Багряная радуга

Пролог

Идёт ветер к югу, и переходит к северу,

кружится, кружится на ходу своём,

и возвращается ветер на ветер на круги своя.

(Екклесиаст 1:6)

Безлунная ночь в пустыне. Черное бездонное небо, расцвеченное яркими, режущими глаз огоньками звезд. Черное небо, черный песок и бледная, только-только проявившаяся тонкая, чуть розоватая полоска горизонта, разделившая на востоке две черноты. Больше нет ничего.

Холодно. Настолько, что сон ушел безвозвратно.

Оставшиеся с вечера дрова, не использованные для готовки скромного походного ужина, сложены в аккуратную поленницу. Отобрать пяток поленьев, настругать лучинок. В сухом пустынном воздухе они загораются легко.

Руки привычно разжигают огонь, уф-ф, можно, наконец, и согреться.

Жар костра жестко обжигает обветренное лицо, но приятно согревает грудь, прикрытую старым бурнусом.

Но вот спина… может бурнус износился? Нет, шерстяная ткань все также плотна, прекрасно защищает от нестерпимо палящего днем солнца. Но почему по ночам с каждым годом все сильнее мерзнет спина?

Сорок лет назад, когда отец подарил этот самый бурнус Амиру, уходящему с первым в своей жизни караваном, ночной холод вообще не чувствовался. Бросил на песок кошму, завернулся поплотнее, и спи себе, пока караванщик не пнет в бок, тонко намекая, что пора готовить верблюдов к дальнейшему пути.

Амир… юношеское имя напомнило о буйной молодости, задоре лихих, пусть часто и бессмысленных забав.

О Святитель, как же тогда хорошо спалось! Вот точно как тем двоим, что прижались друг к другу, укрылись одним одеялом, да и посапывают в свое удовольствие. Кто они? Брат с сестрой, решившие поискать лучшей доли в чужих краях, или юные любовники, скрывающиеся от праведного родительского гнева?

Какая разница. Здесь, в пустыне, на такие вещи смотрят проще. Не ищешь ссор, не задеваешь попутчиков, помогаешь, когда возникает нужда? Ну и Святитель тебе в помощь. Легкой дороги в Умирающий город.

Как обычно перед рассветом, мысли плутали, запросто меняли направление, по-детски перепрыгивая друг через друга.

Да, Умирающий город. Окруженный грозными горами, выросшими по воле Всевышнего прямо посреди Великой пустыни.

Хотя, караванщик сам не заметил, как непроизвольно пожал плечами, почему Умирающий? Да, именно таким он и был когда-то. Приютившийся в тихом ущелье около сказочной красоты оазиса. На берегу самого настоящего озера с водой невероятного голубого цвета. Говорят, на вершинах окрестных гор неделями может не таять снег, но это, скорее всего, врут – снег в пустыне бывает, это да, но чтобы лежал неделями?! Враки это все, вроде рассказов о каких-то фонтанах в городах неверных, в которых вечно струится вода. В эти сказки давно уже и дети не верят.

Город… (караванщик подкинул в затухающий костерок самое маленькое полено: цель близка, но дрова надо беречь для обратного пути) когда-то, большой и богатый, он начал умирать после того, как армия султана, да продлит Создатель его век, дотла сожгла богомерзкий Гадаме, откуда некий лжепророк, да будет в веках проклято его имя, рассылал по миру правоверных грамотки. Лживые и гнусные, как объявили посланцы правителя на главных площадях всех городов Магриба. Об этом отец рассказывал, мол, сам еще мальчишкой тех глашатаев слушал.

Вот после этого город и стал Умирающим. Караваны пошли другими путями, и жителям стало все труднее зарабатывать себе на пропитание. Жизнь замерла, лишь упрямые старики все еще ютились в ветшавших с каждым годом домах. Всюду властвовали Нищета и Запустение.

До тех пор, как три десятка лет назад в город не переселились люди. Этих Амир уже и сам видел, даже шел погонщиком в том, самом первом караване. Странные, говорившие на непонятном языке, в одеждах непривычного для Магриба черного цвета. Но правоверные, молившиеся тогда и так, как научил свою паству Великий Пророк.

Лишь один из них знал магрибский язык. Седой, старый. По-настоящему старый, в отличие от местных стариков, требующих обращения «аксакал» лишь потому, что появилась седина в бороде. Сколько ему было? Шестьдесят? Нет, больше, точно больше. Через пяток, кажется, лет, посетив Умирающий город, как раз попал на чествование Старца горы. На его… да, семидесятилетие, точно!

Хм, как гуляют мысли. Действительно, несутся наперегонки, скачут, куда хотят. А ведь именно в том путешествии, ну, первом с теми людьми, старик сказал, что давно забыл свое имя. Но это в шутку, конечно, глаза его тогда смеялись. Странно, лицо было хмурым, а серые выцветшие глаза смеялись.

