Авиатор 11

Глава 1

Январь, 1983 год, Циолковск.

Ярко светит зимнее солнышко. Сквозь остекление так и хочется потрогать его лучи. А ведь за бортом минус 30, и ветер дует со скоростью до 150 км/ч.

Один раз я уже испытал на себе разгерметизацию, и посадить МиГ-21 у меня получилось. Сейчас вспомнился тот самый случай, произошедший почти перед самым выпуском из Белогорского училища. Но мне нужно следить за местоположением в зоне. Инструктор вот-вот начнёт интересоваться, где проходит наш полёт.

— Серый, мы где с тобой летим? — спросил из задней кабины мой инструктор Гена Лоскутов по внутренней связи, будто прочитав мои мысли.

— Первая зона, Ген. Подходим к северной границе.

— Замечтался, но процесс контролируешь. И какая была скорость только что? — съязвил Лоскутов.

Таким образом, мой инструктор проверяет, хорошо ли я слежу за параметрами полёта.

— 600 на приборе. Отворачиваю в центр зоны, чтобы начать задание, — ответил я.

— Молодец, но скорость в тот момент ты слегка превысил.

— Не-а, товарищ инструктор.

— Ого! Кажется, пахнет коньяком! — радостно воскликнул Гена. — 17 минута полёта, верно?

— 17я минута и 20 секунд, если быть точным, — поправил я Лоскутова.

Естественно, что секунды на часах я в тот момент не контролировал.

— Записал. Если в промежутке между 17й и 18й минутой было изменение скорости в большую сторону, с тебя «Армянский», — предложил Лоскутов.

В этот момент я уже был в центре зоны и готовился к выполнению своего задания — отработке вывода из штопора. Оно было одним из самых сложных в нашей уникальной программе подготовки. Начальник школы Вячеслав Сергеевич Гурцевич весь наш набор предупредил, что каждый должен раз в месяц выполнять полёты на вывод штопора. Ещё и на различных типах.

— Стреловидность 45°, начинай, — сказал Гена, давая тем самым старт началу ввода в режим сваливания.

Крыло к этому моменту уже стояло в нужном положении.

Я ещё не начал гасить скорость, а ком к горлу уже подступил. И в этом свёртке, мешающему нормально глотнуть, поместились и волнение, и переживание, и азарт.

Проверил положение закрылков. Угол 25°, значит, сваливаться будем при скорости меньше 240 км/ч. Отклоняю ручку управления самолётом на себя, но только сильно перетянуть нельзя.

Пошло небольшое скольжение на левое крыло. Нос уже задран до угла 26° и… рааз!

Резко меня отбрасывает к стенке кабины. Если бы не ремни, можно было бы и фонарь пробить. Нос МиГ-23 активно идёт в сторону. Пространство за кабиной начинает вращаться. Ощущаешь себя на детской карусели в парке, только нет здесь лошадок и зайчиков.

Его Величество, штопор! Первая секунда и я правой ногой до упора отклоняю педаль, а ручку управления самолётом толкаю вперёд в несколько нейтральное положение. Белая черта на приборной панели в этом действии — главный ориентир. Ручка управления должна быть строго напротив неё. Обороты двигателя в норме, помпаж мне не грозит. Это вторая секунда.

— Так и держи. Терпи, — слышу я голос Гены по внутренней связи.

Лоскутов сохраняет хладнокровие, но мне известно, что он слегка касается органов управления. Это в случае, если я начну нервничать и неправильно буду действовать при выводе из штопора. За мной такого не было замечено, но я бы тоже никогда не передоверил управление при выполнении столь сложного полёта.

Самолёт крутился, опускал нос на каждом обороте. Все мысли были о том, что вот сейчас пройдут те самые 5-7 секунд, начнёт увеличиваться поступательная скорость и я аккуратно вырвусь из этого водоворота.

Перегрузка уменьшилась почти до нуля. Угол наклона подошёл к отметке 20°. Ещё один слабый клевок и указатель скорости зафиксировал 200 км/ч. Самолёт снова перешёл в разгон. Вот уже и отметка в 500 км/ч. Аккуратно начинаю отклонять ручку на себя.

— Плавно-плавно Серый. Вот так, — говорил мне по внутренней связи Гена. — Вывел. Молодец! Ещё полетаем в учебных целях?

Хотелось бы ему сказать, что даже в таких целях после штопора особо нет желания. Но с каждой набранной сотней метров высоты я опять начинал ощущать эйфорию и тот самый кайф от лучшей работы в мире.

— Пару комплексов фигур в зоне и домой, — сказал я и Лоскутов не стал возражать.

Через двадцать минут наш самолёт уже бежал по полосе, выпуская тормозной парашют. Всё же, приятное чувство, когда задание выполнено, ещё и в удовольствие.

— 088, полосу освободил, — доложил я, сворачивая с полосы на рулежку.

— 088, руление на минимальных оборотах, скользко на стоянке, — подсказал руководитель полётами, но я и сам уже увидел наледь по всей площади аэродромного бетона.

Гена ворчал по поводу того, что сейчас нам предстоит долгая и нудная процедура руления. А ему очень хочется пораньше попасть домой. Автобус в сторону Радово — посёлок рядом с Циолковском, ходил нечасто. Да и то, всего один.

— Серый, ну, чуть быстрее. Мне ещё один полёт надо сделать с тобой сегодня, — продолжал толкать меня на нарушения инструктор.

Штопор на МиГ-23 это хорошо, но вот начать осваивать новый самолёт — это другое. Сегодня мне запланировали помимо уже выполненного задания и самостоятельного вылета на МиГ-31, ещё и контрольный полёт на Су-17УМ3.

Всё слетать бы, однозначно, не получилось, но два вылета из трёх сделать реально.

Лоскутов на этом же Миг-23 должен был с кем-то из слушателей два вылета выполнить.

— Слушай, Ген. Ты мне друг, но в Радово автобусом ты сегодня не успеешь добраться, — сказал я, аккуратно поворачивая на магистральную рулёжку. — Не переживай, попросим кого-нибудь. Отвезут тебя.

Чувствовалось, что сцепление не самое хорошее. Ещё и перед нашей посадкой бетон припорошил снежок, похожий на белую крупу.

Гена продолжал скучать и ворчать. Но главное его разочарование ждало впереди. Чтобы зарулить на место стоянки необходимо было преодолеть небольшой подъём. Рисковать я так не хотел.

— Гордый, 088, выключаюсь на магистральной. Прошу тягач, — запросил я.

Глава 2

Загорелись практически все лампы, сигнализирующие выработку баков. Такое могло бы случиться в двух случаях. Либо что-то не так с топливной системой, либо у нас керосин льётся рекой.

В дополнение ко всему вибрация не проходит, а только усиливается. Параметры левого двигателя всё так же незначительно отличаются от нормальных.

В этот момент в памяти всплывает сама история испытаний МиГ-31. Именно после такого комплексного отказа было определено, что модификация двигателей Д-6, стоящих на этом истребителе, имеет дефект. Плюс к этому ещё и в топливной системе были свои нюансы. Подобный отказ в будущем произойдёт у одного из лётчиков-испытателей.

Реагировать нужно срочно!

— Гордый, 088, левый выключил. Готов к снижению, — доложил я, переставляя рычаг управления двигателем в нужное положение.

