Архитекторы будущего

Глава 1: Спящая эволюция

Семьдесят три года назад человечество перестало существовать. Не в буквальном смысле — некоторые из них всё ещё бродили по руинам своей цивилизации, как призраки прошлого, цепляясь за обломки былого величия. Но тот вид, который называл себя homo sapiens и гордо провозглашал своё господство над планетой, исчез в ядерном пламени Третьей мировой войны так же внезапно, как когда-то появился в африканских саваннах.

Александр Каин знал об этом больше, чем хотел бы. В его генетической памяти, словно в архиве, хранились воспоминания о том времени, когда небо не было цвета ржавчины, а воздух не требовал фильтрации лёгкими, модифицированными неизвестно кем и неизвестно когда. Эти воспоминания не принадлежали ему — он родился через тридцать лет после Катастрофы — но они были в нём, записанные в самой структуре ДНК, как послание от мёртвой цивилизации её детям.

Сейчас, стоя на крыше полуразрушенного небоскрёба в том, что когда-то называлось Москвой, Каин наблюдал, как восходящее солнце окрашивает руины в оттенки крови и меди. Его глаза, способные различать детали на расстоянии трёх километров, фиксировали каждую трещину в асфальте, каждый стебель травы, пробившийся сквозь бетон. Мутировавшие растения образовали причудливые заросли между зданиями, их люминесцентные листья мерцали в предрассветном сумраке, создавая пейзаж, который показался бы инопланетным жителю прежнего мира.

Но Каин воспринимал больше, чем просто визуальную картину. Его модифицированная нервная система улавливала электромагнитные поля — слабое гудение геотермальной станции, работающей в трёх километрах под землёй, пульсацию энергетических линий, всё ещё питающих аварийные системы некоторых зданий. В воздухе он различал радиационные сигнатуры: цезий-137 от старых реакторных зон, стронций-90 в костях мёртвых животных, йод-131, давно распавшийся, но оставивший свой след в генетических мутациях растений. Феромоны стаи мутировавших псов доносились с востока — они охотились в четырёх километрах отсюда, преследуя что-то крупное, возможно, одичавшую лошадь.

Каин не помнил, когда именно понял, что он не такой, как остальные выжившие. Возможно, это случилось в тринадцать лет, когда он впервые сумел остановить кровотечение из глубокой раны, просто сосредоточившись на ней. Или в шестнадцать, когда его реакция стала настолько быстрой, что он мог ловить летящие пули голыми руками. А может, в двадцать, когда он понял, что может обходиться без сна неделями, питаясь лишь солнечным светом и радиационным фоном, который убивал обычных людей.

Сейчас ему было двадцать восемь, и он всё ещё не понимал природу своих способностей. Они проявлялись интуитивно, словно древние инстинкты, пробуждающиеся в момент опасности. Научного объяснения у него не было — все университеты и лаборатории превратились в радиоактивные могильники задолго до его рождения.

Лёгкий звук внизу заставил его напрячься. Каин не услышал этот звук — он почувствовал его всем телом, как вибрацию, передающуюся через структуру здания. Три человека, судя по частоте шагов и распределению веса. Двое мужчин и одна женщина, приблизительно сорок, тридцать пять и двадцать пять лет соответственно. Женщина хромала на левую ногу — старая травма, неправильно сросшийся перелом. У одного из мужчин было учащённое сердцебиение — страх или болезнь, возможно, и то, и другое.

Каин замер на краю крыши, борясь с противоречивыми импульсами. Инстинкт самосохранения, выкованный годами одиночества, требовал немедленно исчезнуть, раствориться в лабиринте руин. Другие люди означали опасность — болезни, к которым у него не было иммунитета, возможное разоблачение его природы, конфликты за ресурсы. Двадцать восемь лет научили его, что изоляция — лучшая стратегия выживания.

Но что-то другое, глубже инстинкта, тянуло его к контакту. Не просто одиночество — он давно научился с ним жить. Это была тоска по интеллектуальному общению, по обмену идеями, по той искре понимания, которую можно найти только в глазах другого разумного существа. Генетическая память шептала ему о временах, когда люди собирались вместе не для выживания, а для созидания.

Он бесшумно переместился к краю крыши и заглянул вниз. Трое мародёров обыскивали первый этаж здания, в котором он устроил временное пристанище. Их одежда — лоскуты кожи и синтетических материалов — была характерна для кочевых племён, которые появились в последние десять лет. Эти люди не строили поселений, предпочитая бесконечные скитания по Пустошам в поисках сохранившихся технологий прежнего мира.

Но что-то в этой группе показалось ему необычным. Женщина двигалась с осторожностью, характерной не для мародёра, а для исследователя. Она изучала стены, пол, обломки мебели с методичностью учёного. В её руках был прибор, который Каин не сразу опознал — дозиметр старого образца, работающий от батареек. И что-то ещё — потрёпанный журнал в кожаном переплёте, который она прижимала к груди свободной рукой, словно талисман.

«Учёная», — подумал он, и что-то внутри него откликнулось на это слово. Генетическая память всколыхнулась, показав ему образы лабораторий, исследователей в белых халатах, стеллажи с книгами. Он никогда не видел ничего подобного в реальности, но знал, что это было важно. Наука была тем, что отличало людей от животных, даже если эта же наука в конечном счёте их и уничтожила.

Каин принял решение. Он спрыгнул с крыши двенадцатиэтажного здания, приземлившись в тени у входа так тихо, что мародёры ничего не услышали. Его кости, плотность которых была в три раза выше нормы для обычного человека, легко выдержали удар. Амортизирующие мышцы ног, работающие по принципам, которые он не понимал, но чувствовал на клеточном уровне, поглотили кинетическую энергию падения.