Ангел для Демонов

Пролог

Все события, герои, названия организаций, заведений и иных объектов являются вымышленными. Любое совпадение с реально существующими людьми или местами — случайность.

В тексте присутствуют откровенные сцены, эмоциональные моменты и нецензурная брань.

Автор не преследует цели пропаганды нетрадиционных отношений. И подчеркивает, что произведение является художественным вымыслом.

Вторая часть: "Вспомни нас, Ангел!"

— Четыреста пятый номер, люкс, — Саша, нагруженный коробками со спиртным для завтрашнего банкета — картон скрипит под его пальцами — кивает в сторону лифтов. Бутылки внутри тихо позвякивают. Я проглатываю глоток кофе — он царапает горло — и смотрю на него. — Анют, сходи плиз. Я помогаю девчонкам, надо разгрузить машину.

Я киваю — движение получается резким, дерганым — и за один глоток выпиваю американо. Остатки кофейной гущи горчат на языке. Спать хочется сильно, вчера допоздна работала над курсовой — глаза слипаются как у сонной кошки. Но работать еще до девяти утра и поспать точно не удастся.

На рецепшене проверяю номер — цифры на экране расплываются — и вздрагиваю. Ну да, точно. Память на цифры у меня хорошая — фотографическая, как говорит папа. Это они. Я только полчаса назад их заселила. И до сих пор передергивает от их мрачных взглядов — плечи непроизвольно поднимаются к ушам. Они смотрели на меня так… Нет, ТАК, словно я как минимум преступница международного масштаба. Будто хотели испепелить на месте.

Только я их знать не знаю. Точно не знаю.

И, возможно, от недосыпа мне это просто показалось. Мозг любит подкидывать странные фокусы, когда устал.

Делать нечего. Я не привыкла давать заднюю в трудных ситуациях — не в моих правилах. Папа учил меня быть сильной, держать удар.

Потому, взяв себя в руки — глубокий вдох через нос, медленный выдох через рот — я иду к лифтам и поднимаюсь на четвертый этаж. Зеркальные двери отражают мое бледное лицо.

Сердце колотится где-то у горла — бум-бум-бум, как сумасшедший барабанщик, хочется сглотнуть или подышать в пакетик, чтобы успокоиться. Ладони вспотели. На смарт часы приходит сообщение от папы — экранчик мягко вибрирует на запястье:

"Спокойной ночи, мой нежный Ангел."

Улыбаюсь — губы дрожат, но все же растягиваются, отправляю ему сердечко. Он у меня самый лучший на планете — всегда знает, когда мне нужна поддержка.

После выхожу на нужном этаже — ковровое покрытие глушит шаги — и почти сразу же подхожу к нужному номеру. Черная дверь с золотыми цифрами 405. Засовываю страх глубоко внутрь — туда, где он не сможет парализовать. Мне могло все показаться. Точно показалось. Усталость играет злые шутки.

А еще я на работе. В униформе.

Так что не могу проигнорировать сигнал.

Стучу — костяшки пальцев глухо ударяются о дерево. Раз, два, три. За дверью ничего не слышно, гостиница дорогая и звукоизоляция тут соответствующая — можно кричать, и никто не услышит. Так что я вздрагиваю всем телом от того, насколько резко распахивается дверь — воздух со свистом врывается в коридор — и меня насильно затягивают внутрь. Чья-то рука хватает за предплечье железной хваткой.

Все происходит быстро. Молниеносно.

Секунда — щелчок замка за спиной — и на моем горле смыкаются мужские сильные пальцы. Горячие, жесткие. Меня ощутимо прикладывают к уже закрытой двери — затылок глухо ударяется о дерево — и в лицо шипят, обдавая запахом мяты и ярости:

— А это кто это у нас?

Волна ненависти, что обрушивается на меня мощным потоком, обжигает нервы — как кипяток по коже. Я всхлипываю — жалкий, сдавленный звук.

— Что..?

Мужчина не дает мне ничего сказать, хватает за запястье и толкает вглубь номера. Я путаюсь в ногах и моментально хватаюсь за шею. Там будут синяки…

Другая ладонь обхватывает мою руку у шеи, убирает ее. Меня снова хватают за шею и поднимают лицо, чтобы мгновенно впиться в мои глаза уничтожающим взглядом. В номере горят только ночники, так что я вижу только очертания лица мужчины. В нос бьет очень вкусный аромат, вперемешку с мужским запахом.

— Думала, спрячешься от нас в другом городе? — усмехается он. Его усмешку я больше чувствую, чем вижу. И страх возвращается, подкатывает к горлу и я не могу даже вдохнуть. И глотнуть.

— Я… Я…

— “Я”, — фыркнул он мне в лицо. — “Я”, — кривляет. — Не надо блеять аки невинная овечка!

— Ты нас не девственности лишила, детка, — слышу я на ухо сзади. — Где миллион, сучка?

1 глава

Двенадцать часов назад

Утро начинается в десять утра. Привычка вставать рано даже если я сидела почти до рассвета, когда-нибудь меня доконает. Но ведь организму не объяснишь, что сегодня мы можем пропустить тренировку и, вообще, что сегодня у нас половинка выходного и надо выспаться!

Потягиваюсь, встаю и осматриваю свою спальню. Светлые тона максимально радуют глаз. Я неохотно встаю с мягкой постельки, несколько плюшевых заек падают на пушистый ковер. Я открываю плотные шторы пультом на тумбочке и уже потягиваюсь на солнышке, лениво разминая шею.

Сил нет сегодня идти бегать. Хоть и тренажерный зал прямо в моем доме, на первом этаже, но не хочется.

Спина ноет от ночных посиделок. Едва выхожу из ниши где стоит моя кровать, в гостинную-студию, открываю пультом и тут шторы и стону. По мягкому полу около окна рассыпаны конспекты, книги и стоит открытый ноут. Я не помню, как перебралась в постель, но точно помню, что точно все закончила. Теперь мне нужно отработать две ночные и поехать сдавать курсовую в понедельник.

Пока греется кофемашина и делает кофе, я принимаю душ. Оставляя мокрые следы на полу и капли с мокрых волос, я делаю глоток кофе и моментально жизнь налаживается. Тянусь, рассматривая верхушки деревьев и автоматически отвечаю подруге на звонок.

— Ангелочек, доброе утро! — тянет она. — Ты поспала?

— Легла уже после трех, да… А ты?

— Нет, не спала. Вот только недавно закончила… Представь, у меня потерялся док с материалами от Лешки, я восстанавливала.

— Жесть… — качаю головой. — Ложись спать. А то будет тебе потом режим…

— Хорошо… Ты звони мне, если что! И удачной смены, крошка! В понедельник встретимся, как сдадим! И поедем пить шампанское!

— Хороший план, дорогая! — смеюсь. — Хорошо!

Открываю холодильник и тут же ругаю себя. Пусто до обидного. Ни масла, ни яиц — в таких условиях даже яичницу не приготовишь. Пожимаю плечами, выпиваю быстро глоток крепкого кофе, сушу волосы феном и, еще кутаясь в легкий весенний шарф, выхожу из дома на охоту за едой.

Через пятнадцать минут я уже толкаю стеклянную дверь маленького лофтового кафе недалеко от моего ЖК.

Внутри пахнет умопомрачительно. Свежеобжаренными зернами и сливочными круассанами. Узкие столики из светлого дуба выстроились вдоль кирпичной стены, где в нишах мерцают лампы Эдисона, разливая медовый свет.

Я занимаю высокий табурет у барной стойки, отполированной до зеркального блеска. Над ней висят такие же лампочки, но поменьше.

Как только я делаю заказ — мягкий круассан с миндальным кремом и капучино “флэт-уайт” на овсяном молоке — в кармане завибрировал телефон.

Папа.

— Малышка, привет! Как ты? Курсовую уже закончила?

— Закончила, осталось только сдать, — улыбаюсь, наблюдая, как бариста рисует на молочной пене аккуратное сердечко. — А как ты, как Танюша?

— Все хорошо… Мы решили поехать на озеро, а потом на ужин в ресторан. Выходной же все-таки!

— Правильно, пусть Танюша тебя вытаскивает! А то бы в кабинете закрылся, и пропустил такую хорошую погоду!

— Да-да! — подтверждает рядом Таня. — Я то же самое ему сказала, Анечка!

— Умничка, — улыбаюсь, отламывая теплый круассан. Миндальная начинка тянется ароматными нитями. — Я доделаю свои дела и к вам приеду — в бассейне отмокать.

— Конечно-конечно! — голос папы звучит так, будто он улыбается во весь рот. — Мы будем тебя ждать, крошка!

Сбрасываю вызов, делаю первый глоток кофейной пенки — и мир за огромными окнами на секунду будто замирает. Трамвай звякает по рельсам, уличный художник ставит штатив для мольберта, а апрельское солнце уже щедро подсвечивает кирпичные фасады домов напротив.

Отличное утро.

Листаем)

Визуал Ангелочка

Наш Ангелочек:

Визуал Демонов

И наши Демоны)

Как вам мальчики?))))

2 глава

Я возвращаюсь из кафе с бумажным стаканом-термосом в одной руке — картон приятно греет ладонь — и пакетом с круассанами для перекуса позже. Бумага шуршит при каждом шаге. На стакане красуется логотип кафе — стилизованное зернышко кофе с завитушками пара.

Я обожаю сладкое. Всегда спасает от плохого настроения — как волшебная палочка, только вкуснее.

Дома меня встречает бардак эпических масштабов: крошки с ужина рассыпаны на столе-острове как конфетти после вечеринки, в тарелке засохло картофельное пюре с коричневой корочкой — похоже на лунный кратер, кружка с остатками чая и плавающим пакетиком, раздувшимся как медуза, а на диване раскиданы чертежи и распечатки проекта. Просто жесть. Включаю любимый плейлист — легкую поп-музыку, от которой ноги сами пускаются в пляс — и почти танцую с пылесосом по квартире. Плоская насадка шипит как довольный кот, заглатывая крошки. Через каких-то пятнадцать минут студия снова похожа на картинку из каталога: белый мрамор столешницы блестит, отражая солнечные блики, подушки ровно лежат на диване как солдатики на параде, а папка-гармошка с проектом пухнет от аккуратно подписанных файлов — моя работа длиною в месяц и личная гордость.

— Ну все, красотка, — подмигиваю своему отражению в зеркале в прихожей, застегивая кожаный портфель с приятным щелчком замков.

Сначала двенадцать часов в гостишке, а потом — прямиком на защиту. После работы у меня всегда удивительно много сил и энергии — как будто батарейки перезаряжаются от общения с людьми.

Пол дня я смотрю сериал — корейскую дораму про любовь — и кушаю любимую лапшу из доставки — острую, с кунжутом и зеленым луком, от которой приятно печет язык. Организм требует отдыха и я его ему даю. Валяюсь в обнимку с любимыми зайцами на диване — их мягкий плюш щекочет щеку — и ни с кем не контактирую. Телефон лежит экраном вниз. Иногда мне нужно много времени, чтобы настроиться на рабочую смену. Наверное, как к любому человеку перед работой.

Вечером принимаю еще раз душ — горячая вода смывает дневную лень, переодеваюсь. Собираю волосы в высокий хвост — резинка туго стягивает виски, закрепляю невидимками челку — каждая прядка на своем месте — и еду на работу.

К девяти вечера я уже на служебном входе отеля Imperial Plaza — самой гламурной гостиницы города. Тринадцать этажей стекла и черненой стали возносятся в ночное небо, фасад подсвечен холодными белыми прожекторами, превращающими здание в ледяной дворец. У главного входа, алый ковер, толстый как персидский, стелющийся прямо к вращающимся дверям, — так и ждешь, что по нему пройдет оскароносная дива в блестящем платье.

Я прохожу служебный вход — тяжелая металлическая дверь с кодовым замком, отмечаюсь бейджем на турникете — пип! — и спускаюсь в женскую раздевалку. Серая дверца шкафчика холодит пальцы, запах утюгов и спрей-блеска для обуви щекочет нос. Переодеваюсь в безупречно выглаженный серо-угольный костюм администратора — ткань приятно скользит по коже: приталенный жакет с золотыми пуговицами, которые поблескивают как монетки, юбка-карандаш до колена, облегающая бедра, значок с крылатым логотипом отеля и мой бейдж «Angelina K. Front Office» — моя визитная карточка.

— Ну привет, богиня, — Валя, администратор ресторана с рыжими кудрями, ловко ловит меня и обнимает. Ее духи — что-то цветочное и сладкое, как весенний сад. А я ее в ответ — крепко-крепко. — Выспалась хоть?

— Нет, конечно, — фыркаю, поправляя воротничок. — Видишь, даже ресницы не склеились от недосыпа.

— Главное, чтобы не заснула, пока будешь оформлять своего будущего мужа.

Я только закатываю глаза — до самых бровей. Валька вечно пытается меня выдать замуж за несуществующего олигарха с яхтой и замком в Швейцарии.

Мы с хохотом перекидываемся сплетнями — кто вчера уронил поднос с шампанским (звон был на весь этаж!), кто «случайно» занесла счет жене олигарха (ой-ой-ой), а не самому олигарху. Сбоку пританцовывают официанты в белоснежных рубашках, напевая пародию на хиты 2000-х — их голоса сливаются в веселую какофонию.

Я застегиваю последний крючок юбки — щелк! — закрепляю бейдж на лацкане ровно по центру и мысленно готовлюсь к окликам «Angel», потому что «Ангелина» на английском у гостей все равно превращается в «Angel». И, подмигнув Вальке — она показывает большой палец в ответ — поднимаюсь по мраморной лестнице в холл. Каблуки цокают по камню я чувствую себя увереннее.

Вестибюль выполнен из темного венецианского камня с прожилками золота — они мерцают как молнии в грозовом небе. Бархатные шторы вишневого оттенка от пола до потолка создают ощущение театрального занавеса, и люстра, похожая на перевернутую черную звездную систему — сотни хрустальных подвесок переливаются всеми цветами радуги. Да, здесь даже деньги пахнут дорогим терпким парфюмом — смесью кожи и амбры.

Ровно в девять мы с Сашей официально заступаем — даже синхронно кладем руки на клавиатуры. Первые шестьдесят минут проходят буднично: экскурсионная группа японцев в одинаковых желтых кепках щебечет как стайка канареек, пожилая пара в твидовых костюмах, попросившая номер с ванной-джакузи, и местный рэпер в золотых цепях толщиной с палец, который вечно забывает паспорт…

Я как раз убираю папки со сканами посетителей в выдвижной ящик стола — дерево мягко скользит по направляющим — когда они появляются.

Два высоких силуэта вырастают из тени входа со стороны парковки, словно материализуются из темноты. Черные пальто с воротами-стойками сидят, будто сшиты по их индивидуальным замерам — ни единой складки. Запонки мерцают темным золотом, как глаза хищников. Ремешки часов — из той категории, где цена не пишется в витрине, а обсуждается шепотом в закрытых бутиках. Запах — древесный, с металлическим холодом, будто бы намекает на опасность, на сталь под бархатной перчаткой. Я моментально ощущаю себя в ловушке — воздух становится плотным, хоть и внешне не меняется абсолютно ничего.

Один из них случайно встречается со мной взглядом, и время на секунду замирает — даже пылинки в воздухе застывают. В глазах — сталь, ледяная, уверенная, пронзительная. Второй сжимает в пальцах кожаный клатч, костяшки чуть белеют от напряжения — кожа натягивается. У обоих лица выражают сперва огромное удивление — брови взлетают вверх, губы чуть приоткрываются, зрачки расширяются, но после — всего один миг! — они берут себя в руки.

3 глава

Мне срочно нужно прийти в себя.

Я дрожу так, что пальцы не слушаются, — словно вены наполнили жидким азотом. Руки мелко трясутся, и я прячу их под столешницу, сжимая в кулаки.

Спокойно. Ты сильная. Ты справишься.

Но веки тяжелеют, словно к ресницам привязали гирьки. Двое суток без полноценного сна дают о себе знать — в висках пульсирует тупая боль. Еще один глоток кофе — горький, обжигающий — и мне кажется, что мир немного выравнивается, а мысли складываются по полочкам, как книги в библиотеке.

