Анастасия, Боярыня Воеводина.

Пролог.

Переполох большой в семействах знатных на Руси. Царь молодой, Михаил Федорович, жениться желает, невесту выбирать будет. Собирают всех девушек невинных из семейств князей, бояр и дворян знатных. Сначала на смотр к наместникам, потом, самых лучших, красивых, родовитых, нраву кроткого, в Москву свозят. Там уже сама инокиня, государыня Марфа, мать царская, с боярами ближними, девушек лучших из них отберет и сыну представит. Последнее слово за ним будет. У родичей девиц здоровых и пригожих надежда появилась с самим царем породниться. Честь-то какая! А какие выгоды! Вот и старались правдами и неправдами чадо свое на смотр протолкнуть! И наместникам выгода – подарков натащили за эти дни, якобы из уважения, столько, сколько и за 10 лет наместничества не нанесут!

И, главное, взять их безопасно. Не надо никакое воровство беззаконное покрывать. Девиц смотрят не они одни, а еще пятеро игумений самых крупных монастырей в наместничестве, да митрополит местный, да лекарь немецкий, специально присланный. Всех скопом не подкупишь, разоришься. Так что каждый за своих радеть будет. А с лекарем немецким вообще не договоришься. Русского не знает, говорят с ним в основном через толмача, да митрополит может, если латынь, за которую в юности, в семинарии нещадно порот был, вспомнит. А толмач обычно человек из приказу разбойного. С таким не столкуешься.

В общем, много шума наделал царский смотр. Дьяки специальные все родословные списки девиц пересмотрели, что бы даже дальнего родства с Романовыми не было! Семейства некоторые переругались между собой. И не только до ругани доходило, в иных случаях и до рукоприкладства. Но такое пресекали жестоко. Драчунов сразу в холодную, дочь – домой. Невместно государю в родне скандалистов иметь! Наконец, свезли самых-самых, отобранных, на Москву. В войне – затишье, со шведом переговоры, идут тихо, трудно, но все-таки, переговоры, поляки временно притихли, так что все внимание царскому смотру.

Свезли отобранных девиц, расселили по женским монастырям, что бы монахини пригляделись, в душу избранным пролезли за разговорами душевными, выяснили, доброй волей ли девица пошла, или у нее друг сердечный имеется, а на смотр ее родители идти принудили. Пять девиц таких, что насильно от женихов желанных оторвали и силком к царю направили, нашли. Выгнали, конечно. И родным внушение сделали, что они не о государе пекутся, о браке для него крепком, а о своих выгодах. Пригрозили опалой.

Потом всех по очереди в баню сводили. Там бабки – знахарки девство проверили, тоже троих выгнали. И самое страшное, посетила всех девиц в бане, мать, государыня Марфа. Осмотрела, ничем не прикрытых, нагих, не скрывают ли уродства, волосы проверила. Известно – чем волос длиннее, тем здоровье крепче. А в бане не скроешь. Так, все жидкокосые выбыли, да еще двоих поймали с накладными косами, из чужих волос приколотыми. Да одну хромоножку, ее хромоту за каблуками разными прятали, да рябых парочку, что белилами да румянами корявость лиц скрывали. Худышек, что все ребра пересчитать можно опять же девиц семь выявили. Потом в одних рубахах к лекарю на осмотр, тот легкие слушал, пульс щупал, живот мял. Двое с сердцем слабым оказались, вряд ли здорового ребенка родить бы смогли. Еще у парочки – кровь жидкая, а одна с болячкой легочной. Так что ряды соискательниц поредели. Потом велено оставшихся было обрядить побогаче, что бы взор царский не оскорблять, и повели оставшихся тридцать девиц в покои царские. Поведение проверять. Как ходит, как себя держит, умеет ли есть красиво, беседу связную вести и прочее!

И уже двадцать две особы, через все это горнило прорвавшиеся, государю на выбор представили. Девицы еле на ногах держались. Родственники их сзади поддерживали, что бы не сомлели в важный момент. Перья жгли, к носу совали, пока государыня Марфа не запретила. Большинство грустные стояли. Слух прошел, что Марфа уже девицу выбрала, из семейства ей родственного, но с Михаилом кровным родством не связанную. И именно на ней сына оженить собралась.

Глава 1.

Сам Михаил в это время лежал на своей постели, в одной рубашке и домашних портах. Смотрел в одну точку, точнее, на одно лицо, лицо молодой женщины, сосредоточенно водившей руками в области его сердца. За этой сценой внимательно наблюдали двое – новоиспеченный князь Воеводин-Муромский, и мать государя, инокиня Марфа. Был в комнате еще ребенок – девчушка двух-трех лет в кружевной рубашке, сарафанчике и с голубой лентой в уже довольно длинной косичке. Она не интересовалась процессом лечения, а сосредоточенно рассматривала китайские затейливые фигурки на небольшой горке в углу.

- Все – устало сказала молодая женщина, убирая руки от груди пациента – сердце какое-то время будет работать нормально. Я состав дам, заваривать его и пить регулярно три раза в день, это поможет сердцу нормально сокращаться, и предупредит сердцебиение. Колени, государь, сегодня не смогу подлечить. Сил много на сердце истратила. Да и вредно такое количество магии за раз получить. Сила-то у меня ведьмовская.

- Ох, ему же на смотр невест идти, надо было с колен начать.

- От боли в коленях государь не умрет, а от сердечной слабости может!

- Миша – обратилась Анна к мужу, – может ты попробуешь? Вдруг получится. Ты же чародей, наши силы друг друга дополнят! И перебора магии не будет!

- Аннушка, я же боевой маг! Еще пожар устрою.

- И что, вас не учат раненым помогать? Хоть обезболивание ты сможешь наложить, на сегодня хватит, а завтра уже я!

И тут прозвучало такое знакомое:

- Неть!

Все с удивлением посмотрели на девчонку, которая бодро просеменила к больному, ткнула пальцем сначала в одно колено, потом в другое, и радостно заявила:

- Дядя, бо-бо неть!

Михаил сел, пошевелил ногами, и с удивлением сказал:

- И правда, не болит!

- Вот почему я настоял, что необходимо идти втроем! – радостно заявил князь Михаил – после того, как Настя с меня молчание сняла я только и удивляюсь ее талантам.

- Подожди, Миша, Она обезболила на время, надо узнать на какое. Настя, сколько часиков бо-бо нет?

Настя подумала, посмотрела на свои ладошки и с уверенностью показала растопыренные пальцы. Серьезно посмотрела на них, потом загнула три, подняла два, и гордо заявила:

- Два! Два! Один!

- То есть пять часов?

Настя пожала плечиками

- Натя пять не читать. Два, два, один!

- Сколько? – спросила Марфа.

- Она до пяти не умеет считать пока, так что два, плюс два и еще один.

Настя важно кивнула.

- Михаил, – обратилась к царю Марфа, – Мы уйдем, я пришлю холопа, оденешься парадно, и пойдем девиц смотреть. А то все попадают от волнения!

- Мы, с вашего разрешения тоже пойдем, государыня Марфа. Отбор – дело личное.

- Миша, останься, – попросил Михаил, – хоть посоветуешь. Мысли считаешь, у кого они черные!

Михаил заколебался.

- Миша, останьтесь, пожалуйста – неожиданно попросила Марфа, – серьезный момент, поддержите государя!

- Хорошо. Только Анну с дочкой домой отправлю!

И тут снова прозвучало коронное:

- Неть! Натя папа! – и полезла к отцу на ручки.

