Афганский рубеж

Глава 1

Свинцовые облака с каждым часом всё ниже. Видимость падает, а в воздухе уже появляется небольшая морось.

Слегка отворачиваю нос вертолёта вправо, чтобы был лучше виден обзор площадки для приземления. На указателе скорости 120 км/ч, вертикальная — 2 м/с.

Подходим ближе. Ручку управления вертолётом отклоняю на себя. Сбрасываю скорость до 60 км/ч. Постепенно подтягиваю вверх рычаг шаг-газ. Правую педаль аккуратно отклоняю, чтобы не попасть в левое вращение.

Вертолёт вибрирует, но медленно и верно зависает над площадкой, выложенной из металлических плит К-1Д. Аккуратно приземляю вертолёт и зажимаю тормозную гашетку.

— Готовимся к выключению, — дал я команду по внутренней связи, вывернув левой рукой рукоятку коррекции.

— Или к повтору, Саныч? — весело отвечает из передней кабины нашего Ми-28 мой лётчик-оператор Денис.

— Сплюнь, Дэнчик. А то «ЖПСКу» отберу, и ты весь маршрут по карте будешь вести, — ответил я.

— Понял, командир.

Смотрю влево на двигающихся в нашу сторону техников в огромных сапогах поверх чёрных утеплённых штанов. Раскисшая земля не даёт им быстро добежать до боевой машины. Но видно, как они стараются это сделать.

Открыл дверь своей кабины, впуская прохладу нашего полевого аэродрома. Смотрю по сторонам. Всё как обычно — вертолёты, лесопосадка, слившееся серое небо с промёрзшей землёй и небольшие сопки.

— Саныч, командир к себе зовёт, — передал мне техник, когда я спустился на шершавую поверхность площадки.

— Хорошо. Температура скачет в правом двигателе. Разница в оборотах на запуске имеется. Настолько мы технику угрохали? — спросил я, расписываясь в журнале.

— Работаем на износ, — улыбнулся техник.

— Здраво мыслишь! Спасибо за матчасть, — ответил я, похлопав его по плечу.

Шлем я сунул в специальную синюю сумку с шевроном родного училища. Надел приготовленные чулки химкостюма и «пошлёпал» к Петру Ивановичу — моему командиру полка.

Кажется, сейчас меня ожидает серьёзный разговор.

Войдя в штабную палатку, я оставил вещи на входе у связистов и подошёл ближе к столу командира.

— Нет. Не устал… Да вы послушайте! Товарищ командующий… Да какие к чёрту лица? Есть строгий выговор! — громко сказал комполка и силой повесил трубку жёлтого телефона с двуглавым орлом.

При этом он вскочил на ноги и придавил трубку сильнее.

— Чего?! А, Клюев, заходи. Извини, Сан Саныч. Пока с этим де…

Вновь зазвонил жёлтый телефон, и полковник взял трубку.

— Белов! Я, товарищ командующий. Служу России! Да. Есть, ждать, — громко ответил комполка, повесил трубку и вновь придавил её.

— Так что там, командир?

— Да пока с этими друзьями поговоришь, всё из головы вылетит. Лучших офицеров не узнаю.

— Вы мне льстите, — улыбнулся я.

— Не зазнавайся только! Садись, сынок, — посмеялся Белов.

Пётр Иванович был из тех, на ком держится армия и страна. 54 года, а до сих пор в кабине вертолёта. По нему можно историю локальных войн изучать.

— Я чего тебя позвал. Документ на тебя пришёл из штаба округа. Хочешь почитать? — показал он мне телеграмму, отпечатанную на жёлтой бумаге.

— Можно в кратком изложении, командир?

— Конечно! Я направил на тебя представление о назначении на вышестоящую должность. В 171 м полку сильно командный состав выбило. Ни одного замкомэска не осталось. Предложил тебя назначить.

Вот командир сюрпризы умеет делать! К 33 годам мне действительно пора бы уже и двигаться дальше, а то я уже пять лет как командир звена.

— Спасибо.

— Чего уж там! — швырнул на стол телеграмму Белов.

Видимо, не совсем всё гладко прошло.

— Удивляюсь я тебе. Медаль Нестерова, медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени и орден Мужества. За 10 лет службы офицером! Кого так можно было послать, что я тебя двинуть не мог три года?

Пожимаю плечами.

Ответ прост — замолвить слово некому. Детский дом, кадетский корпус, а потом лётное училище. За это время родственников у меня не объявилось, а друзья до больших звёзд ещё не успели дорасти.

— Ладно. У меня батя тоже в Афгане и звезду Героя имел, и ордена. А дальше командира эскадрильи не продвинулся. Не любил лизать… что обычно лижут.

— Я пойду?

Только я собирался уйти, как «заверещал» телефон связи с командным пунктом группировки. Белов поднял трубку и молча слушал. Быстро что-то записывал себе в тетрадь и поглядывал на карту.

— Понял. Работаем! — повесил он трубку и посмотрел на меня. — Новая задача прилетела. Готовимся к вылету. Ты со мной.

Мой лётчик-оператор шёл рядом и продолжал на ходу прокладывать нам маршрут до района выполнения задания. После запуска двигателей у него будет немного времени, чтобы внести точки в навигационную систему.

— Сан Саныч, там как бы не совсем всё гладко. Площадка открытая, прикрыться складками местности не получиться, — шептал он мне.

Я и без него знал, что эвакуировать группу спецназа в окружении, не самая лёгкая из задач.

— Мы своих не бросаем, Дэнчик. Придётся попотеть, — похлопал я его по плечу.

Края вертолётной площадки из металлоконструкций уже порядком закиданы грязью, которую мы носим уже десятый или… потерял счёт дням.

— Саня, без геройства там. Пока мы забираем, вы прикрываете, — объяснил комполка и пошёл быстрым шагом к вертолёту Ми-8.

Он тоже давно не спит, но работать некому. На базе сейчас лётчиков выше третьего класса он, я, и… достаточно. Так ему в кадрах сказали в штабе округа, когда формировали новую бригаду в округе и забрали у нас опытных офицеров.

Чулки от химкостюма свернули в пакет и передали техникам, чтоб бросили рядом с ящиками с запасным имуществом. Заняли места в кабинах — я в задней, а лётчик-оператор в передней. Машины аэродромного пускового агрегата (АПА) на месте.

Выполняю проверку систем. На правом многофункциональном индикаторе высветилось «ЗАПУСК РАЗРЕШЁН».

Кулак поднял вверх, означающий готовность к запуску вспомогательной силовой установки.

Глава 2

Я продолжал смотреть на фотографию в удостоверении личности. С виду документ особо не отличается от того, что мне выдали на выпуске в лётном училище.

Человек на фото очень похож на меня. Что за реинкарнация такая?!

Я смотрел по сторонам и с каждой минутой понимал, насколько всё реально.

Через пару минут на поляне появились машины. Первой по бездорожью «скакал» ГАЗ-69. Я таких «козликов» видел только на картинках. Следом за ним ещё два автомобиля — вполне себе современные УАЗы «Таблетки».

— Клюковкин, давай вставай. Это Батя. А с ним Хорьков ещё едет, — подбежал ко мне Дима и начал поднимать с земли.

— Ты чего пристал? Кто это такие? — спросил я, отталкивая своего первого знакомого в этом мире.

— Хочешь, сиди. Заодно и самое ценное себе отморозишь, — сказал Батыров.

Я и так уже собирался встать. Достоинство нужно не только иметь, но и беречь.

— Ладно. А то и, правда, простужусь. Так кто это такие?

— Да так, ничего особого. Командир полка и начальник штаба, — с иронией ответил Дима и махнул рукой.

Какой-то он удручённый, нервный и совсем не командирского склада. Наверняка, либо проявил себя в теории, либо кто-то его «продвинул». И теперь он переживает, что про него скажут родственникам.

— Главное, что живы, а с аварией разберёмся, — шепнул я, когда рядом с нами остановились машины командного состава.

— Конечно! — цокнул Димон.

Его нытьё уже надоело. Взбодрить бы его надо, да из машины уже начали выходить начальники.

Первым захрустел по снегу высокий и стройный офицер в меховой лётной куртке и повседневной фуражке. Головной убор зелёного цвета с голубым околышем и кокарда с красной звездой. Такие точно не носят в Воздушно-космических силах Российской Федерации.

— Тебе нужно говорить, кто это?! — прорычал мне на ухо Димон.

Только он это сказал, как в памяти у меня что-то щёлкнуло. Оказывается, я знаю, что это командир 171го отдельного транспортно-боевого вертолётного полка. Зовут его Геннадий Павлович Медведев.

Мне даже вспомнилось, как Клюковкин вошёл к нему в кабинет, представляясь по случаю прибытия к новому месту службы. И тут же был выдран по самые помидоры. В гражданке зашёл представляться!

Командир медленно пошёл осматривать вертолёт. Бортовой техник нашего навернувшегося вертолёта весь подобрался, вытянулся в струнку и приложил руку к голове, на которую был надет шлемофон. Пока командир полка выяснял, что произошло, к нам уже спешил второй офицер, который явно уступает командиру в статности.

— Этого ты должен знать. Ты у него в «любимцах», — подсказал Батыров.

Начальник штаба полка подполковник Иван Николаевич Хорьков. И он встречался с Клюковкиным чаще, чем врач перед лётной сменой.

Хорьков был маленького и скрюченного телосложения. Лицо скривил, будто унюхал испражнение человека. Шапкой-ушанкой он быстро прикрыл свою лысину. Шинель тёмно-серого цвета подполковник застёгивал уже на ходу. Торопился к нам так быстро, что едва успел накинуть на шею серое кашне.

— Живо доклад! Всё по минутам. Нет! Секундам! И ничего не пропустите. Это же надо так умудриться! — затараторил Хорьков.

Смотрю и не знаю, что меня в нём больше бесит — голос или его родинка на лбу. Напоминает красную точку бинди, что в Индии означает принадлежность к какой-то касте.

— А тебя, Клюковкин, ничего не спасёт! Всё! Фенита ля… короче, фенита тебе! Сегодня же начну заниматься твоим делом. Никто не поможет!

Выговорился, так выговорился Хорьков! Наверное, давно уже он хотел от Саши Клюковкина избавиться. Пока только один эпизод всплыл в памяти — Клюковкин, стоя в наряде, поехал в райцентр на УАЗике начальника штаба и попал в аварию. Виновником ДТП был на удивление не Клюковкин, а «синий» водитель синего трактора. Ноо… начальник штаба сей факт во внимание не принял. Наказания Сашка не избежал.

— Товарищ подполковник, докладываю, что во время полёта… — начал говорить Батыров, а меня слегка повело в сторону.

Виски завибрировали. Голова начала болеть от свалившейся на меня информации и картинок прошлого. Причём не моего, а этого самого Клюковкина.

На борту произошёл отказ и… этот Димон растерялся. Бортовой техник начал докладывать, что у нас отказали насосы. Вижу, как гаснет зелёное табло «РАСХОД. БАК».

— Согласно инструкции экипажу, выполнили подбор посадочной площадки с воздуха и начали заход, — продолжал докладывать Дмитрий.

Всё так, да только он неверно определил отказ. А потом и вовсе встали два двигателя. В кабине сразу стало тихо, и Димон впал в ступор. Ничего не предпринимал.

Ему бортовой техник кричит, что нужно садиться на режиме самовращения несущего винта, а он ни в какую. Всё пытался двигатели запустить. Высоты уже нет.

Тогда в дело и вступил Клюковкин. Перехватил управление и посадил на эту поляну. Получилось не очень, но зато живы остались. А так, воткнулись бы в землю и сгорели.

В глазах до сих пор показания вертикальной скорости снижения, которые были выше всех эксплуатационных ограничений.

— При отказе двух насосов тяга вертолёта падает не менее чем на 1000 кг, — перешёл от практики к теории Батыров.

Ну что за ботаник! Смотрю, а у него до сих пор рука трясётся. Вроде немолодой парень, а с нервами плохо.

Командир полка закончил беседовать с нашим бортовым техником у вертолёта и подошёл к нам. У Геннадия Павловича острый взгляд, прямая осанка и уверенная походка. Глаза зелёно-карие, излучают доброту и спокойствие.

— Вот, Геннадий Палыч, докладывает старший лейтенант Батыров и мне всё понятно, — похвалил Димона начальник штаба. — Пожалуй, теперь с Клюковкиным вопрос стоит решить в ближайшее время.

Высокий и вибрирующий голос начштаба раздражал. Всё время ожидаю, что он вот-вот впадёт в истерику.

— Я слышал про Клюковкина. Сначала разберёмся с аварией. Батыров тебе и тираж назвал из инструкции экипажу Ми-8Т? — спросил командир полка, подойдя вплотную к Димону.

Глава 3

Похоже, взрослые поступки Клюковкин совершать может. Однако рапорт в Афган опрометчив.

От войны не бегут, на неё и не просятся. А Сашка вызвался. С его подготовкой и таким командиром звена, как Димон, долго в горах Афганистана не полетаешь.

— Саня, чего молчишь? — спросил Енотаев.

Одно дело — приказ, а другое дело самовольно соглашаться на поездку «за речку».

— Будет приказ — поеду в Афганистан, — ответил я.

— Считай, что ты его уже получил. Через неделю убываем. Иди готовься.

Я вышел из кабинета со странным ощущением. Смотрю по сторонам на проходящих мимо меня военных в оливковой форме и тёмно-синих лётных комбинезонах.

— Сашка, опять ты накосячил. Совсем тебе по жизни не везёт, — обратился ко мне старший лейтенант с тонкими усами.