— Четыреста пятый номер, люкс, — Саша, нагруженный коробками со спиртным для завтрашнего банкета — картон скрипит под его пальцами — кивает в сторону лифтов. Бутылки внутри тихо позвякивают. Я проглатываю глоток кофе — он царапает горло — и смотрю на него. — Анют, сходи плиз. Я помогаю девчонкам, надо разгрузить машину.

Я киваю — движение получается резким, дерганым — и за один глоток выпиваю американо. Остатки кофейной гущи горчат на языке. Спать хочется сильно, вчера допоздна работала над курсовой — глаза слипаются как у сонной кошки. Но работать еще до девяти утра и поспать точно не удастся.

На рецепшене проверяю номер — цифры на экране расплываются — и вздрагиваю. Ну да, точно. Память на цифры у меня хорошая — фотографическая, как говорит папа. Это они. Я только полчаса назад их заселила. И до сих пор передергивает от их мрачных взглядов — плечи непроизвольно поднимаются к ушам. Они смотрели на меня так… Нет, ТАК, словно я как минимум преступница международного масштаба. Будто хотели испепелить на месте.

Только я их знать не знаю. Точно не знаю.

И, возможно, от недосыпа мне это просто показалось. Мозг любит подкидывать странные фокусы, когда устал.

Делать нечего. Я не привыкла давать заднюю в трудных ситуациях — не в моих правилах. Папа учил меня быть сильной, держать удар.

Потому, взяв себя в руки — глубокий вдох через нос, медленный выдох через рот — я иду к лифтам и поднимаюсь на четвертый этаж. Зеркальные двери отражают мое бледное лицо.

Сердце колотится где-то у горла — бум-бум-бум, как сумасшедший барабанщик, хочется сглотнуть или подышать в пакетик, чтобы успокоиться. Ладони вспотели. На смарт часы приходит сообщение от папы — экранчик мягко вибрирует на запястье:

"Спокойной ночи, мой нежный Ангел."

Улыбаюсь — губы дрожат, но все же растягиваются, отправляю ему сердечко. Он у меня самый лучший на планете — всегда знает, когда мне нужна поддержка.

После выхожу на нужном этаже — ковровое покрытие глушит шаги — и почти сразу же подхожу к нужному номеру. Черная дверь с золотыми цифрами 405. Засовываю страх глубоко внутрь — туда, где он не сможет парализовать. Мне могло все показаться. Точно показалось. Усталость играет злые шутки.

А еще я на работе. В униформе.

Так что не могу проигнорировать сигнал.

Стучу — костяшки пальцев глухо ударяются о дерево. Раз, два, три. За дверью ничего не слышно, гостиница дорогая и звукоизоляция тут соответствующая — можно кричать, и никто не услышит. Так что я вздрагиваю всем телом от того, насколько резко распахивается дверь — воздух со свистом врывается в коридор — и меня насильно затягивают внутрь. Чья-то рука хватает за предплечье железной хваткой.

Все происходит быстро. Молниеносно.

Секунда — щелчок замка за спиной — и на моем горле смыкаются мужские сильные пальцы. Горячие, жесткие. Меня ощутимо прикладывают к уже закрытой двери — затылок глухо ударяется о дерево — и в лицо шипят, обдавая запахом мяты и ярости:

— А это кто это у нас?

Волна ненависти, что обрушивается на меня мощным потоком, обжигает нервы — как кипяток по коже. Я всхлипываю — жалкий, сдавленный звук.

— Что..?

Мужчина не дает мне ничего сказать, хватает за запястье и толкает вглубь номера. Я путаюсь в ногах и моментально хватаюсь за шею. Там будут синяки…

Другая ладонь обхватывает мою руку у шеи, убирает ее. Меня снова хватают за шею и поднимают лицо, чтобы мгновенно впиться в мои глаза уничтожающим взглядом. В номере горят только ночники, так что я вижу только очертания лица мужчины. В нос бьет очень вкусный аромат, вперемешку с мужским запахом.

— Думала, спрячешься от нас в другом городе? — усмехается он. Его усмешку я больше чувствую, чем вижу. И страх возвращается, подкатывает к горлу и я не могу даже вдохнуть. И глотнуть.

— Я… Я…

— “Я”, — фыркнул он мне в лицо. — “Я”, — кривляет. — Не надо блеять аки невинная овечка!

— Ты нас не девственности лишила, детка, — слышу я на ухо сзади. — Где миллион, сучка?

Второй остается в полумраке и за спиной, но голос — колючий, как бритва:

— Думала, спрячешься тут?

— Я правда… не понимаю… — всхлипываю, пока мужчина приближается ко мне. Он хватает меня за шею и кривится.

— Скинь нимб, Ангелочек, игра окончена.

Откуда они знают мое прозвище?

— Я правда не понимаю, чего вы добиваетесь! Я вас впервые вижу!

— Ага, конечно! — шипит другой, опасно щуря невероятно красивые глаза. — Надеялась улизнуть? Я обещал, что мы тебя из-под земли достанем?!

— Хватит зря сотрясать воздух, — слышу рядом хриплое. — Если Аля «забыла», как каждую ночь срывала себе голос всю ту неделю… придется освежить ей память.

Что?..

— Я вас не знаю, — выдавливаю, хватаясь за живот. Сердце барабанит в висках. — Я ничего не брала!

Ответом служит презрительный хохот. Темная фигура ловит мой подбородок, вынуждая посмотреть ему в глаза.

— Не знаешь? Точно?

Мужчина сзади ловко перехватывает мою шею и кидает на диван. Я съеживаюсь и моментально отползаю, страх сковывает меня.

Он достает телефон, экран вспыхивает. На фото — песочный пляж, ультрамариновое море, на фоне, ресторан с яркими вечерними огнями… и… мы. Я — в легком белом платье по колено, с откровенным декольте и без лифчика, босая, улыбаюсь в камеру, между ними двумя. Ветер играет полами легкой ткани, открывая бедро… с огромным драконом на половину ноги…

4 глава

Они нагло перепутали меня с кем-то. Это очевидно.

Пользуясь паузой, быстро привожу себя в порядок. Рубашку сейчас не смогу конечно починить, скорее выкинуть ее нужно — на белой ткани расползается дыра размером с пятирублевую монету. Так что запахиваю ее на груди, быстро застегиваю пиджак на все три пуговицы и смотрю на мужчину впереди.

— Я не Алевтина, а Ангелина, — тыкнув пальцем в бейдж на лацкане, я быстро достаю свой розовенький смарт в чехле с блестками и нахожу документы. Я не знаю, что ожидать от них. И не хочу получить по голове ни за что или потому что меня спутали с другой девушкой. Странно похожей на меня, но все же, другой!

— Документы в наше время можно подделать очень просто. Как и свести татуировки, — хмурится бугай, его густые брови сходятся на переносице. Просмотрев скрин дока, он передает телефон второму.

— Я понятия не имею, кто с вами на снимке. У меня не было амнезий и нет сестер. Но если вы еще раз позволите себе так себя вести, я обязательно обращусь в прокуратуру.

— Куда-куда ты обратишься, стерва? — вспыхивает снова мужик сбоку, его лицо краснеет. — Ты у нас миллион зеленых спиздила! Это ты так шутишь? Ты забыла, с кем имеешь дело?

— Я и не знаю, с кем. Прошу отпустить меня спокойно. И тогда, конечно, я ничего не скажу правоохранительным органам.

— Иди, — тихо произносит мужик впереди. Его голос звучит устало. — Иди, Ангелина. И спроси у своей матери, есть ли у тебя сестры.

Мне повторять не надо. Несмотря на то, что папа воспитал меня принцессой и очень нежной девочкой, на самом деле, я еще и умная девочка. Так что быстро покидаю номер, стараясь не бежать по коридору с бордовым ковровым покрытием — ноги так и норовят сорваться на спринт. Ковер глушит мои торопливые шаги, но сердце стучит так громко, что кажется, его слышно на весь этаж.

Очевидно, они вызвали меня именно затем, чтобы предъявить мне все это. Но… приди бы Саша, думаю, они бы попросили позвать именно меня. Точно попросили бы — в их глазах была целенаправленная ярость.

И очевидно, что миллион у них все же украли. Только… кто? Мысль крутится в голове как заевшая пластинка.

Я в раздевалке меняю блузку — та, что была на мне, пропиталась запахом страха и чужой ненависти. Достаю запасную из шкафчика, белую с жемчужными пуговицами — они холодят пальцы, пока я их застегиваю дрожащими руками. В зеркале отражается бледное лицо с огромными глазами — и прокручиваю его слова о маме. Они жгут как кислота. Спросить у матери? Как? Я не видела ее никогда. Они развелись, когда я была маленькой совсем — может, года три мне было? Скорее всего, она жива и здорова, но я не знаю даже как она выглядит — ни одной фотографии, ни единого воспоминания. И, скорее всего, никогда и не увижу.

Мне и все равно. Она никогда не хотела со мной общаться, так почему мне нужно этого хотеть? Я научилась жить без нее — папы мне всегда хватало.

Всю ночную смену я не могу успокоиться. В голову лезут самые бредовые мысли — что если они найдут меня? что если решат отомстить? — руки дрожат, когда печатаю на клавиатуре, и я постоянно промахиваюсь по клавишам. Кофе не помогает — выпила уже четыре чашки, и теперь еще и желудок болит. И едва стукнуло семь утра — часы на стене мелодично пропели время — я оставила Сашку одного и сбежала на улицу через служебный выход, чтобы позвонить папе. Металлическая дверь хлопнула за спиной как выстрел.

Утро прохладное, туманное. Дует прохладный влажный ветерок со стороны озера, приносит запах водорослей и мокрого асфальта — город только просыпается. Я кутаюсь в рабочую куртку Сашки — черную, с вышитым золотом логотипом отеля на спине, пахнет его одеколоном — и выдыхаю пар изо рта, белые облачка растворяются в воздухе, пока равномерно слушаю гудки в динамике. Один... два... три...

— Да, моя родная… Что-то случилось? — голос папы сонный, но сразу же становится встревоженным.

— Нет. То есть… Не знаю. Пап. Я не буду ходить вокруг да около. У меня есть сестра? Прям такая же как я? Близнец? — я буквально выдавливаю это слово, комкая в кармане бумажную салфетку — она превращается в мокрый комок.

— Что случилось, Ангелина?

Та-ак… Если он назвал меня полным именем, значит, напрягся. Очень напрягся — я слышу, как изменился тон.

— Ответь. Это простой вопрос. — Мой голос звучит жестче, чем я планировала.

Вздох. Долгий, тяжелый — будто весь воздух из легких выпустил.

— Да. Алевтина. Она живет с твоей мамой. Но я понятия не имею, что с ними — честное слово, не знаю. Это наш уговор и я его соблюдаю. Никаких контактов, никакой информации. Откуда ты узнала?

5 глава

Даниель

Родина Дема встретила нас потрясающе.

Мы искали ее по всей Европе примерно год. Несмотря ни на что, миллион для нас обоих — не пустой звук. Это ощутимая сумма, которую эта сука спиздила из сейфа.

В какой-то мере — сами виноваты. Она нам обоим снесла крышу. С того самого ресторана, откуда эта чертова единственная фотка. В туалете этого ресторана она так сладко заглатывала, что мне впервые в жизни было похер, что будет после.

А после была неделя сплошного жаркого секса. На троих. Ведь едва мы вернулись с ресторана, она стала соблазнять и моего друга. А он… Так же как и я, поплыл.

Не смею винить в собственных грехах своего лучшего друга. Брата названного.

Не помню, когда мы говорили о паролях, но код от сейфа с датой дня рождения моей любимой мамы она угадала. Она это сделала из моего сейфа, но именно в тот день Дем обналичил деньги на застройку нового комплекса в Сицилии. Землю купил у моего отца, а с наличкой обращаться проще. И… она их украла.

После мы выяснили и то, что у нее был поддельник. Ее мать.

Катерина работала у нас года два или три. Обязательная женщина, приятная. Она правда иногда прям присматривалась хорошенько к дорогому антиквариату отца или могла долго рассматривать мамину коллекцию украшений. По камерам это было хорошо видно. Но…

Никогда ничего не крала.

А после естественно, они обе исчезли. Как сквозь землю провалились.

Дем рвал и метал — я видел его таким злым только пару раз в жизни. Кулаки разбиты о стену, костяшки в крови. Мы оба отослали проверить ровно каждый город Италии — от Милана до последней деревушки на Сицилии — и подключили розыск в других странах. Наши люди перерыли все: отели, хостелы, съемные квартиры. Конечно, без полиции. Полиция нам бы ничем не помогла. Потому что у моего отца с ними очень особенные отношения. Очень. Те, о которых лучше не распространяться.

В общем, не удивительно, что у нас обоих сорвало башню от вида этой суки на ресепшене гостиницы, которую решил купить Демьян. Будто молнией ударило — то же лицо, те же черты.

— Что будем делать? — глоток кофе немного расслабляет. Горький, крепкий, обжигает горло. Я прищурился от яркого солнца — оно бьет прямо в глаза через панорамные окна — и вздохнул. Хочу в бассейн. Или вообще домой. У меня начинает болеть голова от стольких размышлений — виски пульсируют.

— Ничего. Это не Алевтина, — Дем подходит, его шаги глухо звучат по мрамору, и дает мне досье на администратора. Папка приятно шуршит. Там действительно то же лицо, что стало мне ненавистным — я бы узнал его из тысячи. В досье много инфы. Но совсем другое имя, другая фамилия и даже отчество! Ангелина Кирилловна. Не Алевтина.

— Уверен?

— Да, — Демьян смотрит на меня хмуро и делает глоток своего кофе. — Ты заметил, что она совсем другая? Алю я хотел выебать, чтобы закрыла свой паршивый рот. А эта… Ни одного мата, ни одной татуировки и нет шрама на ключице. От нее… Странные… Другие чувства…

— Да, — кивнул, радуясь, что я не один это ощутил. Его челюсть напряжена. — Я это тоже ощутил. Что-то не так.

— У меня есть адрес. Давай еще раз поговорим с ней? Сомневаюсь, что она не знает, где ее сестра.

— Она же сказала, что у нее нет сестер.

— А ты ей поверил? Бред. — фыркаю, откидываясь на спинку кресла. Кожа скрипит.

Но едва мы завтракаем — омлет остывает на тарелке, я механически жую, не чувствуя вкуса — сразу едем на запланированные встречи. У нас всего неделя на все дела тут и домой, так что отменять все планы мы просто не можем. Контракты не ждут. А эта сучка никуда не денется.

А вечером мы уже проезжаем в ее охуенный ЖК. Машина мягко шуршит шинами по брусчатке. Даже по внешке и охране понятно сразу, что принцессу поселили в хорошем районе — камеры на каждом углу, шлагбаум, будка охраны с тонированными стеклами. Но чтобы нас пропустили пришлось подкупить охрану. Только зелеными взял, зараза, и даже не одной купюрой — пришлось отстегнуть пятьсот.

Но в итоге — мы скоро уже поднимались на двенадцатый этаж. Лифт бесшумный, зеркальный, пахнет дорогим парфюмом.

Звонок. Мелодичный перезвон за дверью. Второй.

Третий.

За дверью тишина, но скорее всего, потому что тут есть хорошая звукоизоляция. Соседей не слышно вообще.

Еще раз. Палец уже начинает неметь от нажатий.

Она открывает спустя четыре звонка в дверь. Щелчок замка, тихий скрип петель.

И сердце какого-то черта пропускает удар. Просто останавливается на секунду.

Женщины бывают разные. Есть стервы с острыми языками, есть суки с холодными сердцами, есть продажные, готовые на все за деньги, есть алчные и корыстные, думающие только о выгоде.

А есть… вот такие.

Она поднимает на нас заплаканные глаза — ресницы слиплись, под глазами темные круги, тянет оверсайз футболку вниз — ткань мягко обтекает фигуру — и быстро перекидывает длинные волнистые белые волосы на одну сторону. Они падают водопадом, закрывая половину лица.

