Барыня поневоле, или Я выбираю тебя

Пролог.

На историческую достоверность роман не претендует, все отклонения можно считать плодом разыгравшейся фантазии автора.

© Аля Драгам, 2023

Владимирская наша губерния всегда славилась своим климатом и вишнями. Владимирка – мелкая, но сладкая ягода, разомлевшая на ярком солнце. Так приятно её раскусить и почувствовать тёплый сок, брызнувший в рот. Облизнуть губы, хранящие вишневый аромат, и втянуть в себя запахи лета. Луговые травы, нагретая листва деревьев, даже запах тины из ближайшего пруда — всё здесь мне родное, всё мне любо и дорого.

Раскрываю ладонь, позволяя первым солнечным лучикам скользнуть по ярким ягодам, и высыпаю горсть в корзину, чтобы перейти к следующей ветке. Небывалый урожай дали наши старые посадки этим летом! Матушка уже ждет у порога, чтобы передать корзины приказчику молодого барина.

Не барина, графа, как его называют. Наверно, от фамилии — Графов. А, может, всамделишный, я не знаю и о нем не думаю вовсе. Боялась, а теперь знаю, что напрасно поверила слухам.

Ссыпаю последние ягоды, чтобы получилась красивая горочка и тащу две полные корзины к калитке. Там уже нервно постукивает тростью управляющий покупателя. Не нравится, что долго, но что я могу поделать? Старалась и спешила изо всех сил!

— Выноси, — командует мне высоким голосом лысоватый мужик с мутными глазами, и я послушно тащу ношу дальше. Открываю калитку спиной и готовлюсь поставить корзины на телегу, когда рядом, с тучей пыли, тормозит вороной конь, а всадник быстро и ловко спешивается.

Прячу глаза, искоса посматривая на гостя. Я видела его несколько раз издалека на службе в церкви, которую мы посещаем каждое воскресенье. В лесу, где он напугал меня, не смотрела, зажмурившись. Как в детстве: что не видела — того нет.

Выше среднего, но не так, чтобы высокий, с начавшейся расплываться фигурой, темноволосый и какой-то… хищный… Да-да, именно хищный вид его пугает и отталкивает. Я непроизвольно делаю шажок назад, забыв, что руки мои оттягивают тяжелые корзины.

Пока витаю в мыслях, мужчина подходит и забирает мою ношу, ловко загружая на телегу. Удивлённо вскидываю взгляд, чтобы сию минуту покрыться румянцем и почувствовать желание убежать и продышаться. Он смотрит… странно… Очень странно и немного страшно… Так, словно не ягоды в корзине, а я. И он желает меня съесть, перекусить косточки и проглотить, жадно слизывая красный сок.

Пресвятая Дева Мария… если бы я знала тогда, как недалеко ушла от истины, бежала бы без оглядки в самый тёмный лес. И пусть бы меня растерзали волки, чем эти тёмные жадные глаза и страшная улыбка…

Глава 1.

Батюшка оттирает пот рубахой и отставляет косу.

— Сходили б, девки, до родника. Пекло адское, прости Господи, — осеняет себя крестом отец, вновь вытирая лоб.

Сегодня действительно печёт, а дел ещё… Мы прошли только треть поля, а ведь косим с раннего утра. По росе, как и положено. Но вся роса испарилась, стоило светилу выглянуть из-за леса. На смену надоедливым комарам поднялись слепни, которые жалят все открытые участки тела. Но сбежать нельзя. Можно только идти следом за мужчинами и собирать траву в ровные линии, чтобы вечером прийти сюда же и перевернуть. Сенокос в разгаре.

— Я сбегаю, можно?

Аккуратно кладу грабли, которыми натерла ладони, и подхватываю пустые кувшины. Родник довольно близко, не будет и версты (прим. — верста = 1, 067 км), зато бежать по лесу, где нет духоты.

— Добеги, доча, добеги. Возьми с собой Марусю, поможет.

