Бедная Лаура умерла дважды

Глава первая. Голос разума

Утро в центре — это лучшее время, самое спокойное. Утром как будто вообще не существует насилия: старое уже уснуло, новое еще не проснулось. Хотя, если быть честной, центр помощи женщинам, пострадавшим от насилия, — это не то место, где хотя бы на минуту можно забыть о жестокости, ведь тут в обыденности я вижу подтверждение ее бессмысленного существования. Но утром можно притвориться, что зла в мире куда меньше, чем есть на самом деле.

В моем кабинете приятно пахнет цитрусовым чаем и пугающе — антисептиком, с которым в центре регулярно моют полы. Увы, бороться с этим запахом бесполезно, в центре действуют строгие регламенты, но ассоциации с больницей бывают болезненны не только для пациенток — мне самой этот запах тупым ножом режет память. Этот запах болезни, уязвимости впитывается в волосы, в одежду и не смывается буквально ничем. Но, чем-то всем приходится жертвовать, я предпочитаю терпеть жизнь в антисептике во благо чего-то большего.

Я сижу в своем кабинете, пью сладковатый чай из огромной керамической кружки и просматриваю личное дело новой пациентки. Женщина тридцати двух лет, жертва бытового насилия, попала к нам всего неделю назад. Пока молчит, почти не ест, ни с кем не общается. Когда я ее встретила, она спросила у меня, можно ли у нас остаться навсегда. Я, конечно, сказала, что нельзя, а она лишь кивнула, как будто это и было ей нужно — чтобы кто-то подтвердил ее страх.

Еще до первого приема собираю волосы в гладкий пучок, застегиваю рубашку до самого горла. Я всегда ношу на работе белую блузку без пуговиц на манжетах, темные брюки, собранные волосы — это удобно, просто и полезно для пациенток. В этом образе действительно есть терапевтический эффект. Люди приходят в кабинет, где все спокойно и не триггерит память, не вызывает ассоциаций и не отвлекает от реальных воспоминаний, мыслей и решений.

На стене тикает настенные часы, единственный раздражающий меня звук. Я много раз хотела их заменить, но каждый раз забывала. Видимо, и сейчас их время еще не пришло.

Я переворачиваю страницу личного дела, перечитываю анкету. Женщину зовут Сара Келвин. У нее двое детей: девочка и мальчик, одиннадцати и восьми лет, сейчас они оба под временной опекой ее сестры. Последнее место жительства — район Куинс, двухкомнатная квартира на третьем этаже. Муж, с которым она развелась полгода назад, до недавнего времени проживал этажом ниже. В анкете он указан как «неопасный». Приписка формальная, на деле это может означать, что угодно: что он не использует оружие и бьет только кулаками, что не пьет, а дерется в ясном уме, что не трогает детей или уважительно относится к служителям закона, но не к собственной женщине.

Это уже вторая попытка Сары уйти. Первая была три года назад, но тогда она вернулась к нему, к своему «‎безопасному» мужчине. Позже я ее встретила с таким огромным количеством синяков, которое нельзя списать на одно «‎падение в ванной».

На фото в личном деле она смотрит прямо в камеру, но взгляд скользит сквозь, направляясь в пустоту. Лицо худое с очень светлой, почти бледной кожей и отстраненной улыбкой, которую никак не получается назвать настоящей. Обычно так улыбаются, когда надо доказать, что все в порядке, что синяки — случайность, что все наладится, как только она сама станет посговорчивее. Я эту улыбку прекрасно знаю, так много лет подряд улыбалась моя мама.

Но самое тяжелое в каждом личном деле (и дело Сары не исключение) это не фото или какие-то цифровые данные и не сухие строки отчета. Самое тяжелое — это запись ее рукой в графе «‎Опишите, почему вы обратились за помощью». Неровным, чуть дрожащим почерком моя пациентка написала,

«Я не хочу, чтобы дети всю жизнь чувствовали вину из-за моей смерти…»

Я перечитываю эту фразу второй раз, потом третий. Сегодня у нас первая официальная сессия. Я пока не знаю, захочет ли она говорить, и не уверена, смогу ли я быть той, кто скажет ей что-то нужное. Я просто очень надеюсь, что она не исчезнет до следующей сессии.

Телефон звонит слишком резко, как будто кто-то выкрикивает имя в тихой комнате.
Экран мигает незнакомым номером. Я смотрю на него пару секунд, будто от этого станет понятно, брать трубку или нет. Потом все же отвечаю:

— Да, я слушаю.

— Доброе утро. Доктор Элис Морин, верно? Меня зовут Эйден Кросс, я детектив. Очень хотел бы с вами поговорить, лично. Речь о вашей бывшей пациентке.

Запрос не звучит подозрительно, в моей работе нередко приходится иметь дело с полицией, поэтому я поспешно отвечаю:

— Сейчас не самое подходящее время, детектив. Через несколько минут у меня начнется прием, и я не могу его перенести. Вы ведь понимаете, такие встречи не откладываются.