Таких, как она меньше. Внутри поднимается четкое желание защитить — инстинктивное, первобытное. Сердце останавливается, потом бьется как сумасшедшее. Хочется прижать к сердцу, чтобы немного очистить его от чернухи, от всей грязи этого мира.

Разбиться, но сделать так, чтобы никогда не плакала и никогда не было ей больно.

Настоящий ангел. Имя ей подходит идеально.

— Мы… — отчего-то голос Дема тоже хриплый, будто горло сдавило.

— Заходите, не нужно в подъезде, — тихо говорит она дрожащим голосом. Губы чуть подрагивают.

Мы проходим в белоснежную квартиру-студию. Все светлое — стены, мебель, даже пол. Как в раю. Я позволяю себе опустить взгляд на ее ноги, насладиться видом молочной нежной кожи — она босиком, и пальчики поджимаются от холодного пола.

— Разбуйтесь, у меня сегодня убирали… — тихо просит она. Голос как шелест листьев.

Пролетает мысль, что я сделаю все, что она скажет. Хоть луну с неба достану. Мой характерный и хмурый друг делает это на автомате — первый раз вижу, чтобы Демьян так быстро слушался.

6 глава

Ангелина

Внутри все дрожит — мелкая противная дрожь, от которой зубы стучат. Они проходят в квартиру, безумно контрастируя с белыми стенами и светлой мебелью — два темных силуэта на фоне моего светлого мира. Оба в черных костюмах — от воротничков рубашек, идеально накрахмаленных, до начищенных туфель, в которых можно увидеть свое отражение.

Ну, если отбросить мой страх, который комом застрял в горле, они шикарные. Как модели с обложки мужского журнала.

А еще очень заряженные. От них веет опасностью, как от оголенных проводов.

Не буду снова упоминать о дорогущих часах на руках — циферблаты размером с грецкий орех, инкрустированные бриллиантами, на массивной цепи у одного из них на шее — звенья толщиной с мизинец, поблескивают при каждом движении, и на перстнях — у другого на пальцах, с черными камнями, похожими на обсидиан. Первый хмуро осматривается, проходя в мою уютную квартирку — его взгляд скользит по каждой детали, и кажется, пытается найти что-то на стеллажах с фотографиями в рамках из светлого дерева. Там я с папой на море, на выпускном, на дне рождения...

Второй же вертит телефоном в пальцах — последняя модель в кожаном чехле ручной работы — и облокачивается на спинку дивана, прищуривая свои темные глаза. Они почти черные, с золотистыми искорками. Он необычной внешности. Словно в его крови бушуют какие-то испанские или итальянские корни — смуглая кожа с оливковым оттенком, четкие скулы, которые можно порезаться, прямой нос с легкой горбинкой. И акцент, кстати, очень схож — мягкое "р", певучие интонации.

Оба в черном. На похоронах были, что ли? Или это они меня решили укокошить и оделись сразу соответственно? Черный юмор помогает немного успокоиться.

Фу-ух… Выдыхаю через нос.

Я вспоминаю разговор с папой, который примерно час назад уехал на своем серебристом седане — я видела из окна, как фары мелькнули на повороте. Он просил позвонить сразу, если они заявятся, но мне сейчас кажется, что снова они не станут распускать руки. И держатся они немного отстраненно — стоят на расстоянии пары метров от меня, будто соблюдают невидимую границу.

Хоть и от них мороз по коже… Мурашки бегут от затылка до копчика.

Но! Сейчас мне есть что сказать. Я собираю всю свою смелость в кулак.

— У меня действительно есть сестра, — тихо начинаю я, оборачиваясь в мягкий кремовый плед — кашемир приятно щекочет кожу. Мне очень не нравится, как на меня смотрит этот метис — изучающе, словно под микроскопом, будто пытается заглянуть в душу.

— Или ты просто строишь из себя дуру, — произносит тот, что хмурее и страшнее. Голос как удар хлыста. Не внешне — черты лица правильные, даже красивые, словно высеченные из мрамора. От него у меня дрожь. И страх расползается по венам холодными иголками, покалывая изнутри.

— Меня зовут Ангелина. И неплохо было бы, чтобы вы представились… Но и не обязательно, потому что я… не та, за которую вы меня приняли. — Стараюсь говорить ровно, хотя сердце колотится как бешеное.

— Меня зовут Даниель. Это мой друг и брат Демьян, — представляется тот, что горячих кровей, усмехнувшись. Уголок его губ приподнимается, обнажая ровные белые зубы — улыбка хищника.

— Даже если ты не та, — произносит тот, что хмурый Демьян, его челюсть напряжена так, что желваки ходят ходуном. — Думаешь, я поверю в сказку о том, что ты не знала, что у тебя есть сестра? Или мать вас обоих научила так охуитительно врать.

— Во-первых, я попрошу вас больше не материться. Я не люблю, — сглотнула. Горло пересохло, как в пустыне. Несмотря на то, что смелости во мне примерно ноль, голос почти не дрожит — горжусь собой. — Во-вторых, я с пяти месяцев воспитывалась папой. После того, как вы посмели себе грубость по отношению ко мне, я позвонила папе. Вы озвучили похожее на мое имя и я предположила самое невозможное. И он сказал… что…

— Слушай-слушай… — Демьян усмехнулся, немного скривился — губы превратились в тонкую линию. На его виске пульсирует жилка, синеватая под бледной кожей. — Что ты мне впариваешь? Какая грубость? Какой папа? Не ты, хорошо. Но твоя семья взяла, сука, наши бабки! Ты еще не поняла?

— Dem, calmati, lasciala parlare*, — внезапно слышу я от итальянца. Голос низкий, с легкой хрипотцой, обволакивает как бархат.

Теперь я точно уверена, что это итальянец. Потому что он на итальянском попросил мужчину не мешать мне рассказывать. Произношение идеальное, римское.

Годы изучения любимого языка не прошли даром — спасибо университетским курсам.

— Я попросила, без мата. Если вы позволите, я расскажу дальше, — я смотрю в глаза мужчине — они серые, как грозовое небо перед бурей, но сильнее кутаясь в плед. Бр-р… Ну и взгляд. Он буквально полыхнул огнем — я почти почувствовала жар. — Папа не хотел, но рассказал мне. Когда мне было… По сути, нам с сестрой, было по пять месяцев, мама изменила нашему отцу. Папа тогда был обычным работягой на заводе — мозоли на руках, усталость в глазах, и маме хотелось хорошей жизни. Она изменила с каким-то иностранцем и едва папа узнал, подал на развод. Они решили, что будет честно нас с сестрой просто разделить. Я… Не знаю что с ними. И папа тоже. И мне это не интересно. Мама никогда не хотела со мной общаться. И я не хочу.

— Почему тебе можно верить? Звучит не совсем… Реально, — итальянец хмыкнул, барабаня пальцами по спинке дивана — тук-тук-тук. — А вот кража бабок — вполне реальна.

— У меня нет причин врать. Я не воспитана так. У меня нет причин не верить своему папе. Я ему доверяю, — облизнула губы — они пересохли от волнения, потрескались, и на секунду замерла, буквально физически ощутив взгляд на губах. Горячий, тяжелый.

Даниель. Его глаза потемнели, стали почти черными.

— А еще у меня нет причин воровать, — сглотнула я, комкая край пледа в кулаке — костяшки побелели. — Мой папа обеспечивает меня всем необходимым. Возможно, миллиона у нас в семье и нет… — улыбнулась криво, уголки губ дрогнули. — Но я никогда бы не своровала. Ни деньги, ни-че-го.

7 глава

Демьян

Что-что?

Что мне сделать?

— Слушай, я и не особо верю тебе. А мне извиниться? — вспыхнул моментально я.

— Даже если я и вру, — девушка моргнула. — И если я та самая Алевтина… Я девушка. Девушка, с которой вы оба занимались сексом когда-то, как я понимаю, — я снова смотрю в ее небесно-голубые глаза и пытаюсь прочесть ее душу. И…

Все орет о том, что это не она. Не Аля.

— И вы меня хватали, — она отодвигает плед и футболку, показывает синяк на плече. Бля.

— Я и не такие синяки на тебе… То есть, на ней… То есть, блять, оставлял, — кривлюсь.

— Извинитесь, — чуть увереннее просит она. — Мне было неприятно. И вы меня напугали. На меня никто и никогда руку не поднимал…

Ну, тут верю. У той суки в глазах ни секунды страха не промелькнуло, когда я ее душил и ебал с размахом. И шрам над грудью был, потому что она сама рассказывала, как ее мать пиздила в детстве. Уж не знаю, чему верить, какие были ложью, а какие нет…

Но в этих голубых глазах я вижу этот страх. Он буквально горчит на моем языке.

Эта девушка полная противоположность.

Я это чувствую. И Дан это чувствует. Он даже попросил меня сбавить обороты, зная, каким я бываю в гневе.

— Прости, ангелочек, — усмехаюсь. — Если бы я точно был уверен, что ты никак не связана с этой сукой, я бы даже встал на колени.

— Обязательно попрошу вас об этом, когда вы убедитесь, — Ангелочек прищурилась. Ей подходит это прозвище.

Та сука сама пела на ухо, что мол, такой нежный ангел совратил двух демонов.

А на самом деле, Ангел — вот, передо мной.

А Аля вовсе не такая. И никогда не была такой. Она даже целовала остро и дерзко. Так, что не хочется целовать и хочется заткнуть ее членом.

Интересно… А как эта версия целуется?

— Прости меня тоже, — Дан улыбнулся, подошел к нам. — Пойми… Это огромные деньги. Это деньги, что мы с Демьяном зарабатывали долгие месяцы, чтобы отстроить по Италии сеть гостиниц.

— Я хорошо знаю, как трудно зарабатывать большие деньги, без особой помощи, — девушка отходит на шаг. Боится. — Мой папа прогорал несколько раз и не сдался, чтобы у меня сейчас была эта квартира и машина. Но я бы точно никогда и ничего не украла. Это низко.

Что ж, я ей верю все больше.

Так или иначе, можно сколько раз говорить о том, что в фильмах показывается выдуманные истории. Про подмену детей, про разделение двойняшек и близнецов… Но я насмотрелся на людские судьбы за свои почти тридцать лет. И понимаю, что в фильмах все еще не так ярко показано. Порой в жизни бывает все намного жестче. Увы, но люди сами иногда делают лютую жесть и устраивают себе поистине адские качели. И сами того не понимая.

— Вот, — Ангелочек дает визитку. Я читаю. И глаза округляются сами собой.

— Корсунов Александр — твой отец?

— Да… А вы его знаете? — удивилась не меньше Ангел. Все. Больше никак называть ее не хочу. Только так.

— Знаю. У меня были мысли у него заказать застройку нового комплекса, — я смотрю на Дана. Он усмехается. — Что ты ему сказала? Откуда узнала о сестре?

— Я ничего не говорила, — улыбнулась она. — Иначе бы мы так спокойно не вели тут беседы. Я у него одна и он очень заботится обо мне.

— Хорошо, — кивнул. — Тогда спокойной ночи… Ангел.

— И вам.

Она ждет пока мы уйдем. Какая-то часть очень хочет остаться. Поговорить. Возможно, успокоить. Потому что она плакала.

Я понимаю, как это — неожиданно узнать, что у тебя есть сестра-близнец.

Да еще и такая… Другая.

— Поехали в гостиницу. Я хочу в бассейн и, возможно, вызвать шлюху… — Дан прислонился спиной и макушкой к зеркалу лифта и прикрыл глаза. — Ваши девушки такие сладкие…

— Мне-то не ври, — я ухмыльнулся, забивая в тел номер Корсунова.

— На счет?

— Я готов поставить косарь, что ты будешь полночи искать похожих блядей на сайте.

— На кого? — совсем строит дурака Дан.

— На Ангелочка. А потом ты расстроишься, психанешь и будешь бухать. Мы это проходили, искали…

— Нет, брат, — усмехается он. — Мы искали подобную стерву. Их как раз много. Ебать не переебать. А вот такая…

— Что тебе могу сказать… — пожал плечами я. — Придумай как ее убедить полететь с нами. А дальше — дело техники.

8 глава

Ангелина

Ох… После этих новостей… Тошно. И дурно еще. Желудок скручивает в тугой узел, будто кто-то завязал его в морской узел. Даже не обрадовало, что я сдала всего за час курсовую — преподаватель кивнул, поставил автомат — и теперь свободна как птица. После этого тут же сорвалась к себе домой, где меня ждал папуля. Он сидел на диване, сгорбившись, словно на плечах лежал невидимый груз, с чашкой остывшего чая в руках. На поверхности плавала пленка.

Сперва я хотела злиться. Он не рассказал мне такое! Столько лет молчал!

Но видя его боль — морщинки вокруг глаз стали глубже, как русла высохших рек, плечи опущены — понимая, что даже сейчас ему неприятно это вспоминать, я просто плакала и обнимала его. Слезы текли по щекам горячими ручьями. Он просто любил маму и делал все, что он него зависило. А она даже письма ему писала до наших двух лет. Рассказывала как устроились в Италии, как им хорошо, какой мужчина у нее… Каждое слово — как нож в сердце.

Я перечитывала эти письма уже ночью, когда ушли эти двое — дверь тихо щелкнула за ними. Бумага пожелтела от времени, хрустела под пальцами, чернила местами выцвели до бледно-голубого. И просто не понимала, что движет этой женщиной. Папа ей отвечал, делился моими достижениями — первые шаги, первые слова — и ничего не рассказывал больше. О себе, о своих успехах. Во всяком случае, он так сказал, отводя взгляд.

Он очень трудно и долго строил свою компанию. Потом и кровью добивался высот — бессонные ночи, отказы банков, предательства партнеров. И я сейчас безумно ценю его. И рада, что уже семь лет он живет с Танечкой — она принесла в наш дом тепло.

Таня появилась в нашей жизни в самый подходящий момент. Она заботилась обо мне — косички заплетала, на родительские собрания ходила, поддерживала папу, когда его кинули его партнеры — забрали деньги и исчезли — и даже дала ему немаленькую сумму денег для того, чтобы покрыть все потери. Помню, как она просто молча положила чек на стол. И так он выкарабкался. Мы. Конечно, он отдал ей эти деньги — с процентами — и завалил нас обоих подарками, обеспечил комфортную жизнь.

Просто нужно иногда немного терпения и упорства. И людей, которые верят в тебя.

Последнее письмо мамы было датировано годом, когда нам было по пять лет. Она писала о сложной жизни, о разводе с итальянцем и о том, что он ее и Алю обижал. Почерк был неровный, дрожащий, буквы прыгали по строчкам. Она просила папу выслать денег. Он выслал — последние сбережения. Но ответа больше не получил. Тишина.

Я моргаю, возвращаясь в реальность — флешбэк отпускает. Вокруг шум, делегация японцев проходит к выходу на парковку — их яркие рюкзаки неоновых цветов и желтые кепки мелькают в дверях. Гид что-то быстро говорит, размахивая флажком. У них очередная экскурсия, и вернутся, как всегда, все пьяные и будут жаловаться, что у нас не то саке. Каждый раз одно и то же.

Надо бы отдохнуть. Я так устала за эти два дня… Веки тяжелые, как свинцовые. Сперва ночью перечитывала письма и смотрела фотографии — старые, с загнутыми уголками, где мама еще улыбается… Потом день и полночи спала, взяв выходной — провалилась в сон как в черную дыру. А сегодня с утра уже на работе… Дома стало невозможно находиться. С обрывками нашего нелегкого прошлого, что не выходило у меня из головы — крутилось как заезженная пластинка.

Ну, и конечно, едва пришла на работу, мне Валька тут же присела на ухо и стала жужжать — ее рыжие кудри подпрыгивали от возбуждения — что гости из четыреста пятого люкса — и есть те самые покупатели. Новые покупатели нашей крутой гостишки. "Представляешь, Ань, миллиардеры!"

От этого не легче. Потому что я надеялась, что они уже улетели куда-то. На своих частных джетах. Подальше от меня.

Но они больше меня и не трогают. Не знаю, встречались ли они с моим папой. Но пока что все молчат и мне спокойно. Относительно.

