Академия Дремачей

Глава 1. Я проснулась

Весна на этих землях всегда приходила поздно — робко, будто извиняясь перед мартовской слякотью и февральским льдом. В деревне Долина, затерянной у самой границы леса, снег лежал дольше всех. Только в начале апреля на мокрых клумбах проступали робкие головки подснежников, и в воздухе начинало пахнуть речной водой, гнилой травой и дымом.

Лада сидела на чердаке, под самой коньковой балкой, где хранились старые бабушкины пучки трав. Их запах смешивался с пылью и чем-то горьким, неуловимым. У неё на коленях лежала старая тетрадь в клетку, исписанная аккуратным почерком, а в руке — карандаш, сжатый до боли.

Она не могла рисовать. Всё, что приходило на ум, — это болото. Один и тот же сон снова и снова. Там всегда было тихо, почти мертво. Вязкая вода отражала серое небо. Густой туман висел над поверхностью, будто живой. А вдалеке — фигура. Женская. Слишком длинные руки. Белое платье, словно ткань из сна. Она стояла по колено в воде и говорила губами, без звука. Но Лада слышала:

"Я проснулась."

Рисунок на бумаге вырисовывался сам собой: ветви над болотом, чёрные птицы в небе. Ворон сидел на коряге, и его одинокий глаз смотрел прямо на Ладу.

Стук снизу — бабушка поднималась по лестнице.

— Опять рисуешь, — сказала она, войдя. — Сегодня дым сильный. Травы новые принесла. Надо бы сжечь зверобой.

Лада кивнула. Они не говорили напрямую о снах. Но бабушка знала. Всегда знала. С той ночи, когда мама не проснулась.

Когда Ладе было шесть, мать просто не открыла глаза. Лежала спокойно, без признаков боли. В комнате стояла тишина, лишь занавески колыхались от сквозняка. Бабушка тогда сказала, что мама "ушла не туда". Ни похорон, ни прощаний не было — только костёр в старом овраге и горький дым, от которого у Лады кружилась голова.

С тех пор каждую ночь — болото. И женщина, зовущая издалека.

На кухне потрескивал огонь в печи. Бабушка варила травяной отвар, как делала это каждое утро. Лада сидела напротив, наблюдая, как клубится пар.

— Баб, — сказала она вдруг. — Кто моя мама? Только не как звали. Кто она была?

Милица медленно размешивала отвар. Потом поставила ложку и посмотрела на Ладу. Долго. Глаза её были усталыми, но твёрдыми.

— Видишь, как река себя ведёт весной? Льдина плывёт, а за ней — вода мутная. Тяжело пройти, если не знаешь глубины. Вот и сны такие же. Мутные. Утащить могут.

— Она утонула во сне? — спросила Лада.

— Не утонула. Ушла. По воде, что ночью течёт. Понимаешь?

Лада не понимала. Но чувствовала, что бабушка говорит правду. Это было то же чувство, что во сне — когда болото дышит, и женщина смотрит в самую душу.

— И ты всё это время молчала?

— Ты была мала. А теперь готова.

Бабушка достала ключ из-за иконы. Маленький, бронзовый, с затёртой головкой в виде глаза. Открыла старый сундук у стены. Там, среди полотенец и шерстяных шалей, лежал свёрток, перевязанный чёрной ниткой.

Внутри — письмо. Бумага тонкая, словно пергамент. Печать — символ глаза внутри спирали.

Академия Дремачей

"Вы приглашаетесь на вступительные испытания. Да пребудет ваш сон чист и воля крепка."

— Твоя мать получила такое же письмо, — сказала бабушка. — Она думала, что справится. Но морок сильнее.

Лада провела пальцами по печати. Кровь в висках гудела. Вороны за окном каркнули хором, будто подтверждая услышанное.

— Что ты хочешь от меня?

— Чтобы ты пошла туда. И вернулась. Чтобы ты была не как она.

В ту ночь сон был другим.

Болото по-прежнему было, и вороны, и туман. Но теперь женщина подошла ближе. Её лицо было почти человеческим. Волосы — длинные, спутанные, с водорослями. Руки — худые, но крепкие. И глаза… глаза Лады.

"Ты открыла первую дверь. Осталось девять."

Она проснулась с криком, в темноте. Бабушка уже сидела рядом, держа в руках пучок полыни.

— Сны зовут тебя. Пора.

Утром Лада собрала свои вещи: рисунки, тетрадь, старую куклу без глаза. В последний момент бабушка вложила в её ладонь мешочек с сушёными травами и медный оберег.

— Для дороги. И для памяти.

— Вернусь, — сказала Лада.

— Вернись собой.

Когда Лада уходила, вороны провожали её взглядом. Один из них сидел прямо на столбе у ворот. Он наклонил голову, будто узнавая.

