Авиатор 12+1

Глава 1

Январь, 1985 год, ТАВКР «Леонид Брежнев», Средиземное море.

Рывок назад, самолёт поднял нос, и мы устремились к трамплину. МиГ, словно спринтер на дорожке, рванул с места, продолжая вздрагивать.

Старт с третьей позиции позволяет набрать нужную скорость отрыва гораздо быстрее.

Внешняя обстановка на палубе исчезла. Зрение сузилось до диаметра бутылочного горлышка. Перед глазами только обрез трамплина.

— 150… 160, — отсчитывает скорость Морозов.

Напряжение тела растёт.

— Держи скорость. Не вылезай! — в эфире командовал ведомым Ребров.

Взбегаем на трамплин. И вот отрыв! Моментальный всплеск адреналина!

Во время зависания выдерживаю положение самолёта в пространстве. МиГ-29 должен почувствовать опору.

Но тяжело ему это сделать! «Пятой точкой» чувствую, как самолёт слегка проседает.

Взлётный вес максимальный. Подвешенные средства поражения и контейнер со специальной аппаратурой не позволяют самолёту сразу маневрировать.

Секунда, две, и опора в воздухе появилась. Самолёт начал разгоняться. Приборная скорость быстро сравнялась с расчётной, которая необходима для сбора группы.

— 321й, взлёт произвёл, — доложил я и убрал шасси.

— Внимание! Сбор! — громко даёт команду Вольфрамович.

— 400 установил, — сказал я.

В зеркалах показались силуэты самолётов Реброва и его ведомого.

— Справа и слева наблюдаю, — сказал по внутренней связи Коля.

Впереди вышли два Су-27К и занимают место моего эскорта. Ребров даёт команду на начало разворота. И мы всей группой начали менять курс.

— 001й, двумя единицами отходим по заданию. «Стрела» 18, «отвес» 4.

— Понял вас, — ответил руководитель полётами.

— Внимание! 4 и 0. Паашли! — скомандовал Ребров, и мы стали набирать высоту 4000 метров.

Давно я не слышал таких разговоров в эфире. Переговорные таблицы в деле! Немного даже ностальгия пробила.

— Бред какой-то с этой конспирацией. Мы сами запутаемся, если так будем летать, — высказал недовольство Морозов.

— Ты как будто «за речкой» не был. Там же частенько такое использовали.

— Ну… да. Запамятовал просто, — задумчиво ответил Коля.

Руководитель полётами продолжал управлять взлётами с корабля. Доклады о готовности, изменении высоты и курса сыпались один за другим.

Внизу шла другая игра. К нашему авианосцу стремились несколько боевых кораблей. Это не для атаки, а чтобы пощекотать нервы. Но в Средиземном море у нас есть, кому прикрыть от нападок «ястребов Запада».

5я оперативная эскадра начала работать в качестве нашего походного ордера. С воздуха видно, что советские боевые корабли не подпускают американские к авианесущему крейсеру.

Правда, на этих кораблях ВМС США системы слежения серьёзные. Наши планы могут и раскрыть.

— 001й, понял. Переход под управление Тарелки, — «передал» нас руководитель полётами на пункт управления Як-44.

Жаль, что в данный момент нет времени любоваться красотами Средиземного моря. Его безмятежная гладь осталась внизу. Пока ещё не было команды на перевод самолёта в дальнейший набор высоты, можно разглядеть слабые волны, перламутр тёплых вод и отдельные мелкие суда, наполнившие акваторию Критского моря рядом с одноимённым греческим островом.

— Саламандра, 322й Тарелку наблюдаем. Работаем по заданию, — прозвучал в эфире голос Олега Печки.

— Понял вас, — ответили ему с корабля.

Характерный позывной у нашего корабельного самолёта дальнего обнаружения и управления. Сочетается с внешним видом его главной особенности конструкции — антенны локатора, установленного над фюзеляжем.

Олег и Витя начали прикрытие Як-44, который вышел в свою зону дежурства и уже начал работать по предназначению. Его радиолокационная станция должна обнаруживать как воздушные, так и надводные цели.

Вот и сейчас операторы на борту Як-44 докладывают об обнаружении самолётов противника.

— Наблюдаю с азимута 270 две цели. Высота 3500, — продолжал докладывать оператор.

— Работаю, Серый, — доложил Николай.

Как раз с данного направления эти две единицы могут помешать нашей работе. Я бросил взгляд на индикатор бортовой РЛС, антена которой начала менять направление. Это Морозов продолжал искать нужное положение для обнаружения американских самолётов.

— 001й, Тарелке. Гости следуют с курсом 60, — вышел в эфир оператор.

— Понял. Работаем по заданию.

Задумка была следующая. Остров Крит, наш корабль уже прошёл. Походный ордер 5й эскадры как раз вовремя прибыл в точку встречи с «Леонидом Брежневым».

Пока корабли США и наше охранение разбирались между собой, мы и выполнили взлёты с корабля.

— До точки разворота 35, — подсказал Николай, отслеживающий наше местоположение.

Сейчас мы демонстративно направляемся в сторону берега Ливии. Пока нас даже не собираются перехватывать американцы. И это странно.

Но тут же сомнения пропали.

— Серый, две единицы с азимута 250 в нашу сторону. Дальность 100.

— Понял.

Кажется, не получится у нас скрытно подойти к острову. Разгадали американцы манёвр. На самом Крите есть военная база греческих ВВС Ханья, но эти самолёты явно не оттуда.

— Коля, аппаратура работает? — спросил я.

Надо уже включать постановку помех. Не зря же нам подвесили данную штуку под фюзеляж.

— В процессе. Не прогрелся ещё, — ответил он.

Стандартная проблема. Чтобы запустить аппаратуру, надо ей ещё раскрутиться на нужные обороты. Так бы в условиях помех, мы бы смогли протянуть ещё.

Время идёт. В эфир нам выходить нельзя. Тянуть ещё 20 километров тоже. Если представить, что к нам приближаются Ф/А-18, то в точке разворота они нас уже заметят.

— Серый, давай возвращаться. Сегодня не получилось. Попробуем потом.

— Ты будто каждый день проходишь мимо Крита, — ответил я и посильнее притянул маску. — Приготовится!

— К чему… — ответил Николай, но его голос оборвался в момент манёвра.

Глава 2

С моим умением попадать в неприятности, противостояние с тремя самолётами противника нужно было ожидать гораздо раньше.

Запаса топлива на длительный воздушный бой нам не хватит. Да и биться с тремя «Хорнетами» тяжело.

— Надо уходить, Серёга, — сказал Коля, пока я продолжал выходить из зоны обнаружения и облучения американских самолётов.

— Попробовать пободаться не хочешь? — спросил я, выполняя вираж влево.

Все трое искусно продолжали издеваться, загоняя меня в «раковые» положения. Тем не менее, мы постепенно приближались к району полётов нашего авианосца.

— Три на одного — без шансов, — ответил Морозов.

— Тарелка, я 321й. Зажат тремя единицами, — продолжал я вызывать пункт управления на борту Як-44, но в ответ тишина.

Я выровнял самолёт и в очередной раз занял курс в направлении корабля. Но так просто уйти мне не дали.

— Саламандра, 321му на связь! Высота 4000. Зажат тремя единицами! — попробовал я вызвать руководителя полётами на авианесущем крейсере.

В ответ только помехи. Возможно, у нас что-то на борту отказало.

— Серый, они уже очень близко, — сказал Коля.

Я посмотрел по сторонам. Слева и справа пристроились два Ф/А-18. Два одноместных истребителя постепенно приближались к нам с двух сторон. В глаза бросилось, что кили «Хорнета» наклонены наружу. В передней части фюзеляжа у каждого нарисованы акульи зубы, а на борту можно прочитать звание и фамилию лётчика, пилотирующего машину.

— Ещё и что-то показывают, — возмутился Николай, когда увидел жесты со стороны одного из американцев.

Сомнений в том, что это именно «янки», у меня не было. Эмблемы, вызывающее поведение — явные признаки этих ребят. И очередная странность.

— Ты тоже видишь, что у них не один подвесной бак? Зачем им столько, если они вылетели на перехват? — спросил я у Николая.

— Стоит подумать. Давай прибавим скорости и свалим отсюда.

Только я хотел добавить оборотов, как нас накрыла тень ещё одного самолёта. Эти парни над нами просто насмехаются. Их не смущает, что у нас тоже есть ракеты.

Третий самолёт начал постепенно нас прижимать вниз. Держаться в таком плотном строю не очень легко. Топливо у нас осталось чуть больше 2х тонн. Лететь ещё больше 200 км.

Я продолжал пытаться докричаться в эфире хоть до кого-нибудь из пунктов управления, но безрезультатно. Начинаю понимать, что весь этот полёт с каждой минутой превращается в пытку. Никогда ещё меня не загоняли в такое дурацкое положение.

Я посмотрел вправо. Один из самолётов уже почти лёг на правую консоль нашего крыла. Ещё немного, и вырваться будет сложно. А если ещё и четвёртый появится?

— Знаешь, Коль. Мне надоело. Маску притяни.

— Серый, погоди. Я забыл кое-что сказать.

Вот зануда, Морозов! Некогда с ним цацкаться.

Ручку управления самолётом отклонил от себя и спикировал вниз. Тут же в зеркало увидел, как один из «Хорнетов» моментально уцепился за мной.

— Облучает сзади, слева, — говорил Морозов, контролируя работу станции предупреждения.

— Где ещё двое?

— Не видно. Не пошли за нами.

Тогда нечего тянуть. Задираю нос на излюбленный манёвр. Ручку отклоняю вправо и выполняю бочку. Американец проскочил вперёд. Как будто не ожидал!

— Включил. Захват! — предупредил меня Николай, когда я сел на хвост Ф/А-18.

Но долго так сидеть не пришлось. Второй и третий «Хорнеты» тут как тут! И снова заиграла сирена.

Пикирую к воде и сбрасываю с себя пару самолётов противника. Вниз пошёл только один. Он продолжает лететь за мной, но догнать у него не получится. Впереди уже видны очертания родного корабля.

— 321й, идём к тебе парой, — услышал я знакомый голос Олега Печки.

Приятно слышать, что кто-то ещё обо мне и Морозове переживает.

