Белка

Белка.

Март 1975 года. Рыхлый снег под ногами проседал с влажным хлюпаньем, а вокруг старых дубов уже образовались темные проталины, усыпанные прошлогодними листьями. Весна робко пробивалась сквозь зимнюю спячку кладбища, но в глубине леса еще лежали плотные сугробы.

Я стоял в стороне от небольшой группы провожающих усопшего, наблюдая, как траурный оркестр настраивает инструменты возле свежевырытой могилы. Человек двадцать пожилых людей собрались проводить в последний путь нашего дальнего родственника — то ли двоюродного, то ли троюродного деда по материнской линии. Восемьдесят лет прожил старик, умер от воспаления легких. Я плохо его помнил, да и остальные ребята тоже.

Рядом со мной переминались с ноги на ногу мой старший брат Саша, которого друзья чаще всего называли Шуриком, Ленька с его вечным заиканием, долговязый Юрка, толстоватый Буня и маленький шустрый Тэн. Нам всем было скучно. Мы жили рядом с этим старым кладбищем и часто видели похороны, но сегодня пришли только из-за родственных связей с покойным.

Саше было шестнадцать, он был нашим неформальным лидером. Светлые кудрявые волосы выбивались из-под шапки, а на правой щеке виднелся рваный шрам в виде летящей чайки — след детской травмы от штыря кладбищенской оградки. Он получил этот шрам, когда сорвался с самодельных качелей возле мертвого дерева расположенного у входа на кладбище. Когда брату было приблизительно столько же сколько и мне, он упал на штырь оградки и проткнул себе щеку насквозь. Этот шрам все видели, но старались не обращать на него внимания.

— Долго еще тянуть будут? — прошептал Буня, поправляя свою аккуратно отглаженную куртку. У него всегда была хорошая одежда — родители зарабатывали неплохо, а старший брат работал дальнобойщиком.

— Т-терпи, — прошепелявил Ленька, слегка дергая щекой. На его латаной, но чистой куртке красовалось несколько аккуратных заплаток. Мать-инвалид старалась содержать его в порядке, несмотря на безденежье.

Юрка молчал, глядя в небо своими карими глазами. Длинные руки его торчали из коротких рукавов куртки, для которой он давно вырос, но продолжал носить за неимением другой одежды. Рядом с ним крутился восьмилетний Тэн — коротконогий крепыш, сосед Буни. Их родители дружили, поэтому мальчишка часто торчал в нашей компании.

Оркестр заиграл что-то траурное, звонко ударили медные тарелки, пронзительно загудели трубы, и пожилые люди склонили головы. Особая тишина повисла над кладбищем — даже птицы почти не пели, словно из уважения к усопшему.

Внезапно Ленька дернул меня за рукав:

— Смотри, б-белка!

Я поднял глаза на старый дуб в нескольких метрах от нас. Действительно, на толстой ветке сидела грязно-рыжая белка и внимательно на нас смотрела. До дерева было всего метров пять-шесть, белка была отчетливо видна. Пушистый хвост подрагивал, а голова была слегка наклонена набок, словно она изучала нашу компанию.

— Где? — Саша проследил за моим взглядом и тоже увидел зверька. — Точно, белка.

Буня хихикнул:

— Может, тоже на похороны пришла?

Белка вдруг застрекотала, словно отвечая на его шутку, и перепрыгнула на нижнюю ветку, приблизившись к нам. Стрекотание было резким и громким, почти как насмешка. Несколько пожилых людей обернулись в нашу сторону с неодобрением.

— Наглая какая, — усмехнулся Саша и наклонился к снегу.

Он слепил снежок и метнул в белку, но промахнулся. Снежок врезался в кору дуба, а белка снова застрекотала, словно дразня нас.

— Дай попробую, — Юрка тоже наклонился за снегом.

И мы все подхватили эту игру. Снежки полетели один за другим, но ни один не достиг цели. Белка легко уворачивалась, прыгая с ветки на ветку, то приближаясь к нам, то удаляясь. Она явно дразнила нас, стрекоча и поводя пушистым хвостом.

"Странно, — подумал я, бросая очередной снежок, — обычно белки сразу убегают, а эта как будто играет с нами."

— Не могу попасть! — воскликнул Буня, вытирая вспотевший лоб. — Шурик, она что, заговоренная?

Тэн, несмотря на свой возраст, лепил снежки не хуже нас и кидал с азартом. Его короткие ноги быстро перебегали между деревьями, когда он бегал за лучшими комьями снега.

Белка вдруг перепрыгнула с дуба на соседнюю осину, потом на следующее дерево. Мы пошли за ней, увлекшись погоней. Она явно вела нас за собой в лес, прочь от похорон, но двигалась не хаотично, а словно по заранее намеченному маршруту, постоянно поворачивая и описывая широкий круг.

— Куда она нас ведет? — пыхтел Буня, перелезая через упавшее дерево.

— Х-хитрая, — заикаясь, ответил Ленька.

Юрка молчал, он был очень азартен, а постоянные промахи явно его раздражали. Каждый раз, когда белка останавливалась на дереве, он первым кидал в нее снежок и очень расстраивался, когда промахивался.

Мы углубились дальше в лес, который стал гуще, но белка не давала нам потерять ее. Она водила нас кругами, часто возвращалась и подходила к нам совсем близко. Резко прыгая с ветки на ветку она постоянно трещала, и явно издевалась над нами. Временами я осматривался по сторонам и замечал знакомые лесные поляны. Откуда то издали все еще доносились звуки оркестра, но с каждой минутой они становились все тише.

— Сколько мы уже за ней гоняемся? — спросил я у Саши.

Брат немного подумал и ответил:

— Минут сорок уже. Она что, издевается над нами?

Действительно, прошло не мало времени, а мы так и не попали в белку ни разу. Она продолжала свою странную игру — подпускала нас поближе, дразнила, потом убегала. Но убегала недалеко, явно ждала, когда мы догоним.

Звуки оркестра постепенно стихли. Видимо, похороны закончились и люди начали расходиться. Погода была сырая и никому из присутствующих на похоронах не хотелось оставаться на кладбище более, чем требовалось.

Белка вдруг изменила направление и повела нас обратно к кладбищу. Мы, не переставая кидать снежки, следовали за ней. Но все наши броски, как и прежде, оказывались неточными, словно какая-то невидимая сила отклоняла снежки в последний момент.