Она шагнула на просёлочную дорогу, где начинались талые воды, и впервые в жизни почувствовала, что идёт не к чему-то — а назад.

Ведь сон — это не отражение.

Это — портал.

И она уже открыла один.

Глава 2. Врата Дремачей

Электричка глухо стучала колёсами, унося Ладу всё дальше от деревни, от бабушкиного дома, от болот, где шептались тростники. Город Москва приближался сквозь утренний туман, как сон, из которого не хочется просыпаться — потому что в нём чувствуется что-то важное, зовущие.

Лада сидела у окна, прижав подбородок к коленям, и смотрела, как мимо проносятся серые платформы, облезлые стены, редкие вывески. Она не знала, что именно ищет. Только чувствовала — внутри всё натянуто, как струна. Что-то вело её вперёд, будто сама земля под ногами тянула. В руке она сжимала мешочек с травами, который дала ей бабушка. «На всякий случай», — сказала она. Внутри был зверобой, корень валерианы и клочок ткани с вышитым символом трояна. Лада не знала, что с этим делать, но держалась за него, как за якорь.

Когда состав остановился, она вышла и пошла. Не пользовалась картами, не спрашивала дорогу. Просто шла, будто ноги помнили путь. Сначала — по улицам с облупившимися фасадами, где окна глядели с подозрением. Потом — мимо старого сквера с фонарями, заросшими плющом. И, наконец, тропинкой между деревьями, где воздух стал вязким, прохладным.

Парк. Старый городской парк — заброшенный, бесполезный, даже немного пугающий. Обычные люди видят тут лишь остатки былого — разбитую беседку, проваленные скамейки, заросший родник. Но Лада вдруг почувствовала, как её дыхание сбилось. Где-то внутри щёлкнуло.

Она увидела арку.

Чёрное кованое железо, проржавевшее, и всё же несокрушимое. На ней — выгравированная надпись: "Во сне будь зорче, чем в жизни". Буквы словно дышали - то чуть расплываясь, то вновь обретая чёткие очертания, шевелились, как живые. Сердце Лады забилось сильнее. Она шагнула вперёд.

И всё изменилось.

Словно пелена спала с глаз. Перед ней открылось пространство, которого не было секунду назад: широкая мощёная аллея, ритуальные фонари, колышущиеся тени. Вдали — силуэт здания, парящего на грани между храмом и крепостью.

Академия Дремачей.

Главное здание возвышалось в глубине парка, окружённое деревьями с серебристыми листьями. Оно напоминало древний храм: центральный круглый холл, арочные окна, витражи, переливающиеся в свете, которого не было на небе. От главного зала расходились галереи, каждая ведущая к своему факультету. Над крышей клубился дым — не от печей, а от чего-то более древнего, живого.

Во дворе стоял пруд, вода которого никогда не была спокойной. Он был покрыт дымкой, как дыханием, и внутри её отражалась небо, которого здесь не было.

Мимо проходили студенты. Кто-то держал в руках книги, кто-то — свитки на цепочках. Некоторые — деревянные доски с выгравированными символами. Они выглядели уверенными, словно давно здесь. Их разговоры были вполголоса, но Лада уловила слова: «сновник», «мороки», «страж у Пограничья».

Она чувствовала себя гостьей в чужом сне.

Возле одной из колонн зала стоял юноша, что рисовал в воздухе линии — они светились и складывались в знаки. В другом углу девушка сидела прямо на полу, а вокруг неё крутились вороны — из сна, из тумана, неясно. Они не каркали — шептали.

И тогда к ней подошла женщина. Высокая, сухопарая, с прической в строгий пучок. Глаза светлые, почти прозрачные.

— Новенькая? — Она не спросила. Утвердила. Её голос был твёрдым, но доброжелательным. В глазах мерцало непонятное — как в отражении воды перед бурей.

— Да. Меня зовут Лада Снегирёва.

Женщина кивнула, будто уже знала.

— Я Вира Осина, секретарь. Приёмная комиссия ждёт. Следуй за мной. Не бойся. Здесь боятся только снов без смысла.

Женщина двинулась вперёд, и Лада пошла следом. Они миновали холл, где из потолка свисали цепи с колокольчиками — каждый из них звенел по-разному, хотя не было ветра. Справа — открытая галерея, по которой шли трое студентов с картой сна, исписанной символами. Слева — арка в зал с мозаичным полом. Лада заметила на нём символ трояна — точно такой, как на мешочке от бабушки.

Женщина остановилась, указала на дверь с надписью: «Приёмная комиссия». Вира приложила ладонь — и створки распахнулись без звука.

— Там узнаешь, кто ты. И что тебе снилось на самом деле.

Лада вздохнула, сжала мешочек в кармане и толкнула дверь.

Тепло и мрак окутали её, как первое прикосновение сна.