Батюшка всегда бережно относится к нам с сёстрами. Может быть, потому, что у него одни дочери, или потому, что он сам по себе мягкий человек?

— Я помогу, — раздаётся голос сзади.

Прячу улыбку, прикрывшись снятым платком. Серёжа. Мой Серёжа, которого я люблю всем сердцем. Скоро он зашлёт сватов и заберёт меня из отчего дома. Надо немного подождать, до праздника урожая. Так принято в нашем селе.

Мужики благодушно посмеиваются в наши удаляющиеся спины. Маруся летит впереди, но у кромки леса притормаживает и лезет на руки Сергею. Он легко подхватывает мою сестру на плечи и первым ступает на широкую тропку.

Ветви деревьев смыкаются, погружая в приятный полумрак. Свет пробивается сквозь кроны и красиво ложится на опавшие прошлогодние листья неровными полосами. Пахнет хвоей.

— Соскучился, — Сережа берет мою руку и поднимает, невесомо целуя пальчики.

Смотрит в глаза и улыбается самой лучшей на свете улыбкой.

— Маруська, закрой глазки, — просит сестрёнку и быстро-быстро касается своими губами моих.

У меня по спине бегут мурашки, щекоча лапками. Закрываю глаза и позволяю чувству счастья полностью заполнить изнутри.

Марусю можно не опасаться, она не расскажет. Грустно, но сестренка не может говорить. Её матушка с батюшкой и к шептунье возили, и к колдуну в соседний город, но девочка молчит. Смеется только, а слова не повторяет.

— Ты грустишь?

— Нет, — прячу взгляд, чтобы не огорчать. Сережа всегда чутко чувствует моё настроение. — Мечтаю. Когда-нибудь я накоплю целое состояние и смогу вылечить Марусю.

— Вместе, — поправляет любимый. — Мы вместе будем работать и вылечим её. Клянусь тебе, Верушка. Любимая моя ясочка… Родная моя…

Моя рука в его, и мы идём вперед, веря, что всё преодолеем вместе, ведь мы так сильно любим друг друга.

***

У родника по очереди утоляем жажду. Пока Маруся ловит радугу над водой, наполняем кувшины и обливаемся. Сергей брызгает на меня из пригоршни, а я хватаю сосуд и выливаю на него. Он вздрагивает и немедленно стаскивает прилипшую к телу рубаху.

Застываю, рассматривая красивое подтянутое тело, блестящую от влаги загорелую кожу и некрасивый белый рубец на боку.

Подхожу и провожу по нему пальцем, улавливая дрожь мужского тела.

Это наш рубец. Мы увидели друг друга впервые за селом. Семья Сергея только перебралась из дальней деревни, и он пошёл разведать окрестности.

Если бы не он, я бы не вернулась в тот день обратно. Он спас меня, услышав всхлипы, и бросился в овраг, куда я упала. Не сама упала, помогли.

Барским детям показалось смешным натравить своих собак, чтобы гнали, куда глаза глядят. Они изодрали мой сарафан, а потом толкнули вперед, потешаясь, как быстро моё тело летит вниз.

— Всегда. Я всегда выберу тебя, — шепчет в мои губы Серёжа и снова целует, прогоняя горестные мысли.

— И я. Я тоже всегда выберу тебя, — повторяю за ним.

Прижимаюсь, обвивая руками, и вдыхаю запах леса и счастья, которыми пахнет мой будущий супруг. Перед людьми и Богом я дам клятву любить его вечно.

Глава 2.

— Поди сюда, Верушка, — зовёт отец, и я нехотя откладываю библию, по которой учусь читать.

Знаю все буквы и умею медленно выводить символы, а читаю медленно, но тренируюсь каждую свободную минуту.

Серёжа умеет всё, даже считать. Его дед служил гувернёром при хозяйском доме, а потом учил единственного внука всем премудростям. Я тоже хочу уметь.

