Будильник заорал в 6:30, как всегда.
Я тянусь к телефону, даже не открывая глаз, и по памяти попадаю пальцем точно в «отложить». Девять минут. Девять жалких минут иллюзии, что я ещё могу ничего не решать.
Голова гудит, будто внутри всю ночь работал кондиционер на максимуме. В горле сухо, глаза режет. Я знаю это состояние: не выспалась, но не потому что спала мало. Просто сон давно перестал быть отдыхом, превратился в автопилот мозга.
На прикроватной тумбочке мигает красным лампочка зарядки ноутбука. Я так и уснула вчера — с открытым отчётом на экране. Разумеется.
Будильник орёт снова. Я вздыхаю, сажусь, задеваю ногой чашку. Пустую. Хороший знак: хотя бы не пролила кофе в кровать.
— Доброе утро, успешная женщина, — бурчу себе под нос. Голос хриплый. — Время спасать очередной квартал.
В ванной зеркало показывает мне незнакомку: бледная кожа, тёмные круги под глазами, волосы, собранные в тугой хвост, уже потеряли блеск. Раньше у меня были «живые глаза», так говорили коллеги. Сейчас взгляд… просто есть.
Функция, а не личность.
Я умываюсь ледяной водой, пытаюсь разогнать тяжесть в голове. Не получается.
Открываю косметичку. Консилер, тон, тушь, помада нюд — броня топ-менеджера.
Лицо приобретает выражение: «Я контролирую ситуацию». Как будто.
На кухне кофемашина жалобно гудит, накачивая в кружку третью порцию эспрессо. Первые две я выпила в процессе сборов.
Пока она работает, открываю телефон:
— почта: 87 новых;
— чат директората: 142 сообщения;
— календарь: с девяти утра — планёрка у генерального, потом встреча с инвесторами, потом один на один с HR, потом «небольшой вопросик» от отдела продаж, забивший мне три часа в середине дня.
Над списком встреч плавно маячит красная надпись: «Свободного времени: 0 минут».
Секунду мне кажется, что надпись действительно горит красным, чуть ли не пульсирует. Я моргаю — просто интерфейс. Всё нормально.
Нормально.
На улице ноябрь. Тот самый, когда город ещё не украшен к праздникам, но уже мерзкий, мокрый и тёмный. Мой такси-пилот, как всегда, включает радио с бодрым утренним шоу. Я смотрю в окно и слушаю, как кто-то в студии смеётся над тем, что «офисный планктон опять встаёт ни свет ни заря».
— «Планктон», — повторяю про себя, оборачиваясь к собственному отражению в стекле. — Нет, вы выше. Вы, Алина, — топ менеджер. Вы — акула.
А акулы не выгорают. Они просто тонут.
Подъезжаем к бизнес-центру. Стеклянная башня зеркально отражает серое небо. Внутри меня всё сжимается.
С этим зданием у меня странные отношения. Семь лет назад я смотрела на него снизу вверх, чувствуя восторг — «я здесь работаю, я выбилась». Теперь — только тяжесть. Как будто башня стоит на моей груди.
Код от турникета я ввожу автоматически. Охранник кивает:
— Доброе утро, Алина Сергеевна.
«Утро», «доброе» — слова всё ещё звучат как язык, который я когда-то знала, но забыла.
Открываю почту уже в лифте. Письма размазываются перед глазами, смысл не успевает цепляться.
На девятнадцатом этаже двери распахиваются — и меня накрывает привычный коктейль: запах кофе, кондиционера, принтеров и чужой спешки.
— Алина, привет! — машет мне секретарь генерального, Катя. — Он уже здесь. И в настроении… ну…
Она делает многозначительную гримасу.
Я киваю. Внутри — ноль эмоций. Я давно не реагирую на «настроение генерального».
Просто отмечаю: сегодня будет тяжело.
Мой кабинет — стеклянная коробка рядом с переговорной. Перекидываю сумку на кресло, включаю ноутбук, втыкаю зарядку. Индикатор батареи: 12%. Как символ.
