Алгоритм тишины

Глава 1. Мир шума

Утро в алгоритме

Колонка щёлкнула раньше будильника. В комнате стояла полумгла, сероватая от занавески.
— Доброе утро, Артём, — бодро произнёс знакомый голос. — Ваш социальный индекс снизился на 0,3 пункта. Рекомендовано: активный репост.

Слово «снизился» будто капнуло в ухо холодной каплей. Он не ответил, и колонка тут же перешла на запасной сценарий:
— Топ-истории: «Пять способов поднять рейтинг до конца недели», «Генеральный директор Silence Net обещает мир без шума к 2030», «Кот, который стал министром мемов».

Артём нащупал очки на прикроватной тумбочке, пластик был чуть тёплый от лампы. Линзы скрипнули о кожу, когда он их надел. В зеркале — щетина, серые круги под глазами, взгляд, уставший даже от собственного отражения. Он усмехнулся криво: всё честнее, чем лента.
— Включи тишину, — сказал он.

Колонка повисла на долю секунды.
— Не удалось найти плейлист «тишина». Может быть, «Тишина леса 4K с рекламой каждые восемь минут»?

Он щёлкнул по кнопке, и в комнате воцарилось неровное, но настоящее молчание: скрипнула батарея, где-то за стеной кашлянул сосед. Эти звуки успокаивали сильнее, чем все голосовые «заботы» устройства.

На кухне чайник пискнул уведомлением: «Ваш бесплатный лимит кипячения на сегодня — одна кружка». Он достал кружку, шершавый фарфор приятно охладил пальцы. Пар из носика ударил в лицо горьковатым запахом пакетированного чая.

Телефон ожил, экран ослепил яркостью:
РЕКОМЕНДУЕМ
Утренний чекап: отметься, чтобы не пропасть!
«Если тебя нет в ленте — тебя нет нигде» — девиз дня.

Большой палец автоматически листал вниз. Сверху — завтраки, выложенные под копирку: одинаковые тарелки с авокадо, одинаковые комментарии «идеальное утро». Селфи со словами о благодарности, скопированные друг у друга. Лица казались как смайлики, напечатанные на пластике.

Он задержался на видео: парень с дрона жевал бургер и кричал: «Это честный момент!». На заднем плане виднелись подсказочные карточки: «Скажи “вау”», «Улыбнись шире». Толпа снимала, веря в спонтанность. Артём почувствовал, как уголки губ сами скривились.

Город за окном включался постепенно, но шум уже лез внутрь. На фасадах домов бежали рекламные ролики — слишком яркие, слишком быстрые. На тротуаре мимо прошла женщина с ребёнком. Она улыбнулась витрине булочной, и тут же над её головой вспыхнула зелёная цифра: «+0,1 к рейтингу радости». Ребёнок радостно засмеялся, будто награда была настоящей.

Артём подумал: «А если однажды не улыбнёшься — завтра в автобус не пустят?» Он сжал кружку крепче, ладонь согрелась от керамики.

На экране телефона выскочила ещё одна подсказка: «Сколько стоит быть собой? Сними честную сторис». Он выключил экран и оставил его лицом вниз.

Внутри головы росло ощущение, что мир разговаривает с ним языком команд: улыбнись, подтверди, сними. В каждой фразе — императив. Даже новости колонка произносила так, будто они часть утренней зарядки.

Он вернулся в комнату. На столе лежал старый блокнот, подаренный Леной. Обложка слегка оттёрлась на углах, бумага пахла пылью. Артём скользнул по ней пальцем, но не открыл. Слишком рано. Пока — работа, уведомления, город.

Он снова посмотрел в зеркало. Глаза выглядели так, будто видели шум насквозь. Ему хотелось услышать простой звук: скрип двери, шаги по лестнице, лай дворовой собаки. Всё, что не измеряется. Но утро снова наполнялось цифрами и всплывающими окнами.

Артём усмехнулся второй раз. Улыбка получилась кривой, но настоящей.

Дорога и город

Улица встретила его запахом сырого бетона и подгоревшего хлеба из ближайшей булочной. Воздух гудел, будто сам был соткан из уведомлений. Каждый фасад мигал и пытался схватить взгляд.

