Сегодня, в свой 24 день рождения, я могу с полнейшей уверенностью заявить, что ненавижу Белый дом. Убогое в своем дорогостоящем лоске как снаружи, так и изнутри, оно вызывает во мне лишь приступы тошноты.
И площадь перед зданием я тоже ненавижу. Всем сердцем. Просто за то, что там так красиво, и это привлекает внимание туристов. Так и должно быть, в общем-то, но легче от осознания не становится.
Ничего личного ни к президенту, ни к кому-либо еще я не имею. Просто хотелось бы хотя бы однажды отпраздновать день рождения так, как хочу сама, а не приходить сюда, одетой с иголочки. К таким же одетым в строгие костюмы и платья людям, которые ничерта обо мне не знают, и находятся здесь лишь из-за того, что должны.
И я должна. По статусу. Хоть статус этот принадлежит отцу, мне, родившейся в этой семье, не оставили выбора.
Так бывает, когда ты дочь дипломата.
Наверное, моему отцу тоже ненавистен Белый дом. Столько времени проводить в его стенах, словно в тюрьме, весьма.. сложно.
Меня с пеленок приучали действовать определенным образом. Никакого алкоголя, наркотиков и нарушений. Никаких неподобающих нарядов и провокационных поступков, привлекающих внимание журналистов. Чистая, строгая одежда, аккуратные волосы, гладкая кожа. Сияющая улыбка. Я не могла болеть или чувствовать себя несчастной. Плакать запрещалось. Громко смеяться — тоже. Никаких фривольностей в общении как с именитыми представителями Парламента, так и с обычными официантами. Весь мой досуг — продуман заранее, проверен на наличие потенциальной опасности, одобрен сначала начальником безопасности, а после лично отцом. Я не могу выходить из дома без охраны. Никуда.
Жестко, конечно, но годам к 5 я так привыкла, что и не задумывалась, что у кого-то бывает по-другому. Все мое окружение состояло из таких же детей важных родителей. Нас растили, как тепличные цветы, которые погибают под сильным ветром. Я привыкла. Привыкла настолько, что до подросткового возраста и не думала возмущаться. А когда наступил бунт в возрасте 15 лет, когда начала понимать, что не могу выйти с подружками в кино или сходить на пижамную вечеринку, стало сложнее. Но сложнее, в основном, мне самой, ведь бунтовать мне тоже запрещалось. Почти вся моя жизнь всегда происходила под прицелом чьего-нибудь цепкого взгляда. Было очень мало мест, где я могла позволить себе быть собой, ходить в толстовке и с небрежным пучком, ругаться матом, смеяться до слез и рыдать в подушку, пока лучшая и единственная подруга занималась рядышком тем же самым.
Мы с Эллой ненавидели друг друга большую часть детства. Вынужденные тесно общаться из-за дружбы семей, мы мило улыбались друг другу, мастерски маскируя фальшь. Элла бесила меня. Каждую встречу я находила причину ненавидеть ее чуть больше, чем раньше, а причину этой ненависти поняла лишь к началу пубертата.
Мы были чертовски похожи. И это сводило меня с ума. Хорошенькие светленькие девочки с прямыми от природы волосами, одинаковый возраст, одно окружение. Похожие платья, дома по соседству, общие уроки танцев и языков. У нас просто не было шанса не подружиться, поэтому мы, обе невыносимо упрямые (насколько позволяло положение), сопротивлялись, как могли. Я смотрела на Эллу Портер и видела отражение себя. Всегда аккуратная, чистая и вежливая. Податливая, неконфликтная, спокойная. Ни одного лишнего слова, ни одной лишней съеденной булочки за обедом. Идеальная маленькая принцесса.
Но к 14 эта ненависть вдруг закончилась. Так же неожиданно и неизбежно, как и начиналась. Наверное, мы обе поняли причины этой вражды. Осознали, что никто больше во всем мире не может понять нас, как мы сами.
Так что с тех пор были неразлучны, как и прежде, но уже без разъедающей злости внутри. И вместе научились находить обходные пути в правилах, которым следовали всю жизнь.
