Агнесса

Посвящение

Опять изменчивые тени

Скользят в вечерней темноте

Опять при ледяной Луне

Выходят странные виденья,

И снова рвётся связь времен,

И каплет воск слезой янтарной,

И вновь улыбкой лучезарной

Мрак подземелья озарён.

И бьётся огонёк свечи,

И льются по листу чернила.

Пока желанья горячи,

Пока надежда не остыла,

Пока горит огонь – люблю!

И потому пером небрежным

Я нарисую образ нежный.

Но имя в тайне сохраню...

От Автора

В полдень 21 июня 2004 года над Гольшанами разразилась гроза. Небо озарялось всполохами молний, ветви деревьев содрогались от ударов грома, из низких серых туч лились потоки воды.

Но в залах Гольшанского филиала музея Древнебелорусской культуры, расположенном в старинном здании францисканского кляштара, было тихо, и ничего не говорило о бушевавшей на улице стихии. Был понедельник, музей не работал, однако директор музея Чеслава Францевна Окулевич согласилась провести со мною импровизированную экскурсию. Мы прошли в кабинет, расположенный на первом этаже башни – небольшую шестиугольную залу с нишами в глубине стен и сводчатым потолком, нервюры которого образовывали шестиконечную звезду.

Предметом нашей беседы была Белая Панна – привидение девушки, замурованной в монастырском подвале в августе 1618 года. Впервые легенду о Белой Панне я услышал, ещё будучи мальчишкой, в семидесятых годах двадцатого столетия, и рассказ о заживо похороненной девушке произвёл на меня неизгладимое впечатление. Но прежде чем поведать саму легенду, опишу вначале события, на фоне которых произошла эта трагедия.

На рубеже XVI-XVII веков король польский и великий князь литовский, русский и жематийский Сигизмунд III Ваза поставил перед собой цель – обратить население земель Древней Руси, оккупированных Королевством Польским и Великим княжеством Литовским, в католицизм. Представители литовско-русской элиты: Острожские, Радзивиллы, Сапеги, Ходкевичи, Вишневецкие, Глебовичи, Пацы, Сангушки – охотно предавали интересы своего народа, меняя веру отцов. Но русское население Речи Посполитой, несмотря на гонения, оставалось верным православию. Для того, чтобы подчинить власти Римской курии Православную церковь, папа Клемент VIII санкционировал проведение собора своих сторонников. В 1596 году в Бресте собрались два церковных собора: православный и униатский. Под давлением Сигизмунда III были признаны решения униатского собора. Сторонники папы образовали греко-католическую церковь, которая при внешнем сохранении православных обрядов признавала догмы католицизма и подчинялась Ватикану.

Отныне Малая и Белая Русь стали ареной непримиримой борьбы – национальной, политической, религиозной: борьбы русского населения против польско-литовских оккупантов, борьбы местного крестьянства против иноземной шляхты, борьбы православного населения против иноверцев-католиков. В 1591 – 1593 годах Речь Посполита содрогнулась от набегов казацких загонов гетмана Кристофа Косинского. В 1594 – 1596 годах восстание Северина Наливайко потрясло до основания устои Республики обоих народов. Против польско-литовской оккупации боролись белорусские города: в 1606 – 1608 годах восстал Могилев, в 1615 – 1616 годах – Мозырь, в 1616 году – Минск.

Казалось, достаточно ещё одного удара, и Речь Посполита рухнет подобно старому, насквозь прогнившему дереву. Однако польско-литовская шляхта, не желая лишаться своих привилегий, извлекла из ножен дедовские сабли, начертала на своих знамёнах лозунг “ferro ignique”[1] – и взметнулись над убогими крестьянскими хатами и деревянными православными церквями хищные языки пламени, и закачались на виселицах обезображенные тела холопов, и закружились над разоренными селениями тучи воронья. А с кафедр костёлов чёрные ксензы под звуки органов оправдывали любые злодеяния шляхты, повторяя страшные и беспощадные в своём цинизме слова: “Ad majorem Dei gloriam!”[2].

А Московская Русь погрузилась в междоусобицу великой Смуты. Пресечение московской ветви Рюриковичей, берущей начало от святого благоверного князя Даниила Александровича, нашествие самозванцев, польско-литовская и шведская интервенции, внутренние неурядицы подорвали силу государства. И хотя к 1613 году польские интервенты были выдавлены из страны, а Земский собор избрал царём Михаила Федоровича Романова, основы государства были еще очень неустойчивы, а на шапку Мономаха заявлял права призванный Семибоярщиной «выборный царь Московский» Владислав Ваза, старший сын короля Речи Посполитой Сигизмунда III. Очередная агрессия Речи Посполитой против Российского государства была лишь вопросом времени.

