Байки Феди Иванова. Сборник рассказов Следака Её Величества

Байка 1. Как Генрих Цискаридзе русалку спасал

На горизонте пред Российскою Империей маячил 1990-й год. По традиции вся страна готовилась к этому событию задолго до наступления красивой цифры. Даже в мае судачили о грядущих празднествах, предвкушая имперский размах. Спрятаться от гигантомании Екатерины Третьей можно было разве что в глуши. Так и поступили.

Только представьте себе: чудесная погода, подмосковный лес, дорогие японские автомобили, рождённые для бездорожья. Наши герои, следователь Фёдор Иванов, начальник полицейского отделения Генрих Цискаридзе и адвокат Поль Смуглянский выбрались на охоту. Ушли в прошлое времена «царских загонов», когда погонять дичь собирались сотни участников.

Охота стала занятием камерным, почти семейным, и проходила в кругу близких друзей. Сначала — облачались в камуфляжные костюмы, водонепроницаемые сапоги, надевали перчатки без пальцев. Обильно орошали себя репеллентами, чтобы отогнать гнуса и клеща. Потом — доставали из автомобилей ружья с патронами, порох — и несли всё в сейф. Формальности соблюдены.

— Как уютно в домике лесника! — воскликнул Генрих. — Вот ведь здорово так, где-нибудь в Сибири, всю жизнь провести!

Цискаридзе, безусловно, горячился. Не знала глухая Сибирь подмосковного размаха, где домик лесника больше напоминал крупную гостиницу класса «люкс». Целый особняк с банным комплексом был к их услугам. Огромный обеденный зал с камином, экран во всю стену и видеомагнитофон с самыми свежими фильмами, финская парная и русская баня. Гостей ожидала купель, а уставший охотник мог отдохнуть на кровати с ортопедическим матрасом и электрическим массажем.

— Так бы всю жизнь тут и провёл! — продолжал Генрих нахваливать нехитрый быт, по его мнению — селянский. — В этом лесу, пил бы воду из ручья… А где же прислуга?

На этих словах будто из ниоткуда возник распорядитель, одетый в некое подобие бурки. Его, как и кухаря, как и банщика, как и охрану, выписали из Москвы. Подъехали остальные члены их небольшого охотничьего клуба. Набралась приличная компания — десять человек, сплошь люди уважаемые. Дворяне. Столовая ломилась от отборных кушаний. Выпили по первой — в ходу была самогонка на кедровом орехе.

— А в лес когда пойдём? — в недоумении спрашивал Эдуард Петров, имперский судья. Его сюда позвали впервые.

— Зачем? — искренне удивился Поль.

— Как зачем? Постреляем!

— Кто же на охоте стреляет? — примирительно сказал Фёдор. — Давайте уже поедим, как следует.

В тот раз ружья даже не зарядили. Расположились уютно в домике охотника, включив хорошую музыку. Она играла на фоне. Выпили по второй, раскраснелись, начали робко хохотать. Тем временем подали уху. Здесь, в лесу, позабыли поднять рюмку за Императрицу. Никто не горевал по этому поводу. После третьей начались байки.

— А расскажите тот случай в Крыму! — вдруг попросил Поль. — Вы уж два раза начинали, да так и не кончили.

— Ну нет… — усмехнулся Генрих. — Не заставите!

Фёдор понимал, что речь пойдёт про русалку. Он слышал эту байку единожды, но в силу своего состояния не запомнил деталей. Вроде как, речь шла о сексе на пляже. Или нет.

— Просим, просим! — принялся хлопать в ладоши Эдуард.

— Да за такое надо выпить! — прокричал ещё один член их закрытого клуба.

Так и поступили. Все мужчины хлопали в ладоши, позвали даже кухаря и распорядителя. Гул стоял такой, что звери приняли его за надвигающуюся бурю и устремились в чащу. Генрих для вида ещё немного повозмущался.

— Ладно, — картинно сдался Цискаридзе. — Слушайте про русалку. Только сперва — выпьем.

Наполнили рюмки. Чокнулись. Чудесная самогонка! Прозрачная, как слеза. Мягкая, будто перина. Не пьёшь, а дышишь!

— Был я молодой и худой, — начал Генрих. — Вот как Феденька.

— Это я худой? — возмутился Иванов. Конечно, в отличие от всех присутствующих он был строен, но не той болезненной худобой. Широкие плечи, накачанные бёдра, символический живот.

