сердце ухнуло в живот. Дверь открылась, и яркий свет фонаря ослепил глаза.

И я поняла – кем бы ни был тот, кто стоял там, я уже не была прежней. Ава, которая цеплялась за свободу и верила людям, осталась в том мире, за железными воротами.

Глава 4. Разговор

Ава

Дверь открылась медленно, с противным скрипом, будто нарочно, чтобы я успела представить себе всё самое худшее. На пороге возник мужчина – не тот, кто бросил меня сюда, а какой-то другой, такой же мрачный и немногословный.

— На выход, – бросил он.

Я поднялась, ноги дрожали от холода и бессилия, но я подчинилась. В этот момент мне казалось, что хуже этого подвала может быть только то, что ждёт дальше. Может, меня просто ведут на казнь? Поскорей бы уже…

Я думала, что он поведет меня вверх, на улицу, но в итоге шла за верзилой по длинному коридору, стены которого казались слишком чистыми, слишком белыми. Внутри дома не было ни намёка на уют: голые стены, минимум мебели, всё строго, как в тюрьме, только для богатых. Здесь не жили – здесь держали людей.

Меня провели в кабинет. Я сразу почувствовала: это логово зверя, хозяина этого места. За массивным столом сидел он – монстр. Человек, который мог бы быть героем кошмаров, если бы не был реальностью.

Его взгляд скользнул по мне, и я почувствовала себя грязной, униженной, сломанной. Я воняла сыростью, волосы прилипли к щекам, одежда была несвежей. Неужели ему не противно, что я, такая, сяду в его дорогое кресло? Или у него тут уже дежурит команда химчистки, чтобы стереть следы тех, кого он сюда затаскивает?

Он даже не предложил мне воды. Просто указал на кресло – с таким видом, будто я очередная вещь, которую надо допросить и выбросить.

— Теперь расскажи всё, – его голос был спокоен, но в нём звенела сталь. Я вздрогнула. В этот момент я его возненавидела. За холод, за равнодушие, за то, что он держит меня здесь, как пленницу, и даже не считает нужным объяснить, зачем.

Я сглотнула, пытаясь не расплакаться. Впервые за всё проведенное тут время мне пришлось смотреть своему страху в лицо, при ярком свете.

— И зачем мне что-то рассказывать такому ничтожеству, как ты?

Он едва заметно приподнял одну бровь и следом откинулся на спинку кресла, не сводя с меня взгляда.

— Это почему же я ничтожество?

Ну как бы сказать…

Я перевела взгляд на кофейный столик рядом с моим креслом. Там стояла тяжелая металлическая пепельница, полная окурков. В мыслях сразу возник план запустить в него этим предметом, и будь что будет. Он проследил мой взгляд, но ничего не сказал.

Мы сидели напротив друг друга, просто молчали. Я не видела смысла объяснять этому ублюдку его никчемность.

— Я скажу тебе почему ты здесь, – он разрушил затянувшееся молчание, когда понял, что пепельница осталась на месте, – после того как ты ответишь на вопрос. Зачем ты села ко мне в машину? Только не думай врать, это может стоить тебе жизни.

Мужчина говорил спокойно, и от этого только отчетливее казалось, что та ошибка была роковой.

— Мне нужно было просто не попасться одному человеку на глаза, – я не узнавала свой голос, таким твердым он никогда в жизни не был. – Я хотела улететь к отцу.

Он слушал, внимательно. Его глаза были ледяные, безразличные, как у палача, который уже решил, что делать с жертвой. Я чувствовала, как во мне закипает злость. Почему я должна оправдываться? Почему я должна рассказывать ему хоть что-то?

— Как зовут отца? – вдруг спросил он, и я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Стивен Уиллис, – выдавила я, не понимая, зачем ему это знать.

Он не удивился. Будто уже знал ответ. Достал телефон, что-то быстро напечатал, бросил его на стол. Всё это было так буднично, так унизительно – словно я просто очередная проблема, которую он решает между делами.

— Твой отец – Стивен Уиллис? – переспросил он, хотя было видно, что ему не нужен мой ответ.

Умственные способности этого чудовища явно не догоняют физического развития. Снисходительно посмотрев в его глаза, я кивнула, чувствуя, как внутри разгорается ярость.

Он усмехнулся. Эта усмешка была страшнее любого крика. В ней не было ни капли сочувствия, ни намёка на человечность.

— И работает он в Чикаго у Фрэнка Монтальдо, верно?

Я не знала, кто такой этот Монтальдо. Знала только, что отец работал бухгалтером у какого-то влиятельного человека.

И пока я пыталась переварить услышанное, мужчина продолжил, будто выносил приговор:

— Фрэнк Монтальдо – глава одной из крупнейших мафиозных семей Чикаго. А твой отец – его главный бухгалтер. Только вот мне непонятно, неужели ему не жалко отправлять ко мне свою дочь?

Последнее он произнес уже не глядя на меня, взяв в телефон в руки и что-то набирая.

Я оцепенела. Всё, что я знала о своей жизни, рассыпалось в прах. Я стала пешкой в какой-то чужой, опасной игре, в которую меня даже не посвятили. Или это просто кармически плохое стечение обстоятельств?

— Ты не выйдешь отсюда, пока я не разберусь, – холодно бросил он. – Мои люди будут следить за тобой. Не пытайся сбежать – это будет глупо и опасно.

Я хотела закричать, броситься на него, ударить, но по его лицу поняла: всё будет бесполезно. Этот человек не знает жалости. Я оказалась в ловушке – новой, ещё более страшной, чем та, из которой пыталась вырваться.

— Молчишь. Ну, так даже лучше, – отрезал он, вставая и уходя, будто я – просто пустое место.

Я осталась одна, окружённая чужими стенами, с ощущением, что моя жизнь теперь принадлежит этому чудовищу. И что бы ни случилось дальше, пути назад для меня уже нет.

Я ненавидела его. Ненавидела за холод, за власть, за то, что он лишил меня даже права на страх.

Глава 5. Время

Ава

— Ава Уиллис, за мной, – тот же верзила, что тащил меня в подвал, появился снова. Его голос был холодным и бесцветным, как автоматическая команда.

Обратно в подвал идти не хотелось, но и сил бороться с этим громилой у меня точно не было.

Я медленно поднялась с кресла, ноги казались ватными от усталости и холода, и пошла за ним, стараясь держаться прямо, хотя внутри всё сжималось от отвращения. За его широкой спиной я не видела ничего, только чувствовала, как с каждым шагом мы удаляемся от привычных коридоров – будто углубляемся в сердце этого пустого дома.

— Пришли, – вдруг остановился охранник, развернувшись ко мне, как глухая стена.

Он приложил электронную карту к замку, и дверь с тихим жужжанием открылась. Я не знала, стоит ли радоваться такому подарку, поэтому старалась сохранять равнодушное выражение лица, хотя внутри всё дрожало от облегчения и тревоги.

— В этой комнате есть всё необходимое, – сухо сообщил он. – Еду будут приносить по расписанию. На окнах решётки, видеонаблюдение везде, кроме ванной. Охрана – в соседней комнате. Не советую пытаться сбежать. Одно неверное движение – и ты вернёшься в подвал.

Я молча слушала, не перебивая, и только украдкой заглядывала в комнату. Там была кровать – настоящая, с чистым бельём. На секунду мне захотелось просто упасть и не вставать. Но я не позволила себе показать облегчение. Всё ещё могла быть ловушка.

— Всё понятно? – спросил он, не отводя взгляда.

Я кивнула, стараясь не выдать ни страха, ни облегчения.

Когда дверь за мной закрылась и щёлкнул замок, я подошла к кровати и села, медленно, осторожно, как будто она могла исчезнуть.

Впервые за долгое время я позволила себе выдохнуть.

Чистое бельё пахло стиральным порошком и чем-то нейтральным, новым. Это был аромат, который не пах смертью, страхом или плесенью. Я провела ладонью по простыням, и в горле застрял ком. Хотелось разрыдаться, но я сдержалась. Я всё ещё была пленницей. Просто клетка изменилась.

С огромным усилием я оторвалась от кровати и пошла в душ. Мне было противно ощущать себя в таком грязном виде, казалось, что срочно необходимо смыть сырость подвала с себя.

В ванной было все прилично: белые халаты лежали аккуратно на полочке, полотенца – развешены по крючкам, новые гигиенические принадлежности ждали на столешнице раковины. Как в отеле.

Охранник говорил, что камер нет, но я всё равно полезла в душ в одежде, и только за закрытой дверью позволила себе скинуть её. Горячая вода ударила в плечи, стекала по спине, по ногам, и я задохнулась от почти животного облегчения. Я стояла под струями, пока кожа не покраснела. Как будто можно было смыть то, что происходило в подвале. Но внутри всё равно осталось ощущение пыли, холода, сломанных граней.

Когда я вышла из ванной, мне казалось, что я готова вырубиться в ту же секунду. Волосы были ещё мокрые, тело обёрнутое в халат. Но нос учуял запах еды. На столе меня ждал поднос с супом, сэндвичем и бутылкой воды. Я не ела долго и от вида еды почему-то меня начало тошнить. Выпив немного воды из бутылки, я поплелась к кровати.

Глаза закрылись сами собой. И впервые за эти нервные часы я провалилась в настоящий, тёмный, вязкий сон – без тревог, без образов. Сон, где я снова была просто девочкой, которую никто не преследует. И которую никто не хочет запереть.

***

Прошел день. Бесконечный, выжимающих душу день, с тех пор как меня поселили в эту стерильную комнату. С первого взгляда – идеальное убежище. Белоснежные простыни, ни пылинки, ни звука, каждая вещь – на своём месте, как будто кто-то фанатично стремился к порядку. Но за этим порядком таилась пугающая безжизненность. Эта тишина – не мирная, нет. Она была мертвой. Зловещей. Она гудела в ушах, как после взрыва. Давила. Душила.

Это была не комната. Это была клетка. Красивая, ухоженная, дорогая, но всё равно клетка. А я – трофей, заключённая, которую спрятали за стеклянной витриной.

Временами дверь бесшумно приоткрывалась, и охранник вносил поднос с едой. Он никогда не смотрел мне в глаза. Никогда не произносил ни слова. Просто ставил поднос и исчезал. Словно я – не человек, а эксперимент в лаборатории. Я ела автоматически, лишь бы не упасть в обморок от голода. Еда была вкусной. Даже слишком. Почти оскорбительно вкусной – как будто кто-то специально хотел стереть границу между тюремным режимом и заботой.

Само время изменилось, стекало каплями. Не тянулось, а вытекало, вымывая из меня всё. Ощущения. Воспоминания. Саму суть меня. Я ловила себя на том, что смотрю в окно не потому, что хочу сбежать, а чтобы убедиться, что время ещё существует. Что мир за этими стеклопакетами не замер.

На следующий день я начала разваливаться. Буквально. Голова налилась свинцом, в теле будто вспыхивали крошечные пожары, каждое движение отзывалось ломотой в костях. Температура росла, как предчувствие неотвратимой беды.

Я пролежала в тишине, пытаясь снова уснуть. Где-то за камерой кто-то смотрел на то, как я умираю. Меня просто не существовало. Или, наоборот, я существовала только в рамках этого беззвучного, контролируемого ада.

Когда наступил вечер, мир вокруг начал плавиться. Я лежала на кровати, дрожащая, мокрая от пота, с прерывистым дыханием и болью, пронзающей грудь. Мне казалось, что я уже не здесь. Не в теле. Я блуждала где-то между сном и реальностью, хваталась за образы из прошлого.

Я вспомнила маму.

Как она сидела у моей кровати, гладила, клала мокрое полотенце на мой лоб. Её забота, тёплое, родное лицо. Её запах – ваниль и кофе. Она шептала, что всё пройдёт, всё будет хорошо. И мне верилось.

Я прижалась лбом к подушке и впервые за всё это время разрыдалась. Не от боли – от одиночества. От ужаса. От бессилия. Я рыдала тихо, сжав зубы, будто боялась, что кто-то услышит и это будет ещё одной слабостью.

