Августейшая бунтарка

Глава первая

Кто мог бы его здесь потерять?

Кошелек из кожи усталого дерматина, какие я помнила с детства. У моей матери был такой, у бабушки, у кого только не было кошелька, набитого стертой мелочью.

Откуда он взялся, подумала я, наклоняясь и подбирая кошелек, и, кроме меня, никто его не заметил. Я нажала на тугой замочек, заглянула внутрь, перевернула, потрясла. Ни монетки, ни записки, лишь магия времени перенесла меня лет на сорок назад.

Мигающая лампа на потолке, сквозняк из щелей в окнах, две смены, заснеженный город, громыхающий обледеневший трамвай, белые фонари, безликий район стылых брежневских новостроек.

Красные галстуки, линейки, ненавистная школьная форма, охрипшие от крика учителя, двоечники, которых постоянно сажали за парты к отличникам, и спрашивали потом, кстати, с них.

Гулкие универмаги, обвешанные золотом продавщицы, мороженое за семь копеек, горячий багет, мандариновый Новый год.

Ручьи во дворах, запоздалый нежно-зеленый май, демонстрации, снова линейки, поделки мамам своими руками, хиленькие мимозы, «Арлекино» и «Феличита», соседка, играющая целый день на пианино.

«Дождик», цветы из поролона, «классики» на асфальте, четыре канала и фильмы, которые нельзя было пропустить.

Я сквозь туман ностальгии взглянула на стойку, где бармен сбивался с ног, но решила, что для кого-то кошелек дорог как память, и лучше отдать его на ресепшн.

И все-таки, кто мог бы его здесь потерять?

Крошечные отели называются «лоджи», постояльцы богаты до неприличия, английский у персонала желает лучшего. До половины неба поднимается стена белых гор. Туда идут смельчаки — или безумцы, и остаются в плену навечно.

Я не хочу хлестать судьбу, ко мне благосклонную, по щекам. Улыбайтесь, господа! Жизнь того стоит, даже когда ливень ломает планы и размытые восьмитысячники за окном кажутся пластиковой подделкой. Мир полон гармонии, даже когда за грохотом сингла очередной королевы чартов не разобрать живых голосов. Жизнь удивительна, несмотря на ведро, которое поставили в ресторане, потому что протекла крыша. Главное, чтобы эта самая крыша текла не у вас, господа.

Я выбила пальцами дробь по столу, сверкнуло кольцо — память о браке, и носила я его не оттого, что любила своего бывшего мужа, а потому что оно сразу давало понять, кто я.

Кошелек напомнил мне больше, чем я бы хотела.

— Нелепость ты такая! Одиннадцать лет, и все безрукая! — как наяву услышала я притворно-строгий голос матери, и сразу она переключилась на мою младшую сестру: — А ты неряха! Кто вас замуж возьмет?

«Замуж» было словом сакральным, мы росли изумительными хозяйками и наслаждались тем, что нам сызмальства доверяли и уборку, и штопку, и даже плиту. Мы создавали вокруг себя настоящую взрослую жизнь, меняли реальность простыми действиями. «Хорошая хозяйка из ничего сделает целых три блюда!» — уверяла мать и оказывалась права, а когда у меня из пяти картофелин выходили драники, салат и суп, мне казалось, что я не меньше чем фея.

Я мечтала не о замужестве как о некой цели, а о собственном доме и огромной дружной семье, и чтобы не меньше пяти детей, а еще — о жаркой, загадочной кухне кафе или ресторана так, как другие девочки грезят о закулисье. Я священнодействовала у плиты, в восторге заранее от того, как будут рады родители и сестра, и воображала, что вот сейчас я приоткрою дверь и украдкой выгляну в зал, где надушенная знаменитость с нетерпением ждет заказ.

Стоит ли говорить, что рестораны я видела только в кино? Наша семья была гордой и дружной, но бедной. Мать — нянечка в детском саду, отец — водитель автобуса. Он, конечно, вовсе не водителем должен был быть.

Мать однажды не вернулась домой — говорили, пошла через реку от остановки, лед еще не устоялся. Перепуганный вдовством отец сбросил сироток на бабушку и сбежал к женщине поспокойней и помоложе, а я намотала себе на ус тщету социальных стереотипов.

Нашего отца, своего единственного сына, женившегося когда-то на «залетевшей лимитчице», бабушка не поминала ни добрым словом, ни плохим. Он существовал, платил алименты, а из «приблудышей» прямая, как палка, бабушка усердно лепила «интеллигентных людей». Делала она это самозабвенно, превращая нашу жизнь в накрахмаленный ад. Мне доставалось особо — это я своим появлением на свет вынудила будущего маэстро бросить консерваторию, как я могла.

Бабушкина квартира была уставлена священными вазочками, сервизами, статуэтками, под которыми красовались кружевные салфеточки. Мы задыхались от ковров, царапали щеки о негнущиеся наволочки. Супы, закрутки, пельмени, шитье и штопка сменились на подобающую девочкам из приличной семьи музыкалку. Завтрак, обед и ужин превратились чванливые ритуалы, три раза в год мы перемывали весь фаянс и фарфор, и я возненавидела праздники и каникулы. В комиссионных магазинах «выбрасывали» никому не нужную хрустальную муть, и затемно мы втроем вставали в конец длинной очереди. Ни криков, ни ругани, одни надменные лица, но в давке за тощенькими цыплятами в универмаге было больше жизни, чем в замерших дамах в тяжелых каракулевых шубах.

— Это все вам останется! — благоговейно шипела бабушка, выставляя, не дыша, очередную бесполезную статуэтку. В серванте давно не хватало места. — Это ваше приданое! Мать у вас деревенщина, что с нее взять! Вся кровь по отцу, из вас выйдет путное.

Глава вторая

Мама тебя не спасет, малыш. Прости ее за это.

Голой ступней я задела что-то раскаленное и коротко взвизгнула. Прямо перед глазами болталась очередная тряпка, я вцепилась в нее и без особых усилий сорвала.

— Аликс!

Щель была недостаточно широкой, чтобы в нее смогла протиснуться я, но определенно ее хватало, чтобы пролез ребенок — девочка лет десяти в светлом перепачканном платьице. В ответ на ее немую просьбу я замотала головой, и картинка перед глазами поплыла. Я закусила губу, это не помогло, но ногой я снова задела что-то горячее и опомнилась.