На мониторе — тот же Excel, с которым я засыпала. Таблица расходов за квартал, по строкам — проекты, по столбцам — метрики эффективности.
Жизнь, измеренная в процентах роста.
Я смотрю на ячейки и вдруг понимаю, что не помню, на чём остановилась. Вчера всё это было логично, каждая цифра стояла на своём месте. Сейчас — только зелёный и красный, бесконечные колонки и строки.
В груди неприятно ноет.
«Соберись».
Я делаю пару глотков кофе, открываю планёрку: у генерального в девять, сейчас — 8:52.
Почта автоматически сортируется: «важное», «личное», «общая рассылка».
Первой в списке — тема: «Квартальный отчёт. Срочно». Отправитель: Генеральный директор / Александр Михайлович.
Открываю.
Алина, нужна итоговая выжимка по расходам.
Тезисно, без воды. У инвесторов ограничения по времени.
Убедись, что цифры совпадают с презентацией.
И, пожалуйста, сегодня без твоей “эмоциональной аналитики”.
Нам нужна конкретика, а не слайды про выгорание персонала.
У меня дёргается уголок губ.
Это через неделю после того, как я, на полном серьёзе, предложила программу профилактики выгорания для ключевых сотрудников. Нормальную, выстроенную, с цифрами и прогнозами.
«Твоя эмоциональная аналитика». Очень смешно.
Висок начинает пульсировать. Я слышу свой собственный пульс — отчётливо. Слишком отчётливо.
— Алина, вы идёте? — Катя заглядывает в кабинет. — Они уже собираются.
— Да, — голос чужой, хрипловатый, но уверенный. — Иду.
Переговорная заполнена: генеральный, финдир, маркетинг-директор, два инвестора по видеосвязи, плюс пара менеджеров среднего звена, которые хотят «посмотреть, как это делается».
Я сажусь ближе к экрану, открываю ноутбук и чувствую, как вся я превращаюсь в презентацию. В слова. В цифры. В инструмент.
Александр Михайлович кивает:
— Ну что, начнём. Алина, вы готовы?
«Нет», — хочется сказать. — «Я ничего не чувствую. Я не спала. Я не хочу убедительно говорить о том, во что больше не верю».
— Готова, — отвечаю, включая проектор.
Слайды пролистываются один за другим.
Рост, падение, прогноз, оптимизация. Я говорю, и автомат внутри меня формирует фразы, где каждое слово на своём месте.
Инвесторы задают вопросы. Я отвечаю.
Финдиректор уточняет детали. Я отвечаю.
Генеральный смотрит так, словно я — продолжение экрана.
Письмо выглядит как ошибка.
Никакого нормального адреса отправителя — в поле «от кого» странная мешанина из символов, будто кто-то стукнул головой по клавиатуре: arcana.sys@Ϻ-∑.net.
Тема — прочерк.
Тело письма — одна строка: «Приглашение. Ваш резерв активирован. Откройте вложение.»
«Конечно, — думаю я. — А ещё переведите нам код от карты и номер паспорта».
Внизу — прикреплённый файл invitation_portal.pdf.
Я почти автоматически тянусь к корзине, но что-то цепляет: слова «резерв активирован».
Резерв чего?
Внутреннего аккумулятора? У меня всё давно разряжено.
Лампочка над головой больше не мигает, но воздух в кабинете всё ещё заряжен — как перед грозой.
Я слышу собственное дыхание и щелчки системного блока, который будто бы работает громче обычного.
— Это вирус, — говорю себе вслух. — Не трогай.
Курсор зависает над значком вложения.
Я инженер в душе, аналитик по профессии. Я не из тех, кто открывает подозрительные файлы.
Я из тех, кто сначала проверяет, а уже потом делает глупости.
Открываю антивирус, запускаю быстрый анализ письма. Ползёт полоска прогресса.
Две секунды — три — четыре.
«Угроз не обнаружено», сообщает программа.
— Ну, вот теперь можно и сделать глупость, — устало усмехаюсь я и кликаю.
