ПЕРВЫЙ ТОМ «Афганского рубежа» читать по ссылке: https://litnet.com/shrt/rQVo
Мои первые подсчёты не давали нам шансов на выживание. С раненым Димоном далеко не уйти. Да и некуда.
— Агентура, мать их за ногу! Говорили же, что никого в кишлаках нет, — возмущался Батыров, которому Карим в ноги вколол ещё одну дозу обезболивающего.
Впереди спуск и тропа, ведущая в кишлаки за горной грядой, закрывающей северную сторону базы духов. По этой дороге сейчас идут душманы. Их очень много. И хвоста этой колонны не видно.
Позади нас — обрыв и крутой спуск к высохшему руслу реки. А по бокам — высоченные скалы.
То самое плато, которое стало нашим спасением при посадке, становится ловушкой.
— Они все идут к базе. Надо сообщить нашим, — прошептал я и вернулся к своему экипажу.
Пока Карим проверял автомат, я включал аварийную рацию Р-855. В таком месте сигнал может не пройти, но другого варианта доложить у нас нет.
— Сань, чего ты думаешь? Отдай мне гранату и пару магазинов. И валите отсюда. Это мой приказ, — начал говорить Димон и вырывать у меня станцию.
— Успокойся. Нам некуда идти.
— Ты чего такое говоришь? Схватили оружие и бегите к своим! — продолжал настаивать Димон.
— Бежим — волосы назад. Там не горка в парке, чтоб на заднице съехать. Пока будем спускаться, нас закидают гранатами. А следом духи ударят нашим в тыл. Операция провалена.
Карим кивнул, соглашаясь со мной.
— Если эта банда прорвётся к Нави-Сафа, мало нашим не покажется, — предположил Сабитович.
— Чтобы остановить духов, нужно что-нибудь мощнее, чем три автомата, — сказал я и указал в сторону вертолёта.
Из хвостового люка как раз торчал ствол пулемёта ПКМ, закреплённого на шкворневой установке.
— Главное, чтобы он ещё оказался целым, — сказал Карим и побежал к вертолёту.
Пока Димон пересчитывал подкрепление духов, я включил ему аварийную рацию Р-855 из носимого аварийного запаса НАЗ.
— Десять…двадцать…тридцать…сорок! Пятьдесят и ещё идут, — шептал Димон, пытаясь посчитать приближающихся к нам душманов.
— Хорош. Всех не пересчитаешь, — сказал я, помогая Батырову скрыться за камнями, и отдал рацию.
— Дай мне лучше ещё гранат.
— Панику брось.
— Чего брось?! Их много. Насколько мы их задержим, — растерянно мотал головой Батыров.
— Брось паниковать, говорю, — слегка хлопнул пару раз я по щеке Димона, чтобы он взял себя в руки.
Это его слегка взбодрило.
— Выйди на связь с нашими, доложи и сильно не высовывайся. Ты позицию не сможешь сменить, а значит, тебя будет проще накрыть. Место нашего падения однозначно ищут. Нам нужно продержаться до подлёта своих.
— Почему ты так уверен? В эту расщелину они не пролезут, а через кишлаки лететь опасно. Никто не прилетит.
Может он и прав. Риск для остальных вертушек есть. Но я бы никогда не бросил своих товарищей. Сам бы сдох, но вытащил из беды.
— Прилетят… уверен. Никто своих не бросает, — ответил я.
Димон достал из подсумка два полных магазина и протянул мне.
— Тебе больше понадобятся, — сказал Батыров.
Не хотел я брать дополнительные патроны у командира, но спорить некогда. Взял у него два «рожка».
Димон также приготовил оружие и снял с предохранителя.
Сабитович уже бежал к обрыву с пулемётом. Я снял с плеча автомат на ходу, когда переместился к своей позиции. Она была прямо по центру склона и прикрыта большими камнями. Рядом, через несколько метров ещё одна, а за ней ещё. Вот между ними и буду бегать, чтобы меня не накрывали.
Из подсумка достал магазины и положил рядом с собой.
Духи пока не стреляют, но угрожают кровавой расправой и предлагают сдаться. Точно перевести не могу, но сомневаюсь, что нас на чай зовут к себе в один из кишлаков.
— 207й, терплю бедствие, терплю бедствие! Зараза! — стучал по аварийной рации Димон, пытаясь дозваться кого-нибудь, но в ответ только шум.
И тут же на голос Батырова кто-то из духов выпустил очередь. Попали по камням, которые были укрытием для раненого Димона. Теперь факт того, что мы живы сподвигнет духов идти вперёд быстрее. Сразу три лётчика в ловушке! Щедро заплатят за наши головы.
— Духи с Севера идут! Тропа северо-восточнее зоны высадки 1! — кричал в рацию Батыров.
Душманы уже в 200 метров от нас. Кто в светлой, кто в синей национальной одежде. Никакой у них организации атаки нет, но их очень много. Тропа постепенно заполняется людьми. И вся эта масса с громкими репликами идёт на нас. Быстро прицеливаюсь и стреляю в ближайших ко мне духов.
Попал в одного из душманов. Затем ещё в одного. Вижу, что один рухнул как подкошенный и не встаёт. Второй громко кричит. Тут же и по мне начали стрелять, кроша камни в песок. Стреляю в ответ, но смог только двоих ранить.
Поставил переключатель на одиночную стрельбу, поворотный целик стоит в положение «П». Надо быть менее расточительным с боеприпасами. Неизвестно, сколько нам ещё держаться.
Тут же начал «работать» и пулемёт. Сабитович патронов из ПКМ не жалеет. Ему и прицеливаться не нужно было — душманы на него колонной наступали.
Огонь из пулемёта рассеял духов по разные стороны расщелины. Они всё чаще прижимались к склонам, пытаясь скрыться то за выступом, то за камнем.
Перекатился в правую сторону и пустил ещё несколько пуль по ближайшим ко мне духам. Двое рухнули и покатились вниз по склону. Остальные начали отходить.
— Выстрел! — крикнул Димон.
В последний момент увидел, что и толпы вышел вперёд один из духов с гранатомётом. Стреляет и граната попадает в груду камней в нескольких метрах от меня. Взрыв такой, что обломки долетели и до Батырова.
В левом ухе зазвенело, но это не так уж и страшно. Главное я вовремя поменял позицию!
Небольшая передышка и душманы пошли вновь. Теперь решили обходить нас по склонам расщелины, забравшись повыше. Там не так просто идти, он они знают эти горы лучше нас.
Пули попадали по камням, откалывая последние куски от наших естественных укреплений. Совсем рядом произошёл взрыв, но нас только слегка повело в сторону.
Переложил гранату с правой руки в левую, и продолжил не сводить с неё глаз. Кажется, что выхода у нас и правда нет. И вот такая маленькая вещь, как граната, может быстро закончить жизнь. Взрывом нас изуродует до неузнаваемости. Но и несколько духов заберём с собой.
Правой рукой медленно провожу по земле, усеянной гильзами, камнями и пропитанной нашим потом и кровью.
Духи поднимаются. По приближающимся звукам кажется, что им остались пару десятков метров. Глубоко вздыхаю, но мозг пока отказывается принимать предстоящую гибель.
— Я себе представлял, что будут кружить вороны или ещё какие-то падальщики над нами. Но ни одной птицы нет поблизости, — тихо произнёс Карим и приставил ствол пистолета к подбородку.
Сабитович прав. Я тоже не вижу стервятников или грифов над нами. На скалах никто не сидит и не ждёт нашей смерти.
— Близко… уже… подошли, — сказал Димон, пригибаясь из последних сил от летящих поверх нас пуль.
Батыров не спешит выдёргивать чеку. А духи уже близко.
Тут над головой прозвучал громкий и отрывистый крик. Так не кричат стервятники!
В нескольких метрах от меня, совершенно не боясь пуль, приземлилось пернатое создание. На макушке и затылке птицы ярко-рыжие пятна. Клюв короткий, похожий на серп. Грудь широкая и мощная. Спина дымчато-серая.
Местный подвид соколов во всей красе! И как-то всё вокруг стало светлее. Будто свет в конце тоннеля появился.
Но и духи уже подошли вплотную. По звуку шагов совсем близко. Даже можно учуять запах их старой одежды и пота.
Надо ещё пожить. Хоть пару минут. Сокол вспорхнул вверх, издавая громкий крик.
— Нечего переводить гранаты просто так, — сказал я, выдернул чеку и бросил гранату в толпу духов.
Секунда, две… и земля затряслась. И это явно не граната взорвалась! Послышался до боли знакомый гул и свист. Пожалуй, этот звук ни с чем нельзя спутать.
Меня слегка присыпало пылью и каменной крошкой. Димон медленно пополз в мою сторону, чтобы показать что-то.
— Лежи! Лежи! — крикнул я, прижимая Батырова к земле.
Ещё минуту шёл залп. Ощущение, что нависшие над нами горы вот-вот рухнут. Несколько камней упало рядом, и чуть было не придавило израненные ноги Батырова. В последний момент успели с ним перекатиться.
И тут же всё резко затихло. Взрывы сменились пулемётным огнём где-то вдалеке. Эхом разносятся стоны и вскрики. Среди этих страшных голосов раненых духов, слышу звук родных винтов и работающих двигателей Ми-8.
Я выглянул из-за валуна, от которого уже мало что осталось за время боя. На входе в расщелину рассредотачивалась группа, высаженная из вертолёта. Сразу видно, что одеты они в форму номер 8 — «что имеем, то и носим». Кто в костюмах КЗС, кто в «прыжковке», а кто и в уставной форме «облегчёнке».