— Высота 100. Один сзади. Могу сбросить.

— Понял. Работаем с остальными. Третий, заходим на «вилку», — дал Олег команду Тутонину.

Преследование за мной прекратилось. «Хорнет» моментально ушёл в сторону, завидев два приближающихся Су-27К. Посмотрев вверх, я увидел, как наши товарищи стали крутить виражи и развороты вместе с оппонентами.

— 321й, я Саламандра, вам на посадку. Курс 236°, — вышел на связь руководитель полётами корабля.

— Понял. 1000 занимаю, — доложил я.

Николай начал отключать аппаратуру, а я высматривать корабль. На душе тепло, когда в открытом море видишь родной корабль. И тут же вспоминаешь, что тебя ожидает на посадке. Очередная потовыжималка.

— Серый, давай на посадку. Я уже не могу, — тяжело говорит Морозов.

— Тебе плохо?

— Мне сейчас дерьмово, — ёмко высказался Николай.

Выполняю разворот на посадочный курс. Авианосец двигается вперёд, а мне приходится его догонять. Удерживаю самолёт на глиссаде снижения, всматриваясь в световые сигналы оптической системы посадки.

— Зелёный, на курсе, — подтверждает наше правильное положение руководитель визуальной посадки.

На палубе уже стоят несколько самолётов. Видно, как бродят техники. Чёрные линии тросов на фоне тормозных следов практически не видны. Вокруг корабля продолжают ещё летать вертолёты.

Серая палуба приближается. Скорость держу на уровне 250 км/ч. Во рту сухо, но привкус пота ощущается.

— Зелёный. Зелёный, на курсе. Посадку подтвердил.

Удар! Торможение и рывок вперёд. Двигатели на режиме «Максимал».

— РУД на малый газ! Убрать гак, — буднично объявляет руководитель визуальной посадки РВП.

— Понял. Спасибо за управление, — благодарю я и начинаю складывать крылья и гак.

Медленно заруливаем на стоянку. Техник Дядя Вася жестами показывает, куда нам приткнуться в этом узком пространстве. Он скрещивает руки, давая понять, что можно остановиться и выключить двигатели.

Самолёт успокаивается, а я продолжаю ощущать, как бешено стучит сердце. Пот так и льётся, попадая в глаза. Начинает слегка пощипывать.

— Колян, ты как? — спросил я, как только открыл фонарь кабины.

Глава 3

Бурченко поправил воротник и задумчиво посмотрел на меня. Андрей Викторович собрался что-то спросить, но предпочёл «обкурить», высказанную мною мысль. Достав из нагрудного кармана технического комбинезона красную пачку «Мальборо», он вытащил сигарету и закурил. Пока Граблин и Ребров в очередной раз спрашивали Морозова о подробностях встречи с «Хорнетами», представитель КГБ медленно прохаживался рядом с картой, пуская клубы дыма.

— Мы можем предположить, что американцы нас заметили? — задал вопрос Граблин, указывая на карте в район острова Крит.

— Других вариантов нет. Андрей Викторович, что скажете? — спросил у Бурченко Ребров.

— Планом это предполагалось, но речь шла о самолётах вашей авиагруппы, — ответил представитель КГБ.

— И расчёт был, что действия лётчиков Гелия Вольфрамовича отвлекут на себя внимание. В это время Родин и Морозов выполнят задание, — продолжил Граблин.

— Это мы знаем. А что получилось на самом деле? — возмутился Морозов.

— Вы хотите об этом поговорить? — спокойно спросил его Бурченко тоном профессионального психолога.

Ещё и вид был у Андрея Викторовича соответствующий. Он сел на стул, положил ногу на ногу и приготовился слушать Николая. Сигарету затушил и тут же достал ещё одну.

— Конечно хочу. Наш план стал известен противнику. Они поджидали нас и перехватили в тот момент, когда мы этого не ожидали — на выходе из зоны работы. Когда мы уже были расслаблены.

Ерунду говорит Морозов. Расслабиться во время боевого вылета — получить ракету в зад моментально. Может, он и «курил бамбук», но я был сосредоточен.

— Ты к чему клонишь, Морозов? — недоумевал Ребров, обратив взор на меня. — Давай, старший группы, выскажись за всех.

Как-то Вольфрамович невежлив. Я заметил, что один глаз у него слегка начал дёргаться. Пальцы на левой руке нервно дрожат. Слишком напряжён, Ребров.

— Мой вердикт вас не обрадует. Хотели бы американцы сбить, так сразу бы взяли на сопровождение и пустили ракету. Предположу, что мы правильно рассчитали направление и высоту выхода в район бухты. Согласен, что и ПВО греков на Крите танцевали сиртаки вместо того, чтобы охранять воздушное пространство. Но так как себя повели «Хорнеты», перехватчики не ведут. Зачем поджидать, а потом сопровождать? Ещё и так, будто принуждают к посадке.

Смотрю на командный состав. То ли они реально ничего не поняли и в смятении, то ли делают вид. Выражение лица Бурченко ничего не выдаёт. И ничего в этом удивительного нет.

А вот Граблин! Кто планировал наши действия?

— Так что вы нам скажете? — спросил Морозов у Дмитрия Александровича. — Вы же всё планировали? Как так получилось? Утечка информации?

Полковника Граблина даже передёрнуло слегка. Вообще, Коля прямолинейный. Всегда говорит, что на уме. Амбиций не скрывает. Неприязнь тоже. И в данном случае вопрос задал в лоб.

— Не забывайтесь, молодой человек. Я всё же старше вас, — произнёс Граблин.

— И?

Олег Печка еле сдержал улыбку. У меня была мысль толкнуть Морозова в плечо, но любопытство пересилило. Ждал, что будет дальше.

— Не смей вести себя так вызывающе. Учить он меня вздумал.

— И? — продолжил стоять на своём Морозов.

У Николая ни одной эмоции на лице. Совершенно спокоен. Вот он, тот самый Морозов — «ледяной человек».

— Перестань паясничать! Полетаешь сколько я, дослужишься и будешь меня учить.

Коля хотел было снова проявить твердолобость, но я решил взять слово.

— Так вы и не ответили. Была ли утечка информации или произошла ошибка в организации? — спросил я.

— Никакой ошибки, Сергей Сергеевич. Будем считать, что задача выполнена с оговорками. Предлагаю на сегодня закончить, — поспешил Бурченко ответить за Граблина.

На этих словах разбор лётного дня был объявлен завершённым.

Несколько дней никаких активных действий моей группой «Куб» не предпринималось. Началась размеренная жизнь на корабле.

Утренний подъём в 6.30 был от звука играющей трубы в динамиках по всему кораблю. Далее быстрое перемещение в гальюн и получасовая очередь на его посещение.

За это время понимаешь, насколько такие простые вещи ценны для человека. Оказывается, для счастья только и надо, чтобы была вода попить и помыться.

В первые дни предстояло проявлять смекалку и напрягать память. Длиннющие коридоры авианесущего крейсера заставляли запоминать дорогу до каюты тщательно. Морозов и вовсе повторял каждый поворот вслух.

Получалось не плутать. Если только у личного состава не начиналась тренировка. В такие моменты нужная дверь могла быть задраена. Тебе только и остаётся ходить вокруг и ждать. В один из дней Морозов как ушёл с утра, так и вернулся лишь в обед.

— Попал на всевозможные тренировки матросов. Чуть было в карцер не загремел, поскольку вылез на палубу, когда это было запрещено. Морпехи скрутили, — жаловался Коля.

Питание на корабле отменное. Досуг, если не считать тренажёрного зала и возможности бегать по ангару, весьма скудный. Периодически из кают можно услышать, как играет радио или музыка из магнитофона. Чаще всего офицеры проводят вечернее время после 22.00 за игрой в карты, шахматы или заняты дегустацией местной разновидности алкоголя.

Оказывается, на флоте эту жидкую субстанцию называют «шилом». И это не просто спирт, а спирт этиловый. Его можно пить умеренных дозах без вреда для здоровья и не чистый, а разбавленный водой. Насчёт крайних утверждений есть небольшие сомнения.

Главное предназначение «шило» — валюта. В разных БЧ корабля, сходах или кубриках был определённый курс обмена. Всё как на суше!

Очередной лётный день подходил к концу. Простое на первый взгляд задание — выйти в зону и отработать манёвры с определённой боевой загрузкой. Скучно, нудно, но важно.

На мой МиГ-29К подвесили два опытных изделия, чтобы определить характеристики устойчивости. В обязательном порядке — контейнеры системы радиоэлектронной борьбы.

Глава 4

На вопрос Бурченко ответить было сложно. Откуда же мне знать, что там на уме у экипажа самолёта-заправщика американских ВВС! Можно представить, что он заблудился, но уж слишком тогда он явно шёл смотреть акваторию близ Одессы.

Надо быть отчаянным парнем, чтобы на «летающей бензоколонке» вторгнуться в воздушное пространство вероятного противника.

— Я вам в Москве ещё говорил про отличие от обыкновенного разведывательного полёта и данного вторжения американских самолётов.

— Но тогда вы утверждали, что они тренировались на нашей системе ПВО. Заправщик зачем?

И правда, нелогично. Лететь из Турции на Ф-111 было не очень далеко. Вполне подошли бы подвесные топливные баки. Их у нашего противника не было. Они бы пригодились, чтобы чувствовать себя уверенно на большом расстоянии от авиабазы.

Хотя… кто сказал, что этот самолёт взлетал именно из Турции?

— А если предположить, что Ф-111 «Рэйвен» работал не с Турции? Он мог взлететь с базы Авиано в Италии и пролететь через воздушное пространство проливов Босфор и Дарданеллы к нам, — предположил я.

— Как туда Ф-111 попал? В Авиано только истребители.

Бурченко встал и подошёл к иллюминатору. Он всматривался в морскую даль и периодически щёлкал пальцами. Видимо, это у него такой способ думать.

Пока Андрей Викторович исполнял роль метронома, я обнаружил несостыковку. На киле Ф-111 были буквы ЛН. Значит, этот самолёт с британской базы Лейкенхит. Он как-то попал в Чёрное море, транзитом через аэродромы НАТО в странах Средиземноморья.

— Родин, что молчите? Жду решения.