На витрине булочной вращалась анимация: «Улыбнись в камеру — получи +0,1 к рейтингу радости!» Голос из динамика звенел так же навязчиво, как школьный звонок.
— Вкусное настроение — залог продуктивного дня!

Женщина впереди послушно подняла уголки губ, словно отрабатывала упражнение. Экран мигнул зелёным, и она получила круассан бесплатно. Ребёнок вцепился в пакетик, радостно крикнул. Над головой матери загорелась зелёная метка: +0,1. Артём подумал: «А если однажды не улыбнёшься — завтра турникет не откроется?» И спрятал руки глубже в карманы.

У остановки подросток держал дрон на вытянутой руке. Камера зависла прямо перед его лицом, снимая каждое движение.
— Подписывайтесь, друзья, я жду автобус. Настоящий момент, без фильтров! — сказал он наигранно бодро.

Автобус подъехал, но двери открылись только перед теми, у кого рейтинг был выше 7,5. Остальные остались на тротуаре, и среди них — женщина в сером пальто с цифрой 6,9 над плечом. Она натянула улыбку и попыталась сделать селфи. Телефон выдал: «Недостаточно искренности».

Автобус уехал, оставив её и десяток таких же «неподходящих». «Искренность теперь тоже лицензия», — мелькнуло у Артёма.

Он двинулся дальше, считая шаги, чтобы не утонуть в шуме. На углу собралась толпа. Огромный экран транслировал прямой эфир: блогер жадно ел бургер, жестикулировал, разбрасывая соус. Внизу бежала строка: «Ты не поверишь, сколько калорий в этом кусочке!» Люди смеялись, снимали на телефоны.

Артём заметил, что за экраном стоял человек с карточками: «Улыбнись шире», «Скажи “охренеть!”», «Кусай сильнее». Толпа видела только бургер и «спонтанность». Подсказки не замечал никто. Артём отвернулся.

У входа в метро гудел «Сканер настроения». На табло мелькали цифры:
— Радость: 62%.
— Лёгкая тревога: 18%.
— Усталость: 20%.

Сразу всплыло предложение: «Хотите поднять радость? Купите жевательную резинку с цитрусовым эффектом!» Парень рядом кивнул, купил. Система запищала: «Радость +0,2». Проценты обновились, люди одобрительно посмотрели на экран. Артём почувствовал себя лишней цифрой в уравнении.

На платформе всё окончательно переплелось. Люди сидели в AR-очках, листали ленты, будто разговаривали с невидимыми собеседниками. Прибыл поезд. Экран сообщил: «Средний индекс пассажиров — 7,2. Атмосфера: дружелюбная».

В вагон зашла девушка в ярком плаще. Её рейтинг светился золотой аурой. Несколько человек тут же попросили селфи:
— Ваш уровень дружелюбия вдохновляет!

Она терпеливо улыбалась. Поезд тронулся. Артём сел у окна и снял очки. Настоящая картина была иной: облезлые стены, мигающие лампы, серые сиденья. Люди вокруг продолжали видеть яркие плакаты и стерильность. Он смотрел на металлические заклёпки и думал: «Если никто не видит настоящего — оно всё равно существует? Или исчезает?»

На пересадке толпа высыпала на платформу. В проходе играла живая группа: двое парней и девушка. Она пела без микрофона, чисто, голос летел по эху. Люди останавливались — но только чтобы снять.
— Подписывайтесь, ставьте лайки! Нам нужен рейтинг, иначе нас прогонят, — крикнул один из музыкантов.

Через минуту подошёл охранник.
— У вас 6,1. Здесь минимум семь.

Музыканты молча собрали инструменты. Экран у эскалатора вспыхнул благодарностью: «Спасибо, что помогли поддержать качество городской среды!»

Артём задержал взгляд на девушке с гитарой. Её голос звенел в памяти дольше, чем на платформе. Потом стих. Внутри у него стало пусто, как после выключенного радио.

Наверху, перед выходом, сиял экран с человеком в деловом костюме. Голос звучал мягко, обволакивающе:
— Алгоритм заботится о вас. Мы убираем лишнее, чтобы вы могли дышать.

