Антология... "Баек из Склепа"

Романтическая Байка

Romantic Tale ( впечатление от песни "Whispers on the wind" Espen Kraft)

...Шепот точно неведомых крошечных теней гулом отзывался в Склепе, пока чьи-то озорные глазки пытались уследить за их причиной. И рука зловеще схватила темную пустоту... Оставив лишь маленький лоскуток паутинки, ее владелец потешно хмыкнул: "Нет, всё-таки ...это проклятье!" - и фигурка важно пошла вглубь жутковатого просторного помещения, позабыв весь азарт погони за чем-то дорогим, желая уже закрыть дверь; как
- Ага! снова раздалось ее потешное, теперь радостное, поймав другую паутинку, настроение фигурки улучшилось и она повернулась глазками от врат...
- Поздравьте, меня, детишки! - Хранитель Склепа, забавно-важно прошёлся с несчастным полупризрачным трофеем. - Кажется, я наконец, поймал след той самой заразы, что восемью ногами топочет тут и будит соседей, теперь то ей не уйти, она себя запутала паутиной - смешок и он потянулся за старинным огромным томом. - Отпразднуем это новой байкой, где герой также пытался поймать след, такой же фантомный и быстрый. - обложку истории украшала картинка, изображающая юношу, ловившего рукой листья, припорошенные снегом у могилы девушки. - Не иначе, как "Шепчущая ветром" это не назвать...

Шепчущая ветром
Листья, что отдавали снегом и дождем, казалось, единственное, что скрашивало досуг Алану, по крайней мере, тем, что напоминало - время Рождества. Он привычно шел по серой улице, стараясь не уронить увесистый мешок угля, жалея, что там не подарки и некому ему их дарить (работный дом у шахты и не позволил б, даже в момент праздника, помнить о чем-то кроме долга.) Терпя холод и слепящие обжигающие снежинки, он не мог даже остановиться и опустить мешок, чтобы застегнуть наспех накинутый старый костюм (ведь тогда время после работы ему сократят да и питанием обидят).
Алан смотрел вперёд - листья, фабрики с разваливающимися корпусами со скупым дымом, тяжело шагающие пони с порванными горами с до отказа набитыми вагонетками, с голода жевавшие листья; эти смерзлые неведомые застывшие птицы даже не могли раскрасить его век и шепотом заглушали все... Или нет? Юноша остановился и прислушался - ему почудился тонкий женский голос: "Вспомни обо мне".
Воображение Алана, кравшего минуты у сна и после самого тяжкого трудового дня сочинявшего стихи и прозу, тотчас представил себе прекрасную девушку с кудрями, пронзительными глазами и робкой улыбкой. И на щеках у нее такой же бледный румянец, как у пролетавших листьев, орнаменты их выписывали букву "С". Ее зовут Сара. И она очень грустит одна, капелька слезы на ее руке соприкоснулась с его (он положил постылый мешок, чтобы поймать незримое дуновение незнакомки).
С тех пор он часто думал о ней, о том, как бы они встретились и почему она просит помнить о ней? Может, то был черный кот зависти подруг, что не могли стерпеть ее красоты и покинули ее? Или ворон темнее ночи коварства ветреного мужского сердца ранил Сару навек? Алан чувствовал, как одни воспоминания об этих догадках складываются в причудливые рассказы, где он пел ее очарование, где она гуляла при луне среди лестниц замка, канделябры приветливыми огненными мотыльками рассказывали ей истории о маятнике истории тех коридоров и позабытых дверей, и тоже был шепот снега и дождь из сумрачных листьев... Алан все больше погружался в это, так жадно ища их след, что приведет его к ней и они встретятся...
Он чувствовал, как переплетениями ощущений из фантазий он словно видит ее взгляд и замирает (вот-вот, ещё немного догадок и ее сердце забьется совсем рядом, он увидит ее и скажет, что не спал ночами, потому что ни на миг не забывал ее, а забывших сном, искал ее в грёзах); Алан работал сверх нормы, чтобы получить больше еды и свободного времени, позабыв обо всем (он мечтал только об накопленном скромном капитале, что он обменяет у знакомого художника на ее портрет).
"Чей портрет хочешь ты?" - спросят его. Он ответил: "Ее зовут Сара!". И больше он не скажет ничего, лишь опишет юную хрупкую девушку, что прошептала ему точно листьями: "Вспомни обо мне" (Алан вложет все творческие силы на это, ведь это будет первым подарком ее и для неё; он будет хранить кулон с ее миниатюрным личиком у груди и представлять, что уже обнимает ее). Алан однажды... Не смог прожить и дня без трепетного ожидания момента, когда он встретит ее и проигрывал в своей болезненно-сладкой грани лезвия страсти их первый поцелуй, тихонько притрагивалась чуть крошечного овала лица в рамочке...