— Я лишь могу сделать предположение. Решение принимаете вы. Пока что, только мысли у меня.

Андрей Викторович помотал головой и повернулся ко мне.

— Вас привлекли для выполнения этой задачи, чтобы вы предлагали решение проблем, а не создавали их. Ваши мысли оставьте при себе. Они мне не нужны, — возмутился представитель «конторы».

Вот это заявочка, товарищ из КГБ! Мол, как долго я за вас буду делать свою работу?

Чай мне пить перехотелось. Как и находиться в этой каюте.

— Тогда позвольте убыть на отдых. Завтра у нас день предварительной подготовки, — встал я со стула.

— А вот авиагруппа летает. И погода отличная, — намекнул Андрей Викторович.

— Мы по своему плану.

— Пожалуйста. Если что-то у вас появится, дайте знать, — моментально Бурченко сменил возмущение на спокойствие и отвернулся к иллюминатору.

Странно у нас разговор закончился. Я даже не успел додумать, зачем американцам такие сложности.

Хотели что-то разведать над Чёрным морем? Пускайте патрульные самолёты «Орион».

Есть нужда их прикрывать? Поднимите с базы Инджирлик в Турции Ф-16. Зачем фронтовой бомбардировщик Ф-111 тогда привлекать.

Перед тем как выйти из каюты, я остановился напротив двери. Бурченко звал меня для обсуждения «черноморского» вопроса. Меня же интересовал больше «средиземноморский». Летать и выполнять задания, зная, что кто-то сливает американцам информацию, весьма сложно.

— Андрей Викторович, так мы и не услышали вашего мнения по поводу перехвата меня и Морозова в районе Крита. Что вы думаете по поводу версии об утечке информации?

— Утечка не рассматривается. На корабле истинную задачу знали только Граблин и я. Заранее никто не знал её.

На Московское руководство намекает Бурченко. Им ничего не предъявишь в данной ситуации. Слишком они далеко.

— А командование эскадры и корабля в частности?

— В наши дела они не вовлечены. Для них это были плановые полёты. Вас даже не видели на индикаторах. Только постоянные помехи, — тихо сказал Бурченко, доставая очередную сигарету.

— Значит, хорошо у нас комплекс работал. Мы его в список испытаний включили чуть ли не последним, — подметил я.

— Успешно опробовали изделие. Так держать!

На пути в каюту меня перехватил Ребров. Лицо у него было красное, скулы тряслись и дышал он, как бык в брачный период. Ему нужно было со мной что-то обсудить, да только всё не получалось. Каждого проходящего мимо нас матроса или мичмана, он удостаивал искромётной фразой.

Вот и попался ему один из старших матросов.

— Где ботинки? Зашей, значит, раз порвались. Руки покажи, откуда растут? — спросил он у невысокого старшего матроса, пробегавшего мимо нас в тапках.

— Вот… тут начало, — показал на плечи Реброва старший матрос.

— Это у меня отсюда руки начинаются. А у тебя из другого места, раз ничего сделать не можешь! Из какого растут, показывать не хочу, боюсь оказаться правым. Бегом на свой сход!

— Есть, товарищ капитан перв…

— Это ты будешь у себя на флоте меня так называть. Полковник я для тебя. Быстро убежал!

Старший матрос исчез, сверкая голыми пятками. А я внимательно посмотрел на Гелия Вольфрамовича.

Начинаю думать, что зря на моего бывшего училищного комэску такой груз взвалил. Ещё и намекал большому начальству на его кандидатуру командира.

Схуднул Ребров знатно, пока полком командует. И нервы уже на пределе.

— Чувствую, что у вас неприязнь ко всему флотскому, — предположил я.

— Ещё какая! Это у тебя только полёты здесь и беседы у Бурченко. А мне с моряками работать. Порой сил не хватает с ними спорить. Вон, на крайней смене, заходим на посадку с одним из молодых лётчиков. Дальность 2 километра, а они давай курс менять. Мол, у них по плану манёвр, и их не волнует, что у меня керосина мало.

— Такое случается, но вы же не про это хотели поговорить.

— Да. Ветров и Борзов — любимцы твои, помнишь? — спросил Вольфрамович.

— А чего это любимцы? Неплохие они ребята на отборе были. Летал я с ними в Крыму. Допустились быстро.

— На этом их стремительное восхождение к успеху и закончилось. Эти два «пернатых» брата только по одной посадке на палубу в Средиземке. Надо исправить, а то они одни остались с таким малым послужным списком. Слетаешь с ними?

Хотелось мне уточнить, почему никто из авиагруппы не сделает это. Но занятость остальных мне очевидна. Плюс, есть мысль, что сложности имеются у лётчиков авиагруппы в подготовке двух этих друзей.

Глава 5

Дым в районе левого двигателя усиливался с каждым мгновением. «Печально известная девушка» пока молчала, но действовать Борзову необходимо уже сейчас. Возникновение пожара при взлёте с корабля — самый опасный особый случай, что может произойти на самолёте.

— Надо тормозить, — проговорил про себя руководитель визуальной посадки и поднёс тангенту к губам.

Борзов пробежал уже отметку, когда ещё была возможность остановиться. Он стартовал с третьей стартовой позиции, а значит, рубеж торможения был 60-70 метров. Гера пробежал все 100 метров, не меньше. Остановись он сейчас, и самолёт выкатится с корабля в море. И не факт, что парнишка успеет катапультироваться.

Раздумывать нельзя. Я резко выхватил тангенту у РВП.

— Не тормози! Не тормози! — громко сказал я в эфир.

Со всех сторон посыпались крики, что я не прав. Переубеждать времени нет. Самолёт продолжал разбег. Заскочил на трамплин и устремился вверх.

— Не туши пока! Скорость!

— Пон… понял, — ответил в эфир Борзов.

По поведению самолёта можно было понять, насколько сейчас лётчику тяжело. Действий нужно выполнить очень много.

Парировать разворот и кренение самолёта. Контролировать скорость и нарастание температуры в двигателе. При этом со всех сторон у тебя воет сирена, мигает табло отказа, и девушка напоминает, что «всё пропало, шеф».

— Скорость 300, левый горит, — буднично ответил Борзов. — Кнопку нажал. Не помогло.

Гера привёл в действие систему пожаротушения. И, похоже, сигнализация не снялась.

— Жди. Двигатель выключил?

— Подтвердил.

Со всех динамиков звучали вопросы, требования докладов и просто крики, что кто-то обнаружил неполадку у взлетающего.

Потянулись секунды ожидания. Второй очереди пожаротушения на Су-27К не предусмотрено. Надо выждать не более 8 секунд, но визуально пожара нет.

— Давай, давай, — нервно говорил РВП, смотря в бинокль в направлении самолёта Геры.

Осталось 3 секунды. Дальнейшие действия я пока не обдумывал. Надо дождаться доклада, а потом уже решать главную проблему — как посадить самолёт.

— Снялась. Левый выключил. Правый в работе. Скорость 500 установил. Вираж до команды? — запросил Борзов.

— Жди. Будем думать, — ответил я ему и отдал тангенту руководителю визуальной посадки.

Он посмотрел на меня виноватым взглядом.

— Не сообразил сначала. Хотел его затормозить. Такого никогда не было, — прошептал он, стуча себя в лоб тангентой.

— Голову побереги. Всё бывает в первый раз. Вызови мне руководителя полётами.

РВП вызвал по громкоговорящей связи своего начальника, но тот не сразу ответил. Когда же руководитель полётами откликнулся, я уже слышал на заднем плане громкий голос Реброва.

— Гелий Вольфрамович, это Родин, — позвал я по связи командира авиагруппы.

— Кто бы ещё мог вот так спокойно и правильно подсказать, — выдохнул Ребров

— Не время хвалиться. Вы понимаете, что теперь за ситуация?

— Конечно. Есть прекрасное слово из четырёх букв, — ответил Ребров.

РВП прокомментировал слова Вольфрамовича. Он посчитал, что следовало бы дать более суровую оценку.

Я посмотрел на стоянку. В голове много что крутилось. По сути, вариантов для Борзова всего два. Но каждый влечёт за собой последствия, как для его жизни, так и для всех на корабле.

— Родин, чёрт с ним, с самолётом. Пускай прыгает, — спокойно ответил Ребров.

Вольфрамович, как и я, понимал, что на корабль Су-27К на одном двигателе не сядет.

Скорость на планировании перед посадкой нужно держать 290-300 км/ч. Тросы аэрофинишёров не выдержат. Запускать горевший движок нельзя. Отсюда только два пути — прыгать или садиться на аэродром.

— Можем рискнуть, Гелий Вольфрамович. Правда, придётся очень сильно попотеть вам, как командиру, так и остальным.

Динамик громкоговорящей связи чуть было не разорвало. Похоже, «залипла» кнопка на рабочем месте руководителя полётами, и мы с РВП прекрасно слышали реакцию Реброва.

— Шандец! Полный зведцец! Да чтоб у меня хрен на пятке вырос! Как я умудрился дать разрешение лететь этому раздолбаю! Теперь из меня двузадого самца сделают!

Надо прекращать эти посыпания головы пеплом моего бывшего комэска. Будто в первый раз он в подобной ситуации. Как ребёнок!

Хотя, такой задницы ещё не было за время полётов с корабля.

— Родин, у меня только дежурная пара. Остальных долго готовить.

— У нас два самолёта тоже есть. Бурченко и командование эскадры будет не против, если мы слетаем к союзникам?

— Вариантов немного. Готовься. На стоянке подскажу вердикт.

— Понял, — ответил я и выбежал на палубу.

Коля и Олег Печка стояли в ожидании моего прихода возле самолётов. Ещё на бегу я показал им жестом запускаться. Парни поспешили занимать места в кабинах.

К двум Су-27К уже бежали двое лётчиков из дежурного звена. На них уже был комплект вооружения по две ракеты Р-27 и Р-73. Новые ракеты в этом боевом походе проходят «боевое крещение».

— Паша, в сторону. Мы на вылет, — сказал я Ветрову, который ждал меня около своего самолёта.

— Видел. Пожар Гера потушил. Теперь что?

Я быстро надел шлем и стал цеплять планшет.

— На корабль сажать нельзя. Сам понимаешь. Только прыгать.