Фраза врезалась, будто удар молотком: «убираем лишнее». Артём поднял голову — на фасаде здания сменялись лица: сияющие, отретушированные. Он подумал: «А если завтра уберут моё?»

Он отвернулся и пошёл к редакции. Внутри головы звенело одно и то же: «Мы убираем лишнее».

Ему впервые за долгое время захотелось услышать что-то простое — кашель прохожего, скрип двери, звонок велосипеда. Всё, что нельзя отредактировать. Но город шумел так плотно, что настоящего звука не пробивалось.

Редакция

Редакция занимала шестой этаж, который называли «этажом прозрачности». Прозрачным здесь было всё: стены, перегородки, даже урны из матового стекла, где мусор выглядел как инсталляция. В холле стоял высокий киоск с экраном: «Эмоциональный климат сегодня — 78%. Улыбнись, чтобы довести до 80%». Рядом — ящик с наклейками «Я поддержал настроение коллектива». Их лепили на ноутбуки, кружки, лбы.

Артём прошёл мимо. Датчик просканировал его лицо, показатели упали на десятые доли. Киоск предложил «дыхательную практику», он тоже прошёл мимо.

Внутри пахло кофе, пластиком и напряжением. На каждом столе стояло кольцо светодиодов для «естественной фотогеничности» во время рабочих трансляций. Над рядами висели таблички каналов: «Негодование», «Вдохновение», «Разоблачения», «Трогательные истории». Отдел «Факты» прятался в углу за шкафом с растениями.

С потолка спускались микрофоны на тонких тросах. Они улавливали дыхание и корректировали в приложении уровень вовлечённости. Камеры мигали зелёным. На стене главный экран показывал «пульс редакции»: графики, охват, среднюю длину удержания, конверсию негодования. Сбоку шёл список актуальных эмоций: облегчение, тревога, радость, светлая злость. Сегодня лучше всего работала злость.

— Тёма! — Даня появился рядом. На его футболке сияло «Я — тренд», на груди блестел значок «Лучший заголовок недели». Он коллекционировал их с особым усердием.
— Просадка по негодованию, нужен материал, — сказал он. — В духе: «Это возмутительно, но вы не удивитесь». Я накидал варианты. «Ты не поверишь: нас снова обманули (поверишь)». Или «Они делают это каждый день, а мы такие — ну ок». Красота?
— Красота — это когда правда, — сказал Артём. Его голос прозвучал глухо, потерянно среди шума.

Он включил компьютер. Экран приветствовал его: «Добро пожаловать, Артём! Ваша искренность — 61%. Попробуем дотянуть до 70?» Под приветствием загорелась рамка:

НИЗКАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ ТЕКСТА.

Под ней появились указания:
— Слишком длинные абзацы.
— Нет триггеров негодования.
— Нет CTA («вынеси это в сторис»).
— Добавьте личную боль.
— Добавьте шутку.

Артём смотрел, и слова превращались в команды.
— Видишь? — Даня кивнул на экран. — Даже система говорит: мало боли. А людям нужна боль. Чёткая, с экспозицией.
— Людям нужна тишина, — сказал Артём.

На секунду всё стихло. Даже подвесные микрофоны замерли. Потом на экране вспыхнуло: «НЕЯСНАЯ РЕПЛИКА. ВОВЛЕЧЁННОСТЬ –0,1».

Даня фыркнул, сделал глоток кофе. Экран выдал отчёт: «Бодрость +0,4; улыбка +0,1; вовлечённость коллектива +0,2». Камера мигнула зелёным: ракурс идеальный.

В этот момент дверь переговорки открылась. Вышел главред. Он шёл быстро, щёлкая по планшету.
— У нас просадка по тревоге. Кто берёт? — сказал он.
— Я! — откликнулась стажёрка Майя. На её худи было написано: «Делай контент, а не выводы». На запястье вибрировал браслет-помодоро. Каждые двадцать пять минут он напоминал: сменить эмоцию.
— Отлично. Тема: «Что делать, если ваш рейтинг падает?» Заголовок: «Вы упали? Вас толкнули?» Лид: «Вас обманывают». Добавь личный опыт, но без философии.
— Философия плохо заходит, — вставил Даня.