Но вдруг вполне реальное лезвие коснулось его груди, сковав страхом и безмолвием гнетущей реальности - портрет Сары (и ее имя) он увидел на надгробии, заблудившись как-то при разбитом фонаре и пытавшимся найти дорогу в работный дом через кладбище. Она глядела на него также кротко и тень нежной грустной улыбки все также сводила его с ума, Алан, невольно прижав к себе кулон и дневник с рассказами о ней и для нее и одновременно, склонившись к гранитной немой двери, за которой была она, упал замертво на плиты, и, точно руки, обнимали его, шепча: "Вспомни обо мне"...

- Тот ли след, что искало его сердце? - сочувственно вздохнул Хранитель Склепа, осторожно уложив некий кулончик в маленькую записную книжку, вдруг объявившуюся, сначала почти не заметив их. - Ой! - встрепенулся он, притихло-умилительно чуть погладив находку высохшей костяшкой пальчика. - Но как ни жаль, детишки, настоящий момент может завести не туда, куда думалось, помните об этом, и о Саре с Планом, и наша байка не станет напрасной!...
С этими словами Хранитель... оглянулся вокруг оси худощавой шеи и, завидев новые паутинки, бросил ту, что все держал в руках и помчался проверять, те ли они? (И тот же вопрос задавал нам и самому себе... Склеп, двери которого закрывались, до новых баек)...

Байка +18

Secret s Tale Секретная Байка (по мотивам легенды о Синей Бороде)
…Хранитель Склепа, это смешное чудо из костяшек и глазок с жиденькими волосиками, задумчиво перебирает маленькие фотокарточки с девушками взрослого характера, он так увлекся, что не заметил камеру.
- Ой, так и знал, что я не один - лукаво подмигивает - Ну что ж, детишки, хоть время позднее, мы проведем его по-взрослому. Уединяйтесь у голубых экранов тщательнее и удобней, ведь сегодня мы погрузимся с вами в мир взрослых фантазий, настолько ярких, что ослепительных (во всех смыслах) - чуть хихикает, открывая старый толстый фирменный том с древними историями, останавливаясь на картинке с девушкой в крошечном светлом чуть розовом платье, изумленно смотревшей в зеркало на висящие фото. - Байку которая поведает вам об этом, я назвал - "Синяя клубничка"..

- Синяя клубничка
Моника была изумлена и счастлива одновременно - в первую брачную ночь ее жених Чарльз пообещал сделать ей "самое романтичное и запоминающееся". Он вообще очень любил романтику и запоминающееся - чуть только невеста вошла в его дом, как увидела странные готические махонькие кованные замки-клетки с изумительно как живым манекеном женской головы в диадеме, белоснежную статую как будто девушки-ангела, падавшую в море лепестков, что-то вроде сфинкса в натуральную величину льва и человека одновременно в окружении маленьких пирамид, и многое-многое другое. И конечно, же там были фотографии, женские фото. Моника сконфузилась - нет, ревность тут не причём, да и ее возлюбленный был немногословен в других темах, потому его жизнь и прошлое были малоизвестны ей для такого чувства... Однако... Все эти образы были до неприличия откровенны, прямо (порой жестко и натурно) эротичны.
Чего стоила та фотография девушки, что отвернулась от зеркала, она была полностью обнажена и на корточках смотрела с каким-то непонятным взглядом дикарки на умирающего голубя, к ним подбирались языки пламени.
Или другая, где героиня в, до того намокшей сорочке, что ее было почти не отличить от тела, гримасничала, играя рыболовной сетью, внутри кокона которой она была.
Третья вообще вызывала чувство омерзения - девушка полулежа кушала - снимала с себя то, что служило ей одеждой - всякие роллы, печеньки, дольки фруктов и ягоды, среди которых рябила клубника.
"Что за мерзкая "клубничка"! - вздохнула новобрачная, со страхом отмечая закат, раскладывая вещи. "Может, это такое самовыражение, и я ничего не понимаю в искусстве?" - постаралась подыскать она алиби супругу, и тут же вздрогнула вспомнив о его обещании. "Даже если ему или кому-то еще такое нравится, я так не снимусь, даже для него!".