— Да ладно тебе. Он ещё не отошёл от жёсткой посадки, — сказал другой старлей, шедший с ним рядом.

Следом прошли две крупные женщины. Одетые в строгие пиджаки и длинные юбки. На плечах пёстрые платки. Но одно непонятно — почему меховые шапки на голове?

— Клюковкин, ты когда распишешься за ознакомление в служебной карточке? — возмутилась одна из женщин.

— Опять у Клюковкина прибавились «достижения»? — усмехнулась другая.

Ответа от меня они не дождались и прошли мимо.

Расстегнув куртку, я прошёлся по коридору штаба. На стендах символика Советского Союза с гимном страны, который я слышал в записях.

«Союз нерушимый республик свободных…» — гласила первая строчка.

А ведь я помню ещё время, когда у моей страны слов не было в гимне. Идя по коридору, я не заметил, как оказался перед часовым, охраняющем знамя полка.

Невысокого роста рядовой в кителе и брюках болотного цвета, стоял рядом со знаменем полка. После увиденных двух букв «СА» на его погонах, мне стало всё понятно окончательно — российской армии тут нет.

Двигаясь по коридору в обратном направлении, я остановился рядом с застеклённым стендом. Тут были вывешены листовки, посвящённые Афганистану. В верхней части одной из них надпись «За нашу Советскую Родину!», а потом и заголовок «Первые на переправе».

«Мужественно встали на защиту завоеваний Афганской революции лётчики вертолётного полка…» — начиналась листовка, возвещающая о первом полке «за речкой».

Рядом обращение командования и политотдела войск округа. Как всегда, множественные напутствия и пожелания перед отправкой «за речку».

Смотрю по сторонам. Вижу лица этих молодых офицеров и их опытных командиров. Всё же, у каждого поколения своя война.

За этими мыслями поймал в стекле информационного стенда своё отражение.

— С одной войны на другую. Удивительная судьба, — произнёс я, не сводя глаз с молодого лица Клюковкина.

Теперь это уже моё лицо. И если предыдущий Сашка падал им в грязь, то со мной такого не будет. Боевой опыт у меня есть, знаний выше крыши. Всё это должно послужить стране.

Не с первой попытки, но я смог найти класс эскадрильи. Помещение большое с тремя рядами столов. По одному на звено.

На стенах фотографии вертолётов и личного состава эскадрильи. Большой график уровня натренированности лётного состава, где можно следить за выполненными полётами каждого лётчика.

Сразу бросилось в глаза, что напротив Клюковкина, закрашенных кружочков о выполненных контрольных и тренировочных полётах почти нет. Рядом с фамилией и вовсе кто-то поставил знак вопроса.

В углу большой цветной телевизор, на котором без звука идёт какой-то концерт. Детский хор выступает со сцены, но никому из взрослых дядек в классе это не интересно.

Всё внимание на меня. Встречают кто хлопками, кто свистом, а кто и улюлюканьем.

Где я так в прошлой жизни провинился, что меня теперь заставляют заново весь путь пройти — от сперматозоида до человека? Пока что Клюковкин на первой стадии находится.

— Санёчек, как ты нас нашёл? — посмеялся за первым столом паренёк в погонах старшего лейтенанта, попивающий чай.

Он уже практически лысый, а небольшое пузико вываливается из-под рубашки.

— Ага, смешно! Пузо не надорви, — ответил я, снимая куртку и вешая на крючок. — Вообще, я запах дерьма учуял в коридоре. Вспомнил, что ты так пахнешь и нашёл класс.

Старлей чуть чай не вылил на себя. Нечего было ржать надо мной с порога.

— Ты представляешь, что… — начал возбухать старлей, но я перебил его.

— Не представляю. Форсунку прикрой.

С заднего ряда встал усатый парень кавказской внешности.

— Каков Сашка! Раньше слова не вытянешь, — восхитился он и несколько раз хлопнул по столу.

— Суровый джигит! — подхватил мысль своего земляка такой же усатый парень.

Эти два кавказца очень похожи друг на друга. В памяти всплывают их имена. Запомнить нетрудно — первым говорил Баграт, вторым — Магомед. А сокращённо Мага и Бага. Всё просто — два лётчика с моего звена. Один из них командир экипажа, второй - штурман звена.

Судя по вещам на столах нашего ряда, в нашем звене ещё два командира экипажа и больше в подчинении у Батырова никого.

Бортовые техники сидят не в этом классе, так что оценить их количество пока не получается.

Я сел на своё место и начал перебирать тетради на столе. Похоже, не только в голове у Клюковкина пусто. Общая подготовка не написана. Тетрадь подготовки к полётам ведётся скверно. Страшно заглядывать в лётную книжку.

— Заступники! В Афгане вы за него будете летать? — возмутился обиженный старлей.

— А у тебя не Чкалов фамилия? Всё умеешь и знаешь? — задал я встречный вопрос, подходя к шкафу с лётными книжками.

Бага зацокал, а Мага что-то сказал на родном языке.

— Вообще-то, да. Лёня Чкалов, — шепнул мне Баграт.

— Да ладно, Бага. Сашка сегодня ударился. Запамятовал, — толкнул его в плечо Мага.

В данном вопросе память мне не подсказала. Надо же, однофамилец легендарного лётчика.

Лёня сидел красный и смотрел на меня прожигающим взглядом.

— Посмотрим на тебя. Радуйся, что комэска за тебя вечно сопли подтирает. Думаю, что это последний раз, — отвернулся Чкалов и уткнулся в книгу.

Глава 4

Мысли о предстоящей командировке вылетели из головы напрочь. С каждым последующим ударом в дверь мне всё меньше хотелось её открывать.

— Сашка, я знаю, что ты дома. Видела, что свет в окне горит, — начала уже ругаться Тося.

Что-то никак мне память Клюковкина не подсказала о наличии невесты. Обижать девушку нельзя, так что придётся впустить.

Я открыл дверь и увидел перед собой привлекательную девушку. Вкус у Клюковкина хороший!

— Бежала так быстро, что не успела всё в «Первом» магазине набрать, — прошла мимо меня брюнетка с двумя заплетёнными косичками и полными торбами в руках.

Только я закрыл дверь, она подскочила ко мне и чмокнула в губы. При этом поставила сумки и обняла руками за шею, прислонившись холодной щекой.

А какой от неё запах! Жареные пирожки! В животе мощно заурчало.

— Я слышала, вы с Батыровым вертолёт сломали, — начала Тося снимать шаль с плеч и расстёгивать шубку.

На автомате потянулся помочь снять верхнюю одежду, но девушка не заметила моего жеста галантности.

Её голубые глаза бегали из стороны в сторону. Стройную фигурку подчёркивали клетчатые брюки и светлая блузка. Да и пуговицы были расстёгнуты так, что можно было разглядеть нижнее бельё бежевого цвета.

Почти как и моё нательное, в котором я до сих пор стою и смотрю на неё.

— Ты мне расскажешь? — спросила брюнетка, стягивая с себя валенки.

— Да… всё там нормально. Он сам упал.

— Кто? Батыров?

— Вертолёт. Но дело житейское. Ничего страшного.

Тося вытащила тапки из сумки и быстро надела их. Подойдя ближе, она начала рассматривать шишку.

— Бедненький.

Тося, конечно, стройняшка и красотка. Будь она моей невестой, то предложил бы ей не только на голове «шишку» рассмотреть. Однако я её совсем не знаю. Тут всё сложно.

— Ты холодное прикладывал? — спросила Тося.

— Да. Снега же на улице много…

— Ой! Не то это. Пошли в кровать, — потянула меня за собой девушка.

С порога и сразу в кровать — вот так Тося! Уложила меня на диван, достала из шкафа одеяло и накрыла.

— А ты чего документы разбросал? — спросила брюнетка, поправляя мне подушку и указывая на раскрытую папку на диване.

— Проверил кое-что. Ты извини, а мы сегодня должны были встретиться?

— Конечно. Платье нужно выбирать. Заявление подать. Забыл?! — расстроено покачала головой Тося и ушла на кухню.

Плохо, когда не знаешь, да ещё и забыл. Куда вот только мне сейчас жениться? В Афган ехать, а тут прелестная незнакомка тащит штамп в паспорте поставить.

Кстати, а паспорта я и не нашёл у Клюковкина! Надо бы уточнить, куда их в Союзе военные девали.

— Ты почему пельмени не съел? Я тебе их когда ещё налепила? — принесла девушка мне кулёк с замороженными полуфабрикатами.

Хотя, они таковыми не являются. Натуральные, ручной лепки и без всяких ГМО.

Тося, к шишке приложила холодный пакет и села рядом.

— Ну и что с платьем? Давай решим.

Чё решать?! Не будет свадьбы. В командировку еду. Надо сразу девчонке сказать, чтобы иллюзий не строила.

С другой стороны, сильно торопиться не нужно. Можно и попозже.

— Мне сейчас плохо, Тосечка. Столько дел по дому. Совсем не до платья. Я даже ничего не ел сегодня.

Тут девушка руками как замахала, что меня чуть не продуло.

— Лежи и не вставай. Всё сделаю. Начну с кухни, — поцеловала она меня и принялась за работу.

Да так активно! Вмиг полы начали блестеть, пыль с поверхностей исчезла. И всё это сопровождалось прекрасным дефиле. Что и говорить, попа зачётная!

Полчаса спустя с кухни начал доноситься приятный запах жареных котлет.

— Я тут и яички ещё принесла. Творог свежайший. Молоко кипячёное. Я помню о твоём желудке, — кричала Тося, чей голос тонул в звуках шипящего масла.

— А котлеты какие? — уточнил я, попивая чай с мятой.

— Куриные. Ты же других не ешь, — удивилась девушка.

Ох, и привередливый Сашка Клюковкин!

Несколько минут спустя, Тося позвала меня к столу. Сев на стул, перед собой обнаружил макароны с томатной подливкой и котлетами. Тёмный хлебушек с несколькими кусочками сала лежал на другой тарелке, а рядом горчица и зелёный лук. Царский ужин.

— Пока кушай, я вещи постираю, — сняла фартук Тося и пошла в ванную.

Только я вкусил «пищу богов», как в ванной раздался шум чего-то падающего. Первая мысль, что девчонка поскользнулась и упала. Открыв дверь, я увидел, что Тося сидит на корточках, в воздухе витает сажа, а по полу разбросан уголь. Напротив неё высокий цилиндр с трубой.

— Чистить нужно топку, — повернулась ко мне Тося, у которой нос и правая щека были чёрные.

Да и вокруг глаз появились тёмные тени. Я и забыл, что в таких городках раньше в квартирах стояли водонагреватели или «титаны».

— У тебя лицо грязное, — сказал я.

— Да и Бог с ним. Иди кушай, — улыбнулась Тося, чьи зубы тоже стали чёрными.

Но уходить я не спешил. Хватит уже девочку обнадёживать.

— Антонина, ты не торопись с платьем. Мне сейчас не до свадьбы, — сказал я.

Девушка в это время умывала лицо. Услышанное заставило её повернуться ко мне. Вода капала на её блузку, и я поспешил дать ей полотенце.

— Это как понимать, Сашенька? — тихо произнесла она, вытирая лицо.

— Очень просто. Нас в командировку отправляют. В Афганистан.

— Ну и что?! Ничего ведь серьёзного. Пару месяцев и вернётесь. Я читала газеты, — удивилась она.

Поражаюсь её простоте. Собственно, в советских газетах в это время, Афган освещался не так открыто. Всё больше показывали, как гуманитарную помощь доставляют, дома строят, школы восстанавливают. Правда окажется потом слишком тяжёлой.

— Там война, Тось. Да и слишком скоро мы убываем. Через неделю.

— Ой, знаю я. Вон, вчера в ателье с женой начпрода общались. Он тоже у неё поедет. А нас с тобой распишут быстро. Ты только предоставь справку об убытии в Афганистан.

Тося очень привлекательная, хозяйственная, шустрая, но совсем мне не знакома. Может, она и любила Клюковкина, но вот я ей не могу ответить взаимностью. Она ещё не понимает, что мы летим «за речку» на год. А может быть, и больше.

Глава 5

За прошедшие шесть дней стало известно, что вертолёт, который мы посадили в поле, притащили на аэродром. В ТЭЧи им уже занимаются.

Санкций ни ко мне, ни к Димону, не применяли. Да и мы уже были мыслями в Афганистане, а дальше «фронта» не пошлют.

Начальник штаба ничего не смог сделать с моим списанием. Только каждый день вызывал меня к себе и сравнивал с рогатыми животными. Грозил всеми известными карами, которые только были изложены в Дисциплинарном уставе.

Вообще, его непомерная ненависть ко мне вызывала вопросы. Неужели из-за УАЗика можно вот так обещать мне долгую и «безоблачную» службу в гарнизонном наряде по котельной? Хорошо, что мне не удалось попробовать этот вид наказания.

Перед отправкой нам дали день на сборы. В обед я уже подготовил всё необходимое в командировку. Точнее, что можно было найти в квартире.

Оставшимися по списку медикаментами, чаем, консервами и запасными мыльно-рыльными принадлежностями «затарился» через Галину Петровну. Ещё и за половину стоимости! Вот что творит обаяние Клюковкина. Сбор продлился до самой темноты, поскольку ещё пришлось внучке Петровны сделать домашнюю работу по физике, а внуку по химии.

Вышла увесистая сумка. Согласился на предложенный мне мужем Петровны вещмешок. Он с ним ещё против японцев на Дальнем Востоке воевал. Я обещал вернуть. Предлагали ещё каску СШ-40, но я решил отказаться.