Помещение было круглым, стены — из старого дерева, потемневшего от времени. Воздух пах дымом, засушенными травами и… молнией. В центре — круглый стол, вокруг которого сидели трое.

Один был стар, почти прозрачный — казалось, его очертания дрожат, как отражение в воде. Его голос, когда он заговорил, звучал, будто шелест страниц:

— Имя?

— Лада Снегирёва.

— Возраст? — спросила женщина с чернильно-синими глазами. Её мантия была покрыта письменами, которые текли по ткани, как река по берегу.

— Семнадцать.

— И что ты видела? — спросил третий — высокий мужчина с лицом, будто вырезанным из тёмного дуба. Его голос напоминал звон далёкого колокола.

Лада замялась.

— Повторяющийся сон. С девяти лет. Болото. Вороны. Женская фигура. Она говорит: «Я проснулась».

Глава 3. День, который изменит всё

Академия просыпалась по-своему. Никаких школьных звонков или суеты — лишь звон колоколов, завывающий ветер в галереях и лёгкий гул, похожий на дыхание огромного живого существа. Казалось, здание само знает, что скоро начнутся занятия, и готовится вместе со своими обитателями.

Комната была полна утреннего тумана. Снаружи бил колокол — три удара. Над её подушкой плавала вороновая перышко, мерцая как золото на солнце.

На двери висел свиток:

«Первая ознакомительная лекция. Аудитория 2-А. Не опаздывать»

Вещи накануне сами сложились в шкаф: мантия — на вешалке, перо — на столе, а кулон вновь оказался на груди, хотя она точно снимала его. Сон был свежим и странно чётким, как будто он не закончился.

Она надела мантию. Материал был тяжёлым, но тёплым, сшитым из странной ткани, которая отражала свет не цветом, а настроением. На рукаве — знак первого круга: круг, перечёркнутый линией. Она выглянула в окно — по дорожкам уже шли другие студенты, кто-то парил в нескольких сантиметрах от земли, кто-то ехал на вещах, напоминавших спящих существ, кто-то шёл, разговаривая сам с собой.

Лада вышла.

Коридоры были Переплетением света и тени. Картины на стенах двигались, изображая сны неизвестных людей. В одной — женщина шла по полю в золотом платье, в другой — человек падал с башни бесконечно долго. От каждого изображения тянулся слабый запах сна: лаванда, пыль, горячий воск.

Аудитория 2-А находилась в крыле, которое назвали «Залы Тенистых Знаний». Дверь была двойной, из чёрного дерева, украшенного узором — вороны, мосты, змеи. Когда она коснулась её, символы задвигались.

Академия ещё дышала туманом рассвета, когда в центральную аудиторию начали стекаться первокругники. Помещение было устроено как амфитеатр — широкие полукруглые ряды из тёмного дерева окружали сцену внизу, на которой мерцал мягкий свет из витражей под куполом. Каждый витраж был выполнен в виде архетипа: ворон, троян, мост, вода и око. Тихо, почти неразличимо, в зале звучала древняя мелодия — её не играл никто, она будто витала в стенах.

Лада устроилась во втором ряду, среди таких же взволнованных подростков, в глазах которых мерцали сны и недосказанные вопросы. В воздухе стоял аромат сандала и сухой травы. Где-то далеко прозвенел колокол — не громко, но властно.

На сцену вышел мужчина. Высокий, стройный, с проницательным взглядом тёмных глаз. Волосы — чуть вьющиеся, цвета ночного угля. Лицо — словно вырезанное из камня, но с тёплой улыбкой.

— Добро пожаловать на первый круг Академии, студенты, — его голос, глубокий и мягкий, разлился по амфитеатру, касаясь каждого, будто лично. — Меня зовут Дориан Край, я — директор Академии Дремачей. Сегодня вы не просто поступили в учебное заведение. Вы вступили на Путь.

Он на мгновение замолчал, обвёл взглядом всех.

— Многие из вас, быть может, задаются вопросом: почему именно вы? Что вас отличает? Ответ прост. Вы все видите свой сон. Не единожды — снова и снова, из года в год, один и тот же. Это не случайность. Это призыв. Отголосок древней крови. В ваших жилах течёт наследие Ловчих Снов.

Он сделал шаг вперёд. За его спиной витраж с символом Ока вспыхнул мягким светом.

— Ловчие Снов — те, кто стоит на границе между двумя мирами. Явь мир, где живут люди, животные, природа и Навь мир потусторонний - царство мёртвых, духов, теней и снов. Кто способен пройти по лезвию сновидения, различая истину и обман, хаос и порядок. Ваша задача — не просто учиться. Вы должны научиться управлять снами — своими и чужими. Пройти три круга в Академии, чтобы разгадать свой личный сон. Он — ключ к вашей силе, вашей памяти, вашей судьбе.