С таким выводом она отправилась ужинать с Чарльзом. Все было спокойно, царила идиллия, но что-то ее пугало все больше с каждой минутой - ощущение, что она не одна, и он - опасный тип. "В конце концов, не надо быть ханжой!" - постаралась дать себе опять внутренний нагоняй она, отмечая, что сейчас "что-то" будет (ужин закончился, и молодые пошли в спальню). "У каждого свои фантазии, а моя просто разыгралась".
Похоже, что фантазия разыгралась и у ее мужа - он у кровати завязал ей глаза и попросил расставить руки шире.
А после - принялся чертить своими пальцами (она ощущала это мягкое, и даже вправду невинное и нежное касание) некий узор по ее тыльной стороне рук - до самых плеч. "Ой, что-то течет" - с мурашками блаженства подумала она, с интересом ловя каждое новое мгновение этого странного но действительно незабываемого уединения - по ее всей коже наступил холод.
"Что же ты делаешь, шалун?" - чуть смущенно улыбнулась Моника, ловя руками воздух, и поминутно касаясь чего-то мягкого и прямо-таки воздушного, щекочущего и ласкающего.
Она готова была вся утонуть в этом мгновении и этом веществе или существе, понимая, что ей так же мягко говоря нравится их игра, еще...
Это мягкое точечками быстро-быстро опускалось от шеи до живота, от ног и выше, перебирало ее спину, и, казалось, закрадывалось во всю нее, дышло внутри все сильней вместе с ней...
"Чарльз" - прошептала она в изнеможении, готовая невольно вскрикнуть... Как тут... Чик!-Чик-Чик!.. Она медленно опомнилась, ее глаза с трудом видели сквозь постоянные вспышки и белоснежные искорки...
Вдруг нега уступила... пронзительному холоду, смешанному с удушением и точно падением в бездну. "Чарльз!" - снова закричала Моника, забившись...
"Потерпи милая! Еще пару фото!" - ответил ей до боли знакомый голос, находившийся далеко. Снег, невесть откуда нанесенный в то, что оказалось бассейном огромной фото-студией, спрятанной за спальней, таял медленно, а вспышки фотоаппарата мелькали так быстро, как будто он спешил; это все было освещением, тенями, чтобы были красивые искорки и изморозь на замерзающих линиях девушки. Она не имела сил даже пошевелиться, хотя бассейн был неглубокий и она скорее парила в облака зимы, такая хрупкая принцесса, с бусинками снега на ресницах, губах, волосах, с россыпью льдинок на красивом теле, переодетом в полупрозрачное коротенькое платье на двух завязках, маняще прикрывающими только самое сокровенное, и оставляя к тому же еще пищи для глаз своей конструкцией, открывающей бока девушки, ткань грациозно чуть вздрагивала от дрожи и попыток повернуться.
"Чем ты меня накурил во время ужина, ублюдок?!" - сквозь запинку процедила несчастная, вообще-то любившая и романтику снежков-коньков влюбленных, и мечты под Новогодний снег; а сейчас осознавшей, что быть может, только закрыв навек глаза, снова увидит солнце, но перед этим ей отчаянно хотелось выползти и придушить предателя, этого извращенного маньяка, наблюдавшего за ней с возбужденным прихрапыванием и потом, от удовольствия раздевшись по одни брюки и цокая и облизываясь, мурча всякую романтическо-как ей казалось-клиническо-издевательскую чушь.
Тут ее обожгла страшная и верная догадка - все эти статуи, композиции из больного эротического творчества мужа - его предыдущие жертвы, а сами картины несли в себе посыл, ну не даром же ради них он на такое шел.

Смертельно-верное предсказание2

Fair-Tale (Байка-Страшная сказка)

- Приветствую вас, детишки! - Хранитель Склепа на этот раз встречает нас между нескольких наперстков, аккуратно вращая их, чтобы запутать, предварительно указав пальчиком на шарик и спрятав его быстро-быстро, - А я тут решил поразвлечься в перерывах между байками, не правда ли, увлекательная игра? - его костлявая улыбочка растянулась шире.
Потом потусторонний страж мира жутких, но поучительных историй, быстро смахнул игрушки и побежал за новым ветхим томиком.
- И всё же, видите, как может всё измениться, хотя ты вроде бы просто занялся новым, А возвращаешься к старому. Вы, конечно помните наших друзей, Кейти и Чарли, связанных Мадам Ворной? :) Оказывается, там они тоже не просто поменялись местами!..
С этими словами, как всегда, обложка ветхого томика с тенью, окутывающей одновременно и прекрасную девушку, и толстого огромного человека, волшебным образом разлилась в красках и звуках и заполнила Склеп историей о...