Старец горы, так он попросил себя называть, почему-то выделил юного Амира из прочих спутников. О чем они тогда говорили? Вначале старик долго расспрашивал юношу о семье, о тяжкой доле погонщика. Сочувственно вздыхал, иногда задорно, почти по-юношески смеялся над нелепыми приключениями, случающимися почти что в каждом путешествии.

Как-то само собой рассказалось этому интересному, ставшему вдруг почти родным человеку и о старых родителях, которых надо кормить, и о младшей сестренке, которую как можно скорей следует выдать замуж, и о желании разбогатеть, чтобы в конце концов жениться и не страдать от тоски по ночам.

Потом пошли разговоры о религии. Нет, Старец горы ни разу не сказал ничего плохого об истинной вере. Как же это… да, «Люби свою веру, но не осуждай другие». Именно эти слова тогда не просто запомнились, а почему-то запали в душу. Особенно после того, как тот наизусть, но безупречно точно начал запросто цитировать Священную книгу. И обращать внимание юного слушателя на неточности, несовпадения, разногласия в толкованиях, чем смутил мысли молодого человека.

Глава 1

Дворец его величества короля Галлии был прекрасен. Роскошь и изящество встречали посетителя у огромных ажурных дверей, сопровождали по лестницам и анфиладам, радуя самый взыскательный взор утонченной красотой каждой детали от словно светящегося паркета, собранного в искуснейший узор из редчайших пород дерева, до яркой позолоты на тончайшей резьбе наличников, обрамляющих огромные окна.

И вершина всего – Большой зал, где проходят главные церемонии государства, от коронации до прощания. Именно здесь новорожденных принцев представляют их будущим подданным, и отсюда же короли отправляются в свой последний путь в церковь и далее в вечную жизнь и бессмертие.

Свадьбы монархов, балы и большие приемы, все это здесь, в этом удивительном зале, созданном гением галлийских архитекторов и руками галлийских мастеров. Ни один иностранец не был допущен к строительству этого великолепия.

У зала только один недостаток – он не годится для серьезных бесед. Слишком велик, слишком криклив, слишком помпезен.

Но не беда – есть еще один, поменьше, примыкающий к рабочему кабинету его величества. В кабинете тоже можно поговорить откровенно, но сегодня его величество предпочел все же Зал для малых приемов. Небольшой, вообще не имеющий окон, освещенный не слишком яркими магическими светильниками. Никаких отдушин не видно, но воздух в зале свеж и, кажется, едва-едва, но движется, обдувая посетителей приятной прохладой.

Овальной формы простой дубовый стол, абсолютно пустой. Вокруг стоят двенадцать стульев, один из которых, во главе стола, чуть больше остальных, украшен чуть более сложной резьбой, что указывает, для кого именно он предназначен.

Его величество Эдмонд IV подошел к нему и приглашающе взмахнул рукой.

- Прошу, присаживайтесь.

Премьер-министр Галлии парижский епископ дю Шилле сел прямо напротив его величества. Молодой герцог де ла Гер, лишь недавно после смерти отца вступивший во владетельные права, подошел к стулу справа от священника, виконт де Камбре и капитан де Савьер – к стульям слева. Садиться раньше короля никто из молодых людей не посмел.

Король постоял, о чем-то задумавшись.

- Нет, боюсь, что так у нас разговор не получится. Господину епископу нравится именно это место, тут я бессилен, но вас прошу пересесть сюда. – Он указал на стулья, стоящие с широкой стороны стола, а сам сел напротив, оказавшись ближе к гостям.

Дождался, пока все усядутся.

- Итак, господа, благодаря вам страна спасена.

Никто не сказал ни слова, не позволил себе ни малейшего жеста.

- Скажу более, спасен наш мир.

Такое же молчание, но на лицах гостей, даже у дю Шилле, мелькнуло недоумение. А король замолчал, поджал губы, нахмурился, дважды глубоко вздохнул, словно готовясь прыгнуть в ледяную воду.

- Итак, два месяца назад вы закрыли переход. Не понимаете? Я объясню.

Эдмонд IV рассказывал, а гости… Дю Шилле подался вперед, сплетя пальцы, сжав так, что те побелели. Де Камбре двумя руками по-крестьянски чесал затылок, напрочь спутав аккуратно расчесанные волосы, а де ла Гер и де Савьер просто открыли рты, как дети, впервые познакомившиеся с волшебством.

Мироздание не рушилось, но оказалось другим, не тем, к которому они привыкли.

Оказалось, когда-то было два мира. Люди имели возможность путешествовать между ними. Не все, разумеется, и не запросто. По тому самому переходу, которым не так давно воспользовался де Камбре.

Кто, когда и как создал переход – неизвестно. Скорее всего тот же, кто создал и сами миры. Зачем? Вопрос по тому же адресу.

И толку от этого, по большому счету, никакого не было. В самом деле, что могли перевозить из мира в мир люди, считавшие за великое путешествие поездку в соседнее поселение? Такие же каменные топоры? Или шкуры таких же медведей?

