Книги врут. В этом я не раз убеждалась, но сейчас уверилась абсолютно. На скучных, как мне тогда казалось, парах я много читала, особенно фэнтези про магические академии, красавчиков-ректоров и попаданок. Так вот, заявляю со всей ответственностью: книги врут.
Чтобы попасть в любую академию, нужно для начала выучить язык, а после сдать вступительные экзамены и не вылететь после первой сессии. Даром ничего не дается. Бесплатный сыр только в мышеловке. Такие, как я, знают в этом толк.
Ректор, может быть, и был красавчиком, но лет этак двадцать-тридцать назад. Теперь он постарел, обрюзг, но интерес к недавним студенткам, а теперь аспиранткам, не растерял. Впрочем, чтобы сделать это неприятное открытие, мне не пришлось перемещаться в пространстве или времени. Именно поэтому я пряталась в кладовой.
От пыли, которой покрыты веники, швабры, ведра и прочий инвентарь, хотелось чихать. Я не включила свет, замерла в одном положении, боясь лишний раз пошевелиться и выдать себя. Чтобы успокоиться, отвлечься и не обращать внимания на затекшие конечности, старалась думать о чем угодно, только не о сложившейся крайне неприятной ситуации.
В нашем вузе через месяц начнется конференция. Это прекрасная возможность проявить себя, а у меня еще ничего не готово. Дернул же меня черт именно сегодня отправиться в библиотеку писать доклад о неорганической химии. Сидела бы в общаге, читала книги, а не бегала по всему этажу от одного старого озабоченного хрыча. Ладно бы, это был рядовой сотрудник, но от Серафима Аркадьевича слишком многое зависело,а он вдруг решил вспомнить молодость и приударить за мной. Было бы смешно, не будь это правдой. Брр!
Я вновь попыталась отвлечься. В голову по большей части лезли всякие глупости и неприятные воспоминания.
Так, попаданки… О попаданках я тоже знала не понаслышке, потому что я одна из них. Только у меня есть секрет: мне известно, как вернуться и не застрять в другом мире. Именно поэтому от домогательств ректора я скрывалась в кладовой, а не в одной из аудиторий. Если он продолжит ставить мне условия и распускать руки, исчезну на какое-то время. Пусть побегает, поищет. Хорошо бы еще комиссия какая-нибудь его тряхнула за пропажу аспирантки, но это так, мечты. Злые мечты одной коварной, но на самом деле очень напуганной девушки.
– Арина, солнышко, вы, кажется, меня неверно поняли, – послышался слащавый голос Серафима Аркадьевича. – Я не хотел вас обидеть, только помочь. Выходите, милочка! Давайте поговорим как взрослые люди.
Странные у него представления о помощи в написании доклада. Сел так близко, что я оказалась зажата между стеной и его грузным телом. Одну руку закинул на спинку стула, а второй полез под юбку. Наверно, вдохновение там искал.
Даже вспоминать противно. Сейчас бы в душ, и тереть мочалкой кожу, пока не покраснеет. Потом закутаться в махровый халат, сварить огромную чашку горячего шоколада и забыть все как страшный сон.
– Арина, что за ребячество? – ректор, видимо, начал терять терпение. – Лучше выходите по-хорошему. Сами знаете, без протекции сложно чего-то добиться в жизни. Я бы даже сказал, невозможно. Я мог бы вам помочь. Как говорится, я – вам, вы – мне. Основы рыночной экономики.
“Я”, одно сплошное “я”. Еще скажи, что готов меня купить по сходной цене. Я тебе не товар, дедушка Сима, не для тебя росла красна девица.
Для кого, я, правда, тоже еще не решила. С Артемом мы расстались по обоюдному согласию. Его матери не нужна была невестка-сирота, а мне парень, который не смог защитить меня. Конечно, я не поставила бы его перед выбором: я или родители, но все равно было обидно.
Вариант уехать в другой город и начать все сначала тоже оказался неприемлем. Снимать квартиру, налаживать быт с нуля, работать не покладая рук Артем оказался не готов. Я не винила его. Он привык к обеспеченной жизни и менять ее не собирался. Даже к лучшему, что мы расстались сейчас. Разочароваться после свадьбы было бы еще больнее. А уж если бы появились дети… Даже думать не хочу.
– Арина, твое поведение переходит все границы. Поиграла и хватит! Быстро иди сюда, или вылетишь с бюджетного места в аспирантуре и глазом моргнуть не успеешь. Платить все равно придется, так что…
Он нарочно выдержал паузу. Тоже мне, театрал нашелся, актеришка недоделанный. Ходили слухи, что он в молодости пытался поступить в театральное училище, но провалил вступительные экзамены и пошел в Политех. Со временем добился значительных успехов и теперь заставлял других играть по своим правилам.
Я прислушалась: Серафим Аркадьевич все еще ходил по цокольному этажу, на котором располагалась библиотека и подсобные помещения. Открывал одну за другой двери. Надежды на то, что ректор устанет раньше, чем они закончатся, с каждой минутой становилась все эфемернее.
Ладно, была не была. Раз другого выхода нет, придется выбираться самой, пусть и окольными путями.
Я сняла старую занавеску с огромного напольного зеркала. Провела кончиками пальцев по латунной раме, коснулась нескольких завитков на навершии. Выждала пару минут, пока открылся портал в другой мир. Сколько раз наблюдала это чудо и все равно смотрела как завороженная. Вот в центре появилась точка. Она начала вращаться, все ускоряясь и ускоряясь, пока не превратилась в большой водоворот. Только вместо воды закрутила стекло, покрытое тонкой пленкой серебра.
Вдруг что-то загремело за спиной. Яркий свет больно ударил по глазам, привыкшим к темноте. Я обернулась и увидела красное, перекошенное от злости лицо ректора. Пришлось спешно спасаться бегством сквозь открывшийся портал.
Серафим Аркадьевич запыхавшимся козликом бросился вслед за мной, но артефакт не принял его. Я наблюдала с другой стороны, как поверхность снова стала гладкой, как у обычного зеркала. Только вздохнула с облегчением, как поняла, что это еще не конец.
Ректор не желал признавать поражение, но не рассчитал свои силы. Не успел затормозить и впечатался огромным животом в блестящую поверхность. Вцепился в раму, пытаясь сохранить равновесие. Потянул на себя и… Последнее, что я слышала, помимо громких ругательств, был звук бьющегося стекла. Кажется, я попала и пропала, застряла в другом мире как те самые попаданки, о которых так любила читать. Пугало ли меня это? Нисколько, ведь в эту минуту я еще не представляла, что меня ждет…
Конечно, я понимала, что это конец, и пути назад нет, по крайней мере, сейчас, и все же попытала удачу. Нажала завитки и выемки на другом зеркале, в точности повторив выученную наизусть комбинацию. Не пойми к кому обращалась, повторяя только одно слово “пожалуйста”. Ожидаемо, ничего не добилась. Проход в мой мир так и не открылся. В отражении я видела лишь себя – растерянную девчонку с огромными испуганными глазами и растрепанной косой. Куда только делась хваленая, пусть отчасти и напускная, уверенность в себе, которую часто принимали за гордыню? На смену ей пришел страх застрять здесь навсегда.
Впору сесть на камень на берегу озера и заплакать как Аленушка, но рядом не было ни камня, ни ручейка или хотя бы лужи, да и повода совсем отчаиваться я тоже не видела. Жива-здорова, и на том спасибо. Из любой или почти любой ситуации всегда найдется выход. Главное, спаслась от домогательств престарелого донжуана. Как вспомню его, так дурно становится. Брр!
Значит, буду пока обживаться здесь и параллельно искать путь обратно. Это мир мне, конечно, нравился, но все же меня здесь ничто не держало. Я мечтала заниматься наукой, посвятить себя прикладной химии: изучать химические процессы, происходящие в природе или искусственно создаваемые в лаборатории, выявлять общие закономерности их протекания, искать пути управления ими. Здесь люди не знали не то, что пластика, даже полимеров как таковых, зато и в реке можно было искупаться, не опасаясь наткнуться на разбитый телевизор или кучи мусора – “наследие” отдыхающих. Были тут свои плюсы, и немало, но все же хотелось домой. Я была человеком двадцать первого века и расставаться с благами цивилизации категорически не желала. Одно дело периодически появляться здесь, словно приезжать на каникулы к бабушке в деревню, и совсем другое – остаться навсегда.
Особенно жаль было времени и сил, потраченных на подготовку к аспирантуре: прошлого лета я почти не видела, парнем не обзавелась, последних подруг едва не растеряла, и все во имя науки и выживания. Родных у меня не было, так что приходилось крутиться самой, подрабатывая лаборантом в нашем вузе и официанткой в кафе, за место под солнцем, то есть в аспирантуре, тоже пришлось побороться.
Ладно, буду считать это время вынужденной компенсацией. Отдохну, наберусь новых впечатлений и вернусь в свой мир. Конференцию по химии, конечно, пропущу, но ничего. Пусть Серафим Аркадьевич, как хочет, объясняет мое отсутствие и в организационном комитете, и среди докладчиков.
Я сняла босоножки и босиком отправилась к единственному человеку, который мог бы мне помочь. Трава расстилалась под ногами мягким ковром, приятно охлаждала стопы. Воздух, наполненный ароматом цветущих растений, кружил голову. Я пила его огромными глотками и все не могла надышаться. Непуганые бабочки и стрекозы порхали, перелетая с цветка на цветок. Жужжали шмели и пчелы. Хорошо-то как, спокойно.
Вскоре тропинка привела меня к небольшому деревянному дому с покатой крышей и коньком. На высоком крыльце, облизывая лапку, умывалась серая в полоску кошка. Заметив меня, она тут же спрыгнула вниз и принялась тереться об ноги, выпрашивая ласку.
Мурка была той еще подлизой. Взять ее на руки, если она сама того не хотела, никому на моей памяти еще не удалось. Милое домашнее животное тут же превращалось в дикого зверя, царапалось и кусалось, словно ее не погладить, а съесть собирались. Зато сейчас мурлыкала, как трактор, и подставляла то одну пушистую щечку, то другую. Вертела головой. Забывшись, выпустила когти.
– Так, иглоукалывание я не заказывала, – я осторожно опустила кошку на землю и выпрямилась. – Лучше скажи, дома ли твой хозяин. Я, кажется, в этот раз задержусь у вас в гостях.
– Мяу, – ответила Мурка, что могло означать все что угодно ,ведь говорить по-человечески она не умела. Снова уселась на крыльце с независимым видом. – Мяу!
Ладно, как-нибудь сама разберусь.
Я поднялась вслед за ней. Постучала, прислушалась, затем и вовсе приложила ухо к двери. Тишина. Никого. Не на такой прием я рассчитывала, зато получила время обдумать сложившуюся ситуацию и, что немало важно, выспаться.
– Отопрись, отворись. С добром пришла, дурного не сделаю.
Стоило мне только произнести заветные слова, как дверь открылась, приглашая меня войти. Я с удовольствием нырнула в прохладу дома.
Что меня всегда удивляло, так это особенность деревянных построек: зимой в них не холодно, летом не жарко.
– Это потому, что дерево живое, – произнес знакомый голос. Видимо, забывшись, я опять рассуждала вслух.
Обернулась и тут же очутилась в крепких мужских объятиях.
– Как же я соскучилась! – призналась, обнимая хозяина дома.
– Соскучилась она! – по-стариковски пробурчал Мирон Петрович. Отпустил меня, потрепал по волосам как маленькую. – Кабы скучала, чаще заглядывала, а то пропала на целый солнцеворот, и поминай как звали. Ладно бы, замуж вышла, дитя родила, а так…
– Каюсь, грешна, – я опустила глаза. – Видишь, решила исправиться. Приютишь ненадолго? Поможешь в моей беде?
