Белка в капкане

Глава 1

Тишина оказалась на удивление громкой. Не та притворная, городская тишина, за которой всегда скрывается гулкая жизнь мегаполиса. А абсолютная. Глухая. Давящая своей тотальной завершенностью. Ее нарушал только треск поленьев в камине — звук, который я сама и создала, пытаясь заполнить пустоту. И собственное сердцебиение, отдававшееся в ушах назойливым, тревожным ритмом.

Я сделала последний глоток вина, ощущая, как терпкое тепло разливается по желудку, но до души так и не доходит. Поднялась с шерстяного ковра и подошла к панорамному окну. За стеклом бушевала метель. Белое, слепое безумие, поглотившее лес, забор, соседние крыши — весь мир, кроме этого дома. Именно этого я и хотела. Исчезнуть. Раствориться, как одна из этих безымянных снежинок. Чтобы больше не видеть его снисходительную ухмылку, не слышать оправдания, которые были тоньше и больнее самого ножа.

Этот дом, пахнущий старой древесиной, пылью и покоем, был моим коконом. Моим единственным щитом против того, что разорвало мне душу там, в городе.

И тогда я услышала это. Негромкий, но отчетливый скрип сверху. Не похожий на привычные стоны старого сруба. Это был скрип шага. Четкий, тяжелый, придавленный весом чьего-то тела.

Кровь застыла в жилах. Я замерла, затаив дыхание, вцепившись пальцами в подоконник. «Воображение, — тут же попыталась успокоить себя внутренняя, дрожащая голосом мамы, часть меня. — Просто ветер сорвал пласт снега с крыши. Или балка сжалась на морозе».

Но я знала. Я знала звуки этого дома. А этот звук был чужим.

Я инстинктивно потушила свет в гостиной, оставив только отсветы огня от камина. Они метались по стенам, как испуганные духи. В полумраке лучше было видно за окном. И… чтобы лучше видеть здесь, внутри.

И мой взгляд упал на крыльцо. На идеальный, нетронутый снежный холст, который я созерцала всего час назад. Теперь на нем был рисунок.

Цепочка следов. Глубоких, широких, мужских. Они вели от темноты леса прямо к моей парадной двери. И обрывались там. Ни одного следа обратно.

Сердце сорвалось с места, заколотившись где-то в горле, мешая дышать. Это не сосед. Сосед не пришел бы в такую погоду и не стал бы скрываться. Это не почтальон. Это кто-то другой. Кто-то, кто пришел после меня. И кто-то, кто не ушел.

Ледяная игла страха пронзила меня от макушки до пят. Ноги стали ватными. Я попятилась от окна, спина наткнулась на спинку дивана. Нужно звонить. Полиция. Телефон. Где телефон?

Наверху. В спальне. На тумбочке, где я оставила его заряжаться.

Мысль о том, что нужно подниматься по той лестнице, на второй этаж, откуда донесся этот звук, казалась верхом безумия. Но оставаться внизу, без связи, ожидая, когда оно спустится за мной, было еще страшнее.

Кухня. Нужно хоть как-то защититься. Я пробралась туда на полусогнутых ногах, стараясь не ступить ни в одну скрипучую половицу. Блок ножей блеснул при свете диодной лампочки над плитой. Моя рука сама потянулась к самому большому, поварскому ножу с деревянной ручкой. Рукоять легла в ладонь удивительно привычно, холод металла был почти утешителен. Это была иллюзия контроля, хлипкая и смешная, но я ухватилась за нее.

С этим лезвием в дрожащей руке я подошла к лестнице. Каждая ступенька встречала меня громким, предательским скрипом. Я замирала после каждого шага, вжимаясь в стену, слушая до боли в ушах. Сверху было тихо. Слишком тихо. Такая тишина, какая бывает только тогда, когда кто-то специально затаился и слушает тебя.

Второй этаж тонул в глубоком, синеватом мраке. Только из-под щели в моей спальне лилась узкая полоска желтого света. Значит, я не выключала там свет. Или… его включил кто-то другой.

Я подошла к двери. Дерево было холодным. Я приложила к нему ладонь, словно могла почувствовать то, что происходит по ту сторону. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Я медленно, сантиметр за сантиметром, нажала на ручку и толкнула дверь.