— Но судя по всему, выбрали альтернативу. На какой аэродром садиться? — улыбнулся Ветров, будто предвкушал что-то интересное.

Я подмигнул ему, похлопал по плечу и пошёл к другому самолёту, который уже начал гудеть. Хорошо, что Морозов собирался сегодня слетать по плану испытаний на 312 м борту МиГ-29К.

— Миру снова не до мира, Сергей Сергеевич? — спросил Ветров, когда я отошёл от него.

Меня будто кувалдой стукнули в затылок. Где-то уже я говорил эту фразу.

— Подтвердил, Паша.

— Гере после посадки привет, — махнул он мне.

Какое-то ощущение дежавю. Причём очень странное. Надо отогнать дурные мысли и садиться в самолёт.

Эти слова из песни Николая Анисимова я когда-то говорил другому человеку.

Глава 6

Задуманный план реализовать сложно. Расчёт был на то, что звено «Хорнетов» разделится, уцепившись за ложные метки, которые будут формироваться с помощью системы «Оберег».

Времени у нас мало. Американцы быстро поймут, что их надурили и разочаруются в своих средствах радиоэлектронной борьбы.

С каждой секундой приближающиеся самолёты Ф/А-18 нависали «дамокловым мечом» неизбежного боестолкновения. План работал, но сомнения в том что он сработает оставались.

— Облучают, — произнёс Коля.

В ушах завыла сирена.

— 20! — громко произнёс Николай.

Тот самый момент, когда пора маневрировать.

Рычаг управления двигателями перевёл в положение форсажа. Обороты возросли.

У американцев так быстро горку на форсированном режиме сделать не получится. Приёмистость двигателей «Хорнета» хуже наших. Так что у них будет ощутимая задержка при выходе на повышенный режим работы силовой установки.

Отклоняю ручку управления на себя, и МиГ-29, резко задрав нос, устремляется вверх. В кресло знатно придавило, особенно в области таза и груди.

— Знат… но, Серый! — прохрипел Морозов.

Вырвались мы из захвата сразу, так что им придётся нас опять догонять. «Хорнеты» пока не были видны.

— Первая пара за нами, — громко подсказывал Николай.

Сейчас американцы пойдут выполнять «вилку». Растянутся по фронту на 3-4 километра и будут нас ловить. Но одна из пар начала первой работать этим манёвром.

Навстречу нёсся одиночный «Хорнет». Не собирается он сворачивать или как-то маневрировать. Самая настоящая «вилка» будет сейчас.

— Давай в захват его. Напугаем.

— Он тут не для перехвата. Это обманка! — сказал я.

Перекладываю самолёт влево и ухожу вниз, начиная пикировать. И не прогадал.

— Зачем? А, понял, — признал мою правоту Коля.

Я спикировал вниз, а слева уже наводился в заднюю полусферу второй «Хорнет». Он не успел переложиться и проследовать за нами.

Излюбленная «вилка» американцев — направить свой самолёт навстречу противнику с таким расчётом, чтобы, пролетев мимо него на минимальном интервале, опознать и сообщить ведомому. В это время второй истребитель разворачивается и караулит противника сбоку или ещё в какой «слепой» зоне.

Напарника атакующего я не видел, а значит, нужно было маневрировать по высоте.

— Манёвр влево! — подсказывал Коля, заметив приближение другой пары Ф/А-18 справа.

Вправо надо уходить, балбес! Послушай я сейчас Морозова, и нарвались бы мы на «сэндвич». Это ещё один элемент тактики американцев.

Вторая пара разделилась и готовилась зажать нас с двух сторон. Один из «Хорнетов» уже начал выходить навстречу, но очередной переворот и манёвр по высоте снова не дал сомкнуться этому «бутерброду».

Вечно снижаться мы не могли. Переводя самолёт в набор, мы каждый раз теряем скорость. Формула Покрышкина «высота-скорость-манёвр» и над Средиземным морем актуальна.

Сирена постоянно включалась. Через три минуты столь интенсивных манёвров, Морозов с трудом уже говорил.

— Слева! Теперь справа. А теперь слева и сзади, — контролировал он положение противника.

Чтобы избежать поражения, уже недостаточно только предотвратить выход истребителя противника в заднюю полусферу нашего самолёта. Область атак «Хорнетов» с новыми ракетами значительно больше, нежели Ф-14.

Очередное отвесное пикирование, и вывожу в двух километрах от водной поверхности. Выравниваю самолёт. Кажется, что я сбросил неприятеля, но ненадолго. Слева уже виден нос другого Ф/А-18.

— Уходим под него, — проговорил я и рванул вниз.

«Нырнул» под оппонента. Неожиданным был такой манёвр для него. В зеркало можно было увидеть, как он корячится в надежде догнать меня, выполнив переворот. Такое ощущение, что он сильно разболтал самолёт, пытаясь выполнить ответный манёвр.

— Работ… тает! Надо было ещё больше завалить крен, — переводил дух Морозов.

У Ф/А-18 есть категорический запрет на резкие большие отклонения ручки управления самолётом по крену. Моментальное попадание в штопор, если угол атаки превысит 30°.

Так за нами бедолага и не пошёл. А вот его напарник пытался теперь накрыть сверху.

— Сзади ещё один, — подсказал Коля.

Помехи наша аппаратура ставит чётко. «Оберег» не даёт прицелам Ф/А-18 нормально сканировать пространство. Поэтому самолёты и приближаются к нам, даже не пытаясь взять МиГ-29 на сопровождение на средней дистанции.

— Серый, он не отстаёт, — продолжал докладывать Морозов.

Теперь Коля отлично мне подсказывал, не вмешиваясь советами, как правильно маневрировать. Очередное очко уважения в его копилку!

Мы всё чаще уходили со средних высот. У воды будет шанс нейтрализовать преимущество «Хорнета» в маневрировании на средних скоростях.

Но так долго летать невозможно. Как ни крути, как ни разворачивайся и не пикируй — «Хорнетов» четыре. Надо уже отрываться и следовать в сторону берега Ливии.

— Серый, давай к заливу. Там хоть своя ПВО и американцы туда не полезут.

Предложение своевременное. Нам нужно несколько секунд, чтобы оторваться.

— Что у нас с отстрелом? — спросил я, но Коля молчал.

Пока аппаратура постановки помех справлялась.

— Минуту ещё. Не идёт программа. Это автоматика сраная! Хоть бы выключатель поставили на неё.

— Что с отстрелом?

— Не будет. Автомат отстрела не переключается в ручной режим. На «барьер» всё заведено.

Барьерный радиолокатор, входящий в состав «Оберега» обнаруживает атакующую ракету, определяет её координаты и выдаёт команду на отстрел ложных тепловых целей. Тебе даже не нужно думать, как себя защищать. В Афгане надо было, как пианист, играть на панели отстрела «асошек» если они не работали по заданной программе. Но там хоть тумблера работали!

Из капкана вырваться не получалось. Пока по нам не пустят ракету, видимо, не полетят ловушки. И принудительно их не выпустить не получается.

— Издержки испытаний в боевых… условиях. Серый, тут только весь комплекс могу выключить.

Глава 7

Ситуация для нас стандартная. Хотели как лучше, а получилось как всегда.

Товарищ полковник всем своим грозным видом показывал нам, что мы с Морозовым сделали что-то явно не то.

Куда-то ехать и с кем-то общаться в наши планы не входило. Долго оставаться здесь нельзя. Американцы, возможно, будут искать советские истребители, прошедшие через их кордон вокруг Ливии. И нельзя исключать агентуру, которая «сливает» информацию англосаксам.

— Я долго буду ждать? — возмутился полковник, когда заметил полное отсутствие у нас желания идти за ним.

— Вы уж простите, но я вас не знаю. У меня не было задачи кому-то представляться или докладывать. Мы сейчас готовимся и улетаем.

— Ваше звание, офицер? — спросил полковник.

— Без званий, товарищ полковник, — ответил ему Морозов.

— Я не у вас спросил. Извольте по уставу обращаться, военный! На корабле расслабились? По вашему виду не скажешь, что вы большого ума, раз решили исполнить такой номер вблизи зоны возможного боестолкновения двух государств. Не играйте тут в секретность и прочее. Не ищите проблем. Мне ваши фамилии известны.

Он нас ещё и за дураков считает! Сам же не представился, а уже козыряет перед нами своим положением.

— Товарищ полковник, раз вы знаете наши фамилии и кто мы, зачем нам второй раз представляться. Мы тут на солнышке погреемся и улетим, — ответил я.

— Оборзел, сопляк?! Живо ко мне в УАЗ и поехали на доклад!

Проще всего было дать согласие и поехать с ним. Но не тот случай. Я его не знаю, а докладывать мне необходимо только своему начальству. В лучшем случае посвящённым в работу группы «Куб».

Несмотря на высокий пост, главный советник в Ливии нам не начальник. И вообще, его должность называется по-другому, а не как говорит нам этот полковник. Если мне не изменяет память, то старший группы советских военных специалистов.

— Товарищ полковник, я с авиабазы никуда не поеду.

— Ага. Если советник хочет, то может приехать и сам спросить что его интересует, — буднично произнёс Морозов.

Даже мне стало ясно, что его фраза была лишней. Предложить такое старшему группы советских военных специалистов в Ливии, который однозначно в звании не ниже генерал-майора, не совсем «вежливо».

— Это вы зря. Вы у меня в Союз поедете с «волчьим билетом»! Прямо сейчас, на «скотовозке».

Если я правильно помню, так нелицеприятно в Ливии наши военные называли Ил-76. Причину не помню, но прозвище для «Илюши» очень обидное.

Отвечать полковнику нам не пришлось. За его спиной скрипнул тормозами японский пикап. На пассажирском сиденье я сразу узнал улыбающегося Олега Печку. Он по-прежнему был в своём светлом комбинезоне, из-под которого видна белая футболка.

— Олег всегда в белой футболке? — шепнул я Морозову.

— И спит в ней тоже, — проворчал Коля.

Печка лётные ботинки не носил, а летал в кроссовках. Подвесную систему и поплавки пояса АСП-74 не снимал. Полностью экипирован для вылета. Даже шлем не оставил на аэродроме.

С водительской стороны вышел ещё один человек. Более старшего возраста, загорелый и с трубкой в зубах.