Мне страшно от этих двух. Я не хочу ничего знать. Все. Ни о сестре, ни о чем. Не хочу знать, как повернулась их судьба вот так, что они были вынуждены опуститься до такого… До угроз и насилия.

— Ангелина… — этот голос с легким акцентом… я поднимаю голову от монитора — экран расплывается — и тут же вскакиваю. На меня смотрят таким горячим взглядом, таким хищным прищуром, что становится неловко. Щеки горят. Карие глаза изучают каждую деталь — от кончиков туфель до заколки в волосах. Видно, он всегда так смотрит. Оценивает меня, осматривает, как товар на витрине. — Поднимись со мной, пожалуйста.

— Какие-то проблемы? — что-то я не очень хочу подниматься с ним. Очень не хочу. Пальцы сжимают край столешницы до побелевших костяшек.

— Нет, все хорошо. Пожалуйста, — он еще раз повторяет это слово. Растягивает гласные. Словно нарочно показывая, что они могут быть вежливыми. Когда захотят.

Что ж. Надеюсь, они уже не считают меня воровкой. Хотя бы это.

— Да, конечно, — я киваю Людочке, которая даже не сразу кивнула мне в ответ. Она прямо залипла на него — рот приоткрыт, глаза расширены, будто увидела кинозвезду. Понимаю, он безумно красив — как статуя Давида ожила. Но так же — как и ужасно страшный… От него веет опасностью.

Бр-р… Передергиваю плечами.

Я иду за ним в лифт. Замираю у стены с зеркалом, мимолетно глянув на себя. Выгляжу как и всегда, аккуратно и опрятно. Ни пылинки, стрелки на глазах ровные как по линейке, волосы собраны в тугой пучок — ни одного выбившегося локона. Немного жжет глаза от макияжа — тушь щиплет. Но еще час и я поеду домой.

И там отдохну… Может, приму ванну с пеной.

— Как ты? — я подскакиваю на месте и задираю голову, не ожидая его вопроса. Сердце екает. Смотрю на него. Мужчина только фирменно прищуривается и усмехается — уголок губ приподнимается, обнажая белые зубы. Не зря девочки два дня чат обрывают фотками новых боссов — "Ань, ты видела какие красавчики?!"

— Ч-что?

— Как ты? Вчера брала выходной. — Его голос обволакивает, как мед.

— Нормально, — пожала плечами. Движение получилось резким. Не думаю, что мне нужно делиться душевным хаосом. Это не входит в мои обязанности. Я администратор, а не подруга.

9 глава

Демьян

День назад.

— Демьян Дмитриевич? — слышу справа и тут же поворачиваюсь. Голос уверенный, с легкой хрипотцой. Оставляю сигарету в пепельнице — дым поднимается тонкой струйкой. Привстаю, протягиваю руку — рукопожатие крепкое, мужское.

— Александр Александрович, рад встрече, — вежливо произношу я и показываю на диван напротив. Кожа поскрипывает. — Присаживайтесь.

Корсунов спокойно сел, положил рядом свой дипломат — потертая кожа говорит о годах использования — и стянул с плеч пиджак. Движения размеренные, неторопливые. Заказывает кофе, тоже закуривает — щелкает золотая зажигалка.

— А это… — Александр переводит взгляд на Дана. В глазах читается оценка.

— Даниель. Это мой партнер и хороший друг. — Представляю коротко.

Они пожимают друг другу руки — Дан встает, его движения плавные, как у хищника — и Александр вполне приятно улыбается. Морщинки в уголках глаз.

— Очень приятно.

Сразу заговариваем о главной причине нашей встречи — перспективного контракта на строительство новой гостиницы. Бумаги шуршат, ручки скользят по документам. Александр плавает в своей теме как рыба в воде — жестикулирует, рисует схемы на салфетке. Мне нравится его подход, нравится, как он быстро находится и предлагает варианты — мозг работает как компьютер. Очень приятный мужик, не зря нас отец свел. Чутье у старика не подводит.

Вот не вызывают они, что Александр, что Ангелина, негативных эмоций. Приятно с ними общаться. Как глоток свежего воздуха после душных переговоров с ворами.

После остается только подписать документы — чернила блестят на белой бумаге. Я прошу с его стороны все оформить, он просит завтра подъехать в офис — достает ежедневник, делает пометку. И как только мы завершаем эту тему, Дан начинает другую — я узнаю этот блеск в его глазах:

— Александр Александрович. В гостинице, которую мы только что купили, работает ваша дочь. — Голос мягкий, обволакивающий.

— Да-да, ваш отец, Демьян, что-то говорил… Что вы купили "Imperial Plaza". Я еще удивился, как настолько наши пути сплетены… — Александр откидывается на спинку, дым от сигареты вьется между нами.

О, а вы даже не представляете насколько. Это ты сделал ту, что нас обокрала. Мысль мелькает и исчезает.

И…

Нет, потом.

Задвинув мысли о Ангеле — они лезут как назойливые мухи — я улыбаюсь. Профессиональная улыбка номер три.

— Я искал арт-директора себе в Италию на первое время, — произнес Дан. Пальцы барабанят по подлокотнику. — Там тоже строится комплекс, и мне необходим новый взгляд. Нынешний арт-директор "Imperial Plaza" в положении — живот уже не скрыть — и я думаю, что данная стажировка позволит Ангелине занять это место. Все наперебой говорят о том, какая она умная и ответственная девушка.

Вижу, как Александр расплылся — грудь колесом. Гордо затянулся и прищурился — папаша доволен.

— Да. К тому же, у нас договор сейчас начнется, и будет очень здорово взять кого-то с близкого круга. — Дан разводит руками.

— Моя девочка очень ответственная, — кивнул Александр. Глаза блестят от гордости. — Но это другая страна… Я… — в голосе проскальзывает беспокойство.

— Не переживайте, — Дан улыбнулся. Та самая улыбка, которой он очаровывает всех. — Она будет жить в моем доме. Там достаточно охраны — камеры на каждом углу, а сам дом принадлежит моему отцу и маме, так что там точно безопасно.

Тут я бы конечно еще поспорил, что ей там будет безопаснее, чем тут, ибо мы не просто так блять не разглашаем особо, кто ты такой, Дан. Но… В особняке его родителей и правда безопасно. И охраняют его получше Пентагона — собаки, датчики движения, вооруженная охрана.

Что ж, ее отец согласен — кивает, улыбается. Хотя, если бы мы на эмоциях сразу вывалили про его вторую дочь и бывшую жену, он бы сорвался и спрятал свой нежный цветочек. В этом я уверен на двести процентов. Вены бы на лбу вздулись.

Но… Нет. Нежный цветочек нам нужен самим.

Вот этот. Что стоит сейчас и удивленно хлопает своими пушистыми ресницами — как крылья бабочки. Я заебался искать в ней сходство с Алей — смотрю, сравниваю каждую черточку.

Потому что они совсем разные. Как день и ночь.

— Как мне помочь вам? Я не знаю… Не знаю… — голос дрожит, руки теребят край пиджака.

— Тебе ничего не нужно будет делать, — Дан наклонил голову. Волосы падают на лоб. — Я буду давать тебе задания по стажировке, ты — их выполнять. Иногда тебе нужно будет посветить своим личиком в моей компании на определенных вечеринках. — Перечисляет по пунктам.

— Я должна буду притворяться ею? — В глазах мелькает понимание.

— За эти несколько месяцев — всего ничего. Это не основная твоя задача. Но… да. А еще…

— Я согласна, — выпалила она, заставив меня отвесить удивленно челюсть. Рот приоткрылся. Девушка моргнула — ресницы дрогнули — и поджала губы. Розовые, без помады. — Мне нужно только отцу сказать.

— Он знает, — кивнул я, приходя в себя. — Стажировка в Италии для его дочки ему показалась гениальной идеей. Глаза горели.

— И вы… Ничего… Не сказали? — Ангел сглотнула — горло дернулось, пока я опустил взгляд на ее бедра. В этом наряде она какая-то… Серая. Безликая. Гостиничная форма ей не к лицу — прячет все изгибы. Хочется стащить эти тряпки нахер. Увидеть, что под ними.

— Нет. Незачем ему об этом знать, правда? — Вопрос риторический.

— Да, — покивала. Волосы качнулись. — Не нужно ему знать, — сглотнула снова. — Когда вылет?

— Через пару дней, думаю, — я посмотрел на друга. Он кивнул — четкое движение подбородка. — Закончи дела.

— Нужно ведь билеты найти… И… — начинает перечислять, загибая пальцы.

— Ничего не нужно, — Дан медленно проходит по ковру к ней — шаги мягкие, крадущиеся, улыбается. Останавливается в полуметре. — Ангелы летают только бизнесом, так ведь?

10 глава

Ангелина

Хорошо, что я сдала все хвосты по учебе и доделала курсовую — последняя страница была дописана в три утра. И хорошо, что мне дали целых три дня — время пролетело как один миг.

Я успела поговорить еще раз с папой, уже без эмоций. Мы сидели на кухне, пили чай с мятой. Он, конечно, спросил, откуда я узнала — брови сошлись на переносице, но я попросила его не волноваться и что узнала это случайно и не лично от матери или самой сестры. Пальцы сжимали кружку крепче.

Он извинялся — голос дрожал — и просил меня быть осторожной. И понял, что если я захочу узнать о ней, меня никто не остановит. Вздохнул тяжело. Так что просто уверил, что я могу всегда обратиться к нему — как всегда, протянул руку через стол, сжал мою ладонь.

Ровно как и все двадцать три года моей жизни. Надежная опора.

Встретилась с подругами. Они были рады — визжали от восторга, что я лечу на стажировку и пока озвучивала все, что могу озвучить — про арт-директора, про Италию — и сама удивилась, как это звучит. Будто сказка.

Потому что это круто. Невероятно круто.

Только вот почему-то мне страшно… Сердце сжимается от предчувствия.

Они оба порой так смотрят на меня… Словно видят насквозь.

А утром в субботу я уже стояла у подъезда с тремя большими чемоданами и одним поменьше. Утренний воздух был прохладным, пахло свежестью после ночного дождя.

Я заметила как дернулся глаз у одного из мужчин — левый, совсем чуть-чуть, когда они вышли из машины и увидели меня. Розовые чемоданы с золотистой фурнитурой блестели на солнце, я в нежном светло-розовом плюшевом костюмчике — мягкая ткань приятно обнимала тело. Потом они взяли себя в руки — маски вежливости на лицах — и один сдержанно кивнул на машину. Черный внедорожник с тонированными стеклами.

— Присаживайтесь. Если вам что-то нужно, говорите, мы остановимся. — Голос ровный, профессиональный.

Внутри шикарного автомобиля я ожидаю увидеть их обоих. И хочется спросить где мне садиться — язык не поворачивается. Но… В дорогущем салоне с индивидуальными сиденьями цвета слоновой кости и мягкой подсветкой, никого. Пахнет новой кожей и дорогим парфюмом. Я присаживаюсь в кресло — оно обнимает как облако, опускаю рюкзачок рядом — Louis Vuitton с монограммой — и осматриваю все вокруг. Потолок усыпан светодиодами как звездное небо. Вперед садятся оба бугая — плечи едва помещаются — и мы трогаемся. Мотор урчит как довольный кот.

— А мы в аэропорт сразу? — спрашиваю, поправляя ремень безопасности. Ибо тут только для одно место осталось. А я не поеду на коленях! Хотя... стоп, о чем я думаю?

— Да, конечно, Ангелина Александровна, — вежливо отвечает охранник, поворачивая массивную голову, пока водитель выводит машину со двора на проспект. Движения плавные, профессиональные. — Демьян Дмитриевич попросил, чтобы вы сказали свои предпочтения на время полета, — он протягивает мне свой телефон. Экран яркий. Я вижу там открытый блокнот.

— Что? А сколько мы будем лететь? — Недоумение в голосе.

— Три с половиной часа. Закажите что хотите поесть, что будете пить. — Говорит как о чем-то обыденном.

— А выбор какой? — Прищуриваюсь.

— Все, — охранник снисходительно смотрит на меня. В глазах читается "провинциалка". — Что хотите.

— И камчатского краба? — подстегиваю его с усмешкой. Уголки губ приподнимаются.

— Тогда пишите быстрее, чтобы не задерживать самолет надолго… — Абсолютно серьезно.

— Я пошутила! — быстро и удивленно выпалила я. Глаза округлились.

Кто. Они. Такие? В голове звенит вопрос.

Быстро записываю пожелания. Пальцы летают по экрану. Зеленый чай с жасмином, салат с курицей гриль, чтобы белка съесть и меня не стошнило в полете, виноград без косточек. А еще решаю заказать любимые конфеты — Ferrero Rocher. Я их ем редко (иначе фигура скажет мне "пока"), но много. А у меня стресс! Имею право.

Отдаю телефон мужчине — он аккуратно забирает — и только облокачиваюсь на мягкую спинку, он спрашивает:

— А шампанское? Или что-то еще? Коньяк, виски?

— Воды… Я… Не пью спиртное. — Качаю головой.

— Хорошо. Принято. — Кивает, что-то набирает.

Пока мы едем, меня развозит в сон. Мерное покачивание убаюкивает. Аэропорт далеко — километров сорок, и я уже думаю, что мы даже опаздываем. Смотрю на часы — стрелки ползут. А когда вижу, что подъезжаем — знакомые ангары, вышка управления — начинаю собираться и уже готова выходить, когда мы подкатываем к парковке. Но… Машина едет дальше. По отдельной дороге, мимо терминалов, дальше, к взлетным полосам. Асфальт блестит. Нас пропускают без досмотра — охрана козыряет — и мы едем прямо сразу к полосам. Я не моргаю, кажется. Дышу через раз — воздух застревает в горле. Осматриваю все вокруг — самолеты, заправщики, техника. Пока мы не приближаемся к… Частному небольшому самолету. Белоснежный красавец с золотыми полосами.

Вопрос о том, кто они такие — открыт. И ответ пугает.

Сон словно рукой снимает. Остается только усталость — тяжелая, липкая. Я ночь не спала, почти. Переживала — ворочалась с боку на бок. Как и всегда перед полетами. Не люблю шумных пассажиров и невоспитанных детей — их крики пронзительны. Именно так я часто летала с папой отдыхать и даже более дорогие рейсы или бизнесы не помогали. Ибо у богатых детей еще больше истерик — золотые ложки во рту.

Я в шоке выхожу из машины, когда водитель открывает мне дверь. Движение отточенное. Подает руку — ладонь сухая, теплая. А охрана быстро берет по чемодану из багажника — мышцы играют под пиджаками. Я невольно улыбаюсь, видя трех огромных мужчин с розовыми чемоданами. Контраст умилительный. У третьего их два — по одному в каждой руке.

Они стоят около трапа, ждут. Костюмы идеально сидят. Они усмехаются после какой-то фразы Демьяна — плечи трясутся от сдерживаемого смеха — и мне становится неловко. Щеки горят. Я сжимаю белый рюкзак покрепче — ручки врезаются в ладони — и иду за бугаями. Каблучки цокают по бетону.

11 глава

Я прохожу внутрь и мне стюардесса сразу показывает направо. Девушка в идеально отглаженной форме цвета шампанского, волосы собраны в низкий пучок. Там четыре огромных вместительных кресла — кремовая кожа, подлокотники шире моей ладони. Девушка помогает мне сесть — придерживает за локоть, предлагает снять кофту и я это делаю, остаюсь в майке и штанах. Плюшевая ткань скользит по коже. Присаживаюсь на кресло — оно обнимает меня, подстраиваясь под изгибы тела. И замечаю, как с другой стороны на такие же кресла друг напротив друга присаживаются оба мужчины. Прямо напротив со мной кресло остается свободным. Я осматриваюсь — иллюминаторы больше, чем в обычных самолетах, осторожно складываю ноги перед собой — лодыжки скрещиваю — и с улыбкой принимаю плед. Кашемир мягкий как облако, пахнет лавандой. Самолет вибрирует — легкая дрожь проходит по корпусу, дверь закрывается за четырьмя охранниками с глухим щелчком. Я с интересом смотрю в окошко — стекло идеально чистое — и вижу, что машины уезжают с трапа, оставляя нас одних. А в салоне слышится приятный голос пилота — баритон с легким британским акцентом. Он приветствует нас на двух языках — сначала на русском, потом на английском.