Первое, что я увидела, — беспорядок. Мой дорожный чемодан был вскрыт, вещи — аккуратно упакованные свитера, футболки — были выброшены на пол. И на моей кровати. На моем белом, чистом покрывале, которое пахло домашним уютом, лежал он.

Мужчина. Крупный, мощный, спящий глубоким, тяжелым сном. Он был одет в темную, потрепанную одежду, на ногах — грубые ботинки, с которых на пол капала талая вода. Лицо скрывала густая щетина, под глазами залегли фиолетовые тени бесконечной усталости. Он выглядел изможденным, но от этого не менее опасным. Как дикое животное, загнанное в угол, — именно в такой момент оно самое смертоносное.

Я застыла на пороге, парализованная. Страх сковал мышцы, в голове звенела пустота. Мой взгляд упал на тумбочку. Телефон. Он лежал там, всего в двух шагах от этой спящей угрозы.

Один неверный звук — и он проснется. Но это был мой единственный шанс.

Я сделала шаг. Потом другой. Старалась дышать бесшумно, вжимаясь в пол носками. Он был так близко, что я различала каждую трещинку на его потертых ботинках, слышала его низкое, ровное дыхание. Пахло снегом, потом, дорожной грязью и чем-то чужим, абсолютно незнакомым.

Моя рука дрожащей птицей потянулась к телефону.

В этот момент его глаза открылись.

Они были не замутнены сном. Они были ясные, светлые, почти прозрачно-серые. И они мгновенно сфокусировались на мне. На моем перекошенном ужасом лице. На ноже в моей руке.

Он не вздрогнул, не закричал. Он просто посмотрел. Спокойно, тяжело, изучающе. И в этой животной, безразличной уверенности было что-то такое, отчего по спине пробежал ледяной пот.

Я отпрянула, инстинктивно разжав пальцы. Нож с глухим, звенящим стуком упал на деревянный пол.

Он медленно, с какой-то почти ленивой грацией, поднялся с кровати. Он оказался на голову выше меня. Его взгляд скользнул с моего побелевшего лица на нож у моих ног и обратно. Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки, в которой не было ни капли тепла.

— Не твой это инструмент, девочка, — его голос был низким, хриплым, будто поросшим изнутри мхом. — Такими игрушками лучше не баловаться. Себе же дороже выйдет.

Глава 2

Мой взгляд метнулся к ножу на полу, потом к его глазам. В них не было безумия. Была усталая, холодная решимость. И что-то еще... голод. Не животный, а человеческий. Голод по теплу, по простому разговору. Это пугало больше, чем если бы он заорал или бросился на меня.

— Я... я не буду звонить, — выдавила я, и голос мой предательски дрогнул. — Просто... уйдите. Пожалуйста! Я сделаю вид, что никого не видела.

Он усмехнулся, коротко и беззвучно. Звук был похож на скрежет камня о камень.
— В такую погоду? Это самоубийство. Мне нужно переждать. Денек. Не больше.

Он сделал еще один шаг, и я вжалась в дверной косяк, ожидая удара, хватки, чего угодно. Но он просто наклонился — плавно, не спуская с меня глаз — и поднял нож. Держал его за лезвие, предлагая мне рукоять.

— Держи. А то поранишься. Или я.

Я не двинулась с места. Дрожь стала такой сильной, что зубы выбивали дробь. Он пожал плечами, положил нож на тумбочку, рядом с телефоном. Символично. Мой выбор. Безопасность в обмен на покой. Или наоборот.

— Меня зовут Марк, — сказал он неожиданно. — А тебя?

Мозг отказывался работать. Зачем ему мое имя? Чтобы сложнее было потом звонить в полицию и говорить «у меня в доме преступник»? Ведь это уже будет «у меня в доме Марк».

— Алиса, — прошептала я, ненавидя себя за эту слабость.

— Алиса, — повторил он, и мое имя в его устах звучало как-то по-новому, чуждо и опасно. — Красиво. У тебя есть еда? Не то чтобы я голоден, но... — он кивнул в сторону окна. — Метель может затянуться.

Он говорил так, будто мы соседи, застрявшие из-за непогоды. Будто он не вломился в мой дом и не спит на моей кровати.

