Академия Black Rose

Пролог

Так-так-так… Слюнявлю палец (да, знаю, негигиенично, но у всех великих магов были свои странности, у меня, правда, от великого пока только странности ) и переворачиваю хрустящую, испещренную загадочными значками страницу потрепанного фолианта. От него пахнет пылью и порошком из сушеных многоножек, который я просыпала на него на прошлой неделе. Ага… Вот же она, панацея! «Щепотка пыльцы цветов плачущего дерева, собранная на рассвете в полнолуние, две капли настойки корня могильника, выдержанной в бочке из древесины того же дерева».

С чувством глубокого удовлетворения отправляю указанные ингредиенты в узкогорлый флакон. Смесь шипит недовольно. Тщательно взбалтываю, приговаривая под нос заклинание-скороговорку, и накидываю сверху две единицы силы. Не абы как, а с изящным щелчком пальцев – надо же поддерживать статус.

Жидкость вскипает, и меняет цвет с грязно-коричневого на ядовито-салатовый, прямо как шкурка у тролля в брачный период. Красота! Теперь, согласно мудреной инструкции, жду три минуты. Сижу, уставившись на песочные часы, и пытаюсь не дышать, чтобы не сбить таинственные процессы. Наконец, последняя песчинка сбегает вниз.

Берись, Александра, за костяную лопаточку!

Помешиваю против часовой стрелки ровно шестьдесят секунд, в такт тиканью ходиков на стене, а потом – раз! – и два полных оборота в обратную сторону. Магия любит точность, а не лирику.

«Теперь, если верить этому многословному рецепту, сыворотка роста готова», – объявляю я пустому воздуху, в котором тут же повисает облачко паров эфира.

Поднимаю флакон на свет, туда, где сквозь запыленное окно пробивается лучик солнца. Жидкость чиста, как слеза, осадка нет, мути тоже. Вроде бы все по канону. Значит, можно применять. Сердце колотится где-то в районе горла, словно пойманная птица.

С трепетом подхожу к цветочному горшку – моему личному полю битвы с упрямой косточкой авокадо. Провожу ладонью над рыхлой землей, пытаясь настроиться на ее магический импульс, поймать хоть какой-то отклик. Но косточка упорно молчит, излучая лишь тупое, растительное безразличие. Дракон возьми! Плюю на все предосторожности и резко выливаю сыворотку в землю. Хоть что-то должно же помочь, в конце концов!

У меня дома росли драконьи ягоды Флорта, которые питаются исключительно дымом от драконьей отрыжки, и даже дьявольские пальчики, что цветут кровавым цветом только на склонах Бесконечных гор. А эта косточка – обычная, не магическая, пусть и редкая в наших краях, никак не хочет поддаваться! Что я только не делала! Даже заклинания ее не берут, по крайней мере стандартные.

С досадой отворачиваюсь от горшка, стараясь унять дрожь в пальцах и восстановить дыхание. Глаза сами находят утешение в буйстве красок на подоконнике – там цветут мои орхидеи-оборотни, меняющие окрас в зависимости от моего настроения. Сейчас они переливаются всеми оттенками фиолетового.

И тут в мою комнату, врывается матушка.

— Александра! – взвизгивает она, резко отдергивая руку от гигантской росянки Люси, которой внезапно приглянулся ее новый шелковый бант. – Опять ты тут возишься… – матушка брезгливо поджимает губы, подбирая определение моему увлечению, которое явно ставит даже ниже мытья полов в хлеву.

— С цветами, – подсказываю я, не отрывая взгляда от Люси, которая с обидой щелкает липкими лепестками. – С цветами, матушка.

— Приличные цветы не пытаются жевать одежду уважаемых женщин! – фыркает она, отвоевывая у растения слегка подмоченный бант.

— А кто сказал, что Люси – приличный цветок? Она у меня охотница, – парирую я и скармливаю прожорливой питомице пару кусочков вяленого мяса из баночки на столе. Люси чавкает с наслаждением.

— И кто, интересно, будет ухаживать за всем этим… безобразием, пока тебя тут не будет? – продолжает матушка, с опаской оглядывая полки с колбами, где что-то булькает и переливается.

— В смысле «не будет»? – переспрашиваю я, начиная чувствовать легкое беспокойство.

— Так и знала, что ты все забудешь! – морщится матушка, и на ее лбу проступают знакомые тревожные морщинки. – Небось, вся в своих этих… зельях.

— О чем речь? – хмурюсь, лихорадочно перебирая в памяти даты. День рождения отца прошел, выдача жалования у отца – только что, Великое Солнцестояние – не скоро…

— Послезавтра, моя дорогая, начинается учебный год! А завтра утром ты должна быть в Академии! Вспомнила?

В этот самый момент спиной я ощущаю странное волнение магического фона – едва заметную дрожь в воздухе, и легкий всплеск энергии. Сердце замирает. Оборачиваюсь к горшку, уже почти не слушая материнские упреки.

— Александра! – голос матушки становится пронзительным, как свист кипящего чайника.

— Да-да, Академия, конечно, – отмахиваюсь я, не в силах оторвать взгляд от земли в горшке. Там что-то происходит.

— Ты забыла! – на меня наставляют обличительный палец с идеальным алым маникюром.

А в горшке тем временем земля приподнимается бугорком, трескается, и из нее показывается маленький, нежный, но несомненно живой зеленый росток. Он будто выдыхает в пространство целую симфонию жизни, тихую и прекрасную.

— Да! – вырывается у меня ликующий крик, и я даже подпрыгиваю на месте, сжимая кулаки. – Да! Получилось!

— Эдвард! – вопит матушка, в порыве отчаяния задевая рукой Люси. Та, оскорбленная до глубины души, с громким чваканьем выплевывает недопереваренный кусок мяса прямо на дорогое платье родительницы.

Родительница после такого окончательно переходит на ультразвук, доступный лишь собакам и особенно чутким призракам.

— Матушка, – морщусь я, одерживая победу сразу на двух фронтах – ботаническом и семейном. – Успокойтесь, вы же пугаете цветы.

И для верности глажу Люси по упругому стеблю, успокаивая ее.

— Эдвард! Эдвард! – голосит она, не обращая на меня внимания. – Ты только посмотри, что творит твоя дочь! Ни стыда, ни совести! Вся в тебя, безалаберная! Ей завтра уезжать, а у нее ничего не собрано, комната завалена этими… колбочками, а меня теперь еще и жевать будут!