Барышня из забытой оранжереи

1

Дождь шёл с самого утра. Хлестал косыми длинными струями, взбивая весеннюю грязь. На улице я была одна. Жители городка попрятались по домам. Сидели у натопленных печей и пили горячий чай.

Куртка и джинсы промокли насквозь. В кроссовках хлюпала вода. Однако я этого уже почти не замечала.

По телу разливался жар, голова кружилась, а ноги наливались слабостью. Я едва держалась в вертикальном положении, заставляя себя идти вперёд лишь силой воли. А ещё пониманием: если упаду, то уже не встану.

Но падать стоит под крышей, в тепле и желательно на что-нибудь мягкое. На немощёной улице, пестреющей весенними лужами с ледяной водой – это верная смерть.

Я собрала стремительно убывающие силы и двинулась к последнему домику, в который ещё не стучалась. Он стоял чуть в стороне от остальных. С виду небольшой, хоть и двухэтажный. Из красного кирпича, с белыми деревянными наличниками и ставнями.

Если калитка окажется заперта или по двору разгуливает злой пёс, значит, это моя судьба – остаться на безымянной улочке неизвестного города.

Предыдущие сутки меня измотали физически и морально. И всё же что-то внутри, какая-то отчаянная надежда, неведомое мне раньше упорство заставляло бороться. Идти вперёд и стучать в каждую дверь, до которой удавалось добраться. Просить о помощи, пусть и тщетно.

Но этот дом будет последним. И это не я отказывалась бороться. Мой организм предупреждал, что ресурс истощён, и до следующей улицы я не доберусь.

Собрав последние силы и молясь об удаче, я толкнула калитку. Она не поддалась.

Ну вот и всё.

Я покачнулась от слабости, схватилась за доски, чтобы не упасть. И неожиданно калитка подалась на меня.

Я засмеялась от радости. Смех вышел хриплым, каркающим, с намёком на подступающую истерику. Однако я велела себе держаться. По крайней мере, пока не поговорю с хозяевами.

Во дворе было темно в отличие от других домов. Хозяева не стали тратиться на уличный фонарь. Или слишком бедны, или не выходят на улицу после заката. Заросшая тропинка к дому говорила скорее о втором. Скосить траву можно и самим.

Надеюсь, здесь живут одинокие старики. Тогда у меня есть шанс. Таким всегда нужна помощь по хозяйству. Я многое умею, быстро учусь и не боюсь работы.

Отвлекая себя оптимистичными мыслями, я пробиралась на ощупь по тёмному двору. Мне помогали отсветы уличного фонаря, но он находился слишком далеко, чтобы разглядеть каждую выбоину. А их под ногами было много.

Вообще дом производил впечатление заброшенного. Если б не тусклый огонёк, пробивающийся сквозь занавески, я бы решила, что здесь никого нет.

Крыльцо было шатким и скрипучим, но его накрывал козырёк. Дождь перестал стучать по голове и плечам, и это не могло не радовать.

С трудом преодолев три небольшие ступеньки, я добрела до двери. Прислонилась к ней, тяжело дыша. В изнеможении прикрыла глаза.

Надо продержаться. Осталось совсем чуть-чуть. Я уже у двери.

Мысленные подбадривая уже не слишком помогали. Мне понадобилось с полминуты, чтобы собраться с силами и постучать.

В глубине дома лениво гавкнул пёс. А затем наступила тишина.

Ну же, пожалуйста, откройте.

Ватные ноги почти не держали. От падения меня удерживала лишь дверь, на которую я навалилась всем телом. Однако и эта опора была ненадёжной. Я чувствовала, что ещё немного, и осяду на пол. И тогда проведу эту холодную весеннюю ночь на крыльце, просто потому, что у меня не осталось сил постучать снова.

Соберись, тряпка! Ещё разговаривать с хозяевами, проситься переночевать и обещать, что отработаю. Я облизала пересохшие губы и промокнула их рукавом, где влаги было больше.

И постучала ещё раз.

Пёс гавкнул дважды. В глубине дома раздался недовольный голос, заскрипели половицы. А затем дверь открылась внутрь. От неожиданности я не успела ни за что ухватиться и плашмя упала вперёд. Высокий порог впился в бёдра. Я зашипела от боли.

На грохот из комнаты вышел пёс, ворчливо гавкнул и обнюхал моё лицо, громко фыркая и брызгая слюной.

– Граф, отойди, – произнёс надо мной старческий голос. – Юноша, что с вами? Вы можете встать?

Встать не получилось. Как и ответить, что я не юноша. Почему-то в этом городе меня упорно не признавали девушкой, несмотря на приталенную куртку и длинные волосы.

Город вообще был странным, больше похожим на декорации для исторического фильма. И я понятия не имела, как здесь оказалось. Последнее, что помнила, я шла с вечерней тренировки. В парке опять не горели фонари. Может, и стоило обойти по освещённому проспекту, но так было на пять минут дольше. К тому же я постоянно ходила через парк. И ничего не случалось.

До вчерашнего дня.

Сначала похолодало. Затем начал накрапывать мелкий дождик, сменившийся проливным дождём. И в итоге вместо своего дома я вышла к незнакомому городу. Все мои попытки вернуться обратно ни к чему не привели. Я блуждала уже сутки, промокла, устала и потеряла сумку. К тому же очень хотелось есть.

Сначала ещё надеялась, что сумею отыскать свой дом. Это ведь безумие – заблудиться в городском парке, рядом с которым прожила много лет. Затем решила, что это дурной сон, и я скоро проснусь. Потом плакала, кричала, просила прекратить надо мной издеваться. От нескончаемого дождя и холода у меня поднялась температура, тогда я поняла, что всё по-настоящему. И если не найти крышу над головой, я просто умру, так и не поняв, куда попала.

2

– Смотри, Граф, он совсем молоденький, мальчишка ещё, – голос был женским, высоким и слегка дребезжал, как пустые стаканы в поезде.

Это вызывало головную боль, отвлекая и не давая уплыть в забытьё.

– Вставай, мальчик. Не надо лежать на пороге, дом выстудишь.

Она права, надо вставать. Хотя бы для того, чтобы объяснить, что я не мальчик. И что мне нужна помощь, за которую я обязательно отплачу, но чуть позже.

Мне удалось подняться на колени. Я отыскала расфокусированным взглядом лицо пожилой женщины и начала говорить. Слова давались с трудом, цеплялись за язык, застревали в горле, а то и терялись в памяти. Приходилось долго думать, чтобы вспомнить, что я хотела сказать.

– Не понимаю, что ты там бормочешь, – ответила хозяйка на мой долгий и трудный монолог. – Тебе нужно прилечь, мальчик. Но я тебя не подниму, сил уже нет. Или ты встанешь самостоятельно, или останешься лежать на пороге. Выбирай.

Выбор был очевиден. Шепча про себя слова благодарности, потому что произнести вслух уже не могла, я ухватилась за брус дверного проёма. С другой стороны меня подхватила хозяйка дома. Совместными усилиями удалось поставить меня на ноги и отвести к дивану в гостиной.

Эти два десятка шагов почти не отложились в моей памяти. Она угасала, отправляя меня в серое ватное ничто. А когда тело наконец приняло горизонтальное положение, сознание и вовсе отключилось. Я провалилась в темноту, не собираясь оттуда возвращаться.

Однако мне это не удавалось. То и дело дребезжащий голос и собачье гавканье вырывали меня из забытья, заставляя подниматься к поверхности. Но, пробыв секунду-другую на грани реальности, я упорно уплывала назад.

– Ты смотри-ка, Граф, а это и не мальчик вовсе! С чего бы девчонке в мужскую одежду наряжаться?

– Гав!

– Жар у неё, надо бы доктора позвать, но он на воды с радикулитом своим поехал.

– Давай-ка оботрём её прохладной водичкой. Тащи полотенце, Граф.

– Гав!

Проснулась я с воспоминаниями о странном сне, в котором всё казалось таким реальным. Хотя сны всегда кажутся реальными, пока не проснёшься.

Я открыла глаза и потянулась. Тело было слабым, будто после болезни. А надо мной нависал незнакомый потолок с деревянными балками.

Кажется, я ещё продолжаю спать.