— Конечно, понимаю, — его голос сразу становится мягче, но настойчивость никуда не исчезает. — Я не займу много времени. Могу подъехать к вам после сеанса. Это центр помощи «Сейф Хэйвен», если не ошибаюсь?

— Да, все верно.
— Увидимся тогда позже, доктор Морин. Спасибо.

Я отключаю звонок, и тишина возвращается слишком быстро, как будто звонка и не было вовсе.

— Вам часто звонят детективы? — с порога раздается тихий голос, совсем без выражения. Сара звучит так, словно уже знает ответ, но проверяет, как я отреагирую на вопрос.

Я поднимаю глаза. Она стоит в дверях, бледная, с прямой спиной и сцепленными на груди руками. Никакой сумки, куртки, даже зажимов в волосах — будто все ненужное осталось за порогом вместе с частью ее самой. И судя по тому, как смотрит, она действительно слышала разговор.

Глава вторая. Но ведь человек не умирает дважды

После сеанса с Сарой я выхожу из здания и, как всегда, останавливаюсь для короткой дыхательной практики. Вдох на четыре секунды, задерживаю дыхание, выдох на четыре секунды и снова задерживаю. Это отлично помогает перезагрузить мозг и отделить меня и мою жизнь от моих пациентов и их проблем. Я стараюсь быть эмпатичной и при этом избежать выгорания, так что в ход идут любые доступные приемы.
Слишком свежий воздух, слишком много звуков, так что получается быстро прийти в себя. После центра улица кажется громкой и грубой, как будто кто-то вдруг выкрутил громкость на максимум. Вообще, наш центр кажется тут немного чужеродным -здание высотой в четыре этажа с парой дополнительных корпусов внутри куда уместнее смотрелось бы в коттеджном районе, где могло бы выполнять функцию какого-нибудь культурного центра. Тут же, в опасной близости от самого оживленного района Бруклина здание смотрится немного ретро.

На крыльце меня встречает мужской голос:

— Доктор Морин?

Я поворачиваюсь к говорящему. Он стоит чуть поодаль, будто нарочно, чтобы не создавать впечатление давления или преследования, с моей работой это, конечно, особенно актуально. Высокий, крепкий, в темной водолазке и пальто (хотя сейчас даже не слишком холодно), с двухдневной щетиной и карими глазами — такими теплыми, какие, мне кажется, и должны быть глаза у людей, добровольно отправляющихся на защиту других.

— Детектив Кросс? — спрашиваю я у него, хотя уже уверена в том, что знаю, кто передо мной стоит.

Он слегка кивает:

— Надеюсь, я не слишком внезапен. Мне говорили, что у вас плотный график, не хотелось бы вас сильно отвлекать.

— Ну, сейчас вы меня поймали, — говорю я и замечаю: он не улыбается, но уголки губ слегка подрагивают, как будто в этой реакции скрывается и уважение к собеседнику, и наблюдение за его поведением без обиняков. Вообще, мы оба знаем правила вежливости, но не обязаны ими пользоваться.

— Если вы не против, — продолжаю я, — я собиралась позавтракать. Тут рядом есть маленькая кофейня, на удивление приятная. Мы можем не тратить время и поговорить там.

— Конечно, — мужчина делает приглашающий жест рукой — не слишком учтиво, не слишком бесцеремонно, просто в меру вежливо.

Следующий квартал мы идем молча, почти шаг в шаг.

Кафе действительно выглядит вполне прилично, с половиной занятых столиков, цветами у одной стены, с запахом свежеиспеченного хлеба и не слишком громкой музыкой в колонке у окна.
Бариста с синими волосами узнает меня и кивает. Я отвечаю тем же, и хотя здесь я бываю часто, но никогда не запоминаю имен.

Мы устраиваемся за столиком у стены. Я снимаю короткую куртку, разворачиваю меню, детектив к нему даже не притрагивается.

— Черный кофе, — говорит он, когда к нам подходит официантка.

Ну, конечно.

Я усмехаюсь про себя, отмечая, как звучит этот заказ — будто из дешевого триллера. Самоотверженный мужчина с тяжелым прошлым всегда выбирает просто черный кофе. Осталось только, чтобы у него с собой был старый револьвер и молчаливый кодекс чести.

— Я возьму тост с авокадо и яйцом, — озвучиваю свой заказ я. — И чай, апельсин с мятой.

— Скоро все будет, — кивает официантка и уходит.

На мгновение за столом воцаряется пауза. Я смотрю в окно, на людей, проходящих мимо. Все они живут в другом ритме, параллельно. В их жизнях, возможно, и вовсе нет регулярно всплывающей темы насилия, о котором я думаю буквально каждый день.

— Элис, — говорю я первой. — Давай без формальностей. Я и без того слишком часто слышу свою фамилию, чтобы ее еще и вам все время произносить.