***
Я стояла напротив величественного здания, пытаясь отыскать скрытые резервы сил, чтобы пережить очередной обед, но с ноткой праздника в воздухе. Мне 24 года. Я взрослая девушка, если подумать, уже давно. Но на таких обедах чувствую себя едва ли не престарелой, и возраст здесь не играет роли.
Мужчины в деловых костюмах проходят мимо, кидая мимолетные взгляды, одаривая улыбками, узнавая, но не останавливаются поболтать, занятые работой. А я сохраняю лицо, вежливо улыбаюсь и удерживаю маску спокойного безразличия. Я овладела искусством надевать маски в совершенстве.
— Кэти! — слышу позади и оборачиваюсь, находя глазами лучшую подругу в темно-синем платье строгого кроя.
Мы все еще похожи, словно родные сестры, но с годами научились подчеркивать индивидуальность в условиях ограниченных возможностей. В основном, различия были незначительные: цвет глаз, разные цвета в одежде, например, а еще я ненавидела браслеты, а Элла не выходила из дома без одного симпатичного экземпляра, подаренного мной несколько лет назад.
Подруга быстро и искренне обняла меня, нарушая негласное правило, гласившее, что проявление сильных чувств на людях — неприемлемо.
— С днем рождения, красотка, — жарко прошептала на ухо и ярко улыбнулась, отстранившись. — Хотела подарить до того, как мы зайдем.
И достала простую коробочку с цепочкой из белого золота внутри, на которой висит маленький ключик, поблескивая крошечным бриллиантом.
— Красота, — искренне улыбнулась и быстро сменила старую подвеску новой, благодаря бога и себя, что мы с Эллой все же стали друзьями. — Спасибо!
Кто бы что ни говорил, но быть дипломатом — это работа. Да, за нее платят приличные деньги. Да, ты получаешь красивый дом и автомобили, определенный статус и множество важных знакомств. Но этот самый статус загоняет тебя в такие тесные рамки, что иногда теряешь себя настоящего в попытке казаться кем-то идеальным. А быть дочкой дипломата даже хуже. Ведь отец сам выбрал для себя такую жизнь, я же — невольная узница. И пусть 90 процентов своей жизни я не воспринимаю это как кошмар, но оставшиеся 10 процентов упорно наседают, напоминая, что у меня нет выбора. Если я люблю свою семью, я не могу уйти, не оставив на них тень. А я люблю.
Цоканье каблуков по мрамору — привычный звук для нас обеих. Иногда я думаю: здорово, что мой отец дипломат, ведь уже в 18 лет я выглядела и вела себя как взрослая, уверенная в себе особа, которая точно знает себе цену. С другой стороны, я не считаю лучшим своим качеством то, что знаю Белый дом почти наизусть. Это знание не дает мне преимуществ. Мы даже в прятки не играем.
— Как думаешь, у нас однажды появится возможность сыграть здесь в прятки? — едва открывая рот, шепчу я, а глаза Эллы ярко вспыхивают и она так же тихо отвечает:
— Очень на это надеюсь.
И мы вместе хихикаем над глупостью этого желания. Мне 24, а я мечтаю поиграть в прятки в самом важном здании США. Вот до чего докатилась.
— Кэтрин.
Властный голос отца действует, как приказ командира: я вся подбираюсь, проверяя осанку и улыбку, чтобы быть идеальной, а в следующую секунду слышу звук затвора камеры. Нас фотографируют, так что необходимо показать красивую картинку, которая окрасит первую полосу уже в вечернем выпуске. Отец быстро целует меня в щеку, легко обнимая и даря любящую улыбку. А я улыбаюсь в ответ.
Знаю, что за нашими спинами многие сплетничают о том, что не все у нас так прекрасно, как показывают в СМИ. Наверное, они правы. Но меня любят. Я единственная дочка своих родителей, и я была желанна. Меня ждали. Меня хотели. Меня любят. И я точно знаю, что отец никогда не притворяется, разыгрывая любовь на камеру. Эти эмоции чисты, как ничто другое в этой жизни.