В эту минуту я чувствовала себя той самой Муркой: год не появлялась, а теперь свалилась как снег на голову. Еще и с просьбами пристала. Стыд да и только.
– Вовремя ты появилась, Арина, ох, как вовремя. Помогу, конечно, но и тебя попрошу об одолжении. Боюсь, кроме тебя мне не на кого положиться, да и никто лучше не справится с таким непростым делом.
Я навострила уши. Не испугалась, не почувствовала подвоха. Мирон Петрович был одним из немногих людей, кому я беззаветно верила. Он ни разу не дал мне повода усомниться в нем. С момента, когда я впервые очутилась в этом мире, и до сего дня он всегда поддерживал меня. Скорее мной двигало любопытство, когда я принялась расспрашивать его.
Старик пригладил белоснежную аккуратную бородку, хитро прищурился, словно раздумывал: признаться во всем сейчас или выждать время.
– Ну, пожалуйста! – попросила его. – Я слово волшебное сказала, ты не можешь мне отказать.
Разомлевшая после парной, я с трудом заставила себя подняться с лавки. Вытерлась насухо льняным полотенцем, надела приготовленный загодя сарафан, замотала волосы, соорудив нечто наподобие чалмы. Здесь никто так не делал, но Мирон Петрович знал правду о моем происхождении. Кроме него и Мурки меня все равно никто не увидел бы здесь, значит, и опасаться разоблачения не стоило.
Бегом добралась до дома, снедаемая нетерпением. Села за стол, сложила руки ладонями друг к другу и замерла в ожидании чуда. Если путешествия между мирами оказались возможны, почему бы не существовать и иной магии помимо той, с которой я сталкивалась ранее? Что-то же легло в основу наших сказок. Может быть, это были не выдумки, а самая настоящая, но забытая с годами быль?
Хозяин заметно волновался. Не знаю, был ли он так же голоден, как я, или ему не терпелось опробовать новое волшебное изобретение в деле. Сухие, морщинистые, но еще крепкие руки едва заметно дрожали, когда он расстилал на столе новенькую скатерть, украшенную простенькими синими цветочками. Они напоминали не то васильки, не то незабудки. Впрочем, ценность данного льняного изделия заключалась не в вышивке, а в способности создавать пищу, казалось бы, из ничего. По крайней мере, так обещал Мирон Петрович.
– Ну, с Богом! – произнес он.
Я впервые задумалась о том, сколько ему лет. Бодрый и очень энергичный, он мог бы дать фору некоторым своим студентам. Но абсолютно седые волосы и аккуратно подстриженная борода, сетка морщин на лице, особенно в уголках глаз и губ, мудрый, проницательный взгляд могли принадлежать только многое повидавшему человеку. И все же он не растерял веру в чудеса. Жадно смотрел на стол, едва не приплясывал от нетерпения.
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом в центре стола появился чугунок. Из-под крышки пробивался ни с чем не сравнимый запах…вареной капусты.
– Да чтоб тебя!.. – в сердцах выругался Мирон Петрович. – Видно, навсегда утеряны старинные знания.
Он устало опустился на лавку, подпер щеку рукой. Взгляд его, полный тоски и печали, мог бы растопить даже ледяное сердце, не говоря уже обо мне.
– Неудачная модель, бывает, – попыталась утешить его. – Может, ученики накосячили.
– Что сделали? Опять не по-русски говоришь, Арина. Бросай эту дурную привычку. Слово большую силу имеет…
Он назидательно поднял палец вверх. Я не стала напоминать, как несколько минут назад он сам ругался. Взяла с полки две глубокие, вырезанные из темного дерева чашки и липовые ложки. Поставила на стол. Приподняла крышку с чугунка, принюхалась. Пахло довольно аппетитно: свежей зеленью, вареным щавелем с капустой и душистым перцем. Учитывая, что с момента завтрака прошло часов шесть или семь, мое нетерпение было простительно. Я могла все что угодно съесть, лишь бы утолить голод.
– Я это есть не стану! – насупился Мирон Петрович.
– Ну, и не надо, – ответила ему. Кто из нас сейчас был большим ребенком: пожилой мастер, как здесь именовали преподавателей, Китежской академии чародейства или двадцатидвухлетняя девушка – это еще вопрос. – Мне же больше достанется. Давно я не ела зеленых щей, даже соскучиться успела. Сюда бы еще вареное яйцо и пару кусочков свежего хлеба…
Словно по мановению волшебной палочки на столе появилось несколько больших куриных яиц и ржаной каравай с хрустящей корочкой, посыпанной льняными семечками. Кажется, все не так безнадежно. Достаточно лишь четко формулировать свои желания, а то некоторые только о щах и думают.
Мирон Петрович недоверчиво прищурился. Раскрутил одно из яиц, проверяя, действительно ли оно сварено. Одобрительно хмыкнул
– Только попробуй что-нибудь сказать! – произнес он и погрозил мне пальцем.
Я опустила голову, пряча улыбку. Сделала вид, что очень занята, очищая те самые яйца от скорлупы. Мелко нарезала их. Половину высыпала в чашку хозяина дома, вторую половину в свою. Пожелала приятного аппетита и больше ни на что не отвлекалась.
Если не считать того, что щи оказались абсолютно несолеными, они удались на славу. Все-таки была в простой еде какая-то особая прелесть. Жареная картошечка с грибами, холодный квас, оладушки со смородиновым вареньем или сметаной, да хоть те же щи – все свое, знакомое, русское, родное.
Я погрузилась в детские воспоминания, в те дни, когда была жива бабушка. Ох, и ругала она меня за проказы, зато и любила так, как никто другой.
– Что пригорюнилась? – спросил Мирон Петрович. – Али так велика беда?
– Нет, хотя не знаю. Еще не поняла весь масштаб катастрофы, – ответила ему, а после поведала, почему вдруг оказалась здесь. Словно заново пережила весь тот ужас. Пусть ничего непоправимого не произошло, но в тот момент было слишком страшно.
Наставник слушал меня внимательно, не перебивал. Дал возможность выговориться и облегчить душу. Теперь, вдали от моего преследователя, ситуация уже не казалась столь безвыходной. Может быть, не стоило прибегать к крайним мерам. Не стал бы меня ректор насиловать в самом деле. Он, конечно, тот еще мерзавец, но не преступник в конце концов.
– Правильно сделала, что пришла, – произнес Мирон Петрович, когда я закончила свой рассказ. – Этот заовинник так просто не сдался бы. Если не обесчестил, так из мести кровь попортил.
– Заовинник? – переспросила его. – Это кто?
– Кто за овином шатается да руки распускает, под… кхм, подол лезет.
– Повеса то есть?
– Можно и так сказать. Ты лучше ответь, что делать собираешься? Дом мой всегда открыт для тебя, но и об этом и без лишних слов знаешь. Ты мне как внучка.
Я накрыла его руку своей. Знала, что Мирон Петрович не бросит в беде, но превращаться в нахлебницу не собиралась. Ох, всего пару часов в этом мире, а уже начала потихоньку перенимать местную манеру говорить. Все же мне повезло, что в тот первый раз, когда я обнаружила портал в другой мир, попала именно сюда. Окажись я где-нибудь в альтернативной Японии или Гватемале, не знала бы, что делать, как себя вести. Все-таки я везучая попаданка.
Академия, место в которой мне предложил Мирон Петрович, имела какое-то длинное, витиеватое название. В народе ее именовали проще – Академия нежити. Официально там готовили специалистов, способных защитить княжество от любых сверхъестественных агрессивно настроенных сущностей. Однако ходили слухи, что выпускники сами мало отличались от нечисти. Мрачные, холодные, наделенные огромной силой чародеи внушали трепет и уважение. Даже их темно-серая одежда будто подчеркивала особое положение – между добром и злом.
Попасть туда было крайне сложно, удержаться – еще сложнее. Не каждый мог приспособиться к царившим там суровым нравам. Еще меньше людей выдерживали груз свалившейся ответственности и испытаний. Зато выпускники этого магического вуза считались настоящей элитой – тонкими дипломатами и отличными воинами. Хитрыми, изворотливыми интриганами и безжалостными убийцами их называли за глаза.
Так говорили. Многое мне казалось выдумкой, и все же я придерживалась мнения, что дыма без огня не бывает, особенно если речь о самом таинственном учебном заведении в этой части света.
Кто бы мог подумать, что мастер предложит мне именно это место! Неспроста это все, ох, неспроста!
– Дядя Мирон, что мне там делать? В этом мире я только и могу, что варить зелья и делать целебные настойки. Сам знаешь, что бывала здесь не так часто.
– Ты закончила Китежскую академию, – мастер поднял указательный палец вверх, будто поставил жирную точку. – Ты была одной из самых прилежных учениц. Не стоит принижать свои способности, Арина.
Мирон Петрович, конечно, прав: я не бездарь. Впервые попав в этот мир и так удачно познакомившись с главой академии, я загорелась желанием изучать магию. Какого-то дара у меня, к сожалению, не обнаружилось, но и отворот поворот мне не дали. Предоставили учебники, разрешили свободное посещение. Только на практические занятия я обязана была являться как штык. Потому и прогуливала порой пары в своем родном Политехе.
Фактически я получила два высших образования. В моем мире имела диплом химика, в этом – грамоту зельевара.
Последняя хранилась в доме Мирона Петровича. По странному стечению обстоятельств он не отдал мне ее сразу, будто знал что-то наперед.
– Дядя Мирон, у меня от одной мысли об Академии нежити мурашки, так что давай начистоту. Почему я?
Мастер глубоко вздохнул, но выдержал мой взгляд.
– Мне и самому эта мысль не нравится. Если ты откажешься, я пойму. Найдем тебе другое место, поспокойнее.
Лучше бы он так не говорил. С одной стороны, стало еще страшнее, с другой – это было похоже на вызов. Я не привыкла пасовать перед трудностями. Сколько раз жизнь пыталась сломать меня, а я все та же. Доверять стала меньше, рассчитывать привыкла на себя, но не обозлилась. Никогда не винила мир или окружающих в своих бедах.
– Давай так, – я сделала паузу, перевела дух. Мысль о том, что моя жизнь вскоре изменится до неузнаваемости, билась назойливой мухой. – Ты мне мне расскажешь всю правду, а дальше вместе решим, как поступить. Идет?
– Добро! – согласился Мирон Петрович и поведал мне любопытную историю.
Более пятидесяти лет назад, когда он был совсем мальчишкой, они с друзьями нашли некий артефакт. Каменный диск с высечены человеческим лицом был помещен в мешок и зарыт в лесу.
Одному Богу известно, сколько он пролежал там. Ткань, испещренная незнакомыми символами, превратилась в тряпье. Черви и насекомые прогрызли в ней дыры, нарушив не только целостность, но и ослабив защиту.
О том, что некто пытался не защитить артефакт от внешних воздействий, а именно спрятать, молодые люди догадались не сразу. Сначала бережно освободили и очистили его от грязи. Поставили на пень и принялись изучать работу неизвестного мастера.
– Он был словно живой. Казалось, еще мгновение, и распахнет глаза, заговорит с нами, поделится древними тайнами.
Мирон Петрович не скрывал восхищения, описывая свою находку – искусно вырезанный человеческий лик в окружении неизвестных символов. Мне же отчего-то стало не по себе. Я все ждала, когда мастер скажет что-то, что изменит представление об артефакте.
– Вдруг мы услышали голос. Тихий, вкрадчивый, исполненный тихой грусти, он проникал в самую душу. Голос благодарил нас за спасение и предлагал исполнить любое желание. Ох, и наговорили мы тогда всякого, за что после стыдно было. Голос не высказал ни слова осуждения. Лишь попросил выбрать самое заветное.
Мастер замолчал, погрузившись в воспоминания. Я не торопила его. Терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями и продолжит.