– Гав! – прозвучало рядом. Ну точно сплю. И даже сон вижу тот же самый.

Я повернула голову. Рядом с моей постелью сидел большой лохматый пёс, похожий на ретривера, только с тёмной, рыже-бурой шерстью, густо сдобренной сединой. На морде, вокруг глаз и вдоль носа, белые шерстинки образовали маску, выдающую преклонный возраст собаки.

– Привет, – произнесла я, смущённая пристальным вниманием животного. – Не ешь меня, я невкусная.

Пёс раскрыл пасть и вывалил язык наружу, то ли ему стало жарко, то ли решил посмеяться над наивным обедом.

– Гав-гав! – сообщил мне зверь и, тяжело поднявшись на лапы, пошёл прочь. Когти громко цокали по дощатому полу.

Определённо сплю. В реальности такого не бывает. По крайней мере, у меня.

Я закрыла глаза и с нажимом провела ладонью по лицу, прогоняя сон. Но он не уходил. Комната оставалась той же самой.

Деревянный потолок с балками. Деревянные же стены, обитые тонкими рейками. Только камин в стене – каменный, с красивой аркой из булыжников.

Похоже на охотничий домик, какими их показывают в фильмах. Только на стенах нет охотничьих трофеев, вместо них – картины с изображением фруктовых деревьев. Я разглядела яркие шарики апельсинов, жёлтые пятна лимонов, что-то похожее на папайю или манго, а ещё связки бананов на хрупкой с виду пальме.

У фруктов были тщательно прописаны каждая трещинка, каждый изгиб. Автор картин не только видел их перед собой, он словно вырастил каждый своими руками, с любовью и уважением.

– Это работы моего мужа, – пояснила вошедшая в комнату хозяйка.

Я узнала дребезжащий голос из сна. Женщине было около семидесяти. Длинное закрытое платье в чёрно-зелёную клетку подчёркивало худобу лица, заострённые возрастом нос и подбородок и глубокие морщины. Седые волосы убраны под накрахмаленный чепец.

Всё это ещё больше убеждало, что я продолжаю смотреть сон. В моей жизни таким старушкам просто неоткуда взяться.

– Как ты себя чувствуешь, детонька? – заботливо спросила она.

Я прислушалась к себе. Кроме предательской слабости в конечностях чувствовала я себя вполне сносно.

– Спасибо, бабушка, всё хорошо. Только кушать очень хочется.

Старушка засмеялась, так по-доброму, что я словно вернулась в детство к своей собственной бабушке.

– Называй меня госпожой Беррѝ, детонька. А как твоё имя?

– Ксения Горбунова.

– Какое необычное имя и красивое. Ксения, – протянула она, будто впервые слышала.

– Гав! – донеслось из соседней комнаты.

– А ваша собачка не кусается? – решила я уточнить на всякий случай.

3

Оставшись одна, я не спешила вставать. С пару минут лежала и думала о том, что со мной случилось. Я умудрилась заблудиться в парке, который исходила вдоль и поперёк. Нахожусь, неизвестно где. Меня приютила незнакомая старушка, и я проспала три дня.

Ничего не пропустила? Кажется, нет.

Значит, что у нас получается? В четверг я заблудилась. В пятницу оказалась в доме госпожи Берри. Выходит, сегодня понедельник, и мне нужно на работу. Впрочем, судя по солнцу, наконец сменившему дождь, уже около полудня. Половину рабочего дня я прогуляла.

Ладно, с работой что-нибудь придумаю. Пусть мне влетит, пусть лишат премии. Сейчас главное – вернуться домой.

Я откинула плед, обнаружив, что лежу в просторной ночнушке с длинными рукавами. А на ногах у меня – шерстяные гольфы.

Вот почему было так тепло. Госпожа Берри очень добрая и заботливая. Непременно нужно отблагодарить её.

Моей одежды нигде не было видно. Вместо неё на спинке стула висело платье. На манер того, что носила сама хозяйка дома. К нему прилагалась сменная сорочка, меньшего размера и без рукавов. Непонятно для чего – белая юбка. Ещё хлопковые панталоны до колена и шерстяные чулки. У дивана стояли войлочные домашние валенки, длиной чуть выше голени.

С минуту я смотрела на одежду, которую могла носить разве что моя прабабушка, и недоумевала. Почему хозяйка принесла мне свои вещи? За три дня вполне можно было постирать и мои. Всего-то – запустить машинку. Всё бы уже высохло. И я сейчас не держала бы в руках одежду, больше походящую в экспонаты исторического музея. А надела свои джинсы и свитшот.

Однако жаловаться было некому. Госпожа Берри ждала в кухне. Пёс тоже ушёл. Пришлось надевать то, что оставили.

С сорочкой проблем не возникло, я просто сменила одну на другую. А вот панталоны вызвали вопросы, особенно завязки и прореха в самом неожиданном месте. Разобравшись и натянув их на себя, я усмехнулась – действительно музейный экспонат. Белую юбку я покрутила в руках. Что с ней делать? Надеть поверх платья или под него? Я решила, что в любом случае буду чувствовать себя глупо, и отложила юбку в сторону. Видимо, хозяйка ошиблась, случайно захватив лишнюю вещь.

Ткань платья была жёсткая и совсем не тянулась. Повезло, что оно оказалось на размер больше, иначе мне пришлось бы ходить и сидеть с прямой спиной, не имея возможности расслабиться.

Зачем носить такие неудобные платья в наше время? Разве что госпожа Берри – старая ролевичка и никак не может выйти из образа, иначе почему она велела называть её «госпожой»? Ну хоть не эльфийкой или драконницей, или в кого там сейчас играют любители фэнтези?

Я решила не обращать внимания на небольшие причуды хозяйки. Она спасла мне жизнь. И за это я готова называть её хоть королевой созвездия Гончих псов.

В странном наряде я и ощущала себя странно. Платье кололось, гольфы тоже. А панталоны… Завязки по бокам слегка натирали кожу, разрез вообще дарил непередаваемое ощущение прохлады там, где мне её совсем не хотелось.

И как раньше женщины в таком ходили? Это же ужасно неудобно.

Однако когда я заглянула в кухню, оказавшуюся соседним помещением, госпожа Берри удовлетворённо поцокала языком.

– Хороша! – дала она свою оценку. – И всё в пору пришлось. Я так и знала.

– Гав! – подтвердил пёс, который приподнял голову, будто и правда оценивал мой внешний вид.

– Спасибо, – я неловко улыбнулась, подбирая слова. – А вы не могли бы отдать мои вещи? Они уже, наверное, высохли?

– Зачем? – искренне удивилась старушка. – Они же мужские, а ты барышня. Или скрываешься от кого?

Она пристально смотрела на меня, словно могла считать правду по лицу.

– Нет, – я замотала головой. – Ни от кого не скрываюсь.

Ещё не хватало, чтобы хозяйка приняла меня за преступницу и вызвала полицию. Хотя, может, так и лучше? Полицейские отвезут меня домой. Если сумею объяснить, как здесь оказалась. А то и сразу в лечебницу для таких вот фантазёров определят.

– Ну и хорошо, – госпожа Берри ощутимо расслабилась. – Тогда садись. Тебе надо подкрепиться.

Я опустилась на подставленный стул и окинула кухню взглядом. Она тоже была оформлена в простом деревенском стиле с уклоном в старину. Большая белёная печь с лежанкой занимала едва ли не четверть помещения, располагаясь по диагонали от входа.

Напротив, у окна, стоял обеденный стол, покрытый белой скатертью с красной вышивкой по краю. Эти страшные, составленные из геометрических фигур силуэты могли оказаться кем угодно. Только огромные клювы на головах выдавали в них птиц. Однако присмотревшись, я разглядела схематично вышитых петухов и цветы.

Явно ручная работа. Причём вышивальщица не стремилась к реалистичному изображению. Да и вообще не понятно, к чему она стремилась. Стежки у неё ложились, как душе угодно.

Стулья были деревянными, потемневшими от времени и гладкими от частого использования. И тоже самодельными. Массивные прямоугольные ножки, толстые доски сиденья, прямая неудобная спинка.