- Настя, там будут только взрослые дяди и тети! – попыталась урезонить дочку Анна

Но маленькая диктаторша твердила свое «Неть»!

- Анна, – мягко попросила Марфа, - у девочки чутье, пусть пойдет, вдруг что-то почувствует!

Анне пришлось согласиться.

- Но тогда и я останусь! – категорически заявила она.

Подождали Михаила, и подошли к дверям Грановитой палаты, где невесты и ждали. Двое рынд распахнули двери. И тут вдруг Настя расплакалась.

- Что ты, дочка? – спросил ее Миша, – ты же хотела с нами!

- Неть! Бяки! Там,– детский пальчик указал на двери в палату, девочка всхлипнула, – там бяки, темно, бяки!

- Что такое? – удивленно спросила Марфа, – Почему темно, почему бяки?

- Государыня Марфа – пояснил Миша – Настя сильный, как говорят в Европе, эмпат. У нас еще слово для этого не придумали. Она чувства людей считывает, а так как сказать пока не получается, вот и лепечет по-детски, как может. И она сильней меня.

- Так что, там опасно?

- Не думаю, что опасно, в том смысле, как мы это понимаем, просто там, что у невест, что у родни сейчас страх, зависть, ненависть к соперницам, в общем, клубок черных мыслей. Я слабый эмпат, и то чувствую. А для ребенка, это просто шквал черноты. Нельзя ей туда! Сейчас успокою и отправим домой. Надо было ей невест с родней по одной показывать, тогда польза была бы. Давайте так сделаем: сейчас я ее успокою, Михаил отберет двух-трех понравившихся, остальных распустим по домам с подарками, а отобранных Настя отдельно посмотрит. Только вместе с родней. Жаль, говорит плохо, но Анна ее понимает. Она еще иногда и мысли читать может, если они очень «громкие». Так что кое-что о невестах расскажет, а особенно о родне. Через пару лет, как заговорит, проще будет. Но воспользуемся тем, что есть! Анна, позови Гашку, она всегда на Настю успокаивающе действует!

Глава 2.

Забегала прислуга, ближние боярыни повели избранную невесту в отведенные ей покои, за ней потащились многочисленные родственники. Михаил подошел к матери.

Миша в который раз убедился в хитрости Марфы. Она не стала ничего говорить сыну, не высказала неудовольствия его выбором, наоборот, поцеловала в лоб и поздравила. Поговорили о дате свадьбы. Михаил торопился, однако мать привела веские причины назначить венчание не ранее, чем через шесть месяцев. Иначе неприлично, да и денег сейчас в казне маловато. 300 000 ефимков лежат без движения, на всякий случай, вдруг шведы от своих требований не отступятся! Михаил подумал и согласился. Спросила, по сердцу ли сыну невеста, тот подтвердил.

- Ну вот, Мишенька, и у тебя будет время завоевать ее сердце, а то она тебя только сегодня увидела. Ты же хочешь такую же семью, как у Миши Муромского? Так вот, у них все по взаимной склонности, значит и тебе надо сердце невесты завоевать. И еще, лекари лекарями, а ты завтра попроси княгиню Анну, когда она к тебе придет, колени лечить, проверить здоровье будущей жены, особливо по женской части. Знахарки только девство проверяли, а она пусть посмотрит женское естество. Способна ли она крепкого ребенка выносить!

- А вы заметили, маменька, как она на Анну похожа! Я сначала даже думал, что это она и есть.

- Я как-то не заметила, разве что только блондинка.

- Да ну, неужели? Миша, а ты-то заметил?

- Я? Нет, я почти на невест не смотрел, я родственников проверял, ментально. Это много сил отнимает.

- Ну вот, – расстроился Михаил, – я думал, удивишься, что так похожи!

- Ну, извини. Давай завтра после Аниного лечения сходим, вместе, навестим ее.

- Маменька, это прилично?

- Конечно, навестите! Ничего плохого нет. Ее сейчас многие навещать будут, подарки приносить!

- Конечно, и мы с Анной подарки принесем. И Настю возьмем. Пусть на младенца посмотрит и сама захочет тебе такого же кукленка родить!

Марфа подивилась, как легко Миша нашел предлог, что бы Анну и Настю взять к сомнительной невесте. И, пока обрадованный Михаил приглашал всех к столу, тихо прошептала Муромскому:

- Ну и змей ты, Михаил. Искуситель. Надо тебя на шведов натравить. Ты их в момент вокруг пальца обведешь! Уговоришь плод запретный сорвать!

После обеда Миша домой поехал, рассказал Анне о странной невесте, о выборе Михаила. Анна забеспокоилась.

- Миша, ты на иллюзию, на личину, проверил?

- Обижаешь. Как увидел, так сразу. Это ее лицо, кстати, сходство есть, но не идентичность. Отличаетесь вы. Я бы не спутал. Надо разобраться, кто ее Мише подсунул. Этот человек и тебя видеть должен был, и подробно описать. Вспомни, пожалуйста.

- У меня редко гости бывали, но, подожди, приезжала жена Михаила Салтыкова, не помню ее имени, то ли Любовь, то ли Любава, просила зелье от колик сварить. Ты тогда у шведов был, Насте еще шести месяцев не исполнилось, а ее сыну, Петру, годик был. Что-то съел, животом маялся. Она к простым бабкам-травницам обращаться боялась, и муж не велел. Узнала обо мне и приехала. Пока я зелье варила, она со мной беседовала. Выспрашивала, как мы с тобой познакомились, почему Михаила не выбрала, о детях, еще смеялась, обручить предлагала. Спрашивала, где ты сейчас. Я, как было оговорено, сказала, что в Устюжине, там шведы шалить стали, ты оборону налаживаешь. Хмыкнула, но больше не спрашивала. А я старалась с другими гостями не встречаться, боялась вопросов о тебе, меня князь уже предупредил насчет твоего поручения.

- Так. Кое-что. Интересно. Не могла Марфа так притворяться в разговоре со мной. Знала, что я сразу ложь распознаю, предупредил же, что я чувства других считываю. О ментальных способностях умолчал. Она действительно поражена была, запаниковала, задергалась. Она другую невесту подобрала, да неудачно, чернявую. Такую Михаил ни за что бы не выбрал! Неужели Салтыковы за ее спиной действовать стали? Осмелились? Надо теперь выяснить, откуда эта девка, и дочь ли она Хлопову! Пошлю Ваську, он парень хитрый, рожа простецкая, но обходителен. Пусть по выспрашивает у жителей Коломны, когда родилась, где, в общем, все, что может, узнает!

- Нет, князь Михаил, не годится Васька. Молод больно, точно шпионом сочтут, забеспокоятся заговорщики. Дозволь мне с Николаем поехать. Якобы на богомолье. Ты, княгинюшка, пригляди за моим сорванцом, тем более он все время с Настасьей играется. А мы съездим. Вот, вы завтра царя посетите, с невестой поговорите, а после мы поедем. Потихоньку, полегоньку, Николай Голутвенский мужской монастырь посетит, а я, Успенский Брусенский, он теперь уже женский. – Раздался знакомый голос Агафьи.

- А ты права, Агафьюшка! – одобрил Миша, – ты больше выведаешь у монахинь, да повитух. Роды это бабье дело.