И на душе стало легче. Ощущение, будто грелку приложили к груди, и она постепенно отдаёт своё тепло.
Пускай и говорят, что вертолётчики не боги. Но сегодня они принесли нам спасение и «ангельский полк» разведчиков на помощь.
— Пошли, пошли! — громко сказал я, начиная поднимать с земли Димона.
Батыров совсем ослаб. Его цвет кожи был как у афганской пыли — бледно-жёлтой. Карим выглядел лучше.
Только мы приготовились спускаться, как на плато забрались бойцы.
— Живой? Слышно меня? — кричал мне в лицо один из них.
На плече у парня висела большая сумка с красным крестом. Значит, передо мной «медицина».
— Слышу. Не контузило. Остальным помоги.
Санинструктор похлопал меня по плечу и опустился к Батырову.
Двое погрузили раненого Батырова на брезентовые носилки. Карима подхватила под руки пара других бойцов, и начали спускать их вниз по тропе.
Я подошёл к краю и осмотрел спуск. Тут здоровому-то не так просто будет всходить и спускаться. А спецназовцы эти несколько десятков метров преодолели бегом и только вспотели слегка.
— Помочь? — начал подхватывать меня боец, взобравшийся крайним.
— Не, братишка. На своих доберусь, — похлопал я его по плечу.
С трудом, аккуратно обходя перемолотые тела духов, мы спустились и направились к вертолёту. Внизу картина после массированного обстрела с вертолётов выглядела страшно. Можно сказать, что низину превратили в лунный пейзаж. Как ещё горы устояли, понятия не имею.
Ми-8 не рискнул садиться на тропе и выполнил посадку на ровной площадке в паре сотен метров от склона.
Вдали над кишлаками кружили 4 Ми-24 и пара Ми-8. Разведчики осматривали тела духов, но многие из них выглядели обезображено. Трупный запах стал появляться над полем боя.
— Начали зачищать кишлаки. Успели мы перехватить эту группу. Если бы прошла через это плато, ударили тогда нам в спину, — сказал мне боец, шедший рядом.
— А базу взяли? — спросил я, переступая через разбитый ДШК духов.
— Ещё зачищают, но контроль за нами. Вы как вообще сюда залетели? Нам пришлось облетать чуть ли не через Джелалабад, чтоб выйти к этой долине? — удивился парень, предлагая мне сигарету.
— Не курю. А по поводу посадки — просто удачно попали, — ответил я.
Боец остановился, повернувшись в сторону человека, приближающегося к нам. Вытягивание в струнку или прикладывание руки к голове здесь неуместно.
В нашу сторону шёл командир отдельной бригады специального назначения Тростин Борис Матвеевич, поправляя трофейный нагрудник с большим запасом боеприпасов.
Он уже проверил состояние Батырова и Карима. Теперь и я на очереди.
— Не ожидал, — произнёс Тростин, подойдя ко мне и протянув руку. — Молодцы.
Одет подполковник, как и все спецназовцы в то, что удобно носить на задании. Даже на ногах кроссовки.
— Спасибо. Нам лучше поторопиться, — предложил я, памятуя, что мои товарищи ранены и нуждаются в помощи.
Тростин кивнул, выдохнул и крепко меня обнял.
Симпатичная медсестра быстро подошла ко мне и осмотрела мой внешний вид. Выглядела она очень хорошо. На голове волосы огненно-рыжего цвета, над губою родинка, а фигура… ну про неё я уже думал, когда оценивал параметры. Всё при этой красавице есть.
Осмотр моего внешнего вида затягивался. Делала рыженькая медсестра эту проверку весьма тщательно. Обязательно нужно было и по плечу меня погладить, и пальцем по спине провести.
От девушки пахло смесью цветочного аромата, лекарств и хозяйственного мыла.
Она попросила меня повернуться, поправив при этом мокрые волосы на моей голове.
— Что за показ мод? — поинтересовался я.
— Как что?! Заместитель командующего вот-вот прибудет. Возможно, наградить вас едет. А вы перед ним неопрятным предстанете. Давайте я вам новую больничную одежду принесу?
Эх, не самое лучшее время и место для заигрывания с девушкой.
Выше моих мужских инстинктов есть и совесть. Как я — целый и невредимый, могу кадрить медсестру при тяжелораненых ребятах? Ещё и в палате, где и так концентрация ощущения боли, страха и отсутствия надежды зашкаливает.
— Александр, вы… вы…, а пойдёмте со мной. Я вас и переодену, — улыбнулась девушка, разгладив лямку на майке.
— Нет, спасибо. Устал.
Я присел на кровать и встретился взглядом с парнем, который лежал буквально на половине кровати напротив меня. Этот безнадёжный взгляд нельзя ни сыграть в театре, ни изобразить в цвете рисунком.
У другого моего соседа по палате, всё лицо было в шрамах, а на глазах повязка.
— Попить можете дать, — прошептал он.
Медсестра тут же отреагировала, подойдя к графину с водой. Налила пол стакана и поднесла парню. Причём на лице девушки не было смущения, отвращения или усталости. Она всё делала с улыбкой, при этом что-то говорила ласковое покалеченному парню.
— Спасибо, Маша. А ты сегодня дежуришь? — спросил раненный.
— Да. Опять тебе почитать?
— Если можно.
В итоге, парень уговорил медсестру Машу почитать сейчас. Можно было бы предложить свои услуги чтеца, но раненому, хотелось слышать именно женский голос.
Поговаривают, что женщины имеют здоровую энергетику. Вбирают в себя негатив и боль, которая идёт у солдат во время госпитализации. Особенно у тех, кто останется инвалидом. Теория спорная, но когда видишь, как все в палате приободряются при появлении медсёстры Маши, начинаешь верить в неё.
— «Толя, я соскучилась. Жду, когда откроется калитка моего дома. Будут цвести сады. В воздухе будет запах нескошенной травы, и на пороге будешь стоять ты. Я тебя очень жду», — читала Маша письмо солдату от его девушки.
Сама медсестра держалась стойко. Заметил, что это письмо она читает уже не первый раз и практически не заглядывает в него.
Главное, что парень с трудом, но улыбался, а вся палата внимательно слушает каждое слово девушки.
Маша закончила и спрятала письмо в тумбочку. Затем пошла по палате, проверяя состояние остальных и порядок. Тут из коридора послышались быстрые шаги.
— Товарищ генерал, лейтенант Клюковкин в порядке. Он может выйти из палаты…
— Я не только с ним хочу поговорить. У меня есть ещё солдаты, — услышал я знакомый голос генерал-лейтенанта Целевого.
Через пару секунд в палату вошёл заместитель командующего 40й армией в накинутом на плечи белом халате.
Вид у генерал-лейтенанта был уставший. Седые волосы растрёпаны, а на лице была всё та же лёгкая небритость, что и в первую мою встречу с ним.
Следом за генералом вошли ещё несколько человек. Каждый пытался что-то рассказать Целевому, доложить информацию или просто себя обозначить.
— Товарищ генерал…
— Оставьте меня с врачами. Я с ними пройду и посмотрю на раненных, — перебил подчинённого Целевой, и все сопровождающие вышли, прикрыв дверь.
В палате, помимо пациентов, остались генерал, медсестра Маша и доктор, которого я встретил в коридоре при поступлении в медсанбат.
— Глагольте, товарищ майор, — спокойно сказал Целевой и, начал подходить к каждому из раненных.
Доктор представлял пациентов и рассказывал о ранениях. Генерал, хоть и не всегда поворачивался к майору, но внимал каждое слово врача. Заместитель командующего подошёл к каждому и спросил о состоянии. Кто-то отвечал, а кому-то из-за контузии было это сделать сложно.
— Ну и вот, лейтенант Клюковкин, — представил меня доктор, когда я сидел на кровати.
Я не стал изображать из себя больного и начал представляться Целевому стоя.
— Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Клюковкин, — выпрямился я.
— Не первый раз мы уже встречаемся. Предлагаю звания опустить. Рэм Иванович, — представился генерал и протянул мне руку.
— Александр Александрович, — ответил я.
— Да ты садись, сынок. Все садитесь, и я присяду, — пожал мне руку генерал и сел на мою кровать. — Ну, рассказывай, как было дело в том горном проходе.
Я подождал, пока найдут себе места доктор и Маша. Как только начал рассказ, многие из пациентов сели на кровати и тоже внимательно слушали о нашем бое.
— Таким образом, задачу выполнили. Была бы связь, может и быстрее успели наши подойти к нам, — закончил я.
— Самим уйти было нельзя. Оставить позицию тоже. Тогда бы духи подошли к базе. Да вы как те спартанцы — также держали проход в горах, — похлопал меня по плечу генерал.
— Главное, что ребята успели задержать противника и их нашли, — громко начала говорить Маша и замолчала. — Извините, товарищ генерал.
— Ты права, дочка. Так, что Сан Саныч, великое дело сделал ваш экипаж. Что с остальными? — повернулся генерал к врачу.
— Операция у Батырова ещё идёт. Третий член экипажа — Уланов, пока в реанимации, но это ненадолго. Завтра переведём в обычную палату.
— Понял.
Генерал замолчал и посмотрел на своих бойцов. Тишина затягивалась, а Рэм Иванович всё не сводил глаз с раненных.
— И это только начало. Думаю, что война только началась. Впереди ещё много работы, — прошептал Целевой и встал с кровати.
Я готовился быть командиром «пчёлки» — грузить и развозить, доставлять и увозить, а теперь меня запланировали бить и прикрывать. В голове сразу вспомнил, как закончилась моя прошлая жизнь.
— Саня, чего молчишь? — спросил комэска, заметив, как я завис после озвученной информации.