Появился небольшой разворачивающий момент, но вовремя удалось компенсировать его отклонением ручки управления самолётом и педалей. Но тряска продолжалась. Левый двигатель всё ещё был на оборотах авторотации.

— Разрешил снижение к третьему. Остаток? — запросил руководитель полётами.

— По топливомеру 9200, — ответил я в эфир.

Начинаю выполнять вираж, отклоняя ручку управления самолётом влево. Постепенно снижаюсь, но наши с Купером беды продолжаются.

Загорается табло аварийного остатка топлива. Не может этого быть?! У нас топливомер показывает, что керосина ещё очень много!

— Купер, остаток, — запрашиваю я у штурмана.

— Серж, по загоревшемуся табло, остаток аварийный, — ответил Зураб. — Топливомер показывает 9 тонн.

В училище учили, что нужно верить приборам. Но сейчас это не так уж и просто. Показания-то разнятся с предупреждением на загоревшемся табло.

Самолёт ещё раз тряхнуло. А если сейчас лопатки двигателя разлетятся ко всем чертям?! Тут уже и прыгать будет поздно. Да и сейчас под нами одна из близлежащих к Циолковску деревень.

— Серго, решение, но сам я прыгать не буду.- запросил меня Купер, после того, как в очередной раз самолёт подвергся тряске.

Такое ощущение, что рядом с нами взрывается одна ракета за другой.

Уже виден аэродром. Сейчас бы побыстрее снизиться и заложить разворот с большим креном.

Всё в голове перемешалось. Настолько неординарная сейчас ситуация. А если это не то, что было у того самого Федотова и я просто солью остатки керосина? Себя и самолёт угроблю, и товарища туда же потяну.

— Под нами люди, Купер. Срезать не будем и зайдём на установленной дальности третьего разворота. Чтоб наверняка. У нас много топлива. Будем сливать, — ответил я, сняв справа жёлтый колпачок, прикрывавший нужный выключатель на панели приборов.

— Понял, командыр, — ответил Зураб.

На указателе скорости значение 600 км/ч, обороты работающего двигателя 90%. Самолёт летит без снижения, так что пора начинать слив.

— Гордый, 088 топливо сливаю и захожу на посадку, — доложил я руководителю полётами, одновременно отклоняя ручку управления в правую сторону и включая тумблер «Слив топлива».

— Вас понял. Условия на посадке прежние, — ответил он.

Как раз в этот момент тряска начала сходить на нет. Двигатель практически остановился. Топливо, если судить по показаниям топливомера, начало уходить.

— Вибрация снялась, — доложил я руководителю полётами, продолжая сливать топливо в безопасном районе.

— Топливомер показывает большой остаток, — сказал по внутренней связи Купер.

Прошло ещё несколько минут, прежде чем мы начали выполнять разворот на посадочный курс. Разворот выполнял с креном, чтобы не получилось сваливания.

— Гордый, выполняю четвёртый разворот, 1000 занял, — доложил я.

Шасси и закрылки пока не выпускаю. Закрыл кран слива топлива в тот момент, когда Купер мне подсказал, что остаток нам позволяет сесть. Главное — не допустить сваливания.

Аккуратно выхожу на посадочный курс и устанавливаю скорость 450 км/ч. Проходим километр за километром, но ощущение такое, что вот сейчас снова начнётся тряска.

— 088, дальний прошёл, к посадке с одним выключенным готов, — доложил я в эфир.

— 088, посадку разрешил. У земли штиль. Контроль за скоростью, — сказал руководитель полётами.

Купер подсказывал мне значение скорости и высоты. Над ближним приводом я загасил скорость до 400 км/ч. Высота 70 метров.

Вот и торец полосы под нами. Скорость ещё большая, но надо выравниваться. Самолёт пытается развернуться, но я выдерживаю направление.

— Скорость 330, — подсказывает Купер, и можно уже касаться полосы.

Есть касание! Начинаю тормозить на полосе и выпускаю парашют. Скорость замедляется, и я уже вижу рулёжку, на которой нас ожидает команда техпомощи.

Как только освободили полосу, руководитель полётами дал команду на выключение.

Наконец, можно выдохнуть. Сняв перчатку, я прикоснулся ко лбу и почувствовал, насколько он мокрый и холодный. А ведь в полёте самообладание сохранялось полностью, но внутренние переживания были в любом случае.

Я открыл фонарь. В кабину ворвался морозный воздух, смешанный с парами керосина. Первая мысль была, что это у нас вытекает топливо из самолёта, разливаясь по бетону рулёжной дорожки.

Рядом с самолётом показались наши техники, быстро подкатившие стремянки, чтобы мы смогли покинуть кабину. Засиживаться в самолёте не очень хотелось после столь короткого полёта.

Спустившись на бетон, я сразу посмотрел на хвостовую часть. Топливо не вытекает. Фюзеляж в районе двигателей цел, а тормозной парашют ещё болтался на стропах. В такой суматохе совсем позабыл о том, что его нужно сбросить.

Техники осматривали МиГ-31, пытаясь сделать предварительное заключение о его состоянии. Зураб в это время ходил под самолётом, возмущаясь, что так внезапно закончился наш полёт.

— Сержик, я думал мы покрутимся, посмотрим Подмосковье с большой высоты. Погода-то шикарная, — не унывал Купер, изучающим взглядом рассматривающий стойки шасси.

— Тоже не рад, что так быстро сели, — ответил я и подошёл к МиГ-31, чтобы погладить его по радиопрозрачному конусу. — Могли бы и вовсе… «на природе» воздухом дышать, если не хуже.

Глава 3

Федотов слушал меня внимательно. Пару раз задал уточняющие вопросы. Большого рассказа у меня не вышло, поскольку Александр Васильевичу было и так всё ясно — случай очень непростой и требует разбора на фирме МиГ.

И вообще, почему Купер назвал Александра Васильевича генералом? Ему это звание должны были присвоить несколько позже. Хотя, раз и МиГ-29, и МиГ-31 раньше пошли в войска, то и звание было присвоено раньше.

— Поспешили принять самолёт на вооружение, Василич? — спросил у него начальник школы Гурцевич, продолжавший задумчиво смотреть в окно на протяжении всего моего доклада.

— Нет. Любой самолёт нужно дорабатывать в процессе его эксплуатации в строевых частях, — сказал Федотов, сев на стул перед Мухаметовым. — Ребята — молодцы, что машину посадили. Ты мне что скажешь, Рашид Маратыч? — спросил он у зама по лётной части школы.

— Скажу, что пока МиГ-31 вы будете дорабатывать, этот набор закончит учиться. У вас сейчас и так дел много на фирме, — ответил ему Мухаметов, поправив галстук. — Задачу по корабельным истребителям никто не снимал.

— Тренажёр только-только закончили, — ворчливо произнёс Федотов. — Первый взлёт сделали, но трамплин нам нужен с углом в 12°.

В августе прошлого года лётчик-испытатель Фастовец должен был выполнить первый взлёт с трамплина на МиГ-29. Но угол схода был всего 8°, а нужно было почти в два раза больше. Финансирование строительства необходимого трамплина постоянно откладывалось, а потом и вовсе прекратилось. В военном руководстве страны не сильно хотели верить в состоятельность идеи корабельных самолётов с укороченным взлётом.

