Барышня ищет разгадки

Пролог

Губернский город Сибирск и окрестности

— И что, прямо вот люди мрут? — спрашивал недавно присланный из столицы чиновник.

— Как есть, ваше высокоблагородие, люди ж того, мрут то и дело, там и ничего особенного предпринимать не нужно, сами справляются, — хохотнул урядник. — А тут, извольте видеть, кто-то помогать взялся.

— И никаких следов? Никто не видел, не слышал, не сознался? Соседи молчат? Родня ничего не знает?

— Нет как нет, ваше высокоблагородие, — пожал урядник плечами. — Соседи молчат да крестятся. А коли говорят, то такое, что в доклад-то и не запишешь никак.

— Что это в доклад не запишешь? — нахмурился приезжий чиновник.

— Да вроде как в теле-то ни кровинки, будто, тьфу, нечисть какая орудовала. И так уже, почитай, три раза.

— Мага приглашали?

— Запрос сделали, да только пока тот маг к нам доберётся, всё и забудется уже. Маг-то, говорят, такой один, что может вот прямо покойничка допросить, и тот ответит как миленький, ничего не утаит!

— Но если, ты говоришь, уже три раза, так почему ничего не предприняли? Будет ведь и четыре, и пять, а ваш преступник почует волю, и тогда вообще костей не соберёшь. И магу некого будет допрашивать.

— Так уже и случается, что не соберёшь. Потому как три пожара с Крещения, а отчего сейчас три пожара? Чай, не весна и не лето, не время гореть-то. И в каждом пожаре люди-то гибнут, а отчего — то вопрос. Проснуться не успели и не выбежали или там уже и просыпаться было некому.

— И почему молчите? — чиновник нахмурился. — Почему узнать об этих вопиющих событиях можно лишь случайно?

— Ну вот ваше высокоблагородие спросили, а не все ж спросят.

— А доложить?

— Так докладывали, у них там, в городе, поди, тоже людишек-то лишних и нет, чтобы сюда прислать и во всём разобраться.

— Понял я, понял. Ступай сейчас и всё опиши, и дашь мне с собой. Тела жертв отправить в город, пусть смотрят судебные медики и маги. А дальше посмотрим. Кто расследует дело об убийствах? Кто-нибудь из сыскной полиции приезжал, осматривал, опрашивал?

— Так не успели, наверное, ваше высокоблагородие. Это ж всё недавно случилось, пока там весточка дойдёт, да пока пришлют свободного-то.

— А прочие жертвы как — похоронены?

— А как же? Нельзя, чтобы не похоронены, это же как, не отпеть в срок, они ж обратно поднимутся, и куда тогда деваться? Всех отпели, как положено, все на погосте нашем деревенском и лежат, слава богу, смирно лежат, правды или мести не ищут.

— Как похоронили — так и вскроете, — пожал плечами чиновник. — Надо ж разобраться, что случилось.

— Не по-людски это, — вздохнул урядник.

— А убивать-то, несомненно, по-людски, — жёстко усмехнулся чиновник. — Ступай. Жду доклад как можно скорее.

Его высокоблагородие Семён Игнатьевич Пантелеев, в недавнем прошлом гвардейский ротмистр, ныне глава губернской сыскной полиции, вышел следом за урядником из дома, где аккурат перед его приездом местные жители обнаружили жертв преступления. Никто ничего не видел, не слышал и не знал — и это притом что дома по улице стоят близенько, едва ли не один к другому, потому что места в распадке немного, не до жиру.

— Есть ли родственники у погибших Вешкиных? — спросил он у собравшихся на улице соседей.

— Да вроде есть где-то в Николаевском заводе, что ль, — сказал хмурый мужик из толпы.

— Быстров! — окликнул Семён Игнатьевич урядника. — Известить родных!

— Будет сделано, ваше превосходительство, — кивнул тот и пошёл дальше, в местное присутствие — писать доклад.

И пусть поторопится, что ли.

* * *

— И отчего же, уважаемый Матвей Миронович, жертвы не были осмотрены ни судебным медиком, ни магом-некромантом? Хотя бы для того, чтобы не плодить сверх меры слухи. Знаете, чего я на выезде наслушался? И что вампиры пошаливают, и что нежить чуть ли не в открытую средь бела дня по улицам ходит.

Матвей Миронович Болотников оглядел своего собеседника, с которым делил ужин. Молод, тридцать три всего, маг, служил в гвардии, много болтал — и доболтался, что получил назначение в Сибирск главой сыскной полиции. Три недели рыскал по окрестным уездам, далеко забраться пока не успел, но явно желает лично удостовериться, что без него дела шли из рук вон плохо и люди не служили, живота своего не щадя, самое малое баклуши били, а то и что похуже творили.

Правда же была в том, что губерния велика, а образованных, подготовленных и готовых служить далеко от столиц людей раз-два и обчёлся. Ишь, подать ему судебных медиков и некромантов, значит. Откуда только взять?

— А вы, Семён Игнатьевич, слушайте, конечно, нужно это, в нашем деле особенно, но — делите услышанное надвое. А то и натрое, или поболее. Вам расскажут сейчас столько — до конца года не переварите.

Болотников подцепил вилкой маринованный гриб — крохотный и сопливый, необыкновенно вкусный. Взглянул на собеседника.

— Как же, а правда? А служба? — встрепенулся тот.

— А служба с правдой никуда не денутся. Люди горазды и приврать, чтобы заинтересовать приезжего чиновника.

— Но я сам видел тела!

— Понимаю. Велю проверить — докладывали о случившемся, аль нет. И если докладывали, то кто и какова судьба доклада.

— У вас есть некромант? Хотя бы один?

— Есть, — кивнул Болотников и позвонил — пусть несут горячее.

И снял с дверей прозрачную непроницаемую завесу — чтоб дворня смогла проникнуть в гостиную.

Понесли — запечённый кусок оленины с поджаристыми кружочками картофеля и истекающую жиром утку, нашпигованную гречневой крупой с какими-то приправами, на которые Данила Петрович, повар Болотникова, был большой мастер. Добавили свежего хлеба с хрустящей корочкой, обновили рябиновую настойку в графине. Ушли с поклонами, и Болотников вернул завесу.

— Пейте, пейте, Семён Игнатьевич, это, конечно, не франкийское вино, не лимейское и не «Вдова Милле», но — отличная местная настойка. По холодам — самое то. И расслабиться, и согреться.