А потом начался бред.

В какой-то момент мне показалось, будто дверь снова распахнулась. Громко и широко, как в кино. И тот, кто держал меня здесь – чудовище, мерзопакостная тварь – вдруг оказался на коленях рядом со мной. Он поднял меня на руки, почти нежно, и что-то кричал другим – зло, резко, срываясь. Я чувствовала его ладонь, тяжёлую, холодную на своей щеке. И тогда впервые мне стало по-настоящему страшно. Не за тело. За рассудок.

Глава 6. Договориться

Помимо этого чертовски нелепого появления дочки Уиллиса – девчонки, которую по логике вещей не должно было быть даже на горизонте – вокруг начали всплывать куда более явные сигналы: что-то начиналось. Что-то тёмное. Подспудное. И он не понимал что.

Прошёл всего один год с тех пор, как они с Мэйсоном вырвались из мясорубки той войны, где спусковым крючком стала его бывшая жена. Войны, которая длилась полтора года. Войны за свое место у руля, за Мэйсона, за бизнес. Всего год, как они смогли хотя бы притвориться, что живут спокойно. Выдохнуть.

Тогда они пережили ад, выжгли всех врагов до основания, прошли по лезвию между смертью и предательством. Но тишина, как и всегда, оказалась ложью.

И вот, снова появилась тень за спиной. Снова запах пороха в воздухе.

Хардин сидел в кожаном кресле в кабинете у своего друга, Мэйсона, в фамильном особняке Монтгомери. Он курил одну сигарету за другой, будто пытался задымить ту часть мозга, что снова и снова выдавала образ темноволосой пленницы. Шикарная, дерзкая, несломленная. Какого черта она делает в его голове?

Он запер её. Он думал, что вопрос решён. Но вместо облегчения в нём росло что-то другое. Тревога. Нет, ярость. Нет… хуже. Навязчивость.

На что она надеялась? Что выйдет из машины, похлопает ресницами и все забудется? Или что он в неё влюбится, как идиот? Хардин усмехнулся, зло, почти беззвучно. Она явно не понимала, с кем связалась.

— Чёрт подери! – выругался Мэйсон, врезав кулаком по столу. – Почему ты не сказал, что склад в Чикаго закрыли на проверку?

Хардин едва заметно шевельнулся, как будто звук прорвал его кокон мыслей. Он медленно выдохнул дым, глаза по-прежнему смотрели в никуда.

— Придраться там не к чему. Всё чисто. – Его голос был ровный, ледяной.

Но внутри всё клокотало. Он знал, чьих это рук дело. Монтальдо. И эту девку, эту слишком эффектную, слишком уверенную в себе куклу, он тоже подослал. Слишком идеально всё совпало.

— Я не об этом, – Мэйсон подошёл ближе, наклонился сверля друга взглядом. – Почему они вообще оживились? Мы сожгли всё дотла два года назад. Тогда в Чикаго все попрятались в норы. А теперь вдруг снова эти движение. Почему?

Хардин не ответил сразу. Воспоминания вспыхнули внутри, как старая киноплёнка, покрытая пеплом. Он не забыл. Он просто не рассказывал. Тогда он узнал, что Мэйсона собираются убрать. Его лучшего друга. И он не дал врагам шанса – раздавил их всех, без пощады, без слов. Власть быстро сменилась. Монтальдо поднялся. И они заключили твёрдый мир.

Но сейчас? Сейчас всё снова пахло предательством.

— Время покажет, – бросил Хардин глухо, затушив сигарету.

— А ты подозрительно спокоен, – прищурился Мэйсон. – Знаешь, что меня реально бесит?

— Понятия не имею, что у тебя в голове, – снова закурил Хардин, с ленивой жестокостью во взгляде.

— Почему охрана Монтальдо ищет дочку его бухгалтера по всей округе. Это наша территория, Адриан. Если его шавки тут появятся, то начнётся война.

Хардин выдохнул дым, прикрыв глаза. И медленно, очень медленно сказал:

— Искать её не нужно. Она сидит в подвале моего лесного дома.

— Повтори.

— Ты плохо слышишь, Мэйсон?

— Ты… – Мэйсон резко отступил назад, как будто услышал признание в убийстве. – Ты посадил её в подвал?

Хардин пожал плечами, как будто речь шла о том, что он забыл выключить свет. Он рассказал, как она появилась. Случайно. В тот же день, как накрыли его склады. Он не верил в совпадения. Никогда. И не начинал сейчас.

Мэйсон взбесился. Он орал, требовал. Требовал отпустить её, перевезти, допросить, перевести к себе, хотя бы убедиться, что она не сдохнет от холода.

— Хардин! – в его голосе дрожала злость. – У неё должна быть причина! Она что-то знает. И если она до сих пор молчит – значит, у неё есть яйца. Или страх больше, чем боль. Но ты должен поговорить с ней. Сейчас.

Хардин сжал зубы. Боль резала его изнутри, напоминая о прошлом. О Селене. О том, как он тогда ошибся. Как разбил сердце девочке, которая верила ему.

— Ладно, – процедил он сквозь зубы. – Поговорю. Но Мэйсон… я уверен, она – не просто дочка бухгалтера. Она – сигнал. Угроза. Приманка. Я должен понять, стоит ли она вообще чего-то. Если нет – я обменяю её. Если да… тогда посмотрим.

— Смотри не опоздай, – жёстко бросил Мэйсон. – Она может стать твоим вторым кошмаром.

И Хардин остался один, глядя на гаснущий огонёк сигареты.

Может быть, Мэйсон был прав. Может, ему стоило просто допросить её. Или отпустить. Но что-то внутри не давало. Что-то, что он ненавидел в себе сильнее всего – жажда доминировать.

Проклятая женщина. Она ещё пожалеет, что влезла в эту игру.

***

Её привели в кабинет. Бледная кожа, неестественно выделяющаяся на фоне темных растрепанных волос и ярких голубых глаз. Синяки под глазами – не от ударов, а от бессонницы, холода, тревоги. Маленькая, почти хрупкая, но в ней было что-то непоколебимое. Взгляд. Прямой, отчаянно гордый. Как будто она отказывалась быть жертвой, даже находясь в самом пекле.

И это разрывало Хардина изнутри.

Он ждал страха, истерики, слёз. А увидел молчаливую стойкость. Как будто она знала, кто он, что он способен сделать, и всё равно держалась прямо. Это не было притворством – он чувствовал это нутром. И именно это бесило.

Она была слишком спокойной.

Слишком уверенной.

Слишком подозрительной.

Хардин сжал кулаки. В нём бушевали две силы: одна – та, что когда-то сделала его хищником, – рвалась доказать, что он не поддается манипуляциям. Другая – глухо и болезненно отзывалась при виде этой девчонки.

Он хотел верить, что всё это спектакль. Что она была кем-то подослана. Что это провокация.
Но почему тогда он чувствовал себя... виноватым?

— Молчишь. Ну так даже лучше, – голос сорвался, слишком резкий, будто маскируя то, что на самом деле ему хотелось опуститься на колени рядом с ней и извиниться.

Она не ответила. Только посмотрела на него. Спокойно. Без упрека. Но и без просьбы. Он снова ощутил, как это её молчание действует ему на нервы. Оно разъедало его, как яд. Она ничего не просила – и этим убивала сильнее, чем любыми обвинениями.

Глава 7. Рядом

Ава

Свет пробивался сквозь ресницы. Теплый, мягкий, он был неестественным для места, в котором я привыкла просыпаться в последние дни.

Над ухом раздражающе пищал какой-то прибор, а тело словно перестало быть моим – лёгкое, подвижное, и уже не ломающееся в ознобе.

Я открыла глаза.

Первая мысль – это не подвал. Вторая – я жива. И третья... он.

Он сидел рядом. На обычном деревянном стуле, спина напряжённо согнута. Его локти опирались на колени, а взгляд был опущен, словно он боялся встретиться со мной глазами. Или – не знал, как.

У него были тёмные круги под глазами, будто он не спал много часов. Лицо осунулось. Щетина покрывала подбородок и скулы, делая его старше, мрачнее. Одежда – небрежная, как будто накинута впопыхах. Но это было не главное.

Он был здесь.

— Как жаль, что я не умерла… – мой голос был хриплым, будто принадлежал чужому человеку.

Я попыталась приподняться, но тело всё-таки отозвалось тупой болью и слабостью. В моей руке торчала иголка от капельницы. Он мгновенно поднял голову, резко встал и шагнул к кровати. Бережно и аккуратно помог мне опереться на подушку.

— Не смей такое говорить, – его голос был другим. Не тем ледяным приказным тоном, к которому я привыкла. В нём было что-то почти… человеческое. – Врач сказал, что температура начала спадать, но тебе ещё нужен покой.

Я не знала, как на это реагировать. Хотелось чтобы это все были галлюцинации. Я ненавидела его.

— Не трогай меня, – прошипела я, закашливаясь. По ходу что-то не так было с моими легкими.

Он не сразу ответил. Только неуверенно кивнул. Неловко. И хоть в его взгляде мелькнуло что-то похожее на вину, я отрезала этот жест изнутри, как тупой нож по живому. Он мне не нужен. Мне не нужно его раскаяние. Мне нужно было не оказываться в этом доме. В этом кошмаре.

— Ты была без сознания. Врач сказал, что... – начал он, но я резко отвернулась к стене, чувствуя, как накатывает злость.

— Зачем ты вообще подошёл ко мне? – я боролась с позывами кашля, когда говорила. Но и молчать не могла. – Поиграть в доброго мучителя?

Он замер. На несколько секунд в комнате повисла тяжелая тишина. Даже машина не пищала – будто чувствовала, что её писк может спровоцировать взрыв.

— Это не так, – тихо сказал мужчина.

— О, правда? Я прекрасно понимаю, что ты держал меня взаперти, как собаку, без еды, без объяснений, с охраной, которая смотрела сквозь меня, как сквозь пустоту. Так что не смей делать вид, будто ты – заботливый. И свали хотя бы из моей палаты.

Я прерывалась и останавливалась, чтобы сделать вдох после каждого предложения. Кашляла. Но он не перебивал.

Он опустил взгляд, и я увидела, как его пальцы сжались в кулак. Отлично. Пусть чувствует. Хоть что-то.

— Ава, я не знал, что ты голодала. Я уже наказал охрану, – сказал он, будто это что-то исправляло.

Я посмотрела на него с такой ненавистью, что воздух между нами стал плотным, как стена. Всё, что во мне накопилось за эти дни – страх, отчаяние, унижение – вырвалось наружу, превращаясь в ледяную ярость. Пусть он видит. Пусть запомнит.

— Лучше бы ты вообще не знал моего имени, – прошептала я, отворачиваясь к стене. – И не пытался делать вид, будто тебе не всё равно.

Я не хотела видеть его лицо. Не хотела слышать его оправданий. Я просто хотела исчезнуть из этой больницы, из его жизни. Вернуться в тот день и принять другое решение.

Он не ушёл. Я ждала, что он исчезнет, растворится, даст мне наконец выдохнуть – но это чудовище остался.

Пока моя температура гуляла то вверх, то вниз, все эти три дня подряд мужчина был в моей палате, как тень, как стражник, как проклятие. Он почти не говорил, только иногда тихо спрашивал, не нужно ли мне воды или поправить подушку. Я игнорировала его, смотрела сквозь него, как сквозь стекло, но он не уходил.

Он спал в неудобном кресле у стены, иногда клал голову на сложенные руки, иногда вытягивал ноги и засыпал сидя, будто боялся позволить себе расслабиться. Я слышала, как он ворочается по ночам, как вздыхает. Большую часть ночей он не спал, работал на ноутбуке.

Все его движения были осторожными, почти бесшумными, но я всё равно чувствовала его присутствие, даже когда он молчал.

Я не могла понять, зачем он это делает. Было ли это раскаяние? Проверка? Или просто привычка держать всё под своим надзором?