- Тогда и меня с собой берите, – вмешалась вошедшая Аглая, – старуху никто не заподозрит. Простите, слышали мы с Агафьей вас, правильно сомневаетесь. Михаил мальчик чистый, неопытный. Прознали про его первую любовь, вот и воспользовались. Матери он всяко о тебе, Анна, рассказал. А та или наперснице своей, Евникии, а та уже братьям Салтыковым, или прямо им.

- Рассказал, знаю. Она меня, когда у нас разговор доверительный был, при моем возвращении из степей Башкирских, она об Анне спрашивала. Я ей и объяснил, почему Мише опасно было на ней жениться. Ведьму инициировать.

Глава 3.

- Подождите, государыня, Хотел подарить этой, избранной, шкуры корсака, лисы редкой, степной, не вышло. Не побрезгуйте, сам ловил, учился с беркутом охотиться. Тут на женскую шубу и на шапку хватит. Хотите – одарите кого-нибудь.

- Спасибо, ты бы матери и жене подарил, я чину монашеского, мне такое роскошество носить невместно.

- Я много привез, там и маме, и жене, и невесткам хватит. Я еще прикупил у башкир все, что они за зиму набили. Я-то весной приехал, шкуры уже не такие роскошные были. Охотились больше для уменьшения их количества, что бы не расплодились и хозяйству не вредили. Но они не так линяют, как наши лисы. Башкиры объясняли, что у них шерсть за два дня выпадает, и они все лето облезлые ходят, а к осени отрастает вновь. Но эти – башкирские, зимние, им сносу не будет!

- Спасибо, возьму. Старые кости тепла требуют! Манька, отнеси подарок в мою кладовую, да пригласи на завтра портного, и скорняка, шубу шить. Пошли, князь, спросим, что Аня поняла из детского лепета!

Анна с Настей нашлись в компании царя в следующем покое. Настя играла с Михаилом в ладушки. Михаил все пытался выяснить у Анны, что не понравилось ее дочке в избранной невесте.

- Прости, государь, Настю понять иногда сложно, не все я в ее речи разобрала. Поняла только, что испугалась она чего-то, – уклончиво отвечала Анна.

Настя встретила Мишу восторженным: - Папа! – и полезла ему на руки.

- Простите, государыня, вы же меня просили сердце проверить, а мы отвлеклись. Давайте пройдем к вам в покои, я проверю. Миша, подождешь меня, с Настей. Простите, государь, дело, прежде всего!

Анна поклонилась Михаилу, взяла под руку Марфу, и они пошли в ее покои. Но не дошли. Войдя в следующий покой, Марфа остановила Анну.

- Выкладывай, что хотела сказать! Сил терпеть нет!

- Давайте хоть свернем куда-нибудь, вдруг государь Михаил пройдет и нас увидит!

- Хорошо, давай сюда!

Они зашли в комнатку, увешенную иконами. Марфа села на скамью, похлопала рядом с собой.

- Все так плохо? – спросила.

- Плохо, – прямо ответила Анна – Такое количество плохих слов я от Насти еще не слышала. Она еще плохо говорит, все-таки только два годика, но детских словечек знает много. И если раньше самая длинная фраза у нее была, когда она требовала поехать в Псков, к папе, а мы только что получили известие, что Миша погиб, то сейчас она выдала еще длинее. Я вам ее перескажу, может поймете сами: - «Тетя бяка, фу! Кака! Незя-я дядя Миша, месте, кака! Темно! Черна кака! Вреть, бяка»!

- То есть, тетя плохая, нельзя вместе с Мишей быть, и она врет? А кака, что она этим говорит?

- Кака ей няньки говорят, когда она грязное что-то берет. Говорят – «фу, кака»

- То есть эта Мария грязная, черная, плохая и врет? Темная. И нельзя с ней быть Мишеньке?

- Да, можно так перевести. В чем грязная и что врет, пыталась спросить, она еще объяснить не может, слов нет. Плакать начала. Я прекратила. Она и так волновалась.

- Конечно, не надо девочку напрягать! И так все ясно! Анна, Христом – Богом прошу, как только станет хоть что-то известно из Коломны, сразу сообщите. И что с Мишей делать, ума не приложу! Вы же знаете, он упрямый! Решил, что влюблен, не отступится. Жаль, конечно, что ты ему опасна была, но что поделать!

- Простите, государыня, даже если бы и не была опасна, все равно за него бы не пошла. В нашем роду любят один раз. Вон, маменька смерть папы не пережила. Бабушка Аглая после смерти деда держится только потому, что много дел семейных навалилось. Боюсь, что уладится все с моим наследством, и уйдет она от нас к своему Юрочке! А я Мишу своего, как увидела, так и поняла – вот, судьба моя!

- Понимаю. У нас с Федором так же было, пока проклятый Годунов нас не разлучил. Ладно, что сейчас с Мишей делать?

- А вы с моим Мишей посоветуйтесь. Он в этом деле дока. Двух королей, одного Великого Канцлера и кучу другого народа вокруг пальца обвел. И здесь что-нибудь придумает!

- Хорошо, сердце долго смотреть? А то, что мы мужчинам скажем?

- Просто посидите спокойно, успокойтесь. Вот так! … Для вашего возраста, простите, и всех тревог вашей жизни сердце вполне хорошее. Лучше, чем у государя Михаила. Ему много вреда детские годы принесли. Та болезнь, что у него у нас в избушке случилась, это не первый случай. Просто очень сильный. И хорошо, что бабушка его увидела и сразу болезнь распознала. А то угасал бы тихо, и никто бы не знал, отчего. А сейчас лечить будем. Вот здоровье и окрепнет.

- Спасибо, успокоила. Пойдем к мужикам, заждались. А с Мишей я переговорю, как ваши из Коломны воротяться! Может, раскопают что-то!

В Коломну на богомолье Аглая поехала рано утром. Вернулась через неделю, мрачная, как туча грозовая. Сразу, с дороги к Михаилу пошла.

- Миша, можешь срочный разговор с Марфой устроить? Нам всем троим и тебе с Анной! Решать срочно надо с царской невестой!

- Что, все так плохо?

- Хуже не бывает.

- Отдохните с дороги, мы в Кремль съездим с Анной. Якобы надо у Марфы еще раз сердце проверить! Договоримся, за вами пришлем! Только в баню сходить с дороги не выйдет.

Глава 4.

Как решили, так и действовать стали. Невеста в покоях кремлевских пребывает, родня вокруг нее, все блюда пробует, что бы не намешали чего. Блюда носили с царского стола, но неведомо родне было, что в блюдах этих и таится опасность. За честь почитали. Для Михаила и то попроще готовили, Марфа сама следила, что бы попостнее блюда были. Как Анна советовала. А невесте сама куски выбирала, пожирнее и поподжаристее, тоже Анна посоветовала.

Михаил с Марией раз в день обязательно встречался, но в присутствии матери, приличия соблюдая. Больше Мария презрительных рож не корчила, разговаривала вежливо, вкрадчиво, но тем для разговоров было мало. Плохо образована была невеста. Даже псалтырь с трудом читала. Любимым занятием было у нее гадание. Вот гаданий она множество знала. Но Марфу беспокоило то, что привязывался к ней Михаил все сильнее. Анна на большом сроке уже была, в Кремль ей ездить было тяжело, да и неудобно. Молодице при таком сроке положено было дома сидеть и молится о легком родоразрешении. Так что сравнивать Михаилу Романову невесту было не с кем.