— Нет, милая, нет. Туда нельзя, там огонь, — быстро заговорила я, молясь, чтобы малышка не спросила меня, где мама, потому что я не готова приносить ей такую страшную весть, пусть это будет кто-то другой, только не я. — Там все горит. Попробуй посмотреть вон туда. Выше. Еще выше. Прямо над твоей головой.

Я могла ошибаться, но мне казалось, там выход. По обломкам и обрывкам метались отблески, наверное, стробоскопов, оттуда текли потоки воды и леденил кожу воздух.

— Беги туда. Слышишь?

— У тебя кровь, Аликс, — жалобно захныкала девочка. — Иди сюда, я боюсь.

Я рада бы, милая, но, видишь ли, голова — все, что пролезет в эту чертову щель. Я все-таки дама довольно крупная.

— Беги! — приказала я, рассмотрев шевеление в углу изломанной бархатной клетки. — Беги туда, наверх, быстро!

Малышка обернулась, протянула кому-то руку, и я снова услышала жалобное, безнадежное, совсем детское «Мама!» — господи, это какой-то кошмар, грохот, потоп, огонь и дети. Дети, которых не должно в этом проклятом лодже быть.

— Мама! — повторила кроха, и девочка постарше строго заметила:

— Иоанна, мама умерла. Идем. Аликс сказала, чтобы мы выбирались.

Время утратило нормальный ход, текло вязко, как кленовый сироп, но вряд ли больше пары минут прошло с тех пор, как я начала видеть, слышать и осознавать опасность. То, что я видела сейчас, пугало сильнее, чем катастрофа — мертвая женщина и ее дочери.

— Ваше императорское высочество! Княжна! Ваше сиятельство! Ваше императорское высочество! Александра Павловна!

То, что я слышала, я старалась не принимать всерьез. Мои галлюцинации были не главным.

— Слышите? Бегите туда! — выдохнула я малышкам из последних сил. Над прорехой маячили тени, кричавшие странные вещи, и мне было плевать, что они там несут, важно, что они грохотали по металлу ногами и заглядывали внутрь горящей коробки.

Я как-нибудь выберусь сама. Но это неточно.

Малышки карабкались по обломкам, и у меня замирало сердце. В прореху, достаточно большую, свесился мужчина, протянул руки к маленькой Иоанне, которую вторая девочка пыталась тщетно подсадить наверх.

— Великая княжна Иоанна! — закричал мужчина, и, наверное, его радостный вопль никто не разобрал за лязгом и ливнем. — Великая княжна Елизавета!

Он схватил Иоанну, выпрямился и передал ее кому-то, подхватил Елизавету — она была явно тяжелее, но мужчина справился. Я понимала, что мой жалкий писк спаситель, конечно же, не расслышит, но не попытаться не могла.

— Я здесь! — закричала, и опять перед глазами заплясали круги. — Я здесь, эй, вы, там!

И не только я, тряпка в углу колеблется. Мне не померещилось, под завалами кто-то есть. А ногу мне жжет невыносимо.

— Здесь еще люди!

Человечно ли призывать спасать нас, когда крышка гроба вот-вот захлопнется?

— Александра Павловна! Ваше императорское высочество! Мария Павловна!

— Я зде-е-есь!

В дыру сунули горящий факел, и для меня огня оказалось многовато.

— Вытащите на-ас! — заверещала я, понимая, что я, бесспорно, обречена, и добавляла для мотивирования выражения, в приличном обществе неуместные. — Вот там, смотрите, там кто-то есть!

Велик и могуч язык, который работает, как заклинание, спаситель спрыгнул к нам, он был немолод, одет в разорванный мундир, и вместо того чтобы наорать на меня в ответ, беспрекословно начал пробираться, куда я указала. Ткань в углу шевелилась, мужчина сдернул ее, и я оглохла от женского визга, а ноги окатило из ведра с ледяной водой.

Мужчина на истеричный вопль не обратил никакого внимания. Стоя на коленях, он вытаскивал кого-то в белом из-под обломков. Ногу перестало жечь, но теперь я лежала в луже и не умирала от холода лишь потому, что страх был сильнее.

— Эй, — захрипела я, стуча зубами. Мужчина меня не услышал, он поднимал на руки еще одну девочку, старше, чем первые две, и до меня дошло, что они все не в платьях, а в нижнем белье, в рубашках.

— Живая! — крикнул мужчина, держа девочку на вытянутых руках, будто она была прокаженная. Висок у девочки был испачкан в крови. — Великая княжна Мария жива! Носов, сюда, ко мне!

Уши заложило, звуки слились в неразборчивый гул, зрение на пару секунд пропало, а ноги потеряли чувствительность. Я осталась равнодушна, какая разница, если не принесут ацетиленовую горелку и не разрежут сплющенный металл, в этом гробу меня и закопают. Вместе с уже мертвой красавицей, которая сейчас подползет ко мне, ухватит за щиколотку, утянет в небытие. А я прихвачу вот эту истеричку. Черт знает, что это за женщина в белом, пусть идет с нами, вместе нам будет веселей.

Глава третья

Надо мной склонялись незнакомые, странно выглядящие люди — мужчины с одним сверкающим глазом и женщины, которые двигались, как шарнирные куклы. Все они щупали мой живот, вытирали мне пот со лба, пытались поить, перетряхивали мою постель, постоянно открывали настежь окно, и я мерзла. Я порывалась им сообщить, что меня нужно оставить в покое и вызвать наконец-то нормального врача, но безуспешно. Меня или никто не понимал, или попросту никто не слушал.

В горячке я провалялась несколько дней, и все это время крушение поезда, девочки, отец этих девочек, взрыв и пожар, наше спасение и погибшая молодая женщина мне казались фантомами. Последствиями высокой температуры. Ливень был настоящий, его я помнила хорошо, как и обрушение крыши отеля, и именно ливень, по моему глубочайшему убеждению, был причиной моей болезни и бреда.

Измученный организм справлялся с травмами своеобразно — переключая мое внимание с обожженной ноги и раны на голове на странности. Я открывала глаза и видела над головой изумительно синее небо и жирных белоснежных голубей, нависшая надо мной пожилая суровая дама пыталась открутить мне голову и напоить, а я закономерно ждала, что голуби на меня нагадят. Не зря же они так зависли, какая эффектная точка в финале — в дерьме так в дерьме, но нет.