Часть четвёртая. Ольга и заморское чудовище 1. Снова Сибирск

Я мастер странных ситуаций. Чего уже только не случилось за год с небольшим, и вот опять: стою посреди гостиной важного чиновника, рядом со мной — куча вещей, и что теперь?

Правда, чиновник смотрит благостно. Очевидно, доволен.

— Рад, Ольга Дмитриевна, очень рад, что вы вернулись.

— А я разве я могла не вернуться? У меня же это, магический контракт.

— Я, честно говоря, полагал, что вы будете учиться сколь возможно долго, а потом договоритесь с кем-нибудь из сокурсников, кто был бы готов отправиться к нам сюда, и в итоге мы получим некроманта, а вы — безбедную жизнь в древней столице.

— А так можно было? — усмехаюсь. — Честно, я даже и не подумала. Мне поставили задачу — я стремилась ту задачу решить, вот и всё. Но в летнюю сессию я собираюсь поехать и сдать кое-что, потому что желаю полноценный диплом — сначала кандидата, а затем и магистра.

— Видишь, смертушка, какой бриллиант? — улыбается Болотников.

А я вдруг вспоминаю, как увидела его впервые в доме Софьи Людвиговны — и как мне показалось, что на голове у него звериные уши. Теперь я совершенно точно понимаю, что Болотников — оборотень. Интересно, что за зверь?

А ещё один участник нашей тёплой встречи… почему-то мне очень неловко на него смотреть. Он, как и год назад, весь из себя модно одет — о да, я наблюдала людей в Паризии летом, так вот господин Соколовский среди них бы неплохо смотрелся. Только вот или болен, или ещё что там с ним такое. Какой-то серый весь и осунувшийся. Плохо ест, мало спит? Ну-ну.

И почему же я не подумала, что нам с ним вместе работать? Почему-то за этот год он никуда не делся, ни на какое хорошее место. И его превосходительство папенька ему это место не подогнал. Поссорились? Или он сделал что-то такое, за что его лишили наследства? Или…

Дальше моя мысль выдвинула ещё пару версий — из тех, что лучше вслух не озвучивать.

И, кстати, он не похож на счастливо женатого. Женат несчастливо? Или его достойная супруга не пожелала жить в губернском городе Сибирске и проживает в какой-то из столиц?

Так, пока я тут пребываю в раздумьях, мне что-то говорят.

— Ольга Дмитриевна, сейчас вы с Михаилом Севостьянычем остаётесь на обед, и за обедом мы обсуждаем вашу работу — что предстоит делать и каким образом, — говорил Болотников. — А после обеда доставляем вас домой. Вам положена служебная квартира, она не сказать чтобы слишком велика, но — не понравится, решите этот вопрос сами. Также вам полагаются дрова и некая сумма на обустройство. Завтра подпишете бумаги, и вам пойдёт жалованье.

Проживу ли я на то жалованье? Увидим. А пока хотят накормить — и вперёд, не стану отказываться.

Кормили у Болотникова отменно. Щи такие, что можно ум отъесть, с жирной сметаной. Каша с мясом, тоже необыкновенно вкусная. И закусок всяческих море — и огурцы солёные, и грибы маринованные, и капуста квашеная, и сало тоненькими пластиками. И пироги — сладкие и с капустой. И чай — отличный чёрный чай. С мёдом, с вареньем, с тонко нарезанным лимоном.

И настоечку предложили, терпкую, рябиновую.

— Вы не стесняйтесь, Ольга Дмитриевна, — говорил хозяин. — Ешьте да рассказывайте.

— О чём же рассказывать?

— Что знаете и умеете.

— Нежить, разную, и магическое освидетельствование. И допрос. И сколько-то теории, сколько вместилось.

— Видишь, смертушка — и допрос, и освидетельствование, и нежить тоже. И всё это за год, и Пуговкин её весьма хвалил. Вот доставят тех твоих несчастных, и пусть Ольга Дмитриевна расспросит их, что с ними случилось.

Так я впервые услышала о некоей не вполне понятной истории, которая продолжалась уже какое-то время и которую раскопал недавно назначенный из столицы глава сыскной полиции. И рассказывал её как раз Болотников, Соколовский молчал. Есть ел, пить пил, ни слова не говорил. Раньше же говорил — если не без умолку, то изрядно. И что же с ним не так?

Правда, тут изволил раскрыть рот и сказать:

— Я думаю, быстрее будет самим туда наведаться. А Пантелееву вы портал открывали?

— Да, по его смиренной просьбе, так и сказал: мол, понимаю, что не служебное это у вас, а личное, и смиренно прошу о содействии. Ну а я что, зверь какой, что ли — могу и посодействовать. Открывал. В Тельму, в Усолье, в Слюдянку, в Култук и вот в Маритуй.

— Только по железнодорожному пути, значит, работает? — усмехнулся Соколовский. — А то, что люди и без него много где живут, не ведает?

— Думаю, ведает, просто ног у его высокоблагородия всего две. Не успел больше. Но пусть, пусть. Поглядим. Не ешь ты его, вдруг толк будет?

— Больно мне надо его есть, — отмахнулся Соколовский. — Без меня найдётся кому.

— Тем более что у вас в команде теперь ещё и очаровательная Ольга Дмитриевна. Давай-ка пить за её ум, красоту и успешную карьеру, — Болотников легонько подтолкнул Соколовского в бок.

Тот, правда, не стал возражать и выпил. На меня он не смотрел вовсе — ни по-доброму, ни по злому, никак.

— Так, коллеги, сейчас я Прошку кликну, чтобы помог вещи Ольги Дмитриевны в экипаж снести да на месте выгрузить. Будете, Ольга Дмитриевна, обитать на Третьей Солдатской — годится?

Что ж нет-то, конечно, годится. Киваю.

— Там у вас хозяйка, Лукерья, ей дали знать — встретит и приветит. Она немного маг, так что не пропадёте.

— Да я вроде бы не из тех, кто пропадает, — вздыхаю.

— Оно и видно, так и поняли уже. Ну что — на дорожку, да вперёд? — Болотников разлил из графина остатки настойки. — За благополучную карьеру на новом месте, так?

— Благодарю, Матвей Миронович, — улыбаюсь, легко кланяюсь.

— Да не за что пока, я просто весьма рад тому факту, что в моём хозяйстве прибыль, да какая — маг-некромант.

Дальше мои вещи быстро перетаскали в экипаж, и мужчины попрощались.

— Жду завтра в присутствии в девять, — сказал на прощание Болотников.

А Соколовский просто молча поклонился.