— Да тут как бы «служу Советскому Союзу» не подойдёт. Или «спасибо» должен сказать? — ответил я без грубости.
Новость действительно неожиданная. У меня и в мыслях не было, что после стольких передряг за последние месяцы, меня ждёт перевод на другой вертолёт. Ещё и командиром!
— Так, Клюковкин, скажу тебе прямо! У нас жопа с лётчиками, — посмотрел мне в глаза Енотаев.
— Только сейчас все это поняли? — спросил я, и Ефим Петрович моментально начал вскипать. — Молчу-молчу, а то по шее получу.
— Итак, лётчиков не хватает. Все работаем на износ. Ожидается ещё много операций. Военные училища переходят на ускоренные выпуски, а ты уже получил опыт. Вот, в качестве продвижения по службе, мы тебя и отправляем переучиться на Ми-24.
— А где же я теперь буду служить? Сомневаюсь, что подполковник Хорьков, с чьей дочкой у меня был роман, горит желанием меня продвинуть на вышестоящую должность…
— Саня! Мать его за ногу, ты когда её-то успел… ну, в смысле, с ней уже побыть в кровати?! — воскликнул Енотаев.
Комэска вскочил на ноги и случайно ударился коленкой. Несколько «крепких» словечек в адрес скамьи и он вернулся к обсуждению последствий моей личной жизни.
— Клюковкин, я тебе узлом завяжу эту «штукенцию». Молнию зашью, чтоб не доставал из штанов! — перешёл на очень высокие тона комэска.
Да если бы я сам знал. Этот мой реципиент оставил такой «багаж» невыясненных отношений, что не разгрести.
Удивительно, что комэска не в курсе такой страницы в биографии Сашки Клюковкина.
— Ефим Петрович, ну это давно было. Думаю, Хорьков забыл уже, — успокаивал я Енотаева.
— Он себя забудет, как звать, а про тебя начальник штаба будет помнить всё время. Фух! — выдохнул комэска и сел на скамью. — Ладно. Представление уже отправили в армию, потом в округ. Так что Хорьков уже ничего не сделает. Но тебе нужно всё равно принять дела и должность. Потом ехать переучиваться. Надеюсь, ты слышал, что в Калининской области сформировали центр армейской авиации?
Кто ж про него не слышал! В прошлой жизни я там был много раз. Там все вертолётчики переучивались на новые типы, так что место знаковое. Столько войн и конфликтов, сколько прошли ребята из Центра боевого применения и переучивания личного состава Армейской авиации, хватит на несколько полков. И у них ещё всё впереди.
— Ефим Петрович, ну ведь в нашей эскадрилье есть оттуда лётчики. Естественно, что я знаю.
— Да я всё не привыкну, что ты…
— Командир, ну хорош уже. Я и обижаться умею, — посмеялись мы с Енотаевым.
Пару недель спустя поступила мне команда на вылет в Союз. Знойный и пыльный Баграм оставался позади, а впереди был долгий перелёт домой.
Зная, что военные патрули — страшная сила, предусмотрительно переоделся в свой спортивный костюм.
Получился у меня неплохой прикид — синий костюм с тремя полосками вместо лампасов и кеды с изображением мячей. Но не покидало меня ощущение, что я похож на Волка в одной из серий «Ну, погоди!».
Добираться в Соколовку пришлось и самолётом, и поездом, и даже на телеге, поскольку никакой транспорт от райцентра не ходил в тот день в сторону военного городка.
Уже на финишной прямой я и задремал. Во сне снились пески и горы, палящее солнце и ветра. Пускай не так долго я был в Афганистане, но он плотно засел в голове.
— Приехали! — толкнул меня мужик в поношенном техническом комбинезоне, управлявший повозкой.
Наверное, в этих местах всё так или иначе связано с полком посёлка городского типа Соколовка. Открыв глаза, я увидел вокруг себя огромного размера сосны.
Рядом с контрольно-пропускным пунктом на небольшой сопке рос знаменитый в этих местах багульник. Красивейший цветок. Чем-то напоминает сакуру, но только кустарник.
— Спасибо! — поблагодарил я мужика и достал из кармана зелёную купюру с изображением Кремля.
Мои познания в ценах на такси в СССР были небольшие. Где-то слышал, что 20 копеек посадка и 10 за километр. Пока ещё я не привык к советским расценкам, так что мужику дал 3 рубля.
— Ты чего? Это ж много! — воскликнул мой извозчик, когда я протянул ему купюру.
— Отец, да всё нормально. Офицер может себе позволить.
Мужик оглядел меня с ног до головы и зацокал языком.
— Эх! Придётся к Зинке сходить. Куплю винишка. Ну, будь здоров! — махнул он мне и, дёрнув поводья, поехал дальше.
Пройдя через КПП, я первым делом отправился домой. В городке всё по-прежнему — дети играют в саду и во дворах, гоняют по дорогам мяч и, отбирая друг у друга велосипед, колесят среди домов.
Проходя мимо Военторга, меня заметила продавщица Галина Петровна. Бежала так ко мне, что белый колпак улетел в сторону, а фартук развязался.
— Сашка! Живой! А говорят, вас там покромсали, и ты погиб.
Ну и хреновые же информаторы у Петровны. Второй раз уже недостоверные сведения приносят. Зимой она меня тоже чуть не похоронила.
— Говорят, Клюковкин встать не может и всё такое! Ноги сломаны, позвоночник тоже, руки не работают, головы нет, но смогли пришить… — громко кричала Петровна, обнимая и расцеловывая меня.
Совсем плохие информаторы у Петровны. Про голову это ж надо такое придумать!
— Галина… Петровна… живой. И на своих… двоих, — пытался я вырваться из объятий крупной женщины.
Опять я по слухам чуть не убился. И первой меня встречает всегда Галина Петровна. Выдержав объятия женщины и стерев с лица её помаду, зашёл в Военторг, чтобы купить чего-нибудь поесть.
Тут опять природное обаяние Клюковкина сработало на «отлично». И пирожков мне принесли из дома, и банку с борщом, и на ужин сварила мне ещё одна бабушка картошки.
Интересная задача от Хорькова поступила. Мотивов прийти на построение полка в парадной форме в обычный день несколько. Для меня подходит… один.
— Товарищ полковник, а разрешите вопрос. В чём собственно дело? Какова причина моего присутствия в парадной форме завтра на построении. Ещё и в день, когда проводятся полёты, — выпалил я.
— Ты если спросил разрешение, то и дождись его. Я тебе разрешал говорить? — повысил голос Хорьков.
— Как минимум, не запрещали, - спокойно ответил я.
Если честно, достал меня Иван Николаевич. Ну, было что-то с его дочкой у Клюковкина. Наоборот бы, поговорил с парнем, обсудил за рюмкой или бокалом горячительного напитка его увлечения дочерью. Может быть, Сашка остепенился и всё бы у него с Элькой Хорьковой сложилось.
Хотя, нет. Тося бы не позволила.
Хорьков хлопнул ладонью по столу. Как-то уж слишком эмоционален новый командир полка. Вроде в кабинете нежарко. Работает кондиционер и перегреться Иван Николаевич не мог.
— Вот что, Клюковкин. Давай признаем, что я тебя не перевариваю. Твои отношения с моей дочерью, я не поддерживаю ни в каком виде. И никакие подвиги в Афганистане этого изменить не могут.
— Выходит, я зря стараюсь? — легко и непринуждённо спросил я.
Может, и зря открыл рот. Хорьков снова начал меня сравнивать с… какими-то животными, название которых я в первый раз слышу.
Особенно было интересно, насколько я похож на пучеглазого долгопята и мадагаскарского присосконога. Где вообще он таких существ видел?
— Ты меня понял, верблюд одногорбый, блин?
— Никак нет, — ответил я.
Чего он нашёл общего между мной и одногорбым верблюдом — не понятно.
— Значит, так. Если вернёшься с Афганистана, куда хочешь, но переводись отсюда. Я тебе даже помогу.
Если вернусь… Потрясающий цинизм. Это ж насколько нужно было обидеться на Клюковкина, чтобы пожелать ему смерти. Не было у меня к Хорькову особого уважения, а теперь и не будет вовсе.
— Понял вас, Иван Николаевич.
— Товарищ полковник, Клюковкин. И заруби это себе на своём вездесущем носу!
— Есть, товарищ полковник Иван Николаевич. Тогда я пойду.
— Стой! — остановил меня Хорьков. — Ты про парадку спрашивал. Завтра обязательно будь в ней, поскольку тебя будут награждать. Не я, а член Военного Совета — полковник Доманин. Теперь иди.
Ух, как же тяжело было сказать новому командиру полка, чем меня будут награждать! И ведь однозначно пытался меня «прокатить» с наградой. Видимо, решалось это не в нашем полку.
Но с какой же быстротой раздают награды! Похоже, что в Афганистане всё идёт гораздо лучше, чем это было в моём прошлом. И людей решено поощрять гораздо чаще и быстрее. Всё делается, чтобы мотивировать и поддерживать. Это радует.
Вечером проверил парадную форму и подготовил её для завтрашнего построения. Не удивлён, что Хорьков утаил вид награды, которую мне вручат завтра. Решил, что буду мучиться и дёргаться.
Если уж сам член Военного Совета Доманин едет награждать, то там точно не ценный подарок или грамота.
Я закончил гладить рубашку и повесил её в шкаф. Тут в дверь постучали. Подошёл и посмотрел в глазок. За дверью стоит женщина в домашнем халате и белом фартуке. Лицо незнакомое, и память Клюковкина не подсказывает мне, кто она.