Так все оно и шло, пока однажды некий местный вождь, имя которого история не сохранила, не запретил эти поездки. Почему? Да кто-ж в его древней голове копался! Запретил, и все. Что-то ему показалось, или надоумил кто. Но с того времени стал народ замечать, что в округе чаще стали рождаться мальчики, способные на разные странные, но полезные штуки. Иногда и вредные, и такое случалось, но если таких мальчишек вовремя начинали воспитывать… В общем, маги и раньше были, но тут их стало появляться больше.

Народ, тогда еще не знавший Спасителя, решил, что духам нравится закрытие перехода. Его бы и вовсе уничтожили, если бы знали как.

Впрочем, эта часть истории известна от святого Луция, ученика самого Спасителя. Он, как известно, более четверти века проповедовал среди древних галлов, здесь же и принял мученическую смерть от рук язычников. Но его ученики сохранили записи! По которым сейчас и изучается Слово Божие.

Лишь несколько листов тех записей не вошло в одобренные Святым престолом тексты, по которым до сего дня учат святых отцов, которые изданы для просвещения их паствы. Они хранятся в Риме, как одна из важнейших реликвий и как одна из главных тайн Истинной Церкви.

Не потому, что противоречили остальным священным текстам, а потому, что такова была предсмертная воля самого Святого.

В тех листах говорится о завете Спасителя держать переход закрытым на веки вечные. И именно в них записано первое известное письменное заклятье – заклятье Запрета. Оно и было применено к одному из учеников.

Глава 2

На внешний рейд стамбульского порта галеон «Святой дух» вошел поздним вечером прямо накануне нового тысяча шестьсот двадцать девятого года от рождества Спасителя. Впрочем, в столице Османской империи эта ночь ничем не выделялась в череде других, таких же прохладных и дождливых. Здесь свои праздники, свой календарь. И Новый год свой, до него еще почти три месяца жить.

В сером небе, освещенном уже ушедшим за горизонт солнцем, великий город выглядел бесконечным скоплением домов, приютившихся за громадой дворца султана на одном берегу пролива, и мощной, ощерившейся десятками бойниц крепости – на другом. Что там дальше? Со вставшего на якорь корабля не разглядишь. Эти красоты откроются завтра с утра.

Если путешественники встанут пораньше, разумеется. И встали. Все, кроме двоих самых главных, ради кого и был снаряжен этот грозный, но слишком дорогой для этого южного моря корабль. Товаров на нем вовсе не было, только десяток пассажиров, согласившихся заплатить немалые деньги за безопасное и комфортабельное плавание на этом океанском великане. И вот эти самые двое не заплатили вообще ни динария, зато загрузили огромный, достойный королевского представителя багаж.

Да они и были… точнее, штурман проговорился, что мужчина должен был вступить в должность первого секретаря галлийского посольства при дворе его величества великого султана Османской империи. Или Порты, как величали ее сами османы. А что, возможно. На языке Магриба мужчина, во всяком случае, говорит чисто, на османском – почти свободно, но с ужасающим акцентом.

Женщина же – жена. Кого на Востоке интересуют чужие жены? Только самоубийц, желающих принять смерть страшную и неторопливую на пару с какой-нибудь красоткой. А что, нечасто, но такие появляются и дарят подданным великого султана несколько часов незабываемого зрелища. Сколько конкретно? А это от мастерства палача зависит.

Так что на даму никто особого внимания не обратил. Мужчины лишь отметили правильные черты ее лица, а также платок, накинутый на голову, как принято у жительниц Магриба. Ну и слава Всевышнему, а то приезжают тут всякие с севера и смущают сердца правоверных, расхаживая в неподобающем виде. И вразумить гнусных невежд никак нельзя, султан запрещает. Говорит, этих трогать не сметь, ибо жены иностранных послов.

Точнее – его каваши говорят, а уж они врать не будут.

Но все равно, нет-нет, да и найдется батыр, кто объяснит если не словом, так уж делом глупой ханум, что предписанные Всевышним правила приличий должны соблюдаться. Его потом казнят, как водится, но не строго, только голову отрубят. Зато неверные понимают, куда приехали, о скромности вспоминают.

А эта – ничего, по улицам может ходить безбоязненно. Не по всем, само собой, но ведь город на то и город, чтобы знать, кому и куда соваться не следует.

Впрочем, утром полюбоваться, как огромный корабль входит в порт и швартуется у причала, эти двое не вышли. И то сказать, молодые, горячие. Почитай до рассвета из их каюты такие стоны раздавались! Молодцы. Завет Всевышнего «плодитесь и размножайтесь!» исполняют со всем рвением и прилежанием. А что нет пока детей, так это дело, безусловно, наживное, если относиться к нему столь добросовестно.

Когда все прочие пассажиры уже разъехались по своим делам, стих ливший всю ночь нудный дождь и выглянуло не по-зимнему яркое солнце, супруги изволили спуститься по трапу. Молодые, цветущие. Он невысок, но широк и румян, объемен в талии, что говорит о склонности к комфорту и вкусной, хорошо приготовленной еде. Именно таким и должен быть солидный мужчина, занимающий серьезную должность в посольстве при дворе самого Великого Повелителя.