За мной закрыли дверцу экипажа… и я снова отправилась в новую жизнь.

2. Дом на Третьей Солдатской

Дом, где мне предстояло жить, оказался деревянным, большим, двухэтажным, на улицу смотрел двумя рядами окошек, по дневному времени не забранных ставнями. Через забор виднелась отдельная лестница на второй этаж. Остальное — как везде: массивный забор из тяжёлых брёвен, в нём ворота для экипажа и рядом калиточка, и навес двусторонний над ними, чтобы снег не заваливал.

Прошка, человек Болотникова, ехал рядом с кучером, он лихо соскочил на землю и застучал в ворота массивным железным кольцом. И закричал: открывай, мол, Лушка, барыню тебе привезли. Но ворота открыла вовсе не неведомая Лушка, а мужик в меховой шапке и тулупе — наверное, здешний дворник и ещё кто-нибудь.

Прошка с кучером перетаскали мои саквояжи в дом, я проследила, чтобы ничего не оставили в экипаже, и пошла следом. Высокое крылечко, тяжёлая дверь, сени.

— Здравствуйте, хозяева, — громко поздоровалась.

Хозяева не спешили показываться, кто бы они ни были, а люди Болотникова быстро распрощались и были таковы. Так-так, что же здесь меня ждёт?

Темноватый коридор, в небольшой прихожей крохотное окошечко, замёрзшее. Я ничего не поняла и выпустила несколько осветительных шаров, чтобы оглядеться. И тут только ближняя ко мне дверь — двустворчатая, крашеная белой краской — распахнулась, и оттуда выглянула девица помладше меня, с толстой русой косой, в застиранной ситцевой парочке.

— Ой, здрастье, — поклонилась она. — Это вы барыня из управы?

— Здравствуйте, — я тоже легонько поклонилась. — Я Ольга. А вы Лукерья?

— Не, я племянница еёная, а тёть Лушка, поди, в подполе застряла, вот и не слышит. Я сей момент её кликну. Вот, извольте проходить сюда, здесь две комнаты для вас приготовлены.

Я вошла в приготовленные комнаты и увидела небольшую гостиную — с комодом, парой кресел, столом меж ними и печью в углу. Пол был покрыт домоткаными половиками. В открытую дверь виднелась небольшая спальня — с кроватью, накрытой белым покрывалом, на подушке — вышитая накидка. У печи на полу лежали дрова.

— Я вам протопила, вы поглядывайте, как там, а как прогорит — так ещё подкиньте, дров нам два воза прислали, мёрзнуть не придётся, — болтала девица.

— Звать-то тебя как? — Нужно устанавливать контакты.

— А Надеждой, — сообщила она.

— Очень приятно, Надя, — кивнула я.

— А вы Ольга Дмитриевна, да? А вы по правде из самой Москвы?

— По правде, ещё утром там была.

— Так не по железке, что ли, прибыли? — изумилась Надежда.

— Портал мне Матвей Мироныч открыл, — улыбнулась я. — Желает, чтобы скорее к службе приступала.

— А служить-то вы где будете? У него аль туточки?

— Да не тут и не у него, а где скажут. Может, в больнице, может, на погосте, может, ещё где.

— Это… как? На погосте?

— Нежить именно в таких местах встречается.

— Нежить в смысле… дохляки? Упокойнички? Которые, тьфу, смирно не лежат и потом поднимаются и за своими приходят?

— И так бывает, и чтоб не пришли больше, их нужно упокоить. Я умею.

— По правде, что ль?

— Да, и ещё определить, отчего человек умер.

— Мамоньки ро́дные, вот как оно вышло-то! — Надежда прижала обе ладони к щекам и приоткрыла рот. — А ещё расскажите!

— Надька, ты чего, дурища, вещей на пороге навалила? — раздалось из покинутого нами коридора.

В комнату шагнула женщина — высокая, худая, в тёмном платье или тоже парочке, но поверх надет фартук, и не видно. На голове платок, повязан низко, ни волосинки снаружи не осталось. В руках связка ключей на крупном кольце, да ключи большие, не от шкатулочки и не от секретера. Оглядела нас, всё поняла правильно.

— Это вас его высокородие к нам сосватал? — хмуро спросила она.

Вот прямо очень худая, болеет или голодает? Надежда тоже не отличалась пышностью тела, но её родственница выглядела прямо нездоровой.

— Очевидно, меня. Я Филиппова Ольга Дмитриевна. А вы Лукерья?

— Я Лукерья, — кивнула она.

Лет пятидесяти, если больше, то ненамного.

— Очень приятно, — кивнула я. — Подскажите, можно ли попросить вашего человека занести саквояжи?

— Надька, кликни Федота, — тут же отреагировала Лукерья. — Обедать будете? Баню топить?

Я подумала, что начать новую жизнь с бани будет неплохо.

— Да, топить, пожалуйста.

— Ужин Надька в семь принесёт.

— Благодарю, — киваю. — А можно попросить разбудить меня утром, часов в семь?

— Куда это ни свет ни заря? — искренне удивилась Лукерья.

— Так в управу же, думаю, я успею собраться, выпить чаю и дойти к девяти, — сказала, и на меня снова вытаращились.

— А чего в управу-то?

— Так расскажут, что делать. Точнее, куда прежде всего.

— И что вы там делать собрались? — она оглядела меня с головы до ног.

— Так упокойничков ловить! — сообщила Надежда, гордая тем, что уже всё обо мне знает.

— Каких… упокойничков? — медленно спросила Лукерья. — Так вы маг, что ли? И вправду на службу прибыли?

— Маг, — пожимаю плечами, — и вправду на службу. Завершила образование в академии, приехала служить.

— Из тех, что ли, кто мёртвого поднимет и отвечать заставит?

— Могу, если нужно, — пожала плечами, будто это самое естественное дело на свете.

Лукерья глянула на меня, истово перекрестилась. Было видно, что хочет ещё и сплюнуть, да не желает делать это на свои чистые половики.

— Болотников сказал — вы маг? — спрашиваю.

— Маг, — коротко отвечает. — И Надька тоже. Да толку с той магии.

— Отчего же? А в училище, если не в академию?

— Где мы, а где то училище, — пожала плечами Лукерья. — Скажу Федотке, пусть идёт и вещи таскает, и баню затопит.

— Чай подать? — спросила Надежда с придыханием.

— А подай, — кивнула я, думая разговорить её и выяснить побольше о хозяйке дома, где мне предстояло жить.