Хочу уехать в Большой Город и учиться, помогать родителям и сёстрам. Батюшка говорит, я упорная, и добьюсь, если буду очень хотеть.

— Да, батюшка, — выхожу в сени и тут же испуганно пячусь назад.

Согнув голову, надо мной возвышается дед Сергея. В их роду все мужики высокие и мощные, как богатыри. Не зря отца моего любимого так и прозвали — Иван-богатырь. Дед тоже огромный, а ещё от него веет чем-то не нашим, чужим.

Он не ходит в вышитых рубахах, не носит лапти, а на шею повязывает шёлковый плат. Выглядит как франт с картинок, которые я видела в книгах у попа в церкви.

— По твою душу пришёл я, Вера, — басит дед. — Внука моего гад укусил по холодку. Слёг парень.

Ахаю, закрыв рот руками. В глазах собираются слёзы, которые крупным горохом скользят по щекам.

— Сходи, доченька, сходи. — папа горестно вздыхает, пока сестрица, крутящаяся рядом, оправляет на мне платье. Сама повязывает платком голову и толкает к двери.

Я не сопротивляюсь. Душой стремлюсь к нему, своему Серёже. Безропотно позволяю усадить себя на коня, и хвастаюсь за жёсткую гриву.

— Бракованная ты, Верка, — осуждает дед. —Все девки кровь с молоком, а в тебе весу, как в курёнке. Как по двору с работой справляться будешь? Тонкая, того гляди ветром сломает.

— Я сильная, — всхлипываю. — Всё могу.

— Может она, — ворчит старый, но в голосе уже нет осуждения. Бас меняется на добрый, а сам дед ласково гладит меня по голове. — Любит тебя мой внук, шибко любит. Не предавай его любовь, Вера.

— Не предам, — киваю.

— Вот и хорошо. Вот и до`бро.

До самой избы едем молча. Конь сам останавливается у забора, и я съезжаю вниз по крутому боку.

— В светёлку беги, Верушка.

И я бегу. Проношусь мимо рассерженных гусей, пролетаю недовольного пса с мохнатой шерстью.

— Серёжа, Серёженька, — зову, робко проникнув в залитое солнцем помещение.

На узкой кровати лежит бледный Сергей. Его лоб покрыт испариной, а губы по цвету сравнялись с цветом лица.

Падаю на колени и тянусь рукой, чтобы стереть капельки пота. Любимый вздрагивает и открывает глаза.

Испускает шумный вздох и находит меня помутневшим взглядом.

— Вера моя…

— Твоя, — шёпотом отзываюсь.

Мне страшно. Серёжина рука накрывает мою щёку, и я прижимаюсь к мозолистой ладони. Целую её и молчу.

Нам слова не нужны. Я на коленях стою и молю Пресвятую Богородицу обратить свой лик к земле грешной, помочь моему милому. И она… слышит… К вечеру дыхание выравнивается, и Серёжа засыпает спокойно, без одышки.

Бью земной поклон иконам в углу избы и пячусь спиной вперёд. Смотрю на любимого, обещаю навестить его завтра.

Хочу поцеловать, но не решаюсь под суровыми взглядами святых.

Как домой добираюсь, не помню. Деда во дворе не нахожу, а матка Сергея меня… не любит…

Я знаю, что ей хочется иной доли сыну, а не неграмотную девку из многодетной семьи. Нас много у родителей. Только живых шестеро, да сейчас матушка новую носит, седьмую. Но Сергей выбрал меня, он сам сказал. И ей… придётся смириться.

Бегу по придорожной пыли, взбивая босыми ногами серую взвесь. Лапти держу в руках, чтобы не замарать. Да и привыкла я уже так, босиком.

— Лучше, — говорю шёпотом, едва переступаю порог. Отец смотрит вопросительно и облегчённо выдыхает, услышав хорошую новость.