Потом то ли мне стало легче, то ли совсем паршиво, но я рассмотрела, что голуби по контуру обведены золотым. Я зажмурилась, застонала и отпихнула жилистую руку суровой дамы. Надоела.

Даже старшая девочка, которую я видела несколько раз урывками — как ее имя? Мария, да, точно, просто Мария! — меня раздражала. Она приходила, наклонялась ко мне и что-то не переставая говорила. Мне хотелось уснуть, а навязчивая реалистичная галлюцинация могла вывести из себя кого угодно, и я скрипела зубами и отворачивалась.

Но я была рада, что Мария из видений жива и здорова и не пострадала в почудившейся мне железнодорожной катастрофе.

Я уснула в конце концов, проспала неизвестно сколько и очнулась от тонкого солнечного луча, кравшегося по постели. Я открыла глаза в надежде увидеть приличный госпиталь — и закрыла их, потому что температурные галлюцинации продолжались.

Над моей головой в самом деле был усеянный толстыми голубями светло-синий потолок, если глянуть чуть вправо — занавешенное светло-голубой шторой окно, позолоченный столик с подсвечниками и подозрительными склянками. Я поклялась, что не позволю себя из них поить. Удушливо пахло тяжелыми старинными духами, было зябко, но не настолько, чтобы я немедленно потребовала позвать ответственный персонал.

Я повернула голову и увидела, что рядом с моей кроватью сидит с невозможно прямой спиной та самая пожилая женщина, которая ухаживала за мной. Она дремала, глаза ее были закрыты, и я негромко окликнула ее по-английски. Она моментально проснулась, и на лице ее были облегчение и отвращение одновременно.

Меня искалечило так, что на меня теперь нельзя смотреть без ужаса? Наплевать, пластических хирургов я могу себе позволить каких угодно, и мне не двадцать лет, чтобы плакать по волосам, едва не потерявши голову.

Женщина быстро поднялась и почтительно поклонилась.

— Ваше императорское высочество, — проговорила она с таким видом, словно я в этом была виновата. — Вы пришли в себя, я сейчас же доложу об этом ее сиятельству…

— Доктор далеко? — перебила я. Голос звучал хрипло и незнакомо, желудок сводило, казалось, что если я оторву голову от подушки, то упаду в голодный обморок. — И вообще-то я хочу есть.

— Да, ваше императорское высочество, я немедленно распоряжусь, — пятясь, известила женщина и пропала за белой с позолотой дверью.

Я глубоко вздохнула несколько раз. Несмотря на слабость, голова была ясная, слух подводил, что в общем не удивляло, нога лишь слегка саднила и щекотало в животе. Лечение оказалось результативным, хотя, судя по караулящей меня даме, это не госпиталь, а дурдом, причем пациентам дозволено иногда притворяться врачами.

Помпезная роскошь пристанища для скорбных духом лезла в глаза — крикливая, как на сцене дешевого варьете, хотя что-то подсказывало, что ни о какой дешевизне не идет речи. Как меня эта дама назвала — ваше императорское высочество? Где в таком случае мои слоны, где мои магараджи?

Я вытащила руку из-под одеяла и пощупала лоб, но физически я исцелилась, а вот психически, похоже, оказалась больна серьезней, чем предполагала. Дверь приоткрылась, и к кровати подлетела настырная девочка из бредового сна. А я считала, что он закончился.

— Аликс! — тихо воскликнула Мария, падая на колени, хватая мою руку и прижимая ее к губам. — Милая Аликс! Как ты себя чувствуешь? Папенька живы, благодарение небесам, и Лизонька, и Иоанна, и графиня, и… — она подняла голову, заглянула мне в глаза, взгляд ее стал жестким, совершенно не детским. — И ее сиятельство. И… мадемуазель Нина погибла.

Я восприняла эту новость не так, как она ожидала. Мария нахмурилась, стиснула мою руку. Удивляло, сколько в ней взрослого, причем не наносного, несмотря на ее настоящие тринадцать-четырнадцать лет.

— Папенька злятся на тебя. Аликс, что же ты натворила?

Не я же устроила это крушение? Поэтому я пожала плечами, а Мария отчаянно замотала головой.

— Пока ты лежала в горячке, папенька…

Она вздрогнула, прислушалась, и пока я пыталась понять, что ее насторожило, Мария легонько прикоснулась губами к моей щеке и убежала. Я распласталась под одеялом, раскинула руки и ноги, и у меня довольно отчетливо шумело в ушах.

Глава четвертая

Я сделала пару шагов и поняла, что быть беременной не так и просто. Животик уверенно выпирал, носить его было тяжеловато, но срок на свой непросвещенный взгляд я определила небольшой. Месяца четыре, быть может, пять. Худенькой и изящной новой мне беременность скрывать было практически невозможно, и пока я шла к окну, недоумевала, как никто не заметил, что Александра в положении, до того как я оказалась в ее теле.

Спасали фасоны? На платье моей несостоявшейся — и оттого озлобленной — мачехи талия немного завышена. А еще Александра могла утягиваться. Дура. Когда случилась авария, ей стало уже не до скрытности, а еще она больше собой не была.

Я подкралась к окну и осторожно выглянула на улицу. Сперва мне показалось — никого, потом я заметила шевеление в лысоватых осенних кустах, и мгновенно меня прошиб холодный пот, я шарахнулась и прилипла спиной к стене, а сердце застучало набатом.

— Аликс!

О господи, это кто-то из малышек!

Как открыть окно, я не имела ни малейшего представления. Да, из кустов выглядывала маленькая бандитка королевских кровей — Лиза, ее зовут Лиза. Удрала, наверное, от гувернантки, подумала я, безнадежно дергая раму, но что-то сделала, видимо, правильно. Окно подалось, я подняла его и перевесилась наружу, благо что подоконники были невысокими.

— Аликс! — крикнула Лиза, продираясь через ветки, не обращая никакого внимания на поцарапанные руки. — Аликс, мы не позволим тебе уехать! Мы будем скучать! Аликс, держи, это тебе передал князь Минич!