На плече была набита татуировка с якорем и силуэтом самолёта. Офицер неизвестного мне ранга разительно отличался от полковника. Он был в футболке и в соломенном сомбреро. Однозначно с авиации!

— Так, так! С боевым крещением тебя, Николя! — радостно пожал Олег руку Морозову.

— Чё это?! Мне не впервой, — возмутился Коля.

Олег посмотрел на меня, а потом снова на Морозова.

— Ну и ладно! Серый, это было круто. Наверху все знают и «аплодируют» стоя, — улыбнулся Печка, крепко обняв меня.

— Понятно. И сколько раз грозились меня уволить?

— Ну-у-у, пару раз точно. Сейчас вот у Фаридыча спросим.

Приехавший с Олегом человек начал надевать куртку от лётного комбинезона и панаму-афганку. Подойдя к нам, он радостно улыбнулся, протягивая руку для приветствия.

— Это чё такое, Руслан Фаридович? Куда вы лезете?! — проворчал полковник, о котором я уже и успел забыть.

— Всё в порядке. Никуда вести не надо. Сейчас местные сами сюда приедут и переговорят с ними, — сказал Фаридович.

— Главный советник сказал, что сам с ними побеседует.

— Блин, иди сюда, — потянул Фаридович за собой полковника.

Они несколько минут о чём-то переговаривались. Если бы они нас не стеснялись, то их разговор был бы явно на очень высоких тонах.

— Олег, что происходит? Указание было в Триполи сесть. Откуда МиГ-25е и этот полковник? — спросил я.

— Не всё так просто, Серый. Мы не вовремя вклинились в разборки между американцами и ливийцами, — ответил Печка.

Олег объяснил, что наш полёт совпал с провокацией американцев. Они на десять километров углубились в воздушное пространство залива Сидра. Поэтому и были приведены в готовность ПВО Ливии.

— И как выкрутились? — спросил я.

— Подлетели к Триполи. Старший группы давай запрашивать, а там только по-арабски. Мы давай кружить. Минут десять стояли в вираже, и к нам подошли МиГи. Сопроводили сюда, — ответил Печка.

— Значит, разобрались. Есть где воды попить? — спросил Коля, расстёгивая куртку комбинезона.

— Да вы погодите. Самое смешное, что ливийцы узнали о нас случайно. Если бы не Фаридыч, который получил оперативный звонок от Граблина, мы бы купались в заливе. Местные С-200 уже готовы были работать по нам.

Вот это организация! А ведь команду нам дали чёткую.

— Ещё раз здрасте! Вы всех мужики переполошили. Сейчас заправляетесь и улетаете. Лётчика, который с отказом сел, отправим на корабле к вам. В Бенгази и Тобрук скоро зайдёт один из эсминцев. Повреждённый борт мы разбираем, грузим и отправляем в Союз.

Руслан Фаридович закончил разговор с ворчливым полковником и вернулся к нам. Он тоже оказался полковником и был старшим группы авиационных специалистов в Ливии. В Союзе он занимал должность заместителя командующего воздушной армии по боевой подготовке.

Глава 8

Бурченко сказал о трёх потерянных самолётах уж слишком буднично. Люди, работающие в его ведомстве, априори должны не поддаваться каким-либо чувствам. Но не так же! Меня же больше волновала судьба лётчиков.

— За день три самолёта потеряли. Разве ты ещё не успел разузнать, как именно?

— Нет. От вас услышал впервые. А что с лётчиками?

— В смысле? Ещё и с лётчиками что-то случилось? — удивился Андрей Викторович.

Нет, Бурченко не может таким глупым притворяться.

— Вы сказали, что мы потеряли три самолёта. Один — борт Борзова. С ним всё хорошо. А что с двумя другими самолётами?

Андрей Викторович посмеялся. Значит, не так всё печально.

— Теперь понятно. Мы потеряли ещё два самолёта. И виновником всего этого стал самый опасный враг, что может быть для нашего человека — его чрезмерное желание что-либо отпраздновать.

Бурченко предложил мне пройтись в ангар, чтобы оценить масштаб урона. Вернувшись в огромное хранилище самолётов, мне показали, какие повреждения получили самолёты.

Повреждённый МиГ-29 стоял в самом углу. И вопрос у меня возник очень простой: как?! В здравом уме сделать такое не получится.

Радиопрозрачный конус отсутствовал. Точнее, был вырван с корнем, но антенна локатора при беглом осмотре в целостности. Киль смят, руль высоты оторван.

Стоявшие рядом техники прятали глаза и переминались с ноги на ногу. Видимо, уже получили нагоняй от начальников.

— Как это случилось? — спросил я, видя совсем нехарактерные повреждения самолёта.

— Врезались в него, — сказал один из техников, пытаясь поправить болтающийся кусок конуса на носу самолёта.

— И сколько раз?

— Мы не считали, но он старался затормозить.

Виновником этого инцидента был водитель тягача и техник, который руководил им. Точнее, попросил порулить и не справился с управлением.

— Он совсем с головой не дружит? — возмутился я.

— Дружит, когда не пьёт.

— Понятно. Почувствовал в себе силы после выпитого, — сказал и повернулся к Бурченко.

Тот только развёл руками. Пройдя через плотно заставленные ряды самолётов в ангаре, Андрей Викторович подвёл меня к ещё одному повреждённому самолёту. И тоже МиГ-29. Внешне особых повреждений не было. Кроме того, что над самолётом колдовали инженеры и техники. И уж слишком сильный стоял запах смеси АМГ-10 и… спирта.

— А у вас что мужики? — спросил я, подойдя ближе к носовой стойке.

— Да руки оторвать бы кое-кому! — повернулся ко мне полный техник с отчётливым запахом «вчерашнего вечера».

А может, и «похмельного» утра.

— Кому интересно? — спросил я.

Мысль была, что это Паша Ветров, но назвали другого человека. Этот лётчик ещё на стоянке вёл себя вызывающе. Пытался учить, как готовить самолёт к вылету. А сев в кабину, тут же обделался.

— При включённых двигателях, поставил кран шасси в положение «убрано». Потом вернул обратно, когда что-то в голове щёлкнуло. Вылез и говорит, что отказ какой-то. Мол, разбирайтесь, и ушёл.

Теперь всё понятно. Из-за резкой перекладки крана шасси произошёл противоток рабочей жидкости в гидравлической системе, и вышли из строя гидроцилиндры и трубки системы выпуска-уборки шасси. Просто так ремонт этого самолёта не провести.

Я отошёл от МиГа и задумался. Какое-то наваждение следует за корабельными истребительным полком Реброва. И всё указывает на то, что дисциплина в коллективе страдает.

Неужели целый полковник не может отучить взрослых мужиков злоупотреблять спиртным? Ведь два случая привели к поломке.

— Что скажете, Сергей Сергеевич? — спросил у меня Бурченко, когда мы вышли на подъёмник.

Ветер приятно обдувал лицо. Море не было таким уж безмятежным. Одиночный Ка-29 облётывал площадку, находящуюся на большом противолодочном корабле «Маршал Тимошенко».

Несколько раз вертолёт уже неподвижно зависал в разных местах, для определения характера влияния воздушного потока.

Вдалеке, у самого горизонта, можно заметить силуэт американского патрульного самолёта Р-3 «Орион». Постоянно «западные контрагенты» прощупывают, насколько близко им можно подойти к «Леониду Брежневу».

В очередной раз раздаётся шум и гул двигателей на палубе. Як-141 выполнил задачу по патрулированию и вернулся на корабль. Ни на минуту не останавливается авиационная карусель на авианесущем крейсере!

— Что думаете, Сергей? — спросил Бурченко, вставая рядом.

— Халатность.

— Три самолёта выбыли из строя. Разве это называется «халатностью»?

— Хорошо. Пускай будет русское разгильдяйство. Вы это от меня хотели услышать?

Андрей Викторович закивал и достал из кармана пачку сигарет.

— И это тоже. Но у меня другое мнение. И оно, по счастливой случайности, совпадает с мнением командира корабля. Ребров потерял управление авиагруппой.

— Нет. Всему есть объяснение. При чём здесь Гелий Вольфрамович?

— Ну как же! Я наслышан, что в его коллективе постоянно есть проблемы с алкоголем. Вы не знали?

Будто я отслеживаю, что происходит в 101 м корабельном полку! Хотя, теперь многое становится ясным.

Нервозность Реброва, а также постоянные разговоры и обсуждения неподобающего поведения его лётчиков. Прибавить стоит к этому исповедь Борзова в нашей каюте и два сегодняшних случая ущерба по неосторожности.

— Я не лётчик его полка.

— Верно. Вы его покровитель. Думаете, мне неизвестно, каким образом был назначен на должность комполка Ребров, — спокойно сказал Бурченко.

— Вы меня в чём-то обвиняете? Можете говорить открыто, суда я не боюсь.

— Никаких обвинений. Для вас лично. А вот полковник Ребров вызывает глубокую озабоченность.

Бурченко смял пустую пачку от сигарет и выбросил за борт. Совсем не бережёт природу.

— Другого командира авиагруппы на корабле нет.

— Апакидзе? — предложил Андрей Викторович.

— Я разве сказал про смену? Это не моё дело совершенно, менять командиров. Но делать бы этого я не стал. И Тимур Автандилович не факт что согласится.

Глава 9

Двигатели вышли на нужные обороты. В это время корабли американцев перестроились в кильватерный строй друг за другом и шли в направлении нашего авианесущего крейсера. Как им удалось пробраться в наш походный строй, ума не приложу. Слишком мы успокоились и расслабились.

— 322й, на первую стартовую. Взлёт по готовности, — в эфир дал команду Морозову руководитель полётами.

— Понял, — ответил Николай и его самолёт резко тронулся со стояночной площадки.

В задней кабине у него Витя Тутонин, который сегодня в первый раз будет работать с комплексом «Оберег».

— 321й, очередным, на третью. Взлёт по отрыву.

— Выполняю.

Маску пристегнул уже на стартовой позиции. При страгивании с места техник даже не успел погладить крыло на удачу. В условиях дефицита времени это в порядке вещей. Так быстро по палубе я ещё никогда не рулил!

Борт Морозова на ходу раскладывает крылья и увеличивает обороты двигателя. Едва он упёрся в удерживающие устройства, как в соплах начал разгораться огонь.