Шёл год от сотворения мира 7126, а от рождества Христова 1618. Последний год русской Смуты и первый год европейской Тридцатилетней войны. Год, отмеченный страшными знамениями небесными и великими потрясениями земными.

Весною войско Великого княжества Литовского во главе с королевичем Владиславом, великим гетманом литовским Яном Каролем Ходкевичем и великим канцлером литовским Львом Сапегой вторглось в Россию. В качестве ближайшей задачи предполагалось захватить Москву и короновать Владислава, а в более отдалённой перспективе король Сигизмунд планировал династической унией подчинить всё Государство Российское Польскому королевству и провести религиозную унию, окончательно подчинив православие власти Рима. Планам Сигизмунда способствовало ещё и то обстоятельство, что патриарший престол в Москве пустовал: святитель Иов был низложен Лжедмитрием, а святитель Гермоген был заключён в темницу Чудовского монастыря, где скончался от голода.

Зато пребывал в добром здравии  ставленник Лжедмитрия грек Игнатий, бежавший из Москвы в Речь Посполиту и тайно принявший унию. И папа Павел V, и король Сигизмунд III считали вопрос введения унии в России уже решённым.

Первоначально интервентам способствовал успех: литовские войска без особых усилий заняли города Смоленск, Дорогобуж, Вязьму, Можайск, Звенигород. К концу лета темп наступления замедлился: утомленные длительным походом жолнеры требовали по тысяче злотых на каждого, угрожая в противном случае взбунтоваться. В начале августа 1618 года «московский комиссар», великий канцлер литовский Лев Сапега уехал в Речь Посполиту просить от сейма денег. Однако денег канцлер не привез – жолнерам осталось довольствоваться обещаниями, что с ними расплатятся после взятия Москвы.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Владислав Жигимонтович, старший сын короля польского и великого князя литовского Сигизмунда III, «выборный царь Московский»

Игнатий,епископ греко-католической церкви, «Патриарх Московский и Всея Руси»

Лев Сапега, канцлер Великого княжества Литовского, «московский комиссар»

Ян Кароль Ходкевич,великий гетман литовский, граф Священной Римской империи, «московский комиссар»

Ян Героним Ходкевич,подстолий Великого княжества Литовского, троюродный брат Яна Кароля Ходкевича по младшей линии

Кристина Ходкевич,жена Яна Геронима Ходкевича, дочь Павла Стефана Сапеги

Павел Стефан Сапега,конюший Великого княжества Литовского

Эльжбета Весселина-Сапега,жена Павла Стефана Сапеги

Теофелия                  незамужние дочери

Сусанна                    Павла Стефана Сапеги

Томаш Сапега, племянник Павла Стефана Сапеги

Януш Острожский, князь,староста Белоцерковский, кастелян Краковский

Элеонора Острожская, жена Януша Острожского

Анна Алоиза, племянница Януша Острожского, невеста Яна Кароля Ходкевича

Агнесса, племянница Януша Острожского

Альбрехт Станислав Радзивилл, князь,подканцлер Великого княжества Литовского

Януш Радзивилл, князь,подчаший Великого княжества Литовского

Евстафий Волович, архиепископ виленский.

Александр Гонсевский, писарь Великого княжества Литовского

Бартоломей Новодворский, рыцарь Ордена Госпитальеров

Бонавентура Раковский, настоятель монастыря святого Франциска Ассизского в Гольшанах

Отец Иоаким, монах монастыря святого Франциска Ассизского в Гольшанах

Подмастерье кузнеца, кузнец, сводня, старьёвщица, скупщица краденого, её дочь, горбатая монахиня, шляхтичи, жолнеры, гайдуки, слуги

Видения Агнессы: Змей, Горбун, Нищенка, тени. автор

Место действия – Великое княжество Литовское (Вильна, Быхов, Гольшаны) и Великое княжество Московское (Москва, Тушино).

Время действия – 1618 год.

ГОЛЬШАНЫ. НАШИ ДНИ

Подземелье монастыря Франциска Ассизского. В центре стоит стол, за которым сидит Автор.

Автор

В глухом болотистом краю,

Где воды Вилии струятся,

Где, выходя встречать зарю,

Я странным грёзам предавался,

Насыпан холм. Стоят на нём

Руины замка. В нём когда-то     

Был воздух солнцем напоён.

В лучах багрового заката

Над ним алели небеса,

Летали птицы и шумели

Вокруг столетние леса.

Сейчас края те опустели.