Шепот прошёл по рядам. Некоторые студенты заёрзали.

— Позвольте представить тех, кто будет вести вас в этом путешествии.

Он отошёл в сторону, и на сцену вышла женщина в длинном, пепельно-сером платье. Её лицо было резким, с глубоко посаженными глазами цвета тумана.

— Меня зовут Хильда Мгловица. Я преподаю язык символов. Не букв, не слов. Символов, что древнее речи. Это — знаки, что сны оставляют нам как хлебные крошки. Научитесь их читать — и увидите карту всего, что скрыто. Но будьте осторожны. Некоторые символы — двери. Другие — ловушки.

Следующим выступил мужчина с оливковой кожей и голосом, напоминающим шелест листьев.

— Я профессор Саул Лесовин. Моя задача — ввести вас в индивидуальные сны. Настоящие. Глубокие. Мы будем искать в них не просто смыслы — мы будем искать вас самих. И я сразу предупреждаю: во снах вы можете встретить себя — и не узнать.

Он поклонился и отошёл, уступая место молодой женщине с чёрными волосами, отливающие синевой и татуировкой ворона на шее.

— Я профессор Веда Карк. Веду групповые сны. Это пространство, где сознания Переплетаются. Там проверяется доверие, выдержка, сила намерения. В групповом сне невозможно солгать. Там всё — правда. Даже то, чего вы не хотите знать.

Следующим вышел худой преподаватель в плаще из чёрной ткани с вшитыми зеркальными нитями.

— Имя моё — Иларион Мглин. Я обучаю хождению в чужие сны. Самое опасное ремесло. Вы увидите чужую боль, чужие страхи, чужие желания. И если не удержите границу, станете ими. Помните: чужой сон — это чужая территория. Нарушишь закон — и можешь не вернуться.

Глава 4. Дверь, которой не должно быть

Лада и Тая вышли из здания Академии, увлечённо переговариваясь. День клонился к вечеру, мягкое янтарное солнце просачивалось сквозь туман, окутывавший старые деревья, и делало аллеи ещё более таинственными. Они прошли мимо главного холла и свернули к кафетерию — невысокому зданию с резными окнами и запахом свежеиспечённого хлеба, который будто заманивал внутрь.

Внутри было удивительно уютно: деревянные столы, скатерти с вышивкой снов — тонкие голубые нити складывались в символы. Кухонные феи, почти прозрачные, разносили блюда — котелки с супами, горячие пироги, узорчатые кувшины. Лада с Таей взяли по булочке с маком, бутылке облепихового сока и направились к пруду.

Он лежал в самом центре двора, затянутый лёгкой дымкой. Вокруг были лавки, резные, старые, но прочные. В пруду иногда виднелись круги, будто кто-то невидимый нарушал его гладь.

Они сели у самого берега, болтая и смеясь. Лада впервые за долгое время чувствовала спокойствие. Тая оказалась лёгкой на подъём, весёлой и остроумной, с яркими рыжими волосами и веснушками, которые, казалось, собирались в причудливые узоры на её лице.

— Я из Новосибирска, — начала Тая, отпивая сок. — У нас там тоже всё не просто. Моя бабушка — Ловчая Снов. В нашем городе она следит за потоками сновидений. Говорит, что чувствует, когда «ниточка рвётся». Иногда за ней приходят. Прямо среди ночи. Она заходит в чужой сон, если нужно, чтобы исправить, пока Мороки не пролезли через прореху.

— А она училась в Академии? — спросила Лада, заинтригованно.

— Да, — кивнула Тая. — Много лет назад. Сказала, что тут учат самых сильных. Когда я начала видеть свой сон, она меня сразу заметила. Начала учить — по чуть-чуть. Прислушиваться, различать ложные символы, вести дневник. Потом сказала: «Тебе надо в Академию. Я чувствую, моё время заканчивается. А ты должна уметь больше меня».

— А какой у тебя сон? — спросила Лада.

Тая замерла на мгновение, затем посмотрела на воду:

— Всегда один и тот же. Стою на крыше вокзала, слышу, как гудит поезд, но он идёт по небу. А потом появляются люди в масках лис. Они не говорят. Только показывают жестами, что нужно спуститься по лестнице, но она ведёт не вниз, а в зеркало. Когда я касаюсь зеркала — всегда просыпаюсь. Бабушка сказала, что это вход в Чужой Путь.

Лада молчала, чувствуя, как мороз по коже ползёт от этих слов.

— А у тебя? — тихо спросила Тая.

— Я начала видеть свой сон, когда мне было шесть, — ответила Лада. — Всегда болото. Чёрное, вязкое. Над ним кружат вороны. И среди камышей стоит женщина, спиной ко мне. Я не вижу её лица. Только слышу: «Я проснулась». А потом — провал. Мама училась в этой Академии. Но она исчезла во сне. Никто не нашёл её. Ни тело, ни следа. Только бабушка знала.