Иногда я ловила себя на том, что слежу за ним украдкой, через полуприкрытые веки, пытаясь угадать, что у него на уме. Но его лицо оставалось непроницаемым, а глаза – усталыми, как у человека, который слишком давно не спал.

Врачи приходили часто. Они были вежливы, профессиональны, но в их голосах сквозила осторожность. Я понимала: они знают, кто он такой. Знают, что лучше не задавать лишних вопросов. Они говорили, что температура спадает, что анализы улучшаются, что скоро меня можно будет выписать.

Я слушала их, но не верила до конца. Казалось, что болезнь – это единственное, что защищает меня от возвращения в реальность, где я снова стану пленницей.

Иногда, когда он думал, что я сплю, я слышала, как он разговаривает по телефону. Его голос становился жёстким, коротким, как выстрел. Он отдавал приказы, требовал отчётов, ругал кого-то за халатность. Но стоило мне пошевелиться или открыть глаза, как он тут же замолкал, снова становился молчаливым и сдержанным.

Однажды я услышала его разговор с охранником. Они шептались в коридоре, но обрывки фраз все равно доносились до меня.

«Передай Фрэнку, что я привезу её, когда она полностью выздоровеет. Это может занять ещё неделю, но в таком состоянии я её не отдам.»

«Мистер Хардин, вы же знаете, как мистер Монтгомери к этому относится. Он просит вас отправить девушку в Чикаго. Иначе это будет слишком дорого.»

«Значит я заплачу.»

Смысл слов я не понимала. Кому меня должны были отдать и кто такой Монтгомери? Единственного Монтгомери, которого я знала – это Мэйсон Монтгомери, миллиардер, владелец нефтехимического бизнеса в нашем регионе, но вряд ли речь шла о нем. Может этот мужчина был охранником Монтгомери и они меня с кем-то перепутали?

Глава 8. Загладить вину

Ава

Я проспала больше двенадцати часов подряд. Несколько раз, просыпаясь, я ощущала чье-то присутствие в моей комнате, но сил полностью открыть глаза не было.

Только ближе к обеду следующего дня мне удалось заставить себя встать. Возле кровати на кресле была аккуратно разложена разная одежда, все было выглажено, а белье было упаковано в прозрачные пакеты из химчистки. Это означало лишь то, что оно было новое, но уже выстирано. Уровень заботы в этом жесте искрился и зашкаливал. Заставлял меня плотно сводить скулы и ненавидеть хозяина этого дома ещё сильнее.

Я приняла душ, медленно, будто смывая с себя остатки больницы и лихорадки. В ванной обнаружила женскую косметику, фен, аксессуары для волос, новые гигиенические принадлежности – всё, что может понадобиться женщине, оказавшейся в чужом доме. Этот жест был слишком продуманным, слишком личным. Я не знала, как к этому относиться, учитывая накопившийся уровень неприязни к этому мужчине.

Он распорядился делать «правильные» вещи, но не вовремя, особенно если принять во внимание тот факт, что меня вот-вот должны были «вернуть».

Меня не тянуло сразу спускаться вниз, несмотря на то, что мой желудок сигнализировал о голоде.

Я решила исследовать этаж. Оказалось, это был второй этаж особняка: несколько спален, небольшая гостиная, всё выполнено в бесконечной роскоши, содержится в идеальном порядке. Ничего, что могло бы зацепить моё внимание, кроме ощущения богатства, к которому я не привыкла.

Лестница уходила выше, в неизвестность, и я поднялась туда, ведомая странным любопытством. Третий этаж оказался почти полностью отдан под библиотеку. Мансардные окна заливали комнату мягким светом, придавая этому месту особую атмосферу. Здесь было тихо, словно время замедлялось, а воздух был наполнен ароматом старых книг и чего-то неуловимо родного.

Я медленно прошлась вдоль полок, разглядывая книги, фотографии, награды. На многих снимках был он – в разном возрасте: мальчик, подросток, молодой мужчина. На некоторых фото рядом с ним были парень примерно его возраста и девочка-подросток. Семья? Друзья? Я не знала, но эти лица казались удивительно живыми, настоящими – в отличие от самого хозяина дома.

Особенно меня зацепили детские медали и грамоты, где стояло его имя: Адриан Хардин. Это имя было знакомо, словно я уже слышала его когда-то, но память упрямо не хотела подбрасывать ассоциаций. Может, из новостей? Может, из разговоров? Или просто потому, что оно звучало слишком уверенно, слишком властно.

Я стояла, вглядываясь в одну из фотографий, когда вдруг услышала за спиной лёгкий шорох. Сердце подпрыгнуло к горлу, я резко обернулась.

Он стоял у стены, сложив руки на груди, и смотрел на меня пристально, с каким-то странным выражением – то ли удивлением, то ли одобрением, то ли едва заметной усталостью.

— Привет, – тихо сказал он.

Я почувствовала, как внутри всё сжалось от неожиданности, от неловкости, от целого вихря эмоций, с которыми я никак не могла справиться. Я не знала, что сказать. Я не знала, как себя вести. Я просто стояла, сжимая в руках чужую фотографию, и впервые за долгое время ощущала себя не пленницей, а кем-то, кто случайно оказался на чужой территории.

— Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, не делая ни шага ко мне.

Я кивнула, стараясь не выдать дрожь и не показать, как напряжённо слежу за каждым его движением.

— Ты… Адриан Хардин, – медленно произнесла я, будто пробуя это имя на вкус. – Где я могла о тебе… слышать? – Я запнулась, не зная, что именно спрашивать, и почему мне так важно получить ответ.

Он кивнул в ответ, всё так же спокойно и сдержанно, словно это был обычный разговор между знакомыми. В его глазах мелькнула тень улыбки – почти неуловимая, но настоящая. На миг мне показалось, что он стал чуть мягче, будто этот вопрос для него что-то прояснил.

— Возможно, в новостях, – наконец ответил он, чуть склонив голову набок. – Или… в чьих-то разговорах. Моё имя часто всплывает в тех кругах, где лучше не бывать случайным людям.

Он замолчал, давая мне время переварить сказанное. Его слова были одновременно и правдой, и угрозой – холодной, спокойной, как будто он просто констатировал факт. Я почувствовала, как внутри всё сжалось: вот он, настоящий Адриан Хардин, человек, с которым не стоит шутить.

— Ясно, – бросила я, стараясь оборвать разговор, будто сама могла вырезать его присутствие из этой комнаты. Я хотела, чтобы он ушёл. Чтобы этот чужой, опасный мужчина исчез из моего пространства, из моих мыслей, из моего настоящего.

— Ты голодная. Пойдём, я провожу тебя на кухню и познакомлю с миссис Манал. Она здесь главная по еде и порядку, – предложил он, словно между нами не было ни подвала, ни боли, ни страха. Будто мы старые друзья, а не жертва и её мучитель.

Я смотрела на него, не веря, что он может так легко говорить о бытовых вещах, будто ничего не случилось.

— Не стоит. Я буду благодарна, если мне принесут еду в комнату, – отрезала я, и голос мой прозвучал жёстко, грубо, но иначе я не могла. Я отвернулась к стеллажу с книгами, вернула на место рамку с фотографией, чтобы не видеть его лица. Не видеть эту странную смесь усталости и вины в его глазах.

— Когда меня отвезут к отцу? – спросила я, не оборачиваясь.

Он не ответил сразу. Я почувствовала, как напряжение в комнате нарастает, а молчание затягивается.

— От кого ты бежала, когда села ко мне в машину? – его голос стал резче, холоднее, и я вздрогнула, словно он ударил меня словом.

— Это не твоё дело. Главное, что я хотела попасть к отцу, – бросила я, сжав кулаки, чтобы не закричать.

— Он не твой родной отец, – тихо сказал он.

Эта фраза пронзила меня, как игла. Я с трудом сглотнула, чтобы не дать волю слезам. Этот человек изучил мою биографию.

— И что? Он единственный отец, который у меня есть. Некоторые мужчины способны любить чужих детей, как родных, – прошептала я, чувствуя, как в горле застревает ком обиды.

Глава 9. Не шутила

Ава

Я видела, что Хардин собирался ответить. И сам факт того, что он смотрел на меня спокойно, и даже тепло, меня жутко пугал.

— Хорошо. Я согласен.

Пауза.

К сожалению, я не увидела ужаса в его глазах, только покорность и желание исправить ситуацию. И это было... пугающе.

— Но ты всё это время будешь здесь, в этом доме. Под охраной.

Хардин был настроен серьёзно, он прекрасно осозновал на что идёт. И я бы с удовольствием посмотрела на него, гниющего в подвале, но его кабальные условия, провести ещё пять дней в этом доме, меня абсолютно не устраивали.

В глубине души так и хотелось выплюнуть: «Подавись своим «согласен», мерзавец!»

— Я пошутила, – отвернувшись к стеллажу, сказала медленно и задумчиво. Я делала вид, будто рассматривала корешки книг, стоящих на полке, но на самом деле даже не могла сфокусировать на них свой взгляд.

Мой голос звучал спокойно, почти безразлично. И только внутри всё кипело.

Молчание между нами затянулось, и от этого злость на Хардина только усилилась. Если бы я была чайником, то кипящая вода уже сорвала бы крышку и залила бы всю столешницу.

— Нет, – наконец тихо сказал он. – Не шутила.

Я медленно повернулась. Слова прозвучали слишком уверенно. И неожиданно.

Его лицо всё так же выражало непонятные мне эмоции. Он был собран и напряжен, будто сейчас держал под контролем не только себя, но и весь мир. Однако глаза выдавали его усталость.

— Послушай, – я почти прошипела, – мне плевать на тебя и твои правила. Я хочу одного – оказаться в Чикаго. Рядом с отцом. И чтобы это, – я обвела рукой комнату по воздуху, – закончилось. Как можно скорее.

Он опустил взгляд. Я заметила, как сжал челюсть, как медленно втянул воздух.

Его реакция меня дезориентировала, вызывала когнитивный диссонанс. Какого черта от пыхтит и пытается удержать меня?!

— Мне не нужны ни твои оправдания, ни забота, ни, тем более, охрана.

— Я не оправдываюсь, – сказал он. – Но ты появилась внезапно и слишком вовремя для того, чтобы причинить вред. Прости, Ава, но было катастрофически много совпадений.

— Ну конечно, – буркнула я, делая шаг к креслу.

Он ничего не сказал. Просто смотрел. И это бесило ещё больше. Я медленно опустилась и положила руки на мягкие подлокотники.

— Совпадения… Это же удобней, чем признать, что ты поступил, как мерзавец.

Он не ответил. Только смотрел. Этот взгляд медленно сводил с ума.

Я провела ногтями по подлокотникам, пытаясь взбесить его противным звуком. Но он неподвижно стоял напротив, будто боясь пошелевиться.

— Я мог бы поступить иначе. Но прошлого не вернуть. И мои извинения для тебя ничего не изменят.

Хардин улыбнулся. И эта искренняя улыбка взбесила меня сильнее.

Делая осторожные короткие шаги, он подошёл к моему креслу, медленно, будто боялся, что резкое движение только спровоцирует бурю. Он опустился на корточки, и я невольно напряглась. Мы были слишком близко. Слишком невыносимо рядом. Его взгляд поднимался к моему, медленно, будто пытался прочитать, не спеша, каждую строчку моей злости.

— Я не буду оправдываться, – сказал он глухо. – Но мне важно, чтобы ты знала: я больше не позволю никому тебя обидеть.

Я хотела оттолкнуть его. Хотела закричать, чтобы он исчез, испарился, сгорел в своём же пекле из ошибок. Но он просто протянул руку и осторожно коснулся моих пальцев. Лёгкий, почти невесомый контакт. Его кожа была тёплой, и от этого я вдруг осознала, насколько мои руки холодны.

— Ты дрожишь, – прошептал он и, не дожидаясь разрешения, осторожно накрыл мою ладонь своей. – Пойдём. Пора поесть.

