Я проснулась в темноте.
Где-то позади меня кто-то стоял, и что-то прижали к моему носу — пахло спиртом или наркотиками. Головокружение, тошнота, и я поняла, что снова… снова это происходит.
Нет! Нет! Нет! Если в этом снова замешан Блейд, я его заживо закопаю. И плевать мне, кто он там такой.
Я только собиралась дома спокойно поспать, забыться на пару часов, а теперь — вот это. Сижу в темноте, сердце колотится, вокруг — абсолютная тишина.
Я на ощупь нащупала телефон. Там! Он должен быть здесь! А нет… Черт возьми! Его нет. Куда, блядь, он делся?! Сломанная прослушка и пара салфеток — вот мой «арсенал». Отлично. Просто идеально.
А Боб же говорил: «Посиди еще немного». Но нет, я всегда делаю всё по-своему… Хоть раз можно было бы кого-то послушать.
Я фыркнула: могли бы предупредить, что похитят. Я хотя бы подготовилась. Блейд — самый дебильный человек во всем мире. Для общения придумали телефоны, листовки, записки… но нет, этим безмозглым клоунам нужно похищать людей, чтобы поговорить.
Я даже и подумать не могла, что это кто-то другой. В моих мыслях был только Дерек Блейд — идиот, каких еще встретишь в жизни.
А мой братец… даже не подозревает, во что я ввязалась. Его «драгоценную» сестру похитили, а он где-то в другой части света спасает чужих людей. А я… я здесь, в темноте сижу, с одной мыслью: убить Дерека Блейда.
Я снова на ощупь шарила вокруг, пальцы натыкались на холодный бетон и пустые уголки.
Где чертов телефон?! Они реально думают, что я просто так сдамся? Ха! Они еще пожалеют, что сунулись ко мне, я собиралась превратить этот кошмар в их самый большой кошмар.
Мой белый костюм испорчен, — сказал я, присев на корточки рядом с ним. — Знаешь, чем? Твоей кровью!
Он лежал на холодном мраморном полу, дрожал всем телом, а глаза метались, пытаясь найти хоть какой-то выход. Я взял нож в руку, тусклый свет люстры отражался в лезвии, превращая его в хищное зеркало.
— Ну что, начнём? — спросил я, наклоняясь ближе.
Первый палец. Я сжал его ладонь, и он взвизгнул, когда я медленно сжимал нож вокруг ногтя, пока тот не треснул. Его крик эхом отразился от стен, и один из моих людей, Пьетро, ухмыльнулся:
— Он не выдержит и половины того, что вы запланировали.
— Скажи, чувствуешь боль? — спросил я спокойно, будто интересуясь погодой.
— Я скажу всё! — пролепетал он, но голос дрожал.
Я улыбнулся, как будто это была просто игра. Второй палец. Лезвие вошло в плоть с такой точностью, что он снова вскрикнул. Его крики резонировали по комнате, а глаза умоляли о пощаде. Пьетро, скрестил руки и тихо произнёс:
— Неужели ему этого мало?
— Ты хочешь умереть? Или расскажешь правду? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.
— Я… я скажу! — снова завопил он, но я продолжал, как будто повторял рутину.
Третий палец. Его крики стали пронзительнее, почти отчаянными. Он схватился за меня, за пол, за всё, что могло удержать хоть что-то.
— Смотри, как он трясётся. Чистая паника.
Я остановился, посмотрел на него, на его испуганные глаза. — Последний шанс, ублюдок сказал я, и он кивнул.
Я поднялся, бросил нож, которым резал его, прямо у него под нос, и не дожидаясь, пока он осознает, что произошло, повернулся и пошёл к особняку. Внутри было тихо, только эхо моих шагов и шёпот моих мыслей.
Поднявшись в свою комнату, я снял мокрый белый костюм и сел в кресло, наблюдая за игрой теней на стенах. Пьетро и Марио остались внизу, обмениваясь взглядами:
— Он всегда так? — спросил один из моих людей.
— Всегда, — ответил Пьетро. — Холоден как лёд.
Я слушал их голоса издалека, позволял себе лёгкую улыбку. Всё было так, как должно быть. Всё под моим контролем.
Я встал и зашёл в душ. Моя рубашка и брюки были в крови, липкие, неприятные, как напоминание о прошедшем часе. Снял рубашку, даже не успел включить воду — и тут же услышал звуки за дверью.