— На кухне, — выдавила я. — Холодильник полный.

— Отлично. Я приготовлю. Ты же еще не ужинала?

Это было так сюрреалистично, что я лишь отрицательно качнула головой.

— Я спущусь первым. Ты за мной. Без глупостей, хорошо? — Его взгляд снова стал твердым, напоминая о том, кто здесь главный. О том, что эта показная любезность висит на волоске.

Он прошел мимо меня, и я почувствовала исходящее от него тепло, смешанное с запахом пота и мороза. Я последовала за ним, как загипнотизированная. Мои ноги сами несли меня вниз по лестнице, в освещенную кухню.

Он вел себя как хозяин. Включил свет, открыл холодильник, деловито осматривая запасы.
— Яичница с беконом сойдет? — спросил он, уже доставая упаковку.

— Сойдет, — села на стул у барной стойки, опустив руки на колени. Они все еще дрожали.

Он двигался на удивление ловко и тихо для такого крупного мужчины. Достал сковороду, нашел масло. Скоро по кухне пополз соблазнительный запах жареного бекона. У меня свело желудок от голода и нервного перенапряжения.

— Почему ты здесь? — спросила я, почти не ожидая ответа.

Он не повернулся, помешивая яичницу.
— Устал от одного места. Решил сменить обстановку. Твой дом показался... гостеприимным.

— Ты сбежал.

Он замолчал на секунду, потом щелкнул выключателем плиты.
— Умная девочка. Не стоит говорить об этом. Для твоего же спокойствия.

Он разложил еду по двум тарелкам, поставил одну передо мной, другую себе напротив. Сесть он не предложил. Я смотрела на дымящуюся яичницу, на аккуратно разложенные кусочки бекона. Это была еда, приготовленная моим похитителем. Возможно, отравленная. Возможно, последняя в моей жизни.

Он взял свою вилку, отломил кусок, съел.
— Вкусно. Ешь, Алиса. Тебе нужны силы.

— Для чего? — спросила я, и в голове пронеслись самые страшные варианты.

Он посмотрел на меня через стол. Его серые глаза казались почти прозрачными в свете кухонной лампы.
— Чтобы пережить эту ночь. А там посмотрим.

Он отпил воды из стакана, который нашел в шкафу. Его взгляд скользнул по моей шее, по впадине между ключицами, задержался на дрожащих руках. В его взгляде не было насилия. Была... оценка. Любопытство. Изголодавшееся любопытство одинокого волка, увидевшего у огня другую одинокую душу.

— Ешь, — повторил он мягко, но уже с оттенком приказа. — Пока не остыло.

Я медленно подняла вилку. Мои пальцы не слушались. Я зачерпнула кусок яичницы и поднесла ко рту. На вкус она была идеальной. Соленой, жирной, настоящей. Совершенно не отравленной.

И в этом заключался самый главный ужас. Он был не чудовищем. Он был человеком. Опасным, сбежавшим, отчаянным. Но человеком, который накормил меня. И я ела его еду, и мне было вкусно, пока за окном выла вьюга, запирая нас в этом теплом, светлом, страшном мире наедине друг с другом.

Глава 3

Вкус яичницы был обманчиво нормальным, земным. Каждый кусок падал в желудок тяжелым камнем. Я ела, потому что он приказал. Потому что мои инстинкты, загнанные в угол, твердили: «Слушайся. Выживай».

Он наблюдал за мной через стол. Его взгляд был тяжелым. Я чувствовала, как он скользит по моим запястьям, по линии губ, по шее. Я старалась не поднимать глаз, уставившись в тарелку, как послушный ребенок.

— Спасибо, — прошептала я, отодвигая пустую тарелку. Голос звучал чужим. — Это было... вкусно.

Он кивнул, удовлетворенный. Встал, взял обе тарелки и отнес к раковине. Мышцы его спины играли под тонкой тканью рубашки. Он был здесь, в моей кухне, как будто так и должно было быть. Сюрреализм ситуации давил на виски.

— Кофе? — спросил он, уже открывая шкафы в поисках банки. Он быстро освоился, слишком быстро.

— Я... я сама.

— Сиди, — его тон не оставлял пространства для споров. — Я знаю, как делать хороший кофе. Привык полагаться на себя.