Она подбежала к окну, дотянулась и вручила мне записку. Я кивнула, зажала бумажку, вопросов у меня было море, но не задавать же их ребенку.

— Князь… — все-таки вырвалось у меня, прежде чем я успела прикусить язык.

— Это от него, — протараторила Лиза. Ребенок есть ребенок, хоть царский, хоть школьница с планшетом и в наушниках. Непосредственность, любопытство и желание во всем принять самое деятельное участие. — Я обязательно приду еще, — и, послав мне воздушный поцелуй, она пропала в кустах.

Я стояла и восхищалась водевильным умением императорских дочерей ускользать от бдительной прислуги и не менее театрально недоговаривать важное.

Я сунула записку в зубы и принялась опускать окно. Рама громыхнула и застряла на середине, я выругалась про себя, взгляд упал на кровать — вот и пригодится кошелек, вряд ли кто станет лазить по личным вещам принцессы. Что там написал какой-то Минич, пока неважно, я все равно не знаю, кто он такой, а совершать безумства, будучи беременной, не собираюсь. А вот еда — еда мне нужна, мне нужно лопать за троих, не надушенными бумажками же мне питаться, иронизировала я, засовывая записку в кошелек, а кошелек запихивая под подушку.

Я как-то читала, что практика морить голодом и подвергать всяческим унижениям всех непокорных в добрые старые времена была обычной. Смольный институт отличался суровыми методами, воспитанницы мерзли и недоедали, а если девочка застужалась по-женски и пачкала постель, то ее заворачивали в мокрую простыню и выставляли в коридор на посмешище. Не то чтобы книга про попаданку была достоверным источником, но стал бы автор выдумывать мерзости ради красного словца?

Никто не сказал, что во дворце так не поступают с моими сестренками.

Я подошла к двери и начала в нее колотить. Не может быть, чтобы никого там не было, какой-то соглядатай непременно торчит, чтобы я не сбежала или не натворила глупостей. Может, этот некто и слышал, как я открывала окно и разговаривала с сестрами, но не пошел бы он, по правде говоря?

Моя догадка подтвердилась хотя бы частично. Не сразу, но дверь открылась, зашла затянутая в белое женщина с лицом идола с острова Пасхи и притащила поднос под крышкой, и пахло подношение изумительно. Не успела она выйти, как вошла дама. Красивая, не первой молодости, несколько нервная на вид, явно не из простых, и отдаленно знакомая. Где я могла ее видеть — возле своей постели?

— Ваше императорское высочество, — сдержанно проговорила она, задержав взгляд на моем животе, я сразу гордо его выпятила. Стесняться своего положения в угоду немыслимым правилам я не намерена. — Вам стоит вернуться в постель и лечь.

— Почему? — быстро спросила я. Дама не ответила, сверлила меня взглядом, поджимала губы — а это фирменный знак аристократии, хмыкнула я, сейчас я кинулась, спотыкаясь, исполнять все твои пожелания, по воле твоей кривой морды. Может, Аликс так раньше и поступала, но теперь привыкай к другой Александре.

Наша безмолвная дуэль продолжалась достаточно долго — настолько, что дама сдалась первой, потупила взор, и я решила, что в положении императорской дочери есть свои плюсы. Усмехнувшись, я подошла к столу, подняла крышку с подноса и оценила, что я теперь буду есть. Паштеты, икра, свежий хлеб, масло, варенье. К даме я повернулась спиной, поэтому не смогла в полной мере оценить, как она восприняла то, что я спокойно уселась на стул и намазала бутерброд икрой.

Не то чтобы я никогда не ела икру, но это лучшее, что придумано для беременных.

— Вам стоит одеться, ваше императорское высочество.

Иди к черту.

Я сосредоточенно жевала, следя, чтобы икра не падала на стол. Дама перешла в поле моего зрения, и я сразу вспомнила, где же я с ней встречалась. В вагоне поезда, это ее вместе с Марией вытаскивал герой в разорванном мундире, это она стояла и смотрела на меня под дождем. Гувернантка моих сестер? Фрейлина?

Литмоб «Кошель желаний» — осторожно, мечты сбываются!

Семь книг, героиням которых повезло (или нет) с одним магическим и крайне строптивым артефактом.

Кошель желаний — вещь с характером. Справиться с волей магии нелегко, придется действовать где хитростью, где колдовством, где любовью.

«Чужая чародейка и нежданный король» — Анна Пожарская

https://litnet.com/shrt/bvXg

Супруг изменил мне и собирался избавиться от ненужной жены, чтобы освободить место для родившей сына любовницы. Спасая свою жизнь, я сбежала к брату. Прошло полгода, обстоятельства изменились, теперь муж хочет вернуть наш брак. Я боюсь доверять ему, но, возможно, у нас с супругом еще есть шанс, если, конечно, никто не решит нам помешать. Боги говорят, мой сын будет править драконами, и вокруг достаточно мужчин, стремящихся получить власть через родство. Что делать, если один из них заполучил кошель желаний, древний и могучий артефакт?

«Попаданка с приветом, или Дети, заберите вашу мать!» — Алиса Квин

https://litnet.com/shrt/-MOq

Я мечтала о детях, но страшный диагноз стал для меня приговором. Муж ушел к другой, а я всю себя отдала работе воспитателем. Однажды я нашла волшебный кошелек и загадала желание. Кто ж знал, что после этого я окажусь в волшебном мире, где стану многодетной матерью, хозяйкой особняка и женой одного очень мрачного типа. Ну что же… Привет, новая жизнь!

«Развод с куратором» — Риска Волкова

https://litnet.com/shrt/1myx

Астер Дор, сегодня нас разведут! Я ни за что не стану жить с убийцей моей сестры! Каким бы дьявольски красивым этот убийца не был. И каким бы настойчивым.

Но судьба-злодейка распорядилась иначе. Теперь мой муж — мой куратор, и мы отправляемся на фронт, туда, где Долгая война выжгла все живое на своем пути. Мне предстоит высвободить и освоить магию, которую я ненавижу, иначе я умру. Мне предстоит вытерпеть и смириться со своим положением, или же бороться до конца. Я хожу по тонкой опасной грани, ведь Астер Дор все больше занимает места в моем сердце. Как и его злейший враг, Шиар Коул.

А виной всему невинный кошелек, купленный в одной из жарких стран Африки.