Он смотрит на меня чуть внимательнее и кивает:

— Хорошо, Элис. Тогда зовите меня Эйден, раз уж на то пошло.
Он произносит мое имя мягко, но без флирта. Я это ценю. Мы оба здесь не для игры в обаяние.

Он решает не затягивать с темой, с которой пришел ко мне, не разминается вопросами о погоде и объявляет имя, как приговор:

— Лаура Мартинез.

Я поднимаю взгляд. Неожиданно, хотя... Разве могла быть другая причина для визита, кроме моих пациенток? Странно только, что он вспомнил настолько далекое прошлое.

— Вы ведь ее лечили, — добавляет он, все также ровно.

Я киваю, но не тороплюсь отвечать. Думаю, сколько эмоций осталось у меня от Лауры. Кажется, почти ничего, только усталое ощущение, что где-то мы свернули не туда. Где — уже даже не важно.

— Она умерла, — говорю я, наконец. — Почти пять лет назад. По случайности. Кажется, авария. Пьяный водитель. Она переходила дорогу, поздно вечером, возвращалась с работы. Или шла за продуктами — точно уже не вспомню. Мы тогда... не были в контакте последние недели. Это часто бывает, когда женщины выходят из круга насилия — стараются порвать со всеми, кто ассоциируется с прошлым.

Он слушает внимательно, не перебивая вопросами. Это редкость. Но я все равно замечаю, как он сжимает ручку кружки крепче.

— До этого, — продолжаю я, — она долго была моей пациенткой. Сложный случай. Не потому что у нее был какой-то диагноз, нет, просто сложно было вернуть ей ощущение собственного достоинства. Она говорила, что выбирает неправильных мужчин и ничего не может с собой поделать. Последние ее отношения были особенно тяжелыми: он бил ее, унижал, забирал деньги, запрещал работать, лишал контактов и… эксплуатировал, скажем так. Но она ушла. Она тогда много работала над собой. Брала любые подработки, ночевала у подруг. Пыталась построить что-то свое.

Глава третья. Без тела

В кабинет я возвращаюсь, будто в тумане. Я не помню, как прошла весь путь обратно, не помню лиц на улице, запахов, ни одной мысли, только слышу пустой звон в голове, как будто кто-то вычерпал оттуда все, что было хоть сколько-то устоявшимся.

Я закрываю за собой дверь в кабинет и понимаю, что мне нельзя начинать следующую сессию. Я ее просто не выдержу.
Я сажусь за стол, пишу короткое сообщение координатору с просьбой переписать пациентку на другой день, но не объясняю почему. Если бы попыталась, то все равно не нашла бы подходящих слов.

Внутри поднимается странное ощущение, будто кто-то взял прошлое и вывернул его наизнанку, перекроил на свой манер, решив воспользоваться моими воспоминаниями и эмоциями в своих интересах.
Я видела отчет о ее смерти. Подписывала показания. Я даже была на похоронах, своими руками клала букет роз на ее могилу.

Я всегда считала, что мертвые остаются мертвыми, но Лаура смогла перевернуть это убеждение.

Я не могу сказать, что чувствую горе. Лаура давно ушла из моей жизни, я привыкла к этому. Мы все учимся отпускать, особенно в этой работе. Но сейчас, когда оказывается, что смерть была только первым актом спектакля, все, во что я верила, начинает трещать по швам. Именно тот факт, что привычная картина мира может вот так легко рухнуть, пугает меня больше всего.

Я открываю ноутбук машинально, руки действуют по привычке, сами по себе. Хочу собрать все, что знаю о Лауре: записи, старые письма, карточку. Но вместо фиксирования сухой последовательности фактов, я чувствую внутри только нарастающее беспокойство. Оно не имеет формы, но пульсация весьма отчетлива: в горле, в груди, под кожей.

Я знаю, что мне нужно быть рациональной. Доказательства, логика, системный подход — это все, на чем держится моя работа и моя личность.
Но почему-то сейчас я в таком состоянии, что ни один конкретный отчет не смог бы описать весь спектр эмоций..
Мне тут же вспоминается взгляд Лауры на нашем последнем сеансе и то, как она тогда ушла, не прощаясь.

Я открываю почту: ту самую, старую, на которую уже давно ничего не приходит, кроме архивных уведомлений и редких спам-рассылок. Когда-то мы использовали этот ящик для рассылки пациенткам напоминаний о сеансах и информационных писем. Сейчас этой формальностью занимается координатор, поэтому у меня осталась только почта для коллег и экстренный номер телефона, на который могут звонить пациентки. Впрочем, старый адрес прикреплен к моему досье, но им почти никто не используется.

Я просто хочу убедиться, что там ничего нет, что я ничего не упустила в нашем общении. Что за последние пять лет я не пропустила какой-нибудь неприятный сюрприз, который мог бы изменить ход истории.

Папка «входящие» открывается с легким зависанием. Сотни непрочитанных писем, в основном рассылки.

И одно «‎живое», совсем свежее.