Всё скрылось под густой травой,

Распалось в прах или закрылось

Во тьме доскою гробовой,

А век спустя совсем забылось.

Молчанье вечное хранит

Свидетель мужества и славы,

Борьбы, предательства, интриг,

Страданий, гибели… Гольшаны!

Здесь в первозданной тишине

Былое дышит мне в затылок

Легендами о старине.

Здесь безымянная могила

О заговоре трех князей

Хранит волнующую тайну.

Здесь в церкви огоньки свечей

Неровным светом озаряют

Княгини юной светлый лик.

Здесь навок слышатся напевы,

Здесь в дымке утренней скользит

Тень вдовствующей королевы,

Создавшей краковский престол.

Здесь на опасном расстоянии

Застыли церковь и костёл

В извечном противостоянии.

Здесь бродит дух былых времён,

Здесь Пётр и Карл Двунадесятый,

Кутузов и Наполеон

Сошлись в бескомпромиссной схватке.

Здесь при сиянии Луны,

По буреломам и болотам,

Не ведая преград земных,

Несётся Дикая охота.

Здесь в сумрачный полночный час

Из дымки белого тумана,

Невидимый для лишних глаз,

Выходит призрак Белой панны,

Загадочной, как лунный свет,

Недостижимой, как созвездье –

Высокий стройный силуэт,

Бесшумный, легкий, бестелесный:

Истлевшего подола шлейф,

Взгляд отрешённо-безучастный,

Обрывки кованых цепей

На щиколотках и запястьях,

Волос полупрозрачных течь,

Рубахи белоснежной ворот,

Распахнутый до самых плеч –

Так обречённо, так покорно…

Здесь мрачный погребальный склеп

Средневекового кляштара

Четвёртый век хранит секрет

Таинственной, жестокой драмы:

Семь букв на древнем кирпиче,

Распавшийся безмолвный остов

С косой, истлевшей на плече,

В оковах, в рубище посконном.

Кто скажет – кем была она?

Кого ждала, кого любила?

За что была осуждена?

Что унесла с собой в могилу?

Об этом не узнает мир –

Костёл святого Иоанна

И францисканский монастырь

Молчат. Лишь отзвуки органа,

Умолкнувшего на века,

Мерцание свечи потухшей

Да скрежет ржавого клинка

Поведать могут о минувшем:

О том, как в темноте ночной

Закрылась тихо крышка гроба,

Как в паре с огненной Луной

Над изумленною Европой

По небу хвост кометы плыл,

Пророча беды и несчастья,

Как рассыпались в прах и пыль

Гербы владетельных династий

В год переломный, роковой –

Семь тысяч сто двадцать седьмой...

СЦЕНА I. СПАЛЬНЯ ВО ДВОРЦЕ КНЯЗЕЙ ОСТРОЖСКИХ В ВИЛЬНО. 18 января 1618 года

Стены обиты голубым бархатом с рисунком в виде цветов лилии. На столе установлены два бронзовых позолоченных подсвечника, в которых горят свечи.

Возле стола стоит Агнесса, одетая в голубое платье с высоким веерообразным воротником и рукавами-воланами.

По стенам колеблются тени: над силуэтом Московского Кремля клубится дым, скачут всадники, сражаются воины. Вверху темнеют цифры, составляющие число Золотого сечения – 1618.

Агнесса

Седьмая ночь без сна проходит:

Лишь стихнет полуночный бой –

Пред мною хороводы водит

Загадочных видений рой:

Бьёт барабан, бушует вьюга,

Клубится чёрный едкий дым,

Гусар крылатые хоругви

Смыкают стройные ряды.

И пламя яростных пожарищ

Полуденный затмило свет…

Кто знает – что всё это значит?

Никто не может дать ответ…

Девушка садится за стол, открывает чернильный прибор, берёт чистый лист бумаги и пишет:

 «Во имя Троицы Святой!

Во имя веры Православной!

Ты, незнакомец долгожданный,

Сей рукописный труд открой.

Читатель, удели мне время!

Вкуси раздумий долгих плод!

Имеющий глаза – узреет,

А ум имеющий – поймёт».

Агнесса откладывает первый лист в сторону, берет ещё один лист бумаги и пишет:

«Эпистола I. О будущем.

Мой собеседник неизвестный,

Из будущего тайный гость!

Приди ко мне из мглы чудесной

И дай ответ на мой вопрос:

Как предсказание проверить,

И Ангела услышать клич?

Неизмеримое измерить,

Непостижимое постичь?

Как средь мучительных сомнений

Узреть грядущего оскал –

В небесных сумрачных знаменьях,

В бездонной пропасти зеркал?