— Прошу вас, не вставайте, пока мы не наберем высоту, — просит стюардесса. Улыбка профессиональная, но теплая. Другая девушка проверяет остальных — наклоняется к охранникам, что-то шепчет. — После мы подадим напитки и вы сможете покушать.

— Алина, — читаю на бейджике. Золотые буквы блестят. — А если мне страшно? Я всегда боюсь взлета и посадку. Можете со мной… — голос дрожит, я не договариваю.

— Давай я сяду рядом, — Даниель пересаживается напротив. Одним плавным движением, как большая кошка. Опасная кошка. Самолет начинает двигаться — турбины набирают обороты, гул нарастает — и я не обдумав ничего, хватаюсь за его руку. Пальцы судорожно сжимают его ладонь. Обычно, я держусь за папу или подруг — их руки знакомые, родные. Но тут выбора нет особо. Его рука большая, теплая, с легкой шероховатостью на ладони.

Взлет проходит медленно, но ровно. Самолет набирает скорость — за окном мелькает взлетная полоса. Не трясет и почти не дрожит самолет — только легкое покачивание. Даже не закладывает уши — давление идеальное. Даниель гладит мою руку большим пальцем — круговые движения по тыльной стороне — и успокаивает. Его голос обволакивает:

— Все хорошо, мы почти взлетели. Дыши ровно.

И… Рассматривает меня. Взгляд скользит по лицу, задерживается на губах, опускается к ключицам.

Иногда его взгляд опускается ниже. Из-за того, что я наклонена вперед, какое-то время ему видна моя грудь. Едва я это понимаю, тут же прикрываюсь пледом. Он усмехается, щуря свои красивые глаза.

— Вот что значит, помогать бескорыстно, — хмыкнул он.

Демьян хохотнул.

— Моя сестра бы сняла майку? — вот сама не хочу, чтобы они нас сравнивали, и сама провоцирую. Но мне интересно, какая она. Очень интересно.

— Видишь эту шторку? — хмыкнул Даниель. Показывает на шторку между двумя салонами. — Она бы ее закрыла еще до взлета и уже бы мне делала минет.

Я реагирую быстро. Выдираю руку из его ладони и укутываюсь в плед.

— А еще у тебя натуральная грудь, малышка, — подмигивает он. — Не нужно спрашивать вопросы, ответы на которые ты знаешь или ответы на которые ты не хочешь слышать. Ты в этом самолете не как шлюха. А твою сестру мы купили на неделю.

— Что? — я открываю рот.

— А ты думала, мы кутили неделю от большой любви? — Демьян усмехнулся. — Твоя сестра алчная, лживая блядь. Элитная.

Я замираю. Моргаю.

— Слушай. Люди сами вольны выбирать как им жить. Если они сами прекратили с вами связь и не искали ее до сих пор… это их выбор. Ты иная. Это очевидно. — Его голос звучит убежденно, пальцы все еще поглаживают мою руку.

— Еще глупее, если ты начнешь корить себя и винить за то, что она стала такой. Ангелочек, не трать силы. Она не оценит, честно. — В словах сквозит горечь личного опыта.

— Я просто… до сих пор не верю. — Качаю головой, волосы щекочут щеки. — И тогда я тем более не смогу быть ею. Я не знаю… не умею. — Голос срывается на шепот.

Как раз в тот момент, когда объявляют, что мы набрали высоту — мелодичный звон в динамиках, плед падает на кресло мягким облаком, он ловко садит меня на колено — движение такое быстрое, что я не успеваю сопротивляться — и обхватывает меня за талию. Его бедра твердые под моими ногами.

— Не сможешь так посидеть вечер? Или улыбаться дерзко? — он откровенно обхватывает мою талию, пальцы растопырены, раскрывает ладонь на животе — тепло проникает через тонкую ткань майки, и я вздрагиваю всем телом, когда он проводит носом по голому плечу. Его дыхание обжигает кожу, оставляя мурашки.

— Отпустите… — шепчу, отстраняясь. Пытаюсь вывернуться из его хватки. — Пожалуйста. — Сердце колотится как сумасшедшее.

— Дан, — слышу голос Демьяна. Предупреждающий, низкий.

Даниель же поднимает на меня взгляд — снизу вверх, через ресницы, хватка становится такой сильной, что кажется, он меня сейчас раздавит своей рукой. Пальцы впиваются в бок. В его глазах пляшут настоящие черти — золотистые искры в темной глубине. Темно-карие глаза вспыхивают дико, первобытно, я невольно сглатываю — горло пересохло. Мне страшно. Дыхание застревает в груди. И… Одновременно очень странно. Внизу живота разливается непонятное тепло.

— Ты так сладко пахнешь… — шепчет он хрипло. Словно манит. Завлекает. Согревает своим дыханием и одновременно пытается сжечь мой же барьер. А еще я ощущаю бедром что-то очень твердое. — Малышка, а можно я так посижу с тобой? — он словно какой-то гипнотизер. Голос ниже, смотрит так проникновенно, что сердце подскакивает от ужаса. Он ладонью опускается ниже и ныряет между ног. Я замираю от страха.

Так меня еще никто не касался…

На самом деле проходят секунды. Но они такие длинные, что мне страшно…

Внезапно ощущаю что-то мокрое. Он лижет мое плечо, оставляя на коже мокрый след и словно дуреет еще сильнее. Карие глаза темнеют и стекленеют, словно планка упала. Он прикрывает глаза, негромко хмыкает и кусает. Я вскрикиваю, а он только сильнее перехватывает меня зубами. Мурчит, предупреждая…

12 глава

Час полета проходит спокойно. Относительно. Мужчины отвлекаются, занимаются рабочими вопросами — шуршат бумаги, стучат по клавиатурам ноутбуков. Синий свет экранов отражается в стеклах очков Даниеля, делая его лицо еще более отстраненным. Я сижу, укутавшись в мягкий плед до подбородка, смотрю фильм — какую-то романтическую комедию с Джулией Робертс. На экране мелькают яркие краски, звучит беззаботный смех. Иногда дергаюсь, как испуганная лань, когда они встают или разговаривают. Их голоса — низкие, уверенные — врываются в мой уютный пузырь, заставляя сердце пропускать удары.

И топчу салатики. Один за другим. Вилка мелодично позвякивает о фарфор.

Когда я нервничаю, хочу есть. Всегда так было — стресс заедаю. И, кажется, на салаты тут приготовили все. Повар постарался. Сперва я съедаю с курочкой — нежные кусочки в медовой заправке тают на языке, потом с индюшкой — с хрустящими орешками и кисло-сладкой клюквой, а после и с креветкой приносят — королевские, огромные, розовые. Только я захватываю губами креветку — сочная, упругая, с легким привкусом моря и лимона, слышу сбоку:

— Мне не жалко, но это третий салат. Куда в тебя столько влезает? — Дан усмехнулся. Уголок губ приподнялся, обнажая белоснежные зубы. А я вздрогнула — креветка чуть не выпала изо рта, соус капнул на подбородок.

— Я просто перенервничала… и всегда ем. Это… я могу потерпеть… — тихо говорю, прожевывая креветку — она вдруг стала безвкусной, как резина — и уже отставляя тарелку. Фарфор тихо звякает о столик. Руки мелко дрожат.

— Нет-нет. Ешь сколько угодно, — Даниель покачал головой. Темные волосы упали на лоб, и он небрежным жестом откинул их назад. — Ты просто маленькая… Если тебя это успокаивает… — Взгляд медленно скользит по моей фигуре, задерживаясь на секунду дольше необходимого.

— Успокаивает… — кивнула. Щеки горят огнем, наверняка красные как помидоры. Он тоже кивает и снова отвлекается на бумажки — очки блестят в мягком свете салона. Я осторожно вылезаю из пледа — кашемир скользит по коже, оставляя приятное тепло — и смотрю на него. Набираюсь смелости, сжимая кулаки. — А еще… я не злюсь. Даже понимаю, отчасти… Я похожа на вашу бывшую любовницу. И это нормально…

— Ты совсем на нее не похожа, малышка, — улыбнулся Демьян. Впервые вижу его искреннюю улыбку — морщинки у глаз, ямочка на щеке. — Точка. Ты вызываешь иные чувства и тебя не хочется заткнуть.

М, чем? Членом? Мысль мелькает молнией, и я краснею до корней волос. Чувствую, как жар поднимается от шеи к ушам.

Это хорошо, что меня не хочется так заткнуть, господи… Внутренне перекрещиваюсь, хотя руки остаются неподвижными. Потому что я боюсь их реакции на меня. Они… Порой меня пугают. Как хищники, готовые к прыжку — мышцы напряжены под дорогими костюмами, взгляды следят за каждым движением.

— Смотри фильм и ешь, — кивнул Даниель. Тон не терпит возражений — сталь, обернутая в бархат.

И только я отвлекаюсь на фильм — Джулия как раз убегает от жениха в белоснежном платье, фата развевается на ветру, слышу:

— Пока я не решу узнать, как ты стонешь. — Голос Дана низкий, обволакивающий, как темный шоколад.

— Дан, хватит меня провоцировать. — Демьян вздыхает. Слышу скрип кожи — он ерзает в кресле.

— Хочешь ее тоже?

— А не ясно было раньше? — фыркнул Демьян. Слышу, как он откидывается в кресле — механизм тихо щелкает.

Снова итальянский. Быстрый поток слов, которые я не понимаю — мелодичные, но с острыми краями, как битое стекло.

— Что-что? — я невинно смотрю на них. Глаза широко распахнуты, ресницы трепещут.

— Ничего… — кивнул Даниель. Маска вежливости снова на лице — идеальная, непроницаемая. — Мы дела обсуждаем на моем языке. Возможно, за эти два месяца ты сможешь выучить немного итальянского. — Длинные пальцы барабанят по подлокотнику кожаного кресла.

— С носителями языка это будет просто, — кивнула. Стараюсь звучать уверенно, хотя голос предательски дрожит. — Я быстро выучила английский. За полгода свободно заговорила.

— У тебя будет возможность общаться с кем ты хочешь. Но. Я не сказал тебе самое важное, — Даниель оставил бумаги — они шуршат, падая на столик — и откинулся на кресло. Поза расслабленная, но взгляд острый как лезвие. — Как ты понимаешь, твое лицо могут знать мои товарищи. Если тебя будут провоцировать, просто говори мне. Тебя всегда будет охранять личная охрана — два человека минимум, но вдруг что, сразу говоришь мне.

— Это так важно? Не убьют же меня случайно, — хохотнула. Смех получился нервным, высоким, неестественным.

— Если твоя сестра перебежала дорогу не только мне, то да. Могут и убить. — Пауза тяжелая, как свинец. — Но скорее возьмут живой. От мертвого человека толку нет, он деньги вернуть не сможет, — Даниель усмехается. Холодно, как арктический ветер. — Это мера безопасности, Ангел. Будь рядом со мной или Демом и все будет хорошо.

— Вы меня пугаете… — я поежилась. Плечи поднялись к ушам, пытаясь защититься. — все это… Звучит как из фильма.

— Я не успел представиться. Мое полное имя Даниель Вито Монтелли. — Произносит медленно, четко, каждый слог как удар молота. — Пока ты на территории семьи Монтелли, ты в безопасности. Это пятьдесят семь процентов Сицилийского острова. — Цифра повисает в воздухе, тяжелая от смысла.

— Ч-что? — кажется, я скоро начну на постоянной основе заикаться. Язык не слушается, прилипает к небу. — Ты… Вы… — Не могу подобрать слова, они рассыпаются как песок.

— Я сын одной из известных семей на Сицилии. — Говорит как о погоде — буднично, спокойно. — Мы контролируем весь бизнес на острове и в разных городах Италии. Так что советую тебе одной не гулять и слушаться. Хоть ты и, естественно, свободна. — Последнее звучит как насмешка, горькая ирония.

— Тогда, возможно, это была очень плохая идея взять меня с собой в Италию… — Голос дрожит как осиновый лист. — Я возьму билет и улечу. Сегодня же.

— Перестань, — усмехается Даниель. Машет рукой — движение небрежное, властное. — У нас лучшая система безопасности. Лучше, чем у президента. Просто тебе нужно слушаться меня. Это просто. — Наклоняет голову, изучая меня как интересный экспонат.

13 глава

Сицилийский воздух пахнет базиликом и морской солью — даже сквозь сладковатый кондиционер в «Майбахе» я чувствую этот яркий, солнечный аромат. Он проникает в салон, щекочет ноздри, заставляет глубже дышать. Мы выезжаем с территории аэропорта Палермо небольшим кортежем — три черных автомобиля движутся как единый организм — и меня это уже не удивляет. За тонированными стеклами переливаются бирюзовые полосы Тирренского моря — вода искрится тысячами бриллиантов, и сердце подпрыгивает от восторга. Все-таки полуостров выглядит совсем иначе. Горы уходят в облака — их вершины теряются в дымке, оливковые рощи разбегаются вниз к блестящей воде серебристо-зелеными волнами, а белоснежные паруса небольших яхт кажутся усыпанными нежными лепестками на синей глади.

В салоне машины шесть раздельных кресел — будто маленькие коконы, обитые мягчайшей кожей. Я устроилась у окна, поджав ноги под мягкий плед цвета топленого молока — кашемир ласкает кожу. Напротив, через проход, сидят Даниель и Демьян. Оба ведут себя тихо, словно тоже устали от перелета — плечи расслаблены, глаза прикрыты. Иногда переговариваются по-итальянски — мелодичные фразы перетекают между ними, иногда перебрасываются короткими взглядами — целые диалоги без слов, а чаще просто наблюдают за моей реакцией на каждую новую панораму. Даниель несколько раз улыбается на мой восторженный шепот — уголки губ приподнимаются.

А я действительно не могу сдерживаться. Я была раньше в Италии — Рим, Флоренция, Венеция. Но никогда не бывала на Сицилии, а тем более, в таком шикарном сопровождении. Это как попасть в другой мир.

— Смотрите, какие домики прямо на скале! — не сдерживаюсь я, тыкая пальцем в окно. Белые кубики домов лепятся к отвесным скалам. Демьян наклоняется и тоже смотрит — движение плавное. После самолета сразу у него появились на волосах брендовые солнцезащитные очки — Tom Ford, если не ошибаюсь. Даниель свои держит в пальцах — вертит дужку. Надо будет достать свои из чемоданов. Никто не сказал, что тут такое активное солнце! Оно жжет даже через стекло.

Кортеж из трех машин темным потоком скользит по прибрежному шоссе — асфальт идеальный, без единой выбоины. На каждом повороте открываются новые виды — как калейдоскоп, и я невольно прижимаю ладони к стеклу: где-то вода светлее небес — аквамариновая, прозрачная, где-то — темная, почти сапфировая, загадочная. Волны сверкают, словно кто-то рассыпал жидкий хрусталь.

— Малышка, нравится? — тихо спрашивает Даниель, чуть наклоняясь. Его дыхание касается моего уха.

Я смущенно хихикаю — звук получается нервным — и киваю. Щеки горят.

— Ты бывала в Италии? — улыбнулся Демьян, лениво переставляя ногу на ногу. Брюки натягиваются на бедрах. Его голос звучит снисходительно, но в темных глазах таится то же восхищение пейзажем, что и у меня. Просто прячется глубже, под маской равнодушия.

— Да, была. Мы с папой путешествовали. Но не доехали сюда. Тут красиво… — Голос срывается от волнения.

— Согласен, — кивнул Даниель, выпрямляясь и откидываясь на спинку кресла. Кожа скрипит. — Вот и тут побываешь…

Вот и что ему ответить? Спасибо? Не спасибо, потому что тут меня могут убить, и он это сказал слишком поздно — когда мы уже были в воздухе. Я рада тут быть? Сердце колотится от противоречивых чувств.

В таком виде и чтобы подыграть ему — нет. Так не рада.

Но… Красота вокруг завораживает.