Я живо представила себе эту картину: несколько парней схватили удачу за хвост. Мало кто на их месте устоял перед соблазном. Стоит ли их винить? Оказалось, да.
– Мои друзья один за другим подходили к диску, прикладывали ладонь и делились самым сокровенным. Наконец, настала очередь Макара. Он все медлил, хотя больше других нуждался в помощи. Его сестра попала под лошадь и третий год не могла подняться с постели. Я подтолкнул его, но он покачал головой и отказался. Сказал, не к добру, мало ли чем придется заплатить за столь щедрые дары. Признаться, я тогда испугался, пожелал сущую мелочь – крынку молока. Ох и смеялись надо мной отроки.
– И что? – не выдержала я, все еще не понимая, какое отношение ко всему этому имела Академия нежити, какая роль отводилась мне. – Кто оказался прав?
– Макар, – вздохнул Мирон Петрович, – но тогда мы этого не поняли. Поутру не обнаружили ни его, ни таинственный диск. Костерили на чем свет стоит, решили: обманул приятель, один захотел воспользоваться сим чудом. После тоже не сразу связали все ниточки воедино. Я после того молока, уж прости, долго животом маялся. Думал, помру, неделю ничего не ел, а что попадало в желудок, надолго не задерживалось. Аким выгодно женился, да только жена отравила его несколько месяцев спустя. Прокопий получил мастерскую и лавку, да только отец его и два старших брата внезапно утонули. Игнат стал известным кудесником и сошел с ума.
Идея мне не понравилась. Если Макар, маг, чародей или кем он там был, не справился с похитителем, вряд ли это получится у меня. Ладно, драться я умела. В детском доме еще и не такому научишься, хотя мой был неплох по сравнению с другими, но и там нашлись отщепенцы, которые пытались диктовать свои условия другим. Получив удар по левой щеке, нельзя было подставлять правую – сомнут, уничтожат не физически, так морально.
Чтобы победить вора одной грубой силы явно недостаточно. Лгать и притворяться я никогда не умела. Привыкла говорить правду в глаза, а не шептаться за спиной. За это меня в университете и уважали, и ненавидели.
Своими сомнениями поделилась с мастером, но, видимо, не убедила его.
– Тебе не придется с ним сражаться. Ты не подвергнешься нападению, как Макар, потому что не можешь знать об артефакте. Тебе лишь нужно будет проследить и выяснить, кто его украл.
– Серьезно? Думаешь, это так легко – вычислить преступника среди нескольких десятков, если не сотен людей? Дядя Мирон, мне, конечно, приятно, что ты веришь в меня, но я не волшебница и даже учиться закончила.
Мастер опять вздохнул. Подперев щеку кулаком, добавил:
– Мы всю жизнь учимся. Так-то! Я не сидел сложа руки. Кое-что сумел выяснить, составил список. Тебе нужно присмотреться лишь к нескольким людям, тем, кто внезапно возвысился или, напротив, потерял все и теперь желает вернуть былое либо отомстить. Ты сможешь противостоять голосу, если найдешь артефакт. Помоги понять, кто выкрал его и убил Макара. Большего от тебя не требую и пойму, если откажешься.
***
Ворочаясь на узкой лавке, не в силах уснуть, я продолжала думать над словами Мирона Петровича. Если все так, как он сказал, а причин ему не верить у меня не было, то кроме меня вряд ли кто-то сможет помочь. Следить, вынюхивать, докладывать, конечно, не хотелось, но и бросить мастера в беде я не могла. Не хватало только, чтобы некто воспользовался украденным артефактом. Ладно бы для себя что-то сделал, для близких, но, подозреваю, этим дело не ограничится. Если преступник пошел на убийство, его ничто не остановит. Точка невозврата пройдена.
Я снова перевернулась на левый бок, положила ладонь под подушку, набитую гусиным пухом.
Это место мне казалось раем. Теперь поняла, что не все спокойно в королевстве Датском, как говорил Шекспир. Я тоже далеко не героиня: ни магией, ни иными способностями не обладала. Свои бы проблемы решить, не то что за чужие браться.
Вздохнула, перевернулась на спину, заложила руки за голову. Идеально ровные доски, из которых была сделана лавка, тонкий тюфяк, набитый сеном, конечно, полезны для осанки, но слишком непривычны даже для меня. Что ни говори, мастер вел почти аскетический образ жизни. Вряд ли его полати, встроенные между печью и потолком, были мягче моей постели.
Жаль старика. Он всего себя посвятил чародейству и обучению подрастающего поколения. Обернулся: жизнь прожита, ни семьи, ни детей. Наверно, потому и привязался ко мне, и заботился с первого дня как о родном человеке. Если бы я могла выбирать, лучше дедушки, чем он, не нашла бы.
Я прикрыла глаза, попробовала считать овец, но ничего не вышло. Глупые бараны сгрудились в кучу и прыгать через бревно даже в моих фантазиях не желали. Что за подстава?
Мне не хватало телефона. Сейчас бы почитала какую-нибудь электронную книгу про очередную попаданку или полистала ленту новостей. Глядишь, и уснула бы.
– Дядя Мирон, – позвала негромко мастера. Если спит, не услышит. Если нет, то откликнется, – когда мы найдем вора, поможешь мне вернуться домой?
За печью послышался шорох, затем голос мастера.
– Думаешь, все же вор? Я считал, что простой тать.
Точно, воров здесь называли татями, а собственно ворами именовали государственных преступников. Как бы опять не перепутать?
– Тать, – согласилась с хозяином. – Думаю, он для своей выгоды украл этот ваш артефакт, а не потому, что работает на другое государство. Так что, поможешь мне?
– Обещать не могу, Арина. Все артефакты перехода парные, второго такого зеркала точно нет. Придется поискать что-то еще, а после выяснить, куда оно нас ведет.
Что я ценила в мастере, так это честность. Какой бы ни была горькой правда, он никогда не лгал, не давал напрасных надежд. И все же слышать подобное было неприятно. Хотелось верить, что путь домой не утрачен, что я найду способ вернуться, пусть и не сразу.
– Не печалься, Арина. Разве тебе здесь плохо? Разве кто обижает словом или взглядом? Страшно идти в Академию нежити? Неволить не стану. Оставайся здесь покамест, а после найдем и тебе работу. Может, еще и суженого здесь встретишь?
Второй особенностью Мирона Петровича было ярое желание всех переженить. Медом не корми его, дай устроить чью-то личную жизнь. Нет, он, конечно, не вел себя как старая сводница, но если мог кого-то подтолкнуть, направить на “путь истинный”, то никогда не отказывался от такой возможности.
– Я с парнями завязала. Перевелись настоящие мужчины.
Не удержалась и горько вздохнула.
– Лукавишь, – произнес мастер. Я отчетливо слышала улыбку в его голосе. – Меня, старика, не обманешь. Тяжко одному на свете. Зверь, и тот ищет себе пару по весне, а человек и подавно.
– Есть немного, – призналась в ответ. – Но сейчас не время об этом говорить. Есть дела поважнее, чем всякая любовь-морковь.
– Может, ты и права, – неожиданно согласился Мирон Петрович, – да только не зарекайся. Не закрывай свое сердце. Вдруг сама судьба привела тебя в наш мир?
– И принца на белом коне приготовила. Вон, ждет за поворотом с букетом алых роз и кольцом с бриллиантом.
– Принц не принц, а присмотреться можно…
– Дядя Мирон, давай уже спать.
Я демонстративно отвернулась к стене, хотя мастер не мог меня видеть из-за печи. Нет, к новым отношениям я была не готова. Благо, и претендентов на мои руку, сердце и прочие части тела не намечалось. А жаль…
Не раз замечала, что стоило принять решение, даже не самое приятное или сложное, как в душе воцаряется мир. Так и сегодня, дав согласие помочь Мирону Петровичу, я, наконец, успокоилась и уснула с чистой совестью.
Разбудил меня мастер ни свет ни заря, когда, как говорила бабушка, еще черти с углов не сыпались. Смешное выражение я до конца не понимала, только смеялась в детстве над неловкими чертями. Жаль, теперь и спросить об истинном значении этого выражения не у кого.
Я с трудом заставила себя встать. Аукнулся вчерашний поход до дома Мирона Петровича, которой накануне казался легкой прогулкой. Вышла на улицу, умылась прохладной водой из кадки. Немного взбодрилась и неспешно вернулась дом.
– Доброе утро, бабушка Арина, – произнес мастер. – Присаживайся, трапезничать будем.
На столе перед ним была расстелена та же волшебная скатерть. Видимо, он нашел с ней общий язык, потому что вместо вчерашних щей высилась гора пирожков, а в глиняных кружках дымился ароматный чай.
– Почему бабушка? – спросила, отхлебнув напиток. – Ух, какой горячий!
– Потому что ножками шаркаешь по полу как заправская старушка.
– Нет в тебе жалости, дядя Мирон, – вздохнула и откусила кусок пирога. С ревенем, мой любимый. – Знаешь, сколько километров, то есть верст, вчера прошли эти ножки?
– Не так и много. Ты скажи, в вашем мире все такие слабые?
– Не мы такие, а экология, стресс, быстрый ритм жизни, технологии, к которым не успевает приспособиться человек.
– А куда спешите-то? Сколько каждому отмерено, столько и проживем.
Куда? Хотела бы я знать ответ на этот вопрос. Жизнь в моем мире, особенно в городе, была намного легче, чем здесь, а времени все равно катастрофически не хватало. Вечный вопрос – в чем смысл жизни, – над которым бьется человечество не одно поколение. Может быть, нет никакого смысла? Нужно просто жить?
– Ты давай позубастей, – вывел меня из задумчивости мастер. – Я уже вестника послал в деревню.
– Зачем нам в деревню? Нам же в Академию надо, точнее, мне.
Спросонья я мало что понимала. Больше внимания уделяла травяному чаю и свежим румяным пирогам. Кислинка ревеня чудесно сочеталась со сладким напитком и бодрила не хуже прохладной воды.
– Лошадь нам пришлют из деревни и телегу, – терпеливо объяснил Мирон Петрович. – В Китеж поедем, заберем твои документы, справим наряды. У тебя же всего два сарафана – маловато для пары месяцев в Академии.
Пирожок стал поперек горла. Как пара месяцев? Я на это не подписывалась. Мне домой надо. У меня аспирантура, работа. За комнату в общежитии оплачено, так что вещи мои никто не выбросит, но так надолго задерживаться здесь я не собиралась.
Скрепя сердце, не позволила унынию взять над собой верх. Из любой ситуации есть выход, нужно лишь найти его. Вдруг мне повезет встретить в Академии, нет, не суженого, как надеялся мастер, а талантливого артефактора или историка. Такому человеку под силу создать устройство, способное вернуть меня домой, или подсказать, где его найти.
– Едем, – согласилась и первой встала из-за стола, показав пример. – Заодно расскажешь, что тут у вас произошло за последний год, что изменилось.
***
Серая в яблоках лошадка бодро перебирала ногами. Вознице даже не нужно было лишний раз понукать ее.
Телега оказалась достаточно широкой, чтобы я могла прилечь. Не заметила, как уснула, убаюканная мерным покачиванием и негромким рассказом Мирона Петровича о событиях минувшего года. Ничего не запомнила, зато восполнила недостаток сна. Привычка спать при любом удобном случае выработалась с тех пор, как я начала совмещать работу с учебой, и не раз выручала меня.
Снилось мне что-то хорошее и совершенно незапоминающееся. Будить меня никто не стал до самых ворот Китежа, города, который, согласно легенде, погрузился в озеро Светлояр и тем самым спасся от разорения монголо-татарами.
Знали бы наши ученые-историки, как много были в старинных сказаниях, внимательнее относились к ним. Кто бы мог подумать, что город, существовавший на территории нынешней Нижегородской области и правда провалился под землю, но не пострадал, не был разрушен, а перенесся в параллельный мир? Чудеса да и только!