Я сначала даже не понимаю, что не так. Глаза скользят по строке отправителя к последней букве и возвращаются в начало.
«‎Лаура М».

Почтовый адрес незнакомый, не тот, с которого она когда-либо писала. Но имя… имя знакомое до дрожи.

Дальше замечаю дату. Письмо отправлено три дня назад.

Я сижу очень тихо. Даже сердце будто замирает, делает лишнюю паузу, пропуская удар. Первая мысль, что это спам, розыгрыш, фишинг. Кто-то случайно скопировал именно это имя.

Но адрес указан в списке доверенных, как будто был добавлен вручную мною. Или самой Лаурой когда-то. Такое тоже возможно, я и не вспомню, как часто позволяла ей пользоваться своим компьютером в моменты ее отчаяния.
Я нажимаю на письмо. Экран замирает на долю секунды, и открывается текст.

«‎Тема письма: Если ты это читаешь…

‎Элис,

если ты читаешь это письмо — значит, все пошло не так, как я хотела.

Я очень долго не решалась тебе написать. Все это время мне было стыдно. Я боялась, что ты увидишь во мне ту же слабую, запуганную девушку, которая пришла к тебе много лет назад.

Я хотела справиться сама. Доказать, что могу. Что изменилась. Что могу быть сильной, как ты меня учила.

Но, если это письмо дошло до тебя… значит, у меня не получилось.

Прости меня.

Лаура.»

Я перечитываю письмо трижды. Потом просто сижу, глядя в экран, пока не гаснет подсветка. Адреналин в крови подскакивает, он вязкий, неприятный, я чувствую, как будто вот-вот сорвусь с высоты, но мне даже некуда падать.

Это может быть совпадение. Фальшивка. Обман. Что угодно, только не Лаура… Но голос внутри — тот, который я не всегда слушаю, но который редко ошибается — говорит: это она.

Я захлопываю ноутбук, но не нахожу сил отойти от него. Как будто письмо все еще горит на экране, проступая даже сквозь закрытую крышку. В груди расплывается знакомое ощущение, которое я стараюсь не подпускать к себе даже на работе, особенно на работе: тревога, пропитанная виной.

Что, если я что-то упустила?

Что, если все было на поверхности, но я тогда не посмотрела?

И воспоминание само всплывает из глубины подсознания без моего разрешения и желания.

— Он следил за мной, — говорила тогда Лаура.
Сидела, ссутулившись, сжимала руки в кулаки на коленях. Голос звучал глухо, но не истерично — это было бы куда хуже. Но в ее голосе уже как будто не осталось эмоций, одна лишь усталость.
— Я видела его несколько раз. Сначала просто на улице. Потом в метро. Но он не приближался, только смотрел издалека.
Я выдержала паузу в разговоре. В голове уже роились вопросы, но важнее было не перебивать ее.
— Ты знаешь, кто это был?
— Нет. Но я чувствовала... он не первый раз это делает. Он как будто знал, что я его замечу.
— Ты говорила об этом кому-то еще?
— Нет. Мне подруга сказала, что я просто ищу в толпе лица. Что это все моя мнительность.
Я кивнула, мотивируя Лауру продолжать:
— А что ты сама думаешь?
— Я думаю, я не хотела, чтобы это было правдой. Потому что если он и правда следил, значит, он знал, где я живу. И мог дождаться момента… — Лаура замолчала на полуслове, и я почувствовала, что она больше уже не скажет.
— Мы можем обсудить это подробнее, если ты захочешь. В следующий раз. Хорошо?
Она не ответила, только продолжила смотреть в пол.

Визуалы. Портреты персонажей

Если бы мы могли посмотреть личные дела главных героев этой книги,
то увидели бы такие официальные портреты каждого:

Доктор Элис Морин

Детектив Эйден Кросс

Лаура Мартинез

***

Я также хочу напомнить вам, что детективный литмоб
"Следствие ведет любовь" продолжается!

Приглашаю ваш в еще одну загадочную историю, на этот раз авторства Майи Тень:

"Воронка. Спаси меня" - https://litnet.com/shrt/Lc5m

Из личного дела Лауры Мартинез

Пациентка: Лаура Мартинез
Возраст на момент первой консультации: 26 лет
Дата начала терапии: 02.04.2017
Специалист: доктор Элис Морин, клинический психотерапевт
Организация: Центр помощи женщинам «Сейф Хэйвен»

Лаура обратилась в центр самостоятельно. На момент начала терапии находилась в стадии выхода из длительных абьюзивных отношений. Поведение характеризовалось повышенной тревожностью, выраженными признаками депрессии, фоновым чувством вины и неуверенностью в собственных действиях.

Диагноз:
F43.1 – Посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР)
F33.1 – Рекуррентное депрессивное расстройство средней степени тяжести

Наблюдения:

Пациентка демонстрировала высокий уровень рефлексии, пыталась рационализировать происходящее, часто использовала обесценивание собственных эмоций как защитный механизм.