— Я не голодна, – выдохнула я, стараясь выдернуть руку, но он удержал. Нежно, как будто боялся потерять.

— А я не буду заставлять. Просто хочу показать, где кухня.

Хардин встал. Я думала, он отпустит. Но вместо этого он потянул меня за руку и легко, будто я ничего не весила, поднял на руки.

— Эй! – Я попыталась вырваться, но тело всё ещё было слабым после болезни. – Опусти меня, немедленно!

— Тихо, – сказал он спокойно. – Впереди лестница. Упадём вместе, тогда никто из нас не выживет из-за твоего упрямства.

Я не ответила. Только прикусила щёку изнутри, чтобы не выдать себя стуком зубов. Мои дрожащие пальцы всё-таки цеплялись за его футболку. Проклятое тело.

Он нёс меня с осторожностью, как нечто ценное, и это бесило. Ещё больше бесило то, что мне было... тепло. И что пахло от него табаком и мятой. И что сердце, как обезумевшее, отбивало ритм.

Мы спустились по лестнице, и он, не говоря ни слова, пересёк просторный коридор. Остановился у массивной двери.

— Миссис Манал, – позвал он.

Женщина лет шестидесяти появилась из-за угла. Сдержанная, аккуратная, с теплотой в глазах и профессиональной стойкостью.

— Это Ава. – Его голос звучал иначе, чем обычно – мягко. – Она будет жить здесь. Помоги ей освоиться. Накорми, пожалуйста. Что-нибудь лёгкое.

Миссис Манал понимающе кивнула, перевела на меня взгляд, такой… нормальный. Как будто я не пленница, не подозреваемая. Просто гость.

— Поставь меня, Хардин. Я могу сама. И это неприлично. – Голос мой прозвучал чуть тише, чем я хотела.

Он медленно опустил меня на ноги, всё ещё удерживая под локоть, пока я не обрела равновесие.

— Я знаю, что ты хочешь уехать, – сказал он тихо, отводя взгляд в сторону. – Но если бы это зависело только от меня, ты бы уже была в Чикаго. Поверь мне.

Я молча кивнула, отвернулась. Я не верила. И не простила. И никогда не забуду. Но впервые за всё это время мне не хотелось кричать.

Миссис Манал жестом пригласила меня пройти. А он остался на месте. Смотрел мне вслед. Молчал. Но я чувствовала – он не ушёл. Он стоял там, за моей спиной, как проклятая тень. Как мужчина, который по каким-то причинам не хочет отпускать.

Глава 10. Причина

Как бы это не казалось странным для самого Хардина, но он не отходил от кровати Авы ни на шаг. Врачи, персонал больницы даже охранники – все боялись одного его взгляда.

Адриан Хардин понимал, что если эта девочка не отправится в Чикаго к своему отцу в кратчайшие сроки, то между ним и Монтальдо начнется большая война. И именно он будет в этом виноват.

Его служба безопасности уже добыла всё, что можно, на Аву и семью Уиллисов.

Пока она боролась с лихорадкой в больничной палате, Хардин читал её посты в социальных сетях, рассматривал фотографии, изучал комментарии, дополнительные доклады.

Все факты о ней, казалось, складывались в логичную цепочку, прицепиться было не к чему. Ава училась на первом курсе университета, где работал профессор Левин. Но учебный год закончился, экзамены были сданы – вполне закономерно, что она собиралась на каникулы к отцу. Но что-то не сходилось.

Отсутствие чемодана, спешка, неподдельный страх в глазах. Тогда, в его машине, она упоминала брата. Этот след требовал дополнительной проверки, потому что её брат, Норд Уиллис – молодой, но уже известный помощник одного из сенаторов. И Хардин лично знал, что сенатор связан с коррупционными схемами, шантажом и отмыванием денег. Его имя часто всплывало в расследованиях, но до сих пор сенатору удавалось избегать обвинений.

Каждую ночь Адриан проводил в больнице, контролируя пикающие приборы получше врачей. Хардин не спал, не мог уснуть. В голове постоянно крутились её слова, её глаза, её дрожащий голос в тот чёртов день, когда она подсела к нему в авто. Ава лишила его сна и ломала логику, а больше всего в жизни Хардин ненавидел упускать детали, видеть картинку частями.

Он злился на себя за слабость, за то, что позволил ей проникнуть так глубоко под кожу. Он, Адриан Хардин, привыкший держать под контролем всё и всех, теперь не мог совладать с собственными ощущениями никчемности и беспомощности.

Этой ночью, когда коридоры больницы погрузились в тишину, он снял с зарядки её телефон, доставленный охраной, и разблокировал его, поднеся к лицу, бесконечно радуясь этой современной функции.

Вернувшись в кресло, Хардин начал изучать содержимое её телефона. Фотографии стали первыми. Было много материалов по учебе, фото конспектов, некоторые снимки с подругами и друзьями. Всех предстояло проверить.

Затем он увидел сообщения, и мир перед глазами запрыгал красными пятнами. Он листал ленту и закипал от злости, ощущая, что вот он, долгожданный ключ. И наконец, убеждаясь окончательно, как сильно он ошибся.

Норд:

«Тебе конец, Ава!»

Норд:

«Думаешь сбежать от меня? Не выйдет, я достану тебя из-под земли.»

Норд:

«И где же ты? Прячешься?»

Норд:

«Я подожду возле университета. Сегодня ты дашь мне, Ава.»

Ава:

«После теста у меня ещё класс. Встретимся вечером дома.»

Норд:

«Напиши, как закончишь тест, мелкая. Я заберу тебя».

В ту ночь Хардин не просто проклинал себя – он горел заживо в собственном аду. Не угрызения совести, а огонь, необузданный, всепожирающий, поднимался изнутри и рвался наружу, как зверь из клетки. Он чувствовал, как каждый нерв натянут до предела, как ярость кипит под кожей и требует выхода.

Он не мог сидеть спокойно. Он не мог думать. Всё внутри него горело, сжигало изнутри, требовало выхода. А лучше – крови этого Норда.

***

Хардин на время вернулся домой. Нужно было провести несколько встреч и придумать что делать с Нордом Уиллисом и Авой. Теперь отдавать девочку в руки этого ублюдка он не собирался. Одна мысль о том, что сводный брат принуждал Аву к сексу вызывала в нём ярость. Хардин больше не имел права на ошибки. Но и раскрывать свои мотивы он не должен был.

Кто Ава ему? По их законам, он обязан избавиться от проблемы в кратчайшие сроки и не допустить влияния на свой бизнес. Но почему-то с ней он так поступить не мог.

Позже, в его кабинете, где тускло горела лампа, а пепельница была завалена сигаретными окурками, Хардин обсуждал с Фрэнком Монтальдо войну, которую начали вести на их территории посторонние лица. Они пытались выяснить с чьей стороны появились эти угрозы, и называть их телефонный разговор «переговорами» было бы слишком дипломатично. Обвинения сыпались с обеих сторон, но факты подтверждали, что работал кто-то посторонний.

— Ты всё ещё должен вернуть Аву, – вдруг сказал Фрэнк сухо. – Как только вы закончите свои… игры. Её отец сходит с ума, а мне нужен его кристально чистый ум сейчас, как никогда.

— Нет. – Ответ Хардина прозвучал тихо, но в нём читалось стальное «никогда».

Фрэнк пропыхтел в трубку.

— Хардин. Она не твоя женщина, не твоя проблема. Зачем тебе это?

Хардин выждал паузу, затянулся, встал, подошёл к окну. Он думал, как выиграть время.

— Ты прав. Она не моя женщина. Но она появилась в моей жизни в тот момент, когда каким-то образом весь трэш пополз к моей двери.

— Ты думаешь, её кто-то подослал? Адриан, это бред. Никто не сунется к ней, зная, что Уиллис работает на меня.

Никто. Кроме Норда Уиллиса.

— Я думаю, она могла быть пешкой. Но теперь она моя ответственность. И если ты хочешь сохранить нейтралитет – не лезь.

— А если я решу, что всё-таки ты охренел? Верни девочку!

Монтальдо повысил голос. Хардин сделал очередную затяжку. Его глаза были льдом. Следовало выяснить, знает ли её отец…

— Я сказал – нет. Пусть Уиллис приезжает увидеться с ней, когда её выпишут. Я ему объясню почему безопасней ей будет тут.

Фрэнк молчал несколько секунд. Потом тяжело выдохнул.

— Хардин, ты отдашь её Стивену. Или мы заговорим иначе.

— Я решу сам, когда и что отдать.

***

Хардин не помнил, в какой именно момент всё окончательно сорвалось с катушек. Возможно, в ту секунду, когда он увидел Аву, обвешанную в проводах и капельницах. Или после того, как узнал её мотивы. Или ещё раньше, в тот чертов день, когда стоило сразу во всём разобраться, а не полагаться на стандартные решения.

Глава 11. Решение

Хардин оставил Аву на кухне, собираясь уйти поработать, когда взгляд зацепился за машину, припаркованную у ворот гаража.

Монтгомери. Конечно, только Мэйсону могло прийти в голову заявиться без предупреждения. Вступать в долгие объяснения с ним не хотелось, но и выгонять старого друга Хардин не собирался. Мэйсон был тем человеком, которому он доверял, несмотря ни на что. Точнее, несмотря на всё.

Мэйсон ворвался в дом, как торнадо – быстрый, шумный, с глазами, в которых отражался целый список вопросов, каждый из которых мог стать причиной войны.

— Ты с ума сошёл, Адриан? – рявкнул он, хлопнув дверью так, что по коридору прокатилось эхо. – Где она? Я хочу с ней поговорить.

Хардин не ответил. Он просто схватил Мэйсона за рукав, развернул и повёл в кабинет, захлопнув за собой дверь и повернув ключ в замке. Здесь, за толстыми стенами, можно было позволить себе быть честнее, чем где бы то ни было.

— Сядь, – коротко бросил он, голосом, в котором сталь смешалась с усталостью.

— Слушай, я не собираюсь играть в шпионов, – Мэйсон встал у стены, засунув руки в карманы. – Я просто хочу избежать войны. Или хотя бы понимать, во что ты нас всех втянул.

— Ты увидишь её, когда я скажу. Она не игрушка. Не информатор. И точно не вещь для обмена, – голос Хардина был ровным, но в нём сквозила усталость, которую он не мог больше скрывать.

Мэйсон внимательно посмотрел ему в глаза, будто пытался разглядеть там нечто большее, чем просто ответ. Он присвистнул, медленно подошёл к массивному чёрному дивану и с ленивой усмешкой опустился, положив одну руку на деревянный подлокотник.

— Уууу… Да ты влип, – протянул он, не отрывая взгляда от друга. Его усмешка была хитрой, но в ней читалась тревога за друга.

Мэйсон стукнул пальцами по подлокотнику, словно отбивая ритм грядущих перемен.

Хардин устало опустился в кресло напротив, сцепив пальцы в замок. Его обычно непроницаемое лицо теперь выдавало напряжение и внутреннюю борьбу. Он чувствовал, как всё, что он строил годами, может рухнуть в один миг – из-за неё, из-за себя, из-за того, что затеял эту запретную игру.

— Я знаю, – тихо признал он, и в этом признании было больше боли, чем Мэйсон когда-либо слышал от него прежде.

В доме воцарилась тишина. Где-то за стенами кабинета, в коридорах, на лестнице, на кухне – двигалась она: злая, презирающая его, но такая живая, что это сводило с ума. Хардин вдруг понял, что он не сможет отдать её. Ни за какой склад. Ни за краткосрочный мир. Ни за всю свою чёртову империю.

— Отпусти Адель в Неаполь. С Авой. К отцу, – наконец выдохнул он, словно решаясь на нечто необратимое.

В этот момент Адриан чувствовал, как рушатся старые правила, и впервые за долгое время позволил себе быть честным – хотя бы перед другом и, конечно, перед собой.