— Служил я в Судаке, — продолжал Цискаридзе, не обращая внимания на протесты следователя. — А там база — огромная. Ну, знаете ли, Черноморский флот, форпост на пути османов… Был я молодой и худой. Мы стояли шестой месяц, думая об родине. Армейская рутина, день за три. В ночи, совершая обход вдоль береговой линии, слышу — всплеск. И шум, будто некто пытается окопаться. Ну, думаю, лазутчики. От страха выронил фонарь — он разбился.

— Страшно-то как! — прошептал Поль.

— А ты выпей! — хохотнул Эдуард.

Так и поступили.

— Так вот, — Генрих не терял надежды рассказать свою байку до конца. — Дрожащими руками беру ружье. Вот так.

Генрих поднялся, прошёл к углу зала и взял со стола бильярдный кий, обхватив его своими толстыми пальцами. Разумеется, после шестой рюмки настоящее ружьё лучше в руки не брать. А у Цискаридзе оно модное, с прицелом, с тепловизором…

— Вдруг из-за туч на секунду показалась луна. Гляжу — русалка! Кожа белая, волосы длинные, чёрные. И сама, знаете ли, крупная. Эдакая, русская русалка, с мощным тылом. А темень стоит… Плачет, значится. Лежит на берегу и плачет.

Генрих сделал театральную паузу. Мужчины вспомнили, что стол ломится от закусок. Тут же в их бездонные желудки отправились рулетики из свинины с черносливом, тарталетки с лисичками, блинчики с осестром. Внесли горячее.

— Итак, русалка… — продолжил Цискаридзе.

— Русалка! — буркнул Эдуард. Он слышал эту байку впервые. — А леший не пытался за периметр проникнуть?

— Ты дальше слушай, — оборвал его Цискаридзе. — Крадусь. Подхожу. Щупаю. Темно. Волосы, значит, длинные, все в морской воде, спутались. А кожа — гладенькая. И плачет. Ну, думаю, конец русалке. Умирает она, значит. А мы женщин-то не знали уже полгода! Злобный у нас был старшина, не отпускал в дом терпимости. Да и денег особо не имели.

Повисла тишина. Генрих, который вынужден был использовать рот для байки, истолковал эту паузу в свою пользу. Он тут же отрезал толстый кусок от стейка из благородного оленя, обильно приправил его русским хреном — и бросил в бездонную глотку. Запил морсом.

Байка 2. Пли! Часть 1

Май 1989-го года в Москве был чудесен. Расцвела сирень. В такие дни действительно хотелось жить. Вслед за зимою без объявления войны наступило лето: с ларями мороженщиков, поцелуями у мостовой, отдыхом у набережной. Женщины и мужчины сбросили с себя одежды и жадно поглощали первые жаркие солнечные лучи.

Огромные машины ежечасно поливали асфальт, дабы тот не оплавился, и после них воздух был наполнен влажностью и прохладой. Фёдор и Генрих отказались от автомобиля и решились на прогулку. Они проследовали с пол версты до их любимого ресторана с поэтическим названием — «Республика». Кители были сменены на великолепные костюмы. Белые рубашки, аккуратные запонки, вместо галстуков — шёлковые платки.

— Какая выдающаяся погода, — сказал Генрих Цискаридзе, начальник Её Величества Центрального полицейского управления.

— Прекрасная, — согласился Фёдор Иванов, старший следователь, его подчинённый и близкий друг.

— Давеча анекдот был, — говорил начальник. Он был полноват, но не лишён обаяния. — Меня навестил некто Чтец Лопов — сие есть его псевдоним. Документалист, и, как у них модно именоваться — расследователь. Эксперт по общественным отношениям нашего государства. Лопов.

— Вот ведь, люди творческие, — усмехнулся Фёдор. — Рас-следователь, два-следователь.

— Отличный каламбур. Этот замечательный господин готовит документальный фильм, — продолжал Генрих. — О событиях 1979-года. Он… Фёдор, ты слушаешь?

Следователь отчего-то сжал зубы. Чудесная погода поздней весны уже не действовала на него столь умиротворяющим образом. Женщины, что загорали в белье, показались вульгарными. Мужчины — полными и неопрятными. Мороженщик — гадом. В миг настроение испортилось.

Он сразу понял, о каких событиях идёт речь. Ну разумеется! Впрочем, не стоило рушить пятничный вечер. Не так часто они выбирались в «Республику», чтобы выпить прекрасного коньяка и закусить его великолепнейшим шашлыком. Такой, что даёт сок от лёгкого нажатия. Да с сальцем, мм…

— Так вот, — продолжал Генрих. — Сей три-следователь. Можешь ли себе представить… От моей незначительной шутки об коммунистах сей господин разошёлся — не на шутку. Видишь, я тоже в каламбуры играть умею. Так вот, господин кричал, рвал на себе рубаху. Ей богу, я собирался дежурных звать! Выгнал его к чёртовой бабушке… Чтец Жопов!