«Счастье за гроши, или Трюфельный бизнес попаданки» — Боярова Мелина

https://litnet.com/shrt/VZt4

«Счастье за гроши» — невозможно? А вдруг? Вера на мгновение усомнилась, и ее тут же накрыло. Нет, не счастьем, а рекламным баннером. И вот она уже в другом мире, обманутая и брошенная предателем-мужем, обживается в захудалой таверне. Но к трудностям Вере не привыкать, ведь за плечами богатый опыт, научивший выживать в тяжелых условиях. Заткнуть за пояс конкурента? Запросто! Наладить прибыльный бизнес? Раз плюнуть! Разгадать тайну мрачного графа, которому задолжала денег? И с этим угрюмым красавчиком разберемся. Когда тебе снова двадцать, любые проблемы по плечу. А долгожданное счастье Вера ни за что не упустит.

«Зелье на истинность, или Рогатым вход воспрещён!» — Ника Трейси

https://litnet.com/shrt/HIen

Миранда — моя лучшая подруга и соседка по комнате. Она одержима идеей отыскать своего истинного, перепробовала уже всевозможные способы. Я сомневалась, что однажды она добьется своего и вообще не верила в существование истинных, но все же поддерживала её, ведь это стремление поражало до глубины души.

В одном из таких экспериментов я приняла участие из сочувствия к подруге, а утром проснулась в незнакомом месте. По обрывочным воспоминаниям поняла, что провела ночь с мужчиной, причём с рогатым! Помня, что с ними лучше не связываться, я сбежала, надеясь, что мы больше никогда с ним не встретимся. Но никак не ожидала увидеть его на пороге своей комнаты в академии, куда рогатым вход воспрещён.

«Электроступа и Ангрийский принц» — Виктория Миш

https://litnet.com/shrt/DpUH

Подняла с пола старинный кошелек и вляпалась в неприятности! В мое конструкторское бюро приехала ангрийская дипмиссия перенимать опыт и магтехнологии. А потом на голову — ну, ладно, на балкон, свалился ангрийский принц из XIX века. И ладно бы просто познакомиться пришел. Нет, он вознамерился украсть мое изобретение. Мою электроступу!

Глава пятая

Какие причины у Александры не радоваться предстоящему браку с наследником просвещенной страны? Самым очевидным еще несколько месяцев до появления на свет.

Я ходила по комнате, рассматривая интерьер. Звенящая роскошь. Ощущение, что случайно не так что-то сделаешь или скажешь, и хрустальный мир разобьется. Изранит мельчайшими осколками, вопьется под кожу.

— Алексис избил вас из ревности, — задумчиво произнесла я. Я не знала, как зовут мою собеседницу, зато заочно познакомилась с порядочной мразью — ее мужем. — Не потому ли, что вы показались на людях в неглиже?

— Не мне одной эта ночь принесла много боли, ваше императорское высочество, — немедленно отозвалась дама с учтивым кивком, но в голосе слышалось злорадство. — Если бы вас не увидели в таком виде, вы могли бы скрывать ваше положение еще много времени.

Я посмотрела на живот. Его на хороший аппетит не спишешь, но дети шевелятся в животе как бабочки. Удивительное чувство, хочется отрастить крылья и взмыть над грешной и осуждающей землей.

— Месяц? Два? — равнодушно хмыкнула я. — Узнали и узнали.

— Вы не понимаете, ваше высочество, последствия вашего безрассудства?

— Да бросьте, — я легкомысленно махнула рукой. — Все, что меня интересует, это рождение здоровых и крепких малышей.

Если узнали, что их двое, значит, уже бьются крошечные сердечки, и я с улыбкой, которую дама, вероятно, назвала про себя придурковатой, посмотрела ей в глаза. И решила, что в глазах добропорядочной женщины я выгляжу девицей очень легкого поведения. Без сомнений, в глазах семьи я выгляжу точно так же, и настроение мое упало.

Не потому, что меня заботило мнение кого-то, кого я пока не знала. Но власти у этого кого-то хватало, чтобы не только удалить меня черт знает куда, но и приказать забрать детей силой. Вполне может быть, что после родов я буду не в состоянии помешать.

— Помогите мне. Его величество хочет всеми силами замять скандал. Не знаю, как ему удастся решить вопрос с моим браком, но что-то придумает, он же политик. С детьми меня намерены разлучить. — И на немой вопрос я пояснила: — Моя будущая мачеха любезно выложила все планы моего отца. Я с ними не согласна.

— Графиня Потоцкая мудрая женщина, — неожиданно для меня заметила дама, покачав головой. — Я всей душой скорбела по вашей матушке, но брак его императорского величества с графиней, возможно, спасение для всей империи. И дело не в том, что династии нужен наследник.

И вашим, и нашим, поняла я. Дама этого не скрывает, и это не откровенное двуличие, а способ выживания. Или она выживет, или ее выживут.

— Иными словами, вы не пойдете против графини Потоцкой, — я запахнула пеньюар, прошла к столу и села. Есть мне уже не хотелось, зато разболелась пострадавшая при аварии нога. — Уже известно, что случилось с поездом?

Откуда бы я ни ждала беды, она может настичь меня внезапно. Если крушение было не чьей-то халатностью, а покушением, мне стоит принять предложение пересидеть у черта на куличках срок, оставшийся до родов, и настоять, чтобы со мной оставили сестер.

— Все, что я знаю, слухи, — заупрямилась дама, и мне захотелось запустить в нее вилкой. Она настолько близка к семье правящего императора, что слухи — приватные беседы за завтраком. — Его императорское величество себя казнит за торопливость.

Я все-таки взяла со стола нож, перевернула его рукояткой вниз и несколько раз требовательно постучала.

— Они считают, — нехотя выдавила дама, не уточняя, кто «они», я сделала вывод, что инженеры. В это время не было и быть не могло комиссий в полиции и министерствах. — Состав превысил скорость и потерял управление. Погибло много людей, к счастью, в вагоне прислуги.

Я скрипнула зубами, заставив себя сперва перевести ее бесчеловечные слова на нормальный язык. «К счастью» — потому что могла погибнуть императорская семья. Наследников нет, а значит, смута была бы неминуема.