На начальных этапах терапии часто повторяла: «Это ведь была моя вина», «Я сама сделала его таким». По мере работы над травмой начала признавать несоразмерность вины, навязанной извне. Проявлялась склонность к гиперответственности и идеализации других людей.

Наблюдался конфликт между стремлением к автономии и внутренним страхом остаться «ненужной». Несмотря на тяжелый бэкграунд, Лаура проявляла значительную внутреннюю устойчивость, желание к восстановлению и личностному росту.

Прогресс:
На протяжении сеансов Лаура демонстрировала позитивную динамику. Стала увереннее в границах, активно интересовалась возможностью переобучения и смены сферы деятельности. В последнем отчете указывала, что чувствует себя «почти собой».

Особенности контакта:
Рабочий альянс выстраивался медленно, с множественными «проверками» на доверие. Впоследствии установилось теплое, уважительное взаимодействие. Пациентка несколько раз выражала благодарность за «возможность говорить вслух, не боясь быть наказанной».

Примечание специалиста:

«У Лауры была уникальная способность сомневаться в себе, даже тогда, когда уже начинала видеть истину. Она мечтала быть сильной — и, как ни парадоксально, именно эта мечта сделала ее уязвимой. Я надеялась, что у нее будет достаточно времени, чтобы перестать оправдываться перед миром. Надеялась, что она доживет до жизни, в которой не нужно быть сильной, чтобы быть счастливой».

Доктор Элис Морин, 12.02.2018

***

Центр помощи женщинам «Сейф Хэйвен»

Заявление о прекращении индивидуальной терапии

Ф.И.О. пациентки: Лаура Мартинез
Дата: 18 декабря 2019 г.
Психотерапевт: доктор Элис Морин

Я, Лаура Мартинез, заявляю о своем решении завершить курс индивидуальной психотерапии в Центре «Сейф Хэйвен».
Мое решение обдумано и связано с ощущением внутренней готовности к самостоятельной жизни и дальнейшему восстановлению без постоянной терапевтической поддержки.

За прошедшее время я смогла:

Я благодарна доктору Морин и всему персоналу Центра за поддержку, терпение и уважение, с которыми ко мне относились с первого дня.
Я не исключаю возможности вернуться к терапии в будущем — при необходимости. Но сейчас я хочу попробовать жить самостоятельно.
Я не считаю себя «выздоровевшей» — просто чувствую, что готова к следующему шагу.

Подпись:Лаура Мартинез
Дата: 18.12.2019

***

Газета «‎Нью-Йорк Вечерний», выпуск от 14 июня 2020 года
Лаура Мартинез, 29 лет

С глубокой скорбью сообщаем о трагической гибели Лауры Мартинез, жительницы Нью-Йорка, ушедшей из жизни 11 июня 2020 года в результате дорожно-транспортного происшествия.

Лаура была молодой женщиной с непростой судьбой и большим сердцем. Она мечтала начать новую жизнь, верила в перемены и стремилась к ним, несмотря на все испытания, выпавшие на ее долю.

Последние годы она работала в сфере розничной торговли, обучалась на курсах бухгалтерии, а также принимала участие в программах Центра поддержки женщин, помогая другим найти в себе силы двигаться вперед.

Прощание прошло в закрытом формате. Похороны состоялись 13 июня на кладбище Сент-Олбанс. По просьбе семьи церемония прошла в узком кругу.

Лаура останется в памяти всех, кто ее знал, как человек тихой силы, внутренней доброты и редкой стойкости.
Покойся с миром.

***

Конечно же, зову вас в еще одну таинственную историю нашего литмоба:

"Секрет хозяина Тисовой усадьбы" Мэри Ли - https://litnet.com/shrt/pPo4

Глава четвертая. Прощание не навсегда

Июль 2020 года

В изнуряющем летнем зное пахло только пылью, остальные ароматы выжгло солнце. В тот день Нью-Йорк будто перегрелся и начал плавиться. Сердце города стучало громче обычного, пытаясь сохранить хоть какое-то подобие жизнедеятельности в жару, но удары его болью отдавались в висках.

Я держала в руках букеты высоких красных роз. Одна из них немного подвала, и я заметила темный кант, расползающийся по краям ее лепестков, словно предвестник смерти. Выбирать свежие бутоны времени не было, поэтому без лишних размышлений я схватила по дороге то, что уже было собрано. Чуть увядшую, с темным краешком на одном лепестке — как шрам. Сейчас эта роза казалась единственным уместным предметом, напоминающем о моей неудаче.

Я не помню, как доехала: на метро или такси, может, и вовсе шла часть пути пешком. Помню только, что лоферы жали, а руки не выпускали розы, будто это было что-то действительно важное. Единственное, что держало меня в том моменте. Единственное, что не исчезало.