В серванте и на стеллажах стояла старинная посуда. Тяжёлая ручная кофемолка. Блюда, вырезанные из цельного куска дерева. Изящные фарфоровые чашки, каких сегодня уже не увидишь в быту.

4

– Ты хлеба-то возьми, Ксения, – ласково посоветовала госпожа Берри. – С хлебом-то оно всегда вкуснее.

Разумеется, я последовала её совету. Взяла протянутый ломоть с ноздреватой мякотью и хрустящей корочкой. Откусила.

– М-м, как вкусно! – моё восхищение было абсолютно искренним.

Знаю, что говорить с набитым ртом невежливо, но удержаться не смогла. Такого хлеба я никогда прежде не ела. Он был душистый, нежный, лёгкий и одновременно тягучий.

– Я рада, что тебе нравится мой хлеб, – госпожа Берри ласково улыбнулась.

– Вы что, сами его пекли?!

– Почему это тебя так удивляет? – она недоумённо приподняла брови. – Каждая женщина умеет испечь хлеб.

Я не стала отвечать, что далеко не каждая даже суп такой сварить умеет. Вместо этого откусила ещё кусочек ароматного хлеба и зачерпнула ложкой прозрачного бульона.

Как только тарелка опустела, мне захотелось добавки. Однако госпожа Берри посоветовала подождать.

– Ты долго не ела, детонька, не стоит так сразу налегать, – она забрала посуду, унесла к мойке. Передо мной поставила стакан с тёплой водой, в которой плавали травы. Сама села напротив. – Ну а теперь рассказывай, что с тобой стряслось.

Я рассказала всё. Что хожу в спортзал пару раз в неделю после работы. Что обычно возвращаюсь домой по проспекту, чтобы зайти в магазин за продуктами. Однако в тот вечер я слишком устала, поэтому решила срезать через парк.

Когда погасли фонари, я не испугалась. Ведь перебои с электричеством случаются. Может, произошла авария. Достала телефон, чтобы включить фонарик. Но, как ни пыталась, экран оставался чёрным, похоже, села батарея. Придётся идти без света.

Некоторое время я двигалась прямо, затем повернула к дому. По-прежнему было темно. Но этот путь я могла пройти с закрытыми глазами, поэтому особо не переживала.

Потом начался дождь. Я прибавила шагу. Вместо тротуара под ногами оказалась скользкая земля. Ещё и похолодало резко.

Я давно уже должна была выйти к дому. Если и не своему, то к одному из соседних. Под ногами чавкала глина, хотя наш двор заасфальтирован, и в прошлом году сделали ремонт. По лицу ударило веткой. А затем я запуталась в кустарнике.

В груди поселилось нехорошее чувство. Я остановилась и прислушалась, надеясь услышать людские голоса или шум проезжающих машин. Любые звуки, которые помогут мне сориентироваться.

Однако вокруг меня повисла пугающая тишина. Лишь деревья шумели, и дождь хлестал по голым веткам. Я запаниковала. Вместо того чтобы продолжать путь вперёд, развернулась. Решила, что выйду обратно к проспекту и пойду по нему.

Сначала просто шла, затем прибавила скорости, а потом вообще побежала. Даже не знаю, где уронила сумку и телефон. Я этого просто не заметила.

Я вообще ничего не видела. Меня гнал вперёд панический страх. Я запнулась о корень старой ели и упала. Думаю, это меня спасло. Потому что у дерева были густые нижние лапы. Они опускались вниз, образуя нечто вроде палатки, не пропускающей дождь и ветер.

Я заползла внутрь. Там было много сухой хвои. Я зарылась в неё, чтобы не замёрзнуть, и уснула.

Когда проснулась, уже рассвело. Я выбралась из своего убежища. Вокруг был лес, настоящая чащоба, без прогалин и тропинок. Я испугалась и побежала вперёд. Просто вперёд, без какого-либо направления.

А когда рухнула в изнеможении, пытаясь отдышаться, услышала вдалеке лошадиное ржание. Я знала, что в городе не может быть лошадей. Что это какая-то ферма, конный завод или ипподром. И ещё, что я забрела очень далеко, потому что никогда не слышала ни о чём таком поблизости.

Но рядом с лошадьми всегда были и люди, поэтому я двинулась на звук. Шла до самых сумерек. Они наступили рано из-за дождя.

Я промокла и выбилась из сил. А ещё потеряла направление. И хотела уже сдаться. Всё это было похоже на жуткий кошмар, из которого не видно выхода. Казалось, если лягу и усну, то смогу проснуться у себя дома, в своей кровати, чтобы потом радоваться, что это был лишь сон.

Я остановилась у дерева. Не хотелось ложиться на мокрую землю, хотя в принципе уже не было разницы. Моя одежда насквозь пропиталась водой. Однако я огляделась, надеясь найти что-то вроде той ели.

И вдруг увидела огоньки. Они были маленькие, жёлтые, каждые несколько минут загорался ещё один. Я пошла на свет. Мне потребовалось два или три часа, чтобы добраться. Огоньки оказались фонарями. Причём не обычными, которые вспыхивают одновременно по всей линии. Эти по одному зажигал человек.

Он был странно одет и нёс на плече лестницу. Подходил к фонарному столбу, закидывал на перекладину крючья и лез вверх. Открыв створку шестигранного фонаря, поджигал его тлеющим фитилём, спускался и шёл дальше.

Меня так поразила эта сюрреалистическая картина, похожая на сцену из исторического фильма, что я даже не попыталась догнать фонарщика. Вместо этого я пошла в город.

Он тоже не был похож на современный. Улицы мощены брусчаткой, тротуаров нет. Дома максимум в три этажа и расположены так близко, что смотрят в окна друг другу.

Людей из-за дождя было мало. А те, что мне встречались, спешили скорее уйти с улицы, чтобы укрыться в тепле от непогоды. Из-за растерянности я пропустила двоих прохожих, прежде чем сообразила подойти.

5

Вместо четырёх кварталов, которые обещали мне приятные люди, я прошла все шесть. Потом восемь, а затем оказалась на окраине города. Здесь дома стояли дальше друг от друга, их окружали хозяйственные постройки, палисадники и высокие ограды.

Больше прохожих мне не попадалось. Спросить, где гостиница, было некого. К тому же дождь припустил с новой силой. Я окончательно промокла и решила проситься на ночлег. Блуждать по незнакомому городу в такую погоду было бессмысленно. Я могла никогда не найти ту гостиницу. Может, её и не было вовсе. Может, та пара просто посмеялась надо мной.

К тому же у меня начало першить горло, по телу расходилась вязкая слабость, нарастая, казалось, с каждым шагом. Почти сутки блуждания под дождём и ночёвка в мокрой одежде не прошли даром. Я заболела.

Думаю, у меня есть пара часов, прежде чем болезнь свалит меня окончательно…

Госпожа Берри слушала меня внимательно, не перебивая. Лишь когда я замолчала, она произнесла с грустной усмешкой:

- Последние десять лет госпожа Ландо открывает свою гостиницу лишь в дни ярмарок. В другое время почти туда не заходит.

- Почему? – удивилась я. – Разве в гостинице не должен находиться человек, чтобы заселить постояльцев?

- К нам перестали приезжать, с тех пор как закрылись оранжереи. Наш городок стал неинтересен туристам. И мы, жители Апельсиновой долины, оказались предоставлены сами себе.

- Апельсиновой долины? – я удивилась ещё больше. – Город правда так называется? Мне казалось, что для вызревания апельсинов нужен более тёплый климат.

Госпожа Берри вздохнула.

- Это долгая история. И невесёлая. Я обязательно расскажу её, но не сейчас, если ты не возражаешь.

Я не возражала. Послушать истории одинокой старушки – это, конечно, очень интересно. Однако гораздо больше меня интересовало, как вернуться домой.

- Здесь ходят автобусы? Или поезда? Может, есть аэропорт? В кармане джинсов у меня лежала кредитка. Если вы вернёте мою одежду, я смогу купить билет.

Однако госпожа Берри смотрела на меня так, словно я сыпала терминами из квантовой физики. Вроде всё очень интересно, но ничего не понятно.