Нож выпал у меня из рук, глухо звякнул о сияющий паркет. В нашем вагоне погибли два человека. Княжна Нина и Александра. Не два — четыре, но что-то щелкнуло у демиурга в его безбашенной голове, и он в последний момент выдернул старшую дочь императора из-под схлопнувшихся будто картон металлических стен, вложил в обессиленное тело первую попавшуюся осиротевшую душу — женщины в самом расцвете сил, с богатым жизненным опытом, чей искалеченный труп остался лежать в горной далекой деревушке под руинами гостиничного ресторана. Три сердца забились вновь, и жизнь продолжалась.

Мне предстоит прожить эту жизнь.

— Я не хочу от вас больше слышать подобных людоедских заявлений, — отрезала я и отпнула упавший нож под стол. — И прошу представить мне завтра же список погибших. Узнайте все про их семьи, про их материальное положение, и посчитайте, какую сумму мы должны платить им ежемесячно, чтобы и дети, и старики жили достойно. Что вы так смотрите, я что, от вас многого прошу?

Будет замечательно, если ты мне еще и представишься, но об этом, похоже, не стоит даже мечтать.

Я оказалась в ситуации, с которой непросто справиться. Значит, я буду делать то, что могу, чтобы окончательно не рехнуться.

Из двадцать первого века с его шестнадцатичасовыми перелетами, фотографиями с поверхности Марса, связью, доступной практически повсеместно, человеческими органами, печатаемыми на принтере, и бесконечным потоком информации, неважно уже, фальшивой или правдивой, меня откинуло на сто пятьдесят лет назад. Здесь все еще не говорят вслух о том, что кто-то когда-то счел постыдным, за этикетом прячут невообразимую грязь, считают, что отнять у матери детей — совершить благо и с облегчением вздыхают, узнав, что старуха с косой насытилась простолюдинами.

Глава шестая

Яснее ничего не стало. «Perle» — это жемчужина, но «1615 dil ma» оставляло массу вопросов. Я повертела записку, посмотрела ее на свет, подумала, что на бумажке достаточно места, чтобы написать важное лимонным соком или молоком.

Нагрею на свече, решила я и снова отправила записку в кошелек, а кошелек — за пазуху. Наступал вечер, начинало холодать, но в плаще даже в легком платье я не озябла, уходить в дом не хотелось, и я пошла, не спеша, с хозяйственного двора в парк. В то, что от него оставила осень.

Деревья тянули к низким облакам тонкие дрожащие ветки, словно молились о чем-то, и под ногами шуршала опавшая, неубранная листва. Скоро зима, наверное, здесь такие же времена года, как и в моем мире, и все будет мне назойливо напоминать о том, что я потеряла. Свое положение, свое влияние, свою свободу, своих близких. Взамен я получила статус — выше не бывает, но влияние придется завоевывать, а без влияния свободы не видать. Родившая без мужа дочь императора — да, позор. Как доказать, что никто не имеет права смотреть на меня из-за этого косо?

Тихий плач я услышала, когда обходила дом, и остановилась. Окно было чуть приоткрыто, но занавешено, и мне стало интересно взглянуть на комнаты княгини Самойловой. Настолько же они хороши, как мои? Или больше похожи на прочее, что я вижу — словно дом человека, которому недолго осталось. Прибрано заботливыми руками сиделки, но так, чтобы наниматель не попрекал бездельем: старушка спит, а деньги капают.

Остаться или уехать? Свой дом я найду без труда, любой ванька укажет мне императорский дворец, в эти времена селебритиз от народа не скрывались, да и невозможно скрыться, когда все твои экипажи и свита наперечет известны всем и каждому. Что я буду делать в этом имении — только ждать, что я буду делать во дворце — отстаивать свои интересы.

Во что бы то ни стало мне нужно всем показать свое «интересное» положение. Велик шанс, что подданным объявят о смерти моих детей во время родов, но равно есть вариант, что поостерегутся.

Здесь у меня вариантов нет. Здесь я заложница. Я пожевала губу, прислушиваясь к рыданиям. Занавеска чуть колыхнулась, и я убралась, прошлепала вдоль стены, поднялась на крыльцо, похлопала по шее мраморного льва, разинувшего пасть. И вроде выглядит зверь внушительно и эффектно, но с общим видом дома вяжется надрывное «дай пожрать».

Я вошла, и пожилой мужчина в поношенном фраке с чужого плеча поклонился мне в пояс. Раболепие покоробило, я с трудом заставила себя держать спину ровно и промолчать. Лакей принял у меня плащ, и без всякой связи с его угождением меня посетила блестящая, как мне показалось, идея.

— Князь у себя? — спросила я с граничащим с неприязнью безразличием.

— Никак-с нет-с, ваш-благородь императское высочество-с, — путая все титулования разом, заблеял перепуганный лакей. У него даже руки тряслись вместе с моим плащом, он явно не ожидал увидеть такую высокопоставленную особу перед собой, где же он прятался, пока по дому бродил мой отец и три его младшие дочери?

Спрашивать у лакея, где княгиня, и отправлять его этим в нокаут, я не стала. Прикинув, в какой стороне нужные комнаты, я отправилась туда, по дороге выискивая… во время беременности эта проблема у меня будет стоять остро. Да где в этом проклятом доме туалет?

Стучать к княгине я не стала. Положение обязывает, в который раз напомнила я себе, и даже не прикрыла за собой дверь.

— Где нужник, Анна Николаевна? — выпалила я. Княгиня была заплаканной, но в данный момент меня это волновало меньше всего.

Трясущейся рукой, хлопая широко раскрытыми от изумления глазами, княгиня указала мне на дверь смежной комнаты, и я кинулась туда, сметая все на своем пути.

— Ретирадная комната справа, ваше императорское высочество! — простонала Анна Николаевна мне вслед.

А я ее как назвала?

Спальня хозяйки моей уступала, но не слишком. Меня вполне могли поселить в эти покои — кровать, стол, стулья, скатерти, хрустальный декор, а голубей один художник рисовал, страсть какая-то у него к этим летающим крысам. Искомая дверь манила, я дернула ручку и застыла. Во-первых, запах. Во-вторых, вид. Как ни назови, сортир есть сортир, но я же не стану кочевряжиться?