У местных на этот счет тоже имелось две легенды, отчасти похожие, но вызывавшие множество споров среди ученых мужей и местных жителей. Одни говорили, что Бог спас людей, подарив им возможность начать новую жизнь на новом месте, которое иначе, как раем, не называли. Вторые утверждали, что этому способствовали славянские боги – отвергнутые с принятием христианства и почти забытые, едва не утратившим свои силы, но не забывшие о людях. Кто бы из них не был прав, истинной оставалось только одно: Китеж-град и правда существовал, более того, процветал, став столицей одноименного Китежского княжества.
Город, прекрасный образец древнерусского деревянного зодчества, раскинулся на острове посреди озера. Последнее также назвали Светлояром. Здесь чтили память предков и бережно хранили нашу общую историю.
Китеж казался неприступным не только благодаря удачному расположению. Его защищали крепостные стены высотой в два человеческих роста, усиленные чарами. Использование местной магии совершенно не осуждалось церковью. Способности почитались как дар Божий или дар богов в зависимости от того, приверженцем какой религии был человек.
В стенах имелись узкие бойницы, а караульные бдительно следили за местностью с высоты смотровых башен.
Попасть в Китеж можно было по одному из четырех мостов, ориентированных точно по сторонам света. Оттого и назвали их соответственно: Северный, Южный, Западный и Восточный. Сами мосты были высокими каменными с арочными пролетами, что позволяло плавать под ними на лодках. Конечно, парусный корабль не прошел бы здесь, но и само озеро не сообщалось с морями или реками и питалось подземными водами.
Золотом блестели на солнце купола храма Святой Троицы. Беломраморная колокольня возвышалась над городом. Звенели колокола, возвещая об окончании праздничной службы.
Лавка по пошиву одежды была заметна издалека. “Рукодельница” обещала наряды на любой вкус и достаток. Об этом гласила вывеска слева от входной двери. Об этом громко говорили две девушки, что вышли оттуда в сопровождении немолодой серьезной женщины, видимо, их матери. Она несколько раз обернулась, бросила тоскливый взгляд назад и крепче сжала мешочек с деньгами. Подозреваю, что он заметно похудел после этого визита.
– Дядя Мирон, тут, наверно, очень дорого. Давай найдем другое место.
Мне никак не хотелось брать в долг даже у него. Не привыкла чувствовать себя обязанной кому-либо.
– Пойдем-пойдем, – мастер мягко подтолкнул меня в спину, заставив сделать еще несколько шагов. – Цены здесь, пусть, немного выше, зато шьют быстро и на совесть. Нам с тобой время дорого.
– Чур, я все отдам с первой зарплаты.
– Отдашь, отдашь, не переживай!
Мирон Петрович открыл передо мной дверь и пропустил вперед. За прилавком я заметила среднего роста девушку, которая что-то быстро писала. Она едва удостоила нас вниманием, бросила “обождите” и снова вернулась к прерванному занятию.
– Варвара, кто так встречает заказчиков? Хочешь мне всех распугать? А ну, брысь отсюда!
Голос принадлежал женщине, возраст которой было сложно определить. Я могла бы дать ей лет сорок, но цепкий, хоть и усталый взгляд серых глаз, заставлял задуматься о том, что она была намного старше.
– Добро пожаловать, гости дорогие! Чего желаете?
– Добрый день, Марфа Васильевна! Помощь твоя нужна. Справить бы платья, сарафаны и прочее… кхм, что девицам нужно. Я в долгу не останусь.
Женщина пристально посмотрела на меня: не то примерялась, не то оценивала. Возникло ощущение, будто я у нее денег взяла, а отдавать не собираюсь. Такая клиентоориентированность.
– Варвара! – крикнула Марфа Васильевна. – Покажи нашей гостье ткани, пусть пока выберет, что приглянется. А мы немного потолкуем.
Подхватив под локоть мастера, она увела его в другую комнату и плотно захлопнула дверь. Мне стало так любопытно, что я с трудом сдерживалась. Если бы не появление помощницы хозяйки, боюсь, приложила бы ухо к замочной скважине, послушала, о чем там говорят. Почему-то казалось, что речь пойдет обо мне.
Варвара разложила передо мной отрезы и попутно, видимо, желая загладить вину, рассказывала, что есть что. Льняные, конопляные, шерстяные ткани показала в первую очередь и даже дала потрогать. На шелковые и хлопковые разрешила лишь посмотреть. Про парчу и вовсе упомянула вскользь. Оно и понятно: куда мне в таком наряде ходить? Не княгиня все-таки.
– Совсем ополоумел на старости лет, черт седой? – воскликнула Марфа. Мы с Варварой вздрогнули и, не сговариваясь, вытянули шеи. – Кого мне привел?
– Кого? – переспросил Мирон Петрович.
– Хочешь нарядами да подарками обольстить девицу? В зеркало на себя погляди да побойся Бога! Старый ты уже для любви. Знай, я в этом участвовать не стану!
Я уже было хотела броситься на выручку мастеру, когда мастер ответил:
– Ты, глупая баба, чай, белены объелась? Это внучка моя. Издалека приехала, порадовала старика. Что за мысли у тебя в голове? Не мысли, а квашня перебродившая. Не хочешь помогать, не нужно. Без тебя обойдусь.
– Какая внучка, когда у тебя отродясь детей не было?
Вот же хитрая тетка, ничем ее не проведешь.
– А разве дети только в браке родятся? – сказал как отрезал мастер. Марфа Васильевна пробормотала что-то неразборчивое. – Названная внучка и греха меж нами никакого нет. Вот тебе крест святой и слово, что ноги моей здесь больше не будет.
Он распахнул дверь и стремительно вышел вон.
– Слышала?
– Слышала, – не стала отнекиваться.
– Ну, тогда пойдем. Здесь нам делать больше нечего. Нечего!
Следом выскочила хозяйка лавки. Поправила выбившуюся из-под платка прядку волос. Разгладила складки на сарафане. Сейчас она не выглядела столь надменной, как при первой встрече. Скорее, казалась растерянной и немного печальной. Неужели так расстроилась из-за потери клиента?
– Мирон… Петрович! Ну, что ты так сразу-то?
Что-то в ее интонации, во взгляде, которым она окинула мастера, что отвернулся, но не спешил, вопреки обещанию, уходить, заставило меня присмотреться к обоим получше. Только ли деловые отношения связывали их, или к ним примешалось что-то личное?
– Ты, Марфа Васильевна, перегнула палку. Ладно бы меня только оскорбила, так еще и девичью честь с грязью смешала. А если слухи пойдут? Кто ее замуж возьмет после такого?
О том, что девица давно не девица, я не стала говорить. Моя жизнь – мое дело, но мастеру была благодарна за заботу.
– На Арину напраслину наводишь, – продолжал отчитывать несчастную женщину Мирон Петрович. – Варьку совсем задергала. Ей то ли на тебя ровняться, то ли своей жизнью жить. Может, и вовсе забрать ее от тебя? Что, Варвара, пойдешь ко мне в Академию? Выучишься чародейству.
– А можно? – робко спросила девушка.
– Не пущу! – вместо нее ответила Марфа Васильевна. – Ты мне воду не баламуть, черт старый. Нечего ей там, в вашей Академии, делать. Не ровен час, отпущу девку, а вернется баба, в подоле принесет.
Варвара зарделась, опустила глаза. Мирон Петрович махнул рукой. Мол, что с тобой связываться?
Этак они сейчас поругаются на всю жизнь. Не хотелось бы стать причиной ссоры. Тем более, что этих двоих явно связывало нечто большее, чем простое знакомство. Ай да мастер, ай да тихоня!
– Дядя Мирон, – начала, подхватив его под руку, – мне так тот синий лен понравился. Может, все-таки закажем здесь сарафан? Хоть один. Пожалуйста!
Хозяйка будто того и ждала. Подхватила с прилавка отрез ткани, ловко набросила мне на плечо, одобрительно кивнула.
– Я тебе такой сарафан сошью, какой даже княгиня Ольга не носит. Все парни шеи посворачивают, глядя тебе вслед. И месяца не пройдет, как кто-то из них, а, может, и не один, пришлет сватов. Помяни мое слово.
– А мне? – протянула Варвара.
– Она живая?
Я протянула руку, но так и не решилась прикоснуться к птице. Слишком спокойной она была в руках человека, словно не чувствовала опасности или вообще ничего не ощущала.
– Это магический вестник.
Мирон Петрович не без гордости продемонстрировал мне свое сокровище. Если бы не неподвижность этого создания, не всполохи огня на кончиках серых перьев, его можно было принять за живую спящую птицу.
– Задумка существовала давно, но воплотить ее в жизнь удалось только в прошлом году. А как удобно! Проговариваешь вслух послание, а птаха потом повторяет его твоим же голосом слово в слово. Подделать не получится. В твоем мире, небось, нет таких чудес?
– Таких точно нет.
Не рассказывать же ему снова о мобильных телефонах, интернете и прочих изобретениях? Я как-то пыталась, но мастер не понял и половины, а объяснить принцип работы этих изобретений я не смогла. Никогда еще не чувствовала себя такой глупой, как в тот момент. После, конечно, прочитала статьи, чтобы восполнить пробелы в знаниях, но все равно получилось неудобно.
– Вестник принес отличные новости: тебя ждут в Академии тайных знаний и охраны мира.
– Где? Первый раз о такой слышу.
– В Академии нежити, – понизив голос, ответил мастер. – Нехорошо так отзываться об учебном заведении, хотя и лукавить не стоит. Отправляешься завтра утром на заре.
– Подожди, дядя Мирон, как завтра? У меня ничего не готово, даже вещи еще не сшиты.
– Об этом не беспокойся. Вещи к твоему приезду доставят. Есть у меня одна задумка, как это сделать.
Мы шли по узкой улочке. Я рассеянно слушала рассказ мастера о некоем новом изобретении, которое позволяло перемещать предметы на большие расстояния. Для перевозки людей оно пока не использовалось, так что мне предстояло преодолеть весь путь до Академии в повозке, запряженной лошадьми.
Мысленно я была уже там. Пыталась представить, как выглядит мое новое место работы. Нервничала, не зная, как меня встретят. Разрабатывала стратегию поведения, прекрасно понимая, что второго шанса произвести первое впечатление у меня уже не будет.
Волновалась. Я не имела педагогического образования. Какой из меня преподаватель? Обман быстро вскроется. Что ждет меня тогда? Позорное увольнение? Публичное порицание? Наказание за ложь?
Накатил беспричинный страх. Я понимала, что просто не будет, но впервые так нервничала. То ли слухи об Академии сыграли такую роль, то ли события последних дней окончательно выбили меня из колеи.
– … такие же люди. Никто тебя не съест, – пробился сквозь пелену дурных мыслей голос мастера. – Испугалась?
– Н-нет, – солгала ему. – Просто переживаю. В моей жизни вечно все кувырком. Сначала пропала мама, потом меня забрали у бабушки и отдали в детский дом. Органы опеки решили, что ей не под силу воспитать меня. Чужие люди сделают это лучше. Через несколько лет и бабушки не стало. С парнем расстались. Ректор, и тот руки распустил. Если за меня некому заступиться, то теперь все можно?
Дальше говорить не могла. Выдержка, которой я так хвалилась, дала трещину. Пала под натиском эмоций. Я рыдала как маленькая девочка, а Мирон Петрович крепко обнимал меня, гладил по спине и обещал, что все обязательно наладится.
– Поплачь, Арина, поплачь. Слезами делу не поможешь, но хоть боль выплеснешь. Нельзя же все вечно держать в себе. Если в душе одна печаль, где найти место для любви и света?