Я не люблю фотографироваться. У нас очень мало личных фотографий, потому что всегда есть риск, что они окажутся достоянием общественности. А вечные съемки для журналов, газет и таблоидов отбили всякое желание позировать еще и в индивидуальном порядке.
Для пронырливых газет основным подарком родителей на мой день рождения стала возможность поработать с несколькими серьезными международными контрактами. Но на самом деле рано утром я получила в подарок торт, который мама и папа испекли сами. Подарки в нашей семье всегда самодельные — сложно подарить что-то стоящее, когда у тебя уже есть все, что можно купить за деньги.
— Я пока отпустила Купера, — тихо говорю отцу, пока журналисты терроризируют маму вопросами. — Он подъедет через 2 часа. Больше я здесь не высижу.
Папа задорно улыбается и качает головой.
— Двух часов более чем достаточно.
Мама подходит, коротко поглаживает меня по волосам и улыбается, тщетно пытаясь скрыть слезы в глазах.
— Ну маааам, — тихо тяну, переплетая с ней пальцы. — Ты ведь обещала не плакать!
Мама — она и в Африке мама. Вот зачем, скажите на милость, плакать на дне рождения дочки?
— Ты такая взрослая, — тяжело вздыхает.
— Я и в 16 была взрослая, — игриво подмигиваю, и она смеется.
— Это точно, детка. Отлично выглядишь.
Кидаю быстрый взгляд в отражающую поверхность колонны: простые черные штаны узкого кроя и блузка насыщенного темно-бордового цвета, туфли на устойчивом каблуке, прямые волосы чуть ниже плеч. Гены сделали свое дело на ура, так что даже без косметики я хорошенькая. Хотя без макияжа не хожу – статус не позволяет.
— Спасибо, ты тоже. Обожаю это платье!
Спустя пару минут нас зовут в главный зал. Быстро оглядываю людей и понимаю, что Джареда, моего вроде-как-парня, нет.
Мы встречаемся уже 3 года, но скорее от нечего делать, чем от большой любви. Мы люди одного круга общения, потому создаем красивую историю любви, ничего для этого не делая. Мне с ним удобно, мы неплохо общаемся, он отлично целуется и, к тому же, был у меня первым и единственным. Секс у нас отменный. Наверное, потому что без чувств, а лишь для регулярного снятия стресса.
Обед проходит ожидаемо скучно. Разговоры о политике, от которых хочется повеситься, но я все равно активно поддерживаю тему, прекрасно разбираясь в вопросе. Тому, о чем я не знала с детства из взрослых разговоров и частных уроков, меня научили в университете. Красный диплом получила незаслуженно – провалила один из предметов, но помощники папы подсуетились. Неприятно, но изменить я уже ничего не в силах.
Выплываю из разговора и украдкой поглядываю на Эллу, которая делает лицо аля «сейчас стошнит», но молниеносно скрывает его милой улыбкой, чтобы заметила только я. Как же скучно. И так проходит каждый праздник. На свадьбах – ни одной драки. На новый год – никто не валяется пьяный под столом или лицом в салате. Никакой громкой музыки. Никто не сжигает бумажку с записанным на ней желанием, не бросает ее недогоревшую в шампанское и не дожевывает под бой курантов. Всегда только легкая музыка фоном и неизменные разговоры. Дипломаты, чтоб их всех!
Голова как-то резко проясняется, словно пытаясь помочь хозяйке понять ситуацию. От идеи дергать двери и колотить по стеклу, орать, что есть мочи и плакать отказываюсь сразу. Отчетливо помню, что слышала щелчок двери, а остальные варианты — откровенная чушь, ведь мы быстро проносимся по улочкам, удаляясь от пробки, а значит и от любых свидетелей. А еще мне дико страшно за охранников, я так и не смогла проверить состояние ни одного из них.
Резко проносится мысль, что устроить аварию было отличной идеей. Есть хороший шанс, что моя охрана выйдет из строя из-за силы удара. Если бы это не сработало, эффект неожиданности сыграл бы на ура: из машины меня вытащили за считанные секунды.