Тихие шаги, шорох. Мгновенно всё напряжение вернулось, я подумал: они были здесь.
Вышел из душевой. В пороге стоял Крис. Он лениво скрестил руки и посмотрел на мои окровавленные брюки. Закатил глаза.
— С самого утра уже, — сказал он с тенью раздражения.
Я ответил без эмоций:
— Нет. Он предал нас и не хотел говорить. Вот и всё.
— А где Нэйт? — спросил я, проходя мимо, доставая виски.
— Да он же спит, — усмехнулся Крис. — Я вот к тебе. На счёт вечеринки. Ты же согласен?
Я резко посмотрел на него.
— Нет. И речи быть не может, Кристофер. Ты прекрасно знаешь правила. Хочешь — купи ресторан, делайте там хоть маскарад. Но в наш дом чужак не зайдёт.
— Но брат… — начал он мягко.
— Я сказал НЕТ! — мой голос стал жёстче, чем нож, что я недавно бросил к ногам предателя.
Крис сжал губы, кивнул, собираясь уходить, но остановился на полпути.
— Ты так собираешься идти?
Я нахмурился.
— Куда?
Он обернулся, как будто не верил своим ушам.
— Брат, что с тобой? Тебе сегодня в десять нужно в суд.
— В смысле в суд? — переспросил я, щурясь на Криса так, будто он только что сказал полную чушь.
— Да-а, — протянул он с нарочитой ленцой. — Нет, не сам суд. Есть же до суда эта… квадратная комната. Тебе туда нужно.
Я выдохнул, усмехнувшись с каким-то весёлым разочарованием:
— Крис, это допросная.
— Да-да, — кивнул он, делая вид, что всё в порядке. — Вот туда ты и пойдёшь.
— И ты мне только сейчас об этом говоришь?! — мой голос сорвался, в груди вспыхнуло раздражение.
Он поднял руки, как будто защищался:
— Эй, спокойно. Это не я забыл. Ты вчера сам сказал, что пойдёшь. Сам! И теперь вот удивляешься. Странно… но это же ты. Так что всё как обычно.
Я закрыл глаза на пару секунд, пытаясь не взорваться. Вены на висках стучали, а руки всё ещё пахли железом крови.
— Крис… иди уже. — Я махнул рукой, будто отгоняя назойливую муху.
— Так ты пойдёшь? — спросил он снова, будто проверял мою решимость.
Я посмотрел прямо ему в глаза.
— У меня выбора нет. — Сказал это спокойно, но в голосе чувствовалась сталь.
Он ухмыльнулся уголком губ, довольный, что всё-таки дожал меня. А у меня внутри всё кипело:
ненависть к этим «официальным играм», усталость от их правил.
После этого я сказал Пьетро подготовить машину, а сам вернулся в душ.
Вода стекала по моему телу, смывая чужую кровь. Я смотрел на себя, на каждую линию: плечи широкие, крепкие, на груди и рёбрах — тонкие шрамы, как карта моей жизни. Вены на руках вздувались, словно напоминание, что я до сих пор живой, и всё ещё держу этот чёртов мир в своих ладонях. Я мог бы и сам поехать, конечно. Но с тех пор как мама умерла — я за руль пьяный не сяду.
Сейчас я трезвый, выпили совсем ничего. Но это правило, моё личное. Железное.
Когда мама умерла, Крису и Нэйту было всего по четыре года. Мы сидели дома, маленькие, потерянные. А по новостям шли кадры: «Жену клана Блейда сбил пьяный водитель» — красные буквы на экране. Я тогда просто сидел и смотрел в телевизор, а потом — на самого водителя, когда его привели.
Помню его глаза. Помню, как он плакал, пытался оправдываться.
Я не знал, что делать. Я был ребёнком… но сделал то, что должен. Тогда я впервые мучал человека, прежде чем убил. И скрывать не стану — это принесло мне удовольствие. Первое настоящее удовольствие в жизни.
Я провёл ладонью по лицу, смахивая капли воды.
Вышел из душа, переоделся в свежую рубашку и костюм, застегнул запонки.
Я спускался вниз по лестнице, поправляя манжет, когда в кармане завибрировал телефон. Взглянул на экран и почувствовал, как в груди всё сжалось.