Я держалась за мастера, как корабль держится за якорь. После мне, конечно, будет стыдно за проявленную слабость. Сейчас я чувствовала облегчение, словно сбросила тяжкий груз, расправила плечи и смогла, наконец, дышать полной грудью.
***
Поскольку времени на подготовку осталось мало, мастер остался со мной. Снял нам две комнаты на постоялом дворе, хотя мы понимали, что одна из них точно лишняя. Даже ужин попросил принести туда же, чтобы не терять ни минутки.
Мы расположились за столом, продвинутым к окну. За окном расстилался вечерний город – не такой шумный, как днем, уютный, умиротворенный. На улицах появились парни и девушки. Одни гуляли парами, другими группами. Смеялись и шутили.
Я наблюдала за ними и немного завидовала. Многое отдала бы сейчас за возможность пройтись так же под руку с любимым человеком, делиться планами на будущее и разными глупостями, что приходят в голову, вместе встретить закат и целоваться, целоваться…
– Ох, Арина, переживаю я за тебя. Есть не ешь. Так и застыла с ложкой в руках. С лица сошла. Нет, не пущу в Академию. Что-нибудь еще придумаю, а тебя не пущу.
Мастер не играл на публику, не пытался казаться лучше и воззвать к моей совести. Только и я отступать не собиралась.
– Ты что, дядя Мирон? – спохватилась я. Быстро проглотила ложку льняной каши, запила ряженкой. – Сам сказал, что больше некому.
– Мало ли что я сказал? Ты в голову не бери, поешь и отдыхай. Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.
Я усиленно заработала ложкой.
Какое “завтра”? Завтра меня уже тут не будет. Ну уж нет, мастер, я так просто не сдамся. Кудинова Арина слов на ветер не бросает.
Закончив с ужином, тут же приступила к расспросам. Несколько часов спустя уже имела кое-какое представление о месте, в котором мне предстояло работать. Получила подробное описание самого артефакта, кучу советов на все случаи жизни и список подозреваемых. Для меня это были пока лишь имена незнакомых людей, только буквы, сложенные в слова. После знакомства они обретут плоть, лица, характеры. Пока о них можно думать отстраненно.
Напоследок Мирон Петрович сделал мне подарок – браслет с фигурками птичек. Сам застегнул его на моей руке, добавил:
– Это те самые вестники, которых ты видела сегодня. Стоит тебе снять одного такого с цепочки, как он превратится в настоящую пташку. Поднеси его к губам, проговори послание, назови имя того, кому оно адресовано, и подуй. Остальное вестник сделает сам. Зря не расходуй, но и при необходимости не береги их. Тут ровно двенадцать штук, на две седмицы хватит.
Я с трудом сохраняла вертикальное положение тела. Веки, будто налитые свинцом, так и норовили сомкнуться. Рот постоянно приходилось прикрывать ладонью, но мозг, испытывая недостаток кислорода или тщетно пытаясь разбудить меня, заставлял зевать снова и снова.
Ненавижу утро!
Мастер, в отличие от меня, выглядел удивительно бодрым и собранным. Я на его фоне смотрелась той самой старушкой, которой он на днях окрестил меня. Так и норовила прислониться к чему-нибудь и подремать.
– Добираться придется на перекладных, – будто извиняясь, произнес Мирон Петрович. – Все-таки путь неблизкий, а прямых дорог у нас отродясь не существовало.
Я улыбнулась, не зная, что сказать. До конца не верила в происходящее. Все казалось сном: мое появление здесь, рассказы мастера, будущая миссия в Академии. Только я не спала. Еще хуже представляла себя в роли шпиона и безумно боялась разоблачения.
– Ну, наконец! – произнес мастер. Я поняла, что чуть было не уснула стоя, как лошадь. – Тебя только за смертью посылать, Афанасий!
– Я бежал со всех ног, правда!
Парнишку, что учился на два курса ниже, я узнала сразу. Он подтянулся, возмужал, а в остальном мало изменился. Все также робел и терялся в моем присутствии.
– Привет! Как дела? Как учеба?
– А-арина… – произнес он и покраснел до кончиков ушей. – А я… вот… ну…
– Грамоты принес? – прервал поток “красноречия” Мирон Петрович. – Деньги? Не стой как истукан, давай скорее. Опаздываем!
– А? Да. Да, я сейчас… Я…
Афанасий снял заплечный мешок и едва не с головой погрузился в его недра. Что-то перебирал, выискивал бурчал под нос.
– Зачет не поставлю. Вылетишь с курса. Ни одна девка в твою сторону не посмотрит, – пригрозил мастер.
И без того застенчивый парень растерялся еще сильнее. Даже плечи поникли.
Я укоризненно покачала головой. Не ожидала от мастера такой жестокости.
– Давай вместе поищем, – предложила ему.
Афанасий дернулся, выронил мешок и покраснел еще сильнее. Бумаги, какие-то дощечки, монеты, несколько сухарей и кусок яблока – все оказалось на земле. Среди них записка, написанная мной пару лет назад. Теперь понятно, почему мы с моим одногруппником Евдокимом так и не встретились: влюбленный посыльный “забыл” передать ее.
– Растяпа, михрютка, – продолжал бранить его Мирон Петрович, пока я перебирала чужие вещи и выуживала из то, что могло пригодиться мне. Первой подняла и отряхнула от пыли грамоту – подтверждение, что я окончила Китежскую академию. Второй стала ксерокопия моего диплома, которую я привезла мастеру да так и оставила. Очень любопытно ему было посмотреть на наши документы. Собрала монеты и вложила в ладонь неудачливого ухажера, что так и не додумался помочь мне. Остальное оставила ему. Пусть разбирается.
Только закончила, как к нам подъехала крытая четырехколесная повозка, запряженная тройкой лошадей. Бородатый возница приветливо улыбнулся, но сразу сказал, что долго ждать не будет.
Пришло время прощаться.
Я порывисто обняла Мирона Петровича и тут же отпустила. Получила в ответ благословение и увесистый мешочек с деньгами, который мастер незаметно для других положил в мою сумку. Туда же отправились принесенные Афанасием документы.
– Пришли вестника сразу, как обустроишься, – крикнул мастер, когда повозка уже тронулась, взметнув клубы пыли. – И помни: никакого геройства!
О последнем он мог бы не упоминать. Какая из меня героиня? Обычная химичка Арина, как дразнили меня подруги. Эх, видели бы они меня сейчас в простом льняном платье в пол, без грамма косметики, с холщовой сумкой через плечо – не узнали бы. Ничего, вернусь… Обязательно вернусь, пообещала себе. Откинулась на спинку сидения, смежила веки и почти мгновенно задремала.
***
Несколько раз я просыпалась, когда повозка резко подскакивала или, напротив, проваливалась в выемку на дороге. Один раз меня разбудила дородная женщина с двумя детьми, что подсела в пути. Мальчишки-погодки никак не могли усидеть на месте и совершенно не слушали мать. Она и уговаривала, и бранила их – все без толку. Я сначала разозлилась, а после даже пожалела ее. Мне их пришлось терпеть несколько часов. Ей с ними всю жизнь мучиться.
Именно поэтому перспектива работать в школе никогда не привлекала меня. Если я с двумя-тремя не могу справиться, что делать с классом в двадцать-тридцать человек, с родителями и администрацией? От Оли, моей подруги, я наслушалась достаточно, чтобы понять: педагогика – это не мое. То ли дело химия: точность законов, стройность формул, гениальная простота периодической таблицы Дмитрия Ивановича Менделеева, волшебство превращений одних элементов в другие. Как можно не любить эту величайшую из наук?
Неудивительно, что во сне я видела колбы и реторты, смешивала реактивы, проводила опыты и, кажется, сделала открытие. Жаль, не успела сделать выводы и найти ему применение, поскольку возница бесцеремонно разбудил меня.
– Ну, и здорова же ты спать! – хмыкнул он. – Вставай, приехали.
Я протерла глаза. Не заметила протянутой руки и едва не упала, когда вышла из повозки. Ноги затекли и никак не хотели слушаться.
– Меня Парамоном звать, – запоздало представился мужчина. Он распрягал лошадей, но нет-нет да поглядывал в мою сторону. – А тебя как, красавица?
– Арина, – не задумываясь, ответила ему.
Ходило здесь поверье, что нельзя самой представляться, но возница первым назвал свое имя, да и я не верила в колдовство и черную магию.
Не верила, но попала в другой мир через зеркало, а сейчас отправилась на поиски артефакта, якобы исполняющего желания. Сплошные противоречия, но такова была моя жизнь. Сколько я не пыталась придать ей стройность, распланировать все наперед, обязательно случалось нечто, что выбивало из привычной колеи. Приходилось начинать все сначала.
– Я вот подумал, Арина, – произнес Парамон. Подошел ближе, пожалуй, даже слишком близко для человека, чьего имени я не знала еще несколько минут назад. – Дорога длинная, лихих людей много, а на постоялых дворах того и гляди, чтобы не попасть в переплет.
– Здравы будьте!
Старик поклонился так низко, что кончик бороды мазнул по земле. С трудом, кряхтя, выпрямился и снова согнулся, оперся на клюку. Тыльной стороной ладони вытер пот со лба. Беззубо улыбнулся. На лице, покрытом сеткой морщин, яркие, живые глаза смотрелись странно. Я бы даже сказала, неуместно.
– Слышал я, что вы держите путь в Верхотурье.
– А хоть бы и так. – отозвался Парамон. – Тебе-то что?
Я укоризненно посмотрела на него. Мужчина нравился мне все меньше. Где только мастер откопал такого грубияна? Поругаться бы с ним, но как бы ни отомстил дорогой. От таких типов всего можно ожидать.
Старик же, казалось, не смутился или, в силу возраста, не заметил, как говорил с ним Парамон. Может быть, и вовсе проявил мудрость и не стал спорить. Возможно, оказался в безвыходном положении и был вынужден терпеть подобное отношение.
– Помогите мне, добрые люди. У вас на двоих целая повозка, а мне с больными ногами не один день потребуется, чтобы дойти до места. Не откажите старику. Боги помнят добро и не оставят вас своей милостью.
– Боги… – пробурчал Парамон. – Благодарности мне тоже от них ждать?
Старик опустил голову, кивнул, соглашаясь.
Мне стало так стыдно, что хоть плачь. До чего мы докатились? Все измеряется деньгами, связями, весом в обществе. Думала, хоть тут иначе, но нет. И здесь находятся такие мерзавцы. Сам же сажал дорогой попутчиков, ходя Мирон Петрович щедро заплатил ему. А теперь в позу встал.
Ну уж нет, так дело не пойдет.
– Дедушка, – я запоздало вспомнила о манерах и тоже поклонилась. – Поедем с нами, места для всех хватит. О деньгах не беспокойся.
– Не хочу быть должным, – ответил старик, хотя минуту назад уповал только на богов. – Как я могу отблагодарить тебя, девица?
– Сказки знаешь? – улыбнулась ему. – Легенды? Были? Если расскажешь по пути что-то интересное, буду очень признательна тебе. Теперь, если ты не против, пойдем внутрь. Поужинаем и отдохнем перед дорогой. Раздели с нами трапезу, не откажи.
Я поймала себя на мысли, что даже говорить стала, как местные. Немного поживу и совсем перестану отличаться. Никто не узнает во мне попаданку из двадцать первого века. Хотя нет, слово “попаданка” мне не нравилось. Я путешественник между мирами. Называя себя так, я будто давала себе надежду на возвращение домой.
Я подхватила старика под локоть, чтобы помочь ему дойти. Он не выглядел тщедушным, скорее слабым, но мышцы оказались слишком крепкими для человека его возраста. Не все мои сверстники, если они не пропадали целыми днями в качалке, могли похвастать такими.
– Благодарствуй! – он ужом вывернулся и чуть отошел в сторону. – Не сочти за грубость, девица, но я еще не совсем развалина, дойду как-нибудь. За заботу боги почтят тебя.