Артём промолчал. В комнате над головами висели экраны с цифрами «эффективность реплики». Любой спор здесь решали проценты.

Он подошёл к кофемашине. Она приветливо пискнула: «Собери 20 лайков за улыбку — получи двойной капучино». На экране появилось его лицо. Машина оценила: «Нейтрально. Рекомендована лёгкая радость». Он скривился — стало «слегка негативно». Машина задержала кофе. Пришлось улыбнуться. «Прекрасно!» — пискнула система, сфотографировала и выдала кружку.

Возле микроволновки двое редакторов репетировали: «ЭТО—НЕ—НОРМАЛЬНО!» — «это не нормально…» — «это не нормально?» На экране рядом загорелись кривые. Вариант с усталостью удерживал дольше. Они отметили: «берём усталость».

На доске висел плакат: «Факт — это скелет. Эмоция — мясо». Под ним когда-то написали: «Трупы — тоже мясо». Надпись стёрли, но тень букв оставалась.

Артём вернулся к столу. В тексте у него был абзац про то, что люди перестали дочитывать мысли до точки. Система предложила: «Разбейте мысль на клипы: “Раз. Два. Три. Ты с нами?”». Он вздохнул. Ему казалось, что он пишет письмо человеку за стеклом, и тот слышит только цифры.

В мессенджере всплыло:
#негодование-утро
Даня: нужна личная боль.
Майя: колено.
SMM: у всех болит отсутствие охвата.
Главред: делаем боль как отсутствие. «Мне не пишут — значит, я не существую». Кто возьмёт?

Артём закрыл окно. Перед ним остановилась Кира, дизайнерка. От её рюкзака пахло гуашью. Артём вспомнил двор и рисунок солнца мелом. Секунда — и память исчезла.
— Я сделала два варианта для рубрики «Я не идеален, и это нормально», — сказала она. — Глеб выбрал тот, где шрифты дрожат.
— Дрожащие шрифты — это моя интонация, — усмехнулся Артём.

Она ушла. Он понял, что слишком сильно сжимает мышку, и разжал пальцы.

Даня снова подсел.
— Смотри, что умеет генератор заголовков. «Люди перестали читать» — и сразу: «Вы не дочитаете это до конца (и это страшно)». Норм? Или: «Они украли ваши точки. Верните завершённость!».
— Алгоритм любит любое чувство, если оно измеряется, — сказал Артём.
— А у тебя в тексте одно — усталость. Её не монетизируешь. Добавь личное. Про чайник по подписке.
— У меня и правда чайник по подписке.
— Отлично. Уже честность.

Личный момент

В опен-спейсе таймер на стене шепнул: «Пора вдохновиться». Экран мигнул подборкой котов, потом — мотивационной речью, потом — «честной сторис» коллеги, заранее отрепетированной. Смех в комнате стал на тон выше, как будто кто-то подкрутил регулятор. Датчики на потолке мигали зелёным: «эмоциональный климат растёт».

Артём снял наушники и выключил звук. Поднялся по лестнице на один пролёт выше. Там было серое пространство между этажами, куда алгоритм почти не дотягивался. Пахло мокрой штукатуркой, железом перил и чуть-чуть — кофе с кухни внизу.

Он прислонился затылком к стене. Бетон был прохладный, шероховатый. Позвоночник отозвался ровной линией — впервые за утро он почувствовал своё тело, а не цифры на экране. Ни музыки, ни подсказок «поделись моментом», ни лозунгов про «светлую злость». Только редкие шаги где-то выше и шум трубы за стеной.

Телефон не хотел молчать. Стоило провести пальцем по экрану — интерфейс предложил «контент-паузу»: мем дня, вдохновляющая речь стартапера, сторис Дани на фоне кофемашины. Там Даня улыбался так широко, что казалось, будто улыбается вместо всех. Артём пролистал дальше и сам открыл «облако».

Лента встретила его случайностями прошлого: вечерние дворы, кривые куски пиццы, окна автобусов с бликами. Фотографии были неровные, без фильтров — зато живые. Собака, случайно попавшая в кадр. Поблёкшая вывеска. Блик на стекле. Жизнь, которая не заботилась о лайках.