Проклиная местную моду, я кое-как задрала юбки и пристроилась на деревянном уступе с отверстием. Под потолком жужжали мухи — что княжеская усадьба, что крестьянский сортир, разница в наличии мягкого стульчака. Было темно, и дверь ретирадника я закрывать не стала, чтобы из спальни хоть пара чахлых свечек давала мне свет. В спину сквозило холодным воздухом с улицы, на столике красного дерева в изысканной вазе торчали ободранные газеты.

Из нужника я вышла, озадаченно потирая лицо ладонью. Княгиня сидела в своей гостиной, будуаре, черт знает, как эту комнату назвать, и ждала, пока я вернусь.

— Что за история с кольцом? — прямо спросила я, злая после визита в комнату для медитаций, и мне все еще казалось, что я облеплена мухами. Княгиня поднялась и судорожно вздохнула, но не ответила. — Я знаю, что пропало кольцо, что здесь все обыскали и уехали, не найдя пропажи. Я знаю, что князь куда-то сли… уехал, а вы ревели, нашли по кому реветь.

Лукерья, рассказывая маленькой Матрешке эту дивную историю, странно перескочила с избитой княгини на кольцо, и я догадывалась, что неспроста, а не от небольшого бабьего ума. Была какая-то связь между пропажей и тем, что при мне князь должен присмиреть.

Глава седьмая

Я боялась проспать, ворочалась, закрывала глаза, и под веками начинали печь слезы. Я видела то, что навсегда потеряла, и мне казалось, что вот-вот кончится этот кошмар и я услышу голоса сестры, ее мужа, племянников… Ворвется звук, всегда меня раздражавший — треск утратившего глушитель автомобиля или рев мотоцикла, закрякает полицейская машина, пролетит спешащий куда-то патрульный вертолет.

Ничего этого больше не будет. Единственное, что у меня осталось — дети. Единственное, ради чего стоит жить, благодарить провидение или высшие силы и бороться. Как бы трудно мне ни было.

Я очнулась, едва рассвело, и чувствовала себя разбитой настолько, что первой мыслью было отложить побег. Передумала я быстрее, чем успела себя пожалеть, быстро встала, осторожно, чтобы никого не разбудить, наведалась в ретирадник, умылась и начала одеваться.

Платье пришлось надеть то же, что на мне было вчера, ничто другое на меня уже не налезет без утягивающего корсета. Дети устроили бунт, я шептала им милые нежности, поглаживала живот и клялась, что они будут самыми счастливыми в мире.

Неубедительна я была.

Я собиралась тише мыши, но дом спал, и даже слуг не было видно. Я шла по комнатам и коридорам, прикидывая, что дальше, после того как я выйду за дверь. Где-то должна быть деревня, там — кто-то, кто ездит куда-нибудь торговать. Даже если день не торговый, я заплачу. Чем? Тряпки мои крестьянам без надобности, да и в краже их обвинят, но я попрошу обождать, пока тряпку у меня купит старьевщик.

О том, что весь этот сказочный план может пойти не по плану, я старалась не думать. У меня не было никакой информации, я лезла в воду, не зная брод. Внезапно начала ныть раненая нога, но это меня не остановило.

На улице был первый морозец и лег первый иней. Холодный воздух щипал за щеки, заслезились глаза, я приказала себе не думать, что я замерзну и заболею. Я выдержу, не имею права не выдержать, или мне нужно вернуться, нареветься и ждать, пока у моей постели закружат вельможные коршуны.

День обещал быть пасмурным. Мне вслед каркали вороны, где-то мычала корова. Я двинулась по дорожке, спеша скорее покинуть дом, имение, деревню. После крушения прошло достаточно времени, нужно узнать, пустили ли поезда и сколько ехать до станции, главное — продать вещи. Куплю билет…

— Ваше императорское высочество! — нагнал меня развязный, не вполне трезвый голос. — Вы ранняя пташка. Отправились вить гнездышко?

Я обернулась, и, к моему удивлению, князь Алексис Самойлов оказался молод, слащав и полностью доволен жизнью. Что меня не удивило, так это его пренебрежительный тон. По меркам этого времени я заслужила. Может быть, от него и попытались скрыть мою беременность, но шила в мешке не утаишь.

Он выглядит победителем и хозяином жизни, и мне это на руку.

— А-а, князь, — с нехорошей ухмылкой протянула я, разглядывая его не менее бесцеремонно. — Ночь выдалась не из легких, но весьма успешная? Отдайте мне деньги, которые государь оставил вам на мое содержание, и я промолчу обо всех ваших грешках.

— Вы нас покидаете, ваше высочество? — притворно изумился князь. — Вы вправду решили уехать?

Последние слова прозвучали растерянно, и я небрежно дернула плечом.

— Деньги, князь. Удача изменчива, — и я хотела протянуть руку, но решила, что в прямом смысле стоять императорской дщери с протянутой рукой не подобает. Если уж и сказано про кого «ни у кого ничего не просите, сами придут и все вам дадут», то это о людях моего нынешнего положения.

Князь, может быть, и последний подонок, но не дурак, и ссориться со мной не рискнет. Но это мои предположения, а там как знать.

— Его императорское величество распорядился, чтобы вы находились здесь, ваше высочество, — Алексис стал серьезен, мне показалось, даже испуган. Да, верно, за мое непослушание взгреют тебя, дружок, и правильно у тебя дрожат поджилки.

В карман он, вопреки моему ожиданию, не полез, и я подумала, что ошибаюсь в своем прогнозе. Черт их знает, аристократов этой эпохи, возможно, он проиграл не только то, что выделил ему государь, но и собственное имение.

— Меня, князь, подводит память с тех пор, как случилось крушение, — с притворным прискорбием объявила я. — И я не помню, чтобы меня кто-то обязывал отчитываться перед вами. Потрудитесь сейчас же вернуть мне средства, переданные вам из императорской казны. И я забуду, что вы ставили эти деньги на кон, и не скажу об этом отцу, если вы доставите меня на станцию немедленно.

Князь вздохнул, покачал головой и, на мгновение скривившись, сунул руку в карман. Я старалась, чтобы на моем лице не дрогнул ни мускул. Я не знала, какую сумму оставили Самойловым, была ли она мала или велика, насколько щедр был государь-батюшка и как выглядит эта сумма, какие здесь денежные единицы. Но князь извлек из кармана пачку ассигнаций, с поклоном передал мне, и я взяла их, изо всех сил стараясь не заплясать от радости. Преждевременно, это как минимум, ликовать.