По возвращении домой, обнаружил рядом с подъездом прыгающую с ноги на ногу Тосю. В руках опять две сумки, наполненные доверху, а выражение лица серьёзное.

— Ты где ходишь? Полчаса уже жду! Совсем замёрзла, — возмутилась она, поправляя меховую лисью шапку.

Такое ощущение, что смотрю на героиню «Иронии Судьбы». Только там актриса была не брюнетка.

— Работа у меня. Мы вроде в прошлый раз всё обговорили, — сказал я.

— А я не в гости. Принесла тебе поесть в дорогу. Иначе голодным будешь, с гастритом или язвой потом сляжешь…

— Спасибо! Но я тут уже собрал… — показал я на вещмешок Антонине.

Девушка фыркнула. Ничего не сказав, развернулась и ушла. Зачем Тося приходила, я так и не понял.

К подъезду подошёл Батыров с женой под руку. Рядом мальчуган в шапке, напоминающей шлем.

— Сашка, ты неисправим, — посмеялась женщина.

— Пап, а на прошлой неделе у дяди Саши эта девушка была или другая? — спросил мальчишка у Батырова.

Жена Димона посмеялась. Я и сам не удержался, чтоб не улыбнуться.

— Они как в наряде, меняются согласно графику, — ответил я и присел перед пацаном. — Тебя как зовут?

— Денис Дмитриевич. Вы что, дядь Саш, не проснулись? — спокойно спросил малец.

— А я тебе говорила, что нечего Клюковкина обсуждать при ребёнке.

— Света, ты же знаешь, что наш сосед — невыносимый человек.

— Да ладно. Я теперь другой. Мы уже с Димоном помирились, — сказал я Светлане.

Батыров зашёлся кашлем, а его жена засмеялась.

— Ну раз помирились, то заходи к нам на ужин. У нас сегодня мясо в горшочках…

— У него много дел. Вон сумок сколько, — прервал её Димон и потащил семью в подъезд.

Всё же никак он не отойдёт. Придётся есть, что осталось в холодильнике.

Вещи все собраны, одежду на утро подготовил. На плиту поставил чайник и сел за стол, доедать приготовленные вчера макароны по-флотски. А к чаю у меня был куплен днём торт «Сказка». Так захотелось сладкого, что готов съесть весь этот шедевр советской кулинарии.

Только я закончил есть и собрался налить себе чай, как в дверь квартиры постучались. Угадывать кто, не нужно было. Громкий женский голос я узнал. Опять пришла разговаривать Тося.

— Клюковкин, я тебя в покое не оставлю! — возмущалась Антонина.

Она весь подъезд на уши поднимет, если продолжит и дальше так голосить. Самой же потом будет стыдно. Поднимаюсь со стула и иду в коридор.

Только открыл дверь, как мне чуть глаз пальцем не выкололи.

— Ты… ты… — подбирала слова Тося, тыча в меня.

Я почувствовал её приятный запах. В этот раз духов она не пожалела. Цветочный аромат, смешанный с зеленью — интересное сочетание. Ещё и губы накрасила помадой алого цвета.

— А ну успокоилась! Если хочешь чаю, проходи, — сказал я, но Антонина только фыркнула.

Шуба на Тосе расстёгнута. На облегающей блузке не застёгнуты две верхние пуговицы, открывая вид на вздымающуюся от частого дыхания грудь. На бордовой юбке до колен, глубокий вырез чуть ли не до бедра, и видно, что он был создан впопыхах. Не пожалела Тося вещь, ради соблазнения.

— Чаю?! Горячего? — говорит Антонина, облизывает губы, щурится и начинает медленно наступать на меня, — Я бы не отказалась от горяченького.

Девушка скидывает с себя шубу. Лукаво улыбается и начинает раздеваться. Соблазнительно надо признать.

Сглатываю и кошусь на распахнутую дверь. За спиной Антонины я увидел, как в глазке квартиры Батырова потемнело.

— Так, Антонина, позвольте вас просветить на счёт чая. У нас понятия по чаепитию разнятся.

— Саша! Да что с тобой не так? Ведь всё же было у нас хорошо. Я не пойму, что с тобой случилось! — высказывается Тося и резко замирает. Её глаза расширяются. Ноздри трепещут. Она поджимает губы, а потом как заорёт: — или ты нашёл себе другую? Очередную? Чего молчишь? Я права, да?

Как же сложно порой с женщинами. И ведь правду ей не могу сказать. Уже всерьёз подумываю удовлетворить её потребности, успокоить и свалить в командировку.

— Ты всё не так поняла. Проблема не в тебе. Предлагаю сделать паузу в наших отношениях. Переосмыслить чувства на расстоянии.

Антонина схватилась рукой за комод, чтобы не упасть. Кожа на лице побагровела, и мне даже показалось, что она начала задыхаться.

— Зря ты так со мной! Теперь я всё выскажу! Я терпела и Вику Слабакову, и Галку Дыркину, и Маньку Гуляеву, и даже вытерпела твою интрижку с поварихой Леськой Выдриной.

Мда, ну и послужной список у Клюковкина! А с какими фамилиями девчонок-то выбирал. Прямо коллекционер!

Глава 6

Аэродром Мактаб, Узбекская ССР.

Звук реверса силовой установки разбудил меня окончательно. Не очень то и приятно было несколько часов ворочаться на ящиках с запасным имуществом и принадлежностями, но это лучше чем сидеть. Пора собираться на выход. Я оглядел своих товарищей. Все были задумчивые, помятые и заспанные.

Только Батыров сидел, как на совещании. За весь полёт он так и не снял демисезонную куртку.

— Димон, давай готовиться, — сказал я, слезая с ящика и начиная сворачивать тёплую куртку.

— Я готов. Не раздевался же.

Глянул ещё раз на него. На ногах у него высотные ботинки. В Средней Азии в таких не очень удобно ходить.

— Сними куртку и обуй кроссовки, — перекрикивал я шум в грузовой кабине.

— Совсем оборзел? За нарушение формы одежды, можно выговор получить, — возмутился Батыров.

Пока он цокал, высказывая недовольство, я уже успел надеть разношенные кроссовки «Цебо». Качество очень даже хорошее. Не знаю, насколько их хватит, но радует меня такая обувь.

— Сашка! Ай, дорогой, зачем «цебули» надеваешь? — возмутился Бага.

— Бага, брат! Удобно это! — ответил я ему.

— А чего мы не взяли с собой? — спросил у Баграта его земляк.

— Потому что у нас с тобой только кэды «Два мяча». А тут «цэбули». Надо было в райцентре купить, пока там ребята с БАМа торговали.

Наслышан я о таком феномене, как Байкало-Амурская магистраль. Вроде там даже дефицита в товарах не было. А советские актёры и музыканты ездили туда с гастролями. И не только советские.

Ил-76 зарулил на стоянку. Медленно развернувшись, экипаж приступил к выключению двигателей. Как только открылась рампа, сразу стало понятно, куда мы прилетели.

В грузовую кабину тут же ворвался тёплый воздух и яркий солнечный свет. Те, кто был в куртках и шапках, моментально начали снимать их и упаковывать.

— Ох, Сашка молодец! Как знал! — продолжал возмущаться Бага, спускаясь по рампе с двумя сумками.

Ступив на тёплый бетон аэродрома Мактаб, я сразу осмотрелся. Да, это не Афганистан, но воздух уже наполнен сухой пылью, которую несёт ветер с южного направления.

Слева и справа длинные стоянки вертолётов. Сейчас тут их очень мало. Видимо, основная часть полка в Афганистане. Здесь только несколько Ми-8 как модификации Т, так и МТ. Рядом с рулёжками отдельные площадки для размещения Ми-24. Некоторые из них сейчас обслуживают техники.

Видно, как вертолёт готовят к повторному вылету. Капоты открыты, топливозаправщик заканчивает заправку, а специалисты по вооружению снаряжают блоки неуправляемыми ракетами и пулемёт ЯкБ в носовой части.

Вокруг пустынная равнина. Ни одного дерева или растения. И земля кое-где покрыта коркой серовато-белого цвета.

— Саня, пошли. Енотаев зовёт, — крикнул мне Димон.

Рядом с Ил-76 комэска проводил построение личного состава, который летел вместе с ним. Встав в строй, мы стали ждать какого-то пламенного напутствия от Ефима Петровича. Но он только ходил вдоль строя, чесал бороду и смотрел на заруливающий Ил.

На нём летела вторая часть эскадрильи.

— Много для нашей эскадры самолётов. Целых два, — заметил Лёня Чкалов.

— Думаю, что разницы никакой. В одном имущество, в другом личный состав в два яруса. Чтобы так не делать, вот и распределили по двум бортам, — объяснил я пузатому коллеге.

— Клюковкин, ты начал думать? — усмехнулся Лёня.

— Постоянно. Тебе бы тоже не мешало, а то совсем как угол на 120.

— В смысле? — переспросил Чкалов.

— Тупой, — пояснил я.

Он меня задолбать решил. То я ему в классе не понравился. Пришлось осаживать. Теперь Чкалов удивляется моей способности думать.

— Итак, наши товарищи уже заруливают. Проведу пока беседу с вами. Мы очень близко к месту нашей службы. Там, дорога на Термез, — указал Ефим Петрович на юго-восток.

— А мы по дороге поедем? — спросил кто-то из строя.

— Нет. Побежите. Заодно физподготовку подтянете. А если такую глупость будете спрашивать, то и до Кундуза марш-бросок устрою, — ответил Енотаев.

Всё предельно ясно. Если перефразировать комэска, то он требует от нас не тупить.

К самолёту подъехал УАЗ-469. На переднем сиденье крупного телосложения офицер. Сомневаюсь, что этот человек по должности ниже командира или заместителя командира полка.

Когда он вышел, то сразу снял лётный шлем. Если мне не изменяет память, то это защитный шлем ЗШ-5Б. В 1980 году он только должен был быть принят на вооружение. Видимо, уже проходит опробование в Средней Азии.

Одет мужчина в лётный комбинезон голубоватого цвета. Шлем на голове уступил место пилотке. Бросилось в глаза, что он в кроссовках.

— Подполковник Петров, командир местного полка. Всем доброго дня! С прибытием, казаки! Или вы дальневосточники? — улыбнулся подполковник и пожал руку Ефиму Петровичу.

— Командир 2й вертолётной эскадрильи 171го полка подполковник Енотаев, — представился комэска.

— Приветствую всех! Как видите, только что с вертолёта, — улыбнулся Петров, снял пилотку и утёр рукавом взмокший лоб.

Комэска и Петров о чём-то шептались, пока осматривали строй. Затем командир полка вышел на середину и стал подбирать слова.

— Вы прибыли сюда для формирования нового подразделения для службы в Демократической Республике Афганистан. За две недели лётчики моего полка слетают с вами необходимые виды полётов и подготовят вас к службе в братской республике. Все вопросы тылового обеспечения тоже решать можно здесь. Необходимые распоряжения даны. Вопросы?

Обычно в такие моменты никто ничего не спрашивает. Но у нас есть парочка «кадров».

— Старший лейтенант Гураев. А город далеко? Есть что посмотреть, товарищ подполковник? — спросил Мага.

— Близко. Сразу видно, что вы готовитесь к длительной командировке, — посмеялся Петров, а Енотаев в это время пригрозил Магомеду кулаком. — Будьте аккуратны. В борьбе за сердца местных дам у вас есть соперники — десантники, которые как и вы через две недели отправятся «за речку».

Глава 7

Медленно поднимаю рычаг шаг-газ. Ми-8 уже в так называемом взвешенном состоянии. Снимаю усилия с ручки управления, пару раз нажав на кнопку триммера. За спиной послышались характерные щелчки работы агрегатов системы управления.

Вертолёт ещё не стремится развернуться влево, но правая нога наготове.

Проспишь момент, и вертолёт начнёт вращаться. Вот будет стыдоба! Для меня во всяком случае. А вот репутация Клюковкина не пострадает. Страдать уже ниже некуда.

— Обороты 95, — подсказывает мне Енотаев.

Продолжаю подтягивать рычаг и соразмерно отклоняю педаль. Взгляд вперёд и вправо. Намечаю себе ориентир, чтобы потом относительно него висеть над полосой.

По-прежнему всё вибрирует, жужжит, трясётся. Но это так круто!

И вот он — момент, когда родной Ми-8 отрывается от бетонной поверхности. Пятой точкой чувствую, как поднимаюсь вверх и зависаю в нескольких метрах.

— Взлетел. Сам! — с удивлением заметил комэска по внутренней связи.

— Могу и развернуться, — сказал я.

В наушниках прозвучало что-то промежуточное между «не стоит» и «только не это». Однако я уже наметил ориентир для себя, чтобы точно выполнить разворот на месте. Это была осевая линия взлётно-посадочной полосы (ВПП).

Аккуратно отклоняю педаль, и вертолёт начинает разворачиваться. Перед глазами медленно начинают меняться очертания. Серый бетон взлётной полосы сменяется видом на пустынную местность с отдельными солончаками.

Нос вертолёта вращается, но высота остаётся неизменной. Разворачиваюсь практически на 360°. Справа уже подходит намеченный ориентир, и я начинаю заранее тормозить вращение.

— Контрольное висение норма, — доложил я, и Енотаев жестом показал разгоняться.

Наклоняю нос, вертолёт начинает поступательное движение вперёд. На указателе скорости стрелка медленно начинает отклоняться вправо. В моём блистере всё быстрее проносятся боковые огни и ограничительные призмы взлётной полосы.

