Башня. Путь к любви

Глава 1

Сущность человека — в удивительной способности привыкать ко всему. Нет в природе ничего такого, к чему бы человек ни притерпелся. Вероятно, Бог, создавая человека, догадывался, на какие муки его обрекает, и дал ему огромный запас сил и терпения.

Аркадий и Борис Стругацкие, "Трудно быть богом"

Башня стояла в самом центре шумного города и была видна из любого его района. Высокое темно-коричневое строение, величавое и стройное, оно, словно нарядно одетая, но скромно накрашенная молодая женщина, приковывало к себе взгляды людей со всей округи. Башня завораживала, манила, звала…

- Лерка, хватит пялиться. Пошла бы вон посуду помыла. Сидит тут часами, уставившись в стену.

Лера нехотя оторвалась от картины. Мать, как обычно, пришла не вовремя. Впрочем, это и не удивительно. Её родительница вечно все делала не вовремя. Женщина молча поднялась и, не возражая, ушла на кухню. Последнее время они мало разговаривали. Лера старалась как можно меньше бывать дома, оставаясь только на неизбежные выходные и праздничные дни, мать обижалась, ревновала, периодически устраивала скандалы и закатывала истерики, кричала, не стесняясь соседей, о неблагодарной черствой дочери, которую она вырастила, отказывая себе во всем. После очередной порции подобных обвинений дочь еще больше замыкалась в себе, холод в отношениях с родительницей лишь возрастал. И снова ничего в их жизни не менялось.

Посуда… Пусть будет посуда…. Что угодно, лишь бы занять себя, постараться хоть на несколько минут отвлечься от горькой, жестокой реальности, забыть, что такую как ты среди людей обычно зовут старой девой, синим чулком, никому не нужной тридцатитрехлетней теткой… И ведь не жила толком, ничего вокруг не видела, жизнь не познала… Вроде и молодая еще. По календарю. А в душе чувствуешь себя седой старухой лет восьмидесяти, не меньше.

Еще и мать рядом… Нет, раньше она мать любила. Очень. Да и как было не любить, когда эта женщина была единственным на свете родным человеком, который делал все возможное, чтобы его ребенок жил достойно, пусть и небогато. Поздний ребенок… Мать родила ее в тридцать, через год отец бросил их, ушел к более молодой, более красивой, не имеющей еще детей, мешавших спать по ночам и отнимавших все свободное время. Мать тяжело пережила расставание, а затем – и развод, долго плакала по ночам в подушку, и как следствие - возненавидела всех мужчин вокруг, посвятила себя дочери, баловала ее, отказывая себе во многом, покупала и сладости, и игрушки, и даже недешевую технику; только одевала так, чтобы мальчики как можно меньше внимания обращали – в длинные широкие вещи серо-коричнево-черных цветов.

В восемнадцать Лера захотела сменить гардероб, желая нравиться парням и ходить на свидания, подошла к родительнице, попросила денег на новую, более яркую и модную одежду, и мать первый раз в жизни ударила ее, влепила унизительную пощечину, закатила истерику, обвиняла дочь во всевозможных грехах, в желании поскорей убежать от той, что ночами не спала, стараясь вырастить ребенка, дать ему достойное образование, выпустить в люди.

Больше Лера с матерью на эту тему не разговаривала. Да и вообще стала меньше общаться с той, кого когда-то так сильно любила, переживая все в себе, не желая делиться чувствами и мечтами ни с кем, и уж тем более – с близкой родственницей; молча отучилась, молча устроилась на работу бухгалтером в небольшой строительной фирме на другом конце города, молча работала за своим столом, приходила в офис самая первая, уходила самая последняя, стараясь не задерживаться дома. Матери это не нравилось, ей хотелось внимания и общения, но Лера на чувства родительницы уже не обращала внимания.

А год назад на блошином рынке ей попалась на глаза странная картина: городская узкая улица, ведущая куда-то вниз, небольшие каменные двухэтажные дома с узкими, будто бойницы, окошками, и башня, возвышавшаяся горделиво надо всем. Отдавала картину практически даром согбенная морщинистая старушка, возможно, заставшая еще Романовых. Лера потратила на очаровавший ее пейзаж последние деньги и повесила картину над своим письменным столом. Матери купленная вещь почему-то сразу не понравилась, но дочь проявила несвойственное ей до этого упрямство и все-таки настояла на своем, а когда картина однажды вдруг исчезла с предназначенного ей места, Лера показала родительнице, что тоже умеет скандалить, и пейзаж практически сразу же вернулся на стену. Больше мать его не трогала, лишь зыркала недовольно на него с безопасного расстояния и раздраженно шипела на дочь, когда та, желая отрешиться от своей неудачно сложившейся личной жизни, внимательно разглядывала живопись, стараясь запомнить мельчайшие детали и мечтая оказаться там, на этих улочках, рядом с башней.