Она – одного с ним роста, черноброва, смотрит на окружающих надменным взглядом. Бежевый химар скрывает волосы, а фигура неопределима под свободным темно-серым с белоснежной отделкой фераджи, скромно скрывающим все, что должно быть укрыто от посторонних взоров.

Ступив на пирс, пара проходит через ажурную арку. Краткая вспышка!

Все нормально – артефакт определяет способность прибывшего к магии – сильным европейским магам доступ в империю закрыт. Но этот не силен, так, умеет кое-что, как все европейские дворяне, но серьезного заклятья не сотворит. Милости просим, уважаемые!

Супругов встречает высокий широкоплечий красавец, одетый по последней парижской моде.

- Господа д,Оффуа, позвольте представиться, второй секретарь посольства барон де Прад. Ваши сиятельства, прошу в карету. – Он указал на стоящий неподалеку роскошный экипаж. – О багаже не беспокойтесь, его доставят в подготовленный для вас дом. Большой, уютный, с толстыми стенами, есть даже конюшня, в которой, правда, никогда не держали лошадей, но если пожелаете…

И замолк, не договорив. Де Прад вообще оказался господином, мягко говоря, неболтливым. Во всяком случае, всю дорогу он молчал, предоставив приезжим молча любоваться столицей величайшего города Востока. Ну, это так считалось. Действительно, при взгляде с моря приезжих восхищал величественный белоснежный дворец с голубыми куполами, увенчанными золотым символом Всевышнего, возвышавшийся в окружении изящных минаретов над мощной крепостной стеной.

С борта галеона было трудно полностью насладиться всем этим великолепием, но воображение подсказывало молодым людям, что обитатели дворца живут в роскоши, недоступной европейским монархам. Хотя бы потому, что те являются всего лишь первыми среди равных им дворян. В отличие от султана… нет, СУЛТАНА! Наделенного, как учили их совсем недавно, властью абсолютной. Того, кому не нужен даже суд, чтобы решить судьбу любого подданного. Иногда и палач не нужен – достаточно послать неугодному шелковый шнурок, все остальное с собой бедолага сделает сам.

Глава 3

Сказать, что господин посол был в недоумении, означало бы некое преуменьшение. Злость, возмущение – это было уже ближе к истине, хотя, разумеется, представителю великой державы при дворе сильнейшего языческого монарха не к лицу столь неподобающие чувства. Не положено. У него все и всегда учтено, согласовано и предусмотрено. Несомненно и определенно.

Беда лишь в том, что «положено» не всегда совпадает с «есть». И вот это самое «есть» настоятельно требовало действия. Здесь и прямо сейчас, не допуская ни малейшей задержки.

Пришлось выйти в приемную, предупредить секретаря, что будет работать с важными документами, по каковой причине никого не допускать в кабинет до особого распоряжения. Потом аккуратно запереть дверь, в целях сохранения секретности, разумеется, и уже тогда приступить. Выпустить на волю накопившуюся ярость!

Первым в полет отправился дорогущий и тяжеленный древний фолиант на непонятном языке, недавно подаренный кастильским коллегой. К новому году, точно. Листов на пятьсот, в обложке, обтянутой бархатом и украшенной золотыми, кажется, хотя и не точно, накладками. Кило на двадцать, не меньше. В кабинет его внесли двое гвардейцев, прибывших с доном… как его… неважно, с доном, короче, и с видимым облегчением водрузили на угол стола. Там он и лежал никем не тронутый, поскольку руки до этого чуда у господина посла до сих пор не доходили.

Зато теперь дошли. Пожилой мужчина метнул его словно из катапульты. Грохот, стена дрогнула, но, к счастью, устояла. Уф-ф, вроде бы полегчало.

Что еще?

Папка для бумаг, рассыпавшихся в конце полета не хуже карнавальных конфетти, бронзовое пресс-папье, оставившее на многострадальной стене внушительную отметину. Бутылка…

Сейчас! У нее есть лучшее применение в этой скучной стране, где вина днем с огнем не достать, только из Европы привезти. По цене ого-го какой. В общем, стены красить им не следует, а следует налить в бокал и выпить неторопливо, думая о прекрасном, а не об этом новом сотруднике. Д,Оффуа, черт бы его побрал!

Ведь предупреждал же старый приятель, референт в Департаменте внешних сношений, что должен приехать человек, от которого не следует ждать дипломатических побед, только неприятностей, причем самых разнообразных. Их и ждали, но не настолько же быстро! Нет его, видите ли, до сих пор на работе. Он вообще работать собирается?!

Новый сотрудник прибыл в Стамбул во вторник, среду и четверг работал с раннего утра и до позднего вечера, приятно удивляя своей усидчивостью прочих сотрудников посольства. И то сказать, страна новая, на родину непохожая совершенно, да и опыта дипломатической работы у господина д,Оффуа, как выяснилось, не было вовсе. Да, что-то он знал, многое так и вовсе прекрасно, не раз удивив коллег дословным цитированием всяческих наставлений и инструкций. Ходячий справочник, одно слово.