Вертолёт проседает, стремясь ещё ниже клюнуть носом. Дрожит и никак не хочет разгоняться. Скорость 60 км/ч и пока не растёт.

— Выполняю набор до 100 метров, — проговариваю я по внутренней связи.

На мгновение тряска становится сильнее, и… барьер переходного режима преодолён. Разгоняемся дальше.

— Скорость 120, высота 100. Взлёт произвёл, — сообщил я и продолжил дальше увеличивать скорость.

— Крона, 201й на первом, 100. Отход по заданию, — доложил Енотаев руководителю полётами.

— Вас понял. Занимайте курс 160, высота 200.

Плавно поднимаю шаг и перевожу вертолёт в набор. Стрелка вариометра, показывающего вертикальную скорость, пошла вверх. Показания 3 м/с для вертолёта ощутимы.

На указателе поступательной скорости стрелка дёрнулась в обратном направлении, но этого нам не надо. Тормозить нельзя. Надо держать значение 200 км/ч.

— Сань, а ты всю ночь в Ленкомнате тренировался? — весело спросил у меня комэска.

— Нет. Спал как младенец.

— Такое ощущение, что на швабрах летал, — посмеялся Енотаев, окончательно убрав руки от органов управления и ноги с педалей.

Комэска имел в виду старый способ развития координации у лётчиков армейской авиации. Управление на вертолёте сложное. Помимо педалей и ручки управления, есть ещё рычаг шаг-газ, отвечающий за тягу несущего винта.

Вот и сажают проблемных курсантов в классе на стул, дают им в одну руку метлу, в другую швабру. И тот совершает ими движения, характерные тем, что в кабине.

— 201й, занял 200. Занятие зоны работы доложу, — сказал в эфир комэска.

Поскольку угол сноса на индикаторе уже значительный, приходится взять поправку в курс. Теперь можно и насладиться видом просыпающейся Каршинской степи.

Сплошная серо-жёлтая масса раскинулась на многие километры вокруг. Вдали можно разглядеть очертания реки Амударья, которую нам предстоит пересечь вскоре, на пути в Афганистан. А пока за ней только пески Каракумы.

Вертолёт начинает цеплять восходящие потоки тёплого воздуха.

— Вроде утро, а уже земля прогрелась, — сказал я по внутренней связи, проходя зону очередного такого потока.

Енотаев кивнул и указал мне на солончак слева от нас.

— Вот центр зоны. Давай здесь поработаем, — дал мне команду и доложил руководителю полётами о занятии района работы.

И начался стандартный простой пилотаж. Виражи и спирали, «горки» и пикирования.

Бросаю взгляд вниз и вижу, как тень вертолёта накрывает редкие стада представителей местной фауны.

— Сайгаки. Дома до сих пор рога есть, — вышел по внутренней связи Сабитович.

— Мясо у них как? — спросил Енотаев, пока я выполнял первый вираж.

Вертолёт слушается, а я уже начинаю уставать. Видимо, Клюковкин не привык так долго пилотировать. Я только один манёвр выполнил, а рука с непривычки забилась. Будем тренироваться!

— Выполняем вираж влево, — доложил я и отклонил ручку управления в нужном направлении.

Силуэт самолёта на авиагоризонте начал медленно отклоняться и остановился в положении 30°. Скорость выдерживаю 200 км/ч.

Восходящие потоки так и норовят развернуть вертолёт. Постоянно придерживаю ручку управления, чтобы не завалить крен больше или меньше положенного.

А пока выполняю разворот, внимательно оглядываю степь. Давно я не видел столь бесплодной равнины с редкими холмами. И всё вокруг покрыто серовато-белой коркой.

— Вывод, — докладываю я и плавно возвращаю вертолёт на нужный курс.

— Крона, 201й, набор 1000, — запросил командир занять нужную высоту.

— Разрешил

Ефим Петрович закончил доклад руководителю полётами и начал проводить мне краткую лекцию по завершающему манёвру в зоне. Чувствую, как новый комбинезон прилип в районе лямок парашюта, а ноги постепенно преют в кроссовках.

Представляю, как здесь было бы в ботинках. А что будет летом!

— Левая восходящая спираль, — дал мне команду Енотаев.

— Понял. Крен 15°, — ответил я и начал набирать высоту.

Глава 8

Всё происходит очень быстро. Вертолёт резко пошёл вниз.

Главное — правильно определить, в какой «задничный» режим мы сейчас попадём. А времени нет. Долго размышлять не пришлось — обороты двигателей упали, вертикальная скорость стремительно растёт, но обороты несущего винта не падают. Мы попали в «Вихревое кольцо»!

Если не успею вмешаться, нас раскрутит, и мы плюхнемся в этой степи сильнее, чем на заснеженную площадку в Соколовке.

— Руки убери! — крикнул я, не нажимая кнопки самолётного переговорного устройства СПУ.

Карим тоже всё понял прекрасно. Тут же он начал отсчитывать мне высоту, вертикальную и поступательную скорости.

Ручку управления я направил вперёд, опустив нос вертолёта на 10°. Ми-8 перешёл на пикирование и начал разгоняться.

— Скорость 70. Высота 40, 35, 30… — отсчитывает Сабитович.

Земля приближается. Уже можно разглядеть все трещины на солончаках. Дыхание остановилось, во рту пересохло.

— Скорость 80! — подсказал Карим.

Теперь можно выводить. Рычаг шаг-газ начинаю поднимать вверх. Правую педаль отклоняю, но она почти уже на упоре. Снижение замедляется. Ручку управления на себя. В воздухе появляются клубы пыли, а радиовысотомер сигнализирует об опасной высоте.

— Высота 20, 15… фух! — выдохнул Сабитович.

Ручкой управления выровнял, переведя вертолёт в горизонтальный полёт. Проносимся у самой земли. Перед глазами склон одной из сопок, но успеваю принять влево. Пошли в паре метров от склона.

Успели вывести!

— 10 метров, — сказал я, работая ручкой управления и держа скорость 120 км/ч.

Димон по-прежнему продолжал смотреть перед собой. Вентилятор дул на него, поднимая вверх выбившиеся из-под шлема волосы.

— Командир? — запросил я Батырова.

— Ответил, — спокойно сказал он, облизнув губы.

— Ты живой?

— Да. Просто тут зад… зад… — попытался он что-то сказать.

Мне так и хочется продолжить за него, что у нас была сейчас задница!

— Что «зад»?

— Задумался я. Готов взять управление?

Я посмотрел на Сабитовича, которому эта идея не понравилась. После такого захода на площадку у любого отпадёт желание летать с Батыровым.

Однако задание нужно выполнить. Иначе будем отвечать на «неудобные» вопросы.

— Давай вместе. Подстрахую, — предложил я, и Димон кивнул.

Выполняем снова набор высоты. Проходим площадку и разворот на рассчитанный мной угол.

— Прямая, скорость 100, вертикальная 2. Начинаем снижение, — доложил я.

Димон продолжает заходить, но слишком рано гасит скорость. Упираюсь в ручку, чтобы он не задирал нос.

— Высота 60, — подсказывает нам Сабитович.

Вижу, как у него правая нога слегка дёргается, а дверь в грузовую кабину уже открыта.

— Скорость 70, вертикальная 2. Не тяни на себя. Зависнешь, — кричу я, не выходя в эфир по внутренней связи, чтобы мои слова не были записаны на бортовой магнитофон.

Но Димон меня не слышит. Продолжаю «бороться» с его ошибками в технике пилотирования. Он ещё и рычаг шаг-газ тянет себе под мышку!

Левой рукой придавливаю рычаг, чтобы он не мог его задирать вверх.

— Высота 40, 30, 20, — считает Карим, смотря на радиовысотомер.

Подходим к земле и начинаем разметать пыль. Не зависаем, а проходим дальше. Тряска усиливается.

Карим что-то говорит, но уж слишком шумно сейчас в кабине. В наушниках раздаётся сигнал опасной высоты.

В стороны начинают лететь камни, песок и верблюжья колючка. Видимость падает до нуля.

В нижнем блистере можно разглядеть площадку. Никаких скалистых валунов нет.

— Скорость 20. Внимание, касание! — громко доложил я, и вертолёт опустился на основные стойки, а затем и на переднюю.

Чуть прокатываемся вперёд и останавливаемся. Пыль ещё не накрыла нас, но уже начинает затмевать солнце.

— Взлетаем! — крикнул я и Димон потянул рычаг шаг-газ.

В кабине потемнело. Пыль начинает закрывать весь обзор. Постепенно отходим от земли и продолжаем набирать высоту.

Димон пытается толкнуть ручку вперёд, но я не даю ему этого сделать.

— Рано.

Нужно выйти из пыльного облака, а уже потом разгоняться. Пыль постепенно остаётся внизу. На режиме висения поднимаемся на 10 метров и начинаем разгон.

Скорость растёт, стрелка высотомера остановилась на значении 50 метров, а в кабине витают крупинки песка.

— Как ощущения? — спросил я по внутренней связи, но Батыров молчал.

Сидит, будто ворон на ветке. Насупился, нахохлился и уставился перед собой. На щеке только размазанная грязь. Пыль попала на влажную кожу, а Димон растёр.

Повторили подобный заход три раза. Результат был прежний. Как застыл Димон, так и не смог оттаять.

У меня сложилась картинка. Пилотировать он умеет, но морально неустойчив. Слишком в нём сильно сидит груз той аварийной посадки в Соколовке.

— Командир, всё хорошо? — спросил я, когда мы вышли из очередного пыльного облака.

Карим посмотрел на меня, а потом решил слегка дёрнуть за плечо Батырова. Реакции ноль.

Я наблюдал, что делает Батыров в процессе управления вертолётом в данный момент. Он, то рано загасит скорость, то разгоняется. Будто рядом со мной не командир звена, а курсант на первой лётной смене.

Сабитович не выдержал и ещё раз дёрнул за плечо Димона. Тот сразу очухался. Вот это он зависает в моменты ступора!

— Летим на аэродром, — тихо ответил Батыров и начал связываться с руководителем полётами.

Вышли в район аэродрома и выполнили посадку. Батыров всё сделал сам. Как будто и не было у него помутнения. Можно сказать, идеальная посадка.

Зарулили на стоянку и начали выключаться. Батыров что-то помечал себе в планшете, но так и не проронил ни единого слова.

Понятно, что человеку сейчас в душу лезть не стоит. Но он не один на борту. А если бы у нас полная кабина десантников была? Или раненых? Очередной такой ступор может быть фатальным.

— Готовимся на завтра повторить, — сказал Батыров, но Сабитович не поверил своим ушам.

Глава 9

К ливийской поговорке про невозможность скрыть езду на верблюде, надо добавить ещё и материалы объективного контроля.

— Чего молчим, сычи? Сказать нечего? — подошёл Енотаев к каждому из нас и внимательно посмотрел своим взглядом енота.

Пока ещё доброго, но не за горами и ухудшение настроения комэска. Сегодня уже получилось закосить под дурачка. Попробую ещё раз.

— Командир, а вы про какой вертолёт? — спросил я.

— Саня, не доводи дело до греха. У меня ещё этот верблюд в памяти сидит. Твои выкрутасы не к месту, — громко сказал Енотаев и сел за стол напротив нас.

— Вы так и не сказали, какой вертолёт, — продолжил я гнуть линию несознанки.

Комэска хлопнул по столу и схватился за майку, надетую под куртку комбинезона. Он так её дёрнул от злости, что послышался звук рвущейся ткани.

— Ааа, вы про этот вертолёт! Так там всё было хорошо. С вами же летали. Отказов у нас не было, — сказал я, но Енотаев был уже на грани.

— Хорош, Саня. Я твои показания выслушал. Теперь слушаю твоего командира звена. Что скажешь, Дмитрий Сергеевич? — обратился к Батырову комэска.

Тут Димон решил долго не сопротивляться. Рассказал всё как было. И даже отметил, что это я вывел вертолёт.

Зря! Лучше бы придумал что-нибудь про степных орлов, ястребов, мух, мошек или ещё про какую-нибудь летающую живность. Посетовал бы на то, что до птиц, к сожалению, не доводили телеграмм по профилактике безопасности полётов. Рассказал бы, как мы героически ушли от столкновения, спасли социалистическое имущество, не допустили загрязнения окружающей среды. И всё это согласно порядку действий в особых случаях, записанных в инструкции экипажу Ми-8МТ.

А он взял и сознался…

— Вину признаю. Готов понести наказание, — произнёс Димон.

Я выдержал паузу. Енотаев вслух рассуждал, кто такой Батыров — баран или олень. Определить не получилось.

Надо вступать в разговор, пока комэска не выдвинул идею послать Димона ко всем чертям. Ну а потом и в Соколовку.

— Мы с тобой уже говорили наедине, Дмитрий Сергеевич. Я тебе давал шанс, но ты так и не смог себя перестроить. Через час рапорт у меня на столе. Вещи сдать. Документы сейчас оформим и свободен.

— Товарищ командир…

— Клюковкин, к тебе претензий нет. Два раза ты его жопу спас. Не будем доводить дело до третьего.

Я предполагал, что сдаёт нас Карим. После слов комэска уверенность в этом повысилась. Я-то думал мы экипаж!

Димон был в двух шагах от двери, когда я решил пойти ва-банк. Меня не выгонят, а у Батырова другого шанса не будет. Надо попробовать разыграть «бюрократическую карту», которую не выносят такие боевые командиры, как Енотаев. А он командир не штабной, а именно боевой.

— Командир, пару минут вашего времени, а потом Димон пойдёт за бумажкой, — сказал я, подошёл к столу и облокотился на него.