Посуда закончилась. Лера вытерла руки и вернулась за стол. Родительница ушла ворчать в свою комнату, и никто не мешал женщине снова наслаждаться городским пейзажем, чем-то отдаленно похожим на европейский. Красиво… Как же невероятно красиво… Аж дух захватывает… И словно чувствуешь под босыми ногами раскаленные от летней жары гладкие камни мостовой…

- Иди давай. Что встала? – кто-то толкнул ее в спину, женщина вздрогнула и недоуменно обернулась. Она действительно стояла на мостовой. На той самой улочке. И башня. Вот же она. Стоит только руку протянуть…

- Иди давай, - повторил угрюмый бородатый детина, стоявший за ней, и снова несильно толкнул ее в спину, понуждая сделать шаг вперед. – Как бишь тебя кличут? Запамятовал я что-то…

- Лера, - удивленно ответила она, все еще боясь поверить в случившееся. Мужчина вдруг резко переменился в лице, побледнел, став почти прозрачным, и почтительно склонился перед ней:

- Простите, госпожа, дурня, не со зла я, я и подумать не мог, что вы – четырехбуквенная. Прошу, пойдемте, повозка уже ждет.

Что за…? Что происходит? Где она? Почему и как попала сюда? Зачем ей куда-то идти, да еще и со странным спутником? И спросить не у кого: улица на удивление пустынна, только этот странный мужчина все так же стоит, низко склонившись в поясном поклоне, и показывает рукой чуть в сторону, за городские ворота, распахнутые настежь. Чтобы не заставлять его и дальше ждать, Лера покорно пошла в указанном направлении. Там и правда стояла крытая плотным коричневым брезентом повозка с распряженными лошадьми, на которой сидели, свесив босые ноги и оживленно болтая о чем-то, две девушки в цветастых длинных платьях. Рядом молодецки гарцевал на черном коне мужчина средних лет и среднего же роста, одетый в защитный темно-зеленый костюм, чуть поодаль вольготно расположились на траве и азартно резались в карты трое стражников.

Глава 2

Любить она умела, как любят сейчас на Земле, — спокойно и без оглядки.

Аркадий и Борис Стругацкие, "Трудно быть богом"

В лагере их уже ждал поздний завтрак: все та же царая и жареное мясо непонятного животного, на вкус напоминающее курицу. После рассказанного Артом есть не хотелось, но Лера заставила себя проглотить несколько ложек каши и пожевать немного мяса.

И снова дорога, поездка непонятно куда и зачем. Быть подальше от столицы, чтобы не попасть под влияние Турмы? Женщина считала это слабой отговоркой для их странного путешествия. Скорее всего, их командир преследует в этом путешествии какую-то свою цель, потому что едут они по строго заданному маршруту, четко на северо-запад. Но мыслями своими Арт делиться с ней не спешил, так что Лере оставалось лишь гадать, для чего именно она служит прикрытием.

День выдался жарким, повозка защищала только от прямых солнечных лучей, но никак не от зноя. Женщине все сильней хотелось искупаться, погрузиться в прогретую солнечными лучами воду, смыть с себя грязь и пот, почувствовать, как волны омывают ее измученное дневными переходами тело, а может быть, даже очищают душу. Тяга к проточной воде была уже непреодолимой.

Когда с внезапно почерневшего неба полил частый крупный дождь, Лера ничуть не удивилась. Казалось, все так и должно быть. Лошади встали, оглушенные громом и ослепленные всполохами молний, и женщина, подчиняясь своим желаниям, вылезла наружу и вскинула руки вверх, позволяя холодным струям просачиваться в каждую клеточку усталого тела. Так хорошо ей давно не было. Она будто растворялась в водной стихии, наслаждалась ее мощью и силой, впитывала в себя каждую каплю, летевшую с небес.

- Айрина! Айрина!

Что? Что они все кричат? Что им от нее надо? Кто такая эта Айрина? Не нужно ее отвлекать. Ей так хорошо сейчас. Наконец-то в душе спокойствие и умиротворение. И легкость. Во всем теле.

Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Женщина, будто очнувшись от дурмана, вздрогнула и огляделась. На нее с ужасом в глазах смотрели все члены их небольшого отряда. В том числе и Арт. Последнее ее почему-то расстроило. Чтобы скрыть это непонятное ей чувство, она громко спросила:

- Что случилось?

Отвернулись солдаты, испуганно сжались и уставились в землю девушки, смущенно кашлянул кучер. Только начальник их отряда не отвел взгляд. Теперь, кроме страха, в его глазах появилось нечто вроде уважения. К ней, к Лере.

- Вы простынете, госпожа. Ло, достань сменную одежду. Привал несколько минут.

Девушка, вздрогнув, подчинилась, и вскоре Лера, уже переодетая в сухое длинное платье, явно ей большое, опять сидела в повозке. На ее вопрос ей никто не ответил, после произошедшего ее спутники, и до этого не стремившиеся к общению, стали и вовсе ее избегать. Женщина чувствовала себя изгоем. Горькое знакомое чувство. Как дома.

Вечером, объявив очередной привал, начальник их отряда почтительно приблизился к ней:

- Госпожа не желает уделить мне несколько минут?

Желает. Очень. Это тяжелое вязкое молчание Леру невероятно утомляло.

Снова защитная магическая стена от прослушивания, и они, отойдя на несколько шагов от лагеря, могут говорить свободно.

- Ты не перестаешь меня удивлять, Лера. Скажи, как ты смогла днем вызвать дождь?

- Вызвать дождь? Арт, ты о чем? Началась гроза, я воспользовалась случаем смыть с себя пыль, вот и все.

Пристальный взгляд и удивленное:

- Ты, похоже, действительно не поняла, что произошло. Не бывает в этом сезоне дождей. Вообще. Даже тоненьких струек. Только жгучая засуха. Всё.

- Ты сейчас шутишь, да? Нет, подожди. Арт, ты серьезно? Дождь пошел из-за меня?

- Не совсем верно. Ты его вызвала. Гроза разразилась благодарю твоему сильному желанию.

Ошеломленная, она смотрела в его загадочные зеленые глаза. Он, похоже, не шутит. Но… Она не могла… Или…

- Арт, что они тогда кричали? Имя какое-то.

- Это богиня стихий. Они посчитали, что ты умеешь общаться с богами, в частности – с ней, с Айриной.

- Я даже не знаю, что на это сказать… Я просто захотела искупаться, смыть с себя пот и грязь. Ни с какими богами я не общалась…

Очередной пристальный взгляд, на этот раз – напряженный.

- Тогда еще хуже. Тебя не слушают боги, ты сама обладаешь их силой. Не говори об этом никому, Лера. Наш отряд будет молчать, и ты постарайся забыть все, что сегодня случилось. Так будет безопасней. Для тебя.

Спалось ночью плохо. Женщина лежала на спине, смотрела на яркие звезды, видневшиеся с ее спального места в палатке, и снова и снова прокручивала в голове разговор с Артом. Она вызвала дождь. Своим желанием. У нее может быть сила богов. Абсурд. Где она и где боги. Сказка об удачливых попаданцах, о глупой дурочке, по воле случая ставшей невероятно могущественной и влиятельной в чужом мире. Лера первая посмеялась бы над подобным сюжетом, если бы в роли дурочки не выступала сейчас она сама.

Утром ожидаемо на нее косились все, в том числе и начальник их отряда. Ночевали они в степи, пустой и голой, и Лере пришлось зайти за повозку, чтобы привести себя в порядок после сна. Чувствовала она себя при этом отвратительно: было неимоверно стыдно, а еще душила горькая досада на своих спутников, на всех, включая Арта. Для них лона была опасной говорящей зверушкой, с ней старались не иметь дела. И такая ситуация обижала и расстраивала. Когда она вернулась, девушки уже приготовили завтрак – цараю с вяленым мясом. Подойдя к костру, она застала там только кучера и начальника отряда, активно расправлявшихся со своими небольшими порциями. Остальные ели в отдалении, опасливо поглядывая на женщину.

- Присаживайтесь, госпожа, - и в руках у Леры оказалась деревянная грубо вырезанная неглубокая тарелка с ее порцией. Взяв ложку, женщина начала через силу есть. Завтракать она никогда не любила, дома обходилась без этого, здесь же приходилось издеваться над своим организмом и буквально насильно впихивать в него еду, помня о том, что в следующий раз поесть удастся только через несколько часов.