Алиса. Маршрут до любви

Глава 1

Наверное, он бежал сейчас от самого себя. Хотя признает это лишь потом — когда в голове уляжется шум, и останется только тишина. Сейчас же он собирал вещи, скидывая в дорожную сумку всё подряд, будто спасаясь от пожара, пока его девушка, почти жена, шагала за ним по пятам, умоляя не уезжать.
Артем внешне оставался сдержанным, но по резким движениям, по тому, как резки были движения его рук, можно было догадаться — он зол. Только злость эта не имела выхода. Каждый раз, встречаясь взглядом с ней, он понимал: виновата не только она. Да и злость была направлена вовсе не на Леру, а на самого себя. К ней же — лишь странное равнодушие, как к человеку, который случайно оказался рядом, но уже давно шел другой дорогой.

Он слишком правильно жил. Слишком ровно, предсказуемо. Наверное, поэтому она и изменила ему — с Васькой, его другом детства. Тем, кто всегда жил на контрасте: дерзкий, увлекающийся, живущий на импульсе, умеющий не думать, а просто делать. Артем же всегда все рассчитывал.

Когда узнал об измене, удивительно, но злости на Васю не почувствовал. Может потому, что и Леру никогда по-настоящему не любил. Хотя, глядя сейчас на неё, понимал — был готов прожить с ней всю жизнь. С ней было бы спокойно, правильно, логично. Этого, казалось, достаточно: доверие, уважение, схожие взгляды. Но за последний год между ними все чаще возникали паузы, разговоры становились короче, а встречи — случайнее. Лера словно растворялась где-то, прикрываясь правдоподобными объяснениями, и теперь он знал, зачем.

Артем всегда ценил дружбу — это было для него свято. Васька был не просто товарищем, а чем-то вроде брата: они вместе росли, делились секретами, поддерживали друг друга в трудные времена. И всё же даже это предательство не вызывало в нем ненависти. Он словно не мог злиться на людей слишком долго. Добрый, отзывчивый, он верил, что каждый может оступиться, но не всякая ошибка заслуживает осуждения навсегда.

Он жил по правилам, в которых честность и логика были краеугольным камнем. Всё в его жизни держалось на контроле и порядке. Но теперь, когда привычная система дала сбой, он вдруг понял: в хаосе тоже есть правда. Снаружи он оставался холоден, почти безэмоционален, но внутри всё кипело, как будто внутри него ломались шестерёнки старого, идеально настроенного механизма. Его «идеальный мир» треснул — и Артем впервые позволил себе это услышать.

Небрежно бросив в сумку очередную рубашку, он посмотрел на вещи — как они беспорядочно спутались, образуя странный хаос. Этот хаос был как пятно на его безупречном полотне. Всё вокруг — комната, мебель, вычищенные до блеска полки — отражало его самого: выверенный порядок, лаконичность, последовательность. Всё под контролем. И вдруг — трещина. Где-то на этом идеальном холсте что-то пошло не так.
Когда же начался этот сбой? Наверное, ещё в детстве, когда отец, требовательный и собранный до фанатизма, ожидал от него невозможного. Тогда Артем впервые понял, что за правильность дают награду. За дисциплину — похвалу. За логику — уважение. И с тех пор он играл по правилам, как в карточную партию: если рассчитать каждый шаг, можно выиграть.
Жизнь его тоже стала партией — выверенной, предсказуемой, с чётко рассчитанными ходами. Только почему-то именно эта девушка, Лера, выбилась из колоды. И теперь — эта сумка, этот спонтанный импульс уехать — всё это не вписывалось ни в одну его схему.

Артем часто размышлял о своих принципах — тех самых, что не раз выручали его в жизни. Он был человеком, на которого всегда можно положиться: придёт, поможет, выслушает, даже если для этого придётся отложить собственные дела. Он помнил чужие даты, держал слова и не любил пустых обещаний. Его доброта была не показной — тихой, в поступках, в внимании к мелочам.
Но сейчас, столкнувшись с этим нелепым, почти абсурдным предательством, он впервые почувствовал, как сердце сжимается от боли. Всё, во что он верил, вдруг оказалось бессильным. Событие, не поддающееся логике, обнажило в нём слабость, о существовании которой он не подозревал. Слишком долго он жил в системе — а чувства в ней были словно лишней переменной.