— Саня, хватит…

— Вот и прекрасно! Я хочу сказать, что не стоит вам торопиться. Просто так человека с войны, а мы уже почти на ней, не отправишь. Тут веская причина нужна, — перебил я Енотаева.

Подполковник пожал плечами и подозвал к столу Батырова. Димон шёл медленно, будто ноги у него сейчас подкосятся.

— Две минуты, Клюковкин.

— Ага! Так вот, Петрович, какая петрушка получается, — начал я, и Енотаев чуть челюсть не обронил на стол. — Димон должен был в академию ехать. Тут появляется товарищ Доманин. Человек уважаемый, кстати. Он ему говорит, что негоже бежать от войны. Батыров рапорт написал. Всё командование полка подписало и визу свою поставил лично Доманин. Значит, он за него поручился.

Комэска продолжал смотреть на меня глазами офигевшего енота.

— Теперь что происходит, — сказал я и сел рядом с Енотаевым. — Димона отправляют обратно с формулировкой какой? Правильно — профнепригодность. Но он годен и летает. Плоха причина отправки. Соответственно, тебе Петрович прилетает.

— Какой я тебе Петрович? Чего это с ним? — обратился Енотаев к Батырову, когда я положил руку подполковнику на плечо.

— Он после удара головой такой. Не обращайте внимания, — махнул рукой Димон.

— Так, Клюковкин, время вышло, — скинул мою руку со своего плеча комэска.

— Не-а, командир. Димон, братан…

— Когда ты только родственником успел моим стать, не знаю, — вставил свои пять копеек Батыров.

Совсем уже оборзел! Я тут распинаюсь, спасти его пытаюсь, а он подыграть не может. Ладно, надеюсь, следующий намёк поймёт.

— Значит, старший лейтенант Батыров может уехать только по двум причинам отсюда — трусость и собственное желание. Что выбираете?

— Он по собственному желанию будет писать, — возмутился Енотаев.

Вот тот самый момент, когда Димон может себя спасти.

— Я не буду писать по собственному желанию, — тихо сказал Батыров.

— Это с какого перепугу?! — взревел Енотаев.

— Вот и я про это же, Ефим Петрович! — радостно воскликнул я. — Димон — не трус. Тут вы не докажете обратное, а выгнать можно только по трусости. Но тогда последствия будут такими: клеймо ляжет на Батырова, на эскадрилью, на полк. Самое плохое — и на полковника Доманина, подписавшего рапорт в последний момент. А это такой уважаемый человек!

Поднимаюсь со стула и подхожу к Батырову, встав плечом к плечу.

По Енотаеву видно, как в его голове перемешались мысли. Пускай я загнул, что клеймо упадёт на Доманина. Тут главное было — помасштабнее последствия изобразить.

Ходил комэска перед нами в течение минуты, но пока ничего не придумал. Достал пачку «Космоса» и постучал несколько раз сигаретой по крышке коробки.

— Лейтенант Клюковкин, — громко произнёс командир эскадрильи.

— Я!

— За нетактичное поведение со старшим по званию объявляю выговор! — объявил Енотаев.

— Есть выговор, — ответил я.

Ефим Петрович убрал сигарету, а затем и пачку в карман.

— Теперь, что касается… — начал комэска.

В коридоре послышалось, что кто-то подал команду «Смирно». Через несколько секунд в дверь Ленинской комнаты начали стучать очень сильно.

Глава 10

На рассвете начали перелёт в Бокайды. Вполне можно было совершить и прямой перелёт в Баграм, но командованием было определённо прохождение таможни на другом аэродроме в 40 километрах от границы с Афганистаном.

По прибытии на промежуточный аэродром, начали прохождение таможенного контроля. Это заняло несколько часов. А сколько нервов было потрачено…

Тем не менее, в расчётное время начали запуск на перелёт в Баграм.

Солнце над аэродромом начинало припекать. Винты нашего Ми-8 раскручивались с каждой секундой всё быстрее и быстрее, а тёплый воздух врывался через открытый блистер.

Бортовой техник Карим продолжал переключать тумблеры на электрощитке и контролировать параметры силовой установки. Вертолёт постепенно оживал, готовясь к перелёту в Афганистан.

Батыров выглядел сосредоточенным, но уже не зажатым, как это было позавчера.

— Командир, готовы, — доложил Сабитович, и Димон кивнул.

— 207й, готов, — вышел в эфир Батыров.

— Понял, — ответил Енотаев.

Снаружи все 8 вертолётов группы уже были запущены. Поочерёдно командиры экипажей докладывали о готовности, а комэска сухо подтверждал приём информации.

— Таможня, мать их! — возмутился Карим, наблюдая, как перед нашим вертолётом на высокой скорости проезжают три зелёных УАЗа и один УРАЛ.

— Обычная загранкомандировка! В следующий раз с собой их возьмём, — поддерживал его Димон.

Их понять можно. Я сам был в шоке от того, как нас оформили по документам на аэродроме. Оказывается, мы летим в обычную командировку, а не в зону боевых действий. Отсюда и набор перевозимых вещей соответствующий.

— Что там оставили? — спросил я, посмотрев на Карима.

— Сигареты, кофе, вина литр и… столько же водки, — расстроено сказал Сабитович.

— У Лёни слёзы чуть не полились, когда он оставлял припасённый ящик «Столичной» на аэродроме, — добавил Димон.

И, правда, странный был подход местной таможни.

— Островной, 201й, группой запустились, вырулить на полосу для взлёта, — запросил Енотаев руководителя полётами Бокайды.

— 201й, разрешил подрулить к полосе, — ответил руководитель полётами.

Поочерёдно начали выруливать. Рядом стоянки истребителей МиГ-21 и прилетевших за нами следом Су-17. Техники подготавливают их к повторному вылету. Их следующая остановка — Афганистан. Куда именно, спросить я не успел.

Вдалеке плотно друг к другу стоят Ил-76 и Ан-12. Погрузка на них идёт полным ходом. Сразу чувствуется, что авиационная группировка «за речкой» начинает увеличиваться.

— Полевая почта 18999. Как в Германии прям, — прочитал в командировочном удостоверении Карим.

— Комэска сказал, что к нам ещё кого-то пришлют. Зачем? Сказали, что ненадолго, — переживал Димон.

— Командир, было бы недолго, нас бы так не торопили, — заметил я.

Вертолёты вырулили на полосу. Поочерёдно выполнили контрольное висение. Теперь все ждали команды от Енотаева.

— 201й, группе взлёт разрешил, — вышел в эфир руководитель полётами, не дожидаясь запроса комэска.

— Понял, внимание, группе взлёт! — скомандовал Ефим Петрович.

Одна, две секунды и вертолёт завибрировал. Началась тряска. Колёса постепенно начали отрываться. Впереди стоящий Ми-8 тоже начал ходить из стороны в сторону, а потом поднялся в воздух одновременно с нами. И так вся группа.

— Набор 600, курс 150, прибор 180, — выдал информацию Енотаев.

Он уже летел впереди и отворачивал в сторону границы. Долина реки Сурхандарья, где и находится аэродром, начинает оставаться позади.

— Доложить о взлёте, — запросил комэска.

Начали сыпаться доклады. Кто-то ещё только взлетел и не набрал нужной, но уже всячески вклинивается в радиообмен. В наушниках непонятное бульканье и зажёвывание.

— Поочерёдно! — громко сказал в эфир Енотаев.

— 201й, 210му.

Это был виноватый голос Чкалова. Что-то у него случилось.

— Ответил, — выдохнул комэска, который уже был готов к какой-то неисправности или отказу.

— Я… мне сесть нужно. Документы забыли у диспетчера, — сказал Леонид.

Представляю, что там происходит в кабине у Енотаева. Кем он только сейчас не называет Чкалова.

Лёня! Ну, ты и… Лёня.

— 210й, разрешил… посадку, — пытается не смеяться в эфир руководитель полётами.

Нам дали команду выполнять полёт по кругу, пока Чкалов решал свои проблемы на земле. Это хорошо, что он не вспомнил про документы в районе Саланга.

— Командир, может ему намекнуть? — спросил я у Батырова.

— По поводу?

— Вы где добро реквизированное оставили?

Намёк Димоном был понят правильно. Не думаю, что таможня караулит на аэродроме сейчас. Батыров подал «условный сигнал» в радиообмене Чкалову. Тот понял не сразу.

— 210й, голову откручу! — громко произнёс Батыров.

— А, понял. Выполняю! — дошло до Леонида.

Всей группой выполнили один проход. Затем ещё. Вертолёт Чкалова стоял на полосе. К нему уже ехал УРАЛ. Наверняка везут документы, а вместе с ними и «добро».

— Порядок! 210й, груз на… взлетаю в общем! — чуть не проговорился Леонид на радостях.

И вновь отворачиваем на юг. Проходим восточнее Термеза и «врезаемся» в изгиб пограничной реки Амударья. Можно заметить несколько понтонных переправ. Техника 40й армии по-прежнему продолжает переправляться на другой берег.

— Я слышал, что тут будут и мосты строить. По мне так, нет смысла. Скоро всё закончится. Пускай сами строят, — отмахнулся Карим.

А ведь через несколько месяцев тут будут строить знаменитый мост Дружбы.

«Синяя лента» реки пересечена.

— Я, 08201й, пересекаю границу Союза Советских Социалистических Республик! — громогласно произносит в эфир Енотаев.

Вижу, как впереди его вертолёт слегка покачивается из стороны в сторону. Событие запоминающееся, но вот на душе неспокойно.

— Справа Хайратон? — спрашивает Батыров, указывая на город сразу за рекой.

— Да. Добро пожаловать в Афганистан, товарищи! — ответил я.

Глава 11

Три дня пришлось ночевать в вертолёте. За это время успели оборудовать помещение под поисково-спасательный экипаж и определить порядок действий при вызове.

Обыкновенная палатка, рассчитана на десять человек. К ней ещё полагалась печка-буржуйка. Штука хорошая, но не самая эффективная. Где-то нужно и дрова доставать. На первое время дали дрова из саксаула.

С Каримом решили, что нужно попробовать сделать «солярис» — самодельную печку на солярке. Как только работа подходила к завершению, я решил доложить нашему командиру звена о проделанной работе.

На перроне перед КДП, стоял Батыров и о чём-то общался с Енотаевым.

Пока шёл к ним, смотрел, чем живёт «стоянка». Вертолёты эскадрильи постепенно зачехляли после сегодняшнего лётного дня. Ефим Петрович сегодня не летал, так что непривычно видеть его не вспотевшим и без шлема на голове.

По стоянке идут Бага и Мага, обсуждая полёт. ГАЗ-66 уже ожидает их рядом с КДП. После небольшого разбора весь лётный состав отвезут в палаточный городок, который уже установлен подразделениями обеспечения. Техники продолжают заправку вертолётов, а вооруженцы проверяют блоки.

— Третий день и опять пустой. Всё отстрелял, — говорит один из инженеров, снимая вместе с техниками «закопчённый» пустой блок УБ-32.

— А куда хоть стреляли? — спрашивает его один из подчинённых.

— Да кто его знает! Может просто в гору, чтобы домой не тащить. Вон сколько у нас С-5!

Вот что, а вооружения хватает! Постоянно готовы к подвеске и бомбы различных калибров, и неуправляемые снаряды, и пушки с пулемётами, патронов к которым немерено. И после этого кто-то будет говорить, что здесь нет войны. Зачем же тогда столько всего навезли?

А рядом с другим вертолётом людей было гораздо больше. Основная масса в гражданской одежде. Я подошёл поближе.

— Молодой человек! — позвал меня седой мужчина в голубом комбинезоне, гражданской кепке и сандалиях.

Ну совсем не военный! Мужчина стоял в нескольких метрах от вертолёта и внимательно смотрел за тем, что делают его коллеги. А они только возмущались и ругались с нашим замом по ИАС.

— Слушаю вас.

— Павлов, моя фамилия. Вот нас сюда вызвали ваши коллеги. Жалуются на Ми-8. Мы приехали, а никто нам ничего не объясняет. Вы нам что-то скажете? Вы — лётчик? — спросил он у меня с недовольством в голосе.

Начинаю понимать, что передо мной кто-то из представителей конструкторского бюро.

— Вы из КБ Миля? — спросил я.

— А откуда же ещё?! Конечно!

Надеюсь, меня не примут сейчас за сумасшедшего. Тем более представитель конструкторского бюро сам спросил.

— Ну, тогда, записывайте, — улыбнулся я.

Представитель авиационной промышленности приободрился и достал блокнот. Вот сейчас можно и повлиять на историю! Заодно и прокачать Ми-8.

— Станция оптико-электронных помех есть у вас?

— Эм… да, а зачем?

— Ну, у войск оппозиции могут быть переносные зенитно-ракетные комплексы. Точнее, уже есть.

— Это дополнительные 25 килограмм. Утяжеляет вертолёт. Мы уже получили информацию, что надо экранировать выхлопные устройства. Это ещё несколько десятков килограмм. Вы уверены, что вам это нужно? — спросил инженер.

— Жизнь и здоровье важнее. А двигатели можно «подкрутить». Смотрите, как я предлагаю…

Мы подошли к двигателю ТВ3-117МТ, который стоял на одном из вертолётов. Я сразу вспомнил, чем этот двигатель отличался от такой же модели, только «высотной» конфигурации. Инженер только и успевал записывать и раздавать указания.

— Это хорошо, что я вас встретил. А вы кто по должности?

Только я хотел ответить, как со спины меня позвал Енотаев.