Он нашел турку, молотые зерна. Его движения были точными, выверенными. В них читалась привычка к дисциплине, смешанная с дикой свободой. Я не могла отвести глаз. Кто он? За что его посадили? Убил? Ограбил? Мысли метались, как пойманные мухи.

Кофе закипел. Он разлил его по двум чашкам, поставил передо мной одну. Аромат был густым, обволакивающим. Пахло опасностью и невольным комфортом.

— Почему ты не кричишь? Не пытаешься убежать? — спросил он вдруг, облокотившись о стойку напротив. Он пил свой кофе, не отрывая от меня глаз.

Я сжала теплую чашку в ладонях, пытаясь остановить дрожь.
— Окна запечатаны на зиму. Двери... ты между мной и выходом. А кричать... — я горько усмехнулась. — Кто услышит?

Он кивнул, как будто моя логика ему импонировала.
— Умно. Большинство бы запаниковало. Начало бы рыдать или лезть в драку. А ты... анализируешь. Мне это нравится.

Его слова «мне это нравится» прозвучали как самая изощренная угроза. Он видел меня. Понимал. И это делало его в тысячу раз опаснее любого слепого агрессора.

Внезапно он оттолкнулся от стойки и подошел ко мне. Я замерла. Он остановился вплотную. Я чувствовала тепло его тела, запах дешевого мыла и чего-то неуловимого, сугубо мужского, животного.

— Ты вся дрожишь, — он произнес это почти с сожалением.

Его рука поднялась. Я зажмурилась, ожидая удара, щипка, чего угодно. Но его пальцы лишь коснулись моей щеки. Грубые, шершавые подушечки провели по коже, отводя прядь волос за мое ухо. Прикосновение было на удивление нежным. От него по всему телу пробежали мурашки — ледяные и обжигающие одновременно.

Я открыла глаза. Он смотрел на меня с таким голодным, таким бесконечным любопытством, что у меня перехватило дыхание.

— Я давно не видел таких, как ты, — прошептал он. Его взгляд упал на мои губы. — Не трогал... ничего красивого.

Сердце заколотилось где-то в горле, громко, предательски. Страх смешивался с чем-то порочным, запретным. С диким интересом. Что он чувствует? Каково это — прикоснуться к нему? Мысль пронзила меня, как ток, заставив сгореть со стыда.

— Пожалуйста, — выдохнула я, сама не зная, о чем прошу. Чтобы он остановился? Или чтобы продолжил?

Он уловил смятение в моем голосе. В его глазах мелькнула тень улыбки.

— Я не трону тебя, Алиса. Не сегодня. — Он отступил на шаг, давая мне глоток воздуха. — Если ты будешь умницей. Договорились?

Я могла только кивнуть, не в силах вымолвить ни слова. Унижение и странное, извращенное облегчение волнами накатывали на меня.

— Иди спи, — сказал он, снова поворачиваясь к раковине, будто ничего и не произошло. — Я буду внизу. На диване. Не пытайся запереться. Двери в этом доме я выбью одним ударом плеча.

Я молча поднялась с табурета. Ноги едва держали меня. Я прошла мимо него, стараясь не смотреть, чувствуя его взгляд на своей спине. Каждый шаг по лестнице давался с трудом.

В спальне пахло им. Чужим, мужским запахом. Я захлопнула дверь, зная, что это бесполезно, и прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. Тело все еще горело от того единственного прикосновения.

Я не стала переодеваться. Скинула только джинсы и залезла под одеяло в футболке. Его запах был на подушке. Я отшвырнула ее на пол и уткнулась лицом в холодную наволочку.

Внизу послышались шаги. Скрип дивана. Потом тишина.

Я лежала и смотрела в потолок, слушая, как завывает ветер и как дышит этот незнакомец в моем доме. Он был где-то там, в темноте. Между нами была только тонкая дверь и его обещание. Обещание, которое звучало и как угроза, и как самое порочное соблазнение в моей жизни.

Глава 4

Я не спала. Каждый шорох внизу, каждый скрип старого дерева заставлял мое сердце замирать, а потом биться с новой, бешеной силой. Я лежала, уставившись в потолок, втягивая в себя воздух, пытаясь уловить звук его дыхания. Но слышала только вой метели и собственный испуганный стук крови в висках.