... - О, вижу я, что получишь ты всё, что хочешь! - заливалась вышеупомянутая цыганка перед молодым тайным мастером реаниматорских дел, пока пёсик Троцкий безмятежно кушал печеньки (клиента некоторое время мучило чувство должной произойти роковой перемены в его жизни). - Но осторожнее, всё это продлиться очень недолго, если упустишь контроль над ситуацией!
- В моём деле нельзя терять контроль ни на минуту, так что на этот счёт не беспокойся! - осклабился он с как можно более самоудовлетворенным видом.
- Осторожно! - повторила гадалка, вставая с кресла. - Твоя привычка заменять одно другим однажды тебя подведёт!
Реаниматор ушёл в непонятках и раздражении (обычный лепет о "море деньгах, роскошной красавице", стоит только поменять правильно местами пару вещей!"). Да и некогда ему было - пообещали крупные деньги за необычную работу...
... - Не буду вас томить, деточки! - вмешался тут Хранитель Склепа, потешно вытянувшись из холодильника и указав на прикрытые тела Чарли и Кейти, Реаниматор вот-вот вернёт их к жизни, получив заказ от дядюшки толстяка ("Это он мой единственный наследник, моя семья, несмотря на моё богатство, бросила меня, соответственно я так понимаю мальчика, бедный Чарли, стало быть, хуже быть брошенным из-за бедности какой-то стервой! Ты исправишь ошибку - три пухлых огромных чемодана денег - И мой мальчик снова будет счастлив! А нет - твою лавочку быстро прикроют, А сам ты исчезнешь!").
Жизнь эта была для них, правда, точно сказкой - Кейти, помня о шрамах и нападении её супруга... Быстро сделала пластические операции, чтобы ничто от прежней женщины он не имел, превратившись из чуть пышнотелой брюнетки в хрупкую блондинку, поменяв даже ресницы.
Чарли неожиданно для себя тоже увлекся всякими усовершенствованиями себя и из плешивого сального необъятного чудища стал подтянутым ным красавцем, чтобы его, наконец, полюбили, скорее всего то была бессознательная установка, но как же сильно она поменяла реальность. Из простой узкой однокомнатки, в прошлом пропитанной скандалами и безвыходностью, они перебрались в просторный особняк, каждый мог ни в чем себе не отказывать, имея и бассейн, и машину, и прислугу.
Но в глубине души оба они почувствовали, что эта идиллия вот-вот превратится во что-то нехорошее и необратимое: расчесывая длинные почти белые волосы, девушка сосредоточенно искала и находила с дрожью в каждой жемчужине её будуара, устланного украшениями, милыми безделицами и косметикой, дорогой, холенной отблеск той, с ожерелья, той ночи, когда переливы жемчуга были разорваны брызгами крови и под рёв точно зверя они оглушали её ножом то в шею, то в живот, то в сердце; и она старательнее избегала сиятельности в образе, чтобы она не воскресила всё это.
Мужчина также, точно наркоман, не смотрел на сертификаты в закрытые дорогие клубы и компанию ждущих собутыльников, а принимался за изучение бизнеса дядюшки, чувствуя себя обязанным ему и мимо воли очень радуясь, что теперь он швыряет и бьёт трубки телефонов и клавиатуру, орёт на подчинённых и коллег, и ярость хищника обходилась малой кровью, кроме того, как это помогало ему забывать об булочках и фаст-фуде, готовку он тоже поручил повару, еда у него плотно застряла в связке с насилием, да и любимая никогда не жаловала его вкусы, она терпела его походы в кафе и обжорство, с этим должно быть покончено!
А так всё у них было хорошо: в сопровождении подственника, они часто выбирались на светские рауты и тогда они впитывали в себя смесь лести и зависти, стараясь затеряться в аплодисментах и вспышках фотоаппаратов, но это только усугубляло их ощущение растерянности прежде всего друг от друга (они оба помнили себя другими, и всё было по-другому; но надо привыкать, надо уверять себя, что другим и не снилось о том, что имеют они и потому следует спешить брать то, что есть, брать всё, что есть; даже если это служило ширмочками друг от друга.
- Кейти! - позвал однажды Чарльз перед сном жену, осторожно постучавшись: она боялась вечеров, его присутствия, хотя три месяца они жили в этом обновлённом браке, не разу не спав в одной постели, девушка пулей заняла комнату отдельную, как только увидела такую возможность, обескураженный мужчина попробовал смириться (теперь с частным детективом, охранником и горничной ей не получится быть рядом с посторонними мужчинами, но)...