— Клюковкин, без дела слоняешься? — крикнул мне комэска.

— Иду, командир, — повернулся я к нему и попрощался с представителем КБ. — И про «ловушки» не забудьте. Их побольше надо.

Надеюсь, все замечания будут устранены.

— Ты чего там ходишь? Работают люди из Кабула, а ты мешаешь, — возмущался комэска, когда я подошёл к нему.

— Никак не мешаю, командир. Кстати, мы занимались обустройством помещения поисково-спасательного экипажа, — радостно объявил я.

Комэска сощурился и подошёл ближе. Это была моя идея, чтобы экипаж ПСС находился рядом с вертолётом. Так быстрее будет вылетать в случае вызова. Естественно, Ефим Петрович её не сразу одобрил.

— А чего солярой так пахнет от тебя?

— Мы «Полярис» сделали. Ночью будет греть лучше всех буржуек. И никаких дров не надо. Заходите на чай!

Енотаева немного повело в сторону от такого предложения, и дёрнулся правый глаз на нервной почве.

— Кустарными разработками заниматься запрещаю. Взорвётесь, а мне потом за вас отписывайся! — возмутился подполковник.

Какой-то странный сегодня комэска. Вроде и части обеспечения подошли. Навезли палаток П-38, землянок вырыли под них специально, генераторов достаточно теперь, а всё равно недоволен.

Ну, он командир, ему простительно!

— Пошли посмотрим, что вы там придумали, — сказал Енотаев и направился в сторону палатки.

— Командир, а эвакуационную группу нам дадут? — спросил я, намекая, что на вылет экипаж ПСС должен лететь с группой, которая будет прикрывать.

— У нас нет свободных людей.

— А второй вертолёт в пару?

— И вертолётов тоже.

— Не-а, мы так долго не повоюем, — ответил я, и Енотаев остановился, злобно зыркнув на меня.

— Ты что, лучше всех разбираешься в эвакуации?

— Нет, но я знаю, что в одиночку людей не вытащить при обстреле противником. Второй вертолёт должен прикрывать.

— От кого? Нет здесь войны! — попытался меня убедить комэска.

— Тогда зачем нам столько вооружения? На полигон летать?

Енотаев промолчал и пошёл дальше к палатке. Но не мог не ответить мне на неудобный вопрос.

— Саня, я уже твоему командиру звена всё сказал. Он тоже мне который день талдычит про группы, прикрытие и всё такое. Объясняю — нет у нас соответствующего распоряжения. Точка!

Глава 12

Обстановка достаточно спокойная. Но парню, висевшему на стропах, не позавидуешь. Вытащить его будет сложно.

Автомат перевесил на правую сторону, чтобы он не мешал мне вылезать из «правой» чашки.

— Вон площадка. Попробуй зайти на неё, — сказал я, указывая Батырову на ровное каменистое место прямо над повисшим лётчиком.

— Саня, надо сделать проход для оценки обстановки. Дымовую шашку приготовить, — сказал Батыров.

— А ты уверен, что лётчик повисит ещё минут пять, пока мы будем делать расчёты?

Димон промолчал, соглашаясь с тем, что медлить с посадкой нельзя.

— Занимай 3400. Зайдём по малоскоростной глиссаде, — предложил я.

Батыров пару секунд думал, а потом начал набирать высоту. Я осматривался по сторонам. Никаких духов поблизости нет.

Площадка впереди, справа от нас выступ, на котором повис лётчик. Ветер достаточно сильный, вертолёт бросает из стороны в сторону, но мощности двигателям хватает, чтобы продолжать «карабкаться» вверх.

— Площадку наблюдаю. Заходим. Контроль за оборотами, — дал команду Батыров.

— Высота 100, — пересчитал я показания высотомера относительно места приземления, чтобы построить заход на посадку.

Димон начал выдерживать высоту и подходить к площадке.

— Высота 70, обороты 94%.

Продолжаем снижаться. Скорость 50, и до места приземления остаётся пара сотен метров. Будет небольшой перелёт от центра, но размеры площадки позволяют ошибиться.

Слежу за обстановкой, но чувствую, что Димон слишком сильно отклоняет правую педаль.

— Пережимаешь. Мы так перевернёмся, — сказал я Димону и тот вовремя ослабляет правую ногу.

— Прошли обрыв, — подсказал Карим.

Он встал и нагнулся через центральный пульт, чтобы смотреть на поверхность.

— Уклон есть, но некритично, — сказал Сабитович, и Батыров начал приземлять вертолёт.

Димон, несмотря на прохладу в горах, вспотел. Вижу, как у него на рукаве выступили пятна от пота.

Вертолёт всё ниже, в сторону летят камни, пыль и редкие травинки, которые растут на такой высоте. Касание!

— Шаг вниз. Тормоза, — подсказываю я.

Ми-8 немного раскачался перед приземлением. Опустился на правую, затем на левую и переднюю стойку. Сели!

— Быстро за ним, — сказал я Кариму, отстёгиваясь от кресла.

Но не тут-то было. На вертолёт посыпался какой-то град из камней. Да только откуда тут может быть камнепад.

— Справа, справа! — громко кричу я, наблюдая, как с одной из вершин потянулась толпа вооружённых парней в пуштунках.

Виски запульсировали. Ещё одна очередь по кабине. Впрыгиваю в грузовую кабину. Карим лежит на полу, а Димон остался в своей «левой» чашке, зажмурился от пролетевших над ним осколков.

— Забирайте его! — слышу истошный крик Батырова.

Значит, живой. Выскакиваем из вертолёта и сразу падаем на землю.

По вертолёту продолжают стрелять. Несущий винт поднимает вверх пыль и камни. Разглядеть впереди себя, откуда стреляют сложно, из-за дымки.

Проползаем под фюзеляжем к передней стойке, но тут несколько попаданий в кабину над головой.

Если через несколько секунд нас не прикроют, нужно бежать к склону. Сбитого лётчика живым нам однозначно отдавать никто не будет.

— Готов? — крикнул я Кариму, и тот кивнул.

Страх есть, но он не сковывает. Приготовился ползти к склону.

Но тут послышался гул истребителей. Голову поднимать некогда. Резко вскакиваем на ноги и бежим к склону. У нас меньше минуты, пока самолёты будут бить по духам.

Подбегаем к склону и начинаем тянуть. Руки уже мокрые, стропы периодически проскальзывают, так что приходится наматывать их на предплечье.

Смотреть на противоположный склон некогда, но можно услышать, как МиГ-21е отрабатывают из пушки. Нормальное у нас прикрытие!

Следом ещё один «весёлый» наносит удар! И ещё! Дробят скалы из пушек здорово.

Отработали и уходят с набором в сторону заходящего солнца. Видно только, как на другой стороне ущелья поднимаются клубы пыли, и ветром их сносит в сторону.

Ещё стреляют. Теперь уже снизу. Смотрю в ущелье, а там по узкой тропе ещё одна «команда» в серых, синих и белых одеяниях.

— Прикрывай, Сабитыч! — кричу я, затягивая наверх стропы парашюта.

Карим дал несколько очередей по духам, подступающим по горным тропам. Одному тащить экипированного парня тяжело. Главное, чтобы он не зацепился за какой-то выступ.

Вот показалась голова лётчика. Белый шлем целый. Укладываем его на каменистую землю. Он изрядно исцарапался. Куртка рваная, а нога в крови. В сознание не приходит.

— Тащим. И рааз! — сказал я Кариму, и мы словно бобслеисты, устремились к вертолёту.

Только боб у нас сзади. На ходу закинули в грузовую кабину раненого лётчика.

Карим только успел оторвать ноги от каменистой поверхности, как Димон поднял вертолёт в воздух.

— Вправо не уходи! Там духи в ущелье, — успел я крикнуть Батырову, подсоединив «фишку» к кабелю связи.

Димон в последний момент удержал машину от схода в ущелье. Пошла плотная стрельба снизу. Только и слышно, что в фюзеляж будто кто-то гвозди забивает.

— Вперёд не пройдём, — сказал Батыров и начал разворачиваться влево.

Скорость набрал он быстро, но разворот очень медленно начал делать.

— Интенсивнее.

— Уже-уже! — выдыхает Батыров.

Димон разворачивает вертолёт влево. Увеличивает крен, но недостаточно.

— Ещё давай! — кричу я, дожимая ручку.

Скалы всё ближе, на авиагоризонт смотреть не хочется. Накренились так, что можем сейчас лопастями площадку зацепить. Я чуть было из сиденья не выпадаю.

Проносимся над горным плато и продолжаем снижаться.

— Держи прямо. Отойдём подальше и пройдём над хребтом, — сказал я, контролируя параметры двигателя.

Температура в пределах нормы и не превышает 920°.

Ущелье осталось позади, но высота уменьшается.

— Не снижайся. Рано ещё, — говорю я, но это не Димона вина.

Глава 14

Вертолёт начали цеплять к тягачу, чтобы оттащить его с полосы. В это время бойцы из батальона аэродромно-технического обеспечения уже собирали отвалившиеся обломки от блистеров и части рулевого винта.

Енотаев дал указание мне и Батырову садиться в «таблетку», на которой он приехал встречать нас на полосу. Однако я не торопился идти к машине.

— Клюковкин, чего стоишь? — спросил командир эскадрильи, поправляя фуражку.

— Сейчас, Ефим Петрович, — ответил я и подошёл к вертолёту.

Пока его цепляли водилом к тягачу, я и Димон решили забрать снаряжение. Сняли со спинок кресел бронежилеты и отыскали картодержатели с накопленными планшетами.

— Всё забрал? — спросил Батыров, когда я спрыгнул вслед за ним на землю.

— Да. Ну, давай, братишка! — похлопал я по фюзеляжу вертолёт, а потом погладил его в районе левого блистера.

— Откуда такое трепетное отношение к вертолёту? — поинтересовался Димон, когда мы отошли на несколько шагов от Ми-8.

— Так меня учили. Тебе бы тоже не мешало. Тогда и вертолёт будет покладистее. Он же всё чувствует.

Батыров скривился и постучал себя по лбу. Конечно, проще всего решить для себя, что Клюковкин сумасшедший. А ведь и правда в любом летательном аппарате есть душа. В вертолёте ещё и дух бойца!

Сели в машину и на большой скорости рванули в сторону стоянки. Проехали КДП и свернули на выезд с аэродрома. Похоже, разговор у нас и правда намечается серьёзный, поскольку за территорией лётного поля находится штаб 109й мотострелковой дивизии.

Проехали мимо дороги, ведущей к медсанбату. Там в основном только палатки и расчищенная площадка для посадки вертолётов, но главное здание с операционными и реанимационным блоком уже приобрело достойный облик.

Пока что это единственное здание в городке, сделанное из сборных панелей. Напоминает те самые «модули», которые будут вскоре использоваться по всему Афганистану для размещения наших войск. По крайней мере, для лётного состава точно.

По извилистой дороге ехать было недолго. Зато по обеим сторонам видно лицо Афганистана. Искорёженная техника, разрушенные дувалы и дома местных жителей.

Батыров смотрел на это с широко открытыми глазами. И за всю дорогу, кажется, не моргнул.

— И это они называют «нет войны»? — спросил у меня Димон.

— Думаю, скоро передумают.

— Знаешь, нескоро мы вернёмся домой. Все последние иллюзии я оставил на том горном плато, — сказал Батыров.

Как раз в этот момент мы въехали на территорию штаба дивизии. Нашу эскадрилью как раз передали в подчинение этому соединению.

В УАЗе оставили снаряжение и вышли на улицу. Солнце уже скрылось за горизонтом, и над входом в штаб горел небольшой фонарь.

— Дорожку уже выложили? — удивился Димон, увидев несколько плит, уложенных перед входом.

— Ага. И озеленить уже спешат, — добавил я, заметив, как два солдата вкапывают саженцы вдоль дорожки к штабу.

Зато в остальном вокруг только пыль. Подул лёгкий ветерок, который поднял её в воздух. Она уже приобретает консистенцию жёлтой муки. Моментально забивается во все щели.

В штабе идёт работа по обустройству. Стучат молотки, запах свежей краски из каждого кабинета, а также по коридору быстро перемещаются солдаты и прапорщики.

— Личные дела туда. Печатную машинку сюда. Ты не поняла, дура? — услышал я в одном из кабинетов ворчливый голос.

Проходя мимо, решил заглянуть. Внутри большие стопки бумаг и папок, а вдоль стен ещё пустые шкафы. Уже появилась стойка, как в строевом отделе. За ней кто-то копошится, но лица разглядеть не получается.

Пара солдат расставляет документацию, пока прапорщик сидит в кресле и пьёт чай. Рубашка расстёгнута, а галстук лежит на столике, на который он положил ноги.

— Чего тебе? — рыкнул на меня «старший» этого кабинета.

— Лейтенант Клюковкин. Задницу оторвите, товарищ прапорщик, и представьтесь, — спокойно ответил я.

— Виноват. Прапорщик Мохнатый.

Бойцы тоже повернулись ко мне и выпрямились.

— Работайте. Кого вы только что назвали дурой? — спросил я.

— Меня… ой! — прозвучал тонкий голосок из-за стойки и глухой удар.

Оттуда выглянула девушка в полевой форме младшего сержанта. Светлые волосы собраны в пучок. Голубые глаза слегка прищурены. Пухлые губы сжаты. Видимо, терпит боль после удара головой.

— Вы не сильно ушиблись? — спросил я.

— Нет… всё же, больно, — начала младший сержант тереть макушку.

— Товарищ лейтенант, а вы лётчик? Из 363й эскадрильи? — поинтересовался Мохнатый.