Только этого слишком мало. Надо знать визирей, главных султанских жен и евнухов, имеющих подчас власть не меньшую, чем визири. Их вкусы и интересы, помимо золота, естественно, о котором здесь, как, впрочем, и в Галлии мечтают поголовно все. Кто с кем дружит и против кого, кто кого ненавидит и почему, кто кого боится и так далее. Всю ту пакость, что зовется высокой политикой. Без этого – никуда.

Так вот этот самый д,Оффуа, познавая страну пребывания, два дня не разгибаясь изучал справки, отчеты, прочие документы. А в пятницу не вышел на работу. На недоуменные вопросы сотрудников господин посол с мудрым видом пожимал плечами и советовал любопытным заняться своими делами. Мол, своим новым подчиненным он и сам не особо интересуется и другим не советует.

М-да… то ли выпитое в нужный момент вино помогло, то ли упражнения в метании разнообразных предметов, но действительно полегчало. Настолько, что хватило силенок собрать и положить на место папку с бумагами, пресс-папье. Фолиант? О, нет! Да как его не то что бросить, с места сдвинуть удалось? Господи, ну и тяжесть! Ничего-ничего, помаленьку, полегоньку. Нет, вот полегоньку точно не получится, но все же, надо. Чтобы подчиненным в голову не пришло заподозрить господина посла в способности волноваться.

Ладно, поближе к столу передвинуть удалось, и пусть себе лежит. Скажем, упал. Несомненно, ветром сдуло.

Стена? А что стена? Ну да, нецелая отныне, ну так и что? Вон в Риме, так и вовсе развалины стен стоят, это же никого не волнует, наоборот, народ любуется. История, мол, следы времени. Правда, тем развалинам тысяча лет, ну так здесь и повреждений меньше. Все справедливо. А кто не согласен, может катиться вплоть до Австралии, там вроде консульство открывать собрались.

Так, еще бокал вина, и можно открывать дверь. В конце концов, ну выпил вчера человек лишнего, загулял, с кем не бывает.

Оказалось, с кем-то не бывает. Ситуация разъяснилась вскоре после обеда, но так, что надолго стала, пожалуй, самой популярной сплетней во всех европейских посольствах Стамбула.

Эти посольства, как и галлийское, работали с понедельника по субботу, а воскресенье добрые последователи Спасителя начинали с молитвы в немногих церквях, кои просвещенный султан дозволил построить в своей столице. Затем отдыхали, как завещал Творец после создания этого мира.

Но ни одно посольство не может обходиться без местных. Уборщики, конюхи, помощники повара – без них работа встанет намертво. Но местные следуют своей вере, и свои храмы посещают по пятницам, как завещал их главный Пророк. Лишь после службы возвращаются к своим обязанностям.

Глава 4

Легко было сказать, но как сделать? Где в чужой стране найти тех хотя бы двоих, на кого можно положиться? Конечно, коллеги не бросили, наперебой предлагали кандидатов в слуги. Бойких, смышленых, аккуратных. Все при них! Одна беда – амулет правды, выполненный в виде недорогого перстня, слабенький, годный на обнаружение простейшей лжи, покалыванием стабильно сообщал, что люди, в глаза клянущиеся, что никогда не будут ни воровать, ни интересоваться хозяйскими секретами, искусно, но беззастенчиво лгут.

То, что будут рассказывать кому-то об увиденном и услышанном, это принималось как неизбежное зло, но вот рыться в хозяйских вещах, прихватить нечто ценное, специально подслушивать разговоры, пытаться вскрыть шкатулки для бумаг – нет, такого счастья д,Оффуа не желал категорически.

А посол хмурился, и чем дальше, тем больше. Настолько, что возникло уже желание согласиться на любого в слабой надежде впоследствии поменять на кого-то более честного и менее любопытного.

Тем не менее жизнь продолжалась. Виконт с утра до вечера пропадал на работе, а виконтесса обустраивала дом. Ходила на огромный, на весь мир знаменитый стамбульский рынок. И в менее знаменитые, хорошо известные лишь зажиточным людям магазинчики, где можно было купить и хорошую мебель, и различную утварь, не беспокоясь, что подсунут красивую дешевку или на сдачу дадут монеты, лишь сверху покрытые серебром.

И Красный дом, оказавшись в крепких и ловких руках прекрасной Делал, расцветал. На подоконниках появились цветы, в комнатах – изящная мебель, элегантные шторы и множество мелких безделушек, тех самых, что и создают уют.

Но хозяйке всего этого было недостаточно, потому каждое утро она выходила в город за покупками. Долго рассматривала товар, перебирала, яростно торговалась, но покупала редко, зато только задорого. Так что скучать ей было некогда, как и Ганиму с Кавсар. А как иначе? Это Восток, здесь появление одинокой женщины на улице недопустимо. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Так что троица: красивая, дорого одетая молодая женщина, длинный и худой мужчина и его спутница, укутанная в чадру и фераджи, быстро примелькалась соседям и не привлекала внимания горожан. Все привычно – госпожу сопровождает служанка и слуга, в обязанности которого входит носить тяжести и защищать женщин в случае нападения лихих людей.