— Ладно, это решать нужно не здесь, — сказал Гурцевич. — Родин, Купарешвили свободны на сегодня. Давайте домой, отдыхать.

Прекрасно! Надо бы узнать, что действительно с самолётом. Если мне ничего не вменяют, значит, там и правда какие-то разрушения в двигателе.

Купер развернулся и уже открыл дверь, чтобы выйти. Но я решил задать интересующий меня вопрос.

— Я сейчас, Зураб, — и прикрыл дверь.

Гурцевич тут же обратил на это внимание и отвлёкся от рассматривания окрестностей нашей школы в свете ночных фонарей.

— Что такое? — спросил он.

— Мне кажется, мы имеем право знать, что с самолётом. Вы, Александр Васильевич это поняли и уже сделали какие-то выводы, — сказал я и Федотов резко развернулся в мою сторону.

Для всех этот человек был авторитетом. В конструкторском бюро МиГ к нему прислушивались все начиная с генерального конструктора. Да и руководство ВВС могло прислушаться к мнениям знаменитого лётчика-испытателя.

— С чего ты так решил? — прищурившись и слегка улыбнувшись, спросил Федотов.

Надо как-то выйти из этого положения и намекнуть, что дефект топливной системы нужно устранить. Возможно, это в будущем спасёт ему и его штурману жизнь.

— Мы постоянно общаемся с лётчиками разных фирм. Они делятся с нами своим опытом. В том числе и рассказывают о тех ситуациях, когда они попадали в нечто похожее при первых полётах на том или ином самолёте.

— И ты вспомнил один из таких случаев, верно? — спросил Мухаметов.

— С МиГ-31 уже было нечто подобное, когда произошло разрушение лопаток в двигателе, — сказал я. — Сейчас ведь то же самое произошло?

— Всё верно, Серёжа, — ответил Федотов. — Как ты успел заметить, со стороны у самолёта всё в норме. А вот под капотами двигателей картина невесёлая.

Дальше слово взял Мухаметов. Он рассказал, что корпус двигателя был изрешечен осколками лопаток турбины. Где-то они чуть было не пробили стенки топливного бака, но нам с Купером повезло.

А дальше мои соображения по поводу отсутствия течи топлива подтвердились.

— Каким-то чудом осколки миновали трубопроводы на двигателе, где керосин под высоким давлением. Гидросистема и топливная система тоже не пострадали, — сказал Мухаметов, окончательно сняв галстук.

— Если бы хоть один осколок что-то зацепил, было бы совсем печально, Серёжа, — добавил Федотов. — А так, у меня просто заберут Ленинскую премию за МиГ-31, — улыбнулся прославленный лётчик.

— Возможно, разлетевшиеся осколки и не повредили топливные магистрали, но светомузыка ламп выработки топлива из баков началась с первой секунды опасной вибрации, — сказал я и Рашид Маратович, чуть было не рассмеялся.

— Светомузыка ламп? — спросил Мухаметов. — Интересное выражение.

— Это цитата, Рашид Маратыч, — сказал я.

— Вот так придумаешь выражение, а оно потом в массы народные уйдёт, — повернулся к нам Гурцевич.

Федотов почесал залысину и начал собирать бумаги, которые он приносил Мухаметову.

— Надо разбираться, товарищи. Пока предлагаю полёты МиГ-31 приостановить. В войска тоже надо передать эту информацию, — сказал Александр Васильевич. — Думаю, тебе Серёжа, лучше идти домой. Переосмысли всё. Может, ещё какая-то мысль появится.

— Так есть уже, товарищ генерал, — ответил я. — Лампы начали загораться из-за нарастания вибрации двигателя.

— Тут ты нам ничего нового не сказал. Это логично, — сказал Гурцевич.

— Значит, проблема в двигателе. Возможно, есть определённый дефект в этой модели форсированных Д-6, — продолжал я подводить старших товарищей к важному знанию.

Интересно, а в эти годы уже разобрались в причине выхода из строя двигателей этой серии? Лучше я им скажу, а там пускай сами принимают решение.

— Пока это лишь догадки, Серёжа, — медленно проговорил Федотов. — Случаи дефектов были, но не у всех изделий.

— Мне кажется, всему виной межвальный подшипник. Только при его разрушении может возникнуть цепная реакция, которая приведёт к повреждению остальных деталей двигателя, вплоть до лопаток, — сказал я и все внимательно уставились на меня.

— Ты серьёзно?! — хором задали мне вопрос три больших начальника.

— Абсолютно.

Пару минут каждый из старших товарищей ещё рассуждали, а потом сошлись на мнении, что эту информацию следует передать «двигателистам». Ещё раз попрощавшись со мной, меня отпустили переодеваться.

Глава 4

Вера не смогла усидеть в кресле и ушла в ванную умыться. Я медленно пошёл за ней, прорабатывая в голове все варианты произошедшего.

Вообще, моего дохода вполне бы хватило, чтобы мы спокойно жили и не испытывали большого дефицита в еде или товарах потребления. Ну и богатыми бы никогда не были.

— Расскажи мне подробно, что случилось? — спокойно спросил я, наблюдая, как Вера аккуратно промакивает лицо полотенцем.

— Когда я выпустилась с института, у меня было распределение в представительство МиГ во Владимирске. Работа там была не самая сложная, но перспектива витала где-то рядом. После свадьбы пришлось уволиться, поскольку здесь не было нужных для меня вакансий на лётной станции МиГ. Везде опытными специалистами всё занято.

Вера посмотрела на меня слегка опухшими от слёз глазами.

— Свою бронь после института я потеряла. Вот и пошла в ЛИИ устраиваться. Думала получиться в… в отдел где… ой, Серёжа я не могу уже. Давай не сейчас, — сказала Вера и попыталась пройти мимо меня.

В таком состоянии ложится спать нельзя. Как же можно помочь, если я не знаю, чего моя любимая ждала от нового назначения?

— Давай ты успокоишься и полностью всё расскажешь, хорошо? — спросил я и Вера, утерев слезу, молча кивнула.

Оказывается, Вера у меня очень целеустремлённая! Сам факт работы в ЛИИ её не устраивает, а вот работать в одном из основных научно-исследовательских отделений ей нужно обязательно. В особенности по направлению исследования аэродинамики, устойчивости, управляемости и взлётно-посадочных характеристик летательных аппаратов.

— Ты пойми, Серёжа. Это же будущее, — с придыханием рассказывала Вера, когда уже все слёзы были выплаканы и мы улеглись с ней на разложенный диван.

— Какое именно будущее? — уточнил я и слегка напрягся. Про будущее в нашей семье знаю только я.

— Не знаю точно. Всё же секретно, но шепотки такие ходят! Этот отдел как раз участвует в разработке суперкорабля для полётов чуть ли не в космос. Во Владимирске слух ходил, что уже отряд лётчиков даже подготовили. Разве бы ты не хотел оказаться участником подобных испытаний?

Это она мне сейчас про полёт в космос на «Буране» говорит? Пару часов назад переживала, что меня дома нет, а теперь про пилотирование нашего орбитального корабля намекает. Пускай и на основе слухов.

И тем не менее, кто бы не хотел слетать в космос?

— Конечно, хотел, дорогая, — ответил я и аккуратно обнял Веру. — Давай лучше спать.