Через сорок минут дорога сворачивает от моря вглубь холмов — пейзаж меняется, и асфальт меняется на гладкую брусчатку частного въезда. Колеса шуршат по камню. Широкая кованая арка — настоящее произведение искусства — распахивается без задержек. Охрана кивает. И за воротами начинается мир из итальянских фильмов о древних династиях: бескрайние изумрудные газоны, подстриженные с хирургической точностью, чуть в стороне — овальное озерцо, в котором покачиваются лилии — белые и розовые. Белые качели под раскидистым платаном — веревки новые, крепкие. Зона барбекю, утопленная в цветущих жасминах — аромат доносится даже сюда. Немного дальше, за озером, из-за кипарисовой аллеи — стройные деревья как часовые — выглядывают еще три дома — поменьше, но стилистически повторяющие главный особняк: медовый камень, теплый на вид, резные ставни с затейливым узором, черепичные крыши цвета обожженного терракота.

Сам дом… нет, дворец — вырастает над одной из подъездных дорожек как видение. Три этажа галерей с арками, колонны — мраморные, с прожилками, балюстрады, украшенные статуями, плющ, стекающий каскадами — зеленый водопад. Под солнцем стены кажутся золотистыми, медовыми, и я забываю, как дышать. Воздух застревает в горле. Машина плавно останавливается перед широкой лестницей и крыльцом — ступени отполированы до блеска. Я ловлю взгляд Демьяна. На секунду он изучает меня — удивленную и немного шокированную, рот приоткрыт.

Его губы едва заметно изгибаются, будто он нашел подтверждение собственной догадке. Что-то мелькает в глазах.

Шофер выходит первым, обходя автомобиль — движения отточены, но дверцу открывает лично Даниель. Он выходит из машины — грациозно, как пантера — и подает руку:

— Добро пожаловать ко мне домой, Ангелина. — Голос торжественный.

Теплый ветер приносит запахи роз — сладкие, пьянящие — и свежескошенной травы. Подошвой кроссовок аккуратно касаюсь мозаичной брусчатки — узор сложный, древний. Я вдыхаю глубже — легкие наполняются ароматами — и делаю шаг вперед.

Но тут же замираю, как вкопанная, видя около лестницы еще несколько охранников — все в черном, с наушниками, мужчину с планшетом в руках и цепким взглядом — он оценивает меня с головы до ног — и…

Кажется, это семья Даниеля. Сердце проваливается.

Сперва делает шаг вперед мужчина, оставив позади двух тонких женщин — они держатся прямо, с достоинством. Скорее всего, это его жена и дочь. Мама и сестра Даниеля. Все трое излучают власть.

— Даниель, я рад твоему возвращению, — волосы взрослого мужчины тронула седина — благородная, на висках. Он в идеальном дорогом костюме — Armani, определенно — и за его движениями следит ровно каждый охранник. Взгляды прикованы. Кажется, одно движение этого властного мужчины и все может взорваться в ту же секунду. Воздух наэлектризован. Наблюдаю, как они пожимают руки — крепко, по-мужски.

14 глава

— Это точно не она? — спросила девушка, осматривая с опаской меня. Ее взгляд скользит по моему лицу, ищет подвох.

Внезапно слышится лай. Приятный, радостный. Даниель быстро поворачивается в сторону — движение резкое, немного отталкивает меня — его рука на мгновение касается моего плеча, когда на него нападают два больших дога. Черные, с блестящей красивой шерстью — она переливается на солнце как шелк. Они радостно приветствуют Даниеля — прыгают, ставят лапы ему на грудь, игриво лают на Демьяна — короткие, отрывистые звуки. А после одна собака останавливается напротив меня. Замирает. Смотрит своими маленькими глазками бусинками — умными, внимательными, пока мои губы сами вытягиваются в улыбку.

После пес гавкает — один раз, коротко — и спокойно проходит ко мне. Лапы мягко стучат по брусчатке. И я сдаюсь.

Сюси-пуси сперва я начинаю на русском — голос становится высоким, детским — и после аккуратно перехожу на английский. Пес почти моментально скулит от восторга — звук такой трогательный, когда я чешу его бока обеими руками. Шерсть мягкая, теплая. Присаживаюсь на корточки, усмехаюсь — юбка задирается, но мне все равно. И чувствую лизь справа — мокрый, шершавый язык.

Я ощущаю тишину. Кажется, гробовую тишину — даже птицы перестали петь. Я же осторожно поглаживаю и второго дога, рассматриваю и его. Первая девочка — изящнее, грациознее, второй мальчик — массивнее, мощнее. Такие сладусики нежные, что я не могу оторваться. Пальцы зарываются в шерсть.

— Ты почти убедил меня, — слышу на итальянском от отца Даниеля. Голос задумчивый. Я поднимаюсь — колени хрустят, смотрю в ту сторону, но мужчина только сдержанно кивает — движение едва заметное, произносит на английском:

— Добро пожаловать. Приходите на ужин, я хочу послушать чем вы можете помочь моему сыну. — Акцент едва уловимый.

И уходит. Шаги уверенные, размеренные. Мама Даниеля кивает — холодно, формально — и идет за мужем. Каблуки цокают по камню. А его сестра подходит ближе — духи обволакивают, что-то цветочное.

— Я еще не знаю, верю ли, — девушка смотрит на брата. Прищуривается. — Но это показательно.

Ничего не понимаю. Брови сходятся на переносице.

Девушка тоже идет за родителями — спина прямая, походка от бедра. Охрана редеет — люди в черном расходятся как тени. Около крыльца остается только мужчина с планшетом — он что-то быстро печатает.

— Ну кто это такой сладкий? — реагирую на английском, едва мальчик лизнул мою руку. Слюна теплая. Он завилял хвостом — как пропеллер — и с восторгом гавкнул.

— Ты не боишься? — кажется, мужчины тоже в шоке. Это спрашивает Демьян. Брови взлетают вверх.

— Нет. А должна? — улыбнулась. Искренне. — Я люблю животных. Собак, кошек. Всех. А эти двое такие… Сладусики! — слыша это слово, пес снова лает — радостно, звонко, а девочка просто рассматривает меня, высунув язык — розовый, влажный.

— Аля истерила и псы на нее кидались, — говорит Даниель. Голос странный. — Вообще-то, это еще один показатель. Что ты — не она.

— Очень рада, — хмыкаю. Поднимаюсь, отряхиваю колени.

— Идем. Покажу мое крыло и твою спальню. — Жест приглашающий.

Особняк огромный, это факт. И едва мы заходим — тяжелые двери открываются бесшумно, попадаем в огромную гостиную с параллельным выходом на большой бассейн. Он блестит на солнышке — вода бирюзовая, чистая — и это видно сквозь панорамные окна от пола до потолка. Шикарная кожаная мебель — диваны можно утонуть, дорогая техника — экран телевизора как стена, все в черно-коричневом стиле с красивыми вазонами деревьев — фикусы, пальмы. Дизайн со вкусом. Минималистично, но дорого.

Еще справа стеклянная дверь — матовая, где виднеется переход в основной дом с открытыми арками вместо окон. Сквозняк гуляет.

Мы поднимаемся на второй этаж. Ступени не скрипят. Там стоит бильярдный стол — зеленое сукно идеальное, кресла около окна — кожа мягкая, потертая — и стеллаж у окна с баром. Бутылки поблескивают. Также виднеется несколько дверей — темное дерево, и я думаю, что это кабинеты.

Потому что мы идем на третий этаж. Еще выше.

Там всего три спальни. Мы проходим в одну из них сразу же, в другую, рядом, по соседству, Демьян кидает свои вещи — сумка глухо падает. Напротив еще одна дверь, которую Даниель открывает — замок щелкает — и командует туда занести его вещи.

Мои вещи несут в дальнюю спальню. Розовые чемоданы выглядят инородно.

Я думала она небольшая. Ошиблась.

Но она больше моей квартиры. Раза в два. Немного пустенько, темно — тяжелые шторы блокируют свет. Я быстро раскрываю панорамные окна, отодвинув шторы — ткань шуршит, выходящие на территорию и где виднеется море — полоска на горизонте, и сразу замираю. Дыхание перехватывает. Прекрасное место.

Мне нравится. Очень.

Отдельная комната для одежды — пустые вешалки ждут, отдельная большая ванна — можно плавать. Огромная парящая кровать — будто висит в воздухе. Свой телевизор имеется — плоский, огромный. И огромное количество пустого пространства. Эхо.

— Увы, в крыле сестры я все же не смогу тебя оставить. Она тебя не примет, — говорит Даниель. Облокачивается о дверной косяк. — Но тут… Тут есть замок. Если будет страшно, что к тебе может кто-то зайти без твоей воли, закрывайся. — Показывает на засов.

— Хорошо, — кивнула. Сглотнула.

В тот первый день совместного ужина так и не получилось. Отец Даниеля уехал по делам на несколько дней — черный вертолет унес его, а мама и сестра уехали на пару ночей поплавать в море, сняв отель — пятизвездочный, конечно.

Так что я смогла немного осмотреться. Как турист в музее.

Территория огромная. Невероятно огромная. Настолько, что есть разметка и место для гольфа — идеальные газоны. Тут много персонала — все в униформе, достаточно комнат и коридоров, в которых я несколько раз заблудилась. Как в лабиринте.

А еще я познакомилась с Марко. Тем самым мужчиной с планшетом в руке — он никогда с ним не расстается. Он оказался управляющим дома. На нем буквально держался весь быт — от меню до графика уборки. Потому он быстро рассказал что и где — показывал пальцем, иногда посматривая на меня — прищуривался — и признаваясь, что не понимает, как это возможно, чтобы люди были так похожи внешне и были разные по характеру.

15 глава

Ну, логично, что нельзя одевать что-то вызывающее. Мама Даниеля кажется очень сдержанной женщиной — спина всегда прямая, как у балерины, взгляд оценивающий, словно рентген. Она из тех, кто замечает каждую деталь — от заусенца на пальце до неровно заправленной прядки.

Но и не паранджу ведь. Ее, к тому же, у меня нет. Хихикаю от собственной шутки — звук получается нервным, тихим.

Выбираю платье. Без декольте, длиной до середины бедра — не слишком коротко, не слишком длинно. Оно из мягкой хлопковой ткани — приятно холодит разгоряченную кожу, почти домашнее. Но из-за обманки воротника — белый, контрастный, накрахмаленный, из-за ремня — тонкая кожа с золотой пряжкой в форме листа, оно выглядит уже хорошо и достойно. Ткань струится при движении, подчеркивая фигуру, но не облегая. К тому же, все вещи у меня не дешевые — папа не экономил, выбирал качество — и это тоже они могут оценить по достоинству. Я чуть-чуть боюсь, что не понравлюсь. Ладони потеют, приходится вытирать их о платье.

Но все же, что-то мне подсказывает, что папа Даниеля только когда надевает маску известного Торо Монтелли, становится грозным и страшным вершителем судеб. А так — обычный отец семейства. С морщинками у глаз и привычкой поправлять запонки.

О, о том, что я в доме именно этого человека, того, кто держит и крышует весь бизнес на Сицилии, я поняла еще в первый день. Когда увидела фотографии в коридорах — рукопожатия с министрами, награды, грамоты в золоченых рамах.

Когда мне зачитывали правила этого дома — целый список на трех страницах — и когда говорили имя хозяина. С придыханием, почти благоговейно.

Надеваю удобные мягкие кеды — белые, чистые, с тонкой золотой полоской — и иду в большую столовую в главном доме. Подошвы тихо шуршат по мрамору, эхо разносится под высокими сводами. Там уже собрались и родственники Даниеля, и сам он с Демьяном. Свечи в канделябрах мерцают, отбрасывая танцующие тени на стены. Хрусталь люстры переливается тысячами радуг.

Витторио реагирует первый — поднимает голову от бокала с янтарной жидкостью, показывает на стул напротив него — жест элегантный, отточенный — и предлагает на идеальном английском спиртное. От шампанского до виски. Перечисляет марки — Dom Pérignon, Macallan, Hennessy.

— Я не пью. Можно ли мне что-то безалкогольное? — Голос звучит тихо, почти теряется в просторном помещении.

— Совсем? — удивилась сестра Даниеля, Бианка. Идеально выщипанные брови взлетают вверх. На пальцах блестят кольца — минимум по два на каждом.

— Никогда и не пила, — кивнула. Пожимаю плечами — движение неуверенное. — Я веду здоровый образ жизни.

— Это я заметил, — произносит Витторио. Что? Сердце екает, пропускает удар. — Я без твоего разрешения последил за тобой. У меня не осталось убеждений, что ты — та самая бесчестная воровка. — Говорит спокойно, как о погоде. Пальцы постукивают по столу — маникюр идеальный.

Ясно, камеры тут везде — в каждом углу, черные глазки следят неусыпно, и работали все эти дни, снимали каждый мой шаг. Но мне скрывать нечего. Совесть чиста как горный ручей.

— Конечно, я не только это проверил. Судя по всему, узнала ты о своей сестре от Даниеля и Демьяна. Не завидую, — усмехнулся мужчина. Уголок губ дергается, обнажая белоснежные зубы.

— Верно. — Киваю. Волосы скользят по плечам.

— Может, ты хочешь попросить убрать камеры со спальни? — Вопрос повисает в воздухе, тяжелый от подтекста.

— Если вам необходимо, пусть будут. Я ничего не скрываю. И спасибо, что позволили пользоваться тренажерным залом и бассейном, а так же учли мою аллергию на цитрусы, — я кивнула. Благодарность искренняя, идет от сердца. Сидеть напротив этого мужчины с каждой минутой все легче. Плечи постепенно расслабляются. Когда я знаю, что ничего не скрываю, мне легко. То, что я понимаю итальянский, это уже такое… Мелочь. Пылинка.

— Ты выросла с отцом? — спросила мама Даниеля, Джулия. Наклоняет голову — жемчужные серьги покачиваются. — У него непростая судьба. Но сейчас он владеет хорошей строительной компанией там, у вас. — В голосе уважение, признание.

То есть они и о папе все пробили. Досье собрали — наверняка толстая папка. Не удивлена.

— Да. И ничего не знала и о судьбе мамы, ни где она. И о сестре. — Четко произношу каждое слово, как на экзамене.

Уточняю. Пусть лучше лишний раз это еще раз скажу. Чтобы не было сомнений, тумана недосказанности.

— Хорошо, — женщина резко смягчилась — плечи опустились, напряжение ушло — и улыбнулась. Морщинки в уголках глаз стали заметнее, теплее. — кушай.

Только я беру вилку с ножом — серебро холодит пальцы, тяжелое — и прикасаюсь к запеченному кусочку семги — корочка хрустит, травы источают аромат, слышу от Джулии:

— Я тоже верю. Очень приятная девушка. — Говорит по-итальянски, мягко, как колыбельную.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — говорит папа Даниеля. Смотрит на сына поверх бокала. — Если нужно, бери больше охраны. Будет обидно потерять такую прелесть.

Итальянский. Слова льются как музыка — мелодично, но с острыми нотками.

Ну… и ладно. Пусть обсуждают. Я не обижаюсь. Жую семгу — она тает на языке, оставляя нежный привкус дыма и лимона.

Я знаю, как тяжело зарабатываются большие деньги. Как тяжело дается успех — потом и кровью, бессонными ночами. Когда папа достигал успеха, я была рядом и поддерживала его. Помню бессонные ночи над чертежами, звонки в три утра, седину в тридцать лет.

В этой семье, кажется, водятся большие деньги — это видно по всему. По картинам на стенах, по посуде, по небрежности жестов. Но целый миллион долларов, как я поняла, именно столько украла моя сестра, даже тут — сумма. Ощутимая или нет, но сумма. Которая жжет карман и репутацию.

К тому же мужчины проговорились, что это были их лично заработанные деньги, и там была ощутимая часть Демьяна. Его доля, его труд.

В общем, я понимаю эту реакцию. Понимаю, что они будут и дальше обсуждать меня, считая, что я не понимаю ничего. Но… Пусть. Мне проще так.

16 глава

Даниель

Спорт всегда помогает вытеснить из головы все лишние мысли. Я часто так успокаиваюсь и привожу себя в форму. Я должен быть холоден в решениях и заменять отца в бизнесе. Я должен ставить на место зарвавшихся тварей и быть честным только с собой и с Демом. Так что выгоняю кулаками из головы все мысли.