Лукерья отправилась по своим делам, Федот принёс мои вещи, под моим руководством сложил в спальне и пообещал, что баню затопит, часа через два будет.

3. Служба начинается

Я сдаю экзамен. Ночь, лес, луны нет, тишина. Нежити тоже нет, я не вижу никого, ни единого шороха, ни единого движения.

Стою, стою… нет никого. Может быть, я не там оказалась? Или здесь уже всех повывели и не осталось никого? Или ещё что?

Но стоило мне только повернуться, чтобы уйти обратно в тепло и к людям, тишина мгновенно взревела, и я оказалась в кольце. Мне не давали сосредоточиться и поставить защиту, приходилось отбиваться разом от многих, и ещё вертеться, чтобы успевать со всех сторон.

Руки мои замёрзли до того, что пальцы уже просто не шевелились, а нежить всё ещё не кончалась. И в тот момент, когда я поняла, что не могу больше, из-за спины раздался знакомый ворчливый голос:

— Стой прямо, дыши. Дыши, кому говорят. Защиту ставь, немедленно, чему тебя учили?

Нас окружает серебристый купол, нежить снаружи может только бесполезно тыкаться в него.

— Бабушка, — шепчу я. — Ты где?

— Я там, куда тебе пока не надо. Всему своё время. Стой и выдыхай. И держись, как бы оно ни повернулось. Ты сможешь, ты справишься. Где не умеешь пока — научишься. Где не пробовала — попробуешь. Ты на верном пути, и большая молодец. Ты справишься со всем, помни. Вдох, выдох, защита.

Я уже думала, она сейчас снимет свой купол и снова пропадёт, но она вдруг говорит совершенно иначе, сурово:

— Где это вы ходите так долго? Тут внучку мою чуть не сожрали! И что бы вы делали, если б опоздали, интересно бы мне знать?

Мне тоже очень интересно — с кем это она так разговаривает. Я пытаюсь повернуться, но не могу, я будто в воде или в желе, и движусь медленно.

— Прошу прощения, Рогнеда Витольдовна, запоздал, — слышу мужской голос, определённо знакомый. — Но я уже здесь.

— Извольте становиться и делать что положено, — говорит бабушка.

— Повинуюсь, — вижу краем глаза, как он кланяется и становится мне за спину.

Поднимает руки — и мертвенное сияние расходится от них, и наша нежить мигом осыпается пеплом. Я хочу повернуться и поблагодарить, и расспросить…

И просыпаюсь. От холода.

В комнате прохладно, одеяло тонкое, нужно сейчас взять тулуп и положить сверху. А завтра добыть ещё одеял. Сейчас же спать, скоро вставать уже, наверное.

Под тулупом я скоро согрелась и уснула, и больше никаких непонятных снов мне не давали. Я бы и ещё спала, но — стук в дверь и голос Надежды. Поднимайтесь, мол, барыня, пора.

Пора так пора. Засветить шариков, найти ощупью на половике комнатные туфли, тоже изрядно остывшие за ночь, попрыгать по холодной комнате — как-то быстро печь прогорает, нужно что-то с этим придумать. Я ничего не понимаю в печах, но вдруг найдётся кто-то, кто понимает?

Дальше тоже было быстро — умыться, одеться, выйти в гостиную, где Надежда увидела меня и побежала на кухню за завтраком. Принесла кашу и чай, и масло в кашу, и мёд к чаю. И хорошо.

— Вас обратно-то когда ждать? К обеду аль потом?

— Так вот я бы знала, — пожимаю плечами. — Сегодня разберусь, как оно дальше будет, вечером расскажу.

И пошла я на Троицкую улицу, где неподалёку от особняка Матвея Мироновича Болотникова располагалось губернское управление магических дел. Как я поняла, почти все маги на службе были губернского подчинения, исключая тех, кто целитель и в больнице, и, может быть, кого-то ещё. Во всяком случае, на входе за столом сидел человек в форме, он спросил моё имя и сказал подняться на второй этаж по лестнице, и там будет открытая дверь.

Пока я поднималась по лестнице, то думала: а ну как дверей там окажется несколько? Так и вышло, но открыта из них только одна, и оттуда слышался голос Болотникова.

— Вот сейчас и договоритесь, как явится, ясно? — говорил он кому-то грозно.

Я осторожно заглянула в открытую дверь, увидела обширную приёмную, за ней ещё одну открытую дверь, и уже там беседовали мужчины.

— Здравствуйте, вы Ольга Дмитриевна? — подскочил ко мне очевидный секретарь.

— Доброе утро, да, — кивнула я.

Он принял у меня тулуп и шапку, разместил куда-то в шкаф и пригласил проходить.

За столом сидели Болотников, Соколовский и ещё кто-то третий, кого я видела впервые. Все встали и поклонились мне, а Соколовский пододвинул стул.

— Вот, знакомьтесь — Ольга Дмитриевна Филиппова, маг-некромант с дипломом Московской академии. А это глава губернской врачебной управы его благородие Филипп Викентьевич Зверев, — представил нас Болотников.

— И как же эта замечательная дама может способствовать в нашей беде? — спросил Зверев.

— Дама имеет квалификацию мага-некроманта, — холодно сказал Соколовский. — И способна установить причину смерти. Кто не так давно сетовал на недостаток персонала во врачебной управе? Врача ещё одного мы вам сейчас не найдём, целители все при деле, а вот некромант у нас появился. И если этот некромант начнёт свою службу с освидетельствований в городских больницах, будет хорошо.

— Эта дама… будет заниматься освидетельствованиями? — усомнился доктор Зверев. — Испугается ведь и убежит сразу же.

Невысокий, плотный, сюртук мятый. Лет сорока, наверное.

— Скажут — буду, — пожала я плечами.

— Вот видите? Ольга Дмитриевна не из пугливых, — произнёс Болотников. — Давайте так: вы с ней договоритесь, когда и куда она завтра приходит. И уже на месте начинаете работу. И я вас более не задерживаю.

— В Кузнецовскую больницу, с утра, — сказал тот, не глядя на меня.

И быстро покинул кабинет.

— Ничего, Ольга Дмитриевна, он просто не привык, что барышни желают и могут работать наравне с мужчинами. Но если барышня — маг, то что тут теперь поделаешь? А работы много, — говорил Болотников.

Далее меня отправили к письмоводителю, который записывал в толстенную книгу мои данные, я подсмотрела — должность моя называлась «маг-некромант для особых поручений при губернском магическом управлении». Сказал, что жалованье будут платить дважды в месяц в кассе в этом же здании, и отпустил.