Кроме водителя здесь еще двое парней, которые зажали меня своими огромными телами. Все в масках, что заставляет меня немного расслабиться, несмотря на то, что ситуация уж точно не подходит для релаксации. Если на них маски, я не смогу запомнить их лица и рассказать об этом полиции, когда меня отпустят. А я уверена, что меня отпустят.
Стараюсь изо всех сил рассмотреть маршрут, по которому мы едем, но впереди вижу лишь дорогу, а боковые окна успешно закрываются телами моих похитителей. Встречаюсь взглядом с водителем через зеркало заднего вида, он зло щурится и хрипло приказывает:
—Вырубите ее, чтобы не таращилась.
И оба мужика синхронно пришли в движение, отработанными действиями исполняя приказ: один крепко схватил меня за руки, лишая возможности двигаться, а другой смочил какую-то тряпку чем-то вонючим. На сопротивление мне времени не дали. Буквально через секунду мир начал тускнеть и я отключилась.
***
За свою жизнь я прослушала много тренингов о том, что делать при похищении. Можно сказать, что мы — дети важных родителей — самые подкованные в этом деле персонажи. В детстве я часто пропускала мимо ушей все, что рассказывали по этому поводу, но однажды в Белый дом поступила информация о том, что дочку депутата, похищенную в Италии, нашли убитой. И это изменило все, потому что мы были знакомы. Ее звали Лориель. Я знала ее, слала ей открытки на все праздники. Совершенствовала итальянский в переписке.
На похороны меня не пустили.
После этого случая все родители снова пригласили специалистов в свои дома. И на этот раз я слушала очень внимательно.
Правило первое: наибольший шанс спастись от похищения предоставляется в процессе самого захвата. Похититель может не ожидать от вас сопротивления. Он может испугаться, если вы закричите. Возможно, это просто любитель, и он отпустит вас, как только почувствует угрозу…
Я пришла в себя на холодном полу. Голова сильно болела, запястья саднило. Первые несколько минут я лежала, не двигаясь, пытаясь понять, одна ли нахожусь в помещении.
Правило второе: если вас все же похитили, постарайтесь не впадать в панику.
Оказалось, что я одна. Первое, что увидела, когда открыла глаза: голые стены серого цвета, бетонный пол, металлическая дверь. И камера, оповещающая о работе красным огоньком. Черт, камера — это плохо.
Я осторожно осмотрелась. Тусклая лампочка давала мало света, я едва могла видеть очертания скудного убранства моей «комнаты». Оно состояло из матраса в углу. Все. Ни подушки, ни одеяла. Стульев, столов или других вещей тоже не было. В противоположном от матраса углу был дверной проем без дверей. Оказалось, что это туалет.
И я позволила себе немного порадоваться. Камера не охватывает эту часть моей камеры. Надо же, позаботились о приватности..
Окон не было. Единственный выход — вход. Металлическая дверь. Закрытая, естественно, хотя попытаться стоило.
Правило третье: изучить место, где вы оказались. Попытаться найти выход или что-то, что может помочь вам.
В голове все не переставал звучать голос моего инструктора, который раз за разом повторял, что следует делать при похищении. Честно говоря, следовать указаниям получалось из рук вон плохо.
При похищении меня оглушило ударом, потом меня вырубили, так что не имею понятия о том, в какой части города нахожусь. О том, что меня в бессознательном состоянии могли загрузить в самолет и увезти на край земли, думать не хотелось. В моей камере нет ничего, что могло бы мне помочь. Не паниковать тоже не получалось.
Странно, но в голове почему-то возникла мысль, что мне этого не забудут. Если получится вернуться живой, то каждый заголовок в СМИ отныне будет сопровождаться припиской о похищении. Каждый раз, когда будут упоминать отца, будут вставлять слова о его дочери, которая была похищена. Мне не позволят об этом забыть. СМИ обожают обгладывать подобные истории. Заголовки о смерти Лори мелькают даже спустя 15 лет после трагедии.