"Но" - прозвучало осторожным-осторожным приоткрыванием двери в тишине: как-то, балующий её и пестовавший вплоть до кончика ресниц у себя в голове, как она была убеждена в этом, похорошевший супруг стал вызывать опасения больше, чем старое, вечно голодное, брюзжащее его тело, это был как будто новый мужчина, причём такой, о котором она мечтала, но мечта как-то не правильно сбывается, что ли (она не умела себе объяснить ).
- Да, Чарльз! - робко пропустила взгляд она ещё больше, впуская его и садясь на некоторое расстояние от него.
Он смотрел на неё: от наглой, когда-то язвительно посмеивающейся над его признаниями и тем более желанной, жгучей кокетки, напоминавшей розу на высоком крепком стебле, большую, яркую, цвета вина и поры рассвета, пышную, пышащую и усыпанную коготками колючек, не осталось сейчас и следа. Теперь перед ним дрожал чуть припадающий к земле хрупкий беленький маленький бутончик, торопившийся укрытся закатом и снегом, плачущий капельками тающих крошек-иголок изморози, молчащий и делающий всё, что мог в виду своей хрупкости, по дому, несмотря на штат служанок, не жалеющий продавать свои старые вещи, о которых когда-то так мечтал, чтобы задарить его сувенирами и угощениями, делающий всё, что он скажет, кроме...
- Ты... - предпринял было попытку Чарльз, но изо всех сил окинул себя взглядом женщины: вместо тщеславного и уверенного в своём донжуанском искусстве толстяка, ссорившего комплиментами и обещаниями, он стал рефлексирующим невротиком, судорожно сводившим дебет с кредитом, чтобы купить своей любви накидку с песца, о которой она не просила, свозить её на шоу, потому что надо б разнообразить дни сюрпризом, он вымаливал точно каждое её слово, каждый отклик вздохом или взглядом, но всё то напоминало подношение на алтарь прекрасной статуе, да, когда-то они бодались, но он ощущал жизнь в них обоих, а что случилось с ними теперь, чего он удивляется, что ушла её любовь? А его чувства? Он подошёл к вопросу с другого конца: первое время новый образ жены вызвал восторг, потом презрение и злость ("ты же вывела меня из себя, ты не умеешь прощать!"). Но вдруг бурный коктейль этой гаммы эмоций породил...
"Голод. Меня снова мучает дикий голод, Кейти!.. - осталась вместо его исповеди записка. - И я не о еде. С тех пор, как я тебя увидел, я стал есть больше от нервов, и всегда себя ненавидел за то, что никакие диеты и доктора не помогли мне с лишним весом. Но с той жуткой поры я всё понял и... Поправь меня, если я понял неправильно, прошу, я не знаю больше как всё это сказать тебе, я схожу с ума! Если дело во мне - я пошёл под скальпель хирурга, чтобы убрать жир и лицо, что тебя пугало, мои деньги - пожалуйста. Если дело в тебе - хорошо, я ошибался, ты не любила меня, но... Не надо любить бездомного пса, чтобы пожалеть его и накормить. Мне просто не хватает внимания, дорогая! Не ради моего дяди и наследства, не ради света и его условий, а искренного, хоть порой... Ты знаешь, я не такой толстокожий, как ты себе надумала, а вспоминаешь всё о своих ранах, и внешность ты изменила, надеясь, что ты мне разонравишься. О, как бы не так! Я теперь обожаю тебя ещё больше! Правильнее сказать... Иллюзию, что это всё никуда не денется, что ты мне даришь, мечту, что однажды ты соскучишься по вниманию и мужчине, а я буду готов в любой момент его тебе оказать. Я был под ножем не раз, меня вытащили из-под электрического стула, так что меня просто так не проймешь, черт меня возьми! Не обо мне так беспокоиться мой родич, как о берспективе для себя в моём лице и, поверь, милая, если её не будет, он легко придумает что с этим сделать! Мой голод дорого стоит! ".
Кейти прочитала и поняла, что её сейчас затошнит, физически, как в момент, когда жирный урод полез к ней целоваться, она едва не умерла в тот миг, и сейчас он вздумал шантажировать её ревностью, долгом содержанки и опять показывает сво гонор?! Да если он " мужчина", пусть наймёт себе на каждый день шлюху или сходит в стрип-клуб (там они познакомились ведь?). За деньги его ненаглядного "дядюшки" они могут наклепать себе роту преемников от суррогатной матери, но дело же не в том! Ему обязательно надо её! Девушка сползла обессиленная с кровати на пол, стараясь закрыть ладонями виски и глаза от этого момента, чтоб даже часы не тикали, стрелка за стрелкой цокая его слова и её воспоминания о их первой брачной ночи (долго она терпеть не стала, а после того, как стал её раздевать, закричала: "Не смей, свинья!". Завопила как резанная и прибежала полиция, что ошивалась у соседей. На тот момент он был гол как сокол и потому надолго забыл о супружеском долге под угрозой повторения сценария. Да и старая добрая " головная боль" и замотанность его трусами-носками помогала. Она не хотела даже думать что это порождение стагнации и жадности снова возьмётся за своё.