Я вернулась в кабинет Болотникова и застала того на пороге.

4. Не имею ничего против

Почему-то я не могла поднять голову и посмотреть на него. Просто посмотреть. Как на коллегу, как на преподавателя, в конце-то концов! Как на просто знакомого человека, потому что он и есть просто знакомый человек.

Человек, который рекомендовал меня Пуговкину, и с письмом от которого меня взяли учиться, поселили у себя дома, выучили и отпустили обратно. И если бы я предполагала, что можно обрулить некие подводные камни, то, вероятно, осталась бы там. Но я не предполагала и покинула Москву без особых страданий, с надеждой на возвращение в июне. Кстати, я же взяла список литературы и вопросы, по которым готовиться, нужно это делать.

Понемногу. Сначала — разобраться с работой.

Эх, я ведь увлеклась и едва не проворонила вопрос. От него ко мне вопрос.

— Скажите, Ольга Дмитриевна, мы тут решили за вас фактически. Вы не имеете ничего против?

— Вы о чём? — не поняла я.

— Мы сговорили вас в больницу к Звереву. Вы не стали возражать, но, может быть, вы не хотите? Какая часть нашей работы наименее неприятна для вас?

Чего? Неприятна?

Я задумалась.

Вообще, если честно, я мало думала о том, приятно мне или нет. У меня нет установки на то, что работа должна быть приятной. Думаете, я получила дома педагогическое образование потому, что очень люблю заниматься с детьми? Ничего подобного, я просто смогла туда поступить с моими результатами ЕГЭ. Подавала-то и на исторический, и на журналистику, и на психологию, но там конкурс был больше. Конечно, здо́рово, когда на уроке что-то получилось, и не просто у меня, а вместе с детьми, но на практике так вышло всего-то раза два, а обычно — просто урок, просто организовать детей, не дать им ломать мебель и бегать по потолку, занять с пользой.

Или то, как я на кафедре работала, — тоже не работа мечты. Нет, коллектив отличный — пока не принялись оптимизировать. Я уважала наших преподавателей и с радостью решала их проблемы, меня уважали в ответ и за то, что и как я делаю. Но если подумать — что за работа-то, побегушка какая-то. Пойди, принеси, найди, сделай, всем сообщи. Ничего, делала.

И если бы я осталась дома, мне не светило никакой работы мечты. Да и не знаю я, что такое работа мечты. Поэтому…

— Да нормальная работа, — пожимаю плечами. — Кто на кого учился, в общем. И раз я училась на мага-некроманта, то куда теперь деваться-то? И ладно бы училась по собственному хотению, а то ж просто по стечению обстоятельств.

— Потому что так угодно высшим силам? — вдруг усмехнулся он.

— Не знаю ничего о высших силах, — отрезала я. — И вообще, всё странно. Но я должна отработать тут пять лет, это нормальная практика. Мне не грозит принудительная отправка на завод или снова оказаться в компаньонках у какой-нибудь престарелой маньячки. Или вовсе делать что-нибудь неприличное ради того, чтобы не умереть с голоду. Ну да, работа специфичная. Но я, кажется, умею её делать и намерена делать хорошо. Вопросы?

— Я ни мгновения не сомневаюсь, что вы умеете и намерены делать хорошо. Просто хотите ли вы к Звереву в больницу?

— А варианты? Где-то нужен штатный охотник на нежить? Тоже то ещё дело. Вы вот чем обычно занимаетесь?

— А всем, — сообщил он. — Осмотром убиенных и умерших на дому и на улицах, особенно если свидетели говорят о драке или нападении. Выяснением обстоятельств, приведших к смерти, если больше это сделать некому. Охотой на нежить — она встречается регулярно, если вы не сталкивались, то ещё столкнётесь. Нет, я помню, что вы сталкивались, да с такой, что не вдруг найдёшь, если для чего-то понадобится, но обычно у нас попроще.

— Я рассказывала на экзамене Афанасию Александровичу, — тихо сказала я. — Он спрашивал о личном опыте с разными видами нежити, я и рассказала.

— Правильно сделали, — кивает он. — Надеюсь, подобного ещё долго не случится. А сейчас я, конечно, рад, что могу разделить с вами часть своих обязанностей, но всё же счёл себя должным спросить — готовы ли вы, желаете ли?

— И что будете делать, если я скажу — нет, не желаю? — поинтересовалась я.

— Предложу вам охоту на нежить, — усмехнулся он, но как-то криво.

— Да и так предложите, если будет нужда, — пожала я плечами.

Он быстро взглянул на меня… и тут же отвёл взгляд. Что, ему тоже не по себе? Ему-то с чего? Он же, как это сказать, верный то ли жених, то ли муж, то ли кто-то там ещё.

У кого бы о нём порасспрашивать? С кем он тут может водить близкое знакомство? Увижу — непременно спрошу, да?

— Предложу, — медленно произнёс он.

— Вы ж о себе такими вопросами не задаётесь, верно?

— Верно, — не стал он спорить. — Но я вырос с мыслью о том, кто я таков и что мне предстоит делать в жизни, а вы недавно осознали себя магом.

Куда недавно-то, уже год с лишним прошёл!

— Знаете, если честно, то всё это вот мне нравится куда как больше, чем если бы я магом себя не осознала, — сказала я. — Потому что иначе как и куда? На пресловутый завод? Или в няньки, в гувернантки, в компаньонки, у меня в этом городе год назад были предложения, не поверите. Раз уж я выучилась, получила редкую по здешним меркам профессию и меня берут с моим дипломом работать, — то я буду это делать и не буду сожалеть ни минуты, — добавила пафосно.

Может, и посожалею, но ему не скажу.

Он улыбнулся — так, слегка. О таком говорят: «улыбка чуть тронула его губы».

— Понимаю вас, или мне кажется, что понимаю. И желаю успехов. Помните, если возникнут сложности — без сомнения обращайтесь, я решу. Я дольше вас маг, я дольше вас на службе, и город этот тоже лучше знаю.

Я кивнула, а сама подумала, что обращусь только в том случае, если уж совсем никаких других выходов не останется.

— Как у вас с магической связью? — спросил он. — Научились?

Я вздохнула. Это был тот вопрос, на который я совсем не обращала внимания, потому что легко обходилась и так. Если все нужные люди где-то тут, близко, под рукой, то не нужна никакая магическая связь. И на экзамене её не спрашивали, я и не готовилась. Поэтому с той самой связью у меня было не очень хорошо. Я научилась, конечно, в самом начале, но давно не практиковалась. Услышу ли?