Мой МиГ уже вибрировал на максимальных оборотах, когда Коля взбежал на трамплин. Тут же его колёса оторвались от задранного носа корабля.

Рычаг управления двигателями перевёл на форсажный режим. Морозов завис в воздухе. Секунда, и он отвернул влево.

— Включились оба, — доложил я в эфир, когда загорелись табло «Форсаж».

Стартовые задержки убрались, и я понёсся вслед за Николаем и Витей. Отрыв. Самолёт начал «искать опору». Шасси убрал, высота пока остановилась на 50 метрах.

Поймал устойчивое положение в воздухе. Скорость достигла отметки 300 км/ч.

— 321й, взлёт произвёл. Внимание! Сбор!

— Понял. Наблюдаю, пристроиться справа, — услышал я в эфире Морозова.

Коля сделал небольшой круг над кораблём и стал подходить ко мне. Я посмотрел в зеркало и увидел у правой консоли крыла однотипный самолёт.

— Разрешил.

— Справа на месте, — доложил Николай, и мы начали набирать высоту.

Плавно выровнялись на отметке в 1500 и заняли курс в направлении кораблей нарушителей спокойствия нашего «Леонида Брежнева».

Погода солнечная. Море спокойное, а на душе теперь несколько тревожно. Вот что им не сидится в своей Америке?

— Саламандра, 321й, связь с Тарелочкой, — запросил я переход под управление экипажа Як-44.

— Вас понял. Хорошей работы! — ответил руководитель полётами, и я в ответ поблагодарил его.

Крейсер «Тикондерога» и эсминец «Арли Бёрк» американцев были в нескольких километрах от нас. Приближались мы к ним очень быстро. Вот только не совсем понимаю нашей задачи.

— Тарелка, 321й парой под ваше управление, — вышел я на связь с оператором на борту Як-44.

— 321й, цель по курсу, надводная, дальность 20. Подтвердите принадлежность.

— Подтвердил, что не наши.

— Понял вас. Сохраняем 1500 и занимаем зону дежурства в этом районе.

— Принял, — ответил я. — 2й, крен 45°, влево, паашли!

И началось то, к чему я привык в Афганистане. Стандартная зона ожидания перед вызовом на удар. Только я не военный сейчас, под крылом у меня не бомбы.

— 1й, перейди на «домашний», — вышел в эфир Коля.

Переключил одну станцию на прослушку, а на второй установил канал Циолковска. Сомневаюсь, что это нам поможет секретничать. Но хоть эфир не будем засорять.

События пока развиваются очень интригующе. Два американских корабля сбавили ход, но курс не изменили. Так и идут в направлении «Леонида Брежнева». На 3000 метрах над нами кружит пара Су-27К. Их подняли для прикрытия нашей работы следом.

— 1й, у меня болванки. Я чем работать буду? — обратился Николай.

Наши самолёты готовили к испытательному вылету. Морозов должен был обеспечить моё прикрытие. Для этого у него есть комплекс «Оберег» и две ракеты Р-73.

— Зато у меня есть чем. Но этого не будет.

— А вдруг?

— Давай на рабочий. Готовь комплекс, — ответил я.

— Вас понял, — ответил мне Тутонин.

Пока переключал каналы, задумался над сказанным. Зачем поднимать нас, когда есть возможность привлечь свободные экипажи? Или наши испытания противокорабельных ракет кто-то хочет испытать на реальном корабле? Много вопросов.

— 321й, на рабочем канале, — вышел я в эфир, ожидая подтверждения от Морозова.

— 2й, справа на месте.

Я продолжал держать в поле зрения корабли американцев. Наш корабль всё же изменил курс, чтобы уйти от возможного столкновения с противником. К тому же на горизонте появились ещё два советских корабля. Быстро разрезая волны, на большой скорости в направлении ракетного крейсера с «матрасным» флагом, шли два сторожевых корабля. При всём уважении, а где наши «Вице-адмирал Дрозд» и «Маршал Тимошенко»?! Вдвоём бы они смогли устроить «козью рожицу».

На второй станции перестроился на частоту взаимодействия с нашими кораблями. В эфире были слышны команды с нашего авианосца.

— Ваш курс ведёт в направлении советских кораблей, что недопустимо. Мы выполняем задачи по поддержанию мира в этом регионе…

И дальше «по тексту» стандартные фразы. А вот ответ американцев на это, прямо скажу, вообще не удивил! Всегда думал, что им зря предписывают пафос в делах устрашения.

— Вы находитесь в зоне проведения манёвров стран НАТО… — услышал я противный голос, говоривший на английском.

Американцы по-прежнему шли друг за другом и курс не меняли.

Вообще не представляю, в чём в открытом море преимущество кильватерного строя. Для нас очень удобно производить многократные атаки по кораблям группы. И сами себе они создают опасность столкновения с впереди идущим кораблём.

— Сглазил! — прорычал я вслух.

На глазах американцы стали перестраиваться в левый пеленг под углом друг к другу. Для нанесения удара ракетным крейсером.

— Тарелочка, 321й, в зоне ожидания стою.

— Ожидайте, — нервно ответил мне оператор.

Чего тут ждать? Сторожевые корабли, спешащие наперерез американцам ещё далеко, и не факт, что успеют до момента выхода ракетного крейсера «Тикондерога» на удар.

Глава 10

Самолёт продолжал медленно выходить на заданный курс. Морозов держал строй ровно, будто мы с ним летаем в паре уже давно.

— Вывод. Прибор 600, — дал я команду Николаю и выровнял самолёт.

— Справа на месте, — доложил он.

Оператор на Як-44 пока молчал. Где-то над головой сейчас кружатся пять «Хорнетов» и два Су-27К. Американцы крайне редко ввязываются в схватку, не имея преимущества в численности самолётов. Этим они напоминают асов Люфтваффе в последние годы Великой Отечественной.

— Остаток?

— Полторы, — доложил мне Николай.

Вклиниться в ближний бой с нашими остатками топлива — не самое лучшее решение, но иного варианта нет. Шанс только на внезапную атаку с принижением, относительно противника.

Чем дольше мы в Средиземном море, тем чаще Ф/А-18 стараются затащить нас в «собачью свалку» — ближний манёвренный воздушный бой. В то, в чём они пытаются казаться лучше, чем мы.

— 321й, начало манёвра через 25 километров. Цель по курсу, выше 6000.

— Понял, — ответил я. — 2й, на высоте 4000 уходишь вправо и снова занимаешь курс на цель.

— Принял.

Вдвоём атаковать смысла нет, раз мы в меньшинстве. Поэтому Николай слегка задержится при подходе к целям, чтобы атаковать вторым номером.

Расстояние до точки начала горки становится всё меньше. Я уже посматриваю наверх, но с нашей предельно-малой высоты кого-то обнаружить на 6000 невозможно.

— Прибор 900, — дал я команду на увеличение скорости.

Начали ускоряться. Стрелка указателя скорости начала двигаться по кругу. Рука уже готова вывести двигатели на форсажный режим.

— Излучение только на боевом курсе, — подсказал я Морозову.

— Принял.

Включим прицел раньше и дадим себя обнаружить. Значит, и американцы начнут маневрировать. Так и фактор внезапности в ближнем бою потеряем.

— До точки 10, — вышел в эфир оператор самолёта дальнего радиолокационного обнаружения и наведения.

— Угол набора 60°, — сообщил я Морозову, с каким углом будем начинать манёвр.

Чувствую, как повысилась частота сердцебиения. Виски пульсируют от напряжения. Как бы я ни пытался расслабиться перед таким манёвром, волнение присутствует.

— Приготовиться! Манёвр! — скомандовал оператор.

Ручку управления начал отклонять на себя. Пошёл рост перегрузки. Указатель за 3 секунды отсчитал 5 единиц.

— Форсаж, и рааз! — скомандовал я.

Рычаг управления двигателями передвинул до упора вперёд. Лампы включения форсажа не просто загорелись, а замигали. Первый раз такое увидел.

— Полный… установил, — доложил Коля.

Высотомер отсчитывает метры очень быстро. 10 секунд, и мы уже прошли отметку в 3000 метров.

— Манёвр! И рааз! — с трудом произнёс я в эфир.

Николай тут же пропал из поля зрения, когда я посмотрел в зеркало заднего вида.

Лицо напряжено, дыхание затруднено. Перегрузка несколько сильнее, чем я думал. Прошёл отметку 4500 метров.

И тут я обнаружил группу противника.

— Цель вижу, — доложил я, завидев впереди на траектории набора следующих за Су-27К пару «Хорнетов».

— Работу разрешил, — ответил оператор с борта Як-44.

Одна только проблема — я сейчас их обгоню. Хотя, это не совсем проблема. Выскочу перед Ф/А-18 и собью их строй.

До целей совсем немного. Скорость на приборе падает. Если сейчас не отвернуть, можно и врезаться в американцев. Они уже совсем рядом.

Но есть пространство между ними. Слишком широко разошлись по фронту. Очередную «вилку» замышляют. Надо это использовать. И на выводе из горки выйти сразу в хвост.

Скорость на выводе 700. Достаточно для маневрирования.

Форсажи выключил. Ручку управления отклонил вправо, и тут же выхожу из крутой горки, выполняя бочку.

Проскочил мимо одного «Хорнета» и начинаю вращаться. Когда повис на мгновение головой вниз, смог разглядеть лётчика в кабине Ф/А-18. Бросился в глаза его красный защитный шлем.

Оборот закончился, и теперь я аккурат выходил позади американца.

Его напарник, летевший слева, и вовсе разболтал самолёт и вынужден был отвалиться влево.

— Цель в захвате, — доложил я.

Не успел я занять позицию, как американец не просто дёрнулся, а ушёл вниз, выполнив переворот. Произошло это настолько быстро, что я не сразу сообразил, куда он сманеврировал. Это что-то новое!

Я переложил самолёт влево и снова спикировал. Но не тут-то было. Ф/А-18 сбросил скорость и начал выполнять «управляемую бочку». Так он меня сейчас накроет.

Ручку управления влево, обороты двигателей снизил и увёл самолёт вправо. «Хорнет» пролетел надо мной и чуть было не вышел в хвост.