Мэйсон на секунду замер. В его глазах промелькнула целая буря – страх, злость, отчаяние, готовность защищать до последнего вздоха. Всё это вспыхнуло и исчезло, оставив после себя только холодную решимость.

— Нет, – отрезал он резко, будто отрубал лишние варианты одним ударом.

— Мэйсон, – голос Хардина стал ниже, почти угрожающе спокойным, – ты же понимаешь, что вне зависимости от того, как она оказалась в этом доме, надвигаются, если не война, то большие перемены. Ты же не хочешь подвергать Адель риску?

Монтгомери сжал челюсть так, что по скрежету зубов можно было четко услышать его гневные мысли. Хардин знал, куда бить. Мэйсон прошёл через ад, чтобы завоевать сердце Адель, и теперь, когда она ждала его ребёнка, он был готов разорвать любого, кто посмеет угрожать её безопасности.

— Извини, друг, – процедил Мэйсон, – но я скорее поселю её на вилле у ДеСантиса, чем у твоего отца. Там, в крайнем случае, моя сестра сможет присмотреть за Адель и не допустит, чтобы она оказалась втянута в наши с тобой дела.

ДеСантис. Имя, которое резануло по нервам, как лезвие. Хардин почувствовал, как внутри всё сжалось. Он никогда не держал зла на свою бывшую жену, сестру Мэйсона, но с ДеСантисом у него были особые счёты. Не потому что Селена выбрала его. Не потому что этот человек однажды чуть не убил Хардина. А потому что ДеСантис смог обвести его вокруг пальца в тот момент, когда казалось, что все тылы защищены, все стратегии просчитаны, ни одна деталь не упущена. Но стоило ДеСантису коснуться его жизни, как всё рухнуло, словно карточный домик.

Хардин знал: ДеСантис до сих пор его ненавидит. За попытку отобрать Селену. За то, что он, Адриан, когда-то считал это своим долгом перед семьёй Монтгомери. Теперь всё это осталось в прошлом, но горечь поражения не исчезла.

— Я тебя понял, – коротко бросил Хардин, сдерживая эмоции. – Тогда она полетит к отцу одна.

Мэйсон посмотрел на него долгим, изучающим взглядом. В его глазах читалось: он не верит, что друг способен на такой шаг, но знает – если Хардин что-то решил, переубедить его невозможно.

— Ты псих, – тихо бросил Мэйсон, качнув головой. – И, знаешь что, возможно она, как Селена, совершенно не нуждается в твоей помощи. Ты готов пройти этот путь ещё раз?

В комнате повисла тяжёлая тишина, наполненная невысказанными фразами, воспоминаниями и решимостью.

***

На следующий день Хардин изо всех сил избегал мест в доме, где могла появиться Ава. Не потому, что не хотел её видеть – наоборот. Он боялся, что если они столкнутся, если он снова встретит этот ледяной, отчуждённый взгляд, то не сможет сдержаться. Не сможет не поддаться искушению растопить этот лёд своим горячим, безрассудным поцелуем. Он знал: если позволит себе хотя бы раз прикоснуться к ней так, как хочет, то закопает себя окончательно. И её тоже. Ему казалось, что ещё есть шанс не утонуть в этом влечении, не дать чувствам взять верх над разумом.

Он пытался отвлечься работой, погружался в дела, которые обычно приносили ощущение контроля. Но мысли возвращались к ней снова и снова. Было очевидно: пока она здесь, под его крышей, он будет бороться – с собой, с прошлым, с этим невозможным, запретным чувством, которое росло с каждым днём, несмотря ни на что.

Глава 12. В Неаполь

Ава

На удивление, миссис Манал отзывалась о хозяине этого дома с таким теплом, будто говорила о любимом племяннике, который каждую субботу приносит ей тюльпаны. Слушать это было невыносимо. Меня начинало тошнить – возможно, от антибиотиков, которые вливали в меня целыми днями в больнице… но скорее всего – от её слов о самом Хардине.

Состояние моё оставляло желать лучшего. Силы возвращались медленно, и весь день я провела, как привидение: бродила из комнаты в гостиную, с гостиной – на кухню, просто чтобы не сидеть на месте.
Если быть честной, я искала его. Хотела снова встретиться с этим чертовым мужчиной, который держал меня в клетке под красивым фасадом, чтобы в очередной раз задать один-единственный вопрос: когда он меня отпустит?

Но он будто испарился.

Ни голосов, ни шагов, ни вестей о нём от миссис Манал. Хардин словно растворился в стенах этого дома. То ли избегал меня намеренно, то ли действительно исчез, занятый своими теневыми делами. От этой неопределённости я злилась ещё больше. Он имел наглость держать меня здесь, но даже не появлялся, чтобы объясниться.

В итоге я просидела остаток дня в библиотеке, застряв на одной исторической книге, которую даже не читала по-настоящему. Никакие слова не спасали от мыслей. А позже, измученная, я ушла спать – впервые за долгое время без тревоги, но и без смысла.
Это был один из самых пустых, бесполезных дней в моей жизни.

До следующего утра.

Я едва вошла на кухню, когда увидела его – как по заказу.

Хардин стоял у стола, спиной ко мне, в черной рубашке с закатанными рукавами. Он делал кофе в кофемашине. И словно знал, что я приду. Он повернулся, как будто почувствовал моё присутствие, и в этот момент кровь в очередной раз закипела в моих венах.

Его взгляд скользнул по мне – внимательный, быстрый, но с теми тёплыми нотками, которые я старательно игнорировала, – и зацепился за мою шею, за волосы, которые я не успела причесать. Слишком интимный взгляд. Слишком.

— Доброе утро, – сказал он хрипловато, будто не спал.

Я замерла. Мой язык буквально прирос к небу.

Доброе? С чего бы вдруг?

Но я всё же кивнула – коротко, отчуждённо. Старалась держать лицо каменным, будто между нами ничего не происходило. Будто не было его странных взглядов в больничной палате. Ни того, как он носил меня вчера на руках, явно боясь сжать сильнее, чем нужно.

Мысли путались, сердце билось слишком громко, как будто подсказывало мне: опасность рядом. Опасность, от которой бегут мурашки по коже. Я знала одно – мне нужно держаться от него подальше.

Потому что если он ещё хоть раз посмотрит на меня так – будто я важна, будто я что-то значу – мне будет трудно продолжать ненавидеть его. А я должна его ненавидеть.

— Будешь кофе? – спросил он мягко, и голос прозвучал как прикосновение.

Я резко помотала головой. Пить или есть из его рук? Никогда.

— Приготовить тебе тост? Омлет? – Голос его стал почти заботливым. Почти... домашним.

Меня перекосило. Я чуть не поперхнулась от злости.
Какой, чёрт тебя подери, тост?!

— Нет. – Мой голос был резким, как хлёст кожаного ремня. – Когда я поеду в Чикаго?

Он посмотрел на меня сквозь пар чашки, которую поднёс к губам. Прикрыв веки. Взвешенно. Он тянул время. Изучал меня. И от этого я чувствовала себя не просто раздражённой – уязвимой. Словно в этой кухне только он знал, куда всё это движется.

Я не выдержала – обошла столешницу и резко нажала кнопку чайника. Громкий щелчок разрядил тишину. Вчера миссис Манал показала мне, где лежит лимон и чёрный чай. После больницы организм отвергал кофе, но лимон... лимон я всё ещё могла вынести.

Он смотрел, как я двигаюсь. Я чувствовала этот взгляд всем телом – как будто его руки снова обвивали мою талию. Как будто он хотел подойти. Прикоснуться. Задержаться.

— Сегодня ты полетишь в Неаполь, – сказал он наконец. Голос стал твёрже. Холоднее. – На виллу к моему отцу.

Я застыла.

Что?

Вся кровь отхлынула от лица.

— Это… это что, шутка?

Он чуть качнул головой.

— Это решение.

Я медленно поставила пустую чашку, не сводя с него взгляда.

Внутри всё заклокотало.

— Я не хочу. Мне нужна свобода. Чикаго. Мой отец. Понял?

— Понял, – выдохнул он, и в его голосе мелькнуло что-то... почти болезненное. – Но ты полетишь в Неаполь.

Я хотела закричать.

Хотела разбить чашку, и лучше бы об его чертову голову.

Хотела закатить истерику, топать ногами, бить кулаками по его груди, где, как мне упорно казалось, билось холодное и расчётливое сердце.

Но я не сделала ничего. Потому что он стоял слишком близко. Потому что поставил свою чашку рядом с моей и развернулся ко мне всем телом – настолько близко, что между нами остался лишь воздух. Густой. Натянутый. Пропитанный электричеством.

Хардин немного наклонился, и мне показалось, ещё чуть-чуть, и он дотронется. К щекам. К шее. К тому месту на груди, где теперь грохотало сердце.

Я не могла запустить в него чашку. Не из страха перед ответом. А из страха, что он не ответит вообще. Просто примет удар. Или уйдёт.

Он смотрел на меня не как похититель. Не как мужчина, который удерживает. А как кто-то, кто держит в руках себя и не знает, как не разрушиться самому.

— Там красиво, – наконец сказал он. – В Неаполе. Вилла выходит прямо к морю. Тихий берег. Кипарисы. Чайки по утрам. Воздух другой – тёплый, солёный... дышать легче.

Я не ответила. Потому что если бы открыла рот – вылетела бы только злость.

— Мой отец… – продолжил он, и я заметила, как его лицо на мгновение изменилось. Суровость сменилась напряжённой нежностью. – Он строгий. Но справедливый. Он не причинит тебе вреда. Никто не причинит.

Он сделал шаг назад, будто возвращая нам обоим немного воздуха.

— Если тебе нужно что-то из вещей – скажи. Всё остальное уже будет там.

Он больше не смотрел в глаза. Развернулся и вышел, не дожидаясь ни благодарности, ни упрёков. Просто оставил меня – кипящую, дрожащую, одинокую – одну с его словами, тишиной и слишком сильной эмоцией, которую я не могла назвать.

Глава 13. Плохой исполнитель

Информация пришла за три часа до встречи.

Сенатор Хупер готовился нанести удар. Прямолинейность была не в его духе – он всегда действовал через посредников, мастерски выжидал, собирал компромат по крупицам, умел давить на нужные рычаги. А потом, когда жертва расслабится, выдернуть стул из-под ног.

На этот раз верёвку держал Норд Уиллис – правая рука сенатора, человек, которого в криминальном мире звали просто «Каскадёром» за его страсть к опасным, почти безумным ходам. И по иронии судьбы: именно этот человек оказался сводным братом Авы. Расправиться с никчёмным родственником было бы куда проще, чем с тем, кто держит руку на пульсе всей операции Хупера и уже положил глаз на долю в бизнесе Хардина.

Теперь ставки выросли. В этой игре не было места случайностям – каждый ход просчитывался на несколько шагов вперёд, а цена ошибки могла оказаться смертельной.

— Вот это удачная встреча получится, – усмехнулся Хардин, стоя перед зеркалом и застёгивая манжеты сорочки. Его движения были точны, почти ритуальны: он любил власть даже в мелочах. В отражении – холодный взгляд, стальная линия челюсти, ироничная полуулыбка. В этот момент он был не просто держащим власть мафиози – он был хищником, который готовится к охоте.

— Весь спектакль сразу, без репетиций, – пробормотал он, поправляя галстук. В его голосе звучала ледяная уверенность. Он знал, что сегодня будет не просто встреча. Сегодня решится, кто останется на плаву, а кто пойдёт на корм акулам. Хотя Хардин уже знал, кто уйдёт на дно – вопрос был только, как долго они будут барахтаться.

Он ждал их в своём ресторане, в закрытом зале, где стекло было непрозрачным с обеих сторон, а стены не пропускали ни одного звука. Никто не должен был слышать, как трескаются фасады чужих империй.

Именно сегодня сенатор решил передать Хардину финальные документы на одобрение запуска второй линии его завода по переработке нефтепродуктов, а также именно на сегодня Уиллис назначил встречу с дочерью. Совпадение?