А та здорова оказалась, только полнела и все! Марфа уже к Аглае съездила, к Анне не решилась, нельзя беременную черными мыслями отягощать. Посоветовалась, не стоит ли каких травок, для жизни безобидных намешать, что бы рвоту вызвать, время, как сквозь пальцы вода убегает, скоро пора к свадьбе готовиться, а невеста все не заболевает, только толстеет. Уже почти договорилась с Аглаей рвотного, что при отравлении назначают, во взвар подмешать, как занемогла Мария. Рвота сама началась. Ничего в рот взять не может, все сразу наружу вылетает! Оказалось, тошнило ее уже неделю, да и рвота бывала, после плотного обеда, но родня проверила извергнутое Марией на яды, ничего не нашли, и успокоились, скрывали немощь, пока уже скрывать невозможно стало. Тут все забегали, лекарей позвали. И своих, и немецких. Те невесту осмотрели, диету прописали, и вроде ей лучше стало.

Марфа велела племяннику своему, Салтыкову Михаилу, проверять, что с будущей женой Михаила творится. Она с ним еще вначале разговор имела серьезный. Салтыков ей каялся, говорил, что ничего плохого в виду не имел, просто хотел, что бы Миша женился, и наследников заимел, трон укрепил. Поэтому и жену подсылал к жене Муромского, для того, что бы она запомнила, как та выглядит, что бы девицу похожую Михаилу подобрать. Он ему сам рассказывал, что нравилась ему Анна, но он рад, что на ней Миша, друг, женился. Салтыков еще удивлялся дружбе двух Михаилов. Надо же, царю дорогу перебежал, девицу увел, а тот не только в опалу дружка прыткого не отправил, а наоборот, наградил, свой собственный княжеский титул дал.

И задумал Миша тоже набиться Михаилу в друзья, пользуясь тем, что невесту ему нашел, точь в точь, его любовь первую. Точь в точь не вышло, все-таки Анна и держать себя умела, и образованна была получше, чем иной боярин роду древнего. А эта деревенщина, ни ступить, ни слово молвить не умеет. Конечно, натаскали ее Хлоповы за полгода, но все же не то! Но отбор прошла. Помогла матушка, старица Евникия, да слух, что девице сами Салтыковы покровительствуют. А Хлоповы, вот странность, сами согласились девку дочерью признать. Даже не пришлось угрожать сведениями о их верном служении самозваной полячке! Тетка Салтыкову выговор сделала и велела что бы крутился, как хотел, но девку от Михаила убрал! И объяснила последствия этой свадьбы. Ужаснулся Михаил Салтыков последствиям, понял, почему Хлоповы на подлог охотно пошли, и стал момента ждать, что бы девку услать. Но под благовидным предлогом, не раскрывая происхождения подлого, что бы тень на царя не бросить.

Прослышав про немощь невесты, Салтыков к лекарям бросился. И так и сяк намекал, что бы заключение дали, что Мария-Анастасия потомства дать не сможет, а они ни в какую. Вид делают непонимающий, и объясняют, что болезнь от еды жирной и сладкой, обильной. От которой желчь разлилась. Надо постное есть, и все пройдет. А на деторождение не повлияет. И действительно, покушала девка кашки простой, да овощей вареных, и прошла тошнота. И дядька ее активизировался, начал письма строчить, с наветами, что отравили племянницу его, но Бог миловал и она опять здорова!

Но тут сама себе девка навредила. Как полегчало ей, так сразу потребовала сласти. Мяса побольше, особенно она уток и гусей жареных любила. И через неделю возобновилась болезнь! Тут Салтыков уже не стал с лекарями договариваться, сразу в думу побежал, переврал заключение врачебное, благо никто из бояр на чужом языке не говорил. Дума быстро поняла, откуда ветер дует, и постановила Марию от Михаила отстранить, и выслать ее куда подальше, что бы приязнь сердечную молодого царя избыть. Постановили сослать в Тобольск, под надзор. А отца что бы просьбами царю не докучал, отправить в Вологодское наместничество, воеводой в городок малый. Подальше от Москвы, помятуя о его шашнях с Мариной Мнишек. С женой и всем семейством. С Марией оставили только бабушку и двух дядей настырных, одного – с женой.

Михаил горевал, просил мать смягчиться, подождать, дать время, что бы здоровье у невесты поправилось, но та на своем стояла. Боярская дума тоже. Михаил хотел с Мишей, другом посоветоваться, но оказалось, тот срочно уехал, даже родов у жены дождаться не смог. Шереметьев настоял. Шведы на переговоры вновь согласились, но все тянули, место, которое их бы устроило, найти не могли! Наконей, нашли, в Столбово, аккурат посередине между Ладогой и Тихвиным, так они другие претензии высказывать стали. Вот, Мишу срочно и послали, улаживать. Даже с государем не простился, только через Марфу передал, что обещает вернуться с мирным договором.

В действительности, узнав о болезни невесты, и, понимая, что Михаил его совета спрашивать будет, а правильным советом он может дружбу старую разрушить и семью подставить, Миша, по совету Анны, сам к Федору Шереметьеву пришел и попросился снова на службу. Федор удивился – жена на сносях, он действительно хотел Михаила использовать, но после родов у Анны. Пришлось объяснить деликатную ситуацию с царской невестой. Не всю, конечно. Рассказал, что Анна ее смотрела, посоветовала, не есть много сладкого и жирного, а то заболеть может, но та ее не послушалась и заболела. Сейчас Дума требует больную невесту забраковать. В принципе Миша с ними согласен. Жена царя важное дело сделать должна – наследника родить. А больная если даже на женских органах это не отразится, зачать сможет, а вот выносит ли здоровое дитя, это вопрос. И Анна сомневается. Михаил, по привычке с ним советоваться начнет, а что он сказать может? Только правду, ту, что он Федору сказал. Но ситуация у него деликатная. Он все же первую любовь у царя из-под носа увел, и что он не обиделся сейчас, ничего не значит. Теперь, когда у него копию Анны отнимают, он это припомнить может. И всю дружбу порушит. Все заслуги позабудет и в опалу отправит! Семью подводить он не хочет, так что лучше всего ему на это время исчезнуть из Москвы по такой срочной надобности, что даже дождаться родов жены не может! Он Федору доверяет, Анна одобряет, отец тоже, понимает его тяжелое положение. Так что пришел к старому другу отца помощи просить.

Глава 5.

Неумолимо приближалось православное рождество. А после рождества Анна уже будет каждый день ждать родов. Жаль, не получится приехать, поддержать. Но в прошлый раз его даже близко не подпустили к протопленной накануне бане, где, ради избежания всякой заразы, обычно проводили роды. Так что он просидел полночи, в трапезной, переживая, пока ему не вынесли маленький, недовольно кряхтящий сверток. А к Анне пустили только утром, когда она, уже переодетая, в красивой рубашке, на чистой постели кормила дочь. Разрешили только поцеловать и прогнали. Так что его присутствие особо не требовалось. Сейчас он все время, свободное от толчения воды в ступе, именуемое переговорами, обдумывал будущий разговор с Делагарди. Взвешивая все за и против. Пока одно событие не подтолкнуло его к действию.