5. Всем холодно

Дома пришлось стучать кольцом в калитку, пока не услышал Федот и не впустил меня. Вчера было ни до чего, сегодня я пригляделась — парень моих, наверное, лет. Тулуп, валенки, шапка-ушанка.

— Добрый день, Федот, благодарю, — кивнула я ему.

Он вытаращился — чего это я ему сказала?

— Хозяйки-то дома? — Нужно же как-то контактировать, да?

Он не сразу нашёлся с ответом, бедняга.

— Э… дома. Лукерья дома, Надька до рынка побегла́.

До рынка — это понятно, нам всем нужно что-то есть. А Лукерья дома — это хорошо, сейчас про печь её и спрошу.

В моих комнатах всё было в порядке, ставни раскрыли, шторы аккуратно подвязали. Это вам не гостиная Софьи Людвиговны, но — чисто и прилично. Только прохладно, да.

Я сняла шубу и валенки и пошла поискать Лукерью. Та нашлась на кухне — что-то резала на деревянной доске, быстро и ловко. Лук, поняла я по запаху.

— Добрый день, Лукерья.

Она аж вздрогнула — не слышала, что ли, что я пришла?

— Вернулись, что ль? Обед вскоре поспеет.

— Благодарю, это очень хорошо. Подскажите, можно ли что-то сделать, чтобы в моей спальне было теплее? Очень уж холодно.

Лукерья задумалась.

— Чего холодно-то? Обычно.

— Не знаю, наверное, печь быстро прогорела вчера и остыла уже к середине ночи. Мне с утра нужно будет ходить на службу, и стучать зубами по полночи некогда, спать нужно.

— Больше дров, что ли? Ну так берите, кто не даёт-то? — Кажется, она меня не понимала.

Ладно, спрошу потом ещё Надежду, как придёт. А сейчас Лукерья смотрела на меня так, что было понятно: ждет не дождётся, пока я отправлюсь восвояси и не буду мешать ей дело делать. Хорошо, не буду.

У себя я осмотрела печь более внимательно, чем вчера. Кажется, она просто не справляется, потому что в стене между двумя комнатами, этой и гостиной. На обе комнаты её не хватает.

Так, а как было устроено у Софьи? И вообще, как можно сделать, чтобы добыть дополнительный прогрев? В самом деле, подниматься ночью да проверять, как там дрова, и подбрасывать?

У Софьи я вообще не задумывалась ни о дровах, ни об обогреве. Потому что там это делали другие люди — раз, и там ещё отчасти был устроен магический обогрев — это два. А у Пуговкиных и вовсе везде магические коммуникации — и тепло, и вода. Здесь вода предлагалась в кувшине и тазике, и баня. Баня нормальная, я вчера оценила. Вода и сейчас стояла в спальне — полный кувшин на табуретке, и рядом на полу таз. Вода холодная, но её можно согреть, это я, к счастью, могу.

Дрова в печи прогорели, угли не раздувались, только зола летела почём зря на пол, хорошо, там сделан металлический поддон, всё не на доски. Так, ладно, сейчас найдём Федота, он затопит.

Федот и затопил, всё верно. Правда, сначала долго стоял, чесал репу, потом неспешно сходил на улицу за дровами, натащил валенками снега. Но затопил, и постепенно становилось теплее.

Потом вернулась с рынка Надежда.

— Тёть Лушка, я пришла! Мяса хорошего взяла! С косточкой! И двух курей! Зря полтуши-то не купили, когда предлагали! Был бы запас!

— Чего орёшь, дурная? — неласково встретила племянницу Лукерья. — Неси в подпол, на ледник.

— Курей тоже?

— Одну оставь, потом ощиплешь да варить поставишь, на завтра. Раздевайся да обед барыне подай.

Слышно было всё — стены деревянные, тонкие. Нужно хоть представить себе конфигурацию домика — где тут что. А пока я просто стояла возле печи и грелась.

— Здрасьте, барыня! — Надежда открыла дверь ногой, а на подносе у неё дымилась большая тарелка похлёбки.

— Добрый день, Надя. Как там рынок?

— Да поздно я пошла, раньше надо было, с рассветом, — она живо поставила поднос на стол и расставляла тарелки — с хлебом, солёными огурцами, квашеной капустой. — Выбор уже был невелик. Ничего, в другой раз.

— Конечно, — поддержала я разговор. — Чаю принесёшь?

— Всенепременно, — закивала она. — Вы завсегда будете на обед приходить, аль в управе покормят?

— Так вот не знаю пока. Завтра с утра в больницу пойду, меня туда направили. А там уже разберусь, что и как.

— В которую больницу?

— В Кузнецовскую.

— А, тут недалече. С самого с ранья, да?

— Да, — тут я поняла, что не уточнила, что такое «утром». Ну, приду, как сегодня в управу.

Надежда принесла чайник — потемневший от копоти, поставила его на печь.

— Вот, пускай ваш будет, мало ли, погреться захотите.

Вот-вот, насчёт погреться.

— Скажи-ка, Надя, у вас всегда так холодно?

— Зимой прохладно, да. Так дом большой, не вдруг прогреешь. У мамки в деревне меньше был, а печь больше, там везде доставало. Тут печи две, у вас поменее, на кухне побольше, и тёть Лушкину комнатку греет, и мой чулан. Ничего, ещё месяц, и морозы-то поотступят, будет теплее.

— То есть у вас там так же холодно, как здесь?

— Ну да, — пожала Надежда плечами. — Да попривыкли уже. Тёть Лушка по первости тоже вроде как ворчала, ну а ей куда деваться — другого дома нет. И я тоже привыкла. Сплю под кожухом, а если совсем морозы завернут, то и вовсе на кухне, на лавке возле печи, там теплее всего.

Так, значит, хозяйкам тоже холодно, но они притерпелись.

— А Федот?

— А он тоже на кухне спит, на другой лавке, а случается — в предбаннике. А летом в дровяном сарайчике, сбоку.

Н-да, жизнь простая и незамысловатая. Ладно, значит, тоже притерпимся.

— А вы давно в Сибирск приехали?

— Так уж год тому с лишком. Позапрошлой осенью, как всё случилось, так и приехали.

Так-так, интересно, что же там случилось.

— А откуда приехали?

— Из Тельмы, там мой тятька и тёть Лушкин муж на заводике стекольном работали.

— А сейчас уже не работают?