— Пропала во сне? — Тая нахмурилась.

Лада кивнула:

— Думаю, мой сон — это след. Я чувствую, она где-то там. Просто её не слышно.

Тая тихо прошептала:

— Бабушка рассказывала о такой женщине. Говорят, она дошла до Девятой двери. Но она не была Ловчей. Была Переплетателем Снов.

— Переплетатель? Кто это?

Тая задумалась, глядя в пруд:

— Они были редкостью. Почти исчезли. Хранители Снов защищают границы, как стражи. Но Переплетатели… они могут соединять сны. Переплетать чужие миры, судьбы, сны в узор. У них внутри — узел. Такой сложный, что даже Мороки не могут его разорвать. Они могли менять течение сновидения. Но это опасно. Они сами терялись в узоре. Могли навсегда уйти в сон, чтобы спасти кого-то другого. Или чтобы переписать судьбу.

— Ты думаешь… — Лада сглотнула. — Моя мама могла быть Переплетателем?

— Возможно, — прошептала Тая. — И если она правда дошла до Девятой двери, она могла открыть то, чего никто не должен был трогать. Может, она пыталась что-то изменить.

Они долго сидели у пруда, наблюдая, как над водой струится вечерний туман. Пахло мятой и сухой полынью. Небо темнело, вдалеке куковала сова.

— Мне пора, — сказала Тая. — Завтра начнётся настоящее обучение.

— Да, — кивнула Лада. — И я чувствую, что всё только начинается.

После того как Тая ушла, Лада ещё немного постояла у пруда, глядя, как лёгкая дымка стелется над водной гладью. На душе было тревожно, но в то же время — какое-то особенное предвкушение. Завтра начнётся первое занятие. Надо быть готовой.

Она развернулась и поспешила к корпусу. Она помнила, где находится библиотека, утром была туда экскурсия — длинный западный зал, с арками в форме серпа. В комнате, бросив на кровать куртку и схватив листок со списком книг, Лада сверилась с картой коридоров и направилась по уже знакомому маршруту.

На закате коридоры Академии казались глубже, тише. Шаги отдавались в каменных стенах, будто кто-то невидимый шёл рядом. Но Лада не сбавляла шаг. Когда она вошла в библиотеку, воздух словно сгустился. Тот же ток, то же внутреннее притяжение — как утром. Как будто сама суть этого зала отзывалась на её присутствие.

На креслах сидели студенты, кто-то в наушниках, кто-то водил пальцем по страницам, уводя взгляд в пустоту, будто книга показывала не слова, а образы. Лада медленно прошла вдоль рядов и вдруг — кашель позади:

Глава 5. Прикосновение чужих слов

Лада спала беспокойно.

Сон начинался с одного и того же — каменная тропа, растворяющаяся в тумане. Тишина. И только всплески воды вдалеке. Болото. Оно снова было здесь. Но что-то изменилось — сегодня Лада чувствовала не страх, а зов. Болото манило.

Она ступала осторожно, будто знала, что каждое движение может пробудить то, что скрывается в глубине. В воздухе висела влага, густая, как дыхание сна. Она оглянулась — сзади исчезла тропа. Вперёди — только дверь.

Та самая. Та, которую она видела внизу, когда следила за директором.

Старая, слегка искривлённая, с едва заметными трещинами. Металлическая окантовка и странный отблеск на поверхности. Она потянулась к ручке. Тёплая. И будто ждала её прикосновения.

Лада приоткрыла дверь — и за ней разверзлось то же болото. Только теперь она стояла у самого берега. Туман расступался. В зыбкой воде — отражения деревьев, неба и… фигура.

Женщина.

Она стояла по колено в воде. Лицо было скрыто чёрной тенью сна. Лада замерла, сердце колотилось. Она чувствовала — это она. Та, что снится снова и снова. Та, кто зовёт.

— Кто ты? — Лада прошептала, но звук утонул в тумане.

Женщина резко подняла голову. И прежде чем Лада успела отшатнуться — рука, худая, мокрая, но живая, схватила её за запястье.

Сила была невероятной. Как будто тянули не мышцы — память. Кровь. Призвание.

Губы женщины зашевелились. Она что-то шептала. Слова были как шелест травы, как дыхание между строк.

Лада попыталась прислушаться, но уши заполнила пульсация. Запястье горело. Она закричала — и вырвалась. Сон рассыпался. Вспышка света. Тело рвануло в сторону.

Лада проснулась.

Комната была погружена в полумрак, лишь с одного угла лился мягкий голубоватый свет. Лада медленно поднялась и посмотрела — свечение исходило от стола. Там, где лежали книги.