А затем она протянула руку и накрыла мою ладонь своей. Сжала мои пальцы, легко так, осторожно, сочувствующе. Я подняла на неё взгляд и поняла, что не ошиблась. В этом пожатии было сочувствие и поддержка. Так делают, когда собираются сообщить о смерти близкого человека. Или ещё о чем-то столь же ужасном. Например, о том, что я никогда не смогу вернуться домой.

Я почувствовала, как холодок пробежался вдоль позвоночника, распуская по плечам волны озноба.

- Вы ведь знаете, что со мной случилось, да? – я смотрела на неё, ловя каждый оттенок эмоции на старческом лице и пытаясь отыскать для себя надежду.

Госпожа Берри вздохнула. Однако ответила не сразу. И с каждым мгновением тишины надежда таяла, сменяясь мраком отчаяния.

Наконец она заговорила.

- Я знала одного человека, с которым случилось похожее…

- И где он? Он сумел вернуться домой? – обрадовалась я, чувствуя, что надежда вновь воспрянула.

- Не перебивай меня, детонька, тогда я всё расскажу, - попросила госпожа Берри.

Я смущённо кивнула.

- Простите меня, я готова слушать.

- Это случилось почти пятьдесят лет назад и тоже ранней весной. К нам в дверь постучались, - начала она.

И я увидела, как лицо пожилой женщины преобразилось. Оно словно помолодело. В глазах загорелся озорной огонёк. Госпожа Берри улыбалась воспоминаниям, словно заново их переживая.

- Это был юноша, немногим старше меня. Он заблудился, замёрз и попросился переночевать. Мой отец впустил его, велел нам с братом накормить гостя и подобрать ему сухую одежду. У него не было того, что ты называешь «телефоном» или «кредиткой», но выглядел он тоже очень странно. Одежда, не похожая на нашу. За спиной – огромный рюкзак. А в руках – карта.

У нас с братом незнакомец вызвал живое любопытство. Ведь после смерти мамы отец особо ни с кем не общался, почти не покидал усадьбу. С нами осталось лишь несколько старых слуг, остальные разбежались от угрюмого хозяина.

Мы строили предположения, кем может оказаться этот юноша. Шпион из соседней страны. Путешественник, чья карета сломалась, а сам он отправился за помощью и заблудился. А может, Добрый волшебник, что оставляет детям подарки под подушкой в самую долгую ночь года.

Правда в Доброго волшебника я давно не верила, потому что, когда не стало мамы, подарков под подушкой тоже не стало.

Весь вечер гость, представившийся Валентином, провёл с отцом в кабинете. Они изучали карты. Ту, что принёс с собой незнакомец. И отцовскую, которую он заказывал картографу из столицы, чтобы следить за миграцией дичи. Наш отец был заядлым охотником, но не сумел привить эту страсть ни одному из своих детей.

Мы торчали под дверью отцовского кабинета. По очереди подглядывали в замочную скважину и подслушивали, о чём там говорят. Похоже, карты различались так сильно, что ни один не мог найти знакомые места.

Отца так заинтересовала эта загадка, что он предложил Валентину помощь в поиске его дома. Они составили несколько маршрутов. И следующие несколько недель уходили в лес, пытаясь найти то место, где Валентин заблудился.

6

Валентин сказал, что везёт своим сёстрам гостинцы.

Они были похожи маленькие солнца. Небольшие, круглые, желтовато-оранжевого цвета, почти золотые. Сначала мы решили, что это мячи. Но он посмеялся над нами. Взял нож и срезал верхушку.

В нос мне ударил такой яркий и сильный аромат, что от неожиданности я чихнула. Валентин посмеялся. Затем показал, как счищать кожуру. Внутри оказались такие же жёлто-оранжевые дольки, сочные, кисловато-сладкие на вкус, со множеством маленьких капелек сока. Долек было ровно десять, друг от друга их отделяли тонкие, почти прозрачные перегородки.

В тот миг, когда я положила в рот первую дольку, подумала, что к нам всё же попал Добрый волшебник.

Валентин назвал эти маленькие солнца апельсинами.

Он попросил не выбрасывать косточки, потому что хотел вырастить апельсиновые деревья у себя дома. В этот момент я почувствовала грусть. Я поняла, что не хочу, чтобы Валентин вернулся домой. Мне хотелось, чтобы он остался. Сначала из-за разных необычных и ужасно вкусных фруктов, которые заполняли его рюкзак. А затем… затем во мне зародились иные чувства.

И моё желание исполнилось. Валентин остался в нашей усадьбе.

Госпожа Берри снова улыбнулась, но затем вздохнула.

- Однако сам он не был этому рад. У нас всё было иначе, отлично от того, к чему он привык. Другой мир, другие нравы. Как он сам говорил – «иной менталитет». К тому же Валентин скучал по дому, по матери и сёстрам.

В своём мире он был студентом университета, поэтому отец нанял его к нам в наставники. Он считал, что это принесёт пользу всем троим. Валентин получит знания о нашем мире, а мы научимся общаться и грамотно разговаривать. Ведь, несмотря на то, что он пришёл из другого мира, язык у нас был один.

Мы с братом к учёбе были равнодушны. В точных науках так вообще путались. Прежние наставники сумели научить нас разве что считать. Зато мы обожали книги о дальних странствиях и приключениях. Наверное, поэтому Валентин виделся мне ожившим воплощением мечты. Мы с Гевином рассказывали прочитанные нами истории, а он правил нам слог, учил составлять слова в предложения, подбирать синонимы и эпитеты.

Я влюблялась всё сильнее с каждым днём.

Однако видела, что Валентин тосковал. Он часто бывал задумчив, уходил в себя. Иногда приходилось тронуть его за руку, чтобы он услышал вопрос. Мне хотелось сделать для него что-то приятное. Такое, чтобы Валентин понял, что здесь у него тоже может быть дом, если он сам этого захочет.

В первый вечер я утаила одну из апельсиновых косточек и прорастила её. А когда у ростка появились первые два листочка, подарила Валентину.

Нужно было видеть его лицо в тот момент. Ведь потеряв надежду вернуться домой, он забыл и о своей мечте выращивать необычные фрукты. А я напомнила о ней.

С того дня Валентин переменился. Он стал проводить со мной и Гевином меньше времени. Сначала сидел, закрывшись, в своей комнате и что-то писал. Затем попросил у садовника горшки и ящики для рассады. Мы с Гевином соорудили наблюдательный пункт на дереве напротив окон Валентина. У нас была подзорная труба, и мы наблюдали, как он расставлял ящики по подоконникам и возился с ними до самого вечера.

А на следующий день пришёл к отцу. Мне не удалось подслушать весь разговор, потому что Гевин капризничал и требовал, чтобы я чаще подпускала его к замочной скважине. Из-за этих споров большую часть мы пропустили.

Однако я поняла, что Валентин предложил некий грандиозный проект, которым отец увлёкся так же сильно. Недели две они считали и чертили, а затем начали строить оранжерею. Сначала одну, где посадили апельсины.

Валентин пропадал там с утра до вечера. Отец же ездил по соседним и по дальним городам, привозил оттуда саженцы и плоды. Нам с Гевином позволяли помогать по мере наших сил. Мы пололи сорняки, поливали. Однако всю работу с саженцами проводил сам Валентин. Я не могу сказать, что именно он делал, потому что ему не приходило в голову объяснять нам этапы выращивания. Что-то он обрезал, что-то соединял вместе, но затем неизменно сажал в землю.

Уже следующей весной в оранжерее зазеленели молодые деревца. А ещё через год на них появились первые плоды. Правда они были зелёными снаружи, но внутри скрывалась та же ярко-оранжевая сочная мякоть.

На осенней ярмарке апельсины произвели фурор. Однако их было ещё слишком мало. Я видела, как загорелись глаза отца, когда всё, что мы привезли, раскупили за полчаса. Я знала, что на оранжерею и саженцы он потратил почти все наши сбережения. И вечером отец плакал в кабинете, потому что боялся и переживал, что апельсины не придутся по вкусу горожанам, и он не сумеет вернуть потраченные деньги.

Зимой работа в оранжерее не прекращалась. Валентин хотел, чтобы деревья давали урожай круглый год. Он постоянно экспериментировал и улучшал. На стеклодувном заводе специально для нас изготовили особо прочные стёкла для стен. Они пропускали солнечный свет, но удерживали тепло.