Когда Стивен Уиллис и его сын вошли, Хардин уже знал всё. Или почти всё. Достаточно, чтобы сыграть на опережение. Он встретил их ледяным взглядом, в котором не было ни страха, ни сомнений – только расчет и презрение к тем, кто пытался играть против него.

— Мистер Хардин, – кивнул Стивен, сдержанно, но вежливо.

Норд не стал утруждать себя формальностями. Его взгляд был холоден, почти хищен, будто он пришёл забрать трофей, который считает своим.

Внутри Хардина закипала ярость, но снаружи он был спокоен, как ледяная вода. Он умел держать себя в руках – так учили в семье, так учил старик Монтгомери. Но сейчас, глядя на Норда, он едва сдерживал желание показать, кто здесь хозяин.

«Ты не заберёшь Аву и не отнимешь власть. Но, чёрт возьми, попробуй, если кишка не тонка», – подумал Хардин, скрывая усмешку.

— Рад встрече, – спокойно произнёс он. – Проходите.

Когда они сели, Хардин заговорил первым. Вкрадчиво, с той самой лёгкой небрежностью, что усыпляет бдительность. Его голос был мягким, но в нём сквозила угроза.

— Я так понял, вы беспокоитесь о девушке? Только по этой причине вы оба тут? Или вас привело что-то ещё?

— Она моя дочь, – резко бросил Стивен. – Её местоположение неизвестно. Вы последним были с ней на связи. Где она?

Хардин склонил голову, изучая Стивена. В глазах отца Авы мелькнуло что-то опасное – тень презрения и вызова. Хардин на секунду представил себя на его месте: кровь в жилах застыла от понимания того, что бы он сделал если ты так поступили с его дочерью.

— Это была случайность. Она оказалась не в том месте, не в то время. Я помог. Временно. Но ничего более.

Норд смотрел на него с неприкрытым презрением.

— Ты нас держишь за идиотов, Хардин? – прошипел он. – Мы знаем, что она была у тебя все это время, попала в больницу. И ты обязан её вернуть.

Обязан?

В глазах Хардина вспыхнула раскаленная сталь. Он чуть заметно усмехнулся, уголки губ дрогнули. В этот момент он был похож на волка, который готовится к прыжку.

Но уже вскоре он взял себя в руки, ему удалось совладать с этим чувством.

— Я ничего не обязан, – спокойно сказал он, но в голосе звучал холод, от которого мороз пробегал по коже. – Ава была в опасности. От кого она бежала? Думаю, вы догадываетесь.

Он бросил взгляд на Норда.

Легкий нажим.

Пауза.

Тишина, густая, как дым после выстрела.

Хардин умел ждать. Он умел давить одним только взглядом, и сейчас использовал это оружие в полной мере.

Норд не отводил от него злого взгляда, но молчал. Стивен, отец Авы, выглядел растерянным и уставшим. В его глазах мелькнуло то самое сомнение, которое Хардин ждал. Одна только мысль, что Стивен мог знать и поощрять подобное, заставляла Хардина мысленно прокручивать худшие сценарии для обоих.

— О чём вы? – напряжённо спросил Стивен, голос дрогнул.

— О том, что иногда угроза ближе, чем кажется, – тихо ответил Хардин, не сводя взгляда с Норда. Его голос был похож на скрежет ножа по стеклу.

Он медленно перевернул телефон, лежащий на столе экраном вниз, и показал Стивену скриншот переписки Авы с Нордом. В этот момент в комнате стало так тихо, что можно было услышать, как замирает дыхание каждого из них.

— И что бы ни рассказывали вам в окружении, Стивен, девочка бежала ко мне явно не ради шпионской миссии. Она бежала, потому что боялась.

Норд вскочил, в глазах полыхнуло бешенство. Хардин едва заметно напрягся, готовый к любому сценарию.

В этот момент в их небольшой зал вошел сенатор, Рик Хупер. Он был в хорошем настроении, как всегда с маской доброжелательности на лице, и в руках его была папка. Уиллисы не заметили его появления.

— Ты думаешь, тебе всё сойдёт с рук? Да я сотру тебя в порошок и… – прорычал Норд.

— Я думаю, – с нажимом перебил Хардин. В этот момент он поднялся, его фигура мгновенно приняла угрожающую позу, – что дела Авы тебя больше не касаются. А сенатор сделал слишком большую ставку. И очень плохо выбрал исполнителя.

Глава 14. Подальше

Не прошло и недели, как прилетела ответка. Причём сразу с нескольких сторон, и каждая – с особым размахом.

Сенатор Хупер действовал по-чиновничьи подло: проверки, приостановки, угрозы закрыть завод. Всё по бумажке, всё по закону, но с таким ядом, что хотелось выдрать ему язык с корнем.

А вот Норд Уиллис играл грязно и открыто. Поджоги, покушения, попытки вербовки людей Хардина – он не стеснялся ни методов, ни последствий. Всё это Адриан знал наизусть. Спасибо, Ноксу ДеСантису, хоть чему-то полезному научил. Если хочешь выжить – бей первым, не давай врагу ни секунды на раздумья.

Каждый день Хардин ждал удара. Он спал по четыре часа, ел на бегу, а в душе кипела ярость, которую он с трудом держал под контролем. Его люди работали на износ, но Адриан не жалел никого. Сейчас был тот самый момент, когда слабость стоила жизни. Он был готов к войне, но даже он не ожидал, насколько быстро она станет личной.

Через неделю Фрэнк Монтальдо вызвал его на срочную встречу. Место – нейтральная территория, где каждый шаг просматривался снайперами, а в воздухе пахло железом и страхом. Хардин ехал туда, готовый ко всему: к покушению, к подрыву машины, к предательству. Но то, что сказал Фрэнк, застало его врасплох.

— Вижу, у тебя серьезные проблемы... Ко мне обратился Норд Уиллис. Попросил помочь ему против тебя, – Фрэнк говорил спокойно, медленно затягиваясь сигарой, но в глазах у него была тревога. – Я сказал, что подумаю, но играть против тебя не собираюсь. Хочешь, я его прикончу?

У Хардина по спине прошёл холодок. Он не ожидал поддержки Фрэнка, в этом мире его единственным другом и союзником был только Мэйсон. К тому же, Фрэнк был на стороне отца Авы и Норда.

Тогда какого черта? Это очередная ловушка?

Внимательно рассмотрев Фрэнка, Хардин не увидел признаков фальши. Его глаза говорили правду. И именно из-за этого Адриан пришел в ярость: волна злости и ненависти к Норду пронеслась по всем клеткам.

— Фрэнк, я бы и сам давно его прикончил, – процедил он сквозь зубы, – но этот ублюдок связан с политикой, да и он – сын Уиллиса. Ты не подумал, что это может аукнуться на ваших отношениях?

На самом деле Хардина терзала другая мысль: что думает сам Уиллис о своём сыне после того, как увидел ту переписку с Авой? Неужели у этого старого шакала хватит чести выбрать не родного сына, а справедливость?

— Уиллис отрёкся от него, – бросил Фрэнк. – Для него Норд теперь никто.

У Хардина будто камень с души свалился. Он надеялся, но не был уверен.

Всё это время Хардин пытался узнать, как вел себя Норд, пока они с Авой жили под одной крышей. Но информация ускользала, как вода сквозь пальцы. Может, оно и к лучшему – пока он не знал всех деталей, жажда крови была не такой невыносимой.

— Спасибо, Фрэнк. Приму к сведению, – коротко бросил Хардин.

— Прими, и сделай с ним что-нибудь быстрее, – Фрэнк посмотрел ему прямо в глаза, бросив сигару на пол и затушив ее каблуком. – В следующий раз, он может прийти не только ко мне. Все знают про твою войну с ДеСантисом.

Хардин сжал кулаки до побелевших костяшек. Внутри всё кипело, хотелось вырвать этот нарыв с корнем.

Меньше всего в жизни ему бы хотелось снова начинать воевать с ДеСантисом, но если они займут сторону Норда… Что ж. Значит с этого момента пощады не будет. Ни для Норда, ни для тех, кто встанет у него на пути.

За последние два года Адриан научился многому, перестроил всю свою систему охраны и внутреннего контроля, научился просчитывать вероятные вероятности на годы вперед. Теперь, если он снова столкнется лицом к лицу с ДеСантисом, крови прольется много.

Но больше всего его пугало не это. Его пугала мысль, что в этот водоворот может быть втянута Ава. Что её свет, её хрупкость станут жертвой его тёмного мира.

Она была слишком близко, даже когда находилась за тысячи миль. Он чувствовал её присутствие в своих мыслях. Накатившая из ниоткуда одержимость Авой стала его проклятием и единственным утешением.

Хардин понимал: такой девочке, как Ава, не место рядом с ним. Она заслуживает солнца, простых радостей, лёгкости – всего того, что он не может ей дать. Он хотел бы спрятать её, укрыть от всех опасностей, от самого себя. Её вынужденный «отпуск» в Неаполе казался сейчас единственным правильным решением, единственным способом уберечь.

Боль от этой мысли разрывала его изнутри. Он жаждал её, как никого раньше. Он мечтал снова почувствовать её тепло, заключить в объятия, раствориться в ней без остатка.

Но теперь Хардин был уверен: ему придётся забыть Аву. Навсегда. И эта невозможность быть рядом с ней жгла сильнее любого ранения, оставляя внутри только пустоту и холод. Он был одержим ею. И именно поэтому должен был отпустить. У него не должно быть слабых мест.

***

Хардин замкнулся в себе. Он будто выстроил вокруг себя невидимую стену, не подпуская никого – даже Мэйсона, своего единственного настоящего друга.

— Адриан, какого черта ты молчишь? Что сказал вчера Монтальдо? – Мэйсон не выдержал, его голос резанул тишину комнаты.

Хардин медленно поднял взгляд от стола, вяло потянулся за сигаретой, будто тянул время, чтобы не отвечать.

— Всё в порядке. Норд Уиллис пришёл к нему за поддержкой, но Фрэнк его послал, – произнёс он, выдыхая первую порцию дыма сквозь сжатые зубы.

— Вот неугомонный щенок, – фыркнул Мэйсон. – Слушай, ты не должен сейчас вмешиваться. Я нашёл ключ, и скоро Уиллис окажется за решёткой. Потерпи ещё немного.

Хардин только кивнул, не желая вдаваться в подробности. Хорошо, что Мэйсон не стал копаться глубже об их разговоре с Монтальдо – он не вынес бы сейчас ни расспросов, ни сочувствия. Всё, что происходило, выжигало его изнутри: бессонные ночи, постоянное напряжение, гора ответственности.

Монтгомери присел на стол рядом с другом.

— Адель хочет вернуться домой, её уже достала моя сестра и эта итальянская атмосфера, – хохотнул Мэйсон, пытаясь разрядить обстановку. – Так что закончить всё быстро – уже в моих прямых интересах.

Глава 15. Гостья

Ава

Первые три дня в особняке я чувствовала себя затерянной мышью, прячущейся в тенях роскошных залов, осторожно ступающей по мраморным полам, чтобы не потревожить этот чужой, наполненный чужими голосами мир.

Дом жил своей, непонятной мне жизнью: в коридорах мелькали горничные в идеально выглаженных униформах, верзилы с лицами, как у статуй, и рабочие, что напоминали молчаливых призраков. В саду, среди кипарисов и розовых кустов, суетились садовники, а по периметру неспешно патрулировала охрана. Всё вокруг звучало на итальянском языке. Языке, который для меня был как музыка без смысла. Я была здесь чужой, лишней, случайной.

Карло Винченци появлялся редко, но каждый раз, когда наши пути пересекались, он встречал меня с той особой теплотой, которая не поддаётся фальши. Его улыбка была искренней, глаза внимательными, а голос – удивительно мягким для человека, державшего в руках целую империю.

Он бесперебойно приглашал меня на ужины в рестораны с видом на море, где вечернее солнце тонуло в воде, или звал прогуляться по художественным галереям Неаполя, где стены дышали историей. И я не отказывалась.

