Бабура

Свет бил в лицо. Аяр попытался отстраниться, но тщетно — ни пошевелиться, ни открыть глаза сил не было. Может, он умер и попал в рай? Это уж вряд ли. Аяр не помнил кто он, и что с ним произошло, но точно знал, — до праведника ему далеко.

— Виктор Сергеевич, вроде приходит в себя.

— Давай еще три кубика «Бодрости».

Неизвестно, что его взбодрило, но Аяр очнулся. Свет лучился из потолочной лампы и был до тошноты противным: белым, как молоко. Над ним склонился седобородый мужчина с усами-щетками и темнокудрая девушка. Оба выжидающе собраны, словно готовы ко всему. Халаты до хруста белые.

— Привет, дружочек. Я Виктор Сергеевич, коллега твой. Помнишь меня? — поинтересовался усы-щетки. Аяр помнил, но смутно. В голове все смешалось: обрывки воспоминаний, калейдоскоп из мыслей и образов. Может, сотрясение мозга?

— Помню почти, — не стал врать Аяр. — Что случилось-то, профессор? Я болен?

— Помнишь, что я профессор, значит, не все потеряно, — потер ладони Виктор Сергеевич.

— Мы уж думали, совсем... того… Я Маша, меня-то узнаешь? — шмыгнув носом, спросила девушка.

Маша. Нет, не так он ее звал. Машенька, вот как.

— Погоди, Мария. Пусть сначала расскажет все, что помнит. — Профессор, наконец, выключил свет. Его поглотила приятная полутьма.

Аяр выдохнул и попытался сосредоточиться. Он закрыл глаза и начал повторять то, что помнил. Все, что вспышками мелькало в голове.

— Я Морозов Аяр, мне двадцать семь лет. Отец и мать…

— Про работу давай, — нетерпеливо перебил профессор.

Уж это он помнил.

— Космонавт-исследователь. Сейчас мы в экспедиции на планете…Нет, номер я позабыл. Знаю, только что исследуем мы животных. И…всё пока. Вас помню, — смущенно добавил он, открыв глаза.

— Видите, Виктор Сергеевич, все хорошо, — улыбнулась Машенька. — Аярка, все ты помнишь. Вот и чудесно. Как упал в эту реку, ух, как мы напугались! Стержинский за тобой кинулся, а ты вроде живой, а вроде нет. А еще…

— Машенька, постой, не части, — поморщился профессор. — Аяр должен сам вспомнить. Не нужно на него все вываливать. Пусть отдыхает.

Два дня Аяр провел в узкой, светлой палате. Окно было забрано мелкой сеткой, сквозь которую виднелась часть коридора. Постепенно он вспомнил: родителей, их дом под Выборгом и пса Коржика, учебу в академии, экспедиции. Но некоторые моменты оставались для него неясными, размытыми, как оставленный под дождем акварельный рисунок. Зачем он ходил к реке и почему в нее упал? В чем именно заключалась его работа в этой экспедиции? В прошлых он собирал материалы, и знал, что полезного было немного. Приземлиться, собрать на анализ почву и воду, если она имелась. Найти подобие жизни.

На третий день после пробуждения он ясно понял, от него что-то скрывают. Виктору Сергеевичу не хотелось, чтобы он вспоминал все. Ночью он слышал то писк, то щебетание, словно отсеки были полны животных, но когда он завел об этом разговор, профессор спешно свернул его:

— Пока не думай об этом, Морозов. Работа подождет. У нас еще месяц впереди, успеешь и здоровье поправить, и поработать.

Кроме Виктора Сергеевича и Машеньки, в состав экипажа входили Андрей Стержинский и Яков Иванович Бергман. Яков Иванович был командиром корабля, а Стержинский — механиком. В палату к Аяру они не заходили, но как-то передали с Машенькой пастилу в качестве гостинца.

Еду ему приносила Маша. Она же меняла полотенца, убирала пустой поднос. Маша знала все, оставалось лишь ее разговорить.

— Машенька, так, выходит, здесь есть жизнь? — спросил Аяр, принимая из рук девушки пластиковую чашку. — На планете-то?

— С чего ты взял? — смутилась Маша, суетливо смахивая крошки с приставного столика.

— Ну, как с чего? Стержинский спокойно выходит наружу, значит, воздух здесь для дыхания пригодный. Вода есть, раз в реку я упал. Да и птицы по ночам кричат, спасу нет. Что-то не пойму я Маш, вроде бы я из команды, а скрывают от меня что-то. Зачем только в толк не возьму. Ну, упал я в реку, с кем не бывает. И ты могла упасть, и Сергеич.

Маша замялась, разрумянилась. Лицо ее, доброе, в милых ямочках, грустно вытянулось.

— Не могу сказать, Аярка. Виктор Сергеевич не велел.

— Что не велел? Он мне не доверяет? — уточнил Аяр.

— Пойду я. Пробирки помыть надо. — Машенька тенью выскользнула из палаты и, захлопнув дверь, повернула ключ.

У Аяра сложилось впечатление, что не болен он, а под арестом. Может, все из-за карантина? Боятся, что упал в чужеродный водоем, да еще и последствия неприятные получил, в виде амнезии? Был бы он на месте профессора, тоже волновался бы. А вдруг он теперь заразен?

— Тогда анализы бы брали, — разговаривал сам с собой Аяр. — Кровь, мочу.

Может, уже взяли, пока он в отключке был? И нашли...

Может, он изменился внешне? Жабры выросли, или…? Испугавшись, Аяр спешно ощупал шею, руки, ноги, лицо, даже заглянул в трусы. Вроде обычное все, человеческое. Тогда что же? Мыслить стал иначе? Эх, узнать бы про планету подробнее. Что за воздух здесь, климат, растения. Чувствовал он себя хорошо. Слабость исчезла, мысли стали яснее, мышцы требовали работы. Он встал, попрыгал, отжался от пола. Раньше, в академии он отжимался сто раз подряд. Сейчас едва хватило сил на двадцать.

Это не повод держать его здесь. Ночью Аяр встал, рывком дернул дверь. Заперто. Сетку в окне удалось вынуть, поддеть вилкой. В коридоре было тихо и почти темно: свет падал полосой от тонкой длинной лампы. Он подтянулся, втиснулся в узкий проем и ужом выкрутился, бесшумно скользнув в коридор. Извилистый проход, пару дверей — все, на что хватало угла обзора.

Аяр, как есть босиком, пошел вперед, спиной к стене. Пол был холодным. Он наугад толкнул одну из дверей. Не заперто. Кладовка: полки с колбами и мензурками, за ними канистры, гидрокостюмы и прочее барахло. Все было так знакомо, что горло сжало спазмом. Он вспомнил приятную тяжесть костюма, свои непослушные руки в перчатках и дыхание зверя… Странное видение настигло Аяра: он снимает перчатку и касается мокрого, прохладного носа. Зверь не опасный, и Аяр чувствует это. Он протягивает руку выше, и еще выше, потому что зверь большой…