— Так всё ж случилось, — вздохнула Надежда.

Я уже была готова начать расспрашивать, а она, кажется, рассказывать, но по коридору прилетел громкий окрик Лукерьи.

— Надька! Сколько там ждать-то тебя, похлёбка да чай льдом покроются!

6. Собираемся на службу

Ночь вышла так себе — я то и дело просыпалась и проверяла печку. Печка топилась, я подбрасывала дрова, ложилась обратно, засыпала. Просыпалась… и дальше по кругу.

Когда Надежда застучала утром мне в дверь, я поднялась, конечно, но больше всего на свете мне хотелось лечь обратно. Увы, служба зовёт, и всё такое. Поэтому я поднялась, умылась холодной водой, от которой стыли зубы, оделась и вышла в гостиную. Вспомнила разные примеры из литературы — о том, что чулки и свежую сорочку можно брать с собой в постель, тогда их утром веселее надевать, и ещё о том, как приятно обхватить чашку с горячим чаем и погреть пальцы.

Софья Людвиговна поутру пила кофе, по-здешнему арро. Пуговкины делали ровно так же.

— Надь, а есть ли арро?

— Горькая заморская отрава, что ль? — живо отреагировала Надежда. — Нету, конечно, тёть Лушка не любительница, а я и вовсе не пробовала ни разу.

— А где купить? Я как раз любительница.

— Так в магазине Беловых же! На Пестерёвской. Они, конечно, по чаю, но горечь эту тоже продают.

У меня в голове щёлкнуло: магазин Беловых, и сдаётся мне, что я знаю владельца этого магазина.

— Белов — это не Алексей ли Спиридонович? — уточнила я.

— Он самый, а что?

— Доводилось встречаться, в свете и просто так. Нужно зайти и купить. Так, а бумагу писчую ж тоже нужно купить, — вспомнила я.

Запасы есть, но невелики.

— А это у Посохина и Макушкина, в двух шагах, на Большой, — закивала Надежда.

Точно, я вспомнила, где находится магазин. И что даже однажды заходила туда именно за бумагой для писем Софьи Людвиговны — с Антонией.

— Вот, туда тоже нужно будет зайти. Может быть, сегодня успею.

— Если вас отпустят, как вчера, то ещё как успеете!

Но я не знала, как и куда меня сегодня отпустят, поэтому просто доела кашу и поблагодарила Надежду за завтрак. Оделась и пошла: время поджимало, а мне ещё искать в больнице доктора Зверева.

В губернском городе Сибирске стояли морозы — январские, душевные. Пока я добежала до набережной и до больницы, пришлось вспомнить, как дышать через варежку, и для чего, бывает, закрывают рот шарфом, или в здешних условиях — концом платка. Я этого не люблю, потому что шарф сразу мокрый, и обмерзает мгновенно, но когда снаружи ниже тридцати, уже не приходится раздумывать о том, что обмёрзло, а что нет. Потому что вдыхать вот этот замороженный воздух — само по себе испытание.

Впрочем, я победила, и до больницы добралась. Ткнулась с главного входа, там, конечно же, сидели и стояли люди, и ожидали приёма врача. Я пару раз спросила — где найти Зверева, но от меня отмахивались, мол, барышня, сидите и ждите.

В третий раз я поймала очередного местного сотрудника, глянула на него суровым взглядом некроманта и строго спросила, где в этот час найти доктора Зверева, потому что он меня ожидает и непременно накажет всех, кто мешает мне до него добраться. Парень — это был парень младше меня — съёжился и сказал, что нужно подняться на второй этаж, и там возле лестницы налево.

Это уже было что-то, я пошла по указанному адресу и действительно увидела дверь. На ней ничего не было написано, но из-за неё доносился громкий разъярённый голос, и вчера я этот голос уже слышала.

— Работать нужно — не слышали? Вовремя и как положено. А людей приходит много — так это потому, что нас мало, и услуги наши, даром что всем нужны, не всем доступны. Не желаете работать — отправляйтесь восвояси!

В ответ никто ничего не сказал, видимо — не желали или не считали нужным. Я воспользовалась паузой и постучалась.

— Кто там ещё? — раздалось недовольное. — Ступайте, и чтоб больше на вас не жаловались, ясно?

Дверь распахнулась, чуть не приложив мне по лбу, из кабинета выскочил мужчина и стремительно прошёл мимо меня, я даже не успела его разглядеть. И вошла.

Точно, вчерашний Зверев, в халате поверх мятого сюртука.

— Здравствуйте, Филипп Викентьевич, я Филиппова, мы вчера разговаривали у Болотникова в управе.

Он сначала не сообразил, а потом вспомнил.

— Девица-некромант? Всё-таки пришли?

— Почему «всё-таки»? Просто пришла. Как договаривались.

— Хорошо, — буркнул он. — Вам в подвальный этаж. Там спросите Ивана Дмитриевича Брагина. И приходите вовремя в следующий раз!

— Вовремя — это? — Мог и вчера мне сказать, между прочим.

— Без четверти восемь быть на месте!

— Поняла. Завтра и далее буду. Сейчас я могу идти?

— Ступайте.

Я спустилась в подвальный этаж по той же самой лестнице. Если на первом этаже шёл амбулаторный приём, на втором находились палаты, где лежали, что на третьем — я пока не знала, а тут было тихо и пустынно. Я прислушалась и не услышала ничего и никого. Пошла дальше, предварительно выпустив несколько осветительных шаров — потому что темно. Услышала голоса, постучалась.

— Не подскажете, где можно увидеть Ивана Дмитриевича?

— Это я, — мне навстречу поднялся из-за стола мужчина лет тридцати. — Брагин, к вашим услугам. А вы?

У стола, заваленного бумагами, стоял лохматый парень, он прямо вытаращился на меня.

— Филиппова Ольга Дмитриевна, маг-некромант. На службу к вам пришла.

— О, целый маг-некромант? Ещё один? Или мы лишились Соколовского? — Вот, кажется, здесь знают, для чего могут быть полезны некроманты.

— Ещё один. Меня пока направили сюда к вам. Но возможно, будут привлекать и к другим делам.

— Это замечательно, но… что же ваша родня — они согласны?

Я не поняла.

— На что они должны быть согласны?

— Ну как, не самая, наверное, желанная служба для дамы, да и вообще — как вас отпустили-то?

— Я сирота и отпускаю себя сама. И дипломированный специалист. Слышала, у вас таких недостаёт, — сурово сказала я.