Летит слева от меня и продолжает уходить в сторону. Оператор начал меня наводить, но потом остановился. Слишком близко мы с моим оппонентом.

— 2й, на подходе. Цель вижу, — в эфире услышал я голос Морозова.

— Понял, — ответил я, продолжая следовать за «Хорнетом».

Пока Николай преследовал «отвалившегося» американца, я пытался угнаться за другим.

Переворот, пикирование, и вот он снова накрывает меня сзади. В последний момент увожу самолёт в сторону от оппонента и вновь теряю выгодную позицию.

«Хорнет» продолжает пикировать, и я вместе с ним. Поймать в захват не выходит. Он выравнивается и выходит влево на косую петлю.

Ручку управления самолётом отклоняю на себя и вправо, чтобы не отстать. Слегка проседаю по высоте, но противник по-прежнему передо мной.

— 321й, остаток? — запросил у меня оператор, но пока некогда ему отвечать.

Командование отслеживает вопрос с малым количеством.

Ещё один переворот. Американец отрывается от меня. Так его достать не получится. Тем более, топливо у меня уже на пределе.

— 1000, — доложил я.

— Задание прекратить. На посадку, — дал мне команду оператор.

Как раз и резвого «Хорнета» я потерял из виду. Осмотрелся по сторонам, проверил пространство по локатору и кроме уходящих от меня меток противника и своих самолётов, никого.

Глава 11

В кабинете воцарилось напряжённое молчание. Седов, прокашлявшись, упёрся морщинистыми ладонями в стол и продолжил ментально давить на меня. Так и хочется ему сказать, что глаза сломаете, товарищ вице-адмирал.

— Родин, мне долго ждать? — твёрдо произнёс он.

— Вы можете спросить у товарища Бурченко. Так будет быстрее.

— Мне хочется от вас услышать. С Андреем Викторовичем у нас состоится ещё разговор, — выпрямился Валентин Егорович.

— Товарищ вице-адмирал, моё дело, как лётчика — данные собрать. А обработкой, анализом и хранением информации, занимаются другие специалисты. Не со всем ко мне вопрос. Что ещё?

Седов сложил руки на груди и зашагал вокруг стола. Он вопросительно посмотрел на Граблина. Будто ментально передаёт ему команду.

— Помимо того что вы смогли разведать, нам необходимо знать о ваших дальнейших планах. Мы должны понимать, как действовать дальше. Американцы, из-за вас становятся агрессивнее. Сегодняшний инцидент — подтверждение, — сказал Дмитрий Александрович, показывая на карте район столкновения кораблей.

Наши планы даже я не знаю. Они известны только Бурченко. Что это сейчас мне флотское руководство устраивает? Странно, что они не позвали Андрея Викторовича и обсуждают действия его группы.

— В чём сложность позвать Бурченко? — настойчиво спросил я.

— В том, что так нужно! Мы вас спрашиваем, а не представителя… иного ведомства, — возмущённым тоном произнёс командир корабля.

Я его за время похода один или два раза всего видел. Он меня знать не знает, а тут наседать стал.

Похоже, Бурченко всех достал или начал качать права на корабле. Пытается играть более важную роль в принятии важных решений, раз командование избегает его присутствия на совещании.

— Я тоже представитель иного ведомства, товарищ командир. Обсуждение плана работы нашей группы будет только в присутствии товарища Бурченко.

Седов только собрался что-то сказать, как открылась дверь. На пороге появился Андрей Викторович с чёрным портфелем. Он улыбнулся и всем приветливо помахал. Сомневаюсь, что он не понял, как его пытались оттеснить от обсуждения.

— Всем доброго дня! Товарищ командующий, вам отдельное приветствие, — сказал Бурченко и протянул руку вице-адмиралу.

Валентин Егорович сделал вид, что рад присутствию представителя КГБ за этим столом.

— Вы и Родина позвали? Всё уже обсудили? — поздоровался Бурченко со мной.

Андрей Викторович пристально посмотрел на меня, ожидая честного ответа.

Если Седов держался невозмутимо, то командир корабля слегка сощурился. Ждал, что я пожалуюсь на их поведение и странные вопросы.

— Вас ждали. Вице-адмирал поблагодарил за совместную работу, — ответил я.

— Ваша группа работает очень… продуктивно, — добавил Седов.

— Согласен с вами. Давайте к делу. Хотя я бы не отказался послушать о нестандартном манёвре ваших кораблей, — произнёс Бурченко.

Седов рассказал подробности навала, выполненного нашими кораблями. Некоторые тактические термины мне были не знакомы. Однако я не мог не задаться вопросом — как можно было так въехать в корабль, что повредили пусковые установки ракет «Гарпун».

— С первого раза не вышло навалиться? — спросил Бурченко.

— Да. Зато второй раз гораздо успешнее, — ответил Валентин Егорович.

Вице-адмирал рассказал, что наш сторожевой корабль «Буревестник» буквально проехал корпусом по борту и палубе крейсера «Тикондерога».

— Перед ударом командир корабля отдал приказ приспустить якорь. Так он раскачивался с большей амплитудой, — продолжил Седов.

— Как булава? — удивился я.

— Именно. Результат оказался впечатляющий.

Как только произошёл удар, якорь по инерции забросило на палубу крейсера. Тут же он повредил вертолётную площадку. Дальше якорная цепь начала сносить всё, что попадалось на его пути, пока не застряла в корме.

И напоследок, когда корабли начали расходиться, цепь лопнула, и якорь отлетел к противоположному борту «Тикондерога». По пути он сломал всё, что встретилось на его пути.

— Впечатляюще, — удивился Бурченко.

Седов дал понять, что всех, участвовавших в этом навале следует представить к наградам. По поводу меня и остального личного состава группы он промолчал. Да и не ему за нас хлопотать.

— Полковнику Граблину предоставить список лётчиков, отличившихся в операции, — поставил Седов задачу.

Граблин начал сомневаться. Ещё бы! Над кораблями американцев кружили мы с Морозовым и Тутониным. Выше нас работали Ветров и Борзов.

Граблин повернулся к Реброву, а тот только пожал плечами.

— Моих было всего двое. Остальные — группа Родина, — ответил Гелий Вольфрамович.

— С группой «Куб» разбираться буду я лично, — поспешил добавить Бурченко.

Седов вызвал одного из своих подчинённых, который получил указание готовить документы на награждение. Похоже, что Ветров и Борзов будут первыми в 101 м полку, кого наградят. Молодцы!

— Теперь, перейдём к делу. Что говорит ваше ведомство, Андрей Викторович? Какова обстановка в самой Ливии и за пределами Средиземного моря? — спросил вице-адмирал.

— Наши советники докладывают, что в Ливии всё спокойно. Магазины работают, люди гуляют по улицам, у военных период отпусков…

— Не смешно, — перебил его Седов.

— А это и не шутка. Вооружённые силы в расслабленном состоянии. ПВО держится только за счёт наших специалистов, а лётчики несут дежурство из рук вон плохо.

— Какие вы будете предпринимать шаги? Не ваша ли группа «Куб» должна была проверить систему ПВО Джамахирии.

— Проверили. Все данные я вам вкратце изложил.

В частности вдаваться Бурченко не стал. После наших полётов он со специалистами просматривал снимки и фотопланшеты. Мне же на локаторе было всегда видно, что ни нас, ни американцев ливийцы не сопровождают. На что надеются?!

— А о наших планах, я вам расскажу в личной беседе, — спокойно сказал Бурченко.

Седов, конечно, был недоволен. Я сам не понимаю, зачем столь высокая секретность. Мы всё равно работаем в связке с флотом.

Глава 12

В коридоре перепалка двух моих товарищей продолжилась с новой силой. Я не стал слушать, кто кому и за что предъявляет претензии.

Олег изначально был настроен весьма враждебно к Морозову, но причину я видел в другом. А именно в характере моего новоиспечённого коллеги по работе в конструкторском бюро. Теперь же ясно, что их вражда несколько глубже и серьёзнее.

— Олень ты, Олег! Только и можешь языком лепетать. А на деле как был козлом, так и остался. И бьёшь, как тряпка, — высказывал Морозов.

— Тряпка?! Это я?! У меня жёлтенькое не льётся под себя, в отличие от Вашего Величества, Николя. Ничтожество! Ещё смеешь рот открывать, — отвечал ему Печка.

— Банки накачал, а в мозгу ничего не появилось…

Надо это прекращать. Пока причину не узнаю, вражду не прекратить. Не хватало, чтобы они во время дозаправки друг другу козни строили. Олег однозначно будет выполнять роль дозаправщика на Су-27К. Мы же с Николаем должны будем к нему пристыковаться поочерёдно.

— Давай я тебе сейчас покажу, что я накачал, — зарычал Олег и занёс руку для удара.

Морозов тоже встал в стойку, но между двумя «петухами» втиснулся я.

— Разошлись, бойцы. Имеете что-то друг против друга? Пойдём, расскажете мне.

— Никуда не пойду, Серый, — сказал Олег.

— А я тебя и не спрашиваю, — ответил я, схватил Печку за руку и толкнул вперёд по коридору в направлении выхода.

Сделав пару шагов, я не заметил стремление Морозова идти за мной. Посмотрел на него, но тот скривил лицо и поднял вверх указательный палец. Умничать начал!

— Я устал после вылета. Этот сачок сегодня в зоне дежурства барражировал. «Тарелку» сторожил, а я с тобой…

— Николя, я тебе палец сейчас сломаю. Будешь до конца похода летать в задней кабине. А в переднюю посажу Витю, чтоб он тебе умные фразы весь полёт говорил.

— Нет! Лучше с Печкой. Разговоры с Тутониным — хуже психологического теста.

В режиме молчания и активного пыхтения мы переместились в ангар. На входе чуть было не довели до инфаркта техника, который укутавшись в бушлат, уснул на ящике с запасным имуществом.

— Вы… стой! — спохватился он.

— Мы ненадолго. У нас вечерняя поверка, — сказал я, и мы прошли мимо.

— Так, она же уже прошла… а, ладно! — махнул техник и продолжил нести службу, то есть лёг опять на ящик.

Пробравшись сквозь плотно заставленное самолётами пространство ангара, я привёл ребят на импровизированный татами. Здесь обычно Апакидзе и Ребров тренировались со своими лётчиками. Периодически и я попадал к ним на занятия.