Вместо PDF-файла на весь экран разворачивается чёрный фон. На нём — тонкий золотой круг, словно обведённый светящейся кистью. В центре — текст, ровный, без особых шрифтов:
Академия восстановления магического потенциала
приглашает вас присоединиться к курсу реабилитации.
Статус: выгорание критического уровня.
Резерв: сохранён частично.
Готовность к переходу: необходима.
Нажмите СЮДА, чтобы подтвердить участие.
Слово «СЮДА» не похоже на кнопку, но при наведении курсора оно чуть расширяется, будто дышит.
Я неосознанно отдёргиваю руку от мыши.
— Ага, ещё скажите, что вы из службы поддержки вселенной, — бормочу.
Это, скорее всего, вирус в виде псевдоигрового опросника.
И всё же…
«Статус: выгорание критического уровня».
Удар по самолюбию. Потому что слишком точно.
Я щёлкаю по окну в поисках крестика, но его нет.
Ни панели, ни привычной рамки — только этот круг и текст. Alt+F4 не работает, Esc тоже.
— Супер, — раздражение пробивается через усталость. — Даже у вируса интерфейс лучше, чем у нашей внутренней CRM.
Я собираюсь просто выключить ноутбук, когда внизу экрана вспыхивает строка мелкого текста, как системное уведомление:
Принудительное закрытие приведёт к утрате остаточного резерва.
Зрение на секунду плывёт.
— Я слишком устала для таких шуток, — шепчу.
Пальцы дрожат. Напряжение в висках усиливается. Ощущение, будто кто-то вложил ладонь мне в грудную клетку и чуть-чуть сжимает сердце.
Я глубоко вдыхаю.
Выдыхаю.
Никакой магии нет. Есть нервный срыв, кофе и отличный маркетинг у какого-то приложение-психотеста.
Скорее всего, я просто случайно подписалась на рассылку какого-нибудь «Центра восстановления».
— Окей, — говорю себе. — Делаем вид, что это игра.
Я осторожно клацаю по слову «СЮДА».
Экран на мгновение вспыхивает белым, потом всё гаснет. Ноутбук переходит в режим перезагрузки — чёрный фон, логотип, полоска загрузки.
Никаких магических кругов.
Никакой Академии.
Через минуту система включается как ни в чём не бывало. Почта, таблицы, иконки — всё на месте.
Только письма с странным адресом больше нет.
Даже в корзине.
— Ладно, — говорю я пустоте. — Хорошо придумано.
Сердце понемногу успокаивается.
Я записываю в блокнот: «Вечером проверить на вирусы полноценно».
И делаю вид, что всё это не оставило в голове лёгкий холодный след.
Документ с заявлением лежит в отдельной папке на рабочем столе, как бомба замедленного действия.
Я много лет приучала себя не делать резких движений.
Сегодня, похоже, будут сплошные резкие движения.
В полтретьего я собираюсь с силами, распечатываю заявление и иду к HR.
Кабинет Лилии светлый, с горшечными растениями и мотивационными открытками на стене: «Ты — ресурс», «Позаботься о себе сегодня, чтобы быть продуктивной завтра».
Я бы смеяться начала, если бы не хотелось плакать.
— Алина, — Лилия встречает меня улыбкой. — Я как раз собиралась тебе писать. Нам нужно согласовать список сокращений…
— Сначала вот это, — перебиваю я и кладу лист на стол.
Улыбка на её лице застывает.
Она читает, лоб слегка морщится.
— Это шутка?
— Нет.
— Ты серьёзно?
— Более чем.
Она откидывается на спинку кресла.
— Подожди. — Делает вдох. — Алина, может, ты просто устала? Тебе отпуск, неделю в санаторий, я могу выбить корпоративную программу…
— Я устала уже год, — отвечаю. — Это не лечится неделей.
Она внимательно смотрит на меня, словно пытается заглянуть под маску.
— Это из-за разговора с Александром? — осторожно спрашивает.