— Здравствуй! Только узнала, что ты приехал, Саш, — поздоровалась со мной гостья.
Она была средних лет, внешность непримечательная, волосы собраны в пучок, на лице следы от муки, у глаз заметны морщины.
— Здравствуйте. Вам помочь?
— Саш, а чего ты ко мне на Вы? Всегда вроде была для тебя Ольгой, — улыбнулась женщина.
— Да я не выспался. Дорога и смена часовых поясов, знаешь ли, — отмахнулся я.
— Ладно. Поможешь с краном на кухне, а то мужиков моих нет? Все на полётах и в командировках.
Ольга оказалась супругой нашего замполита Кислицына. Сын у неё служит в нашем полку на сверхсрочной и тоже хочет поехать в Афган. Да только в штабе армии не пропускают. Мол, отец уже там за двоих служит. Не стоит подвергать семью риску остаться без двух мужиков. И правильно.
Пока я ремонтировал кран и пробивал трубу, которая засорилась, Ольга рассказала, как тут живёт городок.
— Дети в школах, жёны по хозяйству. Все переживают за тех кто в Афганистане. Вон, Светка Батырова к своему поехала. Мы уж подумали, что Димка её инвалидом останется, а он теперь Герой Союза. Вот бабе повезло! В Москву поедут.
Ольга жарила пирожки, а я заканчивал подкручивать сифон.
— Готово, Оль. Теперь не протечёт и не сломается. Я всё аккуратно…
— Саш, да я знаю. Ты у нас вообще спаситель. То сумки донести, то уроки помочь сделать. Бабы только у тебя нормальной нет. Девушек вокруг тебя много вьётся, а хорошей так и не встретил.
— Да я и не искал. Они как-то сами находятся, — улыбнулся я, и Ольга посмеялась.
— Я бы сказала, притягиваются. Спасибо, что починил. Держи пирожков, — протянула женщина мне газетный свёрток.
Взяв заработанный «магарыч», я пошёл к себе в квартиру. Не удержался от горяченького пирожка с картошкой и достал один, пока поднимался по лестнице.
Подойдя к двери, обнаружил, что не закрыл её на замок. Да и зачем! Воровать у меня особо нечего. Чеки Внешпосылторга обменял на рубли и положил на сберкнижку. Незаконно, но мне простительно. Я в Союзе недавно.
Внутри обнаружил стоящие в коридоре туфли-лодочки. Проглотил большой кусок пирожка и откусил ещё. В квартире играла песня в исполнении какого-то француза. Вроде, Джо Дассен. Других певцов из Франции я и не знаю.
У Клюковкина был кассетный магнитофон модели «Весна», но я его так ни разу и не включил. Кажется, незваная гостья решила похозяйничать.
Аромат жареных пирожков у меня в руках перебивался запахом фруктов и шампанского. А ещё женских духов, которые мне уже сегодня встречались. Похоже, что жена начальника отдела кадров не обманула, когда пообещала прийти сама.
Войдя в зал, обнаружил, что дама уже «приговорила» половину бутылки.
Торжественное построение закончилось только через полчаса. Доманин не мог не произнести красивую речь. В ней он и призвал всех служить и работать на благо Родины. Будто до сегодняшнего дня мы это делали ради себя любимых.
— И готовимся! Враг не дремлет. Он уже рядом. Нельзя допустить создания проимпериалистического плацдарма военной агрессии на южных границах Советского Союза… — продолжал вещать с трибуны член Военного Совета.
Меня мотивировать было не нужно. Для себя я обозначил принципы ещё в прошлой жизни. Раз я принял присягу на верность Родине, то буду нести этот крест до конца.
Да, в данную минуту моя страна зовётся Советский Союз, а мой реципиент присягал на верность народу этой страны. Я же не отделяю от России ни одну из республик. Это всё русский мир.
Как только закончил говорить Доманин, я закончил размышлять о присяге. Ко мне подошли сослуживцы и поздравили с награждением. Многие удивлялись, что меня поощрили. Кто-то даже признался, что подумал о моём увольнении с сегодняшнего дня. Не все ещё привыкли, что Клюковкина могут поощрить, а не наказать.
Я пообщался с техниками и инженерами, которых сегодня тоже награждали. Интересно было вспомнить жаркие дни в Баграме. Хоть и не всегда они были приятные.
Работа у технического состава на аэродроме адская. Порой сам видел, как парни валились с ног от усталости. Что уж говорить — мы довольно часто помогали им готовить вертолёт к повторному вылету, поскольку надо было быстрее лететь на задачу. Люди в горах ждать не будут. Им нужны и боеприпасы, и еда, и вода. А кто, кроме нас это всё доставит?
— Саш, нам сказали, что ты на «крокодилы» пересаживаешься? — спросил у меня один из техников, натирающий платком свою медаль «За боевые заслуги».
— Да. Повышение! — улыбнулся я и гордо задрал голову вверх.
— Ты ж смотри, там в кабине Батырова не будет. Помогать некому, — заметил другой.
— Я и сам прекрасно летаю. Могу с собой в кабину взять, если не боитесь.
— Нет-нет-нет! То, как вы с Батыров летали в Афгане, никаких нервов не хватит. Я вообще удивлялся, как после стольких передряг и попаданий вы умудрялись до аэродрома долетать. Там не фюзеляж, а дуршлаг! — продолжал удивляться один из техников.
Похоже, у всех сложилось мнение, что всю работу в кабине выполнял Димон. Ничего в этом страшного нет. Зато никто не подумает, что у Батырова есть проблемы, а значит, и под сомнение не поставят награждение его звездой Героя Советского Союза.
— Лейтенант Клюковкин, ко мне! — услышал я зов Хорькова, который стоял рядом со служебным УАЗаом Доманина.
Я спокойно подошёл и доложился, как велит мне Устав. Замполит Доманин обрадовался моему появлению.
— Иван Николаевич, а что у лейтенанта теперь за должность? Вы же продвигаете по службе офицеров, выполнявших интернациональный долг?
— А Клюковкина тоже надо продвигать? — удивился Хорьков.
Доманин сощурился, всем своим видом показывая, что он шокирован услышанным.
— Вы что, не получали телеграммы?! Уже, как несколько месяцев имеется соответствующее распоряжение из Москвы. Служивших в Афганистане продвигать на вышестоящие должности в приоритетном порядке. Это выполняется у вас?
Иван Николаевич зашёлся долгим кашлем. Наверное, бумага такая ложилась ему на стол.
— Лейтенант Клюковкин назначен на должность командира вертолёта и сегодня убывает в Центр боевого применения и переучивания личного состава Армейской Авиации.
— Это хорошо. Командир вертолёта — это уже ступень выше. Справитесь, Сан Саныч? — положил мне на плечо руку Доманин.
Хорьков сжал губы от недовольства. Ответь я сейчас «конечно» и разговор можно заканчивать. Но пока есть возможность, нужно себя проявлять. Тем более, тут такие люди рядом!
— Товарищ член Военного Совета, ничего сложного для меня нет. Любая задача по плечу. Школа, пройденная за эти месяцы, поможет в освоении новой для меня техники. А вообще, боевой опыт надо бы и передавать. Сначала в экипаже, а потом…
— Зачем потом?! Сразу! Не надо медлить! — воскликнул Доманин и повернулся к Хорькову. — Иван Николаич, а правда, чего это Клюковкину в командирах вертолёта ходить. Надо проработать вопрос по назначению его и старшим лётчиком, и штурманом звена. Молодёжь пускай учит. Пример показывает.
Хорьков закашлял так, будто подавился костью слона. Согласен, что пример молодым такой бабник, как Клюковкин, может преподать знатный.
— Пример? Клюковкин? — запинаясь спросил Хорьков, продолжая попытки остановить кашель.
— Николаич, ты не заболел? Иди, дома отлежись. А то кашляешь всё утро, — справлялся Доманин о здоровье командира полка.
Член Военного Совета пожал мне руку и отпустил. Думаю, что «удочку» на ещё одно повышение я закинул.
В назначенный мне телеграммой день я прибыл в Тверскую область. Сейчас она называется Калининская, но сути это не меняет. Также всё здесь провинциально. Особенно это касается города Торск, где и находится недавно образованный Центр Армейской Авиации.
Выйдя на железнодорожной станции, я уточнил у местных, как мне проехать в воинскую часть. Мне указали на красно-белый автобус ЛиАЗ, который и должен был довезти меня в нужное место.
Из окна я рассматривал местные достопримечательности. Сразу бросилось в глаза, что это бывший купеческий городок.
Однако, есть ощущение, что дома растут из самых глубин. И так они вбирают из матери-земли все её прикрасы — мох, плесень и другую растительность. Далеко не везде, но часто попадаются на глаза такие домишки.
Повсюду старинные здания, напоминающие о торговом прошлом городка. Зелень и густые деревья кое-где пытаются скрыть обветшалые строения, которые никто не реставрирует. Жаль, ведь всё же это памятники архитектуры. Как и большое число церквей.
В Торске, куда ни посмотри, всюду часовни и храмы, колокольни и монастыри. И никакого ощущения, что здесь есть военные.
Мы проехали мимо интересного здания. На фасаде была табличка с изображением Пушкина. Вспомнил, что в этом городе Александр Сергеевич любил останавливаться по дороге из Петербурга в Москву и обратно.
Угроза со стороны заместителя начальника офицерских курсов была мной воспринята спокойно. Хоть я и знал Ми-24 чуть менее чем досконально, но учиться рассчитывал прилежно.
В первый же день мы получили большой объём знаний по силовой установке и конструкции вертолёта. Мои одногруппники были вчерашними выпускниками. В таком коллективе я уже выгляжу дядькой.