Если меня не спасут, то каждая годовщина моей смерти будет сопровождаться моей улыбающейся на камеру фотографией и лживыми словами соболезнований от стервятников, готовых на все ради рейтингов.
И я решила, что ни за что не позволю этому случиться. Я ни за что не умру здесь.
Я терпела, сколько могла, но усталость взяла свое. Сначала я думала, что холод не позволит мне заснуть, но я все же вырубилась. Было сложно не понимать, сколько времени прошло с момента похищения. Я не могла даже примерно прикинуть, который сейчас час, а сон вообще стер все границы.
Неизвестность давила. После водителя ко мне больше никто не приходил, но я решила немного подготовиться и, ворочаясь на матрасе, немного его подвинула, чтобы иметь возможность заглянуть в открывающуюся дверь. Дико хотелось пить, желательно чего-нибудь потеплее, но я не решилась просить. Уверена, через камеру меня не только видят, но и слышат. Если я скажу, что проголодалась или хочу пить, это могут использовать как рычаг давления. Не хотелось давать похитителям дополнительные возможности воздействия.
Я никогда не любила быть одна. Наверное, с детства привыкла, что рядом всегда кто-то есть: сначала родители и няня, потом подружки-одногодки, с которыми можно было играть, потом Элла или Джаред. Я не люблю быть одна, не люблю погружаться в свои мысли. Но сейчас выбора просто нет, и это ужасное ощущение. Я не могу заставить себя думать о чем-то отстраненном или хорошем, все мысли крутятся вокруг причин похищения или выстраивания предположений о том, как все закончится.
Я никогда не была пессимисткой, но сейчас в голову лезет только самое худшее.
Я долго пролежала на боку, пока снова не услышала шаги за дверью. На этот раз ко мне спустился, скорее всего, один из амбалов, которые участвовали в захвате. По крайней мере, габариты этого похитителя были такими же внушительными. Этот тоже был без маски. И лысый. Если бы я не была так напряжена, то точно бы рассмеялась тому, как предсказуема была его внешность. Он ничего не сказал, дверь открыл совсем немного, так что полностью закрыл собой проем, не позволяя увидеть хоть что-то. Молча оставил поднос с едой у входа и вышел, закрывая дверь. Да уж, найти общий язык пока не получается.
Я мысленно начала считать. Делать все равно было нечего, а я не хотела засыпать, пока не пойму, чего от меня хотят. Если я смогу понять, как часто меня навещают или кормят, может, получится подгадать время. Часов на похитителе номер 2 не было, про первого не помню — не обратила внимания.
Еда оказалась совершенно холодной и пресной, вместо горячего чая — стакан холодной воды. Хотя, конечно, могли вообще не кормить, так что грех жаловаться.
В следующий раз меня навестил амбал из машины номер 2 примерно через 3-4 часа. Его внешности я уже не удивилась, потому что он был словно потерянный брат предыдущего моего посетителя: лысый, большой и совершенно молчаливый. Может, они действительно братья. Он открыл дверь, проигнорировал мой вопрос: «Что вам нужно от меня?», осмотрелся и закрыл дверь. Я снова ничего не увидела и начала сомневаться, что это изменится. На этот раз меня не кормили.
Я снова начала считать.
***
Меня по очереди проверяли лысые братья, которые может и не братья, но зато точно лысые. В другой ситуации это могли бы быть быстрые свидания, когда общаешься с человеком 5 минут, узнаешь какие-нибудь мелочи, выставляешь себя в лучшем свете. Вот только я была дико уставшая, замершая и расстроенная неспособностью узнать хоть что-то полезное для себя. Я поняла, что ко мне спускаются примерно каждые 4 часа. Во второй раз меня покормили спустя 8 часов после первого раза. Блюдо было идентичное тому, что принесли 8 часов назад. Ресторан для свиданий так себе, не заслуживает и одной звезды. Собеседники еще хуже. Возможно, они глухонемые. Когда меня в следующий раз навестили, я резко закашлялась, и лысый дернулся, потянувшись к правому бедру.