— Это из-за всего. — Я сжимаю пальцы в замок, чтобы они не дрожали. — От нагрузки. От команд, которые мы выжимаем. От того, что я больше не могу притворяться, будто это норма.
Лилия молчит. В её глазах мелькает что-то похожее на понимание — настоящее, а не профессиональное.
— Слушай, — тихо говорит она, — это очень смело. Но… ты уверена, что хочешь бросить всё вот так, без плана?
В плане я как раз всегда была сильна.
Сейчас план прост до грубости: Уйти. Выжить. Потом разберёмся.
— Я уверена, что если не брошу, то «без плана» будет моя нервная система, — отвечаю. — А заодно и здоровье.
Она вздыхает, крутит ручку между пальцами.
— По закону — две недели отработки, ты знаешь.
— Знаю. — Внутри всё протестует: ещё две недели здесь?
— Но, учитывая мой статус и нагрузки…
Первой пропадает опора.
Не так, как когда спотыкаешься и не находишь ступеньку. Скорее как если бы весь мир под ногами решил: «А, да ну его» — и аккуратно сложился в сторону.
Я инстинктивно выставляю руки вперёд, ожидая удара, стены, чего угодно твёрдого. Но там только воздух — густой, как туман, и тёплый, как вода в ванной.
Тело замедляется, но не падает. Я будто зависаю в невесомости, только без романтики, с убедительным желанием заорать.
Звука нет. Совсем.
Даже собственного дыхания.
Пытаюсь вдохнуть — лёгкие наполняются чем-то, что не похоже ни на воздух, ни на отсутствие воздуха. Запаха тоже нет. В голове вспыхивает: «Я задохнусь».
Паника поднимается волной, привычной — той, что я уже знала по офисным приступам тревоги. Только здесь у неё нет опоры: ни пола, ни стен, ни стула переговорной.
«Это переход, — вспоминаю голос курьера. — Всего лишь шаг».
Всего лишь.
Я пытаюсь хотя бы сжать пальцы в кулаки, чтобы почувствовать собственное тело. Получается с трудом — движения вязнут, как в патоке.
Где-то на границе сознания появляется странное ощущение: будто кто-то невидимый аккуратно перебирает мои внутренности. Не физические — другие. Те, о которых обычно говорят на психологических тренингах: «внутренний ребёнок», «ресурс», «жизненная энергия».
Если бы кто-то копался в печени, я бы предпочла. Это хотя бы знакомо.
В животе вспыхивает короткий жар, как от глотка очень крепкого алкоголя. Потом — ещё один.
В груди — наоборот, холод, будто туда положили лёд.
Голова сначала наполняется тяжёлой ватой, потом в этой вате проступают тонкие нити, как светящиеся трещины.
Картинки из жизни пролетают одна за другой:
— я, падающая лицом в ноутбук в три ночи;
— я, говорящая с инвесторами;
— я, стоящая у окна в коридоре офиса и шепчущая: «Я не могу больше»;
— я, впервые входящая в стеклянный холл бизнес-центра семь лет назад — глаза горят, руки дрожат от восторга.
Картинка зависает именно на этом моменте: молодой версии меня, ещё не выжженной, полной надежд.
Голова раскалывается от боли — как будто кто-то очень грубо отдирает от этой картинки целый слой.
«Тебе это больше не нужно», — кажется, шепчет кто-то.
Я хочу возразить: «Это моя жизнь, вы ничего из неё не будете отдирать!», но рот не слушается.
Ещё один рывок — и пространство вокруг меня начинает стягиваться.
Тепло сменяется обычным прохладным воздухом. Возвращается звук — сначала приглушённый гул, потом отдельные шумы: шаги, голоса, шорох ткани.
Я с треском приземляюсь на что-то твёрдое и очень реальное. Пол.
Каменный, холодный, со стыками между плитами.
Из лёгких вырывается сиплый вдох. Потом другой.
Я несколько секунд просто лежу, распластавшись, и слушаю собственное сердце. Оно бьётся громко, но хотя бы бьётся.