Я проснулась от режущей боли в животе — похоже, последствия вчерашних швов врача всё ещё напоминали о себе. С усилием приподнялась на кровати, глаза сразу упали на часы. Чёрт! Я опаздываю! Сердце застучало быстрее, словно предчувствуя катастрофу, и я вскочила с постели.
Каждое движение отдавалось болью, но времени не было. Резко натянула одежду, пытаясь не замечать, как спина и живот протестуют. Умывалась в спешке, вода была ледяной, но это бодрило, заставляло сжать зубы и собраться. Сердце колотилось так, что казалось, что оно вот-вот вырвется из груди, а мысли метались между «успеть» и «ой, как же больно».
Я уже шла по улице, ощущая, как холодный утренний воздух врезается в лицо, когда вдруг осознала — собака!
Чёрт, я совсем забыла про неё. Развернулась, вернулась в дом, быстро налила ей корм, наблюдала, как она радостно бросается к миске, и снова выскочила наружу. Время безжалостно тикало, а сердце колотилось быстрее с каждой секундой.
Спускаясь вниз по улице, телефон завибрировал в сумке. Я достала его, и экран высветил имя: Грейс.
Сообщение:
"Угадай что произошло"
Я даже не стала сразу думать, что там может быть. В голове была только одна мысль: опаздываю! — и пальцы уже набирали ответ большими буквами.
И каждое её сообщение всегда таит что-то странное и неожиданное, но сейчас времени на удивления просто не было.
Я села в машину, схватила руль и резко завела двигатель. Сердце колотилось в груди, пальцы сжимали руль так, что костяшки побелели. В голове мелькали мысли: «Опаздываю, нужно успеть, нельзя терять ни секунды!»
Телефон снова завибрировал, но я проигнорировала — сейчас дорога важнее. Я включила сигнал, выжала педаль газа, и машина рванула вперёд.
Улицы проносились мимо, прохожие казались размытыми силуэтами. Каждый поворот, каждое ускорение, каждая секунда — на вес золота.
Я чувствовала, как адреналин прокатывается по венам, смешиваясь с болью после вчерашних швов, но эта смесь только делала меня более сосредоточенной. Всё вокруг сжималось до одного — дойти вовремя, успеть, выжить в этом утреннем хаосе.
Я ехала, сердце всё ещё бешено колотилось, мышцы ныли, но я была сосредоточена только на дороге и времени. Вдруг, буквально посреди улицы, движение остановилось. Чья-то машина стояла перпендикулярно пути, полностью перегородив дорогу. Передо мной и за мной начали собираться другие машины, водители нервно постукивали по рулям, включали сигнал, сигналили, но никто не двигался.
Я сидела в машине, сжимая руль, пытаясь понять, что происходит. Может, авария? Может, кто-то вызвал эвакуатор? Но никакого движения, никаких людей вокруг. Только тихое напряжение и растущее раздражение. Минуты тянулись, и адреналин, который только что помогал мне сосредоточиться, начал смешиваться с тревогой.
Наконец, я больше не выдержала. Выжала сцепление, дернула ручник, вышла из машины и подошла к перегородившей путь машине. Сердце колотилось в груди, каждая мышца на взводе — боль после швов вдруг почти исчезла на фоне этого непонятного напряжения.
Я постучала по стеклу и громко позвала:
— Эй! Что, чёрт возьми, происходит?!
Я постучала сильнее по стеклу, ожидая хоть какого-то ответа. Внутри всё так же было тихо, только чьё-то смутное движение.
И вдруг за моей спиной раздался низкий, грубый голос:
— Эй, красавица, советую отойти. Ты хоть знаешь, кто там сидит?
Я резко обернулась. Передо мной стоял высокий парень с каштановыми волосами, плечи широкие, взгляд наглый и уверенный. В руках он держал сигарету, и, судя по его ухмылке, он явно наслаждался ситуацией. Его присутствие было угрожающим, как будто он в любую секунду мог шагнуть ближе и заставить меня замолчать.
Я сжала зубы, не собираясь отступать.
— Да мне плевать, кто там! — рявкнула я, чувствуя, как злость перекрывает остатки страха. — Люди опаздывают, все стоят по очереди, а вы устроили тут цирк посреди дороги.
Он прищурился, сделал шаг ко мне ближе, и теперь от него пахло табаком и чем-то металлическим, будто от оружия.
— Осторожнее, девочка, — протянул он, — иногда любопытство и лишние слова плохо заканчиваются.