Что ж, точно слышит. И теперь я знаю, что один из братьев носит оружие. И он правша. Осталось научить их различать.
Я не смогла подтвердить свою теорию о том, что меня навещают каждые 4 часа, потому что заснула. Проснулась, когда меня снова пришли кормить. Возможно, 3 раз в день, а может быть наступил уже новый день и это мой завтрак. Отсутствие ориентиров во времени здорово выбивало из колеи, время тянулось как жвачка и в то же время неслось, словно ураган. И я уже не знала, нахожусь и здесь день или как минимум неделю.
Когда я снова услышала за дверью шаги, я и не рассчитывала на что-то новенькое. Но когда дверь широко распахнулась, на пороге стоял новый персонаж этого немого кино. Я сразу поняла, что он здесь главный. Все остальные приходили ко мне в джинсах или обычных штанах, этот мужчина был в дорогом костюме.
Он пришел точно по расписанию, с подносом, который поставил у ближайшей стены.
— Здравствуй, Кэтрин, твой завтрак, — улыбнулся мужчина. На вид лет 40, высокий, симпатичный, с пронзительными, холодными глазами и улыбкой, от которой хотелось съежиться. От этого мужчины веяло властью.
Это были первые слова, которые я услышала за довольно долгое время, так что решила, что впитаю каждый звук, который произнесет этот человек.
— Почему я здесь, мистер..
— Пусть будет.. Смит, — привалившись к стене, подсказал главарь.
— Так почему я здесь, мистер Смит? — мой голос дрогнул. — Отпустите меня, я не сделала ничего плохого.
— Ох, Кэтрин, ты обязательно вернешься домой, — доверительно сообщил мне Смит. — Но не сейчас. Немного позже. Понимаешь, Кэтрин, если ты будешь хорошо себя вести и делать все, что тебе скажут, наше знакомство будет довольно приятным.
Каждый похищенный должен сам решить, стоит ли пытаться сбежать. Нет никаких четких указаний, которые помогут вам решиться на побег. Необходимо проанализировать ситуацию и выяснить, достоин ли побег риска для жизни.
Я не могла решить, стоит ли пробовать бежать. Хотя с самого начала похищения я и пыталась выяснить как можно больше деталей, но все же часть меня не хотела бежать. Я давно уже была не ребенком и понимала, насколько опасной могла быть моя попытка.
Я твердо решила, что не буду ничего предпринимать, пока не узнаю точную цель моего пребывания в этом месте. Возможно, похитители лишь набивают цену за мою жизнь. Возможно, завтра ко мне придут и сделают фотографию рядом с утренней газетой в качестве доказательства того, что я жива. Возможно, прямо сейчас они пытаются понять, сколько отец заплатит им за мою жизнь.
Если это похищение с целью выкупа, то моя попытка побега может закончиться намного хуже, чем могла бы, если бы не пыталась строить из себя великого шпиона.
Если похитителям нужно что-то большее, то у нас проблемы.
Я устала сидеть на месте, а потому начала мерить свою маленькую камеру шагами, вслушиваясь в тишину. Уверена, здесь нет полной звукоизоляции, потому что иногда я слышу чьи-то шаги или отголоски разговоров, смысл которых просто не может уловить мой слух. Наверное, я могла бы закричать, но не думаю, что это приведет к положительным результатам.
Я возненавижу серый цвет на всю жизнь.
Послышались шаги по лестнице, и я настороженно уставилась на дверь, осознавая, что боюсь этих шагов, потому что не знаю точно, что именно будет делать мой «гость». Но я решила, что снова попытаюсь завести разговор. В конце концов, я начинаю забывать, как звучит мой голос.
В этот раз ко мне пришел не один из амбалов, а тот, третий из машины, который сидел за рулем. Когда он открыл дверь и увидел меня, стоящую посреди комнаты, то настороженно замер, словно ждал, что я нападу. Мы стояли так несколько долгих секунд, ожидая друг от друга неизвестно чего. Как там заводят новых знакомых?