Пачку я внимательно осмотрела. Ассигнации по сто единиц — империалов, навскидку в этой пачке двадцать купюр.

— Вы полагаете, что я… — тупая дура? — …удовлетворюсь этой подачкой? Я не трактирщица, князь. Я жду. Чем дольше я жду, тем обстоятельней будет мой разговор с государем.

Алексис зашипел. По его ощущениям, я его обирала, но мне на его ощущение было глубоко наплевать.

Глава восьмая

Я под насмешливым взглядом полезла за пазуху.

— Меня не устроит послезавтра, — сквозь зубы проговорила я, не без труда вытаскивая первую попавшуюся купюру. — Мне нужно сегодня, крытый, — еще не хватало беременной ехать открытой всем ветрам, — вот пятьдесят империалов, сдачи не нужно, билет на сегодня.

За спиной пыхтел пахнущий конями мужик, я задерживала всю очередь. Барыня, которая сама отправляется на станцию, уважения не заслуживает, пара минут, и меня начнут поносить, кто во что горазд окажется.

— Нет билетов на сегодня, барыня, — повторила фифа-кассирша, но почти с отчаянием. Так я сделала верный вывод, что двадцать империалов — сумма для простого человека огромная, возможно, это жалованье этой женщины за целый месяц. — На послезавтра…

Рука ее дернулась к купюре, которую я не торопилась выпускать.

— Я дам билет, барыня, — приподнявшись и посунувшись ко мне в своем окошке, зашептала кассирша быстро, так, чтобы нас не услышали. — Но вы придите, едва дилижанс подадут, да сядьте. Вас выгнать-то не посмеют.

Она тянула купюру, но я не расплачивалась до тех пор, пока в другой руке у меня не оказался билет. Я сунула его в рукав.

— Когда дилижанс подадут?

— А гляньте, поспрашивайте, — посоветовала кассирша, сверкая глазами, и мне пришлось отойти. Очередь уже закипала, конфликты на ровном месте были мне ни к чему.

Я выглядела приметно. Хорошо одетая барыня с узелком. Считают, что меня муж выгнал из дому, и я чуть не расхохоталась. Будет весело, если я в дилижансе начну рассказывать, кто я такая. Не поверят, будут хихикать, примут за ненормальную, но… это отличная идея, заранее пустить нужный слух. Как говорят — прав не тот, кто прав, а тот, кто обо всем рассказал первым.

Пятая крытая карета, к которой я подошла, и оказалась моей. Возле вороных лошадей хлопотал упитанный кучер, и на мой билет он еле взглянул.

— Рано, барыня, — проворчал он. — Мы через два часа выедем.

— А сколько мы будем ехать?

— Да к полночи доберемся, — пообещал кучер и, увидя мое обрадованное сверх всякой меры лицо, скривился: — Завтрашней, барыня. Путь-то неблизкий. Почитай, восемь смен.

— Так я сяду, — известила его я и, прежде чем на меня посыпались возражения, приоткрыла полы плаща, показывая живот. — Не оставите же вы меня под открытым небом.

Дилижанс был, по крайней мере, комфортнее плацкартного вагона в девяностых. Два сиденья повернуты против движения, два — по движению, между ними перегородка, не то чтобы достаточно места для багажа, но моему узлу хватило пространства под сиденьем. Я уселась, закуталась в плащ и попыталась опять уснуть. В дороге мне не удастся, думала я, сомкнуть глаз, дилижанс будет трясти, а кто окажется соседом — неизвестно. Достанется болтливая баба или мужик, рядом с которым топор можно вешать, и — ну, я не хозяйка своему организму, в моем положении любой каверзы можно от него ожидать.

Я подумала, наклонилась, вытащила узел, достала еды. Денег на все у меня хватит, но выходить сейчас из дилижанса нежелательно. Зато мне удалось вовремя высунуться, когда мимо пробегал парнишка с газетами, и купить у него свежий экземпляр.

Занятно, думала я, рассматривая хрупкие, мажущиеся страницы. Международная обстановка — на зависть, никаких известий о конфликтах, похоже, здесь предпочитают взаимовыгодную торговлю и дипломатию. Я с интересом прочитала о завершившейся ярмарке и о новом станке, который успешно запустил у себя на фабрике промышленник, порадовалась, что купец построил больницу на юге, пробежалась по статейке о моде — один черт всю эту феечную красоту никогда не сравнить по удобству с кедами, джоггерами и худи, — озадачилась открытиями медицины и понадеялась, что меня сии достижения обойдут стороной. Долго изучала объявления, особенно брачные.

«Дворянин 50 лет, повидавший в странствиях, ищет достойную супругу с приданым». «Унтер-офицер ищет жену с приданым. Свадьба за счет невесты». «Юная особа тонкой души ищет порядочного господина, готова разделить все тяготы». По крайней мере, все это честно, вот я и нашла преимущество перед своим прогрессивным веком. Трудно мне будет здесь жить.

За чтением я слышала, что места сзади заняла супружеская пара. Бедному мужичку доставалось, жена не умолкала ни на секунду, он отбрехивался — да или нет, а дилижанс качался под внушительными телесами пассажирки. Меня начало немного мутить, и я подумала — боже мой, это только начало, мне нужно выдержать почти двое суток пути.

Потом открылась и моя дверь, и рядом устроился востренький господинчик лет двадцати. Он поздоровался со мной со всем уважением, а потом уставился перед собой невидящими глазами и пробормотал:

— Господин надзиратель оторвет мне голову или велит выкинуть барышню вон.

Ничего хорошего мне этот прогноз не обещал, и я притворилась, что его не расслышала. В газете я добралась до местных криминальных новостей и изучала мелкие кражи, последствия неумеренных возлияний и… карета закачалась, я нервно тряхнула головой. Короткая заметка — мастерство бесстрастия, напрочь утраченное в моем прогрессивном веке — об аресте крестьянки, обвинявшейся в отравлении мужа. Доведенная до отчаяния постоянными побоями, она угостила мужа выпечкой с местным ядом, название которого мне, разумеется, ничего не сказало. Адвокат старался как мог, но женщина отправилась на каторгу.