Ещё больше уважения в глазах вчерашних курсантов я увидел после того, как преподаватель по конструкции Ми-24 спросил о наличии у меня боевого опыта.
— Вы, лейтенант, прямиком оттуда? — поинтересовался майор, подойдя ко мне ближе.
— Так точно, — встал я со своего места, но преподаватель показал мне сесть.
— Вот, пожалуйста. Вчерашний выпускник, а ныне — боевой офицер. И поверьте, товарищ Клюковкин вам скажет, что главное в вашей службе.
При этом майор вопросительно посмотрел на меня, ожидая, что я тут же отвечу. Что тут скажешь парням? Подобрать красивую цитату о долге и чести?
Для меня эти понятия не пустой звук, но сомневаюсь, что это будет воспринято правильно.
— Так что там с самым главным, Клюковкин? — спросил преподаватель.
— Учитесь, или вас всех убьют, — ответил я.
Майор не сразу понял, что я сказал. А вот у моих одногруппников лица поменялись. Нет улыбки и не слышны тихие смешки. Когда речь зашла о смерти, всем стало не до смеха.
— Исчерпывающе и красноречиво, — заметил преподаватель.
— Товарищ майор, надо называть вещи своими именами. Знания добываются в Союзе, а там приобретается опыт. Афганистан — это экзамен. Рубеж, который каждый должен преодолеть. Там нет пересдачи и пятибалльной системы оценок. Есть только: жив и мёртв.
Не было у меня задачи пугать парней, но нельзя представлять себе войну как прогулку в парке с девушкой. Вся романтика заканчивается, когда ты впервые видишь падающий горящий вертолёт. Твоему экипажу ставят задачу лететь на эвакуацию, но ты понимаешь, что там только обугленные тела твоих товарищей.
— А как же выполнить поставленную задачу? Направить вертолёт в скопление войск противника или остановить наступление по всему фронту, — возмутился один из двух старлеев.
— Ты не о той войне говоришь. В Афгане противник не устраивает фронтовые операции с танковыми прорывами. Диверсии и засады, нападения на транспортные колонны и маленькие посты в горах — вот их тактика, — поправил я парня.
На этом размышления о войне решено было закончить. Однако вопросов мне теперь задавали очень много. Начиная от характера боевых действий и заканчивая бытовыми условиями. Естественно, я насколько мог, отвечал. Любым опытом нужно делиться с коллегами.
На обеденном перерыве успел сбегать в комнату, чтобы взять спортивные вещи. Зайдя внутрь, чуть было не поскользнулся на мокром полу. Странно, но в этой гостинице уборщицы не убираются в комнатах. Всё делается руками постояльцев, а таких здесь всегда большое количество.
Да и я вчера наводил порядок, протерев пыль и вымыв пол. Запах сырости перебивался приятным ароматом еды.
Подошёл к кровати и разглядел на соседней койке раскиданные чужие вещи. Ко мне кого-то подселили. И у него есть очень вкусные запасы.
Входная дверь открылась, и в комнату вошёл молодой парень.
— Здравствуй… ёй! — вскричал парень и поскользнулся, смачно упав на задницу.
Шлепок был такой, что эхом прокатился по коридору общежития, а тапочки слетели с ног падающего.
— Давай помогу, — ответил я и помог парню встать.
Выглядел незваный гость довольно смешно. Невысокого роста, короткая стрижка с залысинами, маленькие глаза и округлая форма лица. Телосложением похож на мячик, который должен был отскочить от пола после такого падения. Но парнишка только сидел и широко улыбался.
— Ну, вот. Сам помыл, и сам же навернулся, — ответил он, почесав небольшое пузо. — Я с тобой в одной комнате теперь живу. Рад знакомству.
Мы пожали друг другу руки, но пока я имени соседа не знаю.
— Александр Клюковкин, — представился ему, похлопав по плечу.
— Иннокентий. Родители зовут Кеша.
— Ну и я так буду звать, если не против.
— Нет, конечно. Мы ж теперь друзья, — улыбнулся Иннокентий. — Давай поедим, а то мне гостинцы некуда девать.
— Ты извини, Кеша, но я поел. Живот полный.
— Так я тоже. В столовой разве наешься. Ты налетай. У меня здесь пирожки, соленья, курочка варёная…
Когда Кеша начал выкладывать на стол содержимое сумки, я поразился разнообразию и количеству еды. Неудивительно, что у паренька широкая талия. Таким количеством продуктов и блюд можно всю общагу накормить.
Пока Кеша перекусывал или употреблял свой второй обед, рассказывал о себе.
— С Анисовки я. Деревня тут рядом. Вёрст 200. Девятый сын у мамы с батей. Самый младший, — рассказывал Иннокентий, доедая куриную грудку.
Добрый парень этот Кеша. Рассказал, что окончил Саратовское училище. Завалил физическую подготовку на крайнем курсе, но слишком уж сильно нужны были лётчики.
— Пожалели меня и нарисовали троечку. И попал я служить в Соколовку.
Вот те раз! Оказывается, однополчанин напротив меня сидит.
— Вот как хорошо. Может, покушаешь, а то нехорошо как-то. Борщ будешь? — предложил мне полную банку этого блюда Кеша.
— Нет, спасибо! Ты на занятия идёшь?
— Да. Сейчас, только оденусь.
Одевался Кеша очень долго. То на рубашке пуговица у него оторвётся, то штаны не разглажены.
— Наваждение какое-то. Домовой поработал, — сделал вывод Иннокентий.
— Других причин не рассматриваешь? — уточнил я.
— Нет, Сань. Я ж не какой-то там неуклюжий медведь, — объяснял Кеша, закусывая при этом бутербродом с паштетом.
Повседневную форму надеть у моего соседа не вышло. При застёгивании пуговиц Кеша умудрился порвать рукав. Естественно, подозрения пали на домового. В итоге парень надел лётный комбинезон.
Придя на самоподготовку, Кеша встретил несколько своих товарищей и принялся с ними общаться. Ко мне же подошли с десяток человек и попросили рассказать про Афган. Но только их не интересовало количество чеков, которое я заработал, или кормёжка на базе. Все вопросы были по работе.
Коридоры штаба Центра в этот вечер пятницы были пусты. В одном из кабинетов я заметил двух солдат, перекладывающих папки с документами. По пути следования в приёмную начальника Центра можно было слышать только наши с Гавриловым шаги, отдающиеся эхом.
Упираться требованию товарища майора я не собирался. Но причину вызова к начальнику Торского Центра узнать хотелось.
— Вы случайно не знаете, зачем меня вызвали? — спросил я по ходу движения.
— Начальник Центра дал мне указание после полётов сопроводить тебя к нему. Для меня это так же удивительно, как и для тебя.
Промелькнула мысль, что это очередной шлейф от «амурных» дел моего реципиента. С его-то обаянием и желанием добиться каждой дамы он мог и в Торске наследить.
— Ну, а есть предположения?
— Скоро всё узнаем. Самому интересно. Начальник Центра здесь всего неделю. Назначили его недавно.
В приёмной начальника Центра сидел ефрейтор, раскладывающий бумаги на подпись. Таблички на двери командира не висело.
— Передайте, что майор Гаврилов и лейтенант Клюковкин прибыли, — сказал адъютанту командира замначальника офицерских курсов.
Ефрейтор зашёл к начальнику и доложил о нашем прибытии.
— Товарищ полковник ждёт вас, — вернулся паренёк в приёмную и пропустил нас в кабинет.
Гаврилов вошёл первый и сразу направился к командиру. Я зашёл следом и осмотрелся в новом для себя помещении. Стены кабинета оббиты деревянными панелями. Шкафы были выстроены в ровный ряд у стены слева, а по центру расположен большой стол для совещаний.
Начальник Центра боевого применения и переучивания личного состава Армейской авиации уже стоял рядом со своим столом и здоровался с Гавриловым. И для меня стало приятной неожиданностью, что я уже встречался с этим человеком в новой жизни.
Напротив Гаврилова сейчас был ни кто иной, как бывший командир 171го полка полковник Медведев Геннадий Павлович.
— Как дела, майор?
— Всё хорошо, товарищ командир, — вытянулся в струнку Гаврилов.
— Наслышан о тебе. Всё знаю, — кивнул Медведев, повернулся и направился в мою сторону.
Как и в первый день моего появления, командир бросил на меня острый взгляд. Он всё так же держал ровную осанку. Походка была уверенная, а зелёно-карие глаза излучали доброту и спокойствие.
— Геннадий Павлович, это лейтенант Клюковкин, которому вы давали команду прибыть в ваш кабинет.
— Да, майор. Я тебе больше скажу — удивлён, насколько быстро у тебя это получилось. Чтобы найти по окончании рабочего дня Клюковкина не в кафе или не на свидании, надо постараться.
Медведев улыбнулся и протянул мне руку.
— Здравия желаю, товарищ командир! — вытянулся я.
— Здравствуй, сынок. Рад встрече. Ну, и спасибо, что вернулся живой.
— Да мне и самому приятно, что так вышло, — улыбнулся я.
Медведев посмеялся и подозвал Гаврилова.
— Спасибо, товарищ майор. Дальше я сам с Клюковкиным разберусь.
Гаврилов кивнул и вышел из кабинета. Медведев указал мне на стул, и я присел.
— Слышал о твоих успехах. Орден и медаль! Приятно, что мы с Енотаевым в тебе не ошиблись.
— Я вас не мог подвести.
— Да-да. Вот только склонность к раздолбайству у тебя по-прежнему есть. Чего без повседневной формы приехал?
Доложили, всё же!