Иногда мы просто сидели на веранде, и он, окружённый своими итальянскими друзьями, рассказывал истории, в которых смешивались искусство, политика и юмор. Полагаю, что специально для меня некоторые гости переходили на английский, чтобы поддержать беседу.

Поначалу я чувствовала себя не в своей тарелке. Чёртов Хардин и его странная семья! Но уже через пару недель мне не хотелось отсюда бежать.

Наоборот – я начала ждать этих вечеров с Карло. В его обществе я впервые за долгое время ощущала себя не пленницей, а гостьей.

И однажды, когда мы прогуливались вдоль ночного берега, Карло неожиданно остановился, посмотрел на меня долгим, тёплым взглядом и сказал:

— Ты удивительная, Ава. Я редко ошибаюсь в людях. И я рад, что ты здесь.

В его словах не было ни капли лести, только искренность и что-то, похожее на заботу. Это было странно. Потому что впервые за долгое время мне не хотелось бежать.

Постепенно между нами возникла странная, тёплая дружба. Карло вводил меня в курс своего ресторанного дела, рассказывал о людях из его круга, о своих врагах. Большую часть информации я старалась запоминать, но что-то все-таки ускользало. Иногда он приглашал меня на закрытые приёмы, представляя как «друга семьи». Я понимала, что его мир – сложный, многогранный, местами криминальный. Но, несмотря на всю ситуацию, в его обществе я чувствовала себя прекрасно.

Меня всё больше радовали наши совместные походы по выставкам современного искусства, где я видела, как в нём просыпается ребёнок – глаза загорались, голос становился живым.

Я кое-как разбиралась в современном искусстве, ведь до того как мама вышла замуж за Уиллиса, я планировала стать художницей и даже училась в специализированной школе. Но несколько лет назад бросила, потому что отец считал этот вид деятельности несерьезным. Так я оказалась в университете, изучающей экономику. Однако многое в памяти осталось, поэтому обсуждать с Винченци искусство мне было легко и приятно. Куда проще, чем запоминать поставщиков мяса в ресторан.

Вечера, проведенные с Карло были особенными. Мы вместе рассматривали картины, спорили о смысле абстракций, смеялись над странными скульптурами, а после возвращались домой по ночному побережью, где ветер пах солью и свободой, Карло рассказывал о художниках, с которыми был знаком лично, о коллекционерах, что когда-то были его соперниками, а теперь – друзьями. Он умел говорить так, что даже самые сложные вещи становились простыми и понятными.

Однажды, после особенно долгой прогулки по музею, мы задержались на террасе, где фуршетный стол был уставлен маленькими чашками эспрессо и тарелками с миндальным печеньем. Карло задумчиво смотрел на море, и я почувствовала, что сейчас он скажет что-то важное.

— Я долгое время скрывал от Адриана, что я его отец, – начал он, не отводя взгляда от мерцающей воды. – Боялся, что он не простит мне этого. Он всегда был сильным, даже в детстве. Слишком гордым, чтобы просить о помощи. Я хотел уберечь его от своих ошибок, но, возможно, сделал только хуже.

В его голосе звучала боль, которую он старался не показывать. Я впервые увидела в Карло человека, который умеет сожалеть, который страдает из-за своих решений.

— А теперь, – продолжил он, – я могу только наблюдать за ним со стороны. И надеяться, что он принимает верные решения.

Я не знала, что сказать. Мои слова были бы слишком незначительными на фоне его откровения. Тем более, что ничего хорошего о его сыне я сказать не могла.

Мы долго молчали, слушая, как шумит море.

В один из следующих дней Карло пригласил меня на закрытый вечер аукциона. Специально для этого вечера мне привезли шикарное платье и аксессуары, стилист сделал макияж и прическу.

Я была поражена атмосферой: мужчины в дорогих костюмах, женщины в платьях, сверкающие бокалы, приглушённый свет, шёпот ставок. Карло держался уверенно, его уважали, к нему подходили, чтобы поздороваться, обменяться парой слов. Но я заметила, что он всегда держит меня рядом, словно защищая от чужих взглядов.

— Не доверяй никому, – тихо сказал он мне, когда мы стояли у картины, изображавшей поле красных маков. – Здесь каждый улыбается, но за улыбкой всегда скрывается расчёт.

Я начала понимать, что мир, в который попала, – это не просто роскошь и искусство. Это не элитные виллы, не вино с карамельными нотками, не мягкий шелест моря по вечерам. Это паутина. Тонкая, прочная, натянутая до предела. Здесь каждый шаг просчитан, каждая улыбка может быть отравленной, а слово – смертельным.

В перерыве между аукционами мы с Карло стояли у одного полотна, когда я увидела, что нас заметил мужчина. Высокий, статный, в идеально сшитом костюме. Взгляд – холодный, как у Карло. Только в этом взгляде читалась не просто заинтересованность, а что-то другое. Возможно, скрытая угроза? Сила, не терпящая отказа.

Глава 16. Неприятная встреча

Ава

Я училась рисовать заново, словно пыталась воскресить ту самую себя – беззаботную, влюблённую в жизнь девушку, которая когда-то могла часами растворяться в белоснежном листе бумаги, забывая о времени, о мире, о себе самой. Каждый мазок был как вдох, как возвращение к жизни, к мечтам, к себе настоящей.

Карло заботился обо мне с такой теплотой и нежностью, что сердце невольно сжималось от благодарности. Он стал для меня кем-то больше, он был моим ангелом-хранителем в этом итальянском раю. Лучшие краски, кисти, холсты, даже мольберт, сделанный вручную мастером из Неаполя – всё это было для меня, для моего вдохновения. Мне оставалось только ловить солнечные лучи, впитывать в себя ароматы лимонов и солёного ветра, уезжать в укромные уголки и пытаться поймать на холсте тот самый свет Италии, который навсегда останется в моём сердце.

Месяц в этом доме пролетел, как волшебный сон, наполненный яркими красками и тихим счастьем. Казалось, я родилась здесь, среди шелеста оливковых деревьев, среди раскатистого смеха Карло и ласкового шёпота прибоя. Языковой барьер всё ещё сохранялся между мной и этим прекрасным миром, как прозрачная стена, но меня это не пугало. Я знала, этот рай не может длиться вечно, мне придется вернуться домой, и потому ловила каждое мгновение, как последний глоток воздуха перед долгим погружением.

В одно утро, предупредив охрану, я отправилась в пригород Сорренто. Там, на самом краю утёса, открывался такой вид на море, что сердце невольно замирало – неужели всё это действительно со мной? Я разложила краски, вдохнула терпкий запах моря и, затаив дыхание, провела первую линию. Рука дрожала, но вдохновение оказалось сильнее страха. Я злилась на себя за неидеальные мазки, но в душе расцветала тихая, нежная радость: я снова могу творить, снова могу чувствовать.

Время исчезло. Я вся была в краске – даже на щеке осталась синяя полоса, когда я, забыв обо всём, убрала прядь волос с лица. И вдруг, лёгкое движение за спиной. Сердце сжалось в тревожном предчувствии: охранник? Или кто-то чужой? Я резко обернулась, готовая ко всему… и замерла, не в силах сделать ни шага, ни вдоха.

Передо мной стоял Роберто ДеСантис. Его взгляд был внимательным, губы тронула лёгкая усмешка. Он сначала посмотрел на мой холст, на мои руки, и лишь затем начал разговор по-английски, с мягким итальянским акцентом:

— У тебя талант, – его голос был бархатным, но внутри пряталась сталь.

Я невольно отступила на шаг, сжимая кисть как оружие.

— Не бойся, Ава, – он поднял ладони, показывая, что не опасен. – Я пришёл просто поговорить.

Но от этих слов становилось только тревожнее. Я чувствовала, как по спине пробежал холодок.

— О чём? – голос дрожал, но я старалась держаться.

— Я бы хотел понять одну вещь, – он сделал паузу, пристально глядя мне в глаза. – Почему рядом с моим другом живёт сестра человека, который просит меня уничтожить его сына?

Я моргнула, не сразу уловив смысл. Его слова звучали как головоломка.

— Простите, можно ещё раз? Вы сказали – друг? Но мне Карло Винченцо говорил, что ваша дружба осталась в прошлом.

— Наша дружба – вечная, – ДеСантис усмехнулся. – Просто у наших детей были… временные разногласия. Мы, как родители, встали на их сторону.

Я отложила кисть, повернулась к нему всем телом, чувствуя, как внутри закипает злость.

— Почему же тогда, если вы такие друзья, не попытались уладить всё по-человечески? Почему допустили войну?

— Логичный вопрос, – вздохнул он, и в его глазах мелькнула тень сожаления. – Я до сих пор виню себя за это. Возможно, я был слишком вспыльчив.

Я долго смотрела на него, пытаясь найти ложь, хоть малейшую фальшь. Но он держал мой взгляд, не отводя глаз.

В этот момент из ниоткуда появились мои охранники. Они двигались быстро, слаженно, как стая волков, и мгновенно навели оружие на ДеСантиса. Тот даже не дрогнул, только чуть усмехнулся уголком губ.

Они коротко заговорили по-итальянски, напряжение в воздухе стало почти осязаемым. Я вмешалась, резко подняв руку:

— Пусть этот мужчина останется, – сказала я твёрдо. – Он хотел меня о чём-то спросить. А вы, будьте добры, отойдите.

ДеСантис кивнул мне с уважением, но охранники не опустили оружие, лишь отошли на несколько метров.

Я понимала: он, конечно, тоже пришёл не один – где-то поблизости наверняка притаилась его личная армия.

— Спасибо, Ава, – сказал он, вновь обращая ко мне свой внимательный взгляд. – Что ты делаешь рядом с Карло?

Я пожала плечами, стараясь выглядеть равнодушно.

— Живу. Хардин отправил меня сюда, а Карло Винченци отнёсся ко мне с душой.

— Почему Хардин отправил тебя и почему именно сюда?

Мужчина искренне пытался понять, но было очевидно, что логика не выстраивалась в его голове.

— Откуда мне знать? – раздражённо бросила я. – Спросите у него.

— К сожалению, я не могу, – в его голосе прозвучала ледяная ирония. – Но если твой брат просит меня разгромить заводы Хардина, значит, между вами есть какая-то связь.

Мерзкий Норд! Я едва сдержала злость.

— Знаете что? Мне плевать на Хардина, и ещё больше – на Норда! Пусть хоть убьют друг друга, ни об одном из них я сожалеть не буду.

ДеСантис приподнял бровь, изучая меня с новым интересом.

— Это всё, что вас интересует? Если вы хотели меня напугать, то не вышло, – сказала я, поднимая подбородок.

Он усмехнулся.

— Я буду следить за тобой, девочка. Если ты затеяла игру, знай – ты уже проиграла.

Ох, как страшно. Я тоже приподняла бровь, не желая уступать.

— Ясно. Тогда не мешайте мне работать.

После его ухода я рисовала как одержимая, мазки ложились смело, злобно, но в каждом из них была жизнь. Значит, Норд решил просить помощи у врагов Хардина… А враги оказались совсем не теми, за кого их принимают. Ну и мирок у них!

Вечером, когда мы вернулись домой, меня ждал тяжёлый разговор с Карло. Он ворвался в мою комнату, лицо его было перекошено гневом.

Глава 17. Новая жизнь

Ава

Я рисовала без остановки, будто боялась, что если остановлюсь – исчезну. Моя комната давно перестала быть просто спальней: повсюду стояли мольберты, на полу валялись тюбики с краской, кисти торчали из чашек, а стены были утыканы эскизами и набросками. Вся моя жизнь сузилась до этих холстов, до запаха масляной краски и солнечного света, падающего сквозь занавески. Я жила в ритме вдохновения, и только искусство спасало меня от тревоги и одиночества.

После встречи с ДеСантисом я старалась держаться в тени, не попадаться Карло на глаза. Какое-то время его гнев после того случая был страшен, и я не хотела снова быть причиной его волнений. Но однажды вечером он сам постучал в мою дверь – тихо, почти по-отцовски.