Не прошло и пары минут, как Вера уснула. Я же смотрел на то, как проезжающие автомобили за окном, отсвечивают фарами.

Так уж вышло, что моей жене, ради того чтобы быстрее приехать на учёбу со мной, пришлось уволиться без перевода.

Если мест в этом научно-исследовательском отделении нет, то их за пару выходных не появится. А без работы Верочке будет трудно. Она же активная, как тот кролик на батарейках. Надо постараться ей найти такое место, которое можно сопоставить по перспективе с «Бураном».

К сожалению, нет перспективы у этого корабля. Все работы по нему через десять лет будут окончательно закрыты. И всё же стоит верить в то, что история этого уникального летательного аппарата не будет столь печальной.

В выходные что-то сделать было трудно. Нужные люди в эти дни обычно отсутствуют на работе.

Обратиться из всего списка наших преподавателей, инструкторов и начальников можно было к любому. За спрос не бьют. Но все, конечно же, в выходные дни занимались своими делами. Так что пришлось ждать до понедельника.

Перед началом занятий я забежал к Мухаметову, но тот был занят «воспитательной работой» над кем-то из подчинённых. Момент не самый удачный.

Криков из кабинета заместителя по лётной части неслышно. Настораживало, что постоянно двигались стулья. Да с таким скрежетом, как будто они там на коньках в хоккей играют.

Я расслабил ненавистный мною галстук, поскольку батареи в школе топили сильно. Хоть окно открывай! Потоптавшись в коридоре, стало понятно, что разъяснительная работа затягивается, а у меня время ограничено. Процесс поиска работы надо запускать как можно быстрее.

Недолго думая, я принял решение зайти на более высокий уровень — к начальнику школы. Как минимум выслушает, а дальше выхода из кабинета Гурцевич не пошлёт однозначно.

Постучавшись и дождавшись ответа, я приоткрыл дверь.

Если не знать, чей это кабинет, то можно предположить, что здесь хозяин кто-нибудь из советских министров. На полу лежал большой ковёр с затейливым орнаментом. Повсюду фотографии, модели самолётов. На самом видном месте за спиной Гуревича висел портрет Андропова. История в этом плане изменений не претерпела. После смерти Леонида Ильича, пост генерального секретаря ЦК КПСС занял Юрий Владимирович.

Во всю стену были сделаны лакированные шкафы, полки и стеллажи. У меня даже предположение появилось, что за одной из дверей этого огромного сплошного шкафа есть потайной ход в ещё одно помещение.

— Вячеслав Сергеевич, разрешите войти? — заглянул я в кабинет к начальнику.

Гурцевич, сидевший за столом, сдвинул очки и молча кивнул. Закрыв дверь, я быстрым шагом подошёл к столу.

— Доброе утро, Вячеслав… — начал говорить я, но Гурцевич показал на мой галстук. — Понял.

Я быстро привёл свой внешний вид в порядок.

— Вот теперь, доброе утро! — сказал Гурцевич, отложил ручку и привстал со стула, чтобы поздороваться со мной. — Присаживайся и рассказывай.

— Вячеслав Сергеевич, у меня…

— Не с того начинаешь. Как здоровье? Как семья? — спокойным тоном спросил начальник школы, откладывая ручку в сторону.

Какие-то вопросы интересные у Гурцевича. Тянет время, а потом на занятия отправит?

— Со здоровьем всё хорошо. В семье всё ладится.

— Проблемы в учёбе? Что-то хочешь инновационное предложить? — продолжил допрос Вячеслав Сергеевич.

Такое ощущение, что это он меня вызвал к себе и допрашивает.

— Проблем нет. Изобретений тоже.

Глава 5

Рыбалко пару минут объяснял по телефону, что других вариантов набрать народ у Аркадьевича не будет.

— Я тебе ещё раз говорю, что никто не хочет. Вот именно, что из мужиков никто, а девушка желает, — продолжал начальник отделения, пытаясь сохранять спокойствие. — Да какая тебе разница сколько у неё детей и кто у неё муж?! Нормальный муж, лётчик. Всё верно — из наших слушателей.

Рыбалко прикрыл микрофон телефонной трубки и посмотрел на меня.

— Ты в ОКБ-115 не хочешь, а то у них лётчиков не хватает? — спросил начальник отделения, но я только успел покачать головой. — Аркадич, ты давай там сильно не наглей. Ещё и лётчиков тебе подавай! Всё, решили мы с тобой? Завтра утром муж её к тебе проводит. Родин его фамилия. Зовут Сергей. Давай, дорогой! — попрощался Рыбалко и положил трубку.

Значит, есть место в одном из конструкторских бюро. Раньше они были под определёнными номерами. Так, у КБ «МиГ» тоже был номер 155.

— Так, товарищ Аркадич работает на заводе «Скорость», что неблизко находится. Понимаешь, о чём сейчас речь идёт? — спросил Рыбалко.

Вот теперь понятно! Это конструкторское бюро Яковлева. И если я правильно понимаю, то Вера сможет участвовать в разработке и испытаниях первого сверхзвукового самолёта с вертикальным взлётом и посадкой Як-141. Очень даже неплохо. Но и не только этим занималось КБ Яковлева.

— Начальник там Яковлев, верно? — уточнил я.

— Подтверждаю. Завтра Аркадич, будет здесь на лётной станции их конструкторского бюро. Знаешь, где она?

Конечно нет! Тут куча всяких представительств, отделов, станций, управлений.

— Да, знаю, — соврал я, а сам уже начал думать над вариантами, у кого спросить.

— Вот именно туда подойдите. Он будет ждать. Сразу предупреждаю, что его направление настолько перспективное, что они ещё ни одного образца в воздух не подняли, — сказал Рыбалко и это, видимо, было иронией.

— Маленькое уточнение — полное имя Аркадича, — сказал я.

— Пётр Аркадьевич Пчёлкин. Аккуратней, он говорит с космической скоростью. Кого хочешь уболтает! Не заметишь, как и в его конструкторском бюро окажешься, — улыбнулся Рыбалко.

Дверь внезапно открылась, и в кабинет вошёл мужчина. В первую минуту он мне показался актёром из фильма «Семнадцать мгновений весны». Только играл он там не «наших».

Светлые волосы аккуратно уложены. Глаза симметричные настолько, что хоть линейкой вымеряй. Нос узкий и выпирает вперёд, словно трамплин палубы авианосца. Вертикальные скулы, образующие практически прямой угол с челюстью. Широкие плечи и узкие бёдра, а походка такая, что он будто не по зелёному ковру кабинета идёт, а по красной дорожке от самолёта. Я бы сказал, что этот человек — истинный ариец.

Острый взгляд голубых глаз Рыбалко выдержать не смог и нервно посмотрел вниз. Судя по одежде и выправке, а также надменному взгляду на меня, гость себя здесь чувствует хозяином.

— Рыбалко, а чем вы здесь занимаетесь? Работы нет? — елейным голосом спросил этот человек, одетый в тёмные зауженные брюки и серый пиджак поверх белой рубашки с галстуком.

Редко где в Советском Союзе я видел подобное сочетание одежды.

Звучала его речь приторно ласково и, одновременно, угодливо. Будто маньяк жертву завлекает.