За его спиной машины сигналили ещё громче, создавая какофонию звука и напряжения. А я стояла, не двигаясь, и чувствовала, как ситуация накаляется с каждой секундой.
Я стояла, сжав кулаки, пытаясь не сорваться и не заорать на этого ухмыляющегося придурка с сигаретой.
— С дороги, я опаздываю, — резко выпалила я, чувствуя, как раздражение и боль в животе сплетаются в один ком.
Парень с каштановыми волосами ухмыльнулся ещё шире и перебил:
— Да все тут, мать его, опаздывают! Думаешь, ты одна такая важная? — он нарочито громко щёлкнул зажигалкой, сделал затяжку и выпустил дым мне в лицо. — Терпение, крошка.
Я вскинула подбородок и процедила:
— Уберите машину. Или я прямо сейчас вызову патрульных.
Он прищурился, готовый огрызнуться, но тут дверь чёрной машины наконец распахнулась. Вышел мужчина — и у меня перехватило дыхание.
Чёрные волосы, аккуратно уложенные назад. Чёрные, холодные глаза, в которых отражалась опасность. Костюм сидел идеально, как вшитый в кожу — дорогой, безупречный, будто сам воздух вокруг него становился тяжелее.
И тут меня словно ударило осознанием. Дерек.
Дерек Блейд.
Имя, от которого одни дрожат, а другие молятся, чтобы никогда не встретить его взгляд. Тот самый, кто в свои годы забрал себе весь клан и подчинил картели, пока его отец развлекался в Барселоне.
Он спустился на тротуар медленно, не торопясь, словно знал, что каждая секунда принадлежит ему. И посмотрел прямо на меня. В этом взгляде было что-то такое, что пробирало до костей — презрения.
Его голос прозвучал низко и опасно, будто лезвие ножа по стеклу:
— А вот теперь мне стало любопытно… кто это у нас такая смелая, что смеет угрожать мне патрульными?
Я не отвела взгляда, хотя сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот пробьёт грудную клетку.
Не могу в это поверить — эта истеричка-детектив всё ещё трындит по телефону, будто она не в допросной комнате, а на кухне с подругой. Хочется встать, подойти и просто задушить, блять... Но я дышу ровно. Адвокат уже здесь, он играет своё время, и это на руку. Молчание — оружие, которое сейчас работает на нас больше, чем моя открытая агрессия.
Я опрокидываюсь назад на стуле, сцепляю пальцы в замок и смотрю. Пьетро рядом морщит лоб — мы переглядываемся пару раз, коротко, без слов. В его взгляде то же раздражение, что и во мне, но и то же понимание: пока она болтает — она выдаёт себя и свои слабые места. Именно это мне нужно — чтобы она не заметила, как легко управляется ветер.
«Брат», — бормочу я про себя. — Какого четра она так про него говорит? Как вообще можно так о брате говорить? Он исчез три года, и она — с кучей эмоций, суетится, дёргается. Отличная игра — показать уязвимость. Хорошо, покажи мне, где болит. Я люблю видеть карты на столе.
Её голос дрожит в трубке, и в этом дрожании — правда. Это не фальш. Это не маска. Это — сырой нерв, который можно задеть. Пьетро чуть наклоняется, губы сжаты. Я почти улыбаюсь — тихо, без радости. Мне нравится, когда люди сами себе роют яму.
Я слушал её и с каждой секундой злился всё сильнее.
Чёртова девчонка даже не понимает, что несёт. Она орёт в трубку про «люблю его, но он исчез на три года», будто я не сижу напротив и не слышу каждое слово.
— Чёрт бы побрал … — пробормотал я себе под нос, и Пьетро бросил на меня быстрый взгляд.
Ее подружка на том конце, пытается оправдать её брата. Мол, у него «такая работа». Да мне плевать, какая у него работа. Я цепляюсь за другое: она знает, что значит быть под присмотром. Она привыкла, что её видят, что её слышат. Она из тех, кто не умеет пропадать без следа. А вот её брат — смог. Исчез, вырубил все мосты, и теперь вернулся.
Я прищурился, наклонился чуть вперёд, опираясь локтями о стол.
— Вот это, интересно, — тихо сказал я, почти шёпотом, но так, чтобы Пьетро уловил. — Она его ненавидит за то, что он был умнее.