— Артём, если тебе нужно уехать и всё обдумать, я пойму, — Лера повторяла одни и те же слова, наверное, уже минут двадцать. — Я правда не хочу расставаться. Это всё... это была ошибка. Прости меня.
Он слышал её, но не отвечал. Слова проходили мимо, как фоновый шум, потому что для этой ситуации у него не существовало логического решения. Впервые в жизни он действовал не по разуму, а по внутреннему зову — просто хотел уехать. Поставить паузу. Разобраться. Понять, кто он вообще есть без всех этих «правильно» и «надо».

Он грустно улыбнулся. Возможно, именно для этого всё и произошло — чтобы трещина в его идеальном мире наконец стала шире, и старые стены рухнули. Чтобы за ними он увидел то, что прятал от самого себя: живые чувства, желания, спонтанность.
Он повернулся к Лере. Она стояла рядом, вцепившись в его локоть, словно это могло удержать его, вернуть всё на место. В её взгляде была паника — как у человека, который не знает, где теперь искать опору.

Лера боялась. Не только остаться одна — боялась непредсказуемости, того, что будет дальше. В её мире Артем всегда был гарантией безопасности, точкой равновесия. Поэтому она так долго скрывала всё, что происходило с Васей. Возможно, не из злости и не из страсти, а из слабости. Из страха, что потеряет единственную опору, которую знала.
Артем чувствовал её тревогу. И, как бы ни было больно, он всё равно хотел помочь. Таков уж он — даже когда сам тонет, старается удержать других на плаву. В этом и была его доброта: тихая, без героизма, просто человеческая.

— Лер, — он выдохнул, глядя прямо в её глаза. — Я понимаю, тебе страшно. И, да, это вызовет недовольство у твоих родителей. Да и у моего отца тоже, — он чуть склонил голову, будто извиняясь. — Но, может быть, это твой шанс. Попробовать быть с Васей.

— Ты сейчас серьёзно? — в её глазах мелькнула боль, растерянность, почти детская паника.
Он понимал, чего она боится. Её родители не простят — узнают, что причина разрыва не в нём, а в ней, и осудят. Ведь их помолвка была спланирована давным-давно. Их семьи дружили, и этот союз казался логичным продолжением традиции. Отец Артёма не настаивал, но и не скрывал одобрения. Артём тогда не возражал: ему казалось, что всё складывается правильно. Работа, карьера, уважение, некая «надёжная» личная жизнь — всё по плану.

Глава 2

Артем вспомнил, как после отказа Юли он будто поставил вокруг себя стеклянную стену. Тогда, в шестнадцать, казалось, что проще не чувствовать вовсе, чем снова испытать ту же боль. Он сосредоточился на учебе, на карьере, на цели — и постепенно забыл, каково это, когда внутри что-то живое шевелится от одного взгляда.
Эта холодная сосредоточенность делала его надёжным, предсказуемым. Люди доверяли ему, сотрудники ценили, друзья уважали. Только вот за всем этим успехом стояла пустота — аккуратно спрятанная, почти незаметная. И теперь, когда всё рухнуло, Артём вдруг понял: внутри него всегда было тихое эхо того школьного вечера, когда он впервые испытал боль от безответных чувств.

Измена Леры больно задела, но не разрушила его. Скорее, встряхнула, заставила увидеть, что он сам давно живёт чужими ожиданиями, не своими желаниями. И, как бы ни было тяжело, сейчас он хотел не мести, а понимания — настоящего, чистого. В этом, пожалуй, и проявлялась его сила.
Он был добрым человеком, и даже теперь думал не о том, как наказать, а о том, как им всем из этого выйти — без разрушений. Пусть уж лучше боль достанется ему одному.

— Лер, — тихо сказал он после долгой паузы. — Ты знаешь, как мне дорог Васька. Конечно, я ему врежу пару раз — просто чтобы по справедливости, — уголок губ дрогнул, — но не за то, что он с тобой, а за то, что молчал. Мне нужно время, чтобы всё это уложить в голове.
Он шагнул назад, не потому что боялся — просто чтобы вернуть дыхание. В комнате стало как-то тесно, воздух густел от несказанных слов.
Он повернулся и снова направился к сумке, машинально перекладывая вещи, словно в этих движениях было спасение.

— Насчёт родителей не переживай, — сказал он, не оборачиваясь. — Я сам напишу отцу, что это моё решение.