Его запах все еще витал в комнате. Он пропитал одеяло, подушку, воздух. Я закрыла глаза, и передо мной встало его лицо. Не злое, не искаженное злобой. Усталое. Изможденное. И эти глаза... холодные и в то же время живые, видящие меня насквозь.

«Я не трону тебя. Не сегодня».

Почему он сказал именно так? Что это значит для «завтра»? И почему часть меня, какая-то темная, спящая до этого момента часть, отозвалась на эти слова не просто страхом, а чем-то другим? Чем-то постыдным и опасным.

Я повернулась на бок, к окну. Снег все валил и валил, занося мир все глубже. Мы были в ловушке. Он — в ловушке этого дома. Я — в ловушке его присутствия.

Вдруг внизу что-то грохнуло. Я вздрогнула и села на кровати, вцепившись в одеяло. Тишина. Потом сдержанное ругательство. Шаги. Скрип половиц на кухне.

Он не спал. Что он делал? Искал что-то? Готовил новую ловушку для меня?

Ледяной ужас снова сдавил горло. Сидеть здесь, в темноте, и гадать, было хуже, чем знать. Я должна была видеть. Должна была контролировать хоть что-то в этой безумной ситуации.

Я медленно, бесшумно сползла с кровати и подкралась к двери. Приложила ухо к холодному дереву. Ничего. Только ветер.

Осторожно, миллиметр за миллиметром, я повернула ручку и приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы просунуть голову.

Лестница тонула во мраке. Но из гостиной лился тусклый, мерцающий свет. Отблески огня. Он развел в камине огонь.

И он был там.

Он сидел на корточках перед огнем, спиной ко мне. Его плечи, широкие и напряженные, были видны в вырезе рубашки. Он неподвижно смотрел на пламя, и в его позе была такая бесконечная, звериная усталость и отрешенность, что у меня снова сжалось сердце. Он был похож на одного из тех одиноких волков, что зимой приходят к человеческому жилью — голодных, опасных, но таких же несчастных.

Я сделала шаг вперед. Пола прохрипела под моей босой ногой.

Он обернулся мгновенно. Рука рефлекторно схватилась за лежащее рядом полено. Его глаза, отражающие огонь, метнулись ко мне, дикие, настороженные. Увидев меня, он замер, но напряжение с него не спало.

— Не могла спать? — его голос был низким, хриплым от бессонницы или от долгого молчания.

Я не ответила. Простояла на месте, чувствуя, как холодный пол щиплет босые ноги.

— Иди сюда, — сказал он тихо. Не приказом. Скорее... приглашением. Или испытанием.

Я должна была отказаться. Должна была захлопнуть дверь и забаррикадироваться. Но мои ноги сами понесли меня вниз по лестнице. Я остановилась в дверях гостиной, не решаясь подойти ближе.

Он снова повернулся к огню, словно давая мне время. Я видела его профиль в отсветах пламени. Суровый, со шрамом на скуле, некрасивый и по-своему притягательный.

— Холодно? — спросил он, не глядя на меня.

Я лишь пожала плечами, хотя дрожала мелкой дрожью — не столько от холода, сколько от напряжения.

Он снял с вешалки у камина мой большой шерстяной плед, тот самый, в котором я всегда коротала зимние вечера. Повернулся и, не вставая с колен, протянул его мне.

— На.

Я колебалась.

— Возьми, — его голос мягко настаивал. — Я не укушу.

Я сделала шаг, потом другой. Коснулась мягкой шерсти. Наши пальцы ненадолго встретились. Его — обожженные, шершавые. Мои — ледяные и гладкие. От прикосновения по спине пробежал разряд.

Я закуталась в плед. Он пах мной. Моим домом. И теперь он был между мной и им. Хлипкая защита.

— Садись, — он кивнул на диван позади себя.

Я опустилась на край, держась на расстоянии. Мы молчали. Только огонь потрескивал, пожирая поленья.

— Красиво, — вдруг сказал он, глядя на пламя. — Я давно не видел простого огня. Там... где я был... все было казенным. Бездушным.

«В тюрьме», — пронеслось у меня в голове.

— За что? — прошептала я, сама не веря, что осмелилась спросить.