— Геннадий Павлович, как вам сказать. Ну, в комбезе удобно. Да и телеграммой форма одежды не была регламентирована.
— Ладно. Я ещё не занимался разбирательством по поводу твоей формы. Мне уже когда-то хватило твоей поездки на УАЗике.
Опять этот советский джип! Везде за мной следует. Почти как женщины.
— Давай к делу перейдём, а то я вижу, что взмок ты после полётов. Кстати, как у тебя идут дела с освоением Ми-24? — спросил командир, достал пачку сигарет и пошёл к окну.
Пока я делился впечатлениями от ускоренного курса лётчика-оператора, Медведев закурил, открыв настежь окно.
— Теперь в Мактаб и на командирском месте программу проходить.
— Хорошо. Вижу, что за ум ты взялся. Хочешь расти в плане карьеры и профессиональной подготовки. И вот тебе моё предложение.
Геннадий Павлович затушил сигарету и вернулся на место. Он внимательно посмотрел на меня, но так и продолжал молчать. Вдохнул воздуха и продолжил.
— У меня мало людей здесь в полку. Тот самый 969й инструкторско-исследовательский полк. С опытом боевых действий и того меньше. Поэтому, предлагаю тебе должность лётчика-исследователя здесь, в Торске. У меня есть соответствующее распоряжение от Главкома тащить самых лучших сюда. После Афганистана в особенности.
Удивлён не столько предложению, сколько оценке моих профессиональных качеств. Ведь только недавно Клюковкин был на грани списания по профнепригодности. А Сейчас его сам начальник Торского Центра зовёт в исследователи. Во карьера попёрла!
— Буду летать на Ми-8 и Ми-24? — уточнил я.
— И на Ми-6, и на кое-чём новеньком. Скоро испытатели нам обещают грандиозную премьеру нового вертолёта. Тебя здесь подготовят. Потом будешь готовить ты, передавать опыт Афганистана. Будут и командировки «за речку», если мы к тому времени не победим. И не только туда будем ездить. География большая.
До победы в Афгане ещё далеко. На всех хватит работы, пыли и песка. А то, что локальных конфликтов на долю Торского Центра выпадет много, в этом сомнений нет. К сожалению, войны ещё будут.
— Это серьёзное предложение, — ответил я.
— Ты уже не курсант и не лейтенант первого года службы. Ветер в твоей голове утих. Плюс, в Афганистане ты себя проявил. Жду ответа, Сан Саныч. Если даёшь согласие, завтра же начну раскручивать твой перевод. Ехать тебе в Мактаб не нужно будет.
— И в Афганистан тоже?
— Разумеется. Ты повоевал достаточно.
Здравый смысл подсказывает, что нужно сказать «да» и ждать перевода. Перспектив в Торске гораздо больше, чем в Соколовке. С моими знаниями из будущего можно дорасти до больших званий.
Перевод с Дальнего Востока в сторону европейской части СССР, уже считается большим везением.
Предстоящая встреча с девушкой-медсестрой не радовала. Почему-то я не сомневался, что в очередной раз судьба сводит меня с «дикой женщиной» Антониной.
— Саша, так что вы скажете по поводу дружеской прогулки с девушкой? У неё тёмные волосы, голубые глаза, белоснежная улыбка, и она такая… нету слов какая! — описала подруга Кеши девушку.
Да что ж всё так складывается в пользу Антонины! Надо просто имя узнать подруги, и всё встанет на места.
— Вы мне так и не сказали, как зовут вашу подругу, — спросил я.
— Точно! Красивое имя Антонина.
Ну, я как чувствовал! Как такое совпадение может быть?! Похоже, бабы всё подстроили. Но влюблённой парочке устраивать сцену я не собирался.
— Не могу вам отказать, — ответил я и достал из шкафа кофту.
Неизвестно, где мне придётся ночевать сегодня и сколько развлекать девушку-медсестру. Чтоб не замёрзнуть, лучше иметь при себе что-то теплее, чем рубашка с длинным рукавом.
— Ой, спасибо. У неё сейчас сложный период. Сами понимаете — в Афганистане идёт война. Она и в Союз-то прилетела, поскольку нужно какое-то оборудование получить и обратно в свой госпиталь. Говорит, что не может по-другому.
Ощущение такое, будто из Афгана можно ездить, как с работы домой. Просто так оттуда не выбраться. Должна быть веская причина. Хотя, если это Тося, то для неё это будет несложно сделать.
— Ладно, мне идти уже надо. Даму нельзя заставлять ждать.
— Ой, вот вы настоящий мужчина. Как мой Кешенька! — улыбнулась подруга моего соседа и, подскочив с кровати, кинулась его обнимать.
Мне объяснили, что встречаюсь я с девушкой на набережной. Она будет ждать меня у большой клумбы сирени.
— Вы только с ней будьте помягче. Она с одним козлом встречалась. Тот бросил её. Воспользовался и бросил! Но вы, сразу видно, что не такой, — улыбалась девушка Кеши.
Чисто из интереса решил уточнить судьбу отношений Антонины.
— А сейчас как у вашей подруги дела в личной жизни?
— Никак. Вот я и подумала — Тоня приехала ко мне на пару дней, а тут мой Кешенька учиться окончил. Я к нему. Подругу же не оставишь одну в деревне. Вот и взяла с собой. Сказала ей, что познакомлю с другом Кеши.
— Другом? — посмотрел я на своего соседа.
— Ну или однополчанином. Он про вас рассказывал много! Вы же в Афганистане были. Вот вам и будет, о чём с Тоней поговорить, — добавила девушка.
Пока не передумал, надо идти. Если уж выбирать между коротаньем вечера в одиночестве, пускай уж будет Тося.
Сев на автобус ЛиАЗ, я поехал в центр города. Летний Торск «утопает» в зелени. Молодёжь гуляет по тротуарам улиц города. И ни одну из девушек не смущает тот факт, что асфальтовые покрытия разбиты. Каждая из красавиц одета в лёгкое платье и обута в туфли на каблуках. На свидания с кавалерами принято надевать лучшее.
На некоторых зданиях транспаранты с красивыми лозунгами. Как по мне, так они дырку закрывают на фасаде старинных зданий. Кое-где постройки отремонтировали, но таких очень мало. В основном старые купеческие дома.
Я вышел недалеко от расчётного места встречи. Рядом с клумбой сирени никого. Только струи воды брызгают во все стороны из труб.
Взору предстал великолепный вид на реку. Тверца следует куда-то вдаль, петляя между двумя берегами Торска. А в это время солнце начинает скрываться за горизонтом, отсвечивая в водах реки. На другом берегу панорама монастыря с высоким шпилем главной колокольни. Зелёные валы, на которых можно заметить пасущихся лошадей. Пешеходный мост, являющийся местом встречи многих влюблённых парочек. Под ним у самой воды огромное количество уток, которых кормят дети. Такое чувство, что крякают от восторга и те и другие.
И в это время на соседнем берегу появился главный персонаж этой картины. Прихрамывая, к воде подошёл человек с большим ящиком. Он поставил раскладной стул, закинул удочку и поставил ящик себе на ноги. И тут понеслось! Ящик оказался аккордеоном.
Никогда не думал, что звуки этого инструмента могут так отдаваться в душе. Мелодия такая, что хочется спеть что-нибудь народное. Если б знал слова, так бы и сделал. А на пешеходном мосту кто-то узнал музыку и затянул песню.
— Да, видно, смерть не для меня. И снова конь мой вороной, меня выносит из огня, — услышал я песню.
Раньше никогда бы не подумал, что так меня может зацепить народное творчество.
Ещё раз осмотрелся по сторонам. Чудесный вечер! Набережная Тверцы. Сирень цветёт, наполняя прекрасным запахом всё вокруг, и я вижу, как в мою сторону идёт девушка.
Тёмные волосы накручены, став волнистыми. Одета в белую кружевную блузку и летящую шифоновую юбку.
Идёт медленно. Походка от бедра, а на лице улыбка. Радуется заходящему солнцу и предстоящей встрече. И всё в ней прекрасно, кроме того что я её знаю. В любой другой ситуации перемахнул бы через ограду и несколько цветочков сорвал для дамы.
Но это Тося. Самая настоящая Тося, которая никак не может выкинуть из головы Клюковкина. Завидев меня, Антонина потеряла дар речи.
— Саша! Миленький! Я ж думала… и не думала! — кинулась мне на шею Тося и принялась целовать меня в обе щёки.
— Тихо! Тихо! — попытался я вырваться из крепких объятий, но девушка в меня вцепилась намертво.
— Это же какой сюрприз! Судьба!
— А по-моему, очень хитроумная комбинация, — ответил я, отцепив от себя Тосю.
— Я ничего не подгадывала! Больно ты мне нужен, — отмахнулась Антонина и, надув губы, сложила руки на груди.
— Судя по всему, очень даже нужен. Мы с тобой уже всё обговаривали и в Соколовке, и в Афганистане. Теперь ты решила и в Торске пообщаться?
— Я… я… я вообще не хотела с тобой говорить. В гости к подруге приехала. Я ей про тебя рассказывала, что…
— Слышал о сравнении с домашним рогатым скотом. Неприятно, — ответил я и повернулся к реке.
Облокотившись на ограждение, я продолжал наблюдать за происходящим вокруг. Тося пыжилась, возносила руки к небу, ходила рядом, но разговаривать со мной не решалась.
Июнь, 1980 года. Аэродром Мактаб, Узбекская ССР.
В классе предполётных указаний было душно. В помещении ни вздохнуть нормально, ни выдохнуть. Какой-то умник выключил кондиционер, и весь день класс методично нагревался лучами палящего солнца Средней Азии.