— Меня зовут Кэтрин, — я хотела улыбнуться, но мышцы, наверное, просто замерзли. — Некоторые зовут меня Кейт.
Я ждала, что он что-то ответит, но он лишь стоял и смотрел. Напряженно. Выше меня на полголовы, тело, которому явно уделяли много внимания в спортзале, короткие волосы. Он был похож на ребят, которых богатые девочки из моего круга нанимали в качестве телохранителей с привилегиями. И от пуль закроет, и поможет снять сексуальное напряжение при необходимости.
— Я бы хотела.. мм.. принять душ.. — душ, Кэтрин? Мда уж, причина для разговора что надо. — Или хотя бы почистить зубы..
Он молча наблюдал за мной, чем почему-то раздражал. Мне теперь постоянно кажется, что люди вокруг меня глухие.
— Ты видишь здесь душ? — вдруг услышала я его вопрос. И тон был.. снисходительный. Словно я малышка, которая просит купить ей пони и позволить забрать его к себе в комнату. — Потому что ты не выйдешь отсюда, принцесса.
— Что если у меня месячные? — едко спрашиваю, не успевая обдумать вопрос.
Парень выгибает бровь и слегка кривит губы в усмешке.
— Тогда мне нужно убедиться в этом.
Я вдруг краснею, начиная корить себя за то, что сама показываю ему свои уязвимые места. Что за дура! Он снова усмехается и поворачивается, чтобы уйти.
— Как вас зовут? — молча ставит поднос у двери. — Зачем я здесь? Когда меня отпустят домой?
Я почти кричу, но вопросы так и остаются без ответа. От бессилия хочется плакать.
В детстве я частенько представляла, что нахожусь в подобной ситуации. Не знаю, часть меня до дикости боялась этого, но другая часть заставляла продумывать различные сценарии. Та часть, которая жаждала адреналина. Неповиновения. Та, которая толкала на необдуманные, сиюминутные поступки. Та, из-за которой я периодически выбиралась из дома только чтобы убедиться, что я могу уйти незамеченной. Мы с Эллой уже давно нашли несколько брешей в охране, это было нашим хобби.
Но никогда, ни один сценарий, что я продумывала в своей голове, не показывал меня настолько беспомощной. В моей голове я всегда была чудо-женщиной. Сейчас же я просто испуганный ребенок, который стоит на месте и ждет, когда его найдет мама.
Я снова услышала шаги и испуганно отшатнулась, когда дверь раскрылась и на пол что-то упало.
— Меня зовут Нейтон.
Когда дверь закрылась, я поняла, что на полу лежит зубная щетка и паста.
***
Из беспокойного сна меня буквально выдернули. Дверь открылась так резко, что от звука я подскочила на своей импровизированной кровати и вскрикнула, когда увидела больше одного человека. Почему-то в голове тут же возникла мысль, что меня пришли убивать.
— Пожалуйста, не трогайте меня, — зашептала я, пока меня пытались поднять на ноги. — Пожалуйста.. пожалуйста..
— Заткнись, — грубо приказал абмал номер 1. У него на подбородке есть шрам. У второго шрама не было. Это было главное их отличие, которое позволяло мне понимать, кто из них кто.
Мне нужно было заболеть.
Я решила, что лучшим шансом сбежать было попасть наверх еще до начала самого побега. Если бы я притворилась, что серьезно заболела, то похитителям пришлось бы переместить меня куда-то, где было намного теплее и где за мной было бы легче ухаживать.
Если я окажусь там, наверху, мне не придется иметь дело с железной дверью, которую я не могу открыть. Останется лишь решить проблемы, которые прячутся за пределами этой комнаты.
— Мне нужно помыть голову.
Нейтон стоял передо мной с неизменным подносом в руках.
— Кажется, мы уже обсуждали этот вопрос.
Меня раздражал этот снисходительный тон. Он постоянно использовал эти интонации, словно специально раздражая меня, проверяя глубину моего терпения. Возможно, он ждал, когда я открою истинный характер и перестану мямлить.