Она подошла ближе.

Сверху аккуратной стопки учебников, лежала тонкая книжка в бордовой обложке, будто тканью Переплетённая. Её не было среди тех семи, что она брала в библиотеке. Лада это знала точно — ни названия, ни цвета, ни даже ощущения от неё она не помнила среди своих книг. Но теперь она была здесь.

«Переплетатели снов. Сквозь завесу Мороки» — гласил заголовок золотыми, немного выцветшими буквами.

Лада протянула руку. Книга была тёплая на ощупь, словно долго лежала в лучах солнца — хотя окно было закрыто, а за окном царила ночь.

— Как ты сюда попала?.. — прошептала она, но в ответ — лишь шелест страниц.

Книга медленно раскрылась сама.

Первая страница скользнула в сторону. Затем вторая. Третья. Бумага двигалась без ветра, без прикосновения, будто сама книга выбирала, что показать. Из книги поднялся светящийся знак. Затем второй. Третий.

Они не просто светились — они дышали. Окутывая воздух вокруг себя дымкой, выстраивались в цепочку. Лада отступила, но символы потянулись к ней, как будто знали, куда. Они встали перед ней в воздухе, а затем — медленно, плавно — поплыли к её запястью.

Именно к тому месту, которое схватила женщина во сне.

Лада вскрикнула, почувствовав жар. Но не боль. Запястье горело мягким внутренним пламенем, будто пробуждалось. Символы закружились вокруг, образуя браслет из света. Он был живым — вибрировал, как дыхание, как мысль.

И в этот момент Лада услышала.

Не ушами — внутри себя. Сквозь кожу. Сквозь кости. Как если бы сама кровь шептала ей те же слова, что произнесла женщина.

Голос был мягкий, тёплый. И древний. Он шёл не снаружи — он исходил изнутри.

«Символы ищут тебя. Не говори никому… пока не узнаешь, кто ты есть.»

Лада застыла. Её дыхание стало едва уловимым. Сердце колотилось.

Символы кружились над её запястьем, испуская нежный свет. Один за другим они соединялись, притягиваясь, словно были частями одного древнего целого. Вихрь света замедлился — и в воздухе начал складываться знак.

Лада затаила дыхание.

Перед ней — чётко, ярко, будто вырезанный из живого света — парил солнечный круг.
Восемь лучей, изогнутых, расходились от центра и были направлены по часовой стрелке. Символ пульсировал, будто имел сердце, и в его ритме Лада чувствовала собственное дыхание.

— Что это… — прошептала она, не отводя взгляда.

Символ вдруг дрогнул. И в следующее мгновение начал медленно опускаться. Лада не сопротивлялась.

Солнечный знак коснулся её запястья — и с шипением впитался в кожу. Там, где только что пульсировал свет, теперь остался след — тонкая тень, восьмилучевая, как старинное солнце, вытатуированное не чернилами, а самой сущностью сна.

Запястье больше не болело. Оно жило. Лада чувствовала, как внутри этого знака медленно вращается неведомая энергия.

И в тишине комнаты — она вновь услышала слова.

«Он будет гореть, когда граница станет тоньше. Ты — связанная с путём. Но ещё не готова…»

Глава 6. Почему ты это прячешь?

Лада проснулась резко, словно её вытолкнули из сна. Комната была наполнена предутренней тишиной, но воздух казался плотным, как перед грозой. Ночная картина была отчётливой, как никогда: болотистое место, воронье карканье и та женщина — размытая фигура во тьме, шепчущая на грани слуха. Но сегодня Лада подошла ближе, чем когда-либо. И женщина схватила её за руку. От прикосновения по запястью прошла огненная волна, будто кожу коснулся раскалённый металл. Даже сейчас, спустя часы, Лада чувствовала ноющее покалывание на этом месте. Она опустила взгляд и увидела на коже тонкий, будто вытравленный, узор — восемь загнутых лучей, сходящихся в круг. Символ, пришедший из сна. Или унесённый обратно?

Она села на кровати и огляделась. Комната всё ещё была полутемна — утреннее солнце не спешило проникать сквозь плотные шторы. На двери опять висел свиток. Аккуратный витой рулон, перевязанный сине-чёрной лентой. На нём было выведено изящным почерком:

ЛЕКЦИЯ: ЗНАКИ. 8:30

Аудитория 1А

Преподаватель: Хильда Мгловица.

НЕ ОПАЗДЫВАТЬ!

Лада бросила взгляд на часы. Ещё почти час до начала занятия. Достаточно времени, чтобы позавтракать.

На ходу переодевшись в форму — белая рубашка с вышитыми на манжетах символами, серая юбка и поверх мантию — она взяла сумку, сунула в неё свиток и вышла в коридор. Академия уже жила своей утренней жизнью: кто-то спешил по лестнице, кто-то разговаривал в полголоса в нишах.