Все участники переговоров, как обычно, завтракали, обсуждая план на сегодняшний день. Завтра сочельник, будем вести переговоры только до обеда, до "первой звезды", потом переговоров весь день не будет, Рождество. Сегодня предстояло работать долго и упорно. Все уже расселись по возкам, как на единственную улицу села влетел всадник на коне, от которого шел пар. Он передал поводья конюхам, бросившимся укутывать коня попоной, и водить по двору, что бы остыл и не простудился. Мезецкой вышел, что бы принять письма, но послание было одно. И не ему. Михаилу. У Миши все замерло в груди, пока он распечатывал послание. Руки дрожали. Одна мысль билась в голове – что-то с Анной, иначе не прислали бы гонца так срочно! Он так долго возился, что Мезецкой просто взял у него из рук письмо, сломал печать, пробежался по строчкам глазами и громко зачитал:

- «Сын, поздравляю, ты снова стал отцом! Причем дважды! На двадцатый день месяца студень, твоя жена Анна родила двух сыновей. Двойню! К счастью не близнецов, а двойняшек. Старший темноволосый, младший – блондин. Оба весом каждый больше пяти фунтов, здоровы. Молодая мать чувствует себя хорошо. Только пришлось взять кормилицу, потому, что одной Анне будет тяжело выкормить двойню. Первый месяц она справится, а потом будет помогать кормилица. Так что не нервничай, все хорошо, спокойно работай на благо России! Только крестить придется без тебя. Имена уже есть. Старший Михаил, по имени крестного отца (Угадай, кого?). Младший – Федор. Его крестным отцом станет Шереметьев. Крестными матерями станут Марфа и княгиня Черкасская. Отец».

Михаил совершенно невежливо выхватил письмо из рук князя Мезецкого и перечел. Все точно. Он стал отцом двух мальчишек. Побратим на него не злится, раз стал крестным отцом старшего княжича, наследника. Значит, можно рискнуть. Шведы не решатся выкрасть отца крестника царя. Война им совершенно не нужна. Да и крестные матери – жена Филарета, мать царя и сестра Филарета, его тетка! Так что, вперед, раскрываемся перед Делагарди и уговариваем, слегка шантажируя тем, что он показал мне план того неудачного штурма Варламовой башни, тем самым, фактически, сорвал его! Но почему роды так рано? По их расчетам они ждали только после рождества. Извинившись перед послами, и обещав догнать их позднее, Михаил побежал к лекарю, сопровождавшему посольство. Тот посмеялся и объяснил взволнованному молодому отцу, что при двойне это нормально. Конечно, сильная целительница не могла не знать о двойне, но, видимо, решила ему не говорить, что бы не волновать, или сделать сюрприз. Михаил решил, что вернувшись, поговорит с Анной. К черту такие сюрпризы!

Приказал запрягать Черта в легкие санки, теперь нет смысла прятать приметного коня, редкой, серой в яблоках масти. Посольство догнал на подъезде к Столбово. Передал Черта в руки конюхов, специально ездившим вместе с кучерами для присмотра за лошадьми, и прошел в шатер для переговоров. Мезецкой подмигнул и спросил:

- К лекарю бегал?

Михаил кивнул.

- Я только хотел тебе сказать, что для двойни это нормально. У меня жена третий раз двойню приносит. Уже спать с ней боюсь. Четыре парня и две девки. Род небогатый, как пристраивать буду?

- Пришли жену к моей Анне, когда вернешься. Ей бабушка рецепт давала, травок секретных, бабьих. Она мне не говорит, но я-то знаю, что она детей рожает, не когда Бог пошлет, а когда сама захочет. Запомнил, как бабушка ее поила, как только поженились, и неясно было, как мои родители к этому отнесутся.

- Пришлю, спасибо! Давай слушать, что опять шведы вещать будут!

***

Якоб Делагарди хмуро бродил по временному городку шведского посольства. Опять несколько часов говорильни. Никак упрямые русские не соглашаются отдать так приглянувшуюся ему Ладогу. Да, город северный, даже севернее Ревеля, где отец купил дом, после побега из Франции. Но какой привлекательный! Он все переживал о потерях земельных угодий и родового замка во Франции. А тут целая крепость! Их Гарди раз в пять, нет, в десять меньше! И ценна не землями. Виноград даже в Ревеле расти не будет, ценен городок торговыми путями. А если вся, нет, почти вся торговля с Европой у России через Швецию пойдет, русские на это уже согласились, отдав все приневье, то перспективы такие! Хотя нет, не вся, к сожалению! Север с Архангельском остался за англичанами. Недаром Джон Меррик надрывается, мир помогает заключать! Его Московская компания самые вкусные куски отхватила. Меха, мед, воск, и коноплю. Но торговать могут только четыре-пять месяцев в году. Потом замерзает море. Вот тут мы с ними договор и заключим, пусть в Ладоге свою контору открывают, нам, то есть мне, пошлину платят! Не хотят англичане, вот и крутятся! Да и для русских этот городок чем-то важен. Что-то давнее, с первыми правителями Руси связанное. Но первый-то вроде швед был, то есть варяг, норманн. Но Норвегия все равно под Швецией, так что швед!

Глава 6.

- Виконт Мори, неужели вы выжили?

И столкнулся со спокойным, чуть насмешливым взглядом русского аристократа.

- Как видите, граф. Вполне, – спокойный ответ на французском, – но, если быть точным, виконт Мори почил там, под Псковом, а его тело занял его настоящий хозяин.

- То есть, вы изображали шотландца, там, перед королем? И срыв осады, простите, ваших рук дело?

- Срыв, да, но не катастрофа. Катастрофа на совести интендантов, столь неудачно расположивших продуктовый склад с горючим содержимым. Я такой армагеддон не планировал. Только взрыв пороха. Что бы спасти Псков. Король бы снял осаду, так как нового пороха ждать долго, а зима близко. А я бы остался вкладывать в голову Густава-Адольфа мысли о мире. И тогда он дал бы вам более четкие инструкции, чем сейчас, и мир бы уже заключили. Вот, скажите, на черта вам сдалась Ладога? Ясно же, что там вам жить спокойно не дадут. И торговлю вести тоже.

- И вы не боитесь так прямо заявлять мне, что вы, можно сказать, уничтожили половину шведской армии, пребывая около короля с поддельным именем по поддельным документам?

- Ну, имя было подлинным, такой человек существует, и документы его. Куплены за 50 бочонков дешевого виски. И вас я не боюсь. Так просто меня не уничтожить. Я не последний человек в России.

- Да хотя бы того, что я донесу королю о ваших подвигах, и он потребует вашей выдачи, как условие мирного договора.

- А это вы не сделаете. Во-первых, меня не выдадут, кстати, вот доказательство, пусть ваш толмач вам переведет. А во-вторых, тогда станет известно о втором моем деянии – предупреждении псковичей о штурме со стороны Варламовой башни. Только я не помню, кто показал мне планы покойного Эверта. Не припоминаете?

- Вы страшный человек!

- Это правда! Инокиня Марфа, которую сейчас именуют государыней, называет меня змеем, и радуется, что я из сторонников Романовых. Кстати, попросите перевести это письмо. Вам будет любопытно узнать, что она собирается стать крестной матерью одного из моих сыновей. Скорее всего, второго. Думаю, что церковь не одобрит, если крестными родителями ребенка станут сразу и мать и сын. Месье, вы переводите, не стесняйтесь!

Толмач перевел. Лицо Делагарди позеленело. Силен противник, придется как-то договариваться!

- Хорошо, какие условия мира вас устроят?