— Но Артём… как же всё… — голос Леры дрожал. Она пыталась зацепиться хоть за что-то, словно слова могли вернуть время назад.
Он не ответил сразу. Просто продолжал собирать вещи, будто это было самым важным делом на свете. Лера знала — если он уже принял решение, спорить бесполезно. Артём никогда не бросал слов на ветер: всё, что говорил, он делал. Наверное, именно эта его надёжность когда-то и притянула её.

— Лера, — наконец сказал он, застёгивая молнию на сумке, — я не из тех, кто меняет решения под давлением. Мне нужно пространство, чтобы дышать. Понимаешь?
Она молчала. Её губы дрожали, а глаза блестели от слёз. Она знала, что теряет не просто человека — теряет стабильность, уверенность, ту самую «опору», без которой её жизнь могла рухнуть.

Артём посмотрел на неё и почувствовал не гнев, а усталость. Всё это было похоже на долгую партию, где оба просто дошли до конца поля, и теперь не осталось ни ходов, ни смысла продолжать игру.
Он поймал себя на мысли, что, несмотря на боль, не может ненавидеть. В нём не было ни горечи, ни обиды — только тихое понимание: так должно было случиться.

Он всегда верил в дружбу, и даже сейчас мысли о Ваське не вызывали ярости. Скорее — разочарование, смешанное с жалостью. Да, удар под дых, но не смертельный. Васька был для него братом, а братьев не вычеркивают.
Артём понимал, что настоящая близость проходит испытания не громкими клятвами, а тишиной, когда остаётся лишь выбор — простить или нет.

Он поднял взгляд на Леру.
— Лер, — сказал он спокойно, но твёрдо, — ты же не хочешь жить всю жизнь с нелюбимым мужчиной.

Он говорил спокойно, но в его голосе звучала мягкая усталость, будто он окончательно выдохся бороться с тем, что и так давно решено.
— Да и теперь, — он чуть усмехнулся, — вспоминаю, как Васька что-то о тебе спрашивал. Я тогда думал, что это из дружеского интереса ко мне. Но, похоже, нет.
Она опустила глаза.
— Лер, ты ведь понимаешь, что так можно искалечить сразу две жизни. Ради чего?

Она села на кровать, плечи опустились, взгляд потух. Сил сопротивляться не осталось. В её тишине было больше признания, чем в любых словах.
Артём посмотрел на неё и тихо сказал:
— Я уеду. Скажи родителям, что это моё решение. Покажи, будто страдаешь — пару недель, месяц. Пусть Вася будет рядом. Они привыкнут, поймут. Он не бедный, не случайный человек, — он говорил спокойно, без укора. — Увидят, как он заботится о тебе, поверят в вас. А вы сможете быть счастливы.

Он сказал это и вдруг понял, что впервые за долгое время говорит не из долга, а из какой-то внутренней свободы. В груди стало легче, словно груз, который он таскал годами, наконец упал. Он даже улыбнулся — не из радости, а от облегчения.
Вся эта ситуация, казалось, должна была сломать его, но вместо этого она отпустила.
Он думал: может быть, так и должно было случиться?

Он всегда играл правильно, логично, выигрывал. Но, возможно, самое важное понимание приходит именно в момент поражения.
Словно случайная, неудачная карта в конце партии вдруг оказывается решающей — не чтобы выиграть, а чтобы наконец выйти из игры.
Может, проигрыш — это не так уж и плохо.

Он посмотрел на идеально выглаженные рубашки, висевшие в шкафу ровными рядами, на аккуратно сложенные вещи, на безупречный порядок, который всегда казался ему опорой. И впервые понял, что этот порядок — всего лишь видимость стабильности.
Сумка, хаотично набитая вещами, вдруг показалась символом чего-то нового. Он смотрел на неё и чувствовал: пора позволить хаосу войти в жизнь. Может, именно там, среди случайностей и сбоев, и спрятан настоящий смысл.

Он взял телефон и набрал короткое сообщение ассистентке: что уезжает минимум на месяц и чтобы она предупредила гендиректора. Второе импульсивное решение за вечер. И всё же странно — не страшно. Пусть удивятся, справятся. Мир не рухнет.
Следом открыл другой чат — с Валей. Именно она пару часов назад отправила ему фото, после которых всё перевернулось. Он знал: у неё были к нему чувства, и не раз это чувствовал — в слишком внимательном взгляде, в затянувшихся разговорах, в признании на том самом дне рождения, когда она, выпив, сказала: «Она тебя не любит, а я бы сделала тебя счастливым».