В кафетерии пахло травяным чаем, тёплой выпечкой и ещё чем-то… странным, пряным. У стойки стояла Тая, энергично размахивая бутербродом с сыром.

— Доброе утро! — улыбнулась она. — Ты идёшь на «Знаки»?

— Конечно. Как пропустить первое занятие у самой Мгловицы?

— Говорят, она может определить по символу не только суть сна, но и твой страх. Или тайное желание…

Они обменялись взглядами и уселись за столик у окна, потягивая чай и доедая бутерброды. После короткой болтовни и обсуждения, кто как спал, девушки направились в сторону аудитории.

Аудитория 1А находилась в одном из боковых крыльев Академии. Зал был похож на старинную обсерваторию — с высоким куполом, расписанным ночным небом, и окнами, через которые стекал приглушённый утренний свет. По периметру располагались ряды деревянных скамеек, а в центре — кафедра, похожая на алтарь.

Когда все расселись, в помещение бесшумно вошла Хильда Мгловица. Высокая, с серебряной косой, обвитой вокруг головы, и лицом, похожим на старую икону. Её глаза, цвета дымчатого янтаря, сразу нашли Ладу, как будто знали, кто она.

— Добро пожаловать, первокругники. Раз вы здесь, значит, не сошли с ума, когда впервые увидели Морока. Хотя это не гарантия, что не сойдёте позже.

В зале — смешок.

— Я — куратор Первого круга. Моё дело — научить вас видеть, не глядя, и слышать, не слушая. Научиться сну — значит научиться правде, которую вы забыли наяву. — произнесла Хильда. Её голос был негромким, но отчётливым, будто звучал сразу в каждом углу аудитории. — Сегодня вы начнёте видеть больше, чем привыкли. Сегодня вы узнаете, что знаки — это язык сна, древний, точный, как дыхание Земли.

На доске за её спиной медленно проявились три символа: круг, змея, и птица с человеческим глазом.

— Первый знак, — сказала Хильда, указывая на круг, — Коло. Это символ вечного повторения, цикла, ловушки и пути одновременно. Если он появляется в вашем сне, внимательно следите за тем, что повторяется. Коло может затянуть в иллюзию… или помочь выйти из неё.

Второй знак — змея. Её тело свивалось в спираль, и Ладе показалось, что рисунок шевелится.

— Это Верховья. Архетип мудрости, обмана и силы. Если змея во сне говорит, не игнорируйте. Даже если её слова ранят. Она — ключ к пониманию и испытанию.

Третий символ вызвал у Лады дрожь. Птица с глазом вместо головы. Она видела похожее существо в одном из своих снов.

— Это Око Ворона. Страж границы между мирами. Если он наблюдает за вами, вы — вблизи порога. Осторожно. За порогом — не всегда сон. Иногда — другое…

Лада впитывала каждое слово. Казалось, знаки оживали прямо перед её глазами. Она чувствовала, как в её запястье снова закололо. Пальцы сами собой нащупали место, где после сна остался отпечаток — бледный, почти невидимый.

Воздух в аудитории был насыщен ароматом пыли, старых чернил и чего-то сладковато-пряного — может, это пахли сами Знаки. Слева от неё, привычно развалившись, сидела Тая и сосредоточенно грызла кончик пера. Справа — незнакомый парень с тёмными волосами, лёгкой ухмылкой и уверенной манерой чертить символы в воздухе. Его пальцы двигались быстро и точно, а светящиеся линии повисали перед ним, складываясь в старославянские иероглифы, которые исчезали с тихим щелчком.

— Я — Клим, — прошептал он, не отрываясь от своих движений. — Если потеряешься в знаках, зови. Я их ем на завтрак.

Лада чуть улыбнулась, ощущая, как уходит первое напряжение.

— Лада, — ответила она.

Она повернулась к Тае, чтобы прокомментировать, но не успела — Тая хихикнула, словно уже знала, о чём пойдёт речь. В этот момент один из знаков Клима вдруг сорвался с воздуха, точно пыльца с одуванчика, и, искрясь, плавно подлетел к запястью Лады. Он не ударил, не обжёг — просто… проник. Растворился в её коже, словно был там всегда.
Лада вздрогнула.

Глава 7. Раскрытая печать: новая тайна

Утро было пасмурным. Когда Лада и Клим миновали арку, которую обвил дикий плющ, Лада резко остановилась.

— Подожди… — прошептала она.

Академии больше не было. Вместо неё — старый, полузабытый парк. Протоптанные дорожки, редкие скамейки, надломленные деревья, и тишина, не та, что бывает ночью — а та, что ускользает из снов. Пахло влажной землёй, и откуда-то тянуло дымком.