— Спаси и сохрани…

***

Серёже действительно с каждым днём становится всё лучше и лучше, а через седмицу он уже выходит со всеми наравне в поле. Мы не виделись с недели (прим. — первый день седмицы называется «недели», от «не делати» «не работать», «отдыхать») и я бегу вприпрыжку, чтобы сказать ему, как соскучилась. Односельчане смотрят на наши чувства со снисхождением. Многие радуются, но есть и те, кто осуждающе качает головой. Это люди, поддерживающие мнение матери Серёжи, ведь их семья считается зажиточной по сравнению с нашей.

Мы же не чувствуем никакой разницы! Сергей говорит, что у нас всё будет, и я ему верю! У нас нет титулов, но у нас есть руки и ноги, а ещё есть самое главное — наша любовь. Вот так и никак иначе!

Отец иногда рассказывает байки, которые любят передавать из уст в уста на привалах, и я каждый раз огорчаюсь за больших и знатных людей. У них столько возможностей, они живут праздной жизнью, но они несчастливы. Разве стал бы мой отец стреляться с соседом только из-за того, что ему стало скучно? Мы и слова такого не знаем, потому что с восходом солнца начинаем работать. Но и работа в радость, когда знаешь, что вечером есть время, в которое ты волен прогуляться до опушки, послушать свирель, поговорить или просто посидеть, прислонившись к свежей копне соломы.

Я знаю о неравных браках и об обычаях, где девушек отдают замуж без их согласия. Не в дремучем же лесу родилась! Но какое счастье, что у нас такого нет!

Мы выбираем себе пары сами. Парень засылает сватов, а девушка соглашается или нет. Таков обычай: трижды сказать «нет», чтобы проверить настойчивость жениха.

Скоро сбор урожая, и Серёжа тоже придёт за мной. За деревней накроют столы и будут праздновать всю ночь до утра, а счастливые пары принимать поздравления. Часто гуляют все свадьбы разом, чтобы миром собраться и поздравить молодых.

— Опять задумалась? — Серёжа со смехом щёлкает по носу, а потом вдруг подхватывает и кружит. — Истосковался по тебе! Пройдёмся?

Я оглядываюсь. Хочу, но негоже отлынивать от работы, когда все заняты делом.

— Мы за водой, — подмигивает любимый и тянет к лесу, подхватив обвязанные бечевкой кувшины.

Успеваю батюшке махнуть рукой, как уже бегу за своим суженым.

Глава 3.

Очень жаркие дни. Я думала, кулём свалюсь под телегу, пока грузили, носили, стоговали, подгребали. Слепни не оставили ни одного живого места, искусав руки, лицо, шею…

Всё, чего хочу, окунуться в ледяную воду, смыть тяжёлый день. Если лечь на спину и раскинуть руки, то течение приятно несёт вперёд, а ты только наблюдаешь за проплывающими над головой облаками.

Нас много и мы идём купаться на любимое место. Здесь старая ива склоняется над речкой, образуя удобное сиденье или место, с которого парни любят нырять, красуясь, кто дальше или интереснее прыгнет. Под длинными зелеными прядями можно спрятаться от солнца и учить азбуку или осторожно раскладывать листочки на шершавом стволе, чтобы освоить счёт.

Оставшись в короткой нательной рубашке, вхожу в воду и замираю, прикрыв от удовольствия глаза. Даже сквозь закрытые веки блики на воде отражаются в глазах. Они такие яркие!

Прохлада нежно окутывает тело, а льняная рубашка липнет к коже, сковывая движения. Искупаться бы полностью без одежды, чтобы ощутить свободу, но редко удаётся сбежать ночью от матушки. Стережет нас, боится зла, которое выходит с темнотой.

— Верка, плыви к нам! — мои подружки кричат, скрывшись за высокими камышами (прим. — автор знает, что на самом деле «камыш» — это рогоз, но мы «смотрим» глазами героини).

Развожу руками и двигаюсь вперёд, убирая прилипшие волосы. Фыркаю, как кобылка, которая пасётся за селом.