— Егор Алексеевич, все работы выполняются в срок. Вы что-то хотели конкретно узнать? — спросил Рыбалко, но в его голосе я уже не слышал былой уверенности.

Гость расстегнул серый пиджак и положил передо мной свой коричневый портфель. Запах хорошего парфюма исходил как и от человека, так и от его сумки.

— Конечно. Только ваш сотрудник для начала покинет этот кабинет, а потом мы поговорим. Вы, кстати, кто? — спросил у меня этот Егор Алексеевич.

— Сергей Родин, слушатель школы испытателей, — ответил я и встал со своего места, протянув руку.

— Прекрасно. Вот идите и слушайте, товарищ Родин. Или вам тоже нечем заняться? — с наездом спросил этот «ариец».

— Пойду. Как только обед мой закончится, Егор Алексеевич, — ответил я, продолжая держать руку.

Рыбалко отрицательно помотал головой. Наверное, хочет мне сказать, что с этим господином лучше не ссориться.

— Опустите руку. Не доросли ещё со мной здороваться, — скривил лицо Егор Алексеевич.

Я подошёл к нему ближе и обнаружил, что на пару сантиметров выше.

— Думаю, что перерос, — ответил я и прошёл мимо него. — Товарищ полковник, всего доброго. До свидания, — пожал руку Рыбалко и направился к двери.

Пока шёл, за спиной услышал громкий звук упавшего на стол портфеля.

— Ну и манеры у вас, Родин. И не боитесь меня? — бросил мне вслед Егор Алексеевич.

— Вы же человек, а людей бояться не стоит, — ответил я и, не поворачиваясь к нему, вышел из кабинета.

Придя вечером домой, мы долго общались с Верой по поводу завтрашнего похода к Петру Аркадьевичу на лётную станцию «яковлевской» фирмы. Мне даже удалось донести до любимой, что ей стоит попробовать.

Ничего не предвещало утреннего отторжения самого факта устроиться на другое место работы.

— Сергей, давай поговорим, — произнесла Вера за завтраком. — Не стоит мне туда идти. Я ещё раз пойду в тот самый отдел и потребую себе должность.

Ароматный запах сырников, а также их чудесный вкус мгновенно стал мне неинтересен. Ну чем так не нравится ей перспектива работы в конструкторском бюро?!

— Любимая, не стоит идти в ЛИИ. У «яковлевцев» хорошая база. Сам Яковлев имеет определённое влияние и у вас всегда будет много работы. Напомни, кто создал первый самолёт с вертикальным взлётом? — спросил я, отложив ножик с вилкой и посмотрев в зелёные глаза жены.

— Ну… они. И насколько же удачным оказался их Як-38? — спросила Вера с напором. — Проблем с машиной много.

— Как и с любым самолётом. С этим чуть больше, — ответил я.

Кое в чём с ней можно согласиться. Этот самолёт стал весьма противоречивой машиной, если верить истории. Обидная фраза — видишь в небе грозный Як, а потом об палубу шмяк — приписывается советским лётчикам, инженерам и техникам, которые эксплуатировали этот корабельный штурмовик.

Глава 6

— Как это всё понимать Вера? — спросил я, сжимая кисти рук в кулаки и сдерживая себя, чтобы не врезать по роже козлу, которого только что сбросил с жены.

Ловлю себя на мысли, что ревную и жутко бешусь от этого. Стыдно признать, но веду себя, как подросток.

Вера попыталась встать, но поскользнулась и плюхнулась обратно в сугроб. Шумно вздохнув и покачав головой, я протянул ей руку.

— Давай, держись, — нагнулся я к ней. — Обхватись за шею. Не ушиблась?

— Серёжа, всё хорошо, — ответила Вера, когда я помог ей встать. — Ты ничего плохого не думай… я поскользнулась. Этот человек пытался мне помочь. Хотел поймать, но сам поскользнулся.

— В таких ситуациях все так говорят, — натянуто улыбнулся я.

Ранее, Вера не давала повода усомниться в ней. Но нельзя не признать, что моя жена наивна и доверчива. Если она и считает, что ничего плохого не произошло, то помыслы Егора Алексеевича вызывают у меня сомнения. Любой другой в сложившейся ситуации, попытался бы встать, а не разлёживаться на незнакомой женщине. Видимо он получал от этого удовольствие. Совсем страх потерял. Днём, на людях и без стеснения так нагло себя вести.

— Собирался помочь, но прилетел лётчик и забрал мою даму сердца, — обиженным тоном проговорил Егор Алексеевич. — Мне ничего не хотите сказать, Родин кажется?

— Сказать — нет, а вот «съездить», очень хочется. Следите за своим языком. Вам не следует распускать его, как и ваши руки.

— Серёжа, ну ты чего? Зачем так грубо? — начала говорить Вера, чем ещё больше вызвала моё негодование.

Почему она его защищает?

Не собирался я его бить или наносить увечья. Но смотрю в голубые глаза этого «арийца», чьи светлые волосы немного растрепались, и не верю в такое совпадение. Уж слишком хищный взгляд у него, когда он смотрит на Веру.

— Пытался, да не сильно преуспел в этом, — съязвил я.

Егор Алексеевич встал и повернулся к моей жене.

— Верочка, вы уж меня простите. Я пытался помочь. Не мог, знаете ли, оставить прекрасную даму… в беде, — на последнем слове он резко посмотрел на меня, впившись своим взглядом.

Чего он этим хочет добиться? Не прожжёт же он во мне дыру.

— Это вы меня простите. Я падала и вас за собой потянула…

— Не стоит! Не стоит! — замахал руками «ариец» и отошёл в сторону, чтобы поднять шапку.

Вера дёрнула меня за руку, пытаясь сказать, что-то важное.

— И вообще, это тот самый человек из Министерства Авиапрома, про которого Пётр Аркадьевич говорил. Он со мной в отделе кадров разговаривал, — прошептала мне супруга на ухо.

— И мы теперь должны на колени перед ним упасть? К нам он отношения никакого не имеет. Мы не в Министерстве работаем.

Сейчас становится понятнее его поведение в кабинете у Рыбалко, и надменное общение.

— Сам виноват, Верочка. Не устоял на ногах, — вернулся к нам Егор Алексеевич. — Я бы хотел перед вами вину загладить. Я могу вас отвезти домой? Ну, и вас тоже, Сергей Родин.

Ох, какая же это честь! Сам чувак из Министерства предлагает помощь! Клинья подбивает, белобрысая голубоглазка к моей жене. Не удивлюсь, что это он тот тип, который сидел за шкафами в кабинете на первом этаже. Том самом, где нам подсказали дорогу до Аркадьевича.

— Нет, спасибо. Я с мужем пойду, прогуляюсь, — ответила Вера.

Моя ты девочка! Молодец! Егор Алексеевич натянуто улыбнулся, посмотрев на меня.

— Муж, как вы поняли, ехать тоже не хочет, — добавил я.

Вера наблюдала за дуэлью взглядов, а потом подошла ко мне и аккуратно взяла под руку.

— Перчатки забрал? — спросила она.

— Да, — ответил я, но понял, что автоматически отбросил в сторону перчатки пудрового цвета на ступенях. — Обронил на входе.

— Ага, вижу. Сейчас подберу, — сказала Вера и пошла к входу в здание.

Напряжённая пауза в разговоре закончилась.