— Не бойся, — сказал Клим.

Он уверенно повёл её через парк, потом — на автобус, и, наконец, в метро. Вагон был пуст, и шум колёс на рельсах укачивал. Лада крепко держалась за поручень, а внутри гудел странный страх, будто она ступает в чью-то чужую историю.

Квартира бабушки Клима оказалась в старом доме с высокими потолками, лепниной и рассохшимися паркетными досками. У входа их встретил запах свежей выпечки и бабушка — маленькая, сухонькая женщина с ясными глазами и тонкой косой, завязанной в узел.

— Климуся! — воскликнула она и бросилась ему на шею. — А это кто?

— Бабушка, это Лада, моя подруга. Мы учимся вместе.

— Ну, наконец-то хоть кого-то привёл. А то всё книги да символы. Проходите, проходите! Я только что пирожков напекла — с капустой и с вишней. Кто что любит?

После чая с горячими пирожками, бабушка ушла в спальню — «полежать немного», как сказала она. А Клим, улучив момент, спросил:

— Можно мы в кабинете посмотрим ящики? У тебя там вроде были старые вещи?

— Конечно. Только осторожно. Там всё по своим местам, также и оставите.

— Похоже, тут давно никто ничего не трогал, — заметила Лада, проводя пальцем по корешкам книг.

Они перебирали бумаги, книги, какие-то детские рисунки. Многое было не по теме: старые тетради, дневники с записями о снах, странные списки, вырезки из газет. Прошло уже почти два часа, и Клим зевнул:

— Похоже, зря всё это. Ничего важного.

Лада села на край кресла. Её веки налились тяжестью. Но вдруг Клим замер, указывая на ящик в столе.

— Подожди. У этого ящика что-то странное с дном…

Он открыл его, но ящик оказался неглубоким и пустым. Клим нащупал пальцами небольшую выемку и чуть надавил. Послышался лёгкий щелчок — и тонкое фанерное дно отъехало вбок, открывая нишу.

— Есть! — прошептал он и достал оттуда стопку старых писем, перевязанных серебристой лентой. — Смотри!

Лада взяла письма в руки. Бумага была плотной, шероховатой, от неё пахло лавандой и пылью. Лента казалась шелковистой, но стоило ей попытаться развязать узел, как тот становился всё туже.

— Она как будто затягивается…

— Дай-ка я попробую, — сказал Клим.

Он выдохнул, провёл пальцами в воздухе, и начали появляться символы. Они закружились в лёгком вихре и опустились на ленту. Лада почувствовала, как воздух вокруг дрогнул.

— Вот, — сказал он, указав на печать двойного круга. — Это замок. Символ защиты. Его использовали, чтобы скрывать письма от чужих глаз.

Символ на ленте засиял мягким светом и начал медленно рассыпаться, как будто испарялся на ветру. Лента сама развязалась, и письма раскрылись веером.

Письма были старинные, исписанные изящным почерком, некоторые выцвели, у других края начали осыпаться. Лада осторожно взяла первый конверт. Отправитель Огница Донева.

— Это твоя прабабушка? — спросила Лада.

Клим наклонился ближе. На обороте письма стояла фамилия получателя: Миролюба Стожарова.

— Да… Так звали бабушкину мать. Я почти ничего о ней не знал.

Лада вытащила сложенный вчетверо листок. Читала она вслух, мягко, словно боялась потревожить голоса из прошлого:

— «Миролюба, милая, ты только уехала, а я уже скучаю. Академия без тебя кажется тише. Символы не горят так ярко, и даже библиотека стала угрюмой. Не забывай нас. Пиши!»

Они перелистывали письма. Переписка вела их через годы — разговоры об учениках, спорах преподавателей, воспоминаниях о практиках в зеркальных снах. Она оставалась в Академии преподавателем, а Миролюба, похоже — «собирала сны» в Москве.

— Смотри, — сказала Лада, протягивая Климу письмо. — В этом она пишет: «Твоя работа как Ловчей Снов началась всерьёз. Ты сильнее, чем сама думаешь».

Клим кивнул медленно. В голосе прозвучало изумление:

— Значит, она действительно была Ловчей. Вот от кого у меня дар.

Чем дальше они читали, тем тревожнее становились письма. Язык становился короче, тревожнее.

— Вот, — Лада открыла почти обугленный конверт. — «Мира, опять начинается. Я чувствую — всё повторяется. Мы не удержим. Саша пропал. Он ушёл в Пограничье и не вернулся. Говорят, он хотел найти выход… но мы знаем, чем это кончается».

— Саша? Кто это? — шепнул Клим.

— В одном из писем говорилось, что он Хранитель Снов. Это редкий дар, они охраняли Пограничье, границу между мирами Явь и Навь…

Они замолчали. Лада открыла последнее письмо.