- Забудьте про Ладогу, и узнайте у Меррика, сколько сможет нам ссудить король Яков, так как в казне России денег нет, в том числе и по вашей вине, Якоб. Именно столько и следует указать в договоре. Остальное мелочи, согласуют и без нас. Не расстраивайтесь, Якоб. К тому же вас ожидают гораздо более выгодные перспективы после заключения мира. Сейчас, когда бедного Эверта нет в живых, король хочет учиться мастерству военноначальника именно у вас. Стать его наставником и получить все почести, таковому причитающиеся, что может быть почетнее. И потом, вам светит роль наместника Эстляндии и Лифляндии. Второй, когда вы ее завоюете. И король хотел отдать вам в ленное владение замок Лекё и прилегающие к нему земли, зная, как вы переживаете о потери земли и фамильного замка во Франции! Согласитесь, это более почетно сидения в Ладоге и выколачивания пошлины у несчастных купцов!

- Откуда вы это все берете?

- От Густава-Адольфа, конечно. Он все это излагал своему другу, виконту Мори, пока тот был жив. Жаль, что ему пришлось умереть, такой молодой! Вы же понимаете, как много он мог бы совершить, останься в живых!

- Не дай Бог! Я так полагаю, что этому молодому человеку на небесах пребывать лучше, чем возвращаться на грешную землю!

- Вот и договорились!

Якоб Делагарди и Михаил Муромский пожали друг другу руки и разошлись.

После обеда Делагарди что-то долго выяснял у Джона Меррика. Потом вновь начались переговоры. На удивление быстро согласовали передаваемые обратно русским города. Новгород, Гдов, Порхов, Старую Руссу, Сумерскую волость, и, наконец-то, Ладогу. Насчет контрибуции шведы тоже поумерили аппетиты. Уже не фигурировали немыслимые суммы в виде 150 тысяч ефимков, торговались от 50 до 10 тысяч. Делагарди пообещал написать королю и спросить, ниже какой суммы ему отступать нельзя. К обеду проект договора был почти согласован. В сочельник утром согласовывали мелочи, типа порядка разграничения территории, перемещения жителей, желающих поменять место пребывания, торговые вопросы. Закончили рано, пригласили шведов на православное Рождество. Делагарди со стороны наблюдал за Михаилом. Явно молодой человек пользовался уважением даже у лиц старше его по возрасту. Знатоки русских обычаев говорили, что тут еще играет роль происхождение. Он самый знатный среди участников переговоров. Рюрикович, прямой потомок того самого вождя викингов, которого призвали править на Руси. Так что по некоторым российским законам, если бы он предъявил претензии, то главой делегации могли назначить именно его, невзирая на возраст. Но Муромский умен, и своей знатностью не пользуется. Хотя, недавно, Михаил Романов выделил его из рода Муромских, дав свой собственный титул, князя Воеводина-Муромского. Среди русских ходят даже слухи, что они с царем побратимы, принесли друг другу кровную клятву вечного братства! Якоб был рад, что послушался здравого смысла, и не стал раздувать историю виконта Мори.

Наконец, пришло письмо короля. Он соглашался на любую сумму, которую он мог бы получить сразу, но не менее 15 тысяч ефимков. Джеймс обещал 20. Ее и внесли в окончательный вариант договора. Проект послали в Швецию и в Москву для одобрения правителями. Михаил хотел отвезти сам, но Мезецкой упросил его остаться – с появлением Михаила Делагарди стал более сговорчивым. Князь прекрасно понимал молодого отца, но скрепя сердце надавил на его чувство долга. Вдруг шведский француз опять начнет юлить!

Глава 7.

Закончилось спокойное житье князя Михаила Муромского. Вновь потребовался он на службу государеву. Только в этот раз не нужно было притворяться иноземцем, что бы в доверие влезть. Потребовались его иные таланты и знания. Вспомнили его успех на первом месте службы – воеводою в Лебедяни. Снова его дорога лежала на юг от Москвы, в знакомые места. Снова надо было спешить, что бы опередить казачью орду Сагайдачного. Просил Шереметьев проверить городки бывшей засечной черты, южнее Оки. В основном это были деревянные и земляные крепостцы для защиты от набегов крымских татар и ногайцев. Артиллерия была только в Лебедянии, Данкове и Михайлове. Остальные оборонялись по старинке, стреляя со стен из луков и фузей, выливая на головы кипяток и кидая камни и бревна. Против кочевников срабатывало. Но не против казаков, подлетающих к стенам и, не тратя время на обстрел города стрелами, имеющий больше эффект устрашения, чем пользы, сразу лезущих на стену. К тому же у Сагайдачного была артиллерия. Но несмотря на это, взять сильную крепость Елец он смог только благодаря военной хитрости. Михаилу придали с десяток походных пищалей и пяток пушек чуть побольше, что бы усилить оборону городков.

Но было поздно. Слишком стремительно продвигался Сагайдачный. Практически без отдыха, в трехдневный срок отряд Муромского достиг крепости Михайлов, бывший одно время ставкой известного Михаилу вора Заруйского. После его ухода в Епифань местные жители посадили под замок оставленного им воеводу и присягнули московскому царю. В Михайлове Михаил хотел провести день, дать отдохнуть вымотанным лошадям, и разослать разведчиков, что бы узнать обстановку. Но не получилось. На площади перед теремом воеводы толпился народ. Воевода, чем-то напоминающий Михаилу его «сменщика» в Лебедяни, довольно упитанный сынок дворянина средней руки держал речь перед народом, убеждая население забрать огненный припас, орудия и весь скарб уходить в сторону Зарайска и Каширы, чьи каменные стены гарантируют безопасность. Он вещал так воодушевленно, что даже не заметил довольно большой конный отряд, прошедший через ворота. Михаил остановил притомившегося Беса. Черта он оставил отцу, так как он больше подходил под запряжку. Стоящие рядом с воеводой десятники молчали, стыдливо отводя глаза на пораженческие речи своего начальства, но слов поперек сказать не смели. Бунт во время войны мог им дорого обойтись! Михаил стоял и слушал, давя в себе огромное желание дать трусу большой пинок под толстый зад. Сдержался. И тут его узнали.

- Княжич Михаил – вскричал дородный поп из первых рядов толпы. Муромский с удивлением узнал в нем отца Серафима, крепостного священника Лебедяни. Несколько голов повернулись к только что приехавшему всаднику. Несколько голосов подхватили – Княжич Михаил! Слава Богу! Откуда?

Михаил поднял руку.

- Из Москвы послан, городки засечной черты проверить, да видно, поздно! Откуда вы здесь, отец Серафим?

- Из Лебедяни! Нет ее больше! Воевода, что вас сменил, как казаки под Ельцом появились, сразу в леса убег, крепость бросив. Казачки, что присланы в подмогу гарнизону были, решили, раз начальство сбежало, то и им можно животы сохранить, и першли к ворогу Сагайдачному. Пытался я божьим словом убедить гарнизон остаться и воевать, не вышло. И тут слабость проявил. Сбежал вместе с жителями. Мы-то успели, а вот часть слишком долго собиралась. Скорее всего, их захватили. Лебедянь сожгли. Пожар издалека виден был! Мы в Данькове не остановились, там крепость еще после Заруйского не полностью отстроили, подались в Михайлов. А здесь тоже драпать собрались!

Михаил потемнел лицом. Все-таки, Лебедянь была ему не чужая. Первое боевое крещение и первый успех. Недаром покидал он ее на Семена Леонтьева с тяжелым сердцем. Надо хотя бы Михайлов оборонить. Шереметьев просил хоть немного задержать лавину казаков Сагайдачного, что бы отряды Пожарского и Волконского успели занять позиции на Оке и не дали ему переправиться.

Михаил выехал вперед и поднял руку. Воевода насторожился.