Она написала эту давнюю моральную пощёчину под его словами, отлично представляя, что на этот раз ей никто не поможет, даже тот юноша, мельком лицо которого она видела, пока приходила в себя под наркозом (Реаниматор, кажется?).
В доме заскреблись тени и подозрительные шорохи, у золотой клетки особняка, как назло не было известных ей способов побега из него (из-за ревности Чарльза даже по дому она ходила в сопровождении гувернантки). Луна тяжёлым светом меряла полночь, по полу потекла холодная вязь. "Это ещё откуда?" - спросила себя она, стиснув зубы, чтобы не заплакать и не выдать своё присутствие. Но силуэт приближался к её комнате...
- Лилит, я так по тебе скучал! - откуда ни возьмись, раздалось у неё за спиной. Она вскрикнула чуть слышно - это был несомненно похудевший Чарльз, но со свежим шрамом на висках, в корридоре валялось сломанное тело в белом халате.
- Я не.. - пролепетала было она, но тут...
Ощутила самый головокружительный и горячий поцелуй, как только могла себе вообразить: его губы нежно скользили по её, осторожно, но крепко прижимая её ещё ближе к нему, а его язык настойчиво искал её,она ослабла в его руках, поглаживающих ей шею и живот, шелест его поцелуя напоминал усыпляющий розочку дождь и она в изнеможении распускалась и кротко источала аромат (они чуть постанывали и приопускали одежду), он шептал ей: "только мой один взгляд с момента первой нашей встречи оставлял на твоих губах поцелуй, только мое дыханье укроет твою шею от него, от всех,только наше объятие будет канвой нас друг в друге, ты моя Лилит, ты моя чувственность, ты моя нежность, дай мне утонуть в тебе навсегда!").
В этой минуте она была готова стать кем угодно и на сколько угодно для него, ведь понимала - это тот самый юноша, который её спас, который нашёл её и сжалился над ней, который настоящий мужчина и которому она готова отдать всё, все сокровища в особняке, ведь... О, как потрясающе он её ласкал, она забыла и прошлое, и будущее, и настоящее и теперь не сопротивлялась его напору; чуть слабо отвечая: "Да, я тоже по тебе скучала".
- Ах! - Побледнела она, тормоза не успевающего опомнится от пыла любовника.
- На, подлец! - проронил из темноты голос, в котором... Нельзя было не узнать Дядюшку Чарльза. Одна пуля пронзила обоих и смерть, настоящая смерть наступала быстро и как-то чистенько (явно не обходилось без таинственных рецептов секретных трав).
Так и есть, разряжала пистолет Мадам Ворна.
- Ворна права! Ворна всегда права! - заключила она, деловито забирая гонорар Реаниматора себе, - Я ж говорила, чтоб ты не терял контроль, а ты тут перепутал сентиментальность с долгом! - и она рассмеялась, рассыпая печеньки Троцкому.
Кейти проваливалась в небытие, не имея сил кричать - на минуту ей показалось, что в последний раз её со страстью целует толстая отвратная рожа Чарльза...
- Вот так, детвора! - высунулся из шкафа Хранитель Склепа - как ни меняй местами порой, а сумма слагаемых не меняется, особенно, если выпадет кое-что из шкафа :)
С этими словами, двери... особняка закрываются до новых баек!..

Альманах Ужаса ;)

Phantom in Us (Призрак в нас) (по одноимённой композиции Yagya)
...Вижу, ты тихонько отодвигаешь хлеб, покрытый неприятной корочкой плесени, голод стал тебе спасительным - говорила ты. Но тебе это лишь кажется, если б ты могла меня понять...
Оглядываюсь и не понимаю, куда это все мне одному - деньги, остатки приготовленного, грязная посуда и стук в дверь моей забегаловки (видно, понравилось, вкусно; знали бы, откуда берется, в жизни не подошли б), на полу валяется скомканные вырванные страницы моих записок... Я так надеялся, что ты не найдешь их, то существо, что поселилось во мне и говорило со мною через них...
Давным-давно... мне вправду кажется, именно так - давным-давно мы были близки и не стеснялись смотреть друг на друга, говорить обо всем на свете, просто молчать рядышком, примостившись на развалинах оставшегося заброшенного отеля, подорванного и так не отреставрированного (выжившие хаотично отстраивали укромные убежища только себе; только я думаю, как дурак, за других - о них, почему им все равно, я бы, имея средства, вернул им отель...)...