Но все-таки я добралась на кладбище. Людей было немного, и все они собрались вокруг закрытого гроба. Это теперь я знаю, что тела в нем не было, но тогда невозможность последний раз посмотреть на лицо Лауры показалась мне отдельной трагедией.

Кроме того, меня особенно беспокоила одна мысль: все, что я успела сделать, не сработало. Но могли ли я сделать что-то еще?

Пастор говорил негромко, с расстановкой, будто боялся, что каждое слово может кого-то потревожить.
«…жизнь, полная испытаний…»,
«…нашла покой…»,
«…время прощать и помнить…»

Слова скользили мимо меня, никак не задевая.

На скамье рядом со мной сидела Руби, подруга Лауры, светловолосая, с рассыпанными по всему телу веснушками и всегда уставшим выражением лица, которое так сильно контрастировало с ее солнечной внешностью. Она держала платок, но не плакала, просто смотрела в одну точку, будто все это происходило где-то очень далеко и не с ней.

Я узнала еще нескольких женщин из группы поддержки. Мы кивнули друг другу, но ни одна не подошла поздороваться. Может, боялись вторгнуться в чью-то скорбь. Может, не были уверены, что имеют на нее право. Я тоже не решилась на личный контакт с кем-то — это было как будто вне медицинской этики даже в такой трагической ситуации.

Кроме того, я тоже не была уверена, что имею право на скорбь.

О том, что Лаура погибла, мне сообщили всего за день до похорон. Я сама настояла на том, чтобы прийти, тогда это казалось обязательным. Теперь все ощущалось искусственным и фальшивым, даже мои собственные желания: как будто я тогда добровольно отправилась на спектакль без актеров.

— Повреждения слишком серьезные, — отозвалась Руби, когда кто-то рядом с ней спросили, почему не открыли гроб. Эту фразу я запомнила слишком хорошо. Повреждения слишком серьезные…

Когда все закончилось, нас провели к свежевырытой могиле.
Кто-то положил свой букет — сиреневые хризантемы, явно из ближайшего магазина, купленные также впопыхах.
Руби бросила в яму пригоршню земли. Я выпустила из рук свой неидеальный букет, покалеченный моей крепкой хваткой. Он упал на плоскую крышку гроба, не издав ни звука. Несколько лепестков, оторвавшись от бутонов, приземлились на пару мгновений позже .

Я стояла с ощущением, будто здесь хоронят не Лауру, а ее тень. Ту, что стала слишком быстро исчезать из моей памяти: с тревожными глазами и чуть севшим голосом, с фразами вроде «Я больше не знаю, что я чувствую» и «Вы ведь не скажете ему, что я здесь?»

Как можно было прощаться с человеком, если я даже не убедилась, что он умер? Как можно верить в смерть, если не видела лица?

— Ты заслуживала не это, — сказала я тихо, задержавшись у могилы чуть дольше, чем было нужно, и не зная, слышит ли меня кто-то, кроме земли.

Пастор вновь начал что-то говорить, но я уже совсем не слушала. А потом раздался неожиданный звук, похожий на щелчок камеры. Как будто кто-то слишком поспешно, стараясь оставаться незаметным, сделал снимок церемонии.

Я обернулась, но не увидела никого с фотоаппаратом. Может, показалось, хотя теперь я в этом не уверена.

Я помню, как кто-то после пастора говорил речь: женщина в возрасте, вроде бы тётя Лауры, та самая, что один раз приходила вместе с ней в центр. Голос у неё оказался такой же хриплый, но будто прокуренный, и в нем звучало куда больше усталости, чем горя:
«Она хотела быть сильной и она была сильной. Просто мир оказался сильнее».
Кто-то шмыгнул носом в левом ряду. Мужчина рядом со мной не отрывал взгляда от земли. И никто, совсем никто не решался плакать вслух. Все будто застыли, замерли, заперев чувство внутри себя.

Я ушла раньше, не дожидаясь конца церемонии. Внутри пульсировало странное, болезненное чувство: если это и было прощание, то слишком позднее и слишком нечестное.

***

Не забывайте, что вас ждет еще несколько таинственных, пугающих и динамичных детективных историй из литмоба "Следствие ведет любовь".
Одна из них - "Когда мертвые шепчут" Вивиен Ли и Наташи Айверс
Читать можно здесь: https://litnet.com/shrt/wxek

Глава пятая. Тень над свежей землей

Он приезжает в середине дня, в то время, когда тени на полу еще короткие, а воздух в кабинете застывший и густой, как сироп. Я слышу его шаги задолго до того, как он появляется в дверях: четкие, тяжелые, как будто у него нет привычки сомневаться.

Когда он входит, я думаю, что именно так и должен день ото дня выглядеть человек, бесконечно распахивающий чужие тайны: высокий, крепкий, чуть взъерошенный, будто не спал всю ночь или несколько подряд. В руке он несет кофе, уже почти пустой стакан, бумага примялась, пальцы оставили темные отпечатки.

— Доктор Морин? — спрашивает он. — Есть время?