Ох, уж эти мужчины! Из самого песок скоро посыпется, а все не может признать свою слабость. Ладно, как хочет. Мне в его возрасте, наверно, тоже будет неприятно, если меня посчитают ни на что не годным, обузой.
Я пошла вперед, даже не оглядывалась. Спиной чувствовала взгляд старика – не злой или обиженный, скорее внимательный, изучающий. Надеюсь, что не пожалею о своем решении взять незнакомца с собой.
Ужин прошел в молчании. Парамон исподлобья посматривал то на меня, то на нашего нового попутчика. Это не мешало ему с аппетитом уплетать жареные куриные ножки и печеный картофель. Старик, как ни странно, тоже не уступал ему. Вдвоем они съели целое блюдо и даже попросили добавки.
Платил старик, имени которого я так до сих и не знала. Спрашивать было поздно, да и ни к чему: после Верхотурья наши пути разойдутся.
Пожелав друг другу доброй ночи, мы отправились спать. Благо Парамон понял, что ему ничего не светит, или не рискнул повторить предложение при пожилом человеке. Захлопнул дверь, приложив чуть больше силы, чем требовалось. Пусть обижается, если хочет. Мне и без него проблем хватало.
Поймала себя на мысли, что в компании со стариком будет даже спокойнее. Он, конечно, не сможет защитить меня, но это и не требовалось. Одно его присутствие заставило моего возницу успокоиться. Драться я и сама умела. Против взрослого крепкого мужчины в бою не выстояла бы, но пара приемчиков, которым меня научили приятели в детском доме, помогла бы справиться. Когда стоит вопрос жизни или чести, все методы борьбы хороши.
Заперев на всякий случай дверь, я распахнула ставни. На втором этаже можно не опасаться, что кто-то незаметно влезет в окно, а проверить не мешало бы.
Руки чесались послать мастеру одного из вестников и рассказать о том, кого он отправил со мной в качестве сопровождения. Я даже сняла с браслета одну фигурку, покрутила ее и прицепила обратно. Не маленькая, чтобы жаловаться по каждому поводу и ждать помощи со стороны. Сама справлюсь.
Я сняла платье, смыла дорожную пыль, воспользовавшись теми удобствами, которые могли мне здесь предложить. Баню на ночь глядя хозяин отказался топить. Бадья с теплой водой, кусок мыла и полотенце стали единственной возможной альтернативой. Ладно, переживу.
Уже надела ночную сорочку, потушила свечи и юркнула под тонкое одеяло в надежде согреться, когда вспомнила про открытое окно. Пришлось выбираться и медленно, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, идти закрывать его.
Луна скрылась за тучами. Я почти ничего не видела в комнате. Только одинокий фонарь, висящий у ворот во двор, немного разгонял тьму. Любоваться там было нечем. Несколько сараев плотно жались друг к другу. В стойле пережевывали сено кони. Запах свежескошенной травы доносился даже сюда. Кем-то побеспокоенные куры кудахтали в курятнике напротив. Чуть пошумев, успокоились и они.
Я потянула на себя ставни. В узкую щель между ними заметила, как что-то белое мелькнуло за ними. Тут же распахнув окно, я тщетно вглядывалась в темноту, ища того, кто потревожил меня. Все тот же двор, кони. Хлопнула задняя дверь. Видимо, кто-то вышел по нужде.
Вдруг тишину разрезал звук – уханье, так похожее на крики совы, но более осторожное, глухое. Из тени тут же показался мой новый знакомый. Благодаря светлому льняному балахону, которые носили местные старики, он был хорошо заметен в темноте. В том, что это именно он, не приходилось сомневаться: других постояльцев, кроме нас, сегодня не было.
Утро запомнилось мне не вкусным травяным чаем и даже не оладушками со сметаной. Оно оказалось безнадежно испорченным стараниями Парамона.
– Не нравится он мне, – произнес возница, кивнув в сторону старика.
Последний, к слову, не обращал на него внимания и кормил воробьев и синиц, щедро рассыпая купленное у хозяина постоялого двора зерно. Обычно осторожные птицы слетались к нему, как пчелы на мед. Прямо с рук клевали просо, что-то щебетали, будто делились свежими новостями.
Глядя на них, я снова и снова убеждалась в правильности принятого решения. Не зря разрешила старику ехать с нами. Может, он и чудак, но точно не плохой человек. Не может быть злым тот, кто потратил последние деньги на пищу для животных.
О том, что это было именно так, тоже поведал мне Парамон.
– Нет бы нам хоть сколько-нибудь заплатил, так нет же! Последние медяки спустил на зерно. Я сам видел, как он доставал их из кошеля, вывернув последний наизнанку.
– И что? Его деньги, как хочет, так и тратит. Когда он вчера за ужин платил, ты не отказывался. А сегодня что?
– Что-что? Нам бы эти деньги пригодились.
– Нам? – переспросила, не веря своим ушам. – Разве мало тебе заплатил дядя Мирон?
– Заплатил щедро, да только в семье каждая копеечка на счету.
Ох, не повезет твоей жене, Парамон, или уже не повезло. Гуляка и жмот – так мысленно окрестила его. Впрочем, был ли он женат или нет, я не знала. Обручальные кольца то ли не носили здесь, то ли я не обращала на них внимания. Каждый раз, когда появлялась в этом мире, больше времени уделяла учебе. Потому ни подругами, ни близкими знакомыми не успела обзавестись здесь. Да и местными традициями, к своему стыду, интересовалась постольку-поскольку.
– Арина, – меж тем продолжил Парамон и даже для чего-то взял меня за руку, – ты девка умная, красивая, даже отчаянная, но это ничего, пройдет со временем. Зато честная и порядочная. На кой тебе сдалась эта Академия? Вернемся домой. Я сватов пришлю, все по-людски сделаю. А?
– Что?
Приплыли, называется. Вчера в постель звал, пусть и намеками, а сегодня замуж. Мы всего-то сутки знакомы. Какие сваты? Какая свадьба? Ладно бы он мне хоть немного нравился, но я даже не смотрела в его сторону.
– Едемте! – произнес старик. Он как-то незаметно подошел к нам, хмуро взглянул на наши сцепленные руки и отвернулся. – К вечеру дождь пойдет. Дороги развезет так, что не проедешь.
– Тебе откуда знать? Колдун, что ли?
Парамон поднес руку ко лбу, коснулся живота и опустил. Так и не завершил крестное знамение. Неужели постеснялся или испугался показаться слабым человеком, который больше уповает на высшие силы, чем надеется на себя? Дурень, да и только. Каждый из нас во что-то верит или в кого-то. Нечего стыдиться.
– Кости ломит к дождю, – ответил старик и спрятал улыбку в густой бороде.
Сарказм в его голосе был настолько явным, что не заметить его было невозможно. Парамон хмыкнул в ответ, придержал для меня дверь, а после забрался на козлы. Тронул поводья. Повинуясь его воле, лошади пошли вперед и потянули за собой повозку.
Ехали молча. Я исподволь рассматривала своего спутника, пользуясь тем, что он почти сразу задремал. Еще бы! Наверно, полночи провел со своей совой или что там за птица к нему прилетела? А обещал мне сказки, небылицы рассказывать. Ладно, бог с ним. Пожилой человек, пусть выспится.
Я смотрела в окно на проплывавшие за ним поля, засеянные рожью и пшеницей, на цветущие луга, нетронутые человеческой рукой. Видела многочисленные стада коров. Слышала жужжание пчел и шмелей, когда мы притормаживали на особенно плохих участках дороги. Последние – боль нашей страны что в моем мире, что в этом. Все ими пользуются, но никто не желает позаботиться о них.
– В некотором царстве, в некотором государстве, – произнес нараспев старик и подмигнул мне.
– Дедушка, ты и правда решил мне сказку рассказать? Спасибо, не нужно. Выросла я из того возраста, когда верят в чудеса.
– Выросла, говоришь? – старик окинул меня странным, нечитаемым взглядом. – Ну, будь по-твоему. О чем же мне тебе тогда поведать? Может, о птицах рассказать?
Он прищурился, по прежнему не сводя с меня ярко-синих глаз. Мне стало не по себе. По коже пробежал озноб, будто холодным ветром подуло в жаркий полдень. Я первой отвела взгляд.
– Ничего не нужно. Я в шутку сказала.
– Шутка шуткой, а свое слово держу. Так вот. Жил-был в одной деревне мужик. Человек как человек, невеликого ума, но с добрым сердцем. Зла никому не делал, на рожон не лез, да только и несправедливость не терпел. За то и пострадал однажды. Вступился за вдовицу с малыми детками перед князем. Последнее отдал, чтобы подать заплатить, да сам должен остался. Князь тот был ликом бел, да сердцем черен. Имел свои виды на молодую вдову. Деньги взял, обиду затаил. По его приказу подкараулили гридни мужика на краю деревни, избили, связали, отвезли за несколько десятков верст и бросили умирать в лесу.
Все рассчитал князь, да только одного не учел. Звери лесные, и те увидели свет в душе человека. Волки, чуя кровь, не тронули его. Мыши перегрызли веревки. Белки поделились орехами, а медведь показал, где растет малина. Поблагодарил их мужик, до земли поклонился. Хотел было идти вслед за ежом, что обещал ему показать дорогу домой, да чуть замешкался, засмотрелся на ночную птицу.
Сова ухнула, сорвалась с ветки и полетела в самую гущу леса. Летит и оглядывается, а мужик за ней поспешает. Доверился ей. Бежал, пока мог, а после шел, сколько сил хватило. Ни разу не пожаловался. Наконец, птица рухнула вниз, ударилась оземь и пропала, как не было ее. На том месте нашел мужик клад и зажил лучше прежнего.
– А вдова? – спросила его. – Не к ней ли вернулся тот человек?
– Вдова? А что вдова? Все-то вам про любовь надо. Может, и к ней. Не знаю о том.
– О чем же мне спрашивать? О кладе? Это и так понятно. Раз мужику улыбнулась удача, значит, деньги нашел или драгоценности.
Верхотурье оказалось городом-крепостью. Попасть туда, не имея особого разрешения, не представлялось возможным. Даже будь у нас такая грамота, вряд ли кто-то стал ради нас отпирать ворота. С чем была связана подобная секретность, я не знала, а спрашивать Парамона не хотелось.
Едва странный старик покинул нас, возница вновь почувствовал себя хозяином положения. Стоило нам только остановиться в харчевне, что приютилась у стен крепости, как он вновь принялся описывать мне прелести замужней жизни. Мысленно он уже и дом построил, и целый сад деревьев посадил, и детьми меня тоже успел наградить.
– Трое, нет, пусть будет четверо сыновей, – мечтательно произнес Парамон, уплетая за обе щеки гречневую кашу с мясной подливой. – А там можно и дочку родить или двух. Это уж как хочешь.
– И на том спасибо! – не сдержалась я. Несмотря на отсутствие аппетита, все же заставила себя есть. Силы в любом случае пригодятся. – Скажи, тебя ничего не смущает?
Я отложила ложку, уперлась локтями в стол. Переплела пальцы в замок, удобно устроив сверху подбородок. Рассматривала крепкого, хорошо сложенного мужчину, сидящего напротив. Симпатичный, работящий, неглупый. Вроде бы ничего такого он не сказал, а я не чаяла поскорее отделаться от него.
– А что? Если ты про дом, так для большой семьи не землянка нужна, а хоромы.
– А ты, значит, в землянке живешь?
– Вот еще! У меня есть свой угол, и земля есть. Говорю же, не пожалеешь. Так что, пойдешь за меня, Арина? Уж я тебя не обижу.