— Верно, — кивнул он. — По правилам, освидетельствование должен производить и медик, и маг. Но магов ещё меньше, чем медиков, и Михаил Севостьянович успевает не везде и не всегда.

7. Первый рабочий день

Домой я в тот день пришла затемно, уставшая в хлам и голодная. Я умею забывать про время, если увлекусь или если нужно сделать какое-то большое количество работы. Здесь меня настигло именно большое количество.

Провести магическое обследование и посмертный допрос — дело не такое долгое, как вскрыть тело. И вскрывать лучше уже после того, как отработал некромант — когда тело уже опросили. Тело может говорить бессвязно, может вообще не говорить, может в каком-нибудь месте запнуться и зависнуть, и его уже не вывести на нормальную работу «вопрос — ответ».

И началось как раз с такого вот — мужчину принесли дней пять как, по словам Василия, и он ждал себе потихонечку, пока до него дойдёт дело у Ивана Дмитриевича. Нашли утром на берегу реки неподалёку от больницы, уже в камень замёрзшего — при нынешних морозах неудивительно. Из повреждений — удар по голове.

— Да, наверное, шёл пьяненький домой, его побили да обнесли, — пожал плечами Василий.

Я осмотрела — ну да, жизнь прервалась вследствие удара по голове, я так и в заключении потом напишу. Был ли пьян — тут я не смогу ответить, извините. Но попробую спросить.

Жертва предполагаемого нападения ответила мне, что зовут его Тимофеем Скриповым, родом он из Знаменского предместья, на жизнь зарабатывает тем, что помогает приятелю, у того телега с лошадью, и они вместе караулят на рынке — что кому отвезти, и отвозят, и помогают из телеги выгрузить и во двор занести. И вот день был так себе, потому что с самого утра заказ был всего один, и везти недалеко, и заплатили за доставку немного, а потом пришлось стоять и морозиться почти до сумерек. И вот уже под самый конец работы рынка занадобилось увезти несколько мешков картошки прилично одетому мужчине, похожему на приказчика из богатой лавки или управляющего из богатого дома. Поехали, выгрузили… и на этом месте наш Тимофей засипел, закашлялся и замолк. И больше мне не удалось добыть из него ни слова.

Я, конечно, записала в отчёт всё-всё, что удалось узнать, но меня очень расстроило то, что полной-то истории мы не узнали.

— Ничего себе, а лихо вы его, — качал головой Иван Дмитриевич.

— Точно, — у Василия только что глаза не горели. — Я думал, только Михаил Севостьяныч так умеет!

— Я думаю, он бы узнал больше, — мрачно вздохнула я.

Дальше была честно умершая дома вдова, её требовалось только расспросить — жившие на другом конце города родственники ожидали тело для погребения. Тут сложностей не случилось — заплохело, слегла, думала — отлежится и пойдёт студень варить, но уже не встала. Смерть совершенно точно естественная, я предположила, что связана с проблемами кровотока, например с кровоизлиянием в мозг, но это уже никого особо не волновало — главное, что сама, а не кто-то помог.

Двое участников драки накануне — с ножевыми ранениями. Там тоже было просто: соседи, выпили вместе, слово за слово — и подрались. Правда, при расспросе один признался, что спал с женой второго, но сейчас это уже было совершенно неважно для обоих, да и для той женщины, наверное, тоже.

В процессе меня приглашали в кабинет — вымыть руки, передохнуть, Василий даже приносил откуда-то горячий чай в стакане с подстаканником и баранки. Так, кажется, мне нужно не забывать брать с собой перекус, потому что после пятого по счёту допроса кружилась голова и мелко дрожали ноги.

— Ольга Дмитриевна, вы в порядке? — спрашивал доктор Брагин.

— Да, конечно, — кивала я. — Ещё одного послушаем. До которого часа, кстати, мы работаем?

Оказалось — вообще, кто-то должен оставаться до шести, и обычно это Василий. Записывает поступивших, которых привозили в любое время. После шести записывал кто-то из дежурного персонала больницы. Я глянула на наручные часы — разжилась летом в Паризии — отметила, что времени — третий час, всё отлично, сейчас ещё один, и отчёты.

— Вот, смотрите, свеженький, только час как притащили, — говорил Василий. — Это ж Игнатка, он на паперти у Крестовоздвиженской церкви сидел, его все знают!

Игнатка оказался щуплым мужчиной изрядных лет, умершим однозначно насильственной смертью. И он отказался говорить наотрез — то есть, конечно, просто не поддался магическому воздействию.

— Это, наверное, оттого, что божий человек, вот и молчит, — почтительно выдал версию Василий.

— Может быть, ему нечем отвечать? — выдал другую версию Брагин.

А я судорожно вспоминала, что говорил о таких случаях Аркадий Петрович Ракитин. На практике случалось, что покойный не разговаривал.

— Вдруг на нём есть какие-то охранные артефакты? — Это называлось одной из основных причин. — Предметы или татуировки?

Одежду, точнее, то, что называлось одеждой, сняли мужчины, а где и разрезали. Драный старенький тулуп, драная снаружи и прошитая мягкой суконкой внутри шапка, и под тулупом обнаружились хороший суконный кафтан и толстые крепкие штаны, и валенки тоже снаружи выглядели так себе, но крепко и аккуратно подшиты, и если в такой мороз сидеть на паперти — нужно тепло одеваться.

Никаких предметов или татуировок не было, и следов насилия тоже — ни синяков, ни ран, ничего. А ещё он был бледен, как будто в теле не осталось ни капли крови.

Ну вот, первый день, а уже фиаско.

Нужно было предложить вариант причины — отчего нет возможности подвергнуть покойного посмертному допросу. Мне придумалась ещё одна.

— Скажите, а был ли он магом? — спросила я.

— Да ну, был бы он магом, разве бы сидел на паперти? — не поверил Василий. — Он, конечно, был хромой, говорил — нога отсохла, ходил с палкой, но зачем магу, даже хромому, жить на подаяние?

Сейчас мы отчётливо видели, что никакая нога у Игнатки не отсохла и всё с ним было в порядке. Ну, кроме того, что уже не жив и его очевидно убили.

— Может, то подаяние было поболее, чем заработок нашего друга грузчика? — я кивнула в сторону холодильной комнаты, куда отнесли моего самого первого клиента.

— Может, и так, — не стал спорить Брагин. — О том, есть ли кровь, посмотрим при вскрытии, — подумал и спросил: — А если маг, то можно молчать при допросе некроманта?