— Осторожнее, — рядом звучит чужой голос, живой и немного насмешливый. — Некоторые встают слишком резко и снова падают.
Меня бережно подхватывают под локти. Пальцы — тёплые, человеческие, с шершавостью кожи на подушечках.
Я цепляюсь за них, как утопающий за лестницу бассейна.
— Я… — голос хрипит. — Я жива?
— Пока да, — невозмутимо отвечает собеседник. — Хотя некоторые после перехода задают более интересные вопросы.
Я поднимаю голову.
Передо мной — высокие своды. Каменные арки, уходящие куда-то вверх, так высоко, что там теряется свет. Стены из тёмного, чуть блестящего камня, в котором играют отблески невидимых огней. Между арками — высокие окна, но за ними не видно улицы, только густой, почти чернильный синий, как ночное небо без звёзд.
Под ногами — пол из сероватых плит, отполированных до матового блеска.
Вдоль стен — светильники, похожие на фонари, только внутри не лампочки, а плавающие шарики света, размером с детский кулак. Они медленно вращаются, оставляя за собой лёгкие световые следы.
Это точно не моя кухня.
Я медленно перевожу взгляд на того, кто держит меня под локоть.
Парень. Лет… двадцать пять? Может, чуть больше. Рыжеватые волосы, собранные в небрежный хвост, веснушки, живой взгляд. На нём длинная темно-синяя мантия с нашитыми по краю золотистыми символами, поверх — что-то вроде жилета с множеством карманов. На поясе болтается связка небольших флаконов, светящихся изнутри разными оттенками.
Он улыбается — широко, открыто:
— Добро пожаловать. Были сомнения, что вы дойдёте, если честно.
— Я сама сомневалась, — выдыхаю.
Ноги всё ещё подрагивают, но я стою.
Пытаюсь согнуться и посмотреть назад — там, где должен быть круг.
Позади — только массивная дверь. Тёмное дерево, инкрустированное теми же золотыми знаками. Никаких светящихся порталов, никакого тумана.
Обычная, чертовски материальная дверь, ведущая… куда-то.
— Никакого обратного прохода? — спрашиваю, не узнавая собственного фыркающего тона.
Сарказм — это мой спасательный жилет.
— Технически есть, — пожимает плечами парень. — Но вам всё равно сначала нужно пройти регистрацию. И осмотр ядра.
Слово «ядро» он произносит буднично, как «давление».
— Осмотр чего?
— Магического ядра, конечно. — Он удивлённо вскидывает брови. — Вы же по программе восстановления. Иначе вас бы не пустили через Врата.
Окей.
Я всё ещё могу вернуться к версии «я лежу в реанимации, и это галлюцинации».
Но галлюцинации ведут себя очень уверенно.
— Где я? — спрашиваю наконец.
Он расправляет плечи, голос становится торжественнее:
— Вратный зал Академии восстановления магического потенциала.
Пауза.
Он добавляет уже обычным тоном:
— Если коротко — Академия для тех, кого ваша система постаралась сжечь.
Во мне что-то откликается, неприятно, но честно.
— А ты кто? — уточняю.
— Второй курс. — Улыбка становится чуть хитрее. — И по совместительству тот, кто ловит новичков после портала. Я — Рейд.
Лестница уверенно ведёт вверх.
Камень под ногами — тёплый, чуть шершавый, ступени в центре стёрты, как будто по ним ходили веками. Я автоматически считаю пролёты — привычка контролировать хотя бы числа, если уж мир перестал поддаваться логике: раз, два, три… третий этаж.
На стене у площадки — табличка «3». Под ней — стрелка и список номеров комнат: 301–320 налево, 321–340 направо.
Я смотрю на браслет и мысленно произношу: «314».
Металл под пальцами чуть теплеет, внутри вспыхивает мягкая точка, и от неё в воздухе крошечной линией тянется слабое, почти неуловимое сияние — тонкая дорожка, ведущая налево по коридору.
— Красиво, — бормочу. — И немного жутко.