За последний месяц они стали регулярными. Тимур так и вовсе не пропускал ни одного дня. Мог прийти и после вылетов сюда, отрабатывать удары руками и ногами.

Рядом находился и большой ящик с инвентарём.

— Серёга, мы чего сюда пришли? Холодно ведь, — вздрагивал Олег.

— Сейчас согреешься. Надевай, — ответил я, вытащил из ящика перчатки со шлемом и бросил их Печке.

Тот не стал их ловить, дав им упасть на пол.

— Это что за дела? — надменно произнёс Морозов.

— Хотите выяснить отношения? Вот вам возможность, — сказал я и бросил в Николая его пару перчаток и шлем.

Инвентарь, конечно, старый. Его дали во временное пользование ребята из морской пехоты, которые тренировались с Апакидзе. Делали они это с удовольствием. Тимур даже устраивал лётчикам спарринги с морпехами. Крайне редко победа оставалась за представителями авиации, но уровень подготовки постоянно рос.

— Знаешь что, Серёжа, засунь этот инвентарь…

— Рискни. Сможешь, я от тебя отстану, — ответил Морозову.

— Не сможет. У него кишка тонка. Он только на словах мастак, — начал надевать перчатки Олег.

— А давай проверим! Я тебе накостыляю, а потом и Родину. Вот только его я пожалею, а тебя нет, урод! — ответил ему Морозов, наклонился и взял шлем.

Решимость забить друг друга у этих двоих была очень высокой. Что Олег, что Морозов торопились экипироваться как можно быстрее. Каждый хотел нанести удар, пока другой будет не готов.

Так и вышло. Первым бросился Морозов, прыгнув с вытянутой вперёд ногой. Олег увернулся.

Дальше поединок пошёл более осторожно. Всё же в шлеме не так уж и удобно. Зато меньше травм. Особенно если учесть, что Олег с первых секунд уворачивался от ударов, а Морозов пёр как танк.

Минуту спустя оба выдохлись, но решительности не убавилось. Разошлись в стороны, взяв паузу. По-прежнему смотрят друг на друга волком.

— Всё? — спросил я, присев на ящик.

— Ещё чего! — хором ответили двое.

Условный второй раунд начался. Олег выцеливал силовые удары руками, плавно поддавливая, чтобы прицелиться и закончить одним ударом. Но Морозов был не промах. Он обманывал, уходил в сторону, ища возможность как-то красивее всё сделать. Виден был азарт у мужиков.

На звук боя начали сходиться техники нёсшие службу этим вечером. Они молча подошли ко мне и удивлённо тыкали пальцами в дерущихся.

— Бабу на берегу не поделили? — спросил тот самый парень, которого мы разбудили на входе.

— Хуже. Спорят, у кого лучше, — ответил я.

— Мда. Тут хоть какую-нибудь найти, — ответил техник и предложил мне чаю из термоса.

Отказываться было нельзя, да и зябко в ангаре.

А на татами работал первым номером Олег. Морозов несколько раз хорошо пропустил в голову, но и отвечать не забывал.

И тут Печка начал выдыхаться. Причём сильно. Много застаивался и совершенно перестал перемещаться. Коля же подключил удары ногами. Тут у Олега и начались трудности.

Пару раз Морозов, в стиле Ван Дама, пробивал в живот Олегу. Тот даже подскакивал от столь сильного удара. Думаю, что только хороший пресс помог Печке выдержать такие удары.

— Я за того, кто в синих штанах, — указал техник на Морозова, который в очередной раз замахнулся ногой в голову.

— Думаю, что у Олега сейчас второе дыхание откроется, — ответил я.

Печка тыкал джебы, комбинировал их с ударами ног, буквально убегая с линии атак, когда Морозов сближался с ним. Мой сосед толкал меня в плечо и говорил, что у Олега нет шансов. Однако я видел, что Печка выжидает.

Глава 14

Бурченко резко убрал в сторону газету и достал карту. Раскладывал он её очень быстро.

— Показывайте и рассказывайте. Ничего не пропустите, — торопил меня Андрей Викторович.

Удивляет, что мы с ним не отправились на флагманский корабль «Жданов», где сейчас находится вице-адмирал Седов. Крейсер управления сейчас как раз был в точке 3 у берегов Туниса.

— Вы думаете, стоит нам двоим обсуждать это? Нужно сразу решать этот вопрос с Валентином Егоровичем Седовым.

— Родин, с вице-адмиралом я сам обсужу этот вопрос. Что у вас за идея? — повторил Бурченко.

Куратор нервный какой-то, что совсем нехарактерно для представителей комитета.

— Андрей Викторович, этот вопрос без представителей эскадры не решить.

Руководитель нашей группы цокнул языком и скрутил карту.

— Вы очень упрямый человек. С такими, как вы, тяжело работать, — ответил Бурченко, надевая ботинки.

— Вы не правы. Я — целеустремлённый.

Бурченко посмеялся и продолжил сборы. Поднявшись на главный командный пункт, нужного человека мы не обнаружили. Был только старший помощник. Андрей Викторович сказал, что нам необходимо попасть на «Жданов».

— В этом нет необходимости. Вице-адмирал уже на пути сюда. Вон, вертолёт на посадку заходит, — указал капитан второго ранга на зависший над палубой Ка-29.

Транспортно-боевой вертолёт медленно опустился на одну из размеченных посадочных площадок и подрулил к надстройке. Не прошло и нескольких минут, как Седов поднялся на мостик.

— И вы уже здесь? Чем сейчас занимаетесь, товарищ Бурченко? — спросил Седов, поздоровавшись с нами и пройдя к смотровым окнам.

— Как раз ищем вас. Нужно нам снова переговорить, — ответил Андрей Викторович.

— Мы уже с вами все вопросы обсудили. Тем более, скоро ваша работа здесь закончится, и вы не будете нам мешать, — сказал вице-адмирал, взял в руки бинокль и приготовился смотреть в него.

Бурченко показал мне молчать, и сам тоже не издал ни звука. Чего ждёт?

— У меня сейчас нет времени. Чуть позже. Буду улетать, я вас позову, и мы переговорим, — сказал Валентин Егорович.

Я уже подумывал уйти, но Бурченко стоял на месте и картинно смотрел в потолок. Измором решил взять вице-адмирала?

— Вы ещё здесь, товарищ Бурченко? — недовольно спросил Седов, не смотря в нашу сторону.

— Да, Валентин Егорович.

— Фух! Тогда пойдём, иначе вы не уйдёте, — сдался командующий эскадрой и покинул вместе с нами главный командный пункт.

Нас опять завели в тот самый кабинет с большой картой. Валентин Егорович снял фуражку, бросил её на вешалку и подошёл к столу. Головной убор точно попал на крюк и повис, несколько раз качнувшись. Вот что значит опыт, который не пропьёшь!

— Слушаю вас, товарищи группы «Куб», — произнёс Седов, расстёгивая верхнюю пуговицу на рубашке.

— У нас есть соображения по возможным действиям американцев. Сроков не знаем, но предполагаем, что в ближайшие дни.

— Это уже что-то. А то я думал, вы кроме научных задач ничего не можете. К Родину это не относится. Он ещё и в воздухе хорош. Готов вас выслушать, — произнёс вице-адмирал и стал постукивать карандашом по столу.

Бурченко предоставил мне слово. Я подошёл к карте и внимательно на неё посмотрел. Предположения по плану американцев у меня есть. Как их соотнести с позициями кораблей 6го флота? Ведь морская составляющая во время удара по Ливии будет тоже присутствовать.

Пока я приготовился рассказывать, появился в кабинете и Граблин. Командира авиагруппы Реброва почему-то решили начальники не привлекать, но и Дмитрия Александровича будет достаточно. Он сможет оценить возможную задумку американцев.

— Удар, как я думаю, будет включать в себя комбинированные действия палубной авиации 6го флота и авиации сухопутного базирования.

— При чём здесь авиация с земли? Их засекут сразу, — возмутился командир «Леонида Брежнева».

Вот он куда лезет?! Я же не умничаю по поводу миллиона построений на авианосце.

— Правильно. Им даже не дадут пролёта через свою территорию и аэродромы подскока, верно, Андрей Викторович? — спросил я у Бурченко.

— Да. Франция не участвует в военных операциях НАТО. В Италии и Испании нет авиации США, способной нанести мощный удар. В Турции тоже. Да и любой многочисленный взлёт с аэродромов стран Средиземного моря мы заметим, — ответит Андрей Викторович.

Его мысль подтвердил Седов. Корабли 5й Средиземноморской эскадры постоянно контролируют пространство в прибрежной полосе, а столь длительный полёт на предельно-малой высоте нереален.

— Так что у них есть только один вариант — взлететь с аэродрома вне Средиземного моря. Например, из Великобритании, — подошёл я к небольшому глобусу и указал на Туманный Альбион.

Граблин покачал головой. Не верит Дмитрий Александрович в такой расклад. Да и Бурченко слегка скрючился от услышанного.

— Родин, и как вы себе это представляете? Даже я, не авиатор, понимаю, что им придётся пролететь через Европу. Тогда мы их обнаружим, и американцы это знают, — сказал Седов, бросив карандаш на стол.

— Конечно. Вот они и полетят через Гибралтар, обогнув Пиренейский полуостров. С дозаправкой в воздухе. Столь большую группу можно легко спутать с учебными полётами палубной авиации, верно? — вернулся я к карте и показал примерный маршрут американских самолётов вдоль побережья Алжира и Туниса.

— Хорошо. Пускай так, но, а потом что будет, когда они войдут в зону действия ПВО? У Ливии С-200 есть и другие комплексы, — спросил у меня Граблин.

Не скажешь же Дмитрию Александровичу, что я знаю, как однажды американцы такое сделали в будущем. И всё равно ответить надо.

— Снизятся. Считаю, что высоты метров 50-60 им хватит, чтобы не попасть в зону обнаружения. Начало снижения, чтобы не быть замеченными, примерно… тут, — указал я на пролив между Сицилией и Тунисом.

— И палубная авиация 6го флота нанесёт удар по радиолокационным станциям Ливии, ракетами ХАРМ, верно? — спросил у меня Бурченко.