Отцу пришлось рассчитать слуг, поскольку нечем было платить им. С нами осталась только старая няня. Мы с ней всю зиму готовили весьма скромные блюда, иногда даже без мяса. Ведь купить его было не на что, а охоту отец забросил из-за оранжереи.

И вот весной деревья снова зацвели.

7

В тот год мы сняли урожай дважды. На следующий – уже четыре раза. А затем деревья начали плодоносить круглогодично.

- Ты не представляешь, какая это красота. Апельсиновое дерево, украшенное одновременно белыми изящными цветами и золотистыми плодами, - на её лице появилось мечтательное выражение. – Как бы я хотела увидеть это снова. Хотя бы раз, прежде чем отправлюсь в мир иной.

Госпожа Берри вздохнула и покачала головой. С пару минут в кухне стояла тишина. Затем я не выдержала. Рассказ пожилой дамы оказался столь увлекателен, что моё терпение долго не выдержало.

- Что было потом? – перебила я её размышления.

- Потом? – она снова вздохнула. – Потом Валентин с отцом начали строить ещё оранжереи. Апельсины раскупали как горячие пирожки. Сначала мы привозили их только на большие ярмарки. Затем стали ездить каждые выходные. Уже без Валентина, он почти перестал покидать усадьбу. Он занимался саженцами, экспериментировал, скрещивал, получая новые виды растений. Не всё удавалось. Некоторые деревья не плодоносили. Однако Валентин не унывал, он любил свои растения. Больше всего на свете.

О наших фруктах заговорили. Оранжереи стали популярны. Многие приезжали, чтобы посмотреть, как мы выращиваем экзотику, чтобы повторить наш успех. И тогда отец ввёл плату за вход. Мы начали формировать группы и водить по оранжереям. Я и Гевин рассказывали о деревьях. Ничего важного мы не знали, поэтому не могли выдать никакой тайны.

Над въездом появилась огромная вывеска «Оранжереи Берри». Её было видно издалека. Наш городок стал популярен, его наводнили туристы.

Штат работников оранжереи расширялся. Как-то охрана поймала шпиона, который пытался вынести саженец.

Госпожа Берри усмехнулась.

- В процессе погони растение помяли. Валентин был безутешен. Он долго объяснял неудачливому воришке, что этот саженец не будет плодоносить. А значит, от него никакой пользы. На вопрос, почему тогда это растение находилось в закрытой оранжерее, где как раз и проводились эксперименты, Валентин смутился и почему-то взглянул на меня. А затем ответил, что вывел красивый цветок для красивой девушки.

До этого момента я была уверена, что он меня не замечает. Однако эти слова, они меня окрылили. Месяц спустя Валентин сделал мне предложение, подарив самый прекрасный цветок из всех, что я когда-либо видела. Он сказал, что назвал цветок Азалия, в честь меня.

Госпожа Берри всхлипнула, прервав рассказ, и я подняла на неё взгляд. Лицо пожилой женщины было мокрым от слёз.

- Вот, возьмите, - я подвинула к ней стакан с водой, который она приготовила для меня.

- Спасибо, детонька, - госпожа Берри всхлипнула ещё раз.

Затем промокнула глаза платочком, вытерла лицо и почти залпом осушила стакан. Выждав с полминуты, она продолжила рассказ.

- Я любила своего Валю, а он любил меня. Может, самую малость меньше, чем свои оранжереи. Он взял нашу фамилию и вошёл в семью, часть которой являлся уже давно. Отец очень обрадовался, потому что Гевин уехал учиться в столицу, а после окончания университета решил обосноваться там и заниматься юриспруденцией. У него есть сын Марк. Мы давно не виделись, но иногда он присылает мне открытки.

После смерти отца мы с Валей стали ещё ближе. Ведь остались только мы двое. Детей у нас не случилось, поэтому всю любовь мы отдавали друг другу и нашим оранжереям.

Десять лет назад Вали не стало. Его деревья перестали плодоносить. А затем и вовсе иссохли. Я консультировалась с лучшими специалистами из ботанических садов, с которыми Валентин держал связь и делился наработками. Сюда приезжали, брали пробы почвы и воды. Привозили удобрения, какие-то особые минералы. Но всё было тщетно.

Все растения засохли. Даже азалия, которая росла в горшке на подоконнике нашей спальни. Оранжереи опустели. Я распустила работников. Поток туристов иссяк. И об оранжереях все забыли.

Мне было тяжело оставаться там и видеть мёртвым дело всей жизни нашей семьи. Поэтому я купила этот домик на краю Апельсиновой долины и с тех пор живу здесь.

- А название города почему не сменили? – так странно слышать про апельсиновую долину, в которой нет апельсинов.

- Наш градоначальник решил оставить название, слишком затратно оказалось его менять. А казна после исчезновения туристов весьма оскудела.

- Гав! – пёс подошёл к хозяйке и подставил под её ладонь голову.

Госпожа Берри с улыбкой почесала его между ушей.

- Граф – пёс моего племянника. Марк нашёл его десять лет назад. Он тогда гостил у нас в последний раз. Незадолго до смерти Вали… - она вздохнула и улыбнулась.

Улыбка вышла грустной. Думаю, это тяжело прожить большую часть жизни вместе с любимым человеком, а затем потерять его и доживать старость в полном одиночестве. Хорошо, что у неё есть собака. Это друг, пусть и бессловесный.

- Почему Марк не забрал его, раз Граф принадлежит ему?

- Об этом надо спросить у Марка. Но я благодарна ему за Графа. Он отвлекал меня после смерти Вали, а сейчас поддерживает. Заставляет шевелиться, выходить из дома, готовить.

- Гав! – подтвердил пёс.

- Видишь, - улыбнулась госпожа Берри. – Напоминает, что пора варить ему кашу.

8

Азалия Берри предложила мне остаться с ней. Это было вполне логично. Она пожилая одинокая. А собака, пусть даже очень умная и сообразительная, всё равно не может того, что легко удастся человек. Сварить ту же кашу, например. Или подать стакан воды.

Вариантов у меня особо не было, и я согласилась.

Госпожа Берри жила тихой жизнью. В первый вечер я сделала верный вывод. Из посетителей здесь бывали только доставщики из лавок. По выходным привозили овощи и бакалею, а в начале недели – заезжал мясник.

Сама она редко куда выходила. Одной мне запретила показываться в городе. Но у меня и не было желания снова бродить по тем улочкам, которые в моём сознании плотно переплелись с болезненным кошмаром.

Поэтому я занялась домом.

Азалия отказывалась нанимать прислугу, и прежде убирала сама, по мере сил. На её близорукий взгляд, в комнатах было вполне чисто. Однако я видела и паутину в углах, и скопившуюся пыль в складках портьер, и собачью шерсть, законопатившую все щели так прочно, что никакие сквозняки не страшны.

Я составила себе список, определив, с чем необходимо разобраться в первую очередь, и начала грандиозную уборку.

Первым делом вынесла ковры и половики, сложив их на крыльце.

- Отсыреют, - ворчливо заявила госпожа Берри, которая без особого удовольствия наблюдала за тем, как я хозяйничаю в её доме.

Погода установилась чудесная. Дождь наконец закончился, начало пригревать солнышко. Земля подсохла, и только самые глубокие лужи ещё продолжали бороться за существование.

Я вывела Азалию на крыльцо и заявила, что сегодня так и быть она ещё может сидеть взаперти, но с завтрашнего дня мы будем ежедневно проводить полчаса на свежем воздухе.

- А если дождь опять пойдёт? – госпожа Берри без особого удовольствия щурилась на солнце.

- Если пойдёт дождь, то мы не пойдём, - согласилась я.

- А ковры?

- Занесу домой, чтобы не отсырели.

А дождь всё не шёл и не шёл. Солнце словно решило отыграться за дождливое начало весны и бросилось работать без выходных.

День за днём я продолжала наводить чистоту и порядок.

Азалии не слишком нравилась устроенная мной суета, но она не вмешивалась. Понимала, что мне это необходимо, чтобы навести порядок в мыслях и обрести покой в душе. Не так и просто оказалось принять тот факт, что мне теперь придётся жить в чужом мире. Где всё устроено иначе, чем я привыкла. Где нет интернета и телефона. И не посмотришь забавную комедию, чтобы разгрузить голову от обилия информации. Здесь и информации особой не было.