— Лови, Верка! — и много брызг летит в лицо. Капли попадают в глаза и на некоторое время я теряюсь. Встаю в полный рост, нащупав дно, и вытираюсь ладонями.

— Ах вы…

— Прячьтесь, девки!

— Барин!

— Ныряй, Верка, ныряй!

Ничего не понимаю, оглушенная визгом и паникой. Поворачиваюсь к берегу, у которого только что плескались младшие, и никого не вижу.

В кустах шорохи, мелькают светлые пятна. Спрятались.

— Ох, Верка!

Дёргаюсь от неприятных ощущений, но поздно. На дороге, широко расставив ноги, чёрной тучей выделяется мужская фигура. Мне не видно его лица, но нарисованного воображением образа хватает.

Быстро ухожу под воду и барахтаюсь, в попытках отплыть как можно дальше. Река выталкивает, но я упорная! Загребаю песок руками и толкаюсь от берега, удаляясь.

Когда в голове начинает шуметь, отпускаю спасительное дно и глотаю воздух так, что становится больно. Я отплыла далеко, не вижу подружек, а слышу только громкий мужской хохот, разносящейся над водой.

Уже не таясь, поворачиваю к кустам и по ним, исцарапавшись, добираюсь до ивы. Натягиваю брошенный сарафан и бегу домой, поднимая дорожную пыль.

Пятки обжигает, царапины неприятно жгут, но я не думаю останавливаться!

Только в избе перевожу дыхание.

Хочу стянуть мокрую ткань, но матушка хватает за косу и тащит на улицу. Кричит, замахнувшись прутом, чтобы без дела не болталась.

Покорно иду в птичник, потирая новые ушибы. До самого-самого вечера чищу у них, а потом устраиваюсь в углу на ворохе соломы и сворачиваюсь клубочком.

Обратно идти не хочется: если матушка рассердилась, до ночи будет наказывать. А я и не обратила внимания, что двор-то пуст. Сёстры знают, как и я, когда лучше затаиться в укромном местечке.

Раньше мы прятались на чердаке избы за печной трубой, но сейчас разве ж выдержит потолок? Маленькие были, не думали про это, а сейчас… Уж некоторые доски прохудились, менять бы надо. Серёжа говорит, сладят с батюшкой, как на полях закончим. Поможет.

Сергей всё умеет! Такие ставни в своей избе вырезал, любо-дорого посмотреть! Матка его всем соседям хвасталась, что у сына руки золотые.

Правда золотые! Тёплые и шершавые, но когда обнимают, мне становится лучше, чем дома. Как будто я на своё место попала, и уходить не хочется!

По Серёже соскучилась очень. Мы с ним давно не виделись… Дед его в город поехал, внука с собой взял. А я ждать обещала.

— Верка, зараза! Куда делась? — громкий матушкин окрик почти у уха. Нашла всё-таки.

Подняв подол, крепкая невысокая женщина замирает в проёме. В руках у неё та же хворостина, а ещё корзина, в которой мы носим траву тёлушке.

“Почему только я? — проносится мысль. — Надюшка тоже большая уже“.

Но все знают, что Надю мама не тронет. Сестра похожа на неё, как две капли воды, а ещё умеет подлизаться.

— Что глаза таращишь? Испугалась? На-ка, держи. Травы утром принесешь, потом на сено пойдете. Младших же с собой возьми, разленились! — Матушка сердито поджимает губы и недовольно качает головой. — А сейчас есть иди, Верка, да спать пора.

Слушаюсь, конечно, чтобы под горячую руку не попасть. Выпиваю молока кружку и спать ухожу. Косу переплетаю и сразу засыпаю.

Утром сонно тру глаза и широко зеваю, потому что не выспалась. Маруся толкалась и хныкала, а я почти до пробуждения поглаживала ей спинку. Сестрёнка очень впечатлительная. Думаю, её вчера тоже испугала внезапная встреча на речке. Подружки рано убежали, её с собой взяли.