Я знаю тебя, существо во мне - это ты меня пробуешь обмануть! Именно так: на самом деле, мне, как и всем, плевать было на остальных, но забыть о тебе... Ты... Нет, я предпочел забыть о себе и на последние средства собирать хоть что-нибудь для разрушенного здания, лишь бы ты могла в нем жить, полноценно видеть первые после случившегося сны, купаться в, все еще оставшейся, хоть и мутной от грязи и остатков, воде, кушать...
Что же тебе было кушать, что, что, что? Денег надо, искать работу надо, очнуться от этого оцепенения прошедшего страха (или я ошибаюсь и он только усиливался, подыскивая маски вразумления, заботы; это все твоя работа, то, так и неизведанное мною существо во мне, теперь только я понимаю)... А тогда у меня все мысли были об одном - ты...
Ты можешь, тебе необходимо быть в тепле, иметь кусок хлеба, образно выражаясь потому, что хлеба давно в отеле не было - все украли выжившие, эти безрассудные шатающиеся тени, орущие и выставляющие оружие против всякого, кто приблизиться к их интересам и к ним лично; и как я мог на это спокойно смотреть?!
Как, если они и так искалечили тебя, твою прекрасную для меня и беззащитную хрупкую фигурку, обидели твои чистые карие глаза, спутали вынужденным бегством от них твои светлые, перепачканные грязью и пылью, волосы, едва не побили до смерти...
Может, это слово сорвалось невольно с твоих ободранных, бледных губ и остановило слезу - что плакать, когда ждешь, смиряешься; слабеешь, это томное в плохом смысле ожидание... Помнится, ты всегда была занята, как и я - поиски денег, работы и еды, разговоры ни о чем (констатация, что все разнесено на щепки, что вон там могут быть посты выживших, что дальше - тупик)...
Тупик ли? Я пробовал выйти из него, вывести из него тебя, прогнать поселившееся во мне, и, похоже, в тебе тоже, это существо; вспоминал, что когда-то... люди были радостными, спешили по своим делам, конечно, но их можно было не бояться, они, как и мы умилялись щенкам и котятам, слушали в транспорте музыку и болтали через смартфоны и планшеты с друзьями, гуляли, выбирая себе аттракционы, кино и кафе...
И мы старались жить своими, не навязанными этим существом и ими, мечтами и надеждами, своими сердцами: нам нравилось ловить голыми руками снежинки и догонять друг друга в дождь, забрев в уединенный лес; нас называли сумасшедшими и снимали на телефоны, смеялись и сплетничали, испуская еще чего; но мне и тебе было все равно - мы были сами собой... Просто сами собой...
Я тогда дарил тебе цветы и игрушки, баловал украшениями, духами и сластями; и, поверь, несмотря на все, готов это делать и сейчас, но... что-то случилось... То, что даже ученые не смогут объяснить - мир как-то сам собой изменился и все полетело в осколки, осколки золото-зеленого ржавого цвета, произошел неслышный взрыв трещины туч, предупредительно стрелявших молниями... хоть бы что - их не поняли, и это случилось...
И внутри нас кто-то завелся, как пеленой, каким-то забвением сожаления, паники покрыл он наши объятия, мои чистосердечные поцелуи и твои слова, наши прогулки, совместный сон и еду, совместные поиски работы и хобби (помнишь, мы так любили строить фонарики из золотистой ткани, а потом запускать их к облакам, танцевать в дожде лепестков, наигрывая впечатления на маленькой лире; писать и рисовать, обмениваться творчеством и мнениями о всем этом); все...
Как-то по-иному осталось - теперь ты стала тиха и больше не улыбаешься, твои слова по-прежнему мне близки, но они стали другими - "жить же надо" - вздохнув, сдавленно-отчаянно шепнула ты, обняв меня еще раз и побежала искать денег, чтобы заплатить мне за проживание в отеле! Ты теперь по-новому относишься ко всему... Я пытался себя убедить, что мне это только кажется, но сердце кольнулось - это ты зашевелилось, существо...
Счета за отель я выбрасывал, сжигал, денег твоих не брал и не возьму... Ты ведь понимаешь, почему, знаешь, может, боишься поверить в это полностью - я подарил тебе его, потому ты свободна от них... Можешь делать, что угодно, что же ты стесняешься?..