— Только недавно включили, — вздыхал один из лётчиков нашего звена, подставляя лицо под потоки воздуха из БК-2500.
Звук работы кондиционера был похож на гул двигателей на взлётном режиме. Такое ощущение, что вот-вот он не справится и выключится. Но, зная надёжность и долговечность советской техники: этот кондиционер ещё меня переживёт.
— Ужас! Я как лошадь на свадьбе, — возмущался Кеша, сидящий рядом со мной.
Иннокентий тяжело переносит столь высокую температуру. Взглянув на него, я увидел, как капля пота скатывается по носу и попадает прямиком на карту, оставляя тёмное пятно на бумаге. Кеша утирает лоб рукавом и продолжает выполнять подсчёты.
— Саня, когда уже в Афганистан? — спросил мой однополчанин.
— Две лётные смены, грузимся и улетаем. Так сильно хочешь «за речку»? — уточнил я.
— Хотелось бы. Командир звена меня достал. Я же в его экипаже. Кем он меня только не называл.
В голосе Петрова слышалась обида. Сейчас мы ожидали разбора полётов. Думаю, что Кеша будет главной «звездой».
Двери класса открылись. Вошёл наш командир звена Веня Шаклин.
Веня был низкого роста, рыжий, с веснушками на лице.
Когда мы прибыли в Мактаб после переучивания в Торске, Шаклин с остальными лётчиками звена уже находился здесь и готовился приступить к полётам. Прибыли они из Германии. Все в лётчики и операторы в звене Шаклина не старше меня, а сам он уже как два года капитан.
Естественно, он требовал, чтобы к нему обращались по имени отчеству: Вениамин Александрович. Однако сам называл всех исключительно либо по фамилии, либо по имени.
Меня и Кешу включили в звено, чтобы укомплектовать его полностью.
И вот такой «сборной солянкой» мы и должны через несколько дней отправиться в Баграм.
— Рассаживаемся, соколы вы мои! — громко объявил радостный Шаклин, и подойдя к трибуне, бросил на стол снаряжение.
Немного небрежно выглядит такое поведение. Швырнуть шлем, в котором ты летаешь, не очень красиво.
— Итак, работали по полигону. Отстрелялись неплохо. А точнее, сносно, — сказал Шаклин, как только все сели за парты.
Он озвучил оценки, отдельно остановившись на мне.
— Клюковкин, а ты ниже, чем на «отлично» не стреляешь у нас, да? У тебя же опыта никакого нет. Как ты умудряешься? И в экипаже у тебя двоечник Борисов! — возмутился Веня.
Видимо капитан завидует. У него-то не «отлично». Ещё и Кеша в экипаже, на которого он морально плохо воздействует.
— Я могу пересдать с любым оператором.
— Зачем? Всё и так хорошо. Продолжай в том же духе и далеко пойдёшь, — ответил мне Шаклин.
Больше важных докладов не было. Каждый экипаж отделался дежурными фразами, что всё хорошо.
— Клюковкин, есть ещё что сказать? — спросил Веня.
— Нет.
Шаклин кивнул и достал из шлема наколенный планшет. Кеша начал ёрзать на стуле при виде того, как Веня довольно улыбается, просматривая записи.
— Тогда у меня есть что сказать. Товарищ Петров, которого я готов уже сейчас в Соколовку отправить за ненадобностью, где он у нас?
Кеша поднялся на ноги и приготовился слушать. За спиной послышались смешки. Все понимали, что сейчас будет происходить.
— А почему мы не отзываемся, Петров? Или вас в вашем полку расслабили?
— Никак нет, — ответил Кеша.
— Навигация на двойку. Попробовал дать тебе самому полетать, так ты нас чуть не убил. Тебя вообще, какой бездарь учил?
Вот это заявленьице! Некрасиво оскорблять училищных инструкторов, которые готовили Кешу. Да и в сторону Торского центра это увесистый камень.
— Вениамин Александрович, задачу мы выполнили. На полигон вышли вовремя, расчёты для поражения мишени соответствовали условиям, — начал объяснять Иннокентий.
— Верно. А на какую оценку мы это сделали? На «хорошо»! Это для меня неприемлемо.
В прошлые полёты Веня не всё время попадал на «отлично». Но сегодня он уж слишком начал наезжать на Кешу.
— Товарищ капитан, я же вам говорил что нужно…
— Чего ты говорил? Под нос ты себе мычал. Мне уже надоело за тебя выполнять всю работу. Или ты думаешь, что мы с тобой перелетим в Афган, а там и всё простят. Мол, там все ваши! Соколовские! Хрен тебе на твою тупую голову, — ехидно улыбнулся Шаклин. — Пиши рапорт, что отказываешься ехать. У тебя полчаса.
Командир звена всех распустил, а сам пошёл к командиру полка в лётную комнату. Вид у Шаклина был счастливый. В такие моменты он мне напоминал пекинеса. Маленький, рыжий, волосатый и с довольной мордой.
Как только все вышли, я встал со своего места и собирался поговорить с Петровым.
— Что случилось, Кеша?
— Я не могу рассказывать. Всё, что было в экипаже — остаётся в экипаже.
Ещё пару раз попытался уговорить Петрова рассказать мне о полётах с Шаклиным, но Кеша молчал и продолжал писать.
— Вы скоро перестанете быть одним экипажем. Не расскажешь, я тебе помочь не смогу.
Иннокентий даже головы не поднял. Упёрся как баран.
— Ты чего там пишешь? — спросил я.
— Мне же сказали рапорт писать. Вот и пишу, — расстроено посмотрел на меня Кеша.
В голове я сразу провёл параллель между Батыровым и Петровым. Только в случае с Димоном скрывать его косяки было весьма непросто. А сейчас я сам командир экипажа. Если что прикрыть Иннокентия всегда смогу.
Придётся взять некое шефство и над Кешей, чтобы окончательно в парне не убили лётчика. Своих же не бросаем!
— Дай мне лист, — сказал я, и Кеша отдал мне начатый им рапорт.
Я начал складывать лист, а Петров сделал удивлённое лицо.
— Ты чего делаешь?
— В туалет хочу сходить. Бумага закончилась, — начал я сминать листок.
Июнь, 1980 года. Аэродром Баграм, Демократическая Республика Афганистан.
Несущий винт постепенно останавливался, замедляясь с каждым оборотом всё больше и больше. Техники медленно и вальяжно подошли к вертолёту. На загорелых лицах видна усталость, а форма приобрела белый оттенок.
Горизонт плывёт от жары. Смотрю на горы, окружающие Баграм, и вижу сплошную серо-коричневую массу. В это время наш коллега открыл дверь, впуская в кабину знойный воздух. Ощущение, что кончик носа прижгли чем-то горячим.
Бортовой техник Валера Носов уже вышел из вертолёта и здоровался со встречающими нас сослуживцами. Видно, что ему очень жарко в полной экипировке и с автоматом наперевес.
— Сань, а чё так жарко? К такому меня мама с папой не готовили, — подошёл к моей кабине Кеша, жалуясь на погоду.
— Ты погоди. Сейчас кондиционер включим. Прохладно станет.
— Серьёзно? — обрадовался мой оператор.
— Нет, Кеша. Готовься к тому, что будешь потеть, как та самая лошадь на свадьбе, которую ты вечно вспоминаешь.
— Ну, правда. У меня в деревне конь. Сухариком зовут. Хороший такой! Он у нас и телегу зимой, и сани летом возит…
— А не наоборот? — решил поправить я Иннокентия.
Кеша задумался, а потом хлопнул себя по лбу. Надо поработать с ним плотнее, пока он не стал подтупливать ещё больше.
Я поздоровался с нашими техниками, обменявшись с ними парой добрых слов. Осмотревшись вокруг, сразу бросилось в глаза количество самолётов и вертолётов.
Их число намного увеличилось. Пока мы шли к машине, приехавшей за нами, наблюдал, как аэродром живёт боевой работой. Полоса практически не пустует — всё время кто-то садится или взлетает.
По лётному полю ездят грузовики и спецтранспорт. На стоянках идёт разгрузка и погрузка в транспортные самолёты. Со всех сторон гул двигателей, свист винтов и рёв включения форсажа.
База в Баграме продолжает работать с высокой интенсивностью.
— Сань, а это те самые ящики? — указал Кеша на деревянные гробы, которые подвезли на погрузку в Ан-12.
— Это не ящики. Так увозят на Родину погибших ребят, — ответил я.
— Так это гробы… Вот так…
— Да, — ответил я, посмотрев на лицо Иннокентия.
Видно, что парню стало не по себе. В самый первый день встретиться лицом к лицу с последствиями войны не так уж и просто.
— Внутри как-то всё сжалось, — сказал Кеша, присматривавшийся к наспех сделанным надписям фамилий на деревянных гробах.
Резко контрастирует с гробами тот факт, что из стоящего рядом Ан-12 выходят десантники, прибывшие служить в Афган.
Мне не привыкать видеть подобные картины. К сожалению, на войне подобная выгрузка молодого пополнения становится так же привычна, как и погрузка гробов.
— Пошли, — повёл я к машине Кешу.
В кузове ГАЗ-66 уже сидели остальные лётчики нашего звена. Я закинул вещи, но садиться не спешил. Кажется, мы кого-то ещё ждали, если судить по усталым лицам наших коллег.
— А где командир? — спросил я.
— Сказал, что пойдёт по делам. Вот уже 15 минут ждём, — ответил один из лётчиков.
На такой жаре долго находиться нельзя, но Шаклина почему-то это не волнует. Я выждал пару минут и снова переспросил, где конкретно, товарищ капитан.
— Я его видел, как он пошёл на КДП.