Я киваю:

— Детектив Кросс. Добрый день.

И хотя мы договорились общаться без формальностей, я чувствую, что ему, как и мне, почему-то неловко обращаться просто по имени.

Он не протягивает руку, и я — с облегчением — тоже, вместо этого указываю на папки на столе, которые подготовила заранее. Он подходит ближе, не садится. Пальцем проводит по верхнему листу, не глядя на него.

— Это все, что у вас осталось от Лауры?

Я хотела бы сказать, что нет. Что осталась память, голос, полупрозрачный образ с тенью под глазами. Но вслух выходит только:

— Все, что может пригодиться делу. Я старалась сохранить каждый фрагмент, когда стало ясно, что с ней что-то происходит.

Он открывает первую папку. Перелистывает анкету, читает некролог, который я добавила уже сильно позже с Лаурой нашего последнего сеанса, замирает на психологическом профиле. Он читает лист за листом, довольно медленно и вдумчиво, будто собирает ее заново из клочков. Я наблюдаю за ним и впервые понимаю, как странно это выглядит со стороны. Вся ее жизнь сведена к бумагам и формулировкам: F43.1, F33.1 и страх за собственную безопасность. «Не знаю, где заканчиваюсь я,» — часто повторяла Лаура, и теперь я лучше понимаю, что она могла иметь в виду.

— Тут почти ничего про ее мужчин, — говорит вдруг детектив, до сих пор не глядя на меня. — Только обрывки. Есть данные о них?

Я киваю и сажусь за стол, хотя ноги сгибаются с трудом.

— Она не называла фамилии, только имена. И то не всегда. Я даже не уверена, что они были настоящими. Один из них был Элайас или Илайас, не знаю, как правильно. Она произносила мягко, иногда почти шепотом, нечетко совсем. Один раз, наоборот, упоминала его словно через силу. В другой, наоборот, говорила о нем так, как будто он был единственным, кто понимал.

Детектив смотрит на меня с интересом, но не давит. Просто ждет.

— Другой — вроде бы Бен. Или Бенжи. Прозвучало однажды, мимоходом. Без контекста. И еще один — Марк. Точно не уверена, но кажется, она говорила: «Когда я была с Марком, все было не так плохо» или наоборот: «Даже с Марком такого не было».

Я вдруг понимаю, как много забыла или вытеснила из своей памяти.

— Ни одного полного имени? — уточняет мужчина.

— Нет.

Он делает пометку в блокноте, но что именно пишет — мне не видно.

— А вот здесь, — продолжает он, открывая расшифровку звонка в 911, — она говорит: «Он знал, где меня найти». Кто, по-вашему, это был?

— Я думаю, тот, кого она называла Элайасом. Он появлялся как будто ниоткуда. И исчезал. У нее было ощущение, что он следит. Как будто он везде, но никто другой его не видит.

Я осекаюсь.

— Вы думаете, он был настоящим? — уточняет детектив и на этот раз поднимает на меня глаза.

— Думаю, был. Она говорила, что если бы жила в сказке, то он точно был бы прекрасным принцем.

Некоторое время мы молчим. Потом он аккуратно складывает бумаги обратно в папки.

— Я могу оставить себе копии?

Я киваю, тем более, он и сам уже знает, что может — ордер позволяет изъять даже оригиналы. Такие вещи не спрашивают для разрешения, только для вежливости.

Когда он выходит в коридор, в кабинете становится странно тихо, как будто вместе с ним ушла и часть Лауры, единственная сохранившаяся до этого дня. Не знаю, какие чувства это вызывает в большей степени — облегчение или печаль.

Неожиданно я вспоминаю про, возможно, что-то незначительное, но все-таки кажущееся невероятно важным, и выбегаю за детективом в коридор.

— У меня есть еще кое-что, — кричу ему в спину. — Но это... странно.

Я и сама чувствую, насколько зыбкой становится эта реальность каждый раз, когда думаю об этом письме. Мужчина возвращается ко мне в кабинет. Я открываю ноутбук, ввожу пароль. Биение сердца все еще учащается каждый раз, когда я прокручиваю папку входящих — будто сама не верю в то, что письмо существует.

— Это письмо пришло три дня назад. С адреса, который я не знаю. Но оно подписано: «Лаура М». И оно слишком личное, чтобы быть подделкой. Я не могу это объяснить, но…

Он подходит ближе, смотрит через плечо. Я нажимаю на нужную строку.

На экране появляется уже знакомый мне короткий текст. Детектив долго молчит. Я слышу, как он коротко и неуверенно выдыхает, пытаясь что-то уложить в голове.

— И адрес?

Из личного дела Лауры Мартинез — 2

Центр помощи женщинам «Сейф Хэйвен»

Конфиденциальная информация. Только для внутреннего использования

ПЕРВИЧНАЯ АНКЕТА ПАЦИЕНТКИ
Дата заполнения: 02.04.2017
Заполняется до первого приема. Все сведения строго конфиденциальны.