Опускаю в ладони свой взгляд, как и делал это не раз за последний, вновь бессонный, час полночи... Ну конечно, мне стоит не закрывать глаза, все равно все свершилось, и... конечно, ты права, вот только боюсь... Нет, не не найти работу боюсь, не потерять деньги, не не достать всего, что нужно, не развала отеля даже, что еле держиться на сваях и лестницах с плитами в паутине, и не смерти я боюсь... А того, что это правда - поселившееся существо в нас отдаляет меня от тебя!..
Нет! Только не это! Кусаю в кровь губы и нервно провожу до раны пальцами по обветрившимся и треснутым от драк губам - маленький кусок кожи немедленно отделился и частично сжевался... Дожил! Хоть бы ты не увидела... это происходит уже много раз подряд (чтобы не отнимать найденную у тебя краюшку хлеба, я ем свою кожу, нацеживаю и пью свою кровь, когда меня мучает жажда, чтобы не брать гниловатой воды - она - твоя, я все, все, все отдаю только тебе, и даже людям, чтобы они не трогали тебя (пока ты спишь, всякие выжившие, стреляя и коля меня оружием, а я едва успеваю накрыть тебя старым одеялом, не то они б тебя убили, если не более отвратительное и страшное; сделав это, они с бранью бегут, словно стая злых, от голода и предательства, собак, унося воду, еду, деньги, все, что найдут)
И пускай так и будет, мне ничего не жаль... Лишь бы спасти тебя... Тромбы мои от голода и жажды, от их бесконечных нападков стали заживать худе (не побаловаться их хрустящей корочкой мне теперь; это несерьезно) Так я совсем погибну, жалея... Себя, да, знаю, увы, как ни хочу, не могу я избавиться от этого чувства - жалею сначала себя, хотя в грудь себя бью, клянусь себе, что прежде всего думаю о тебе! Так так это или нет? Я запутался и измучился, мучаю тебя из-за этого вопроса (а все ты, существо, что поселилось в нас; на кой ты пришло именно сейчас, кто тебя ждал?!)... Стоп! Но... если... я... Все правильно... Если я умру, тебя убьют...
Я не допущу этого! Я... я... знаешь... Я люблю тебя! И буду любить даже тогда, когда меня после смерти отпустит это существо, что сейчас теснит и терзает наши души; до последнего клочка кожи любить буду и ты не представляешь себе даже, на какое безумие я иду, чтобы донести как следует до себя это правило для себя - если любишь, не жалей себя, делай все для нее! Ты точно слышишь, ты?!.. Все!!!
Вот и снова просит желудок еды, неподалеку валяется недоеденный тобою хлеб (из боязни отравиться и желания пожить еще, ты жалеешь хлеба, да и мне оставляешь, видимо... о, не стоит)... Действительно, я все еще сыт - отросшие мои куцые ногти неплохо набили мне живот; пока перебьюсь... Но вот маячит на горизонте очередная ватага выживших, они не потерпят, как мой организм и сметут все живое на пути...
Да на-те вам, не подавитесь только! - я открыл снова отель, кафе в нем, и регулярно наполняю его меню - пирожки, котлетки, салатики - необычно хрустящие, мизерные, но постоянные порции, откуда они, удивляются завсегдатаи? Лучше бы ты не знала этого никогда и верила мне, когда я вдохновленно привирал, что палец отрубили в драке, а печень вырезали, отбирая деньги...
Но ты все узнала, все поняла и... Долго я помнить буду твой крик, когда ты прибежала, прочитав мои записки, чтобы потребовать объяснений, а увидела меня за делом - я укладывал в котлетку обрубок коленного своего сустава; ты едва не упала в обморок и, пятясь, точно я тебя съем, убежала на чердак отеля и долго не хотела выходить оттуда...
Сейчас ты снова со мной, тихо и внимательно смотришь, молчишь... Я, как заведенный, продолжаю кормить тебя лепешками из хлеба, даже добавляя в них свою мышцу, хоть кусочек съешь, ты же ела, правда, нормальные лепешки (это я лишь сейчас решился кормить тебя собой, видя, что, в принципе, вкусно и продержаться можно, раз ни я, ни выжившие от этого не погибли); умоляю, кушай...
Но вспоминаю одну вещь - ты отказалась от моего куска моей плоти и умерла, и я остался один, с деньгами, с отелем, с запасом продуктов и с лепешкой с кусочком себя... Да пошел я! Не хочу ничего!.. Если не ты, то... Ничего мне больше не обрадует и не удержит в этом все еще живущем непонятно как мире...
Хотя нет, опять ошибаюсь... Одно держит, но недолго ему осталось - скоро улетит прочь и...
Phantom in Us...