— Манеры, манеры, Родин. Вам следует проявлять осторожность в общении с незнакомыми людьми. В особенности со мной. А лучше бояться, — сказал Егор Алексеевич.

— Чем вы так страшны, что я должен вас бояться?

— Твоя жена будет здесь работать, а я слежу за всеми конструкторскими бюро. От меня зависит принятие важных решений в Министерстве.

Вот это я сейчас испугался! Прям, не знаю, куда деться!

— Со мной ссориться не советую. Пчёлкин вас предупредить ещё не успел, что на мне проекты отдела, в котором красавица Верочка работать будет?

— Памятку не успел прочитать, да он и не давал.

— Дерзишь, Родин, — улыбнулся Егор Алексеевич.

Вера как раз подняла перчатки и, с широкой улыбкой, направилась к нам.

— Даже не представляешь себе, что я могу сделать. А ты меня обидел, парень. Извинишься, тогда забуду обо всём, что вчера и сегодня было, — поменял интонацию Егор Алексеевич. — Возможно.

— На обиженных воду возят, — ответил я.

Вера остановилась, чтобы проверить сумку. Это позволило Егору Алексеевичу сказать своё последнее слово.

— Не знаю, как у вас там обстоят дела среди лётчиков, но я тебя предупредил, против кого ты попёр, парень, — грозно произнёс он.

— Забавно, тебе бы тоже не мешало сначала разобраться, — ответил я, взяв за руку Веру.

— Всего доброго, Егор Алексеевич. Ещё раз прошу прощения, — сказала жена и мы пошли на выход с территории.

— До новых встреч, Верочка, — с воодушевлением сказал вслед белобрысый.

Я оборачиваться не стал, а моя жена прижалась ко мне сильнее. Такое чувство, что она пыталась скрыться от этого человека.

— Как думаешь, он смотрит на нас? — спросила Вера.

— Не думаю.

— Взгляд у него такой прожигающий. Слегка не по себе даже.

В такие моменты ждёшь какой-нибудь предмет, запущенный в тебя сзади. Но с каждым шагом это ощущение уменьшалось, а затем и вовсе пропало. Пока мы шли по тротуару к проходной, мимо нас пронеслась чёрная «Волга».

— Серёжа, а о чём вы говорили с Егором Алексеевичем? — спросила Вера, как только машина скрылась за одним из зданий.

Глава 7

Подумав, я решил, что стоит ему сказать про переднее горизонтальное оперение.

— Помните, была идея крылышки перед крылом поставить, — намеренно я упростил название, чтобы не показаться слишком умным.

— Да не крылышки! Переднее горизонтальное оперение называется, Родин, — возмутился Адмиралов, а потом задумался. — Ты думаешь, поможет?

— Требует проверки. И вообще, сделать его с дистанционным управлением, чтобы лётчик им вообще не управлял…

— Деловой! Но идея интересная. Несколько лет назад в КБ Сухого думали об этом. Вот сейчас им надо намекнуть.

Несколько минут мы ещё пообщались с Глебом Артаковичем, и он отпустил меня. Перед выходом, я задал вопрос, который меня сильно заинтересовал в процессе нашего разговора.

— Под «сорванцом» вы случайно не Егора Алексеевича имели в виду? Ну, это тот, которого папа ЦК КПСС пристроил.

— Родин, допрашивать меня вздумал?! Не 37й год сейчас! — посмеялся Артакович.

— Просто из любопытства. Я тут одного уже встретил… «важного» товарища.

— Если у него светлые волосы и он похож на Шелленберга из «Семнадцати мгновений…», то мы думаем про одного и того же человека. Правда, немец в сериале был не блондин.

Что и требовалось доказать. Гражданин «ариец» оказался важным парнем. Ещё и сыном большого партийного деятеля.

Пускай так. Не уволит же он меня!

В классе, когда я вернулся, была полная тишина. Похоже, пока меня не было, никто и слова не сказал.

— О чём разговаривали? — спросил Николай, не отрываясь от тетрадки.

Никак не успокоится. Надо бы ему сказать пару ласковых слов, чтобы в чувство привести. Надоел совать свой нос, куда не следует.

— Об авиации, как это ни странно, — ответил я и подошёл поближе к Морозову, дабы продолжить с ним беседу.

В этот момент появился Гена Лоскутов, чтобы ещё раз пробежаться по полётам на завтрашний день. Первым к нему направились Ваня Швабрин и Боря Чумаков, но Морозов попробовал их опередить.

— Не торопись, Колян, — сказал я, дёрнув его назад и усадив на место.

— Чего такое?! — возмутился он.

Пока остальные заняты, надо закончить эти склоки раз и навсегда.

— Коля, личные дела Вани тебя вообще не касаются, усёк?! Впредь, так быстро своего друга останавливать не буду, — шепнул я.

— Серый… так это же проблема для всех, — продолжил Коля. — Он же пьёт, как не в себя…

— Морозов, хорош заливать, — сказал я и оставил его одного.

Гена обратил на меня и Колю внимание, подозвав к себе.

— Значит так, у тебя Родин задача завтра с «разлёта» отлетать круги на МиГ-29. Высота 300 метров, крутая глиссада и посадка в первую плиту, — сказал Лоскутов, показывая мой порядковый в плановой таблице.

— Понял. Готовимся к НИТКе, правильно? — спросил я.

— Пока нет даже методики для взлёта и посадки с трамплина. Но кое-какие есть наработки. Вот вы и отрабатывайте их, чтобы потом у вас глаза на лоб не вылезли при виде палубы.

— Так ещё никто не садился на корабль, кроме Як-38 и вертолётов, — улыбнулся Ваня Швабрин.

— Может, кто-нибудь из вас и выполнит эту посадку, — сказал Гена и повернулся к Морозову. — А ты Николай, завтра на МиГ-23 в передней кабине летишь. Родин у тебя в составе экипажа.

Ох, уж этот длинный и насыщенный на события день! Я ничего против Морозова не имею, но не думаю, что он рад подобному.

— Хорошо, — спокойно ответил Морозов. — Сергей, давай полёт разберём?

— Само собой, — ответил я, улыбнувшись.

Больше всех удивился такому развитию событий Ваня, чьи плохие отношения с Николаем достигли сегодня апогея. Я же спокойно слушал Морозова, пока тот доводил до меня задание на завтрашний полёт.

— Полёт на отработку испытательных манёвров для определения балансировочных характеристик самолёта, — сказал Коля, перелистнув страницу тетради подготовки к полётам. — Ничего нового — виражи, спирали, снова виражи, горка и пикирование. В конце отработаем штопор.

— Понял. Есть какие-то особенности? — спросил я.

— Конечно, — ехидно улыбнулся Морозов. — Планшет не забудь, чтобы записать, как надо правильно выводить МиГ-23 из штопора.

Что ты с ним будешь делать?! Пару минут назад он начал мне нравиться, а теперь вернулся к своему «обыденному» состоянию.

Наш инструктор объявил, что подготовка завершена и отпустил всех по домам.

— Если ты помнишь наставления Лоскутова, он запрещал планшет во время отработки штопора. Как минимум не цеплять его на ногу, — сказал я Морозову, когда мы выходили из кабинета.

— Родин, я и без твоих наставлений неглупый парень. Ты главное — приди на вылет, — посмеялся Николай и заспешил вперёд меня.