Я и сама неспокойна. Кажется, стоял себе мужик и стоял, но чувствует сердце нехорошее, опасность чует.

Серпом работаю, складываю аккуратные пучки́, чтобы сёстрам собрать легче было. А сама думаю и гадаю: что барину в нашем краю понадобилось? Не ходили они сюда сроду. У нас пыль, поле, лес рядом. Дворы понатыканы один к одному. И речка мелкая, места для купания мало.

— Вер, — окликает сестрица.

Смотрю — порезалась. Кровь на траву капает, а я не чувствую даже. Крепко задумалась, ушла мыслями в сторону.

Снимаю с головы косынку, заматываю палец. Глубоко задела, долго заживать теперь будет.

— Давай аккуратно перевяжу?

Ме́ньшая сестра, Варварушка, спешит помочь. Добрая она у нас и отзывчивая, на батюшку характером похожа. Многие говорят, я тоже, как батюшка: мягкая, доверчивая. Не знаю, людям виднее.

Протягиваю руку, и Варя быстро справляется. Перетягивает туже, чтобы кровь остановить. Потом серп берет и ловко так им управляется. Малых в стороне оставляем, сами доделывает. Корзину набиваем, новые копнушки складываем, чтобы прийти и сразу забрать. Матушка сегодня в отличном настроении, порадуем её.

Глава 4.

Как приятно пробежаться голыми ногами по росе! Сбиваешь круглые капельки с травинок, а они брызгами летят в разные стороны, подсвеченные солнцем.

Бегу, не разбирая дороги, на «наше» место. Дед Сергея передал записку, которую я сама смогла прочитать. Пока все собираются и распределяют работу, у насесть несколько минуточек, чтобы наговориться и насмотреться друг на друга.

Испуганно осматриваюсь на опушке: нет никого. И вдруг глаза мои сзади закрывают две горячие ладони, а сердечко начинает рваться, как птичка из клетки.

Пришёл! Пришёл!

Накрываю руки своими ладонями и разворачиваюсь. Любуюсь красивым лицом, яркими губами, глазами… У Сережи они особенные — один темнее, другой светлее. Почти как у меня, только природа-матушка наградила меня поистине колдовскими очами, серым и голубым. Из-за этого раньше мне доставалось часто, свои же боялись, что сглазить могу. Батюшка каждому разъяснял особенность. У бабки моей — по батюшкиной линии — тоже такие были, а её любили в селе, уважали. Со временем и меня любить начали, да нет-нет и поругают за худобу излишнюю. Варюшка вон какая красавица, крута да фигуриста, а я…

— Ясочка моя любимая, — шепчет Сережа, и мне становится не до мыслей.

Всего лишь мимолетное прикосновение, а я уже плыву растаявшей льдинкой на пригревающем весеннем солнышке. Такой, которая становится прозрачной и невесомой…

— Нам пора, — шепчу, понимая, что если нас потеряют, то найдутся недовольные. А сегодня в поле матушка, она молча стоять не станет.

— Подожди, Верушка, дай минутку еще побыть рядом. — Мы замираем, прижавшись друг к другу. Моё сердце готово выскочить из груди навстречу его. — Хорошая моя! Скорее бы вместе… Жду не дождусь, когда заберу тебя.

Серёжа плавно поднимает мою руку и бережно, очень бережно, целует кончики пальцев, а потом вытаскивает из-за пазухи гайтан (прим. — веревочка для крестика) и снимает с него тоненькое колечко.

— Тебе, моя ясочка, моя милая.

Колечко опускается на мой палец. Мы смотрим на него, как чудо расчудесное. Оно серебряное, с маленьким голубым камушком.

— Спрячу от всех, — снимаю с пальчика и переношу к своему кресту. — У сердца лучше будет, надежнее.

Не хочется уходить, но солнце встает быстро, надо успеть сделать работу до пекла. Потом можно будет отдохнуть. Подружки звали на речку, но я не хочу. Сережа сказал, что принёс с собой книгу и сможет поучить по ней.