— Ава, – его голос был мягким, но в нем слышалась настойчивая забота, – сегодня ужинаем на террасе. Только ты и я.

Я не смогла отказать. Сердце бешено колотилось, когда я шла на кухню. Мне нужно было отвлечься, возмодно, поболтать с кухаркой. Я приготовила его любимый овощной салат, стараясь нарезать помидоры ровно, как учила меня сеньора Виттория. Она, конечно, контролировала каждый мой шаг, но иногда хвалила: «У тебя талант, синьорина. Ты могла бы стать настоящей итальянкой». Я смеялась в ответ, но в душе чувствовала, что мне здесь хорошо, как нигде раньше.

На террасе пахло свежей зеленью и дымом от гриля. Карло сидел у стола, задумчиво глядя на закат. В этот момент он казался не мафиози, не владельцем империи, а просто человеком, которому не хватает тепла и семьи.

Мы ели молча, только вилки тихо звякали о тарелки. Я старалась не смотреть ему в глаза, боясь, что он увидит мои страхи и сомнения. Но вдруг он заговорил, его голос был тихим, почти неуверенным:

— Ава, ты бы хотела остаться в Италии?

Этот вопрос был как удар грома среди ясного неба. Я замерла, ощущая, как в груди поднимается волна, возможно, страха или растерянности.

Конечно, я хотела остаться! Здесь я впервые за долгое время чувствовала себя живой, нужной, свободной. Но что с моим отцом? Что с Нордом? Как я могу просто взять и вычеркнуть свою прежнюю жизнь?

— Я… я не знаю, – прошептала я, опуская взгляд на тарелку.

Карло внимательно смотрел на меня, его глаза были полны тепла и какой-то тихой, мужской силы.

— Я хочу проспонсировать твое обучение в школе искусств, – сказал он, и в его голосе не было ни капли сомнения. – Я всё узнал: там есть отделение для иностранных студентов, обучение на английском. Ты сможешь учиться, творить, жить здесь так, как хочешь.

Я чуть не выронила вилку. Сердце бешено заколотилось, в голове пронеслось: он всё это планировал? Он заботился обо мне, как о… ком?

— Но… – голос дрожал, – мой отец будет против. Он всегда мечтал, чтобы я стала финансистом…

Карло улыбнулся – мягко, по-отечески, и накрыл мою руку своей ладонью.

— С твоим отцом мы договоримся, – уверенно сказал он. – Я уже связался с ним. Он скоро прилетит сюда.

Я смотрела на него в изумлении, не в силах поверить. Мир вокруг будто остановился, и только шум моря напоминал, что всё это не сон.

В этот момент я поняла: я больше не хочу убегать. Я хочу остаться. Я хочу жить для себя, для искусства. И я не хочу возвращаться в тот мир.

Слёзы подступили к глазам, но я сдержалась. Я просто улыбнулась Карло – впервые по-настоящему, искренне, как улыбаются только тем, кто спасает тебя от одиночества.

Карло звонко рассмеялся, и мы продолжили ужинать, уже в более легкой атмосфере обсуждая современных художников.

***

Отец прилетел, как и обещал Карло, спустя пару дней. Его появление было как глоток воздуха после долгого погружения под воду.

Я бросилась ему на шею, зарылась лицом в его плечо, вдыхая знакомый запах дорогого лосьона и кофе. Он крепко обнял меня, гладил по волосам, целовал в щёку, и я впервые за долгое время почувствовала себя маленькой девочкой, которую защищают от всех бед мира.

Карло в это время стоял неподалеку и наблюдал за нами, не сводя глаз. С легкой грустью.

— Мы можем поговорить наедине? – шепнул отец, и в его голосе прозвучала тревога, которую он пытался скрыть.

Я кивнула и повела его в свою комнату. Отец остановился на пороге, поражённый бардаком, который я устроила: повсюду валялись холсты, тюбики с краской, исписанные листы, книги по искусству, эскизы, застрявшие между подушками. Он медленно прошёлся по комнате, осторожно поднимая кисть, как будто боялся испачкаться в моей новой жизни.

— Ава, – его голос стал серьёзным, – я всё знаю про Норда. Адриан Хардин показал мне вашу переписку.

Тишина накрыла нас, как плотная вуаль. Я сжала руки в замок, не зная, с чего начать. Сердце стучало где-то в горле.

Откуда у Хардина наша переписка? Он добыл телефон Норда?

— Расскажи, что он сделал? И почему ты мне не рассказала? – голос отца был мягким, но в нём слышалась боль.

Я опустила глаза, ком в горле мешал говорить. Всеми клетками своего тела я противилась рассказывать ту историю.

— Папа, толком ничего. Я собиралась рассказать… Я хотела приехать к тебе в Чикаго и всё объяснить. Но накануне… он зажал меня на кухне и… целовал. Потом написал те смс. Я испугалась, не хотела говорить по телефону.

Отец вздохнул, его плечи опустились, а взгляд стал тяжелым, осуждающим.

— Ты думала, я не поверю тебе?

Я кивнула, не в силах смотреть ему в глаза.

— А потом… я увидела машину Норда на парковке университета и решила сбежать. Только вот тот, к кому я села в машину, оказался ещё хуже.

Я рассказала, как Хардин продержал меня в подвале, как я заболела, как он лечил меня и затем отправил сюда, в Италию. Отец слушал внимательно, ни разу не перебил, только сжимал мои пальцы в своих ладонях.

— Всё это время я винил себя, что не был рядом, – тихо сказал он. – Но знай: ты всегда можешь мне доверять. Всегда.

В его глазах стояли слёзы, но он быстро их смахнул, стараясь быть сильным, ради меня.

Глава 18. Ошибка #2

Ава

Учёба началась тяжело – гораздо труднее, чем я могла себе представить, и, пожалуй, труднее, чем я была готова вынести в тот момент. В первые дни мне казалось, что я попала не в школу, а в храм искусства, в закрытый орден избранных, где каждый второй – гений, а каждый первый – потомок великих мастеров.

Я чувствовала себя случайной прохожей, которая забрела сюда по ошибке, девочкой с сомнительным талантом. Мои работы казались мне нелепыми, примитивными, безликими на фоне чужих полотен, полных дерзости, внутреннего света и уверенной руки. Я часто задавалась вопросом: неужели кто-то действительно увидел во мне что-то достойное? Или я просто стала частью какой-то чужой игры, игры Карло и Хардина? Мне стало очевидно, что это кто-то из них поспособствовал моему поступлению сюда.

По ночам я лежала, уставившись в потолок, и бесконечно разбирала в уме свою жизнь, сомневаясь, не совершила ли непоправимую ошибку, позволив себе остаться здесь.

Но, как это часто бывает, время медленно и безжалостно стирает острые грани страха и неуверенности. Оно не лечит, нет, оно лишь учит дышать ровнее.

Я привыкла к ритму. К утреннему шуму мастерских, к запаху красок, разбавителя, кофе из автомата. Привыкла к тому, как преподаватели бросают быстрые, резкие замечания, как студенты спорят о технике, смысле и границах дозволенного в искусстве. Я начала ощущать себя частью этого мира – не лидером, не звездой, но хотя бы участником. Сначала сторонним, потом вовлечённым.

Со временем я обрела тех, с кем было тепло. Мы спорили по вечерам у кого-то на квартире, слушали музыку, рисовали на бумажных салфетках и говорили о жизни, будто нам всем было по сорок. Я начала снова чувствовать вкус жизни.

Потом захотелось перемен. Не только внутри, снаружи тоже. В один день я пошла в салон. Без предупреждения. Без плана. Просто пришла и села в кресло, глядя в зеркало на отражение, которое уже не имело ничего общего с той девочкой из прошлого. Мастер отговаривала, разводила руками, говорила, что такие волосы – дар, но я была решительна, почти яростна. Мы сошлись на длине чуть ниже плеч. Две трети моих волос ушли в коробку, которую позже передали в фонд благотворительности. А когда я вышла на улицу, ветер коснулся новых прядей так легко, что мне показалось – вместе с волосами я сбросила и боль. И тревоги. И даже старую кожу.

Через месяц обучения мы решили отпраздновать – не какой-то конкретный повод, не дату, а просто. Что были и творили вместе.

Это был один из тех редких вечеров, когда настоящее легкость переполняла и впереди маячило лишь счастье. Мы собрались в небольшом баре. Музыка гремела, вино лилось рекой, кто-то смеялся, кто-то танцевал, кто-то целовался в тени. Я не пила, никогда не пила, но в тот вечер чувствовала себя пьяной от жизни, от света, от шума, от свободы, которая струилась в каждом движении, в каждом слове.
Именно в этот момент я впервые поверила, что у меня получилось.

Я отошла в туалет – длинный коридор, тусклый свет, узкий проход. И вдруг – он. Мужчина с хищным взглядом и настойчивой рукой. Итальянец средних лет. Его пальцы сомкнулись на моем запястье, как капкан, и я резко вынырнула из этой иллюзии безопасности. Страх хлынул в грудь с такой силой, что мне стало трудно дышать.

— Non temere, bella ragazza.

(Не бойся, красавица.)

Он прошептал это с фальшивой мягкостью, от которой по спине прошёл ледяной озноб.

Я попыталась вырваться, но он только сильнее вцепился. И в этот момент, как из ниоткуда, появились двое. Высокие, в чёрных поло, с лицами, на которых не было ничего лишнего. Без слов они выдернули мужчину из коридора, как мешок мусора. Словно это было не впервые. Я подумала об охране из бара, но как же я ошиблась.

В туалете перед зеркалом я стояла, растерянная, оглушённая, с бешено колотящимся сердцем. А когда вышла, охранники были там, как ни в чем не бывало, с такими же каменными лицами. Стояли рядом, в нескольких шагах, и шли за мной, как тени.

— Кто вы такие? – спросила я, срываясь, как струна.

— Ваша охрана, – спокойно ответил один из них, и мне стало по-настоящему страшно.

— Кто вас нанял?

— Винченци.

И внутри всё закипело.

Я не его вещь. Я не подопечная. Я не девочка, которую нужно прятать. Я – неотъемлемая часть своей собственной судьбы.

***

Ночь была бессонной. На следующий день я даже не пошла в школу. Внутри пульсировала злость. Я вызвала такси и ранним утром уже мчалась в особняк Карло, чтобы посмотреть ему в глаза, чтобы услышать из его уст, что именно дало ему право за моей спиной контролировать мою жизнь. Ведь, очевидно, что больше мне не угрожает никакая опасность!

В доме было тихо, как перед бурей. Я прошла по коридорам, сжимая кулаки, готовая к словесному бою, и вдруг заметила, что кто-то сидит в кресле на веранде. Решительно вышла туда, толкнув стеклянную дверь, уже готовая выговорить всё, что накопилось.

— Карло, нам нужно поговорить! – выпалила я, но в кресле сидел не Карло.

Сердце на секунду остановилось, меняя свой ритм.

Перед глазами по кругу запрыгали звездочки…

Дьявол!

И ведь жизнь меня ничему не научила!

Те же грабли.

Самая тупая ошибка номер два, дубль последний.

Хардин.

Он сидел босой, в одних домашних чёрных штанах, с чашкой эспрессо в руке. Его волосы были чуть растрёпаны, слегка влажные после душа, а взгляд – лениво-ироничным. Он медленно оторвался от планшета, приподнял бровь и смерил меня взглядом, в котором смешались усталость, интерес и что-то ещё, от чего у меня по спине пробежал холодок. Он осматривал меня снизу вверх и особенно пристально зацепился взглядом за волосы.

— Вот чёрт… – выдохнула я, тут же развернувшись, и собиралась уйти.

Вот только Хардин рявкнул на опережение:

— Стоять!

Я застыла на месте, не в силах сделать ни шага. Сердце стучало где-то в горле, а в груди разливалась странная, острая смесь страха, злости и… чего-то ещё, чего я не хотела признавать даже себе.