Он открыл миниатюру «выпускной». Вспомнил, кто опаздывал, кто держал торт. Между ним и Максом зияло ровное белое пятно. Слишком аккуратное для ошибки. Пустота имела форму человека, но не имела человека.

Артём приблизил кадр. Тень их шага по ступеням обрывалась прямо у края пустоты. Экран предложил: «Восстановить цвета». Он нажал — лица засияли ярче, зубы побелели, но там, где должна была быть Лена, оставалось пустое место.

«Сбой распознавания», — сказал он себе. — «Метаданные сломались. Бывает». Он закрыл глаза, открыл снова — пустота не исчезла.

Он пролистал дальше — «поход на озеро». Вода рябила золотом, ребята держали гитару и пластиковые стаканы. Память подсказывала: «Лена сидит на пледе, волосы собраны». На фото — пустота. Даже травинки возле её локтя исчезли, как будто стерли саму необходимость помнить.

— Эй, — тихо сказал он телефону. Экран услужливо предложил стикеры: «старое доброе», «а помнишь?» В «инфо» стояли дата, место, распознанные лица: Света, Данила, Игорь. А ниже — «объект не найден». Слово звучало как приговор.

Он открыл «классную комнату». Кто-то строил рожи, кто-то шёл к доске. На подоконнике стоял стакан с водой. В памяти этот стакан отзывался вкусом порошкового сока. Но там, где должна была быть девушка с тетрадью, зияла аккуратная яма.

Он сдержал руку, чтобы не достать ручку прямо сейчас. «Файлы могли переснять. Бэкапы стерли лишнее», — успокаивал он себя. Но внизу экрана всплыло окно:
SilenceNet: «Мы заметили, что часть воспоминаний мешает вам сосредоточиться. Хотите мягко скрыть?»

Он не нажал.

Сверху звякнула ложка о кафель. Здесь, возле окна, всё оставалось простым: паутина в углу, трещина на краске, пыль на подоконнике. Настоящее.

Он дошёл до фото «разъезд по домам». Асфальт в мелках, солнечные зайчики, босые пятки. В углу — кусок жёлтого. Сердце вздрогнуло: «солнце». Но оказалось — отблеск фонаря. Рядом снова пустота.

Он невольно улыбнулся криво. «Паранойя. Сеть барахлит». Слово прозвучало так же, как когда-то в детстве: «всё пройдёт само».

Телефон мигнул напоминанием: «Встреча выпускников. 19:00». Варианта «нет» не было — только «да» и «да, но скромно». Артём спрятал карточку, потом снова открыл. «Может, увижу Лену», — подумал он. Сердце ударило мягче.

Он вернулся на фото с пустотой. «Глюк. Файл испортился», — сказал он себе. Слова звучали как утешение: «Не страшно, починим». Но под ними сидела игла: а если все «мелочи» складываются в систему?

Сверху скрипнула дверь, шаги ударили эхом. Мир жил своим расписанием. Артём выключил экран. Телефон стал зеркалом. На него смотрело лицо — не героическое, не уставшее, просто человеческое.

Он подцепил уголок защитной плёнки. Под ней осталась пылинка. Маленькая соринка раздражала и успокаивала одновременно: она доказывала реальность.

Он достал записную книжку. Между рабочими заметками написал три слова: «Фото — проверить дома. Спросить у Макса. Лена — была».

Телефон ожил снова. Календарь предложил «подготовить речь», система «воспоминаний» выдала подборку «лучших моментов». На фото были обрезанные края, поверх — подписи «дружба навсегда». Он не стал открывать. Слишком ясно знал, что сеть умеет прикрывать пустоту словами.

«Если увижу Лену — сфотографирую на бумагу», — подумал он. Усмехнулся: смешно звучит в XXI веке. Но только бумага казалась надёжной.

Он сунул блокнот в карман и глянул в окно. На верёвке колыхались простыни. Полоса ткани надувалась ветром и падала обратно. Этот жест убедил сильнее любой подборки «вдохновения».

Он спустился вниз. Таймер снова пропел: «Пора вдохновиться!» Голоса в колонках советовали «отпускать старое». Артём налил стакан воды из кулера, глянул на своё отражение в пластике и сказал себе:
— Пойду. Посмотрю. Увижу. И, может быть, я просто мнительный.