Порочные, грязные, некрасивые и пошлые.

Пытаюсь не смотреть на эту чертовку в лосинах и топе.

Да, по сравнению со своей сестрой, она сущий Ангел. Но…

Я сейчас не могу вспомнить даже улыбку Али.

А вот улыбка Ангела перед глазами постоянно.

Да, ту неделю мы с Демьяном сильно пили, устав от полугодового забега и решения проблем. Мы тогда заработали много. И…

Эта сука все украла. Это меня и злит больше всего. Меня злит, что ей было мало. Мало того, сколько я ей заплатил. За неделю она получила столько, сколько обычные бляди получают за полгода. Она сосала практически золотыми губами, блять.

Встряхиваю головой и бью по груше.

Сука. Сука. Сука!

Первой уходит из зала мама: за ней заходит отец, и они вместе направляются завтракать. Через панорамное окно замечаю, как нежно он ее целует и обнимает за плечи. Мне всегда приятно видеть такую искреннюю заботу и теплоту в отношениях моих родителей. Они прошли через многое и многого добились вместе.

Заканчиваю тренировку и подхожу к девушкам, прислонившись плечом к прохладному стеклу окна и делая несколько глотков воды. Некоторое время наблюдаю за улицей, пока дыхание не приходит в норму. Охрана просматривает территорию, рабочие уже вовсю вылизывают территорию.

Теперь каждый проходит ебейшую проверку. Едва ли не на вши сдают анализы.

А все коды сменяются на новые каждые двенадцать часов.

Паранойя — не паранойя, но теперь так нужно.

Перевожу взгляд на нее: она все еще сосредоточенно бежит, слушая музыку. Жестом показываю ей снять наушники. Она замедляется, снимает их и переводит дыхание, продолжая идти по дорожке.

Усилием воли заставляю себя не смотреть ниже ее лица. Тонкое тело, аппетитная грудь, округлые ягодицы и так заставляет мое тело реагировать. Возможно, у меня давно не было секса.

А может, я хочу именно ее.

— Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться?

Бианка, бегущая рядом, тоже снимает наушники и внимательно слушает.

— Час, и я буду готова, — кивает Ангел. — Еще минут двадцать побегаю, потом душ... и я ваша.

Хорошая оговорка. Она — наша. Я ее не смогу так просто отпустить.

— А можно с вами? — улыбнулась сестра.

— Можно, — кивнул я на итальянском. — Мне нужно, чтобы сегодня Ангел выглядела как самая горячая любовница на всю Сицилию.

— О, господи… — сестра кидает взгляд на Ангела, которая спокойно продолжает идти на дорожке. — Не боишься, что ее могут узнать и…

— Это мне и нужно, — кивнул я. Перешел на русский и улыбнулся девушке. — Хорошо. Как будешь готова, спускайся к машинам.

Когда мы с Демом выходим, я слышу, как они на английском неожиданно разговаривают. И почему-то становится спокойно. Сестра тоже отпустила и поверила.

Вообще-то, сложно не поверить.

Та стерва начинала день не с беговой дорожки, а с просекко.

— Пригласи своих друзей сегодня тоже, — говорю другу. — Пусть сразу всех проверим.

— Хорошо, — Дем не многословен. Спокойно идет и пьет воду, но вены на шее напряжены до предела. Я усмехаюсь.

— И скинь пар в душе. Не то ты ее изнасилуешь.

— Кто бы говорил, — весело подъебывает меня друг.

Через час мы все готовы. Охрана мается у машин, я кидаю игрушки псам, которые только и ждали дня, чтобы их выпустили погонять на территории. Эти двое догов — члены нашей семьи и живут не хуже самих хозяев. У них есть распорядок дня, режим и сбалансированное кормление, но так как они молодые, по два года всего, любят погонять по газонам.

Громким лаем они приветствуют девочек. Они выходят вместе, и, на удивление, обе одеты в розовое. На сестре спортивный брендовый костюм, а на Ангеле… Лосины в обтяг и майка. Сверху кардиган, что едва прикрывает задницу, но ее видно и это… Просто прекрасно.

— Ты щас слюной захлебнешься, — комментирует Дем, хохотнув.

— Это пиздец… — кивнул.

Ангелина присаживается к Джею, треплет его за ухом — пальцы зарываются в мягкую шерсть, массируют чувствительное место за ушной раковиной. Пес блаженно прикрывает глаза, хвост метроном отбивает ритм по траве. Пока Бианка гладит по спине Джо — ладонь скользит по гладкой шерсти от загривка до хвоста, повторяя изгиб позвоночника. Парень от ласки Ангела едва ли не скулит — тихий, довольный звук вырывается из горла, губы приоткрываются — и я практически его понимаю. Тепло женских рук, нежность прикосновений — кто бы устоял. Сестра же сдержанно вынимает из пасти Джо игрушку — резиновый мячик, покрытый собачьей слюной, блестящий и мокрый — и кидает ее далеко, рука делает широкий замах. Мячик летит по дуге, подпрыгивает на траве. И малышка с визгом несется за ней — лапы едва касаются земли, уши развеваются как флаги.

Ангелу Джей игрушку дает в руку — осторожно кладет потрепанную веревку ей на ладонь, смотрит преданными карими глазами снизу вверх.

Занавес… Невидимый, но ощутимый — момент кристаллизуется в воздухе.

Если и раньше у кого-то были сомнения, то сейчас они точно исчезли. Воздух между парами практически искрит от напряжения.

От греха подальше едем отдельно. Две машины, два маршрута — безопаснее для всех.

Сперва новое платье. Только заходя в первый магазин — стеклянные двери с золотыми ручками, мягкий звон колокольчика — я резко вспомнил, какая у меня сумасшедшая сестра. Сперва мы меряем с Демьяном костюмы, выбираем по новым рубашкам и брюкам — шелк скользит между пальцами, кашемир мягко обнимает плечи, пока она не стала истерить и разрывать со мной любые связи. Глаза мечут молнии, руки взлетают в воздух в драматичных жестах.

Потом… Они начинают мерять. И это уже совсем другое представление.

17 глава

Ангелина

Мы выходим из бутика, только когда купили все белье, что на мне хорошо сидело. Пакеты шуршат в руках Бианки, логотипы бренда золотятся на черном фоне. Я присаживаюсь на сиденье машины — кожа прохладная даже через ткань платья — и замираю, слыша как Бианка ругает обоих мужчин. Ее голос звенит от возмущения, итальянские ругательства сыплются как из рога изобилия. В салоне пахнет нежным бергамотом из вентиляции — тонкая цитрусовая нота щекочет ноздри — и чуть горьким кофе — остатки напитка в стаканчике Демьяна. Я поежилась, плечи непроизвольно поднимаются, ощущая от мужчин дикое напряжение. Воздух между нами практически вибрирует.

Уже около машины Бианка вспыхивает — щеки розовеют, глаза блестят:

— Хочу любимую пасту! Сейчас же!

Дан кивает — движение плавное, примирительное:

— Если семья Монтелли голодная — мир в опасности. Паста так паста, — хмыкает он, уголки губ дергаются в усмешке.

Ресторан «La Sfera» прячется на скале — белое здание словно вырастает из камня. Стеклянные стены отражают рябь с озера около террасы — солнечные блики дробятся на тысячи осколков, а белые скатерти едва ли не прозрачны от солнечного света — ткань светится изнутри. Нас сразу проводят к круглому столику — официант кланяется, жестом приглашая: Дем располагается слева — отодвигает стул для меня, Дан — справа, его колено почти касается моего под столом, Бианка напротив — откидывается на спинку с видом королевы. Кольцо охраны растворяется по залу — черные костюмы сливаются с тенями.

Бианка лениво катает бокал с минералкой — пузырьки поднимаются к поверхности серебристыми нитями — и вдруг всерьез смотрит на меня, взгляд становится пронзительным:
— Ты мне нравишься больше, чем она, — роняет фразу девушка. Слова падают как камни в воду.

Слышу, как мужчины одновременно втягивают воздух — резкий свист между зубами. И так понимаю, что они с Бианкой солидарны. Плечи обоих напрягаются.

— Спасибо… но давай без сравнений. Мне не нравится. Я не знаю ее. Возможно, это не тот человек, которого я захочу узнать, судя по всему, что я уже знаю… — голос ровный, но пальцы теребят край салфетки.

— И все же, — Бианка дотрагивается до моей руки — теплые пальцы накрывают мои, — в тебе нет яда. С тобой спокойно. Никогда бы не подумала, что «ангелом» — можно назвать человека буквально. — Ее глаза теплеют, в них появляется искренность.

Щеки предательски вспыхивают — жар разливается от скул к ушам. Дан слегка улыбается — едва заметное движение губ, Дем дергает уголком рта — мышца на скуле подрагивает. Беседа перетекает в меню — плотные страницы шуршат. Мы берем мидии в соусе пекорино — аромат сыра смешивается с морским, зеленый салат с лаймовым дрессингом — кислинка освежает, филе морского окуня — нежное белое мясо тает на языке. Мы едим медленно, смакуя каждый кусочек.

Когда официант приносит десерт — панна-котта дрожит на тарелке как облако, Бианка демонстративно подмигивает мне:
— За тебя. Несмотря ни на что, я думаю, мы подружимся. — Поднимает бокал, хрусталь звенит.

Мужчины чокаются бокалами вместе с нами — мелодичный перезвон разносится по залу. Они трое пьют алкоголь — янтарная жидкость плещется в бокалах, я же не изменяю себе и пью только сок — апельсиновый, свежевыжатый, с мякотью. Я пока не готова к чему-то большему, ибо банально боюсь своей реакции на них… Потому что она… Есть! Пульс учащается от одного взгляда.

Мы приезжаем домой уже после обеда — солнце клонится к закату — и я до заката собираюсь с мыслями. Сижу на террасе, смотрю на море. А после и уже начинаю приготовления. Жасмин пахнет ярче — прямо через окно ветер приносит нежный аромат, сладкий и дурманящий, фонари вдоль аллеи постепенно загораются — теплые огоньки выстраиваются в цепочку. Я прячусь в своей ванной, закрываю дверь — щелчок замка звучит как выстрел в тишине.

Душ. Горячая вода смывает напряжение — струи массируют плечи — и остатки чужого взгляда с ключиц. Пар окутывает, создает кокон безопасности.

Я пропитываю кожу сладким молочком с ароматом фисташкового пралине — кремовая текстура тает на коже, пока влажная теплая кожа не превращается в бархат. Поглаживаю себя по рукам, наслаждаясь мягкостью. После привычный уход за лицом: тоник — прохладная жидкость освежает, сыворотка — впитывается мгновенно, крем — легкими похлопываниями, капля масла на губы — блестит как роса.

После сушу волосы феном — горячий воздух развевает пряди — и пытаюсь не волноваться раньше времени. Руки чуть дрожат. Еще успею…

На туалетном столике ждет косметичка — черная лаковая, с золотой застежкой. Тончайшая вуаль тонального — кисть порхает по коже, теплый хайлайтер на скулы — мерцает при движении, красная помада — яркая как мак. Черные тонкие стрелки выходят легко — рука уже не дрожит. Я стараюсь сделать мейк более дерзким. Но все равно не могу так сильно себя уродовать. Красная помада добавила мне несколько лет — делает взгляд жестче.

Так что я ее смываю — салфетка окрашивается алым, добавляю приятный блеск — прозрачный с розовым отливом, немного тинта, создавая любимый эффект зацелованных губ. Натуральный, но соблазнительный.

Я вытягиваю из гардеробного чехла главное оружие, которое мы купили сегодня: черное платье. Тонкое шелковое полотно скользит между пальцев, как вода — прохладное, невесомое. Спина остается голой — от шеи до поясницы, а шнуровка на груди — тонкие ленты крест-накрест — заканчивается почти у ребер. Высокий разрез по ноге — до середины бедра. Я замираю перед зеркалом — отражение кажется чужим — и все же не узнаю себя. Это я? Эта женщина в соблазнительном платье?

Сердце колотится — удары отдаются в висках. Мне страшно подумать, как вести себя в этом платье. И без лифа — грудь держат только ленты шнуровки. В нем были видны даже трусики — контур проступал сквозь тонкую ткань, так что пришлось выбирать буквально самые тонкие трусики, почти что из одних веревочек. Черные, кружевные, больше украшение, чем белье.

18 глава

— Да… Настоящий Ангелочек, — усмехается Дем. Голос бархатный, с легкой хрипотцой.

— Это не плохо… ведь так? — я смотрю на Демьяна. Ищу подтверждения в его темных глазах.

— Нет. Скажи лучше вот что… У тебя совсем-совсем никого не было? — он наклоняется ближе, дыхание касается моего уха.

— Нет… — качнула головой. Волосы скользят по обнаженным плечам. — Это плохо?

— Как сказать… — Даниель усмехнулся. Уголок губ приподнимается в той самой фирменной усмешке. — С одной стороны, это офигенно. И потому нам с Демом периодически срывает клемму. Ты же это понимаешь? — взгляд становится темнее, зрачки расширяются. Я киваю — короткое движение подбородка — и он усмехается шире. — Но сегодня ты в роли не просто спутницы, малышка.

— Это намек на то, что я должна буду исполнять ваши приказы? — сглотнула я. Горло сжимается, во рту пересыхает.

— Это не будут приказы. Но лучше тебе сразу сказать мне, что для тебя табу, — Дан улыбнулся. Искренне, почти нежно. — Объятия, касания… вот… такие, — он проводит по голой ноге пальцами. Медленно, от колена вверх по бедру. Кожа вспыхивает под его прикосновением. — Поцелуи.

— Если нужно, я могу… — голос дрожит, но я стараюсь звучать уверенно.

В конце концов, рано или поздно, с моих губ все же сорвут первый поцелуй. И они оба мне не очень противны. Скорее наоборот — слишком притягательны.

— Тогда просто сожми мою руку, если что-то тебе не понравится, — просит Дан. Берет мою ладонь в свою, переплетает пальцы. — Я не буду переходить на что-то более откровенное, конечно.

— Если вдруг Дана не будет рядом, я буду точно рядом, — кивнул мне сдержанно Демьян. Его рука на мгновение касается моего плеча — теплая, успокаивающая. — Только не бойся, малышка. Поверь, у итальяшек голову снесет от твоего… платья.

Видимо, Бианка, выбрав это платье, знала свою задачу великолепно. Каждая деталь продумана для максимального эффекта.

Мы приезжаем в крутой ночной клуб. Неоновые огни пульсируют в ритме музыки. Несколько этажей — стекло и бетон, огромная парковка — море дорогих машин — и фейс-контроль. Громкие басы слышно уже на улице — вибрация проходит через подошвы туфель. Нас пропускают, едва завидели на парковке — охрана расступается как море. И, притянув меня к себе — рука обвивает талию, пальцы ложатся на бедро — Дан пошел вперед. А мне почему-то стало легче, что его охрану пропустили без досмотра, с оружием. Черные выпуклости под пиджаками.

Мы сразу поднимаемся на балкон — широкая лестница, красный бархат под ногами. Там огромное ложе — полукруглые диваны, низкие столики — где сидят молодые парни. С девушками — блестящие платья, оголенные плечи, с морем алкоголя на столе — бутылки шампанского в ведерках со льдом, коньяк, виски — и бесчисленными кальянами. Дым клубится под потолком синеватой дымкой. Горло саднит от дыма — сладковатый, приторный — но я терплю. Сегодня мне нужно немножко потерпеть.

Парни не так хорошо выглядят, как Дан и Дем. Кто-то очень худенький — впалые щеки, выпирающие ключицы, кто-то переборщил с дорогими побрякушками на шее и руках — золотые цепи толщиной с палец. Кто-то уже с красными глазами от кальяна — веки припухшие, взгляд расфокусированный. Большинство из них лениво потягиваются кальяном, развалившись — ноги раскинуты, рубашки расстегнуты. Видно, что это не их девушки — слишком профессиональные улыбки, слишком откровенные наряды. Очень хорошо видно, что за этот вечер им платят раз так в пять больше, чем за обычную ночь. Это не плохо и я не осуждаю никого. У каждого своя работа.