Впрочем, о каких нападениях речь? Стража отлично вооружена и зорко следит за порядком, на корню пресекая всяческие беспорядки. У арбы сломалось колесо? А ты следи, чтобы не мешать проходу честных горожан. Не уследил? Плати штраф. Патруль из трех человек немедленно этот штраф возьмет с виновного, да еще и бока намнет, чтобы впредь был аккуратнее.

Соседи подрались? Вновь штраф и бока потирайте, скандалисты. Стамбул – столица величайшей империи, здесь должен быть порядок!

Легко и радостно живется под защитой этих молодцов, что патрулируют город в островерхих шлемах, вооруженные широкими мечами, от которых нет спасения злоумышленникам. Даже поодиночке они сильны, храбры и, чего скрывать, красивы для невинного женского взгляда. Как вон тот, что идет навстречу. Пусть невысок, но строен и, судя по легкой походке, ловок. Почти как супруг. В смысле ловкости, конечно. Стройностью Сезар не отличается, конечно. Но ведь так и положено солидному мужчине, занимающему важный пост в…

- Мама!!! – Крик сам собой вырвался у Делал. Вначале крик, лишь потом осознание причины – нападение! Трое оборванцев с длинными кинжалами в руках бегут к ней… Все было почти мгновенно, но именно эти кинжалы, кривые и ржавые врезались в память. Потом – лишь картинки.

Убегающий Ганим, его спина и мелькающие подошвы длинноносых башмаков.

Брошенная сильной рукой на землю Кавсар, ее крик, перешедший в бульканье, почти черная кровь, хлынувшая из-под так и не сорванной чадры.

Чья-то рука, схватившая за прикрытые химаром волосы, крик и кровь, бьющая прямо в лицо из той самой, только что перерубленной руки.

Еще какие-то крики ярости и боли… и все стихло. Только стихающее бульканье вытекающей из уже умершей Кавсар крови и чье-то хрипящее дыхание. Что? Как? Почему?

Показалось, что прошла вечность, прежде чем Делал смогла осмотреться, хотя бы попытаться понять, что же произошло. У ног трупы. Кавсар и трое мужчин, тех самых, что только что бежали к ней с кинжалами в руках. У одного перерублена рука, из обрубка все еще вытекает кровь. Ее много, крови, тяжелый металлический запах дурманит до тошноты.

Что еще? Вокруг люди. Женщины, мужчины. Мужчин много. Молодых, сильных, но все жмутся к стенам домов, словно пытаются врасти в них, отгородиться, спрятаться, раствориться в кирпичах стен. Но кто хрипит?

Взгляд вниз и влево. Мужчина. Лежит на боку, пережимает правую ногу, пытаясь зажать глубокую рану, из которой толчками вытекает кровь. Рядом окровавленный широкий меч и островерхий шлем. Тот самый стражник, что только что шел навстречу и улыбался то ли ей, то ли просто яркому зимнему солнцу. Спаситель.

И что-то случилось. Туман в голове развеялся, руки перестали дрожать. Виконтесса, изнеженная и высокомерная дворянка, имеющая права на тунисский престол, исчезла. Сейчас перед раненым стояла Дали, пять лет скрывавшаяся под видом племянницы Бен Фарука, представлявшегося соседям как владелец гостиницы. На самом деле когда-то лучшего врача Туниса. Он учил «племянницу», и его уроки не прошли даром.

Снять тонкий пояс с одного из бандитов, использовать его как жгут, перетянуть ногу в нужном месте, остановить кровь. И амулет. Невзрачный камушек, заключенный в дешевую оправу, на какой не позарится самый замухрышистый воришка, но в нем заключено исцеляющее заклятье.

Глава 5

Венеция. Город в море, рожденный морем и живущий морем. Богатый и могущественный, он распространил свою власть на всю Адриатику и, наверняка в насмешку, захватил острова, лежащие под самым носом Османской империи. Да что там, в самом Крыму, любимой вотчине султана, владеет портами, отбирающими немалую прибыль у Владыки суши, Императора морей и Имама века.

Богата и сильна эта страна, не знающая ни королей, ни царей, ни герцогов. Управляемая советом богатейших своих граждан. Республика, шайтан ее подери, вот же непотребство какое, мерзкое и неистребимое, как чирей в срамном месте.

А с недавних пор ставшая еще сильней. Это когда договорились ее правители с магрибскими пиратами, прежде всего – с тунисскими. Сразу после того, как некий никому до того не известный морской разбойник сверг законного тунисского пашу, вырезал его семью и сам уселся на освободившийся трон. С благословения прежнего султана, дядюшки, чтоб ему сто раз шербетом подавиться.

Султан Ахмед, официально зовущийся третьим, зло сплюнул, благо увидеть сей неподобающий жест мог лишь стоящий в дверях могучий бостанджи с широким мечом на поясе. Один из десяти особо доверенных, неграмотных и лишенных языка. На всякий случай, такой, как этот например. А зачем им языки, если взамен все блага мира к их услугам.