® Все права защищены. Любое копирование без моего согласия является нарушением законодательства и авторских прав.

***

— Не так, Верушка, — смеется Сергей, когда я старательно раскладываю ровные ряды соломинок. Учусь считать, но второй и третий десятки даются тяжело.

Нетерпеливо заправляю волосы за уши, и начинаю снова.

Внимательно перекладываю палочки, проговаривая шёпотом задание. Серёжа кивает, и я с сияющими глазами озвучиваю ответ. Он хвалит меня и целует, а я готова вскочить и захлопать в ладоши.

У наших ног сидит Маруся, которая повторяет за мной сложение и вычитание, но для неё Сергей выбирает задания проще. Сестренка хорошо схватывает! Ей бы начать говорить, смогла бы выучиться грамоте да письму.

На поле почти никого не осталось: несколько женщин вяжут снопы в тени леса и мы в сторонке. Когда жар спадёт, женщины вернутся, чтобы повернуть скошенное, а потом развезти по своим дворам. Вечером соберутся мужики с телегами, прибегут малые ребятишки для помощи.

— Внимательнее, Вера! — Сережа направляет мою руку, и я быстро перекладываю соломинки. С каждым примером получается всё быстрее и быстрее, а лёгкие задания я могу сосчитать без палочек.

— У тебя светлая голова, моя любимая! Я всему тебя научу. Всему, что знаю сам, а чего не знаю, будем постигать вместе. Ты уже можешь считать дни. До Семенова дня (прим. — на Руси после сбора урожая наступал праздник прощания с летом Осенины. Отмечался он в несколько этапов; 14 сентября наступал Семенов день, когда крестьяне начинали работы в избах при огне) остался пятьдесят один день.

— Это много, — тяну, отсчитывая нужное количество. Убираю в кармашек сарафана, чтобы выбрасывать по палочке и узнавать, сколько еще ждать.

— Быстро время пролетит, не заметишь. Айда на родник? Водички принесем, сами охладимся?

Сергей Марусю подхватывает на плечи и бежит по кромке поля, а я за ними поспеваю. У женщин забираю опустевшие кувшины и вешаю бечевки на плечи. Туда я несу, обратно Серёжа.

— Храни вас Святая Богородица, — крестит баба Нюша.

Она одинокая совсем, муж давно сгинул, а деток не получилось. Но добрая-добрая! К ней за советом из соседних деревень приходят, младенцев приносят. Умеет она боль снять, заговоры знает, но всегда только самым нуждающимся помогает.

— Спасибо, — кланяюсь, и догоняю своих.

До родника, как обычно, добираемся быстро. Серёжа рассказывает о поездке, что видел, где бывали с дедом. Интересно! В большом городе ремесленники живут. Колечко для меня старый дедов знакомый справил. Камушек помог подобрать под цвет глаз.

Я ещё раз подарок достаю и рассматриваю. В тени лесной он голубее делается, не так блестит.

— Это бирюза, Верушка. Его называют камнем счастья.

«Счастья, — повторяю про себя и поднимаю глаза к небу. Оно такого же цвета».

У моего счастья глаза цвета вечернего неба, отражения грозовых туч в реке… Но они сияют в ответ моим и наполняют душу светом!

Смеюсь, перепрыгивая с камушка на камушек, пока Серёжа наполняет кувшины. Потом мы долго пьем студёную воду и умываем ею лицо. Маруся лезет ножками в ручей, и я повторяю за ней.

Нам хорошо и спокойно, пока мы не возвращаемся. Ветерок разносит слезы и причитания, от заунывного плача сжимается всё внутри.

Сережа останавливает нас и бегом бежит к людям. Староста оборачивается на него и быстро отвечает на вопрос. Со стороны села бежит Варвара, размахивая снятым платком.

— Беда, Верка, беда! — кричит сестрица.