Коридор длинный, но не казённый. Стены — светлый камень, местами закрытый деревянными панелями. На них — то картины, то странные светящиеся схемы: линии, точки, круги. Напоминает одновременно астрономические карты и нервную систему.
Двери идут через равные промежутки. Каждая — немного разная: где-то резьба, где-то вставка матового стекла, где-то вообще металлическая отделка. На уровне глаз — небольшой знак луны и номер.
Передо мной — 314. Дверь тёмная, с простым, но изящным рисунком — тонкие линии, сходящиеся в центре, как лучи. Ручки нет — только замочная скважина, в которую идеально должен лечь мой ключ.
Я достаю его. Он в ладони как живой, чуть пульсирует в такт браслету.
Вставляю в скважину, поворачиваю.
Щёлк.
Дверь мягко отходит сама, едва заметно толкнув меня навстречу.
Первое впечатление — просторно.
Я ожидала общежитие: узкую комнатку с железной кроватью и столом, максимум — шкаф.
Вместо этого — что-то среднее между номером в простеньком отеле и старой мансардой.
Под ногами — деревянный пол, тёплый, приятно пружинящий. На стенах — светлый камень, частично закрытый деревянными панелями и полками. Потолок с лёгким уклоном, под ним — толстые балки.
Справа — кровать. Обычная на вид, но шире, чем стандартная односпальная; матрас упруго пружинит от лёгкого нажима. Над изголовьем — ниша со светящимся шаром — маленькое «личное солнце», подвешенное на невидимой ниточке.
Покрывало — тёмно-синее, под цвет корпуса. Подушки — две, не одна. Уже роскошь.
Слева — письменный стол, уставленный аккуратными стопками: тетради, перья, какие-то кристаллы в подставке и тонкая книжка без названия. Над столом — ещё одна ниша со светом, только здесь он ощущается холоднее, рабочим.
Возле окна — что-то вроде кресла-качалки, вырезанного из цельного куска дерева, с мягкой серой подушкой. Окно большое, в пол-стены, с четырьмя секциями. За стеклом — вид на внутренний двор Академии: кусочек мощёной площадки, пару деревьев, тонкую линию стены другого корпуса и… небо.
Небо действительно странное. Но красивое.
У противоположной стены — шкаф. На дверцах — те же золотистые завитки, что и на браслете. Рядом — узкая дверца, ведущая, вероятно, в санузел.
Я захожу, и дверь за спиной тихо закрывается сама, как хорошо приучённый лифт.
На секунду в тишине слышен только мой собственный вдох.
И что-то ещё — еле уловимое, тихое, будто далёкое жужжание. Нечто вроде фона.
Я прислушиваюсь.
Не кондиционер, не город, не офисный роутер, не соседи за стеной.
Скорее… ощущение, что само здание дышит. Тихо, размеренно.
— Это очень, очень странно, — шепчу я.
Но странность — пока приятная.
По крайней мере, здесь нет мониторов.
Я осторожно ставлю сумку на пол и открываю её. То, что я унесла из прежнего мира, выглядит жалко. Но честно.
Ноутбук. Телефон. Блокнот. Кошелёк. Пачка салфеток. Помада. Зарядки, перепутанные в привычный клубок.
Я достаю телефон, по инерции нажимаю кнопку.
Экран загорается, показывает привычную заставку. Батарея на 78%.
И — «нет сети».
Я пробую зайти в сообщения. Последние — от коллег, от мамы, push-уведомления от банков, рассылка какого-то магазина.
Пальцы автоматически тянутся к почте. Она открывается, показывает список писем… и тут сверху всплывает уведомление:
«Подключение к сети невозможно. Проверьте настройки времени и пространства.»
Я моргаю.
Этого точно не было в стандарте.
— Очень смешно, — бормочу. — Даже операционка издевается.
Я нажимаю на верхнюю панель, проверяю время.
Телефон показывает «00:00» и странный значок вместо часового пояса — закрученный спиралью.
Настройки сети пусты. Wi-Fi не видит ни одной точки.