Да…

Но каков дядюшка! Не иначе уже тогда, шесть лет назад у него разум в дальний путь отправился. Так что в конце концов пришлось его от дел отстранить. Разумеется, спятившему властителю глотку никто не резал, нечего подданных к султанской крови приучать. Живет себе во дворце, построенном на другом конце Стамбула, пользует гарем напропалую, да издает указы, один другого похабней. Да и ладно, их все равно никто исполнять не собирается.

Одна беда, гарем продолжает рожать, а лишние наследники никому не нужны, приходится их того, топить, как щенят или котят дворовых. Говорят, мамочки в процессе голосят, как ужаленные, ну так что ж теперь делать, судьба их такая.

Опять же, не правителя это проблема, у него своих хватает. И первая – как Венеции хвост прищемить. Тот самый, что сами же недавно и помогли распушить.

Пирата на тунисский трон посадили, изрядный бакшиш от него регулярно поступает, но не поняли в Стамбуле, не предвидели, что новый паша договорится с Венецией. С тех пор корабли этого проклятого города плавают безбоязненно, их капитанам незачем тратиться на охрану. В результате конкурент богатеет, жиреет, нагло насмехаясь над жалкими попытками великой империи вытеснить его с торговых путей.

Надо менять, ломать ситуацию, но как? Послать паше шелковый шнурок, чтобы удавился тихонечко, не доводя султана до греха?

Запросто. Только паша бакшиш не только в казну засылает, но и визирям, тем самым, что и подбили дядюшку поддержать тот переворот. Да какой там, сами в нем поучаствовали, ибо без помощи Стамбула ни джина лысого у самозванца бы не вышло.

А власть султана она такая, абсолютная, конечно, но и ограниченная. Удавкой. Войдут визири, сунут вот этому самому бостанджи кинжал под ребро да придушат своего повелителя. Потом скажут, что персиком подавился. Мол, молод, всего-то девятнадцать годков от роду покойнику было. Слишком широко рот раскрыл, слишком много проглотить хотел, забыл или не знал, что делиться надо.

Не пробить эту стену. Султан один по городу не ходит, к нему никто из посторонних просто так поболтать не заглянет, не говоря уж о каком приватном разговоре. Все знают люди, великим визирем поставленные. Они ко всему готовы, их ничем не удивить.

Так что приходится терпеть ту республику, даже посольство позволил разместить вплотную к стенам собственного дворца.

Что, впрочем, оказалось даже удобно. Год назад, например, султан посетил их праздник. Договорился с венецианским послом, оделся европейцем, да и отдохнул на ихнем балу, благо матушка когда-то танцевать научила. Ох и здорово тогда отдохнул, ох и весело!

Сегодня опять бал.

Султан поглядел на висящий перед ним европейский костюм, ухмыльнулся. Да, в прошлый раз было весело. В этот будет не до веселья.

Сегодня будет сделан первый шаг к власти. Подлинной, без оглядки на визирей, шейхов и прочих пашей. Сегодня на балу будет законная принцесса Туниса. Если они станут союзниками, можно будет начинать серьезную игру. Конечно, договариваться с женщиной как-то странно, но есть же ее муж. Да, галлиец, но галлиец, живущий по заветам Всевышнего, и это меняет все!

Султан Ахмед III Сари, что значит «светловолосый», вздохнул и начал одеваться в неудобный европейский костюм. Сам, поскольку незачем слугам знать, как именно их господин развлекается. Даже самым близким: кто знает, кого они на самом деле считают своим господином.

***

Бал был в разгаре! Изысканные вина, удивительные закуски и чарующая музыка. Галантные кавалеры и очаровательные дамы. Заливистый смех, томные взгляды и кокетливые улыбки. Веселье и легкость, столь непривычные в этой стране, живущей по строгим правилам Первого Пророка.

И только наметанный глаз искушенного дипломата безошибочно отмечал, что если не все, то многие в этом залитом светом сотен свечей зале заняты делом. Мужчины между делом, с неизменными улыбками обсуждают сложнейшие вопросы европейской политики. Заключают или готовят к заключению союзы. Интригуют, покупают и продают информацию, людей и целые народы.

Глава 6

День за днем, неделя за неделей, в трудах и суете пролетел месяц посольской жизни. Утром на службу, вечером – домой, ночью… да, стамбульские ночи были великолепны! Больше года прошло со времени свадьбы, проведенной по странным, незнакомым тогда канонам. Было неловко, даже немного смешно, но оно того стоило.

Господи, какое же счастье быть мужем такой женщины! Готовой для мужа на все, предугадывающей малейшие желания, такой заботливой, несравненной вообще и несравнимой с прежними, дарившими, а чаще продававшими свои ласки. Да одно то, как аккуратно подкладывает она ему подушку, когда муж ложится на бок, чтобы просто полюбоваться прекрасным телом, уже только это делает мужчину счастливейшим из людей!