Он повернул голову, взгляд скользнул по мне, задержался на моих губах, спрятанных в складках пледа.
— Это длинная история. И не для твоих ушей, принцесса. Испачкаю их.

В его голосе не было злобы. Была горечь. И снова эта бесконечная усталость.

— Я не принцесса, — возразила я тихо.

— А кто же? — он повернулся ко мне полностью, и его глаза были теперь совсем близко. В них плясали огненные блики. — Живешь одна в таком доме. Чистая. Пахнешь дорогим мылом. Боишься запачкаться. Конечно, принцесса.

Его слова укололи. Он видел только поверхность. Оболочку. Он не видел трещин, предательства, пустоты, которую я пыталась заткнуть этим побегом.

— Вы ничего обо мне не знаете, — выпалила я, и в голосе прозвучала обида.

Он улыбнулся. Впервые по-настоящему. Это преобразило его суровое лицо, сделало моложе и... опаснее.
— Знаю. Что ты боишься. Что ты сейчас дрожишь как осиновый лист. И что твои глаза... — он прищурился, — ...выдают каждый твой страх. И каждое любопытство.

Он поднялся с колен и сел рядом со мной на диван. Диван прогнулся под его весом. Он был так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло. Запах дыма, кожи и чего-то дикого.

Я отпрянула, прижимаясь к спинке дивана. Плед казался теперь смехотворной защитой.

Он не двигался. Просто смотрел на меня. Его взгляд был тяжелым, изучающим.
— Расслабься. Я сказал, что не трону.

— А что ты сделаешь? — голос мой снова предательски дрогнул.

Он медленно, давая мне время отпрянуть, протянул руку. Его пальцы коснулись моей щеки, повторили то же движение, что и на кухне — отводя прядь волос. Но на этот раз его прикосновение задержалось. Большой палец провел по моей скуле, по линии челюсти. Кожа под его пальцами горела.

— Я буду смотреть, — прошептал он. Его дыхание коснулось моих губ. Оно было теплым и пахло кофе. — Пока есть возможность. Пока ты не прогнала меня прочь. Пока эта метель не закончилась.

Глава 5

Тишина между нами стала густой, тягучей, как мед. Его пальцы все еще касались моей кожи, а взгляд, тяжелый и непроницаемый, будто просверливал меня насквозь. Я замерла, не в силах отвести глаз, не в силах пошевелиться. Казалось, еще секунда — и случится что-то непоправимое. Что-то, чего я боюсь и... жду.

Внезапно он резко отвел руку, словно обжегшись. Его лицо снова стало замкнутым, маской усталой отрешенности. Он отвернулся к огню, сжав кулаки.

— Черт, — тихо выругался он, больше себе, чем мне. — Надо чем-то занять руки.

Он поднялся с дивана с такой решимостью, будто собирался штурмовать крепость, и направился на кухню. Я слышала, как он открывает шкафы, роется в них. Сердце все еще бешено колотилось, тело дрожало от выброса адреналина и... странного разочарования.

Через мгновение он вернулся. В его руке была пыльная бутылка виски, та самая, что осталась с прошлого Нового года, когда я пыталась заглушить тоску в одиночестве. И два неуклюжих граненых стакана, доставшиеся мне от бабушки.

— Нашел твой тайник, — он поставил бутылку на низкий столик перед камином с таким видом, будто это военный трофей. — Согреемся.

Он открутил крышку, и резкий, сладковато-дубовый запах ударил в нос. Налил золотистой жидкости в оба стакана, почти до краев, протянул один мне.

— Я не пью так, — протестующе прошептала я, все еще чувствуя жгучий след его пальцев на щеке.

— Сегодня пьешь, — его тон не обсуждался. — Ты вся ледяная. И глаза, как у затравленного зверька. Выпьешь станет легче. Или я стану терпимее. Одно из двух.

Я неуверенно взяла стакан. Стекло было холодным, а жидкость внутри опасной. Он чокнулся со мной своим стаканом, звонкий удар разнесся по тихой гостиной.

— За метель, — хрипло произнес он и одним движением опрокинул половину своего стакана в горло. Он не поморщился, лишь глубже просел в кресле, его глаза сузились, следя за мной.