Я медленно кладу телефон на стол, рядом с браслетом.
И только теперь замечаю, что браслет тонко вибрирует, как если бы тихо смеялся.
На внутренней стороне вспыхивает маленькая строка:
«Внешние сети недоступны. Связь только через Академию.»
— Никакой почты, — говорю я вслух. — Ни чатов, ни звонков, ни уведомлений.
Удивительно, но первая реакция — не паника.
Паника приходит секундой позже, привычной волной: «А как же проекты, а как же письма, а вдруг там…»
Потом волна встречает невидимую стену.
Проекты уже не мои. Письма — тоже. Мир, в котором это важно, остался за дверью, которая больше не открывается.
И под паникой поднимается ощущение, которого я не знала, кажется, лет десять:
простор.
Как будто кто-то выключил бесконечный поток фонового шума.
Я сажусь на край кровати. Матрас подстраивается под тело, приятно поддерживает спину.
Руки сами тянутся к обуви — снимаю туфли, ставлю рядом. Ступни благодарно встречают тепло пола.
Пара минут я просто сижу, глядя на свои пальцы, на браслет, на кусочек неба за окном.
«Ну что, Алина, — думаю, — ты хотела перезагрузку? Добро пожаловать.»
Быт нужно обустраивать. Даже в магической Академии.
Я подхожу к шкафу, тянусь к ручке — её, как таковой, нет, просто гладкая поверхность. Провожу пальцами — она лёгким холодком откликается.
Двери разъезжаются в стороны.
Утро начинается с того, что я не понимаю, утро ли.
Нет будильника.
Нет вибрации телефона.
Нет привычного «сначала проверим почту, потом всё остальное».
Просыпаюсь от того, что комната становится немного светлее.
Сначала совсем чуть-чуть, как будто кто-то открыл дверь в коридор. Потом — ещё.
Я открываю глаза.
Шар света в нише над кроватью сам по себе светится мягким, предрассветным сиянием. Не ярко, а так, словно спрашивает: «Просыпаемся или ещё притворяемся мебелью?».
За окном — небо цвета разбавленного молока с синим. Где-то внизу слышны шаги, тихие голоса. Академия просыпается.
Я переворачиваюсь на спину.
Тело удивительно немятное: как будто я действительно спала, а не проваливалась в череду тревожных снов.
Сон про офис и фигуру в мантии вспоминается сразу — чётко, будто я его только что досмотрела.
— Магическое ядро, — бормочу в потолок. — Репетиция, значит, прошла.
Браслет на запястье чуть вибрирует, как будто услышал.
Я поворачиваю руку, смотрю.
«Время: 07:12. До общей лекции: 48 минут. Рекомендация: умыться, поесть, дойти до зала Солнца-1 без спешки.»
— Даже рекомендация умыться, — хмыкаю. — Ещё скажи: «почистить зубы».
Чуть ниже вспыхивает строка:
«Почистить зубы — по желанию, но желательно.»
Я зависаю на секунду.
— Ладно, — говорю тихо. — Вы явно подслушиваете мысли.
Ответа нет. И слава богу.
Собираюсь быстро — слишком много лет тренировалась.
Душ, рубашка, тёмные брюки, волосы в хвост, умытое лицо без боевого слоя косметики.
В зеркале — всё та же я. Но в форме Академии, а не в офисном костюме.
Жест «затянуть ремень» оказывается лишним: здесь на мне только мягкая одежда, нигде ничего не давит.
Немного непривычно быть без «доспехов».
В животе урчит.
Я вдруг понимаю, что впервые за долгое время проснулась с аппетитом, а не с тошнотой.
— Молодец, Академия, — говорю я комнате. — С едой вы, похоже, умеете работать.
Ключ от комнаты — в кармане, браслет на месте, расписание в уме.
Я выхожу в коридор.
Утренний корпус «Луна» шумит — но не так, как офис.
Там шум — как гул пчелиного улья, где каждый занят своим и одновременно чувствует себя в ловушке.