Ой, не господи, конечно же, Всевышний! Хотя себе-то зачем врать? Все эти непривычные молитвы, чуждые храмы… нет, это все показное. В душе вера не поменялась, как не поменяется и любовь. Странно. Любовь. Всегда считал, что это слово для глупых стишков да жалостливых стонов менестрелей, а вот поди ж ты, влюбился, словно попал в одну из тех глупых пьесок, что разыгрывают на сельских ярмарках дешевые бродячие актеры.

Примерно так рассуждал виконт д,Оффуа, следуя серым февральским утром на службу. Мысли путались, перепрыгивали с одного на другое или скакали куда-то вдаль, унося в сладкие и манящие мечтания. А что, идти еще долго, почему бы и не пофантазировать на приятные темы. Вот например…

- Ах ты-ж, мерзавец! – Еле удалось на ногах устоять!

А встречный ротозей, жестко толкнувший плечом, упал. Растянулся в грязной луже, ругаясь на чем свет стоит на… кастильском? Похоже, но нет, скорее… ну точно, одном из тех наречий, что выбрались из великой латыни и расплодились на месте когда-то великой страны. Неаполь? Или Милан? А может и Савойя. Неясно, но ругается бедолага задорно и умело, сразу ясно – специалист!

А упавший тем временем встал, поднял слетевшую шляпу. Изгвазданную, как и плащ, и штаны, да и вообще все. Высокий и худой, на боку длинная шпага.

- Вы, кажется, находите, это смешным? – Язвительный тон пострадавшего никак не вязался с комичностью облика.

- Простите?

- Я спрашиваю, сударь, не находите ли вы ситуацию забавной?

Действительно, глупо и неудобно получилось.

- Нет, что вы, я сожалею…

- Вот как? Изволите сожалеть? Смею заметить, что этого совершенно недостаточно. Я требую извинений, публичных, черт возьми!

Что?! Требовать?! Однако, смерть от скромности этому нахалу не грозит. Как и от старости – не доживет при такой-то наглости.

- Сударь, я выразил свое сожаление и, думаю, этого достаточно. Да, еще могу дать добрый совет: смотрите, куда идете. Хорошо я попался, а если б осел, ну вон как тот? – Д,Оффуа указал на уныло тянущего неподалеку скрипучую телегу облезлого ишака. – Кажется, вы отлично смотрелись бы рядом.

Демон, вот кто за язык тянул? Ясно же, что это провокация. С другой стороны, этот господин не отстал бы в любом случае, так зачем отказывать себе в удовольствии отбрить хама?

Точно, вон даже улыбнулся, мерзавец, положил руку на эфес.

- Тогда дуэль!

- Прямо сейчас? Здесь?

Виконт растерянно огляделся. Вокруг идут люди, с любопытством поглядывающие на непривычно одетых европейцев, повозки, крики погонщиков и склизкая грязь под ногами, та самая, в которой только что изгваздался незадачливый дуэлянт.

И главное – невдалеке стоят и о чем-то своем беседуют четверо стражников. Которым прямо приказано пресекать всяческие беспорядки, в том числе так любимую знатными гяурами смертельную забаву.

Противник, кажется, тоже понял, что махание отточенными железяками может быть неправильно воспринято местными. Во всяком случае, убрал руку с эфеса.

- Да, пожалуй, придется отложить вашу смерть. Куда присылать секундантов? Сегодня же вечером, разумеется.

- Угол Метрип и Невие, красный дом. – Вот и пригодилось название. – И от кого ждать секундантов? За чей упокой молиться придется?

Мужчина вновь криво усмехнулся, показав здоровые желтые зубы.

- Маркиз Коррадини убьет вас там и тогда, где и когда договорятся секунданты. До встречи! – И, резко развернувшись, пошел назад, туда, откуда, собственно, и пришел.

Вот так вот. Когда спало напряжение, привычное в подобных случаях, включились мозги.

Маркиз, надо же, почти герцог расхаживает в гордом одиночестве по грязным улочкам рассветного Стамбула. Хотя Коррадини… что-то такое… Все же Милан. Или все же Неаполь? Какая разница. Один из тех городов, что отхватили свою независимость на руинах великого Рима. Теперь постоянно грызутся между собой за деревушки в десяток-другой домов. Там да, наплодилось и баронов, и графов, блистающих пышными титулами и штопаными штанами. Даже маркизы встречаются, едва сводящие концы с концами. И этот наверняка из таких.

Хотя шпага у сеньора Коррадини достойная, этого не отнять. Вот об одежде сказать нечего, за грязью ничего не разобрать.

Д,Оффуа невольно улыбнулся, припомнив нелепый вид будущего противника.

Да и черт с ним. Или шайтан, это уж пусть наверху решают. Его дело – наглеца на тот суд отправить. Возможность поражения даже не допускалась. Выпускник Клиссонской академии, никогда не прекращавший занятий фехтованием, не может проиграть. Почти никому, тем более случайному встречному. Настолько «почти», что оно даже не рассматривалось.