— Зачем? — уточнил я.
— Может, пошёл лётную комнату искать? — спросил Кеша.
Все парни разом засмеялись. Заметно, что Веню Шаклина так и тянет в помещения, где собираются офицеры. Но в Афгане лётных комнат нет.
Через пару минут появился и сам командир звена. Вид недовольный, а сам Веня кого-то очень сильно проклинал.
— Что-то случилось? — спросил я, когда Шаклин подошёл к машине.
— Ничего. Уже завтра сказали лететь. Не дают осмотреться, — ворчал Веня.
— В воздухе и осмотримся, — ответил я.
— Так уж не терпится лететь, Клюковкин?
За спиной послышался грохот. Такое чувство, что у «шишиги» что-то отвалилось.
Повернувшись, я увидел растерянное лицо Кеши. У его ног лежала откидная часть кузова машины. Только в Афган прилетел, а уже ломает всё вокруг.
— Недоразумение, товарищи, — развёл руками Иннокентий.
Я удивлён, что с его «способностью» ломать, мы с ним ещё удачно долетели до Баграма.
— Сань, давай отправим его в Союз, пока есть возможность? — шепнул мне Шаклин, ехидно улыбаясь.
— Страшно. Такими темпами его самолёт может не долететь, — ответил я и полез в кузов.
Доехали до жилого городка быстро. Никто и задремать не успел, как мы пересекли КПП. Палаток стало гораздо больше, а вот щитовые домики — модули только начинали собирать.
Спрыгнув с машины на занесённую пылью дорогу, я пошёл к палатке, где жил ранее. Здесь на входе меня приветливо встретили два закадычных друга Бага и Мага.
— Ай, Саня! Джигит! Каково на новой машине летать? — спросил Баграт.
— Побыстрее, чем на Ми-8.
Шаклин в стороне стоять не собирался. Завидев, что я с кем-то общаюсь, он быстрым шагом пошёл ко мне.
— Так-так, а это кто такие? Форму одежды чего нарушаете? — спросил рыжий капитан, посмотрев на Магу, который стоял перед ним в майке, трусах и шлёпках.
Мага не сразу понял, что это предъява ему.
— Эу, Вася! Я как бы не работаю сегодня, — ответил Магомед.
— Вообще-то, не Вася, в Веня, — поправил его Шаклин.
— Виноу? — переспросил Бага.
— Или Вина? — добавил Мага.
— Вениамин Александрович, вообще-то! — слегка повысил голос Шаклин.
— Не-а, Виноу лучше.
Так и препирались мои кавказские друзья с рыжим капитаном, пока не пришёл Енотаев. Комэска поприветствовал меня, приобняв за плечи, и переключился на Шаклина.
— Вы мой новый командир звена Ми-24, верно? — протянул он руку Вениамину.
— Доброго дня. Так точно, — поздоровался с ним Шаклин.
— Ну, рассказывайте, как долетели и что там в Союзе нового.
Шаклин в нескольких предложениях описал состояние дел и перешёл к своим рекомендациям.
Игорь Геннадьевич стоял рядом со своим УАЗом, поправляя солнцезащитные очки и утирая лицо от пота. Судя по усталому виду, ждёт он нас давно.
Я поблагодарил техников за работу и пошёл в направлении Сопина, захватив с собой Кешу.
— Кто этот бородатый человек? Служит в ГРУ? В ВДВ? Сань, ну скажи, где служит? — перебирал Иннокентий варианты принадлежности Сопина.
— В армии. Не задавай пока вопросов, чтобы тебе не показали направление движения.
— Понял. Значит, всё секретно! — обрадовался Кеша.
Мы подошли к Сопину, и командир отряда тепло поприветствовал меня приобняв.
— Клюковкин, дорогой! Как живой прям. Махнул не глядя? — указал он на Ми-24.
— Повышение, как-никак. Знакомься, Геннадьевич, это Иннокентий Петров, мой лётчик-оператор.
— Очень рад, очень… — начал трясти руку Сопину Кеша.
— Да, я тоже… ай! — схватился за спину Сопин и слегка согнулся.
Кажется, надо Кешу убирать подальше. У него аура работает во вред всем.
— Никогда не стреляло так. Старею, — улыбнулся скрючившийся Сопин.
— Так, Кеша, иди погуляй. Хватит людей калечить.
— Я ж не специально, — расстроился Иннокентий, но всё же пошёл в сторону КДП.
И тут же Сопин разогнулся. Ну не чудо-юдо этот Кеша?!
— Нормальный парень, но ходячая катастрофа.
— Сань, такие люди на войне всегда выживают. Ты его не сбрасывай со счетов. А моя спина уже последствие тяжёлой работы и возраста, — посмеялся Сопин.
— Геннадич, давай к делу.
Командир отряда достал сигарету и закурил.
— Брать базы мы уже научились. В лобовых столкновениях у духов шансов с нами нет. Поэтому они меняют тактику.
— Партизанская война? — спросил я.
— Верно. И первое, что замыслило командование это лишить душманов поддержки из Пакистана. Нам нужно искать караваны и уничтожать их.
— Я всегда готов. Что нужно?
— Твой экипаж я забираю под свою опеку. Также беру экипаж братьев с Кавказа. Они парни шумные, но шустрые.
Бага и Мага те ещё нарушители спокойствия.
— Два вертолёта? — уточнил я.
— Вот с тобой и хочу поговорить, кто у тебя есть на примете.
— Пока никого.
— Жаль. Тогда пускай Енотаев определится. Ты сам готов работать?
— Игорь Геннадьевич, странный вопрос.
Сопин затянулся и затушил сигарету.
— Ты в такой переделке побывал и без единой царапины вышел. Но я то знаю, что во сне та горная расщелина снится. Такое не забывается, — похлопал меня по плечу Игорь Геннадьевич.
Командир отряда знает, о чём говорит. Может, пуля меня и не настигла, но пережитое всегда накладывает отпечаток. Иногда намного сильнее, чем ранение.
— Всё нормально. Новый день — новый бой.
Перед вечерней постановкой задач, Енотаев вывел меня и Шаклина из палатки. Именно Веню комэска решил определить мне ведущим в пару.
— Клюковкин введёт тебя в курс дела. Задачу получите уже завтра от наших «коллег», — сказал нам Ефим Петрович и оставил нас.
Веня сначала хотел что-то уточнить, но не стал спешить.
— Что такого знаешь ты, чего не знаю я? Что это за секреты? Я командир звена или… — начал возмущаться Вениамин, подпрыгивая на месте.
— Веня, если не хочешь быть «или», слушай и запоминай.
— Я тебе говорил, что я не Веня. Совсем уже забыл, кто тут командир?! — начал тыкать в меня пальцем Вениамин.
Я закатил глаза, посмотрел по сторонам и подошёл вплотную к Шаклину.
— Значит слушай сюда, командир. Нам с тобой придётся работать вместе. Меня это не очень радует. Задача у нас будет специфическая, требующая взаимопонимания. Если у нас его не будет или я замечу, что в полёте ты не оказываешь мне поддержку, отправлю тебя в отпуск с диагнозом «асфальтовая болезнь».
— Угрожаешь?
— Предупреждаю, Веня. Никто не ставит под сомнение твоё командование. Но ты будь командиром, а не просто крутым парнем.
Вениамин насупился, но больше ворчать не стал.
— Так что за работа такая секретная?
— Работаем с личным составом 1й отдельной мотострелковой бригады.
Веня упёр руки в боки и замотал головой.
— Клюковкин… ладно, Саня, мне-то не рассказывай. Нет таких бригад в армии.
— Теперь есть, — улыбнулся я.
Наутро мы с Шаклиным ждали группу Сопина. Нам выделили для выполнения задания Ми-24 со встроенной пушкой. Борттехник Валера Носов заканчивал проверку вооружения, подвешенного на вертолёт и зарядку пушки.
— Давно у нас появились такие вертолёты? — спросил я, показывая на ожидающие нас Ми-24.
Они несколько отличались от тех, что мы перегнали из Мактаба сюда. Модификация «П» отличалась тем, что на правом борту имела встроенную пушку ГШ-2-30 с боекомплектом в 250 снарядов. В носовой части пулемёт ЯкБ-12.7 был демонтирован. Серийно такую модификацию выпускать начали в 1981 году. Видимо, что-то поменялось и сподвигло выпускать их раньше.
— Не помню уже. Кстати, ты в Торске ещё не видел новый вертолёт? Ходят слухи, что лётчики там уже летают на нём.
— О каком вертолёте идёт речь?
— Я точно не знаю. Что-то совсем новое. Говорят даже, что рулевой винт у него на букву «Х» похож.
Да чтоб меня! На дворе 1980 год, а уже идут такие разработки. Если я правильно помню, Ми-28 совершил первый полёт в 1982 году. На нём многое было установлено от Ми-24, а Х-образный винт появится и вовсе только в 1986 году. Хотя, если я подскажу кому надо, смогут сделать и быстрее. Надо чтоб ещё разок приехали в Баграм представители конструкторских бюро, и я им тихонько посоветую.
По магистральной рулёжке мчался ГАЗ-66. Подъехав к нам, из кузова начали выпрыгивать бойцы в различной одежде. Я насчитал 12 человек. Следом подъехал УАЗ.
На переднем сиденье в полевой форме сидел начальник особого отдела 109й дивизии майор Турин. Несмотря на раннее время, он был весьма свеж и бодр. За ним шёл и Сопин в полной экипировке.
Одет он был в костюм КЗС, на груди трофейный «лифчик» с полным комплектом магазинов. Как и все бойцы, Сопин тоже был в кроссовках.