- Ты кто таков, откуда?

- Послан из Москвы. С проверкой крепостей малых, способных продвижение гетмана задержать, время отрядам для обороны по Оке дать. А я вижу, что вы никого задерживать не собираетесь, бежать решили, город на разграбление отдать! Так, вояки? Пушки тоже подарить казачкам решили, что бы им удобнее было Москву обстреливать! Так?

Толпа зашумела. Один из десятников громко выкрикнул:

- А ты что, собираешься город оборонять? Сам-то кто таков будешь?

- Князя Муромского младший сын, Михаил. Нынче зовусь князем Воеводиным-Муромским. Пожалован государем за заслуги. В том числе и за оборону Лебедяни. От Заруйского. Слышали ?

Толпа загудела.

- Так вот, михайловцы. Те, к кого кишка тонка, кто боится обос***ся при виде орды казачей, милости просим, убегайте, балласт, он только на дно тянет. А с теми, у кого в груди храбрость и стойкость, мы крепость обороним и врага под ней сколько сможем, положим. Так что прошу – воеводу и всех, кто с ним собрался утекать, отойти налево, а тех, кто воевать будет – направо!

- Не ты княжонок, меня сажал, не тебе меня смещать! – Заверещал воевода.

- За княжонка в суде местническом ответишь, если доживем. Не дело простому дворянину на Рюриковича лаять! А сместил ты себя сам, когда трусливо собирался город оставить. Так вот, я тебя не держу! И всех трусов, что с тобой собрались. Оружие положили у стены, развернулись и строем в ворота. И марш на Зарайск или на Каширу, куда там вы собрались! Живо!

Глава 8

Разбудил Николай.

- Вставай, княже, враг на горизонте!

Михаил подскочил.

- Да не так быстро, еще и поесть успеешь, да переодеться. Тегиляй и доспех твой кожаный я уже приготовил. Умываться давай.

Михаил привел себя в порядок, переоделся в легкий доспех, Шелом одевать не стал, просто наложил на себя, на весь наряд, включая княжескую шапку, доспех чародейский, все-таки, с ростом силы даже шапка железная чародейству вредила. Окинул взглядом площадь крепостную. Пустая. Все же Михайлов не Лебедянь, поболее будет, да и народ тут живет в основном воинский, стрельцы, да пушкари, да дружинники. В мирное время землю пашут, да промыслами всякими промышляют, в военное все за оружие берутся. И слободки вокруг города покидали организованно, никто за скарб не хватался, бабы не рыдали о тряпках оставляемых. Разом собрали семьи, припас, продовольствие, скотину угнали, и корма с собой захватили. Военные люди. Вот и сейчас, все бабы с детьми в укрытия спрятались, что бы мужьям и отцам под ногами не мешаться. Надо будет, сами за оружие возьмутся. Под стенами каменного амбара сидело только пять женок, во главе с травницей. Готовились помощь оказывать, раны врачевать. Скотину и лошадей тоже в хлева и конюшни заранее построенные загнали и прочую скотину помельче тоже. Свиней, баранов и овец, которые не супоросные и не сутягные, прирезали и на ледник стащили. Овцы и свиньи быстро плодятся, восстановится стадо. Лед зимний на Проне заготовили. Еще даже не таял. Так что на завтрак была каша с бараниной.

Михаил похвалил проваров, спросил, что на обед. Оказалось щи из квашеной капусты и репа пареная, теперь со свининой. Повара повеселели. Раз князь обедом интересуется, значит, город отстоять намерен! Как много значат такие мелочи, Михаил еще в Лебедяни понял.

В окружении десятников вместе с Николаем поднялся на караульную башню. Вдалеке на юге виднелось облако пыли. Дождей давно не было, трава еще низкая, вот и пересохла степь. Михаил достал из кармана тегиляя свое приобретение Европейское – трубу увеличительную. Ее часто моряки использовали, да военоначальники знатные. Купил на всякий случай, вот и пригодилась. Приложил к глазу. Точно, проснулись, скачут!

- Николай, глянь, как к себе домой, окаянные! Может, зря воеводу отпустил, не было ли у него мысли город без боя сдать?

- Нет, князь, – вступился один из десятников, – трус он был отчаянный, но не предатель. Кишка у него была тонка для этого.

- Значит так, други, все же смотрите в оба. Сагайдачный на всякие хитрости поваден. Елец-то он обманом взял. Так что ухо востро держим, возможную измену – в уме, за соседями приглядываем. Но осторожно, что бы не обидеть. На уловки вроде отступления не поддаемся. Николай, на тебе ворота. Опыт имеешь. Главное, петарды не дай заложить. Я на той стене буду, напротив которой горка не срытая. Там, скорее всего, когда первый приступ отобьем, они батарею размещать будут. Устроим им фейерверк!

- Княже, ты только помни, что крепость деревянная, это тебе не Псков. Загореться может!

- Так и Сагайдачный не король молодой, только на два месяца меня старше. Не станет масло прованское около порохового склада размещать!

- Княже, а причем здесь Псков? Там же пожар у шведа случился, вот они осаду и сняли.

Михаил промолчал, ответил Николай:

- Так вот, причина пожара перед вами стоит! Князь Михаил порох у шведа и поджег. Сам еле выжил, мы уже его почти похоронили, да голубь вовремя прилетел.

- Так ты, княже, еще и чародей! А мы-то гадаем, почему доспех княжеский не носишь?

- Не могу. Железо силу запирает. А вот порох на расстоянии, даже таком, как до той горушки, что за оврагом, поджечь смогу! Так что не выйдет у казачков город обстреливать. Все, налюбовались, разошлись по своим местам. За пушкарями следите, что бы порох зря не жгли. И сначала заряды смешанные, с железной сечкой использовали, от них урон страшнее, пусть бояться! А мы тут с Сагайдачным по старой памяти поболтаем!

- Ты что, и его знаешь?

- Пришлось встречаться, когда я у литвина Сапеги зимовал. Говорил ему, что Сигизмунд скуп, как шотландец, и его надует. Не поверил. Ничего, сейчас напомню ему, что шотландец, виконт Мори, ему говорил. Это я так назывался, когда у поляков да у шведов был. Жаль, умертвить личину пришлось. Пригодился бы еще!

Десятники, поглядывая на молодого князя с уважением, разошлись по своим участкам. Михаил остался пока на башне с Николаем и ответственным за эту башню старым воином.

К южной дозорной башне подъехал сам гетман со свитой.

- Почто ворота позапирали? Мы православным людям зла не делаем. Сами за веру стоим! Мы за истинного царя Владислава, которому почти половина Руси присягала!

- Как вы православным зла не делаете, мы слышали. От тех, кто от вашего добра из Лебедяни да Данькова сбежал! А если православные, тогда зачем королевича иностранного поддерживаете, который не пожелал на царство венчаться, в Москву не приехал и которому папочка веру сменить не разрешил? А ежели ему половина народа, как вы говорите, присягала, так почему другая половина отказалась? А если вы за веру стоите, тогда почему с богопротивным латинянином Сигизмундом союз заключили? Который, как всякий лукавый латинянин, вас, дураков обманул? Вашими руками желает Москву взять, на вашем горбу всю Россию оседлать! Только Россия не кляча водовозная, взбрыкнула один раз, взбрыкнет второй, и в какой навозной куче вы, радетели, окажетесь!

Глава 9.

Глава 9.