Встреча выпускников

Кафе «Ностальжи» выбрали не случайно. Вывеска обещала «уют и воспоминания», а на экранах у входа мелькали старые фотографии города: троллейбусы с облезлыми номерами, фонари, давно заменённые на неон, детские площадки из ржавого железа.

Вечером здесь собрался почти весь их класс. За длинным столом сидели знакомые лица, и над каждым мерцала тонкая аура статистики: рейтинг, индекс энергии, уровень доверия, проценты искренности. Люди сами делали эти данные частью разговора, хвастались ими так, как когда-то хвастались квартирами и машинами.

— Видишь? У меня стабильные 8,6, — сказал Игорь, показав над столом экран с профилем. — В банке ниже восьми даже в офис не пускают.

— А у меня сертификат «эмоциональной честности», — добавила Света, показывая яркую медаль в приложении. — Реально работает, лайков стало больше.

За соседним столом кто-то показывал статистику просмотров своих «живых историй» — графики летели вверх. Смех, звон бокалов, вспышки камер превращали встречу в корпоратив, только лица были знакомыми с детства.

Артём пил чай медленно, почти без вкуса. Он слушал, но радости не чувствовал. В груди росла пустота. Он ждал момента, когда откроется дверь и войдёт Лена — та, которой не оказалось на фотографиях, но которая жила в его памяти. Он ждал её смеха, ждал взгляда. Но дверь открывалась и закрывалась снова и снова, а Лены всё не было.

— Ну что, Тём, чем занимаешься? — спросил Даня, сияя оптимизмом. — В редакции работаешь? Слышал, твои тексты хорошо расходятся.
— Работаю, да, — кивнул Артём. — В основном короткие форматы.
— Главное — метрики, — подмигнул Даня. — Всё остальное вторично.

Они засмеялись, но разговор быстро снова перешёл к демонстрациям: «детский индекс» ребёнка, «балл здоровья», новые достижения. Каждый подтверждал своё существование через цифры.

Артём ждал паузы. Когда она наступила, он спросил:
— Слушайте… А Лена придёт?

Стол замер.
— Какая Лена? — нахмурилась Света.
— Ну… Лена. Мы же вместе учились.
— Подожди, — сказал Игорь, глядя на остальных. — У нас не было Лены.
— Ты путаешь, — добавил Даня. — В параллели была Лариса. Может, про неё?
— Нет, — твёрдо сказал Артём. — Не Лариса. Лена. Она сидела у окна. Всегда рисовала в тетради.

Голос его дрогнул. В ответ были только удивлённые взгляды.
— Серьёзно, Тём, у нас не было никакой Лены, — спокойно сказала Света. — Может, ты путаешь школу?

Стол снова оживился. Кто-то хихикнул, кто-то пожал плечами. Смех вернулся, но с тенью неловкости. Артём видел: они говорили искренне. Они правда не помнили. Не шутили, не скрывались за маской.

Официант принёс новые напитки. Разговоры снова накрыли зал. Включили «архивный плейлист» с песнями их выпускного. Музыка звучала знакомо, но внутри ощущался вырезанный кусок, будто мелодия ждала ещё одну ноту, которую стерли.

Артём пытался убедить себя: розыгрыш, глупая игра. Может, они договорились проверить его реакцию. Но холод поднимался изнутри.

Он достал телефон, открыл поисковик. Набрал: «Елена, школа №47, выпуск 2015».
Результатов не было.
Приложение подсказало: «Возможно, вы имели в виду: Лариса».

Он сжал телефон так сильно, что побелели пальцы. Хотел закричать: «Вы врёте!» — но понимал: они не врали. Они действительно не помнили.

За окнами сгущалась ночь. На фасаде напротив светились слова: «Алгоритм заботится о вас. Не бойтесь забывать».

Артём смотрел на них и впервые почувствовал: мир вокруг и он сам жили в разных реальностях. Он допил чай и тихо сказал себе:
— Шутка. Наверное, просто шутка.

Но сердце билось слишком быстро, и в груди звучало пустое эхо.