Фамилия практически соответствует его внешнему виду. Грудь и живот покрыты у него волосами, как у снежного человека. А вот на голове причёска — «мяч в траве».

— Да. Товарищ прапорщик, немедленно извинитесь перед дамой, — громко сказал я.

— Товарищ лейтенант, мы так всегда общаемся. Это нормально, — улыбнулась девушка.

Совсем ненормально! А чего ж только «дурой»? Так и до телесных повреждений недалеко.

— Товарищ Мохнатый, я жду, — повторил прапорщику указание.

— Извините, товарищ Лен… товарищ младший сержант, — выпрямился он и сделал подобие поклона.

— Всё в порядке, — улыбнулась девушка.

Я посмотрел на прапорщика, кивнул в знак удовлетворения и пошёл на выход.

— Товарищ Клюковкин, а вы к нам заходите. Мы вертолётчиков уважаем. Вы теперь с нами будете постоянно работать, — сказал мне Мохнатый.

— Постараюсь, — ответил я, ещё раз посмотрел на засмущавшуюся девушку и вышел в коридор.

Тут уже навстречу мне бежал Батыров. Потерял меня командир звена.

— Саня, меня чуть Енотаев не разорвал. Ты где был?

— Да в строевой заходил. Ты ж командировочные так и не отдал. А надо печати поставить…

— Задолбал, Клюковкин. Вечно ты дурачишься! Пошли, там уже ждут нас.

Прошли до конца коридора и постучались в дверь с табличкой «Командир дивизии».

— Заходите, — разрешили нам войти.

В просторном кабинете присутствовало несколько человек. Енотаев сидел за столом для совещания, а рядом с ним в полевой форме сидел крупного телосложения полковник. Взгляд суровый, и кулаки такого размера, что могут и с моей головой сравниться.

Глава 15

Определить в данном парне его принадлежность к какому-либо подразделению сложно.

— Рад познакомиться, — протянул бородатый руку Батырову, а затем и мне.

Я поздоровался с ночным гостем, который сидел на лавочке. В свете фонаря можно было разглядеть его. Брюнет. Взгляд усталый, хоть мужчина и пытается сохранять бодрость. Густая, тёмная и, совершенно неухоженная, борода. И да, не так уж он и молод, как показалось с первого взгляда.

Даже ночью, можно заметить его седые виски.

— Вы как-то слишком внимательно меня разглядываете, Александр.

— Просто вы не представились, а уже радуетесь нашему знакомству.

Батыров прицокнул от недовольства. А чего он думал? Если нам начальник штаба эскадрильи сказал, что нас ищет этот мужик, надо уже с ним обниматься?

— Тут война и надо быть начеку. Могут и засланные «казачки» сидеть рядом с палаткой, верно? — спросил я и бородатый пару раз кивнул, соглашаясь со мной.

— У нас Саня просто всегда такой… внимательный. Особенно в последнее время, — съязвил Димон на тему удара головой после аварийной посадки в Соколовке.

— Ржу ни магу! — улыбнулся я. — Ладно, Саня Клюковкин.

Я отпустил руку, и за мной решил представиться Батыров. Точнее, доложить по всей форме.

— Старший лейтенант Дмитрий Батыров, командир вертолётного звена 171го…

Понесло Остапа! Он бы ещё личный номер назвал.

— Всё-всё! На Диме Батырове можно было остановиться, — посмеялся бородатый и похлопал Батырова по плечу. — Игорь Геннадьевич Сопов.

И всё же должность не назвал. Тогда почему мы должны с ним разговаривать.

— Игорь или можно Геннадич? — спросил я.

— Игорь, вполне достаточно. Я вам не начальник, а коллега. И к вам за помощью приехал сюда из своего… хозяйства, так сказать.

Начальник штаба эскадрильи оставил нас, и мы втроём пошли в сторону «бочки» нашего командира.

— Я тут с декабря. Мои ребята начинали войну ещё в Кабуле. Теперь вот разместились в районе Баграма. Работы меньше не стало в этих краях, — сказал Игорь, аккуратно перешагивая через лежачий камень.

— А вы каким подразделением командуете? — спросил Батыров.

— Я простой капитан из мотострелковой бригады, парни, — отмахнулся Сопов.

— Почти как мы Пятачок и Винни-Пух, — добавил я.

Игорь Геннадьевич остановился и внимательно посмотрел на нас. Свет от фонаря над «бочкой» командира эскадрильи освещал место нашей остановки. Я прекрасно видел, как дёрнулись уголки рта Сопова.

— Мне нравится эта шутка. Так и быть. Я командир 10го мотострелкового батальона 1й мотострелковой бригады.

Блин, ну вот за кого он нас принимает? Зачем вся эта секретность, когда уже и так видно, что он из разведки. Скорее всего командует каким-то отдельным отрядом специального назначения. Они как раз и приравнивались к батальону.

— Игорь Геннадьевич, мы всё поняли, — сказал Батыров, посмотрел на меня и подмигнул.

Молодец, что догадался.

К нам навстречу вышел в одной майке Енотаев.

— Здорово, командир, — поздоровался с ним Сопов.

— И тебе не болеть, командир. Нашёл, архаровцев? — улыбнулся Ефим Петрович.

— Да. Вот хочу у тебя их позаимствовать.

— Есть работа? — уточнил комэска.

— Да. Возможно большая.

Сопов повернулся к нам и рассказал суть проблемы, с которой они столкнулись.

— В Панджшере много духов. И это я ещё занизил. Моё командование поставило задачу выявить каналы поставки в ущелье, опорные пункты «непримиримых» и другую «лишнюю» информацию.

— Почему лишнюю? — спросил Димон.

Сопов выдохнул, а Енотаев пожал плечами. Я уж думал, что они поняли — Батыров парень наивный и простой. Ему многое нужно объяснять.

— Потому что командование уже для себя что-то решило. А Игорю Геннадьевичу нужно добыть информацию, чтобы внести корректировки в это решение. Ничего не забыл? — сказал я.

— Вполне себе достаточно. Для того чтобы окончательное решение о начале операции в Панджшере было взвешенное, надо и «прогуляться» по ущелью. Сделаем?

Сопов объяснил, что сегодняшний вылет на ПСС убедил его в нашей хорошей подготовке.

— Конкретные задачи? — спросил Батыров.

— Как будем готовы к выходу. Думаю, что через пару дней. Есть вопросы, пожелания?

Димон помотал головой, а вот я с укором посмотрел на Енотаева. Может, командир уточнит обстановку у знающего человека? Сопов однозначно знает, что происходит в Махмудраки.

— Игорь, у нас завтра задача намечается. Говорят, привезут «языка». Будет нам показывать, где засели мятежники. Ты что-то знаешь об этом? — спросил комэска.

Сопов посмотрел на нас внимательно.

— Странно, что так быстро нашёлся у вас информатор.

— Приказ из Кабула, — развёл руками Енотаев.

— Ефим Петрович, вы решайте сами, но приказы нужно выполнять. Иначе это не армия. Но моё мнение, что тянется сильный запах авантюры, — ответил Сопов, пожелал нам спокойной ночи и ушёл.

Более подробной информации, не удалось выяснить. По крайней мере, сегодня. С другой стороны, приказы нужно выполнять, а не обсуждать.

Утренний подъём в 3.30 уже становится привычным делом в Баграме. Водные процедуры на свежем воздухе, проветривание палатки после ночи и можно идти на завтрак.

А точнее, садиться за поедание сухого пайка. Уже неделю сидим на нём, а столовая так и не заработала. Больше всех жалуется мой «лучший» товарищ Лёня.

— Опять тушёнка из банки. Опять перловка из банки. О! Да у меня есть шпроты в банке! — иронизирует Чкалов, перебирая запасы в общей коробке.

— Лёня, приземлись-ка! Всё равно тебе никто фаршированных перцев не даст, — сказал ему Батыров, запивая галеты чаем из металлической кружки.

В центре палатки из двух старых дверей и реек из бомботары был нами сделан стол. У строителей «модулей» и техников взяли всё необходимое, и наше место приёма пищи приобрело достаточно презентабельный вид.

— Не могу понять, а вы чего ручки дверные не убрали? — спросил я.

Глава 16

Объятый пламенем вертолёт снижался на окраину Махмудраки. Высоты вполне хватает, чтобы выпрыгнуть, но так и не видно отделяющихся от Ми-24 лётчиков.

— Прыжок, 308! Прыжок! — повторяет как мантру Енотаев.

Ведущий «крокодилов» с позывным 307 уже приземлился, а вот его ведомый продолжает бороться. Пламя, кажется, становится сильнее. На борту и топливо, и куча разных жидкостей, и боезапас. Вся эта армада вот-вот рухнет на город.

— 308й, наблюдаешь площадку? — вылез на канал управления Берёзкин.

Очень «правильная» команда от руководителя операции. Димон в это время матерится так, что перекрикивает шум в кабине.

Внимательно смотрю на Ми-24, и вот появляется первая тёмная точка. За ней вторая. Поочерёдно открываются купола. Вышли! Но третьего нет.

Вертолёт врезается в землю. Как раз там, где стоял дом, который был целью сегодняшнего удара.

Вертолёт ещё продолжает пару секунд крутиться на земле, поднимая вверх землю, камни и разбрасывая в стороны поломанные лопасти. От сильного удара сразу обломилась хвостовая балка, а из облака пыли, как бумеранг, вылетел рулевой винт.

Взрыв! В воздух поднимается столб огня и пыли.

— 207й, два купола наблюдал. Забираю экипаж 308го, — доложил Батыров.

— 201й, понял. Я за 307 м. Сажусь рядом с ним, — ответил Енотаев.

Пыль поднялась такая, что заволокла целую улицу на окраине Махмудраки.

— Димон, давай в метрах 150 садись от 24ки, — сказал я, отстёгиваясь от кресла.

Сабитович уже вышел в грузовую кабину, показав жестом, что идёт к кормовому пулемёту.

Батыров снижает скорость. Проходим рядом с вертолётом и наблюдаем рядом с разрушенным дувалом лежащий купол парашюта.

— Справа наблюдаю! Влево и на посадку, — сказал я, но Димон не решился на разворот.

Время идёт на секунды. Там в городе духи уже точат ножи и готовы разорвать ребят. Не успеем забрать, их утащат.

— Слишком мало места. Давай пройдёёём! — воскликнул Батыров.

Я взял управление и начал выполнять разворот влево. Маленький крен! Так, мы размажем разворот, словно масло по тарелке, и сядет в километре от места падения. Аккуратно влево дожимаю ручку управления, чтобы увеличить крен. Сильнее отклоняю левую педаль, чтобы выполнить подобие воронки.

— Саня, балку перерубим! — заволновался Димон, когда винты слегка затрещали.

— Нормааально, — ответил я, поглядывая на авиагоризонт, где крен уже был 30°.

Вертолёт завибрировал, но ничего критичного. Звук двигателя рабочий, а органы управления ещё имеют запас по отклонению.

— МТшка — машина надёжная. Она и не такие манёвры выполнит, — сказал я.

Закончив разворот, скорость окончательно снизил. Подхожу к земле, разметая во все стороны камни и пыль. Касаемся площадки и прокатываемся вперёд.

— Шаг внизу, коррекция левая, — сказал я, скинул шлем и выскочил в грузовую кабину.

Спрыгнули с Каримом на песчаную поверхность и быстро рванули в сторону вертолёта Ми-24.

В нос ударил резкий запах гари и керосина. Гул от горения стоял такой, что заглушал шум винтов нашего вертолёта. Слышно, как рвутся патроны на борту. А самое плохое, что имеется сернистый запах от сгоревшей плоти.

— Вот и третий, — показал Сабитович.

Недалеко от горящего главного редуктора, сильно обгоревшее тело одного из членов экипажа в позе всадника.

— Давай к остальным, — сказал я и снял автомат с предохранителя.

Первый из лётчиков полз на четвереньках в нашу сторону, преодолевая груды камней. Голова в крови, а сам он весь в песке. Будто в муку упал.

— Стоять! — вскинул он перед собой пистолет и дважды выстрелил.

В последний момент успели упасть с Сабитовичем, вдохнув афганской земли. Во рту моментально ощутил привкус песка и керосина.

— Свои, братишка! — крикнул я.

— Я прыгнул… прыгнул… — в шокированном состоянии был лётчик.

Мы подбежали к нему, а он продолжал размахивать пистолетом. Рукав комбинезона сгорел, глаза залиты кровью.

— Второй? Где второй? — спрашивал Карим, но на вопрос лётчик Ми-24 не ответил.

Впереди послышалась стрельба. По близлежащим улицам продвигались духи. Стреляют не пойми куда, но могут и пристреляться, если нужно. Слышна местная речь, а за спиной все так же рвутся патроны и гудит пламя от вертолёта.

В груде обломков, которая раньше была домом, я увидел зелёный шлем и лежащего без сознания, второго лётчика. Купол, зацепившийся за разбитую стенку, развивался от потока ветра.

— Карим, этого на борт. И давай подмогу вызывать, — сказал я, но она уже не потребовалась.

Среди обломков появились несколько человек в отечественном полевом обмундировании. Сразу начали занимать позиции и отстреливаться от духов.

— Взяли, Сабитович, — сказал я, и мы устремились к вертолёту.

Двое парней в форме «прыжковке» достали лётчика и потащили в нашу сторону.

Над головой слышен шум винтов одного из наших Ми-8, который начал отрабатывать по наступающим духам из пулемётов, прикрывая нас.