Цискаридзе расхохотался. К Фёдору возвращалось хорошее настроение. От ходьбы под тёплым солнцем в пиджаках джентльмены немного взопрели. На территорию «Республики» так просто было не пройти. Всех посторонних охранники сей же час мягко выпроваживали за периметр.

Услужливый метрдотель буквально бросился к ним на перерез, неся в руках бокалы с прохладным шампанским. Узнал постоянных гостей, потомственных дворян, да с безупречной репутацией. Выпили приветственную, пожали метрдотелю холёную руку. Прошли к столам. Воздух наполнял аромат шашлыка: запах весны, запах жизни.

— Могу ли я спросить тебя, Федя, — сказал Генрих, когда они шли к своим местам. — Почему у тебя всегда так лицо меняется? Когда я вспоминаю про 1979-й?

Иванов против силы улыбнулся. Начальнику не понять. Как и Чтецу. Как и большинству его друзей и товарищей. Следователь пожал плечами и осмотрелся. Шикарный ресторан. Прекрасный вечер. Дамы в вечерних платьях смотрят на его модные усы. Взгляды некоторых из них весьма многообещающи. И голодны. Сей голод не утолит ни коньяком, ни шашлыком. Жажда любви.

— Ну-с, к столу! — скомандовал Цискаридзе.

Они проводили пятничный вечер узким кругом. За одним столом собрались полицейские, а ещё — имперский судья Эдуард Петров и преуспевающий адвокат Поль Смуглянский. Не просто дворяне, а отборнейшие аристократы. Именно на таких зиждилось благополучие Империи. Они широким жестом простили свои друзьям опоздание, благо, скучать не пришлось. Судья уже наворачивал свою любимую рульку, а Поль — аккуратнейшим образом разделывал запечённую утку.

— Какие гости! — воскликнул адвокат, поднимаясь из-за стола. — Отрада очей моих!

Судья лишь сдержанно кивнул и пожал руки, не вставая. В негласной иерархии чинов и званий он располагался выше всех.

«Вот ведь, какой хирург, — поражался Фёдор, глядя на результат разделки утки. — Косточки отдельно, кожа — отдельно. Ни капельки жира на льняном пиджаке. Не адвокат, а патологоанатом».

Присели. Фёдору и Генриху подали закуски. Рулетики из красной рыбы с нежнейшим сыром. Грибы, фаршированные итальянской колбасой и спаржей. Тончайшие японские блинчики. После прибыл коньяк в запотевшем графине. Первый тост говорил Цискаридзе по праву старшего по возрасту, по праву лидера.

— Дорогие друзья, — сказал он торжественно. — Сегодня, прогуливаясь по проспекту с моим верным товарищем и подчинённым — но больше товарищем Феденькой, мы вспомнили 1979-й год… Да-да, те самые события. Когда страну вероломно пытались бросить через голову и положить на лопатку. Я хочу сказать, что Россия выстоит. Россия сдюжит. И наша славная Империя под мудрым руководством Екатерины Третьей, многие ей лета, воссияет ещё ярче, ещё жарче!

Раздались аплодисменты с соседних столиков. Генрих смущённо кивнул. Чокнулись. Выпили до дна и стоя — так полагалось, всё же, за Императрицу. Но увы, аппетит Фёдора был безнадёжно испорчен. Даже симпатичные женщины, что улыбались следователю, не могли улучшить его настроение. Иванов пытался переключить свои мысли. Погружался в музыку струнного квартета, что так приятно услаждала слух. Внимал байкам Эдуарда о судейской жизни.

— Значит, приводят ко мне, — говорил он. — Вор, ворюга, клейма негде ставить. Десяток судимостей, господа! Читает прокурор заключение, а подсудимый — ни в какую. Не я, говорит, кошелёк украл. А — повторюсь — клейма ставить негде. Но не он.

— Не он? — спросил Поль. — Но вы ведь выслушали доводы сего подданного о его невиновности?

— Да погоди ты, — нетерпеливо махнул рукой судья. — Говорит, к даме подходил, за задницу, пардон, трогал, понравилась. Видная задница. А кошелёк — не воровал. А я говорю — опишите женщину. Опишите! Что понравилось — опишите.