Иногда единственным событием, произошедшим за весь день, был приход зеленщика. Или прогулка в старом саду.

Поэтому я продолжала уборку, всё больше увлекаясь.

Стряхнула паутину вместе с пылью. Вымыла до скрипа окна. Ковры и портьеры по очереди вешала на голую ветку, склонившуюся над двором. А затем выбивала из них пыль толстой палкой.

Сложнее всего шла борьба с шерстью. Она казалась непобедимой. Едва я сметала одну порцию, как пол снова покрывался ровным слоем.

- Надо вычесать Графа, - сообщила я Азалии.

- Гав! – обиженно буркнул пёс и ушёл в другую комнату.

- Он не любит, когда его вычёсывают, - заметила хозяйка.

- Полюбит! – я была настроена решительно. – Граф, идём!

Ответом мне была тишина. Пёс отказывался подавать голос, чтобы его не обнаружили и не вычесали. Однако спрятаться с такими габаритами весьма затруднительно.

- Граф, твой хвост торчит из-под кухонного стола.

Я стояла над ним, наблюдая, как огромный пёс, достающий мне едва ли не до пояса, дрожит. Словно зайчонок, замеченный хищником.

Пришлось сменить тон.

- Графушка, миленький, ну чего ты боишься? Это ведь совсем не больно, - я уговаривала его, мягко, ласково, как говорила бы с любым перепуганным малышом.

Граф развернулся, и тяжёлый дубовый стол развернулся вместе с ним. Высунув голову, он испытующе смотрел на меня.

- Честное слово, больно не будет, - пообещала, глядя в его испуганные глаза.

За три недели совместной жизни я поняла, что Граф грозен только с виду. Внутри большого лохматого пса находилось интеллигентнейшее существо. А ещё слегка трусоватое и ленивое.

В общем, Граф меня очаровал.

- Завтра мясник привезёт копчёной колбасы, - добавила я тихо, чтобы не расслышала госпожа Берри. И многозначительно посмотрела на пса. – Я отрежу тебе большой кусок.

Он громко сглотнул. Знаю, что я жестока, и нельзя так издеваться над бедным животным. Однако это сработало. Граф вышел на улицу и, тяжело вздохнув, покорно уселся у моих ног.

Я взяла в руку щётку и начала аккуратно расчёсывать свалявшуюся шерсть.

О том, что набрала полную ванну воды, чтобы его выкупать, решила сообщить позже. Информация, изложенная последовательно, лучше усваивается. Это общеизвестно.

Солнышко ярко светило. Из прогретой земли полезли тонкие, неуверенные ростки свежей травы. На старых яблонях полопались зелёные почки. Граф, напрягавшийся первые полчаса, расслабился и задремал, полностью доверившись мне.

9

К дому направлялся незнакомый мужчина. Я окинула его быстрым взглядом. Точно незнакомый.

Довольно молодой, до тридцати, высокий, темноволосый, с привлекательными чертами, которые портило надменное выражение. Такие товарищи абсолютно уверены, что их мнение есть истина и закон. А все, кто не согласны, либо глупы, либо передумают. Ещё такие мужчины решают всё за других, не давая права выбора и не признавая, что могут в чём-то ошибаться.

Для них чувства людей не играют никакой роли. Они просто не догадываются, что у окружающих могут быть чувства.

Я знаю, о чём говорю. Случилась у меня когда-то история с таким типом. С тех пор стараюсь обходить их за километр.

В общем, незнакомец не понравился мне с первого взгляда. Да, исключительно по выражению лица, но я в таких не ошибаюсь, потому что чую на уровне подкорки.

Мужчина заметил меня с Графом и остановился, позволяя мне самой преодолеть расстояние между нами.

Ну, что я говорила?

Ладно, мы с Графом не гордые. Подойдём.

– Вы нерасторопны! – начал незнакомец с обвинений. – Где ваша госпожа? Доложите обо мне!

– Что?

Я, конечно, знала, что интуиция меня не обманет. Однако не ожидала, что незнакомец так сразу проявит свои «лучшие» качества. Обычно подобные типы сначала кажутся милыми, а уж потом раскрываются во всей красе.

– Вы ещё и скудоумная, – он закатил глаза. – Отойдите!

Сдвинул меня с дорожки, заставив сойти на траву, и пошёл к дому. Граф молча наблюдал за ним, слегка повиливая хвостом.

– Эй, ты чего?! – возмутилась я на его поведение. – Ты ж наш охранник! Единственный мужчина в доме! И позволяешь так со мной обращаться?

Мы с пару секунд глядели вслед незнакомцу. Наполовину вычесанный Граф раскрыл пасть, будто улыбаясь, и снова вильнул хвостом.

Я покачала головой и сама отправилась за чужаком. Граф посеменил за мной. Может, он слишком старый, чтобы лаять на незнакомцев? Всё-таки десять лет – солидный возраст для пса. Правда в собаках я разбиралась не слишком хорошо, чтобы утверждать наверняка.

Тем временем незнакомец взбежал по ступенькам и потянулся к дверной ручке.

– Стойте! – крикнула я, отставая на полдесятка шагов и понимая, что не успеваю его догнать.

Мало ли, какие у него намерения. Госпожа Берри в доме одна. На Графа надежды нет. Так что защитница у неё только одна – я.

Мужчина обернулся, усмехнулся одной стороной губ и открыл дверь. Я сорвалась на бег и даже успела подхватить закрывающуюся створку. Однако чужак уже находился внутри.

Я услышала голоса из гостиной, где Азалия дремала у окна, держа в руках вязание. Если этот чужак задумал что-то плохое, ему не поздоровится.

Быстро осмотревшись, я схватила железный совок, которым выгребали золу из печи. И, вооружившись, бросилась на выручку женщине, которая спасла мне жизнь.

Успела как раз вовремя. Он держал её, обхватив за плечи. А она плакала.

– А ну отойди от неё, мерзавец! – крикнула я с порога, замахиваясь совком.

Оба повернулись ко мне. Госпожа Берри смотрела удивлённо и с сомнением, будто не верила своим глазам. Зато чужак в открытую насмехался надо мной.

– Какая у вас воинственная служанка, тётушка Азалия, – хмыкнул он.

– Ксения не служанка! – возразила она.

– Тётушка Азалия? – наши голоса слились в один.

А незнакомец, оказавшийся племянником госпожи Берри, усмехался всё шире.

– Прошу прощения, господин Берри, я решила, что вы грабитель, – извинившись, опустила руку с совком.

Ужасно неудобно вышло. Правда меня извиняло то, что Марк не представился, да и вообще вёл себя невежливо. Но Азалия любит своего племянника, а я люблю Азалию, поэтому постараюсь отнестись к нему дружелюбно.

Граф подошёл к своим хозяевам и сел между ними. А до меня дошло.

– Вы, наверное, приехали забрать свою собаку?

– Какую ещё собаку? – Марк недоумённо глянул на улыбающегося пса и брезгливо скривился.

Я тоже посмотрела на Графа с точки зрения того, кто давно его не видел. Ну да, вычесать я успела только спину и правый бок. С левого свисали недочёсанные клоки, образуя юбочку из шерсти.

– Если ты про эту облезлую дворнягу, мне она и даром не сдалась, – ответил он презрительно, добавляя: – Ты лучше не строй предположения, а принеси нам с тётушкой чая.

– Марк! – возмущённо протянула Азалия, повторив: – Ксения не служанка.

– Ничего, госпожа Берри. Мне несложно, – я улыбнулась только ей. – Я заметила, что ваш племянник не умеет разговаривать иначе. И относится к людям свысока.

Не дожидаясь ответа Марка, я развернулась и ушла. Граф поцокал за мной.

– Если ты собрался меня успокаивать, то зря. Вовсе я не обиделась. Этот Марк – просто козёл с короной, которая пережимает голову. Поэтому мозгу не хватает крови и кислорода. Вот он и ведёт себя как чудак, только на букву «м».