Только мы с Каримом уложили спасённого лётчика, как бойцы в форме «прыжковке» и трофейных нагрудниках китайского производства притащили и второго.

Форма явно непростых мотострелков.

Второй лётчик был жив, но правая нога, буквально вывернута в обратную сторону.

Взяв с борта плащ-палатку, мы достали обгоревшее тело третьего члена экипаж и, завернув его, положили в грузовую кабину.

— Клюковкин, живее! — подталкивал меня в спину Сопин, одетый в форму облегчёнку.

На груди у Игоря Геннадьевича был самодельный брезентовый «лифчик» с запасными магазинами к автомату. Так в Афгане именовали нагрудник, сшитый своими руками.

Группа Сопина начала садиться на борт. Со спины уже никто не стрелял. Видимо, вертолёты уже погасили все очаги сопротивления.

Я занял место в кабине, и Димон начал взлетать.

Как только последний из бойцов запрыгнул в грузовую кабину, Сабитович закрыл дверь.

— 207й, все на борту, взлетаю, — доложил Батыров и оторвал вертолёт от земли.

Глава 17

В прошлой жизни я знал, что означают слова «готовьтесь, мужики». Особенно, когда дело касается войсковой операции.

Напряжение от предстоящих боевых действий в Панджшере нагоняли постоянные визиты больших начальников в Баграм.

Товарищ Берёзкин не появлялся, но и без него хватило личностей. Каждый представитель командования желал проверить подготовку. Кто-то работу техсостава на стоянке, кто-то деятельность батальона аэродромно-технического обеспечения.

К приезду начальника тыла и вовсе появилась столовая. Качество еды было не таким, как в полку на Родине, но это лучше сухого пайка. А как представишь, чем питаются парни в полях и горах, то и кормушка уже и рестораном покажется. Но и нам не всегда удавалось соблюдать режим питания, ввиду большого числа вылетов.

Погода уже начинала давать «жару». Всё чаще солдаты раздеваются по пояс во время работ, а на стоянке техники голыми руками стараются к фюзеляжу не прикасаться. Нагрев идёт на открытом воздухе быстрый.

Наша обычная вечерняя постановка задач в палатке заключалась в распределении маршрутов на перевозку грузов и личного состава. Кому-то один раз слетать, но далеко. А кому-то по 3-4 вылета и близко.

Эскадрилья пополнилась ещё несколькими экипажами Ми-8 из Германии. А также прибыли 8 Ми-24 из Центра Армейской Авиации, что находится в Тверской области. Пока она ещё Калининская.

Все прибывшие на усиление лётчики были в подчинении у Енотаева, чья голова теперь разрывалась от столь большого количества людей и проблем.

В один из вечеров комэска пришёл с хмурым лицом. Атмосфера в палатке была уже совсем не рабочая. Чкалов в очередной раз проигрывал Баге партию в нарды. Магомед просто спал. Он сегодня со своим экипажем поставил рекорд — 6 вылетов на разные задачи. Ещё и прилетел крайним. Упал на кровать, и даже кроссовки не снял.

— Присаживаемся, товарищи, — сказал Енотаев.

Мага издал громкий храп. Командир сказал его не будить, поскольку он ещё ночью полетит в Кабул. Там останется на сутки ждать командира дивизии после очередного совещания.

— Сроки операции сдвигаются. Не могут договориться с местными военными о порядке входа в ущелье, — объяснил Ефим Петрович.

Комэска постоянно дёргался то на одно совещание, то на другое. А сколько сюда прилетало проверяющих, можно счёт потерять и у каждого свои требования.

— Чкалов, вот чего ты сегодня сказал начальнику тыла корпуса, когда он тебя за кроссовки спросил? — сурово спросил комэска у Леонида.

У Чкалова глаза на лоб полезли. Мол, это не он был.

— Какой начальник тыла?

Все посмеялись, а Батыров подошёл к Леониду и сел рядом с ним.

— Я тебе говорил, что это начтыла был. А ты его за ветерана принял, — похлопал Димон его по плечу.

— Ну он реально старый. Ещё и медалей как у фронтовика. Я и подумал, что он ещё в Гражданскую, наверное, воевал, потом с немцами на фронте. А тут к нам поддержать приехал, — развёл руками Чкалов.

— Даже если и так, зачем ты ему нагрубил?

— Я ему сказал, что это форма номер 8 — что удобно, то и носим. А он как давай кричать.

В общем, Чкалов как и всегда, отличился. Он ещё не отмазался за свой пролёт над Берёзкиным, а тут получил ещё и от тыловика.

Енотаев спокойно сказал, всем соблюдать форму одежды и тут же завязал шнурки на своих кедах.

— Так, я лечу завтра в Газни. Со мной замполит — майор Кислицын. Везём почту, письма и Берёзкина. Постараемся его там не оставить, — сказал комэска и наш замполит эскадрильи кивнул, стараясь не улыбаться.

Кислицын Сергей Владимирович — замполит, каких мало. Просто он в политической работе не смыслил от слова «вовсе». Пару раз он говорил на постановке задач, что с нами были проведены занятия по определённым темам, и дал их под запись. Никто, конечно, записать не успел, а он и не проверял. На этом политинформирование майора Кислицина и закончилось.

— Кстати, Павел Валерьевич вернул документы, которые вы отправляли в Кабул, — сказал замполит эскадрильи.

— Это какие? Объяснительные что ли? — уточнил комэска.

— Нет. На парней с Ми-24 представления. На погибшего писали, чтобы дали орден Красного Знамени, но тот красным всё перечеркнул и вернул. Приписка: « — Тут только на медаль „За отвагу“».

Интересно, а себе на какую награду сделал представление товарищ Берёзкин?

— Ладно. Кувалдин сегодня летит в Кабул. Там и решит этот вопрос. Давай в штаб и снова сделай на погибшего. На остальных потом, — ответил Ефим Петрович.

— Понял.

Замполит вышел из палатки, а комэска продолжил. Когда очередь дошла до Батырова и меня, то Енотаев слегка задумался.

— Так, а что с вами? — спросил командир эскадрильи.

— ПСС? — предположил я.

— Обойдёшься, Клюковкин. Теперь поисковый экипаж — это привилегия, — сказал комэска и определил в ПСС других.

После этого он повернулся к Димону.

— Вспомнил. Бери Клюковкина и пошли со мной. Сопин будет на выходе из городка ждать, — сказал комэска.

С Игорем Геннадьевичем встретились рядом со строящимся ограждением городка. Оно, как и большинство построек в Баграме, возводилось из ящиков и бомботары.

— Здравствуй, командир.

— И тебе привет.

Как обычно, поприветствовали друг друга Сопин и Енотаев. Игорь Геннадьевич сегодня был в полевой форме и тёмных ботинках. Одет он так, будто ходил на совещание к командованию.

— Игорь Геннадич, неужто тебя начальство вызывало? — спросил Енотаев.

— Дозвалось, я бы сказал. Там командир бригады присутствовал. Невежливо было отказываться от приглашения. Я по делу.

— Разумеется. Вот твои лётчики. Я пойду, если не против, — спросил комэска и оставил нас втроём.

Сопин начал издалека. Ему поставлена задача проверить Панджшер до начала операции. Сроки ограниченные.

— Всё ущелье проверять нет смысла. Однако, чтобы найти их главного, нужно шерстить каждый кишлак.

— Есть информация, где именно он находится? — спросил Батыров.

Глава 18

Люди такого ранга просто так не скажут старлею и лейтенанту — «попросить хочу». Командир отдельной бригады специального назначения, коим являлся этот человек, с такими просьбами будет обращаться только в крайнем случае.

В кабинет вернулся Енотаев. С ним комбриг разговаривал ещё до нас. За прошедшие несколько минут Ефим Петрович решения своего не поменял.

— Это самоубийство. В горах туман, местоположение группы неизвестно, расположение духов в ущелье тоже. В таких условиях я людьми рисковать не буду, — сказал Енотаев и нервно закурил.

— Петрович, мои ребята рискнули и твоих пацанов не бросили в Махмудраки. Один вылет сделать ведь можно? — предложил командир бригады.

— Исключено, командир. Спасибо за моих парней, но я не могу рисковать. Впереди операция и… Многих ты уже отправил на Родину в «чёрном тюльпане»? — спросил комэска, называя печальное прозвище самолёта Ан-12.

Думаю, что рано ещё для возникновения этого неофициального названия четырёхдвигательного транспортника. Это означает, что потери в начале ввода войск стали больше. История меняется.

Командир бригады достал мягкую пачку сигарет и зашелестел ею. Этот мощный мужик переживал не меньше, чем Енотаев. А потому и сигарету никак не мог вытащить из пачки. Толстые пальцы никак не пролезали внутрь.

Я повернулся к карте и стал смотреть на ущелье. Раньше много читал историй, как эту неприступную «крепость» духов наши войска брали с потерями. Само слово «Панджшер» звучит несколько грозно.

— Сань, ты чего задумался? Комэска сказал, что не полетим, — тихо произнёс Батыров, подойдя ко мне ближе.

За спиной Енотаев и комбриг разведчиков продолжали друг другу объяснять свою позицию по данному вопросу. А вот я уже искал выход из положения.

— До Мардана 90 километров. Высоко идти — можем попасть в облачность. В сумерках не самое приятное удовольствие…

— Клюковкин, даже не думай… думать об этом. Что ты пытаешься тут рассчитать?

Я достал из кармана блокнот и быстро прикинул объём топлива, что может потребоваться на перелёт с Баграма до Мардана. Но этого мало.

Рядом с Паси-Шахи-Мардан группу Сопина можем не найти. Искать их нужно в резервной точке, а она на 20 километров дальше по ущелью. И не пройти над кишлаками, где сто процентов куча ДШК, мы не сможем.

— И ты мне сейчас говоришь ещё и о второй группе? Борис Матвеевич, это слишком! — махнул руками Енотаев.

— Какая вторая группа? — спросил я.

— Групп было две. Одну высадили в районе Базарака. Это в 40 километрах от Паси-Шахи-Мардан. Другая — Сопина.

— Разрешите узнать, в каком вы звании? — уточнил я.

— Подполковник Тростин. Можно Борис Матвеевич.

— Очень приятно. А я лейтенант Клюковкин. Можно Сан Саныч, — представился я.

Батыров недовольно фыркнул. Как будто командир бригады — человек неземной. С ним тоже можно на «короткой ноге» разговаривать.

— Какова численность первой группы? И может быть такое, что они будут двигаться навстречу? Это было предусмотрено? — спросил я.

— Численность 10 человек. Встреча была предусмотрена. Но ни с одними, ни с другими связи нет. Первая группа от Базарака пошла к Паси-Шахи-Мардан. Они доложили, что Сопин вышел на связь. По его следам идут духи. Требовали эвакуацию.

— Нам запроса не поступало, — сказал Енотаев.

— Летали из Кабула. Но погода испортилась, и они вернулись. И так уже два дня.

— А почему из Кабула? Мы уже четвёртый день в готовности и нам ближе лететь, — спросил Батыров.

Тростин почесал бороду. Что-то не договаривает подполковник. Видимо, задача у Сопина была непросто разведать. Это можно было сделать и одной группой.

— У них задача доставить важный груз, — сказал Борис Матвеевич.

Тут вариантов два. Либо слишком рано появились в Афганистане «Стингеры» и спецназ успешно захватил один из них, либо под названием «груз» завуалирован определённый человек.

— И этот груз у них? — задал вопрос Енотаев.

— Неизвестно. А раз нет информации, то и откладывать операцию в Панджшере никто не будет, — ответил Тростин.

Всё становится ещё сложнее. 25 человек, высокогорье, плохая погода и наступающая ночь.

— Чего такой задумчивый, Клюковкин? — спросил комэска.

Мой командир звена недовольно цокнул, иронично улыбаясь при этом.

— У него есть идеи. Я ж вам говорил — после той посадки он… того, — постучал по голове Димон.

— Старший лейтенант Батыров хочет сказать, что на меня снизошло озарение, — добавил я и вернулся к карте. — Есть предложение, товарищи командиры.

Идея была в том, чтобы пройти по руслу реки Панджшер. Это будет и хорошим ориентиром в сумерках, и самым коротким путём к месту вероятного нахождения групп.

— Предлагаю идти парой Ми-8 и с прикрытием двух Ми-24. На одном борту можем не утащить всех, — сказал я.

— Клюковкин, отставить самодеятельность! Ты приказа не слышал? — возмутился Енотаев.

— Командир, а я и не собираюсь ничего делать. Выдвинул предложение и всё, — ответил я.

— Так, а ну оба вышли отсюда! — указал на дверь комэска.

Батыров посмотрел на меня. Вижу по его глазам, что колеблется. Он и хочет, и боится. А кому не страшно?

— Чего встали? Идите, я сказал! — повысил голос Ефим Петрович.

Комбриг уже не участвовал в разговоре. Он стоял рядом с открытым окном и тушил очередную сигарету об подоконник снаружи.

— Товарищ командир, а давайте… — начал я, но Енотаев перебил меня.

— Без «давайте». Предложение твоё я выслушал, но на этом всё!

Батыров направился к двери и потянул меня за собой. Проходя мимо комэска, я невзначай сказал финальную фразу. А вдруг зацепит!

— Я всегда считал, что мы своих не бросаем. Ошибался?

Ефим Петрович запыхтел, но ничего не сказал. Значит, не зацепила.

Батыров открыл дверь, и тут за спиной прозвучал громкий удар и грохот падающего предмета. Я повернулся и увидел, как одна из столешниц перевернулась и упала на пол. Как раз рядом с этим столом и был Енотаев.