Здесь — больше похоже на студенческую общагу, только без мусора и запаха перегара.
Кто-то уже бежит по лестнице, застёгивая рубашку на ходу.
Кто-то стоит у окна, держит в руках дымящийся стакан и смотрит на двор.
Две девушки спорят шёпотом у дверей: одна размахивает расписанием, другая трёт запястье, где браслет.
Я ловлю себя на том, что не обхожу людей настороженно, как в офисном коридоре.
Здесь от людей не несёт угрозой «ещё одной срочной задачей».
Дорогу к столовой я уже помню, но браслет всё равно подсвечивает направление — тонкая ниточка тепла к корпусу «Солнце».
Сегодня в столовой ещё оживлённее.
Кто-то только ест, кто-то уже с подносами разворачивается к выходу. За одним из столов мелькают голубые волосы.
— Алина! — машет мне Лея. — Сюда!
Я протискиваюсь к раздаче.
Повар узнаёт меня, подмигивает:
— Сегодня каша и яйца. Для особенно недавно выгоревших — рекомендую кашу. Она, говорят, помогает собирать мозги в кучку.
— Беру всё, что хотя бы обещает работать с мозгом, — отвечаю.
В тарелке — какая-то крупа с фруктами и орехами. На вид — аппетитнее, чем привычная офисная «овсянка из микроволновки».
Я беру ещё чашку чая, балансируя поднос, и иду к столу, где уже сидят Лея и Ивар.
Рейда нет.
— Улетел на раннюю практику, — объясняет Лея, заметив мой взгляд. — У него сегодня тренировка по управлению стихиями, а они любят мучить их на рассвете. Мол, природа в этот момент особенно отзывчива.
Она улыбается.
— А мы пока наслаждаемся тем, что нам только расскажут, как у нас всё плохо, и не заставят бегать с магическими шарами.
Я садусь, пробую кашу.
Сладко, мягко, с лёгкой кислинкой. Снова — ощущение «детства», только менее конкретного.
Наверное, Академия действительно умеет подстраивать вкус.
— Волновалась перед лекцией? — спрашивает Ивар.
— Не уверена, — честно говорю. — До сих пор не привыкла к мысли, что у меня есть какое-то «ядро» и его состояние кому-то важно.
— Привыкнешь, — пожимает плечами он. — Здесь это примерно как у вас давление или сахар. Сначала все делают вид, что им всё равно, потом бегают с таблицами, показателями и дневниками самочувствия.
— Таблицы, — морщусь. — Можно хоть тут без этого?
— Можно, — задумчиво говорит Лея. — Но всё равно все заканчивают личными схемами. Люди любят раскладывать хаос по полочкам.
— Меня уже успокоили, — вздыхаю. — Даже в магии никто не смог отказаться от тайм-менеджмента.
Лея вдруг становится серьёзнее, наклоняется ближе:
— Алина, если будет слишком страшно или слишком… обидно от того, что говорят, — это нормально.
— Просто не убегай с лекции, ладно?
— Она так говорит, как будто с кем-то уже было, — замечает Ивар.
Лея закатывает глаза:
— Было. Когда мне первый раз показали моё ядро, я ревела потом полдня. Я думала, что я просто устала и потеряла вдохновение. А оказалось, что я годами подписывала контракт за контрактом на собственную энергию.
— Контракты? — переспрашиваю.
— Метафора, — поясняет Ивар. — Но очень удобная.
— Ладно, — он допивает чай. — Нам надо выдвигаться. Мара не любит, когда опаздывают.
Зал «Солнце-1» — это уже близко к классическому представлению о лекционном.
Широкие ряды, ступенчатые, полукругом к большой доске. Но вместо белого экрана — стена из темного камня, на которой светом можно «рисовать».
Народу много — явно не только новичков.
Кто-то рассаживается ближе к центру, кто-то — на край.
Я выбираю место в середине ряда: достаточно далеко, чтобы не быть в первых рядах, где преподаватели любят задавать вопросы, и достаточно близко, чтобы видеть, что там будет на «доске».