10

- Тётушка… - начал Марк, но увидев меня на пороге, замолчал на полуслове.

Я видела, что госпожа Берри расстроена, поэтому не спешила уходить. Медленно и осторожно поставила поднос на стол. Переставила на него заварочник. Затем чашку, рядом с ней – блюдце, потом чашку – на блюдце. И всё это проделывала правой рукой, левой придерживая поднос. Выждав пару секунд и полюбовавшись на получившийся натюрморт, повторила весь процесс со второй парой. Так же медленно и аккуратно, как и в первый раз.

После составила на стол кексы и варенье. Положила ложечки на блюдечки, на каждое – по одной, стараясь проделать всё тихо и не звякнуть, чтобы не мешать беседе.

Но, когда подняла голову, наткнулась на злющий взгляд Марка.

- Долго ещё собираешься возиться? – процедил он сквозь зубы. – Если закончила, оставь нас наедине!

- Простите, - я чересчур робко улыбнулась и похлопала ресницами, - это трудоёмкий процесс, не терпящий суеты. Иначе травы заварятся неправильно, и чай не принесёт радости.

- Плевать на радость! Оставь нас! – Марк резко поднялся на ноги, и я испугалась, что он сейчас выставит меня.

Этот мужчина не привык просить или церемониться. Он крупнее и сильнее меня, я не смогу защитить Азалию. Даже с совком для золы.

- Марк, стой! – госпожа Берри впервые повысила голос.

Неожиданно это подействовало. Племянник остановился и обернулся к тётушке, вопросительно изогнув левую бровь.

- Марк, не смей повышать голос в моём доме на мою воспитанницу, - произнесла она, чётко выговаривая каждое слово.

Правая бровь Марка тоже поползла вверх.

- Воспитанницу? Приживалку, значит? – вырвалось у него презрительное. И выражение лица в этот момент было такое же, как при взгляде на недочёсанного Графа.

- Марк, ещё одно дурное слово в адрес Ксении, и я попрошу тебя удалиться, - госпожа Берри не шутила. Вообще, я впервые видела её рассерженной. – Я не видела тебя десять лет, но не ожидала, что ты так сильно переменился. С каких пор милый мальчик, подбирающий больных щенков, превратился в бездушного ханжу?

- Тот мальчик вырос, тётя Азалия, повзрослел и поумнел, - Марка явно задели её слова, но он не собирался это показывать. Особенно мне.

- Госпожа Берри, мне уйти? – негромко спросила я.

Похоже, моя защита ей не нужна. Старушка и сама оказалась способна за себя постоять.

- Да!

- Нет, милая!

И снова голоса слились в один.

- Нам нужно обсудить договор и условия. Пусть ваша «воспитанница», - он практически выплюнул это слово, - оставит нас, чтобы мы могли поговорить наедине.

- Детонька, останься, пожалуйста. Мой племянник утратил учтивость и забыл о хороших манерах. Надеюсь, ты его простишь. Я хочу, чтобы ты завершила заваривание. У тебя получается прекрасный чай. Марк обязательно оценит и придёт в восторг. Я не сомневаюсь, - она секунд десять помолчала, а затем добавила: - Не правда ли, Марк?

- Я уже в полном восторге! – бросил он в мою сторону и вернулся на прежнее место.

Я выдохнула с облегчением. Племянник Азалии был высоким, под метр девяносто. И когда стоял близко, то нависал над моими ста шестьюдесятью двумя сантиметрами огромной скалой. Его раздражение на подсознательном уровне воспринималось мной как агрессия. Мои инстинкты вопили об опасности. Хотелось втянуть голову в плечи, а лучше вообще исчезнуть, оказаться подальше от него.

Однако я делала над собой усилие, храбро задирала нос и оставалась стоять на своём. Только глубоко внутри дрожала осиновым листочком, чувствуя, как немеют руки от напряжения.

Когда Марк отошёл даже дышать стало легче. Я ощутила себя победителем. А что, противник отступил, я не сдвинулась с места. Значит, победа за мной.

А то, что пальцы дрожат, и крышечка чайника звякает, выдавая мои эмоции, это ничего. Крышечку можно и придержать. К счастью, у меня две руки.

Марк нетерпеливо наблюдал, как я разливаю чай по чашкам, держу его несколько мгновений, а затем выливаю обратно в заварочник. Это было необходимо, чтобы прогреть чашки и слегка остудить отвар.

Однако судя по тому, как племянник барабанил пальцами по столешнице, его не интересовал правильный процесс заваривания. Терпение Марка подходило к концу.

Он отогнул лацкан сюртука, идеально сидящего на его фигуре. Я решила, что костюм шили на заказ. Наверняка какой-нибудь модный столичный портной.

Мне было интересно, что он собирается делать, поэтому я внимательно следила за ладонью красивой формы с длинными изящными пальцами. Марк Берри был хорош собой – и целиком, и по частям. Однако это не делало его менее неприятным. Напротив.

- Мне нужно успеть на шестичасовой поезд в столицу. Надеюсь, ваша воспитанница поторопится с чаем.

Я продолжала наблюдать, как пальцы вытащили из кармана жилета золотые часы на цепочке. Открыв крышку, Марк секунду любовался стрелками циферблата, а затем захлопнул, выдёргивая меня из оцепенения.

- Растяпа! – воскликнул он, почему-то глядя на мои руки, а затем отодвинулся от стола.

11

Марк отобрал у меня полотенце. Сам вытер лужу и осторожно снял скатерть.

- На, застирай, пока не впиталось, - сунул мне в руки, продолжая убирать последствия чайного потопа.

Причём выходило у него весьма ловко. Красивые ладони с длинными пальцами мастерски управлялись с полотенцем. Разделавшись с лужей, Марк разлил отвар по чашкам. Одну поставил перед госпожой Берри, вторую подвинул к себе.

Затем бросил мне мокрое полотенце, угодив точно в руки.

- И это тоже сразу простирни, - велел он, а сам уселся, взял с блюдца кекс и откусил едва ли не половину.

Неожиданно я заметила, что Азалия улыбается, глядя на племянника. Такой Марк, забывший об аристократических повадках, ей нравился.

Я решила не спорить и отправилась в прачечную. В главном Берри был прав – скатерть действительно нужно застирать, чтобы не осталось пятна. А тётушке Азалии нужно поговорить с племянником.

Замочив вещи, я позвала Графа, и мы отправились на улицу.

- Где мы с тобой остановились? – спросила я, усаживаясь обратно на пенёк.

Пёс плюхнулся на правый бок, левый подставляя мне. Я водила щёткой по густой шерсти, тщательно вычёсывая колтуны, и размышляла о госте.

Он приехал и сходу начал склонять Азалию к продаже оранжерей. Речь явно шла о них. Зачем ему это? Десять лет они стояли, никому не нужные, и вдруг такая срочность. Может, появился выгодный покупатель? За оранжереи дают хорошую цену, вот Марк и решил, что лучше продать их, чем они продолжат бесцельно стоять и разрушаться.

С такой причиной я бы согласилась. Если земля заброшена, лучше найти ей нового хозяина, который станет вкладывать в неё силы и время.

Однако для госпожи Берри оранжереи были не просто забытыми теплицами, для неё они олицетворяли жизнь. Её и её семьи. Их построили её отец и возлюбленный – это память о них. Отказаться от памяти о том времени, когда была счастлива, весьма не просто. Особенно а таком преклонном возрасте.

Уверена, Азалия скажет племяннику что-то вроде: «Вот умру я, тогда и делай с ними всё, что захочешь. А пока пусть стоят».

Я заставила пса перевернуться на спину и продолжила работу. Торопиться было некуда. Поэтому вычёсывала я основательно, пока шерсть Графа не заблестела, лоснясь. Сейчас ещё искупаю, и вообще получится красотища.

Стоило мне отложить щётку, хлопнула дверь дома. На крыльцо вышел Марк. Вид у него был весьма недовольный. Похоже, как я и думала, тётушка ему отказала.

Берри окинул двор хмурым взглядом и заметил нас с Графом. Застыв на пару мгновений, Марк что-то решил для себя и двинулся к нам. На этот раз сам, не принуждая меня идти ему навстречу. Значит, невоспитанному племяннику что-то от меня нужно. И я даже догадываюсь, что именно. Наверняка начнёт уговаривать, чтобы я убедила Азалию продать оранжереи.