Если бы я мечтала о браке, если бы Парамон хоть чуть-чуть нравился мне, я задумалась над его предложением. Здесь же и говорить было не о чем. Жаль, что мое “нет”, прозвучавшее достаточно твердо, он не услышал.
– Ты ж еще не знаешь, от чего отказываешься, – продолжал он убеждать меня. Отломил кусок хлеба, собрал со дна чашки остатки подливы и медленно, со вкусом доел. – Дом построим, корову купим, овец разведем. Кур, гусей, уток будет полон двор. Всего вырастим вдосталь, а излишки на ярмарке продавать станем. По первости я, конечно, сам буду ездить. Куда тебе с малыми детьми? За ними глаз да глаз нужен. Опять же хозяйство без пригляда не оставишь. А уж как я любить тебя стану!
– А мы сторожа наймем, – пошутила в ответ.
– Сторожа? Это ты хорошо придумала, – Парамон почесал небритый подбородок. – Сторож… Молодого надо взять парня, крепкого. А нет, лучше старика.
– Боишься, изменять тебе стану?
– Вот еще! От хорошего мужа еще ни одна жена не загуляла, а от меня и подавно, – улыбнулся он. – На Красную горку свадьбу сыграем.
– То есть, ты уже все за меня решил. Это, по-твоему, предел мечтаний?
– Да, а что еще вам, бабам, для счастья надо? Дом крепкий, мужик ладный и детишек побольше.
– Парамон! – я даже встала, чтобы быть выше него и иметь хоть какое-то преимущество. – Ты меня слышишь? Я сказала “нет”, значит, нет. Не “подумаю” или “может быть”. Нет и точка!
– Знаю я вашу сестру. Вам нравится, когда мужик вас уговаривает, умоляет. Я притворяться не стану. Все равно поженимся, так чего унижаться-то?
Я только покачала головой. Он не неисправим, он непрошибаем. Хоть что ему говори, все равно слышит только то, что хочет.
Я заплатила за ужин, спросила у хозяйки харчевни, не найдется ли для нас комнат, и получила отрицательный ответ. Поскольку городские ворота были уже закрыты, пришлось ночевать в повозке. Благо она была закрытой и защищала от непогоды. Жаль, спрятаться там от назойливого жениха не получилось.
Парамон оставил лошадей в небольшом сарайчике, в котором обычно хранили сено, а сам забрался внутрь повозки. Выгнать его на улицу, где вовсю сверкали молнии, гремел гром, а вскоре полил дождь, у меня не поднялась рука. Да и вряд ли бы он меня послушал. Транспорт его, в конце концов, а излишним благородством этот человек не страдал.
Я забралась на скамью с ногами, привалилась к стене, закрыла глаза. Убаюканная мерным стуком капель воды по крыше, задремала. Сквозь сон почувствовала, как Парамон попытался пристроиться рядом. Чуть подвинул мои ступни, сел и тут же получил тычок в бок.
– Ай, не дерись! – крикнул он. – Я же как лучше хотел. Вон как дрожишь, а я тебя согрею.
– Ага, – ответила ему, окончательно проснувшись. – Так согреешь, что тепла на все девять месяцев хватит. Спасибо, обойдусь! Будешь и дальше приставать, пойду спать на улицу. Простужусь, заболею. Что тогда мастеру скажешь?
– Что? Что? – переспросил Парамон, нехотя встав с лавки. – Что глупая ты девка. От своего счастья отказываешься.
– А я не девка, – ответила ему и отвернулась. Жаль, в темноте не видела его лица. Понял или нет? Может, теперь отстанет? Вдруг у него пунктик насчет того, что невеста обязательно должна быть девственницей. Не подхожу, простите.
Мстительно улыбнулась и вскоре снова уснула под недовольное сопение своего возницы и песню дождя и ветра.
Во сне я видела себя. В красном сарафане, беременная, с корзиной в руках шла по двору и сыпала зерно птице. После, подперев рукой поясницу, еле переставляя отекшие ноги, отправилась в коровник. С трудом села на низкую скамеечку и, проклиная все и вся, принялась доить корову. Кое-как донесла тяжеленное ведро до дома, где меня уже ждали голодные детишки, напоминавшие тех, с которыми я ехала вчера: невоспитанные, вертлявые, непоседливые, – и муж с горящими похотью глазами.
– Нет! – вскрикнула и проснулась от звука собственного голоса. Вздохнула с облегчением, понимая, что это лишь дурной сон.
Открыла дверь, но не спешила спускаться. Мышцы затекли, конечности плохо слушались и требовали разминки. Под повозкой образовалась огромная лужа. Пришлось выйти с другой стороны, чтобы не просить о помощи Парамона.
Последний куда-то ушел, оставив меня одну. Это лишний раз демонстрировало его отношение. Вряд ли под стенами крепости кто-то решился бы на меня напасть, и все же я чувствовала себя неуютно в незнакомом месте.
Вспомнила вчерашнего старика, который предрек непогоду. К сожалению, он оказался прав. За ночь и без того не самые лучшие дороги превратились в непроходимую топь. Подобное наплевательское отношение к ним я могла оправдать только тем, что и враги по ним, в случае чего, тоже не проедут. Будем считать это стратегическим ходом, а не обычным разгильдяйством.
– Ты это мне брось, – по-хозяйски распорядился Парамон, проследив за моим взглядом. – Человек не птица, летать ему не дано. Будь иначе, Господь дал бы нам крылья.
Я так сильно сжала пальцы, что ногти впились в ладони. Боль немного отрезвила меня. Нет, Пармон, с тобой все же не по пути. Слишком по-разному мы смотрим на жизнь.
– Да и денег, небось, заломят! – мужчина присвистнул. – Нет, лучше корову купим.
– Далась тебе эта корова?
– Тебе-то академия далась, – насупился возница.
Я обогнула его по широкой дуге. Забрала из повозки сумку, повесила на плечо и пошла к воротам. Парамон было дернулся меня остановить, но потом махнул рукой. Мол, никуда не денешься, сама придешь.
Я надеялась, что возвращаться не придется. Впервые радовалась отсутствию вещей. Сейчас бы тащила за собой целый чемодан. Парамон вряд ли стал мне помогать, скорее, постарался проучить. Он уже взялся меня воспитывать. Дальше было бы только хуже.
Я подошла к ажурным, сплетенным из светлого ивняка, воздушным саням. Они оказались совсем небольшими и вряд ли могли вместить больше трех человек, и то не отягощенных лишним весом. Птицы, то ли гуси, то ли лебеди, вытянули длинные шеи. Вожак расправил крылья, стремясь казаться больше, зашипел. Его голова оказалась на одном уровне с моими глазами.
Я попятилась. Не то чтобы испугалась, но оробела.
– Не бойся, они не кусаются, если я не попрошу их об этом.
Голос принадлежал девушке лет пятнадцати. Она вынырнула из-за саней, кивнула мне в знак приветствия. Успокоила, называется.
Я беззастенчиво разглядывала хозяйку волшебных птиц, поскольку она тоже не скрывала любопытства. Худенькая, курносая, зато светлая коса в руку толщиной. Простая длинная рубашка до середины бедра мешковато висела на ней, как и широкие штаны. Девушки в этом мире очень редко так одевались, предпочитая платья и сарафаны.
– Меня Ладой кличут, – представилась девушка.
– Меня Ариной, – ответила, используя ту же форму. Здесь слишком бережно относились к имени, чтобы просто так называть его всем и каждому. – Это твои птицы?
– Наши с братом. А что?
Недоверчивая, как я. Наверно, это сходство сблизило нас. Я попросила отвезти меня в Академию нежити. О том, в каком положении оказалась, не стала упоминать. Вдруг Лада воспользуется этим и запросит непомерную цену за свои услуги.
Девушка окинула меня внимательным взглядом, словно и правда оценивала, стоит ли связываться. От ее внимания не укрылась крепкая повозка, как и Парамон, что мялся неподалеку.
– От него бежишь? – по-своему поняла она мою ситуацию.
– Можно и так сказать.
– Что ж, пять золотых, два сейчас, три как прилетим на место. Ждать тебя буду здесь в полдень. Не задерживайся. Дороги развезло, желающих много будет.
– Договорились!
Потеряв ко мне интерес, Лада вернулась к своим гусям-лебедям. Принесла плетеные корзины, насыпала в них зерно из большого серого мешка. Момент, когда все это появилось рядом, я пропустила. Не могло же материализоваться из воздуха?
– Поберегись! – крикнул худой паренек. Он был слишком похож на Ладу, чтобы сомневаться в их родстве. – Посторонись!
Я едва успела отойти, чтобы не мешать. В обеих руках парнишка нес большие ведра с водой. Птицы, забыв про еду, тут же устремились к нему. Вытянули длинные шеи. Гогоча и мешая друг другу, принялись пить.
Брат с сестрой неплохо заботились об этих сказочных птицах, на которых мне предстояло совершить первый в жизни полет. Стало немного страшно: как бы не упасть? Не хотелось бы долететь до Академии и приземлиться лепешкой с глазами.
Ой, что-то меня понесло! Нервы расшалились еще и потому, что мне осталось только одно, последнее дело.
Я не стала затягивать. Подошла к Парамону, что расплылся в счастливой улыбке, поблагодарила его за помощь, пожелала счастливого пути, простилась.
Мужчина недоверчиво покачал головой. Видимо, принял мои слова за шутку. Еще бы! Кто по своей воле откажется от такого жениха? Он долго смотрел мне вслед. Я спиной чувствовала его взгляд. Видимо, все ждал, что я одумаюсь и вернусь.
Я же со спокойной совестью отправилась завтракать. Надо было скоротать время до полудня.
***
К назначенному времени я уже успела взять себя в руки и успокоиться. Если бы полеты на птицах были так опасны, никто не стал бы использовать их. С другой стороны, вопреки словам Лады, толпы желающих я не заметила. Может, я одна такая попалась на крючок?
– Готова? – спросила девушка, едва завидев меня. – Садись по правую руку. Мне так удобнее править. Пока будем лететь, не вскакивай с места. Если страшно станет, просто зажмурься. Если совсем невмоготу, приземлимся, где скажешь. Лишнего не возьму, только за то время, что пролетели.
Я лишь кивнула в ответ. Села на скамью, застеленную мягким одеялом, удобно вытянула ноги. Поискала глазами ремни безопасности или что-то вроде них, но ничего не нашла. Придется держаться руками за бортик. Последний показался слишком хлипким и ненадежным, чтобы выдержать двух человек, пусть и не отличавшихся большими габаритами.
– Да не переживай ты так! – рассмеялась Лада. – Сани зачарованные.
Она села рядом, тронула поводья, прошептала какие-то слова, которые я не расслышала. Птицы, повинуясь ее приказу, сначала пошли, потом побежали. Вот уже первая, взмахнув крыльями, оторвалась от земли. За ней потянулись остальные.
Ветер бил в лицо, разметав волосы, которые я забыла заплести. Пришлось придержать их одной рукой. Другой я вцепилась в хрупкий бортик саней.
Страх сменился восторгом. Я что-то кричала, смеялась. Смотрела на оставшуюся позади крепость, проплывавшие под нами домики и огороды крестьян, крошечные фигурки людей, что махали нам руками. Широкая река вилась голубой лентой, брошенной капризной красавицей. Зеленые луга обрамляли ее словно драгоценная изумрудная оправа. Облака над головой манили прикоснуться себе, но оставались вне досягаемости.
День клонился к вечеру, а я только добралась до места. Вдохнула, выдохнула и решительно направилась к цели.
Чем ближе подходила к Академии, тем явственнее ощущала, как уверенность по капле покидает меня. Тревога будто была разлита в воздухе. Хотелось бежать отсюда без оглядки.