Ни один из мужчин мне не нравится. Слишком самодовольные лица, слишком жадные взгляды. Даниель присаживается на свободное кресло — кожа скрипит под его весом — и едва охранник отодвигает мне еще одно кресло — жест вежливый, но я его игнорирую — я сама сажусь на колени Дана. Платье задирается, открывая больше ноги. По ложу прокатывается ленивое улюлюканье — свист, смешки, рядом садится Дем. Его взгляд темнеет. Я слышу насмешливо на итальянском:

— Даниель… Твоя крошка решила отработать по полной ставке уже сейчас? — голос пьяный, развязный.

— Прости, — я осторожно шепчу на ухо ему. Губы почти касаются мочки. — Мне очень страшно…

Но кажется, я сделала все верно. Его тело напрягается подо мной, рука сжимается на талии.

Мужская ладонь обнимает крепче — пальцы впиваются в бок, Дан посылает того умника — короткая фраза на итальянском, жесткий тон. Они с Демом выпивают — янтарная жидкость исчезает в один глоток — и заговаривают о работе, о бизнесах. Цифры, имена, сделки. После переходят снова на меня, и довольно быстро:

— Это ведь та самая шлюха, что украла у вас деньги, — хмыкает кто-то справа. Голос масляный, противный. Я замираю. Мышцы каменеют.

— Да-да, точно! Почему эта блядь еще не кормит морских гадов? — грубый смех, похабные интонации. Я пытаюсь не вздрогнуть, играя с прядью — накручиваю на палец, отпускаю — и рассматривая Демьяна. Мы с ним несколько минут играем в гляделки — его взгляд обволакивает, успокаивает — и он за это время успел меня немного расслабить. Плечи опускаются, дыхание выравнивается.

А еще внизу живота от его взглядов стало очень тяжело. Тянущее, сладкое ощущение.

— Я сам разберусь со своими шлюхами, вам то что за дело? — усмехается Дан. Голос ледяной, опасный. — Мы с ней не наигрались…

И пока я отвлечена на Дема, сперва не понимаю, что происходит. Мир замирает. Даниель захватывает меня за шею — пальцы обвивают затылок, не больно совсем, властно — и впивается в губы.

Я ощущаю эти взгляды — десятки глаз впиваются в нас, я хочу прикрыться от грязных мыслей и наглых смешков. Кожа горит от стыда и возбуждения. Но я и хочу им помочь, а потому…

Сладковатый, мускусный запах проникает внутрь, щекочет ноздри. Его парфюм окутывает. Слишком быстро… Я не была готова. Губы приоткрываются в удивлении.

Он сжимает мою талию — пальцы впиваются в шелк, вдыхая мой запах шумно — ноздри раздуваются, и медленно начинает поцелуй. Губы мягкие, требовательные. А я не могу не ответить. Тело реагирует само.

19 глава

Я просыпаюсь — неожиданно легко и сама, без будильника. Сажусь в постели, тру глаза кулачками, как маленькая девочка, сквозь ресницы смотрю вокруг, щурясь от яркого солнышка, которое пробивается сквозь тонкую ткань занавесок. Сначала ничего не понимаю: никаких ярких неоновых огней клуба, ни тяжелого баса, вибрирующего в груди, ни мужских ладоней, обжигающих кожу. Только бледно‑розовые шторы, которые я повесила не так давно, трепещущие от легкого утреннего бриза, теплая полоска утреннего солнца на подушке, похожая на золотистый мед, и… моя собственная кровать с мягким изголовьем, обитым кремовым бархатом. Ну как моя… Не моя, конечно, а временно моя… Но все же.

На мне шелковая пижама — розовая, как лепестки пиона, с белым кружевом по краям, щекочущим кожу при каждом движении. Сердце внезапно подпрыгивает, словно испуганная птица, когда я вижу на кресле свое вечернее платье — черное, с россыпью блесток, аккуратно расправленное. Кто меня переодевал? Руки судорожно вцепляются в одеяло, костяшки белеют от напряжения, но на тумбочке у самой головы лежит аккуратный листок плотной бумаги цвета слоновой кости.

Записка на английском, написанная изящным женским почерком:

«Я помогла переодеться, Дан все объяснил. Спи спокойно, крошка) Бианка:*»

Я выдыхаю — долго, с облегчением, словно выпускаю из груди целую стаю бабочек. Слава тебе, Господи и все сицилийские святые. Подношу бумагу к груди, прижимаю к сердцу, которое все еще колотится, как сумасшедшее, улыбаюсь — широко‑широко, так, что щеки начинают болеть. Как хорошо, что все же и с ней у нас налаживается связь. Мою сестру никто не любил особо тут, да она и не стремилась, чтобы любили. Как я понимаю… Но… Я — не она. И это, кажется, понятно всем. Тянусь к окну, позволяя теплому лучу скользнуть по коже, оставляя дорожку из мурашек. Легкость расслаивается во мне словно мыльными пузырями: ни страха, ни тяжести, только сладкая, почти неприличная свобода, от которой хочется петь.

Сбрасываю ноги на пушистый ковер — ворс щекочет пальцы, замираю, когда тихий, деликатный стук разрезает утреннюю тишину, как нож масло.

—Ангел?

Дан. Глубокий голос катится по комнате лучше любого утреннего латте — бархатный, с легкой хрипотцой. Кажется, я начинаю привыкать к его голосу… Я успеваю натянуть одеяло до подбородка, превращаясь в розовый кокон, когда дверь плавно открывается с едва слышным скрипом.

— Как ты? — внимательно скользит глазами, темными, как эспрессо. Переживает? Наверное… Раньше он утром не приходил. В его взгляде — осторожность хищника, который боится спугнуть.

— Как новенькая, — хриплю утренним голосом и добавляю улыбку для правдоподобия, чувствуя, как губы растягиваются сами собой.

Он кивает охране у порога на итальянском — слова льются, как оливковое масло:
— Заносите.

Двое мужчин в строгих костюмах заносят в пространство две гигантские корзины розовых роз — буквально цветочные клумбы: лепестки бушуют волнами пастельного шелка, воздух густеет от нежного, едва сливочного аромата, который заполняет комнату, как туман. Я ойкаю и прижимаю колени к груди, укрываясь плотнее одеялом, чувствуя, как ткань скользит по голым ногам. Вдруг охранники чего увидят.

Когда двери закрываются с мягким щелчком, Дан идет ко мне. Девять утра, а он выгля­дит так, будто на обложку журнала опаздывает: черная рубашка из тончайшего хлопка расстегнута на пару пуговиц, подчеркивая бронзовую кожу с легким золотистым отливом, идеально сидящие брюки играют на сильных бедрах при каждом шаге, обтягивая мышцы.

В его ладони небольшая коробочка, обтянутая бархатом, с розовым атласным бантом.

— Наши извинения с Демом. За… все то, что было вчера. И за стрельбу, и за поцелуи, — усмехается виновато, уголок рта дергается. — Дем уже уехал по делам, поэтому я передаю сам. Прими, прошу.

— Но это же слишком… — шепотом протестую, пальцы дрожат, как осенние листья. — Не нужно…

— Отказы не принимаются просто потому что в этом доме едва ли не ты одна любишь этот цвет. А еще… Ты вчера мне помогла. Несмотря ни на что, — отрезает мягко, но с железными нотками в голосе. — Родители ждут тебя на завтрак, через пятнадцать минут. Не опаздывай.

Едва дверь успевает щелкнуть, я развязываю бант дрожащими пальцами. Под крышкой бархатной коробочки просто невероятная красота: бриллиантовые сережки, тонкая россыпь дорогих камней в аккуратных капельках, переливающихся всеми цветами радуги в утреннем свете. Под коробочкой — конверт из плотной бумаги. Открываю — пульс срывается в кульбит, сердце делает сальто: «Спа‑курорт Сирена Маре. Люкс «Все включено». Даты открыты. Уже оплачено.»

Сицилийский берег. Целый номер. Все включено. Слова пляшут перед глазами.

— Офигеть… — выдыхаю в кулак, чувствуя, как щеки горят. Первое желание — закричать во все горло, второе — звонить папе.

А потом понимаю, что одна там не смогу… Странно, но мне будет неудобно отдыхать в гостинице одной… Хочется взять туда кого-нибудь и вместе отдохнуть пару дней. Или даже всех?..

Бианка, мама Дана, если будет свободна… И сами… Дан и Дем.

Надо предложить!

Выуживаю телефон из-под подушки и замираю над цветами. Хочется сделать селфи и выставить его, чтобы потом была память. Это первые цветы, что мне подарили! Не считая папиных. Так что надо!

Опускаюсь на край постели, матрас прогибается подо мной, втягиваю в кадр почти что целый океан роз, шелковую пижамку, которая соскальзывает с плеча, и свою глупо‑счастливую, заспанную мордочку с растрепанными волосами. Пару щелчков, нежный фильтр с розовым оттенком — готово.

Щеки горят огнем, сердце тоже пылает. Почему мне так нравится это?..

Пока загружаются фотки, хватаю махровое полотенце, мягкое, как облако, и лечу в ванную — надо умыться холодной водой, привести в порядок волосы, спутанные после сна, и эту невозможную, сияющую улыбку немного угомонить. Как и сердце, которое стучит джазовым ритмом. По возможности, конечно.

20 глава

Я спускаюсь по мраморной лестнице босиком, сжимая ладонью холодные перила. Ступени приятно холодят ступни, а утренний свет играет в прожилках камня, создавая узоры под ногами. Выхожу в коридор, где стены украшены старинными фресками. От кухни тянет сумасшедшим запахом: свежайшая выпечка с корицей, жареный миндаль с нотками карамели, липкий мед и топленое сливочное масло. Живот предательски урчит, напоминая, что вчерашний ужин остался где-то в прошлой жизни, и я ускоряюсь, поправляя на ходу шелковую пижамную майку, которая соскальзывает с плеча, и кашемировый халат сверху, мягкий, как облако.

В столовой пахнет так, что уже кружится голова — воздух густой от ароматов, словно можно откусить кусочек. На длинном столе из темного дерева, отполированного до зеркального блеска, разложены карамелизированные круассаны с золотистой корочкой, корзинка с теплой чиабаттой, от которой поднимается пар, гранита из красного апельсина в хрустальной вазе, переливающаяся рубиновыми оттенками, маленькие баночки липового меда янтарного цвета, тарелка с нежнейшей рикоттой, белой как снег, пиала с очищенными фисташками изумрудного оттенка. И еще огромный стеклянный чайник, где в золотистой жидкости плавают листочки зеленого чая и тонкие дольки лайма, как маленькие лодочки.

— Доброе утро, малышка, — Джулия улыбается так тепло, что я сразу расслабляюсь, плечи опускаются сами собой. Ее глаза искрятся материнской заботой. Она кладет на мою тарелку маленький корнетто, еще теплый, и подмигивает: — С миндальным кремом внутри, думаю тебе понравится.

Витторио поднимает крошечную чашку эспрессо в массивной руке и коротко кивает, седые виски блестят в утреннем свете:

— Доброе утро, дитя. Выглядишь отдохнувшей.

— Спасибо, синьор Торо, — я кокетливо приседаю на пол‑реверанса, придерживая полы халата, и все смеются — звук наполняет комнату, как музыка.

Дан уже ждет справа, отодвигает для меня стул с высокой спинкой, обитой бархатом:
— Садись ближе, пока Бианка не съела всю рикотту, — шепчет в самый локон, его дыхание щекочет ухо.

Бианка фыркает, отмахивается серебряной ложкой, выписывая в густом йогурте идеальный круг из черничного варенья, темного как чернила:
— Ты мне мешаешь поддерживать форму, любимый братик!

Я обхватываю горячую чашку обеими ладонями, чувствуя, как тепло растекается по пальцам, вдохнув пар с ноткой бергамота и легким цитрусовым оттенком, и, пока все еще раскладывают себе на тарелки, звеня приборами, кидаю удочку, посмотрев на Даниеля прямо в темные глаза:

— Раз уж вы с Даном и Демом так шикарно организовали этот спа‑отель… поехали вместе! Сегодня.

Все за столом замирают, как в стоп-кадре. Джулия первой улыбается, морщинки в уголках глаз углубляются, и мягко качает головой, серьги-капельки покачиваются:
— Дорогая, у нас с Витторио визит к архитекторам в Палермо, весь день расписан по минутам. Мы присоединимся позже, хорошо?

—Да, отдыхайте без нас, — Витторио кивает утвердительно, промокая губы льняной салфеткой.

Я перевожу взгляд на Данa и Бианку. Брат и сестра практически одновременно наклоняются ко мне, словно сговорились.

— Идея бомба, — усмехается Дан, стряхивая золотистые крошки с темной рубашки. — Море несколько дней будет теплым, как парное молоко.

— Одобряю! — Бианка вскидывает обе руки, едва не переворачивая стакан с апельсиновым соком. — Мы с тобой как раз не успели примерить купленные купальники!

Дан хлопает ладонью по столу, дерево глухо отзывается, поднимаясь одним плавным движением:
— Девчонки, у вас ровно три часа после завтрака. Я закажу машину и предупрежу, что мы приедем сегодня.

Моя спальня мгновенно превращается в модное ателье: на кровати горой лежат купальники всех цветов радуги, пачки парео из шифона и шелка, соломенные шляпы с широкими полями и розовые сандалии на плетеной подошве. Мы с Бианкой крутимся перед зеркалом в полный рост, под ритмичную музыку из ее телефона, которая вибрирует на комоде.

— Этот с воланами бери! Он роскошно подчеркивает талию, — Бианка морщит нос, перебирая тоненькие лямки белого бикини, украшенного жемчужинами. — И не смей спорить: мой брат заслуживает видеть только красоту! Он у меня такой классный!

— Ты еще не устала хвалить Дана? — смеюсь, чувствуя, как щеки розовеют, отправляя все же купальник к остальным вещам в чемодан.

— А как же! — Бианка вскидывает руки, ее браслеты звенят, усмехаясь. — Ты видела эти розы? Это старинный сорт "Дэвид Остин", между прочим, он часто дарит такие нам с мамой. Они летят сюда грузовым самолетом из Англии, между прочим. Но я не помню точно откуда…

Я краснею сильнее, закусываю губу, чувствуя вкус блеска для губ, заворачиваю выбранный купальник в отдельный шелковый мешочек. Подаренные сережки уже блестят в ушах, бриллианты ловят свет и качаются в такт каждому моему движению, щекоча мочки.

— Слушай, — шепчу заговорщически, наклоняясь ближе, — а Дан на самом деле такой… романтичный?

— Он может быть — любым. Но вот с тобой он, и правда, другой, — усмехается Бианка, ее карие глаза блестят озорством. — Но не говори ему, что я это сказала!

Мы хохочем до слез, пока собираем косметички, набитые кремами и блесками. За окном щебечут цикады, создавая летнюю симфонию, и ветер доносит издалека запах морской соли и водорослей.

— Ты волнуешься? — Бианка вдруг ловит мое запястье теплыми пальцами.

— Чуть‑чуть. Но с вами… на самом деле очень хорошо. Я будто… еще одну семью нашла.

Она обнимает меня крепко, пахнет ванилью и жасмином, гладит пальцами по лопаткам круговыми движениями:
— Вот и отлично. Значит, все будет хорошо.

Потом я минут двадцать привожу себя в порядок в ванной, отпустив девушку собираться самой. Наношу легкий макияж, подкрашиваю ресницы водостойкой тушью. И после выбегаю, чувствуя, как сердце колотится от предвкушения.

Чемоданчик цвета пудры в одной руке, соломенная шляпа в другой — спускаюсь по лестнице в легком платье до середины бедра из натурального льна, которое развевается при каждом шаге. На первом этаже ждет Дан: солнцезащитные очки Ray-Ban подняты на темные волосы, рубашка цвета мокрого асфальта расстегнута, открывая загорелую грудь, под ней обтягивающая белая майка, подчеркивающая рельеф. На губах играет широкая улыбка, от которой в уголках глаз появляются лучики. Рядом с ним розовый чемоданчик Бианки и она сама, красит пухлые губы персиковым блеском, глядя в зеркальце.