- Послушай, Кения, - начал он сходу.

- Ксения! – перебила я, поднимаясь, чтобы хоть немного сгладить разницу в росте. – Меня зовут Ксения!

- Что? А, неважно, - отмахнулся Марк, - мне нужно, чтобы ты поговорила с тётушкой. Скажи ей, что такой цены нам больше не дадут. Нужно продавать сейчас, пока закон не приняли. Осенью мы едва ли четверть выручим за них. Если поможешь, я в долгу не останусь.

Берри достал из кармана сюртука бумажник, набитый банкнотами. Протянул одну мне.

- Вот, на, после подписания договора получишь ещё столько же.

Я заметила, что купюра намного крупнее привычных мне, и что на ней нарисована цифра сто. Это мне ни о чём не говорило. С тем же успехом Марк мог предложить мне любую бумажку с любой суммой. Я ведь понятия не имела, как выглядят местные деньги и чего они стоят.

Однако шаг назад я сделала вовсе не поэтому. И руки за спину завела по иной причине.

- Послушайте, Маркс, - начала я, намеренно сделав паузу.

- Марк, - ожидаемо поправил меня племянник Азалии.

- А, неважно, - отмахнулась я с тем же выражением и той же интонацией, что и он минуту назад. И с удовлетворением заметила, как он скривился. – Ваша тётя – очень хороший человек. А вы – её полная противоположность. Вы много лет её не навещали, а теперь приехали, чтобы заставить продать оранжереи, которые очень дороги ей. Я ничего у вас не возьму и ничего для вас не сделаю. Особенно если это против желания Азалии.

Мы схлестнулись взглядами. Мне для этого пришлось задрать голову вверх. Спустя полминуты от неудобного положения заныла шея, но я продолжала смотреть, не собираясь отворачиваться первой.

Глаза Марка потемнели от гнева. Ему не понравился мой ответ и мой вызов. Кажется, я нажила себе первого врага в этом мире. Вот так просто, даже не выходя из дома. Это могло быть даже смешно, если бы в молчании не копилось напряжение, заставлявшее меня понемногу съёживаться. В красиво очерченных карих глазах с густыми ресницами чувствовалась угроза, отчего вдоль позвоночника пробежали холодные мурашки.

К счастью, Марк первым оборвал соединение взглядов. Он молча отвернулся и пошёл прочь. Я следила за ним взглядом до самой калитки. Однако Берри не собирался оборачиваться. Такие мужчины идут только вперёд. Их не интересуют те, кто остаётся позади.

12

Мы с Графом собрали вещи. Точнее я подняла щётку и сунула ему в пасть, а он понёс домой.

Госпожа Берри сидела на том же месте, что и прежде. Рядом на столе стояло пустое блюдце из-под кексов и недопитая Марком чашка с отваром. Свою чайную пару Азалия возила по столу, невидяще уставившись в поверхность.

- Госпожа Берри, - позвала я, но она не услышала.

Я подошла ближе, намереваясь коснуться её плеча. Однако Граф меня опередил. Он уронил щётку, которая грохнулась на дощатый пол, заставляя Азалию поднять голову.

- Ты пришла, детонька, - заметила она, продолжая задумчиво вертеть чашку. Затем, что-то для себя решив, подняла голову. – Собирайся, завтра мы переезжаем в усадьбу.

- В усадьбу? – уточнила я, занимая стул, на котором сидел Марк.

- Да, мой племянник утверждает, что осенью будет принят закон, по которому сельскохозяйственные земли отходят в государственную казну, если не возделываются больше десяти лет. Гевин умер полгода назад. Марк унаследовал его половину усадьбы и, случайно узнав о законе, поспешил ко мне, чтобы предложить избавиться от них по отличной цене. Забавно, ты не находишь? – она грустно усмехнулась.

- Что именно?

- Что я узнала о смерти брата таким образом.

Я заметила, что в глазах госпожи Берри стоят слёзы. Потянулась и накрыла её ладонь своей, слегка пожав.

- Спасибо, детонька, - она прерывисто вздохнула. – Гевин очень изменился в столице. Его стали интересовать только деньги. Нас он называл апельсиновыми фанатиками. Однако неизменно обналичивал чек со своей долей прибыли. К нам Гевин приезжал крайне редко, в последний раз он был на похоронах отца. А когда умер Валентин, и деревья погибли, Марк тоже перестал приезжать. Сейчас я думаю, Гевин посылал его, чтобы наблюдать за нашей работой и получением прибыли. Неудивительно, что Марк стал таким бездушным.

Она вздохнула. Мы сидели до самых сумерек. Госпожа Берри вспоминала забавные случаи, связанные с братом и племянником. Я смеялась. И у меня в мыслях возникал совсем иной образ Марка Берри. Даже жаль, что я не знала его таким.

И никогда не узнаю.

На следующий день мы начали готовить переезд. Сборы заняли около недели. Пришлось нанять прислугу, чтобы привести в порядок усадебный дом. Госпожа Берри согласилась с моими доводами – вдвоём нам там не управиться.

Как-то вышло, что я взяла управление сборами в свои руки. Сообщила поставщикам, что продукты теперь нужно привозить на другой адрес. Пока в том же количестве, а затем, возможно, придётся увеличить доставки.

Ведь неизвестно, в каком состоянии усадьба, дом и оранжереи. Возможно, нам понадобится целый штат работников, чтобы привести всё это в порядок.

Госпожа Берри попросила называть её тётушкой, и я с радостью согласилась. В эти дни я вообще ни в чём ей не противоречила.

Об оранжереях мы с Азалией не говорили. Я не знала, что она планирует там делать. Кажется, она и сама не знала. Однако была полна решимости, спасти их от продажи или изъятия казной.

Я накидала несколько вариантов, что можно там выращивать. Например, огурцы или томаты. Конечно, при условии, что хотя бы часть теплиц сохранилась. Прошло слишком много лет, и я боялась, что мы найдём на месте знаменитых оранжерей Берри лишь осколки стекла и ржавые остовы.

Азалии я ничего не говорила о своих страхах. После отъезда Марка она стала задумчивой, молчаливой и внушала мне опасения. От вызова врача она отказалась. И я под всякими предлогами старалась заманить её в город, намереваясь завезти к доктору. Однако госпожа Берри оказалась крепким орешком – на все предложения она отвечала отказом или отправляла меня с запиской. Пришлось смириться и надеяться, что Азалия самостоятельно справится с разочарованием.

Наконец люди были наняты, вещи собраны. Граф с нетерпением бегал вокруг лёгкой коляски, взятой в аренду на несколько дней вместе с кучером и лошадьми. В ней поедем только мы втроём и самые необходимые вещи. Остальное двинется на телегах вместе с прислугой.

Я ужасно волновалась. Азалия говорила, что ехать недалеко, всего с полчаса. Однако для меня это было целое путешествие. Ведь прежде я почти не выходила из дома, лишь в последнюю неделю госпожа Берри стала мне доверять относить записки с поручениями.

В доме оставалась новая экономка. Перед отъездом я завалила её советами, что и как делать, чтобы всё оставалось по-прежнему. Она терпеливо сносила всё новые наказы, не противореча, поскольку считала меня племянницей госпожи. Как и все остальные.

Ни Азалия, ни я сама никому не рассказывали тайну моего появления.

Наконец экономка не выдержала и сказала, что нам пора ехать, если хотим разместиться на новом месте до темноты. Она была права, но я ещё раз окинула взглядом стены, ставшие мне родными. Заметила, что за печью снова поселился паук, и попросила смахнуть паутину. Экономка поджала губы, а я всё-таки сделала над собой усилие и вышла из дома.

Граф первым запрыгнул в коляску. Я помогла забраться тётушке и села сама.

- Поехали, голубчик, - велела Азалия кучеру.

И он тихонько коснулся лошадей вожжами. Коляска тронулась с места, и я задержала дыхание, наполненная чувством, что моя жизнь в очередной раз меняется. Может, не так кардинально, как в прошлый, однако того тихого спокойствия, что я знала в маленьком домике госпожи Берри, больше не будет.