Для одного дня событий больше, чем достаточно. К тому же, на завтра прогнозировали плохую погоду. Полёты были под вопросом. Значит, есть возможность символически отметить с женой её назначение.

По пути домой я решил сразу зайти в магазин. В голове были мысли только о предстоящем хорошем вечере с Верочкой.

Задача в магазине была приобрести бутылочку хорошего вина. Выбор пал на «Чёрного доктора» с тёмной этикеткой. Взяв сыр и пару плиток шоколада, я направился к выходу из магазина. И чуть было меня не снёс Коля Морозов!

— Ого, Родин. Чего это ты тут… ну… — нервно говорил Николай, потирая красную щеку.

— Чего это я тут делаю? — повторил я полностью фразу, которую он мне хотел сказать. — Это магазин. Здесь покупают товар. Логично?

— Да. Наверное. Извини, мне нужно идти, — сказал Коля и пошёл к прилавку.

Странный он какой-то! Потерянный и совсем неуверенный. Может, чего случилось.

— Коля, у тебя всё хорошо? — остановил я его за плечо.

Морозов повернулся ко мне, но ответил не сразу.

— Нормально всё, Сергей. Мне идти нужно, — сказал Коля и… пошёл на выход из магазина.

Я попытался его догнать, но Морозов прибавил ходу и вышел на улицу, заскочив в автобус, который только подъехал на остановку.

Какой-то день сегодня странный!

Глава 8

Началось вращение влево. Болтает из стороны в сторону. Я будто в роли виниловой пластинки сейчас. Про Морозова даже не думаю. Но он никак не может справиться. Время идёт на секунды, а мы уже почти на высоте «выхода из кабинета».

— Правая нога, правая нога, — спокойно говорю я, зажимая кнопку выхода на связь.

Реакции Николая ноль и две десятых. Слегка только правая педаль пошла отклоняться, но этого мало. Такое ощущение, что в передней кабине Коля занят чем-то другим.

Ещё виток, и высота уменьшается со страшной силой. Что-то нам говорят в эфире, но я не слушаю. Отбрасываю все мысли о том, что Морозов — лётчик хороший и сам справиться. Надо уже самому действовать.

Отклоняю правую педаль против вращения, а ручку управления полностью на себя и влево. Но она будто бы уже на упоре. Словно не хватает каких-то миллиметров.

Твою за ногу! Скорее всего планшетка у этого болвана на ноге и не даёт мне поставить ручку в крайнее левое положение.

— Убери её! Убери, — громко сказал я.

Даже не стану сейчас разбираться — в эфир вышел или по внутренней связи. А этот хрен молчит. Ручка управления не идёт дальше.

Вращение продолжается. Секунды тянутся очень долго, высота падает. Пора бы уже прыгать, но команду может мне дать только Николай.

И как-то темно становится. Мы словно в пучину погружаемся. Кажется, вот-вот мы сможем вырваться из этой адской карусели. Но приборы надежды не дают.

— 087, не молчи! — услышал я голос руководителя полётами.

Клевок раз, клевок два. Высота ниже 3000 метров… Есть! Мне удалось додавить ручку управления самолётом. Взгляд на указатель скорости и вот она начала расти.

Перешли на пикирование! Органы управления я поставил в нейтральное положение. Жду, когда можно будет аккуратно вывести самолёт в горизонтальный полёт.

Скорость подошла к отметке 500 км/ч. Я аккуратно потянул ручку управления на себя и начал выводить самолёт в горизонтальный полёт.

— Я сам, — проворчал Морозов, сам выровнял нос самолёта по линии горизонта. — 087й, работу закончил. Заход с визуального рассчитываю, — доложил руководителю полётами Николай.

Пока мы не выпустили тормозной парашют на полосе после посадки, я молчал. Не хотел нервировать человека, которому ещё предстоит посадить самолёт. Однако на рулении не выдержал и подсказал, что крыло следовало бы сложить. Иначе мы сейчас кому-нибудь голову так снесём.

— Не та стреловидность, Николай. Обрати внимание, — сказал я, когда мы освободили полосу и занимали магистральную рулёжку.

— Родин, помолчи, — ответил он, и только сейчас поставил крыло в положение 72°.

На стоянке я ожидал, что мы нормально обсудим полёт. Разберём ошибки и Морозов признается, что он балбес и его планшет, чуть не стоил нам с ним жизни.

Открыв фонарь и впустив свежий морозный воздух, я почувствовал дрожь в теле. Холодно стало жутко. Куртка, насквозь промокла от напряжения. Когда Морозов вылез из кабины, в руке у него был тот самый планшет, а на левой ноге — отпечаток от ремешка. Да и на самом планшете была характерная выемка от ручки управления самолётом. Ода небольшая деталь могла привести к катастрофе.

Молчать я уже не мог. Мои догадки оказались верны.

— Коля, пошли отойдём, — сказал я, спустившись на бетонку.

— Сейчас не могу…

— Можешь, — настойчиво сказал я, поскольку твердолобость этого красавца мне уже надоела за весь полёт.

Поблагодарив техников за работу, мы направились в лётную комнату. Я намеренно не шёл быстро, чтобы поговорить на улице без свидетелей.

— Чего ты хочешь, Родин? — спросил Морозов.

— Зачем это надо было делать? Чего и кому ты хотел доказать?

— Всё было нормально, пока ты не начал вмешиваться в управление.

— Балбес, тебе вот эта штука не дала нормально ручку отклонить. И ты начал её снимать. Потерял время. А когда снял, я уже вывел самолёт. Не так разве было? — сказал я, тыкая пальцем в планшет Николая.

— Ты ещё и в эфир начал говорить. Теперь всем будет известно, что я ушёл в сваливание, — цокнул языком Морозов. — Из-за тебя между прочим.

Это он зря! Надоело уже слушать его речи о том, какой он крутой, но ему не дают проявить себя. Я остановился и потянул к себе Николая.

— Неужели твоя репутация важнее наших жизней? — спросил я. — Ты совсем нюх потерял. Не почувствовал, чем в кабине запахло?

— Чем? Неприятным запахом твоего страха? — усмехнулся Николай.

— Цветами запахло. Что на могилу носят. Перестань себе уже синяк на груди набивать, иначе это плохо кончится.

Морозов недовольно зыркнул на меня угрожающим взглядом и прибавил шаг. Догонять я его не стал. Словно со стенкой разговаривал. Нам нужно время остыть.

После полётов, когда мы переодевались в повседневную одежду, к нам подошёл Лоскутов и уточнил, что произошло в полёте:

— По материалам объективного контроля к вам есть вопросы по балансировочной кривой. Ничего не хотите сказать?

— Штопор — дело такое. По-разному может пойти, — ответил я.

— Да, да. Мне Мухаметов сказал, что он рядом с руководителем полётами стоял в этот момент. Слышал фразу про «убери», — улыбнулся Лоскутов, сложив руки на груди.

— Послышалось, наверное, — отмахнулся я.

Похоже, что в момент сваливания, когда Морозов вытаскивал планшетку, я вышел в эфир, вместо внутренней связи.

— Родин переживать начал. Подумаешь, я крен большой заложил в развороте, — надменно произнёс Николай. — Ничего страшного, Геннадий. Полёт выполнили?