1. Фамилия, имя:
Мартинез Лаура Алехандра

2. Возраст:
26 лет

3. Гражданство:
США

4. Образование:
Неполное высшее (колледж, прервала обучение на 3 курсе)

5. Текущее место работы / род занятий:
Не указано
(устно сообщено: временная работа на складе, ранее — кассир в супермаркете)

6. Семейное положение:
Не замужем
(устно сообщено: длительные отношения без регистрации брака)

7. Есть ли дети?
Нет

8. Есть ли у вас действующий ордер о защите / обращения в полицию?
☑ Да
(устно: ордер выдан три недели назад, действия по нему не завершены)

9. Причина обращения в Центр:
[ ] Физическое насилие
[☑] Психологическое насилие
[☑] Финансовый контроль
[ ] Сексуализированное насилие
[☑] Эмоциональная зависимость
[☑] Страх за собственную безопасность
[☑] Другое: «‎Не могу отличить реальность от того, что он говорит обо мне. Боюсь, что все правда, и я сама все испортила».

10. Наблюдались ли вы ранее у психиатра или психотерапевта?
☑ Да
(устно: в 2014 году, 3 месяца, по поводу тревожности и бессонницы)

11. Имеются ли хронические заболевания / зависимости?
[ ] Да
[☑] Нет

12. Есть ли поддержка со стороны семьи / друзей?
(пункт оставлен пустым)

13. Есть ли у вас безопасное место для проживания?
☑ Да
(устно: временно проживает у подруги, ищет новое жилье)

14. Как бы вы описали свое текущее эмоциональное состояние?
«‎Как будто я тону в тихой воде и никто этого не замечает».

15. Что вы ожидаете от терапии?
«‎Научиться понимать, где заканчиваюсь я и начинается он. Перестать оправдываться. Найти себя, если я еще где-то есть».

Подпись пациентки: (поставлена от руки: Л. Мартинез)

Форма принята и подтверждена: доктор Элис Морин

***

СЛУЖБА ЭКСТРЕННОЙ ПОМОЩИ 911

ВЫПИСКА ИЗ ЖУРНАЛА ВЫЗОВОВ (фрагмент)
Запрос по субъекту: Лаура Алехандра Мартинез
Адрес проживания на момент запроса: [засекречено]
Номер обращения: 21-911-37485
Дата обращения: 17 мая 2020 г.

Тип инцидента:
ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ СУБЪЕКТ / ПРЕСЛЕДОВАНИЕ

Категория:
Потенциальное домашнее насилие / сталкинг

Дата и время звонка:
17.05.2020 — 22:41

Местоположение заявителя:
квартира [адрес скрыт], район Куинс, Нью-Йорк

Кто звонил:
Лаура Мартинез

Текст расшифровки звонка (фрагмент):

Оператор: 911, слушаю вас.
Заявитель: Я… я не уверена, нужно ли это, но… Он снова здесь. Я видела его, точно видела.
Оператор: Назовите, пожалуйста, ваше имя.
Заявитель: Лаура… Меня зовут Лаура Мартинез.
Оператор: Лаура, вас кто-то преследует? Вы знаете этого человека?
Заявитель: Я не знаю, как он сейчас представляется. Раньше — Илайас. Это не важно. Он… он стоял через дорогу и смотрел. Просто смотрел.
Оператор: Он угрожал вам?
Заявитель: Нет. Он не подходил. Но он... он делает это. Он появляется и исчезает. Я уже не уверена, что он реальный.
Оператор: Вы сейчас в безопасности? Двери закрыты?
Заявитель: Да. Да, я одна. Просто... мне страшно, понимаете? Я думала, он давно исчез. Но он... он всегда знал, где меня найти.
Оператор: Патруль уже в пути.

Принятые меры:
— Офицеры прибыли на место через 9 минут.
— Осмотр территории: подозреваемый не обнаружен.
— Установлено патрулирование в районе адреса в течение следующих 48 часов.
— Заявителю предложено оформить дополнительный ордер о защите; получен отказ со ссылкой на «отсутствие прямой угрозы».

Комментарий офицера на месте (патрульный Т. Грейсон):

«Гражданка Мартинез выглядела напуганной, но собранной. Упоминала о предыдущих случаях наблюдения за ней. Заявила, что не может доказать сталкинг, но “знает, что он здесь”. Не проявляла признаков алкогольного или наркотического опьянения. Просила, чтобы “ее не сочли параноидальной”».

Примечание:
Ранее в базе числятся два неформализованных обращения (март и апрель 2020 г.) — жалобы на подозрительные тени у дома, следы у входа, звонки с неизвестных номеров, на которые заявитель «не отвечает, но она знает, что это он».

Визуалы. Портреты упоминаемых персонажей

Если бы мы могли посмотреть личные дела второстепенных героинь этой книги,
то увидели бы такие официальные портреты каждой:

Селия Мартинез, тетя Лауры

Руби, подруга Лауры