Что будет завтра, через месяц,

Через неделю, через год –

Мне всё становится известно

Уже сегодня – наперёд.

Но только я замолвлю слово

О собственной своей судьбе –

Число сеченья золотого

Я вижу в чёрной пустоте:

Один и шесть, один и восемь –

Таинственный и странный знак,

Число божественных пропорций,

Я не могу понять никак –

В моей судьбе – что это значит?

Во тьме ночной, при свете дня

Число пизанца Фибоначчи

Как тень, преследует меня…»

Девушка перечитывает написанное, затем кладёт листы в огромный фолиант, встаёт, гасит свечу и выходит из комнаты.

СЦЕНА II. ФЕХТОВАЛЬНЫЙ ЗАЛ В БЫХОВСКОМ ЗАМКЕ ХОДКЕВИЧЕЙ. 25 января 1618 года

Вдоль стен стоят доспехи. На стенах висят щиты и знамена с изображениями гербов «Кастеша» и «Грифон». В центре зала фехтуют на саблях и кинжалах Ян Кароль Ходкевич и Ян Героним Ходкевич.

Ян Кароль Ходкевич

Не отступай, держи дыханье

И расстоянье соблюдай…

Ходы врага стремись заранее

Предугадать… Не отступай,

Попробуй лучше уклониться…

Удар! – эфес сжимай сильней…

Теперь укол кинжалом снизу –

Уйди направо и сумей

Мгновенно перейти в атаку –

Как бешеный лесной пожар!

И после ложного замаха

Разящий наноси удар!

Ян Кароль Ходкевич бросает на пол саблю и кинжал, снимает кирасу и вытирает со лба пот.

Ян Кароль Ходкевич

Ну всё, я думаю, довольно.

Хочу признаться: попотеть

Заставил ты меня сегодня.

Теперь пора бы знать и честь.

Гетман Ходкевич хочет выйти из зала, но Ян Героним останавливает его.

Ян Героним Ходкевич

Постой, останься на минуту –

Ты рассказать мне обещал

О временах московской смуты.

Ян Кароль Ходкевич

(усаживаясь в кресло)

Ну, хорошо… Я лично знал

Димитрия-государя –

Он был тогда юнцом безусым,

Бежавшим из монастыря.

Ему пришлись весьма по вкусу

И наш язык, и наш наряд,

И сеймов бурные раздоры,

И месс торжественный обряд,

И панночек лукавых взоры.

Но среди самых нежных роз,

Блистательных красавиц мира,

Дмитрия увлекла всерьёз

Дочь воеводы Сандомира.

Пришла пора начать игру –

Великий канцлер Лев Сапега

Привёл Дмитрия ко двору,

Взял под защиту и опеку.

Казалось, к Польше и Литве

Фортуна будет благосклонна –

Звезда царя в сырой Москве

Стремглав скатилась с небосклона,

И на московский трон взошёл

Великий государь Димитрий –

Расстрига, вор, холоп… смешно…

Прошло полгода – и Марина

Надела свадебный наряд,

А поп свершил обряд венчальный.

Но колокол забил в набат

И кровью оросились камни…

Димитрию настал конец –

Бесчеловечный, страшный, жуткий,

А мономаховый венец

Тотчас надел Василий Шуйский.

Но Лев Сапега не дремал:

Евнута правнук, князь Мстиславский

Поднял мятеж – и Шуйский пал.

И, наконец, короной царской

Был коронован Владислав.

Великий гетман пан Жолкевский

Вступил в Москву под звон литавр,

Но оказался слаб Гонсевский –

Огнём окрасилась Москва,

Змеёю обвилась измена…

Помочь нам даже не смогла

Смерть патриарха Гермогена.

И наш позор предотвратить

Я был уже, увы, бессилен…

Прости, мне больно говорить…

Бесчестье, трусость, бегство, гибель…

Ян Кароль Ходкевич на минуту замолкает, затем встаёт и надевает саблю.

Ян Кароль Ходкевич

Но в мае сейм принял решенье

Опять с Москвою воевать –

А значит, время объявлять

Сбор посполитого рушенья.

Ян Кароль Ходкевич выходит из зала.

Ян Героним Ходкевич смотрит ему вслед, затем идёт вдоль стены, на которой развешаны знамёна, мечи, сабли, пищали, кирасы, алебарды, мушкеты.

Ян Героним Ходкевич

Опять война… К чему? Зачем?