Десять дней длилась осада Михайлова. Подтянул Сагайдачный новые пушки, из резерва, некоторые со стен занятых городков снял. Началась бомбардировка. Но бомб у него не было. Стрелял ядрами калеными. Кое-где, конечно, вспыхивало, но бабы городские быстро пожарную команду организовали, отроки воду из реки таскали по ночам, что бы неясно нападающим было, где ход потайной. Заполняли большие бочки. Воды хватало.

Больше порох поджечь не получалось. Наученный горьким опытом приказал гетман прятать его в землянках, вдалеке вырытых. Так что пушкари с каждым зарядом пробегали с пол версты, а то и больше. Может поэтому и обстрел был не такой , как хотелось бы Сагайдачному. Орудия стреляли редко и порознь. Больших пожаров не случилось. А стрельцы со стен соревновались, кто лучше стреляет по живым мишеням, много орудийной прислуги повыбили.

Но Михаил и здесь умудрился диверсию устроить. Приметил облако грозовое, которое город стороной обходило, подогнал поближе, и устроил нападавшим хороший ливень, с грозой и градом. Пару молний в землянки направил, поджечь удалось. Что не поджег, то подтопило. Так что Сагайдачный решился на новый штурм. Но уже не конной лавой, а прикрывшись фашинами из хвороста попытался забросать ров. Картечь для прикрывшихся фашинами казаков уже была не так смертоносна, да и остались заряды только из камней, без железа. Песчанник слабый камень, не то, что галька. Так что пришлось отбиваться и на стенах.

Тут Михаила осенило, как нападающих отвадить. Обратился к женщинам. Проверили запасы постного масла, если часть истратить, то дней на 10 хватит. И мужики сами предложили хлебное вино крепкое, когда узнали зачем. Так что, когда казаки на новый приступ пошли, стрелять не стали, а просто полили первый слой фашин где маслом, а где вином хлебным, крепким. И, как побежали казачки со вторым слоем фашин, только побросали их в ров, как Михаил их поджег. У нападающих буквально земля загорелась под ногами. До дерева крепости огонь дойти не мог – защищал земляной вал, а вот наступающим досталось.

Отступили казачки и возобновили бомбардировку. Тем временем, бабы новые мешочки нашили, кузнецы все, что можно из металла посекли на мелкие кусочки – и чугунки, и лопаты, и косы. Оставили по паре штук и все. Так что снаряды приготовили. Беда была с порохом. Один приступ отразить хватит, а потом караул! Посовещались, и совместно решили. Что бы окончательно гетмана от города отвадить вылазку произвести. Ход потайной, который к реке ведет использовать. Благо, один из воевод, лет 50 назад приказал его расширить так, что бы телега с бочкой небольшой, водовозной прошла. В паре мест он, правда просел и осыпался, видно, чародея с даром земли слабого использовали, чары от старость разрушились, но батюшка из Лебедяни оказался огневиком слабым, а вот сила земляная у него была изрядная. Так что через пару дней и полведра зелья старой травницы, по ходу не только лошадь пройти, карета короля польского проехать могла, со всеми султанами и вензелями на крыше. Любил Сигизмунд пышность внешнюю. Лошадей несколько дней, сколько дал гетман до очередного штурма, кормили отборным овсом, в тихие часы прогуливали по двору, на солнышке, что бы в порядок вошли. Каждый боец своего коня. Оружие чистили. Готовились серьезно. Отец Антоний, что Иоанна сменил, решил тоже идти, первым, что бы своды хода в случае нужды подкрепить. В седле батюшка держался отменно, да и саблей и копьем владел. Признался, что родом из дворянского рода, в дружинники готовился, но неувязка вышла. Сосватал ему отец барышню родовитую и богатую, но некрасивую и нравом поганую, которую замуж никто не брал, родные уже и монастырь для нее присмотрели. А на сердце у Андрея, так он в миру звался, другая была, сиротка из роду бедного, но и лицом была пригожа и нравом прилежна. Отказался. Отец пригрозил, что из рода прогонит и добра лишит, голым оставит. Андрей не растерялся, кинулся в ноги митрополиту Рязанскому, тот пожалел грамотного отрока, разрешил чин священнический принять и приход в Лебедяни выделил, отца Иоанна просьбу на уход в обитель тихую удовлетворил, с условием, что обучит он сменщика. Так и вышло. Сонечка его согласилась попадьей стать. Одно тревожило – не было у них пока еще ребеночка, да может, и к лучшему, по нынешнему-то тревожному времени. Михаил вздохнул, семью вспомнив, и спросил, что с мегерой, ему сосватанной вышло?

Отец Андрея не промах оказался. Оженил на ней своего младшего сына, отрока 17 лет, как будто так и задумывалось. На вопрос о среднем сыне отвечал, что он господу послужить обещался, а так как дочка их попадьей вряд ли пожелала бы жизнь прожить, то вот, его младший, отрок послушный и лицом пригож, даром, что разница с невестой почти в 10 лет. Должно быт, оженили уже!

Вроде все предусмотрели, как пришли к воеводе бабы, жены, вдовы, и девки постарше. Женщины только те, у которых дети старше пяти лет были. И твердо так заявили, что негоже с маленьким отрядом на орду кидаться. Пусть князь берет всех, кто на лошади сидеть умеет. А они мужскую одежду оденут, и на стены встанут, приступ отражать. И сыновья, что постарше с ними. Так и нападение с тылу для гетмана неожиданным станет. А то пока они в тыл пробираются малые силы на стенах не удержат приступа, полягут все! Пороху-то мало!

Пришлось Михаилу скрепя сердце соглашаться. Спросил только, на кого детей бросили. Оказалось, соседки, у которых дети малые поклялись, если полягут матери в бою, то принять и воспитать их детушек, как своих. Крест на том целовали.

И еще спор вышел, с Николаем. Михаил его в городе оставлял, обороной руководить, а он хотел наоборот, что бы князь остался, а он набег возглавил. Но Михаил твердо заявил, что он в набеге большую пользу принесет, и отвод глаз поставит, что бы казачки их заметили, только, когда их головы полетят, и туману напустит, что бы уйти скрытно удалось, а с собой его взять не сможет. На кого город оставлять, как не на родственника, на дядю? Николай рот раскрыл, поправить хотел, что на дядьку, но Михаил его приобнял и рассказал тайну семейную, что его Агафья тетка Аннушки, дочь боярина Юрия от поселянки из деревни Рыбешка. Грех лесник прикрыл. Барин жене на смертном одре покаялся, она ему обещала за Агафьей присмотреть, к себе взять. Вот и замуж выдала. Николай так с открытым ртом и остался стоять, и уже не возражая остался обороной командовать. Начали казаки новый приступ. Стреляли со стен редко, но метко, порох экономили. В нескольких местах казачки на стену влезли, а там их встретили бабы Михайловские. Топорами, вилами, рогатинами. Как влезли, так и попадали. А в тот самый момент, как гетман уже готовился праздновать победу, налетели на их тылы всадники. Многих потоптали, посекли, чуть самого Сагайдачного в плен не взяли! Шатер его подожгли, и две телеги зельем огненным с собой угнали. Откуда появились, и куда делись, не понял никто, но много казаков порезали. Подсчитал гетман потери, почти четверть войска под Михайловым оставил, время потерял, пушки, что по Москве стрелять должны были. И опаздывал он к назначенному сроку, а впереди еще Ока была, левый берег у нее высокий, и на нем Волконский лагерем стоит. Пожарского, слава Богу, недуг свалил – старая рана открылась!