Я сделала маленький глоток. Огонь мгновенно разлился по горлу, ударил в желудок и тут же направил волну тепла в конечности. Я кашлянула, слезы выступили на глазах.

Он усмехнулся.
— Слабовата, принцесса.

— Я не... — я хотела возразить, но второй глоток перебил меня. На этот раз было легче. Тепло расползалось по телу, размораживая сковывающий страх, делая его туманным и отдаленным. Я потянулась к стакану снова.

Мы молча пили. Он наливал еще, не спрашивая. За окном все так же бушевала метель, завывая в трубе, засыпая мир белым саваном. А здесь, в оранжевом круге света от камина, пахло дымом, кожей и виски. И творилось что-то нереальное.

— Расскажи о нем, — вдруг сказал он. Его голос потерял свою хриплость, стал более глубоким, бархатным от алкоголя.

— О ком? — я уже чувствовала легкое головокружение, контуры его фигуры стали немного размытыми.

— О том, из-за кого ты сбежала сюда. В такую глушь. Одинокая.

Я потянулась за стаканом, но он был пуст. Марк молча долил мне, его пальцы коснулись моих. На этот раз я не отдернула руку. Тепло виски и его прикосновения смешались в одно смутное, пьянящее ощущение.

— Он... — я замялась, глотая обжигающую жидкость. Она давала смелости. — Он врал. Постоянно. Говорил, что любит, а сам... — я махнула рукой, и мир покачнулся. — А какая разница? Все кончено.

Марк внимательно слушал, перебирая свой стакан большими, шершавыми пальцами.
— Дурак, — бросил он просто. — Если бы у меня была такая женщина... я бы не спускал с нее глаз. Я бы дорожил каждой секундой.

Его слова прозвучали так искренне, так по-мужски прямо, что у меня внутри что-то екнуло. Я посмотрела на него — на его перекошенное жизнью лицо, на шрам, на сильные руки. На его глаза, в которых теперь плескался не только огонь, но и виски, и какая-то грубая нежность.

— А у тебя была? Женщина? — рискнула я спросить.

Он горько усмехнулся, откинулся на спинку кресла.
— Было. Другое. Долги. Ошибки. Стены. — Он сделал большой глоток. — Женщины... это не для меня. Не для таких, как я.

В его голосе была такая тоска, такое одиночество, что моя рука сама потянулась к нему. Я коснулась его руки. Кожа была горячей и твердой, как камень.

Он вздрогнул от прикосновения, его глаза встретились с моими. В них не было удивления. Был вопрос. И тот самый голод, который я видела раньше, но теперь он был приправлен алкоголем и этой странной, внезапной близостью.

— Ты не знаешь, какой ты, — прошептала я, сама не понимая, что говорю. Виски развязал мне язык и растворил осторожность.

— А какой я? — его голос стал тихим, интимным. Перевернул ладонь и поймал мои пальцы в свою грубую, теплую руку. Он держал меня неплотно, а скорее... проверяя, не отдерну ли я.

— Ты... опасный, — выдохнула я. — И... одинокий.

Он медленно потянул мою руку к себе. Его лицо было так близко. Я чувствовала его дыхание, пахнущее виски и мужской силой.

— Мы все одиноки, Алиса, — прошептал он. Его взгляд упал на мои губы. — Просто некоторые умеют это лучше скрывать.

И тогда он поцеловал меня.

Это был не грубый, захватнический поцелуй. Он был медленным, исследующим, бесконечно жадным. В нем была вся горечь виски, вся тоска его одиночества и вся та опасность, что висела в воздухе с момента его появления. Его губы были обветренными, твердыми, но нежными в своем требовании. И самое ужасное было то, что я ответила.

Мое тело, преданное страхом и виски, отозвалось на его поцелуй волной тепла, которая была в тысячу раз горячее огня в камине. Я издала тихий стон, и мои пальцы вцепились в его рубашку, притягивая его ближе.

Он отпустил мою руку, его ладонь скользнула мне за шею, в волосы, придерживая меня, не давая отступить. Мир сузился до треска огня, до вкуса его губ, до тяжелого, прерывистого дыхания.

Когда мы наконец разъединились, у меня перехватило дыхание. Губы горели. Голова кружилась. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых смешались ужас, стыд и пьяное, неконтролируемое желание.