Пьетро еле заметно кивнул, губы дрогнули в усмешке. Он понял то же самое, что и я: её брат для неё — не просто больное место, а целая трещина в броне. Нажми туда — и она развалится.
Я снова откинулся назад, пальцы скрестил. Она всё ещё спорила с подругой, ругалась, называла брата идиотом. Голос дрожал, глаза метались, будто она уже забыла, где находится.
А я только и думал: Чем дольше ты говоришь, тем проще мне будет решить, как именно уйти от всего этого.
Я сидел, стиснув зубы так, что челюсть хрустела.
Фостер только что хлопнулась обратно на стул, но глаза у неё округлились, когда за моим адвокатом в кабинет вошёл ещё один. И не просто «ещё один». Харрис. Роберт, мать его, Харрис.
Я сразу понял, что утро окончательно пошло к чёртовой матери.
План был другим — тянуть время, пока мой адвокат мягко вычистит за мной следы, пока эта упрямая сучка сама себя заговаривает и путается в собственных словах. Но Харрис? Он не тянет. Он рвёт. Этот ублюдок уже давно мечтает видеть меня за решёткой, и сейчас смотрел так, будто вот-вот получит то что хочет.
— Ты рано, — резко выпалила Фостер, будто сама в шоке от того, что увидела. — А мы адвоката ждём.
Голос у неё дрогнул, но она держалась. Ещё не поняла, что сама впустила в комнату зверя.
Харрис ухмыльнулся, бросив взгляд на меня, и ответил ей:
— По дороге встретил, в суде стажёр перепутал дни слушания. Вот я уже здесь. Ну что, можем начать?
Я медленно, очень медленно перевёл взгляд на адвоката. Тот чуть дёрнулся, явно понимая, что план, который мы строили, только что пошёл коту под хвост.
Хмуро, почти рыча, бросил:
— Да.
И в этот момент внутри всё кипело. Я хотел встать, перевернуть этот чёртов стол и показать Харрису, что играть со мной опаснее, чем подписывать собственный приговор. Но я сидел. Потому что понимал: каждый мой лишний шаг сейчас станет подарком для него.
Я бросил быстрый взгляд на Пьетро. Тот напрягся, но ничего не сказал. Мы оба знали — игра только начинается, и она будет грязной.
Мой адвокат наконец подал голос — твёрдо, спокойно, как и положено.
— Детективы, — сказал он, чуть приподняв ладонь, — нам нужно переговорить тет-а-тет. Вы же понимаете, как это работает.
Фостер недовольно скривилась, но Харрис кивнул, слишком уверенно, будто это всё было по его плану.
Они начали подниматься. Фостер собирала папки, торопливо, но не скрывая раздражения.
И тут, мать её, как будто случайно, но слишком уж громко, она бросила Харрису:
— Ты даже не представляешь, Боб… мой брат вернулся, а я… я не знаю, что с этим делать. Он три года был как призрак, и теперь — просто явился.
Харрис улыбнулся, почти снисходительно, и ответил ей:
— Да ладно, Эви… твой брат — капитан спецгруппы «Альфа». Это же, чёрт возьми, элита. Они буквально спасают миллионы жизней.
Я чуть не рассмеялся. Но смех во мне был мёртвым, ледяным.
Капитан спецгруппы «Альфа»?
Вот оно, блядь. Теперь понятно, почему её так трясёт. Теперь ясно, куда смотреть и где нажимать.
Я даже не заметил, что сжал кулаки так, что костяшки побелели. Пьетро боковым зрением уловил мою реакцию, но промолчал.
Фостер и Харрис вышли, хлопнув дверью. Комната опустела.
И я тут же взорвался, рявкнув на адвоката:
— Ты издеваешься?! Ты должен был следить, чтобы такие уроды не совали нос куда не надо! Где, твоя работа?!
Я резко встал, стул с грохотом отлетел назад.
— Они, блядь, знают про него больше, чем я! — зло бросил я, сжимая кулаки.
Адвокат сглотнул, но ничего не ответил.
Я прошёлся по комнате туда-сюда, чувствуя, как внутри бурлит злость, смешанная с неожиданным интересом.
Пару минут спустя дверь снова открылась. Фостер и Харрис вошли почти синхронно — она с папками, он с той самой ухмылкой, от которой хотелось врезать кулаком в зубы. Они уселись, и Фостер сразу взяла инициативу: