Какого чёрта я тут делаю?
Мысль пронзает мозг, острая и холодная, как лезвие. Я пытаюсь пошевелить руками — не могу. Они онемели, скрученные за спиной чем-то грубым и врезающимся в запястья. Веревка?
Ужас, липкий и бездонный, поднимается по горлу. Меня СВЯЗАЛИ.
Я судорожно оглядываюсь, сердце колотится где-то в ушах. Подвал. Тёмный, сырой. Воздух спёртый, пахнет плесенью, землёй и чем-то ещё... сладковатым и гнилым. Обшарпанные стены, с которых осыпается штукатурка, обнажая кирпич. Под ногами — холодный каменный пол, покрытый слоем пыли и чего-то тёмного.
Паника сжимает горло, хочется кричать, рвать эти проклятые путы. Но крик застревает внутри. Если я начну орать, они услышат. Кто бы они ни были.
«Дыши, — приказываю я себе, заставляя лёгкие работать медленнее. — Просто дыши. Паника — это смерть».
Надо думать. Собрать всё в кучу. Что я помню последнее?
Неделю ранее:
Детский дом. Кабинет директрисы.
Я была редкой гостьей в ее святая святых. Если быть точной, я была здесь всего один раз — восемнадцать лет назад, когда меня, крошечную свёрнушуюся комочек, подкинули на порог этого приюта. Я тогда была слишком мала и ничего не помнила. С тех пор прошло ровно восемнадцать лет. И вот у меня сегодня день рождения. Настало моё совершеннолетие.
–Эла, тебе сегодня исполнилось восемнадцать лет. Ты же знаешь, что...» — голос директрисы, обычно такой твёрдый и уверенный, на мгновение дрогнул. Она откашлялась, пряча глаза в бумаги на столе, а затем протянула мне конверт. –Что по нашему уставу ты теперь совершеннолетняя и покидаешь стены этого учреждения. Но это не всё. Мне поручено передать тебе это.
– Да мисс Моргана. – Я забрала конверт который она мне давала. – До свидания.
– До свидания ... Эла
После разговора я вышла из кабинета и направилась в комнату для девочек, где, помимо меня, жили ещё семь воспитанниц. Войдя внутрь, я обнаружила, что там никого нет — все были в столовой на обеде. Такая тишина и одиночество были редким подарком. Я присела на свою кровать, ощущая, как дрожат пальцы. Не было никаких сил ждать. Решение созрело мгновенно: я вскрою конверт прямо сейчас.
Дрожащими руками я разорвала конверт. Листок был единственным, что было внутри, а слова, набранные ровным почерком, впивались в сознание будто раскалённые иглы:
«Ну вот, моя дорогая, настал этот день — ты стала совершеннолетней. Теперь ты от меня не сбежишь. Я же говорил, что всегда получаю то, что хочу».
Словно удар под дых. Воздух вылетел из лёгких. Перед глазами поплыли не стены знакомой комнаты, а бархатная обивка роскошной кареты и его ухоженное, сытое лицо, искаженное наглой ухваткой.
Три года назад.
Он предложил подвезти меня до детдома, притворяясь благодетелем. А когда я попыталась выйти, его рука в кружевном манжете с дорогой печаткой с силой вцепилась ей в локоть.
«Не торопись... — его дыхание пахло дорогим вином и пряностями. — Такая красивая девочка... И никому не нужная. Это неправильно. Я могу сделать тебя счастливой».
Его взгляд скользил по ней, будто оценивая вещь, и от этого становилось тошно. Я попыталась апеллировать к его респектабельности:
«У вас же есть жена! Взрослые дети!»
Он лишь цинично усмехнулся:
«И что с того? У меня многое есть. Но я всегда хочу того, чего у меня нет. А у меня нет тебя».
Тогда, обезумев от страха и омерзения, она ударила его коленом в пах и выскочила из кареты. А он, оправившись, кричал ей вслед:
«Я тебя найду! Всему своё время!»
И вот это время пришло. Слёзы, горькие и жгучие, покатились по щекам. Этот мерзкий, респектабельный тип с его двойной жизнью не забыл своего обещания. Он просто дождался, пока я стану юридически бессильной — совершеннолетней сиротой, за которую некому заступиться.
И в этот миг отчаяния я почувствовала, как знакомое тепло затопило мою грудь, а воздух вокруг заплясал мелкими искорками.
Я владею магией. Никто об этом не знал. Я хранила этот секрет с детства. До сих пор помню тот день, когда у меня впервые проявилась магия...
---
Это случилось в спальне приюта «Последний причал», на самой окраине Империи, где ветер гудел в щелях барака, принося запах пыли и тоски. Мне было шесть. Старшие мальчишки только что отобрали мою единственную драгоценность — гладкий камушек, похожий на луну. Я забилась в угол, за верстак в мастерской, и, закусив губу до крови, пыталась сдержать рыдания. Сквозь пелену слез я смотрела на свои грязные ладони и чувствовала, как внутри закипает что-то чужое, горячее и неуправляемое. Это была не просто обида, это была ненависть. Горячая, слепая, всепоглощающая.
И тогда это случилось. Воздух передо мной дрогнул и со щелчком вспыхнул снопом мелких, яростных искр. Они прожили лишь мгновение, осветив зазубренный край верстака, и погасли, оставив в носоглотке запах озона и паленой пыли. А на толстой деревянной столешнице навсегда остался черный, обугленный след.
Ужас ледяной иглой пронзил горячую ярость. Я вспомнила истории, которые перешептывались по ночам в спальне. Истории о других.
О Маленьком Лехе из третьего барака, который мог шепотом заставить качаться пламя свечи. Его однажды ночью просто забрали. Говорили, «на проверку». Мы больше никогда его не видели.
О девочке с зелеными глазами, которую унесла «особая комиссия» после того, как у нее на глазах от ветра захлопали все ставни в столовой. Магия здесь была не даром. Она была клеймом. Приговором, который приводили в исполнение без шума и слез.
С того дня я поняла главное: чтобы выжить, нужно быть тенью. Ничем не примечательной серой мышкой, которой не существует. Моя сила была самым страшным моим секретом, опаснее вшивой одежды или украденной краюхи хлеба.
Я училась контролировать ее в полной тишине, в уединении выгребной ямы или на чердаке, где витал запах старого сена и смерти. Я сжимала свою магию в кулак, как сжимала крик внутри. Она помогала мне подогреть миску жидкой баланды, когда повариха снова ее «забывала». Она тихонько отодвигала засов на двери кладовой с припасами.
Она однажды, помимо моей воли, резким толчком отбросила воспитателя, когда он занес над мальчишкой-заикой свою плеть. Мы оба в ужасе смотрели на него, а он не мог понять, что его отшвырнуло. Я ждала расплаты каждый следующий день, но ее не последовало. Видимо, он решил, что поскользнулся.
Я прятала свою суть, потому что хотела жить. Каждый день был игрой в прятки со смертью.