Такую слабость я не могла себе позволить, поскольку дала слово. Занесла руку, постучала в дверь. Получилось так тихо, что сама едва слышала этот звук. Благо здесь имелось кольцо, дернув за которое я запустила некую систему оповещения. Где-то на той стороне прозвенел колокольчик, за ним еще и еще один. Негромкий мелодичный звон никак не вязался с образом мрачного здания, от которого так и веяло холодом. На дворе май, а у меня мурашки по коже.
Я выждала несколько минут. Собралась позвонить снова, как из боковой неприметной двери появился мужичок невысокого роста в домотканых штанах и рубашке, подпоясанной бечевкой. Из-под густых бровей на меня смотрели неопределенного цвета глаза. Они то казались карими, то совершенно черными. Но самым примечательным в его образе была борода. Про такую говорят “лопата”. Ей и правда можно было снег грести, такой густой и плотной она казалась.
– Здравствуй, девица, – мужичок поклонился. – С чем пожаловала?
– С добром, – поклонились в ответ. Вынула из сумки грамоты, пробежала глазами и подала ту, что должна была обеспечить мне допуск на закрытую территорию.
Мужичок развернул ее, несколько раз прочел, повертел в руках, посмотрел на свет. Хорошо хоть на зуб не попробовал.
– Подлинная, – вынес он вердикт. – Идем. Мастер Академии вроде еще не ушел. Может, успеет тебя принять.
Пропустил меня вперед, оглянулся и запер дверь на засов.
Мой провожатый вел меня бесконечным узким коридором. Редкие свечи освещали его тусклым светом, но совершенно не чадили. Не чувствовалось запаха дыма. Воздух был таким же свежим, как снаружи.
Присмотревшись, я заметила небольшие ниши в стене, расположенные через равные промежутки. Видимо, где-то там находилась система вентиляции. Меня распирало любопытство, но я не позволила взять ему верх. Если получу должность преподавателя, у меня будет достаточно времени разгадать эту и другие тайны.
Наше путешествие закончилось еще одной дверью. Даже мне, несмотря на невысокий рост, пришлось пригнуться, чтобы пройти через нее.
– Для гномов их, что ли, строили? – пробурчала чуть слышно, но мужичок услышал меня.
– Для каких таких гномов? – спросил он, нахмурившись. – Для домовых, известно. Да и вы, люди, вполне помещаетесь внутри. Ты, вон, ни разу голову не согнула, пока шли.
Ведь правда, домовой! Как я сразу не догадалась. Вроде бы не в первый раз в этом мире, а все еще удивляюсь привычным для местных вещам.
– Простите! Я издалека приехала…
– Из такого “далека”, что даже домовых у вас нет? Кто за порядком следит, за хозяйством смотрит?
Я чуть было снова не принялась извиняться. Благо там, куда мы пришли, нас уже ждали. Не знаю, каким образом домовой оповестил о моем приходе, но он точно это сделал.
Нам навстречу вышел высокий, еще довольно крепкий мужчина в длиннополом одеянии. Он немного припадал на левую ногу, потому вынужденно опирался на посох. Навершие последнего представляло собой искусно вырезанную медвежью голову. Два черных камня заменяли ему глаза. На мгновение мне показалось, что они блеснули, но я списала это на игру света.
– Здрав будь!
Я приложила руку к груди, поклонилась в пояс. Современному человеку подобный ритуал казался странным, хотя в Японии, например, люди постоянно кланяются при встрече друг с другом. Мужчина, как старший по возрасту, ограничился простым кивком.
– Да пребудет с тобой милость богов!
Язычник, мелькнула мысль. То-то ни икон, ни креста, никаких иных символов христианской веры я не заметила здесь. С ними мне еще не приходилось сталкиваться. В Китиже жили преимущественно православные. Правда, смирением они не всегда отличались и считали свою религию единственно верной. Мне же было все равно, как человек называет Бога, как ему молится, лишь бы жил по совести и не делал другим зла.
– Спасибо, Молчан, – добавил он. – Приготовь гостье комнату, а дальше посмотрим.
Это его “посмотрим” мне совсем не понравилось. Значит, не решил еще, примет ли он меня или проводит за порог. Да, все оказалось несколько сложнее, чем предполагал Мирон Петрович.
Я внутренне собралась. Экзамены сдавала? Сдавала. Собеседование тоже проходила, пусть и на должность официантки. Какой-никакой опыт был.
Мастер распахнул передо мной еще одну дверь, испещренную магическими символами, вошел вслед за мной. Указал на кресло. Я воспользовалась возможностью хоть немного отдохнуть. Села, достала и протянула мужчине свои документы, молча приготовилась ждать.
– Ростислав Жданович, – запоздало представился он и углубился в изучение грамот.
От нечего делать и, стремясь хоть чем-то занять себя, я рассматривала его кабинет. Он мало отличался от кабинета Мирона Петровича, но помимо книг, свитков и прочих атрибутов учености на столе красовался гладкий черный череп. Пустые глазницы подсвечивались изнутри красным потусторонним светом. На этот раз мне не показалось.
Я зябко передернула плечами, но более ничем не выдала себя. По крайней мере, так мне показалось. Поймала взгляд мастера – внимательный, изучающий, настороженный. Вопросы, которые он задавал, были обычными. На каждый у меня был ответ, который мы заранее приготовили с Мироном Петровичем. Несмотря на это, разговор напоминал если не дуэль, то теннисный матч точно: так быстро мы обменивались репликами, будто ударами.
– Как давно закончила Китежскую Академию?
– Год назад.
– Какую специализацию получила?
– Алхимик-зельевар.
Надо же было как-то объяснить наличие второго диплома, который, по словам мастера, гарантировал мне место в Академии нежити.
– Почему решила передавать опыт и знания другим, а не продолжила совершенствовать свои навыки? Чем занималась в течение этого года?
Мысли метались подобно потревоженному пчелиному улью. Ни одну из них я не могла поймать и обдумать как следует. Притвориться, что ничего не поняла? Промолчать и подождать, что будет дальше? Признаться? А что, если он один из тех, кого подозревает Мирон Петрович? Жаль, с его списком я так и не успела ознакомиться.
Можно, конечно, похлопать ресничками, разыграть дурочку, но что-то не подсказывало, что сидевший напротив мужчина не поверит. Глупцы не получали должность мастера академии, по-нашему, ректора. Если он так, с первого взгляда, раскусил меня, значит, не глуп.
Действовать следовало осторожно. Сказать правду нельзя, солгать тоже. Остается веками проверенный метод полуправды. Испокон веков в нее люди верили охотнее, чем в истину.
– Я пришла из мира, в котором девушка, оставшаяся без поддержки родни, вынуждена сама заботиться о себе. Вряд ли такая придется кому-то ко двору.
Я опустила глаза. Могла бы пустить слезу, но не стала переигрывать. Главное не начать самой жалеть себя. Не маленькая, справлюсь.
– Братья, дядья, твой род, наконец, – неужели никого не осталось?
– Отца я не знала, мать умерла очень рано, оставив меня на попечение бабушки. Больше никого.
– Ну, ну, будет тебе, – произнес Ростислав Жданович. – Я не старался тебя задеть, но и ты пойми: негоже, если ты пришла сюда с тьмой в сердце, если чужая радость будет вызывать в тебе зависть, а каждый встречный мужчина – желание отомстить. Мне в Академии нужен мир. Интриг и без того хватает зде… в мире.
Интересная оговорка, отметила про себя. Надо бы поразмыслить над ней на досуге.
– Нет, покачала головой, – к прошлому нет возврата, а отравлять жизнь другим или обвинять в своих неудачах я не собираюсь.
Я говорила искренне. Видимо, мастер тоже почувствовал это. То ли поверил мне, то ли просто пожалел, поднялся с места и сказал:
– Вот что, беру тебя с испытательным сроком на месяц. Справишься – место твое, нет – не обессудь.
Я едва не вскочила с кресла. Усилием воли сдержалась, медленно встала, поклонилась. Я победила! Большего мне и не надо. Надеюсь, за это время найду того, кто убил Макара и завладел артефактом. Дальше пусть Мирон Петрович разбирается: хочет – мстит за товарища, хочет – передаст преступника в руки правосудия.
Надо бы ему весточку отправить, а то волнуется человек.
Разговор плавно перетек в бытовое русло. Мы обсудили условия стажировки, учебный процесс, мои обязанности. Как оказалось, я буду не преподавать, а помогать другому преподавателю и вести практические занятия. Это даже к лучшему – больше времени, меньше ответственности. С моим коллегой и, по совместительству, наставником, мне еще предстояло познакомиться.
Оклад в двенадцать золотых еще больше укрепил меня в желании работать здесь. Очень хорошие деньги для новичка вроде меня. Двух коров можно купить, как сказал бы Парамон, не к ночи будь помянут. Приснится еще, чего доброго.
Ростислав Жданович обещал мне выделить отдельную комнату в тереме – настоящая роскошь для человека, который с пятнадцати лет жил в детском доме, а после в общежитии. Сегодня я могла рассчитывать только на место в гостевом домике. Любопытно, кого они там обычно принимали?
– Жду тебя завтра здесь же в половине восьмого утра, – подытожил мастер. – Молчан проводит тебя, поможет устроиться.
Домовой появился тут, как гриб, что вырастает после теплого летнего дождя. Не было и вдруг вот он.
Я прямо-таки чувствовала, как расширились мои глаза. Сбивчиво поблагодарила Ростислава Ждановича и последовала за Молчаном.
– Тайными застенками больше не поведешь меня?
– Нет, – ничуть не обиделся домовой. – Мне мастер поручил проверить, навели ли порядок там, а тут и ты подоспела. Так что я двух зайцев убил: и тебя проводил, и наказ выполнил.
– Не боишься так абы кому тайные ходы показывать?
– Чего бояться-то? – усмехнулся домовой в бороду. – Ты сначала его найди.
Я обернулась, поискала глазами дверь, через которую мы вошли, но увидела лишь каменную стену. Провела по ней рукой, понажимала в нескольких местах, но ничего не добилась. Не было ни намека на проход.
Ох, уж эта магия!
Домовой, наблюдая за моими бесплотными попытками, хохотал.
Со стороны я, должно быть, выглядела забавно. Шарю по стене, ищу то, не знаю, что, но любопытство всегда было моей слабостью. Да и верой в сверхъестественное я не отличалась.
– В другой раз дам тебе тряпку, – хмыкнул домовой, – а то столько усилий даром пропало.
Тоже мне шутник. Впрочем, обиды не чувствовала, посмеялась вместе с ним и попросила проводить меня. Дорогой рассматривала непривычные, сложенные из светло-серого камня стены, высокие стрельчатые окна, забранные коваными решетками с тонкими пластинами цветного стекла. В нишах заметила растения, испускавшие свет. Желтые, синие, зеленые блики разгоняли полумрак, заменяя свечи.
Определенно мне здесь нравилось. Светлая деревянная Китежская академия, конечно, стала моей альма-матер в этом мире, но Академия нежити уже поймала меня в свои сети. Манила загадками, магией, будто разлитой в воздухе, обещала незабываемые приключения.
На улице уже стемнело, но фонари, расставленные вдоль мощеной камнем дорожки, давали достаточно света, чтобы не споткнуться. С другой стороны, они не мешали отдыхать, не тревожили сон.
Ничто не нарушало тишину, будто все обитатели Академии и правда спали. Может быть, правила запрещали выходить на улицу после определенного времени? Мастер ничего об этом не сказал.
Снаружи казалось, что территория Академии совсем не велика, внутри же она оказалась просто огромной. Наконец, мы подошли к небольшому деревянному дому.
– Сегодня переночуешь здесь, – произнес домовой, которого мне по привычке хотелось назвать гномом. – Завтра переедешь в терем мастеров. Вещи-то где оставила?
– Дома, – развела руками. Не признаваться же, что платья, сарафаны и прочая одежда у меня отсутствовала. – Зачем везти с собой, если не знаешь, примут тебя или нет?