Всё послезавтра канет в Лету:

Холодные клинки мечей,

Начищенные бацинеты,

Измятые в бою салады

С широкой прорезью для глаз –

Наследие великой славы

Смоленска, Грюнвальда, Черкасс,

Полей Чашинских, Клецка, Орши –

Позор врагам, награда нам,

Свидетели викторий прошлых –

А ныне бесполезный хлам…

Мне это чуждо и противно!

Хочу любить и быть любимым!

Ян Героним Ходкевич садится за стол и пишет письмо Агнессе:

«Пусть горит оплывшая свеча,

Пусть по небу разольётся вечер,

Пусть в честь этой запоздалой встречи

Хрусталём бокалы зазвучат.

Сотни звёзд зажгутся в зеркалах,

Ветер за окном вздохнёт устало,

И поймают взгляд твои глаза

Сквозь пространство сумрачного зала.

За окном зажжётся лунный свет,

Сохранив от всех в глубокой тайне

Рук соединённых очертанья

И кроваво-красных роз букет.

И тогда в ночной тиши исчезнет

Давняя, глубокая печаль...

Пусть горит оплывшая свеча

Пусть по небу разольётся вечер...»

СЦЕНА III. БИБЛИОТЕКА В ВИЛЕНСКОМ ДВОРЦЕ ОСТРОЖСКИХ. 2 февраля 1618 года

Вдоль стен стоят массивные резные шкафы с книгами. За дубовым столом, одетая в бледно-голубое длинное платье с кружевным белым воротником и кружевными манжетами, сидит Агнесса.

Перед ней горит единственная свеча.

Агнесса

Ночь. Замер времени отсчёт

На солнечных часах.

И жизнь моя, как воск течёт,

Сгорает, как свеча.

Свеча, не угасай, гори!

Сияй в печальной тьме

Огнём таинственной зари,

Звездой в туманной мгле,

Пусть перестанут опадать

Листы календаря –

Но будет в темноте сиять

Свеча у алтаря…

Вдали раздаётся звон колокола. Агнесса берёт чистый лист бумаги, перо и пишет.

«Эпистола II. О прошлом».

«Где вы, былые поколенья?

Где ваши страсти и мечты?

Надежды, планы, вожделенья?

Их больше нет. Из пустоты

На нас взирает безучастно

Портретов запыленных ряд

Людей, ушедших безвозвратно

Сто, двести, триста лет назад.

Мы все бессильны перед смертью,

Промчится жизнь, как краткий миг,

И может, на моём портрете

Останется такой же лик –

Немой, холодный, безучастный.

И, может быть, через века

Густой слой пыли с жёсткой ткани

Сотрёт безвестная рука.

К чему тогда идти по свету

Сквозь строй несчастий и невзгод?

Жизнь пишет миллион сюжетов –

Финал известен наперёд».

Девушка кладёт лист в книгу, встаёт из-за стола и хочет выйти, но её с разных сторон окружают Тени.

Тени

На старых кладбищах в час поздний,

Едва появится Луна,

Покроет небо ночи мгла,

Выходим мы из преисподней.

Нам ведомы дела людей,

Их помыслы, мечты и судьбы,

Известно нам, что с вами будет

На протяженье жизни всей.

Не покидая вас ни разу,

За вами тихо мы идём –

Безлунной ночью, светлым днём –

До смерти рокового часа.

Агнесса

Опять сгустилась ночи мгла,

И пустота сковала разум,

И гложет душу тишина,

И вновь бессмысленные фразы

Текут из чёрной глубины,

И плачут каменные своды,

И ночи мрачных снов полны,

И мёртвым оком с небосвода

Глядит холодная Луна,

И бестелесные виденья

Летят ко мне. Им нет числа!

Вокруг – лишь тени, тени, тени…

Вы, порожденья темноты,

Слепые вестники несчастья,

Безвольные гонцы беды!

Уйдите! Я не в вашей власти!

Прочь! Отступитесь от меня!

Изыди, бесов злая свора!

Господь, защитник и опора,

Молю: не дай сойти с ума!

За окном светает, слышны крики петухов. Тени разлетаются в разные стороны.

Агнесса

Но розовеют небеса,

Заря алеет на востоке,

И огненная полоса

Трепещет в утреннем потоке.

А значит, хватит размышлений.

Пора сказать себе – «Очнись!»

Прощай, унылое забвенье!

И здравствуй, утро, здравствуй, жизнь!

Девушка встает из-за стола и широко распахивает окно.

Агнесса

Лишь мысль о нём – и все смешалось,

И навсегда забыт покой,

И сердце, как комочек, сжалось,

И мысли скачут вразнобой,

И чувство раненое плачет,

И жжёт огонь, и бьет озноб,