— Да, в зачёт пошло, — ответил Гена.

Вот же засранец, Морозов! Я его тут отмазывал, а он меня трусом выставил. Только я хотел возразить, как Лоскутов меня перебил и отправил Морозова домой. Меня же слегка придержал.

— Планшетка помешала? — спросил Гена.

— Само собой.

— Ладно. Я так и понял, что ты вмешался. Теперь будет летать на штопор только со мной. Завтра приди пораньше. Мухаметов пару вопросов хочет обсудить, — сказал Лоскутов и отпустил меня.

Глава 9

Иван возмущаться не стал, и всё прекрасно понял. У него, как раз был дома ещё один диван, на который мы и уложили Морозова.

— Тазик я ему не дам, а эта штука подойдёт, — сказал Ваня, поставив рядом с уснувшим Николаем металлическое ведро.

— Думаешь, понадобиться?

— Не знаю, но содержимое его желудка я на ковре видеть не хочу. Он же потом отмывать не будет, а свалит домой.

— Ладно. Сам понимаешь, у себя дома его оставлять…

— Серый, никаких вопросов.

— У тебя с ним проблем не возникнет? — спросил я, выходя в коридор.

— Не переживай. Друг друга не поубиваем, — улыбнулся Ваня. — Я ему ещё рассольчик дам утром.

— Это хорошо, — сказал я и пошёл к выходу из квартиры.

В голову пришёл вопрос, который у меня возник ещё вчера. В пылу потасовки, Морозов выкрикнул что-то о пристрастии Ивана к алкоголю.

— Вань, ты меня извини, но я должен спросить, — сказал я, повернувшись к Швабрину. — Что имел в виду Николай, когда говорил в классе о твоём пагубном недуге?

Как бы мне хотелось, чтобы Иван сейчас мило улыбнулся и сказал, что Морозов ерунду говорил. Я был бы не против, если бы Швабрин просто мне сказал идти спать. Пускай бы даже затаил обиду, но…

— Чаю хочешь?

— Поздно пить… чай, Ваня. Говори.

— Ты всегда был в чём-то даже взрослее меня, Сергей. Ещё курсантом ты такие вещи говорил, что я себя младшим братом ощущал…

— Не тяни, Иван. В чём дело? — перебил я Швабрина.

— Употребляю я… периодически, Серёжа. Не так, как раньше.

— Но сопоставимыми дозами, верно? — спросил я.

И как это всё прошло мимо меня?! Не заметил, что Ваня опять периодически «на кочерге». Главное, чтобы он не пристрастился к чему-то более страшному, чем алкоголь. Сколько же хороших, талантливых и умных людей пострадало от этой заразы?!

— Верно, — расстроено выдохнул Швабрин и повернулся в сторону засопевшего Морозова.

Николай что-то бормотал во сне. Мне показалось, что он будто вспоминает, как его награждали орденом Ленина. Я посмотрел на Швабрина и бросил взгляд на кухню.

— Чего молчишь, Серёга? — спросил Иван, посмотрев на меня.

— Иди сюда.

Войдя со Швабриным на кухню, я обшарил каждый угол в поисках залежей спиртного. Набралось достаточно, чтобы свадьбу отметить.

— Итого десять бутылок «Столичной», три пузыря «Советского» и несколько флаконов «Анапы» и «Кавказа». Оптом где-то закупал? — уточнил я, выстроив длинную шеренгу спиртных напитков на кухонном столе.

— Держу неприкосновенный запас у себя, — ответил Швабрин.

— Держал, Ваня. Открывай и уничтожай, — сказал я и сел на табуретку.

Иван вопросительно на меня посмотрел и полез в холодильник. Он меня не так понял, что ли?

— Серый, ты меня извини, но без закуски такой объём не вылакать…

— Издеваешься?! Алкоголь можно не только внутрь принимать. Открывай и выливай в раковину, так понятнее тебе будет?

Минут пять Швабрин огрызался. Бил себя в грудь, что больше ни капли не выпьет, но я был неумолим.

— Я Вере всё расскажу, и она тебя кормить не будет, — сказал я и на удивление подействовало.

— С козырей зашёл. Лучше я от выпивки откажусь, чем от вкусного ужина, — ответил Иван и откупорил первую бутылку «Столичной».

Сложно это было ему сделать, но к середине «казни» алкогольных напитков Швабрин свыкся. Правильным ли был мой поступок, покажет время, но сейчас ничего другого мне в голову не пришло.

— Закончил, — проворчал Швабрин, убирая последнюю пустую бутылку под раковину.

— Я тебе только добра желаю, Вань. Просто посмотри на Морозова. В один из дней ты можешь тоже ко мне завалиться, и я тебя умою ледяной водой. Как потом будешь себя чувствовать?

— Не самые приятные ощущения.

— Ага. Когда в следующий раз надумаешь стакан поднять, представь себя взлетающим с авианосца. Ты же этого хочешь, не меньше чем я?

— Наша любимая с тобой тема, — улыбнулся Швабрин. — Думаешь, получится у нас принять участие в такой программе?

— Уверен, что получится. Ты только не пей. Иначе сам понимаешь… Если где всплывёт на работе, что ты на стакане сидишь, то нормального места тебе не предложат. Никому не нужен ненадёжный сотрудник, — сказал я и пошёл к выходу.

На часах было ровно 12 часов ночи, когда я разделся и лёг в постель рядом с Верой.

— Получилось? — спросонья спросила она.

— Думал, ты спишь. Всё хорошо — клиент доставлен.

— Странный этот Отморозов. Наверняка сам виноват, что жена выгнала, — сказала Вера, повернулась и обняла меня.

— Это их дело. Пускай разбираются.

— Он твой коллега. Один из вас. Его нельзя так бросать. Может как-нибудь помочь? — спросила Верочка. — Ты ведь у меня умный, должен что-то придумать.

Я ещё семейным психологом не подрабатывал. Сам только во второй жизни женился. И то недавно.

— Придумаю. Давай, спать, — прошептал я и поцеловал жену в макушку. — Или как?

Задав подобный вопрос, я аккуратно стал вести ладонь по направлению к пупку жены.

— Хм, почему бы и нет, — ответила Верочка и села на меня сверху, начав нежно целовать.

Мягким прикосновением тёплых ладней, любимая обняла руками мою голову, сливаясь в сладком затяжном поцелуе. Не знаю, как пахнет страсть, но аромат волос моей жены вполне можно принять за него. С каждым движением и прикосновением я чувствую любовь и нежность прекрасного тела Верочки. Женственна и прекрасна как никогда.

Секунду за секундой я ощущаю немыслимые позывы. Теперь уже я сверху, и готов взять свою любимую полностью. Хочется кричать, что она моя и никому другому я её не отдам. Держусь, чтобы своими резкими действиями не спугнуть желания и разыгрывающиеся чувства.

— Серёжа, спокойнее, — страстно выдыхает Вера. — Я никуда не уйду. Я всегда буду с тобой.

— А я тебя и не отпущу, — улыбнулся я.

Халат уже где-то на полу, нижнее бельё тоже улетело в сторону. Вера страстно целует меня в шею и за ухом, сильно сжимая мои ягодицы, подталкивая к настоящим действиям. Аккуратно раздвинув ноги, я сдаюсь под её напором.