— Послушай, просто отведи меня до ванной, запри за мной дверь и дай мне 10 минут. Я не прошу больше ни о чем.
— Я не могу доверять тебе, — медленно проговорил парень и вдруг усмехнулся. — Но есть один вариант.
Мне не понравился взгляд, которым меня наградил этот парень.
— Ты можешь принять душ, только если я тоже буду под этим душем.
Я вспыхнула, почему-то представив этого мужчину обнаженным и мокрым. И фыркнула.
— Ты спятил, если решил, что это произойдет.
— Что ж, тогда приятного аппетита, — легко кивнул мой похититель, совершенно, кажется, не расстроившись из-за моего ответа, и открыл дверь, чтобы снова оставить меня одну.
— Дай мне хотя бы шампунь, — устало попросила, понимая, что придется все-таки разыгрывать болезнь. — Я помою голову под той имитацией крана, что находится в туалете.
Целую минуту Нейтон смотрел на меня.
— Какую опасность для тебя несет этот шампунь? Думаешь что, я его выпью? — съязвила, осознавая, что это привело бы меня максимум к запору. Только этого для счастья и не хватало.
— Уж надеюсь, что ты не такая глупая.
С этими словами он вышел, а я закатила глаза. На этот раз я понимала, что он вернется через минуту, чтобы выполнить мою просьбу.
Помыть голову под ледяной водой, которая льется из маленького краника в крошечную раковину, оказалось сложнее, чем я предполагала. Предполагалось, что похитители поверят, что я простудилась от того, что с мокрой головой долго находилась в холоде. Зубы стучали так громко, что наверняка было слышно наверху. Я лежала на своем матрасе и не могла согреться, начиная думать, что это все была плохая идея. Прошло много времени, прежде чем я, наконец, уснула.
Разбудил меня один из амбалов, который притащил газету, кинул ее на меня и сделал фото, пока я едва открыла глаза спросонья. А потом я снова провалилась в сон.
Когда мне принесли еду, я не стала есть. По легенде — нет аппетита из-за болезни. Я лишь посмотрела на поднос и снова легла, прикрывая глаза. И не осознала момент, когда снова заснула.
***
Глаза болят просто дико. Кажется, если открою их, мозг взорвется. Я проснулась от ощущения неизменного холода снаружи, но вот жар внутри был новым ощущением.
Волосы были еще влажные, и я удивлена, что они не превратились в сосульки. По ощущениям в таком холоде вода замерзает за считанные минуты.
В детстве я очень редко болела. Хороший иммунитет с самого рождения, так что свои болезни могу пересчитать по пальцам. И начало этой самой болезни всегда протекает одинаково.
Боль в глазницах, жар, усталость, полное отсутствие аппетита, шум в ушах. Весь перечень симптомов как на ладони.
Я не думала, что заболею. Рассчитывала, что смогу просто немного поднять температуру тела. Несколько капелек воды на лицо, словно проступил пот, хриплый голос и усталый вид. Но организм, подвергшийся стрессу, подвел меня в самый неподходящий момент.
Осознавая, что последствия того, что я останусь в холоде еще несколько часов, могут привести к плохому исходу, я слабо попыталась позвать кого-нибудь, впервые надеясь, что меня все-таки слышат.
— Хэй, мне очень плохо, — вышло не слишком громко, но достаточно. Когда спустя несколько минут я не услышала никакого движения, то попробовала снова: — Пожалуйста.. Кажется, у меня температура.
Дышать стало тяжелее, так что я собрала волю в кулак и поднялась, пытаясь дойти до двери и постучать, чтобы привлечь внимание. Но, подобравшись к двери, поняла, что организм исчерпал все свои ресурсы храбрости и силы. Последнее, что я помню перед тем, как потерять сознание, это как попыталась сесть у стены.
В чувство меня привели холодные руки, поглаживающие мои разгоряченные щеки. Слышался шорох и напряженные, тихие разговоры.
— Как ты собираешься следить за ней там? — холодный голос казался незнакомым. — Ты выйдешь за дверь, а она сиганет из окна…