Белый лис и снежная роза

Глава 1. Воспоминания под холодным небом

Мне было шесть, когда моя жизнь изменилась навсегда. Помню, как светлое утро вдруг стало тяжёлым, будто небо рухнуло на землю, и снег — такой белый и чистый — пропитался кровью. До войны наша семья жила спокойно. Обычная крестьянская жизнь: дни начинались с рассвета и заканчивались с закатом, полные работы, но в ней всегда находилось место для тепла, смеха и любви.

Мы жили на окраине, у самого леса, где отец иногда охотился, а мама собирала травы. Наш дом был маленький, но уютный. Я любила сидеть у очага, смотреть, как мама готовит ужин, а папа что-то чинит или рассказывает истории о далёких землях. Я помню их смех, их голоса и… запах. Мамины руки всегда пахли лавровым листом, а от папы веяло дымком от костра.

Но всё это унеслось в одно мгновение.

Тот день я запомнила до мельчайших деталей. Утром мама надела на меня тёплый шарф, заверила, что ничего страшного не случится, и отправила играть в сарай. Слышались крики соседей — что-то обсуждали, наверное, снова слухи о нападениях. Я тогда не понимала, что эти слухи уже стали реальностью.

Позже я услышала шум — топот, лай, вопли. Всё будто смешалось в единый ужасный гул. Я выглянула в щель между досками сарая и увидела их — огромных, белоснежных и рыжих зверей, чьи глаза горели ярче солнца. Оборотни. Они ворвались в нашу деревню с такой яростью, что казалось, даже земля трясётся от их шагов.

Я видела, как папа схватил вилы и побежал защищать маму и меня. Как мама прикрыла лицо руками, крича что-то мне, но я уже не слышала её слов. Один из оборотней — белый, с окровавленными клыками — прыгнул на папу. Я зажмурилась, чтобы не видеть, что случилось дальше, но их крики ещё долго звенели у меня в ушах.

Я спряталась в углу сарая, дрожа от страха, обняв старого петуха, который почему-то сидел со мной тихо, словно понимал, что любой шум может нас выдать. Они искали меня. Я слышала, как один из них подошёл к сараю, как его когти скребли по доскам. Но запах животных, навоза и сена сбил мой собственный. Они ушли.

После этого всё было как в тумане. Деревня горела. Звери исчезли так же внезапно, как и появились, а я, босая, выбежала из сарая и наткнулась на трупы. Соседи, родители, даже дети — все лежали в крови. Меня нашла тётя. Она приехала на телеге с дядей, собирая выживших. Мы ехали через развалины деревни, и в голове у меня стучал один вопрос: почему я осталась жива?

Но тогда меня ещё ждало осознание, что спасение — не всегда облегчение.

Тётя взяла меня к себе не по доброте душевной, а скорее из чувства долга. В её доме я с самого начала чувствовала себя чужой. Уже в восемь лет я начала работать: таскать воду из колодца, чистить курятник, готовить еду. Всё это было не помощью по дому, а обязанностями. Если я уставала или не справлялась — были упрёки, а иногда и ремень.

Дядя никогда не вмешивался. Его глаза говорили: «Это не моё дело». А дети тёти — мои двоюродные брат и сестра — только издевались. Они называли меня «оборванкой», «сиротой», иногда запирали в амбаре, смеясь, что я боюсь темноты.

Я часто лежала ночами, сжимая в руках маленький крестик, который успела взять с собой из родного дома. Он был единственной памятью о родителях. Я молилась, чтобы всё это оказалось сном. Но наутро я снова просыпалась — и слышала голос тёти, зовущей меня выгонять скот или мыть полы.

Я научилась терпеть. Научилась прятать слёзы. Но сердце моё стало холодным, как зимний ветер. Иногда мне казалось, что я сама превращаюсь в снежную глыбу, которую уже никогда не согреть.

Однако, несмотря на все трудности, где-то глубоко внутри оставалась крошечная искра. Надежда. Что однажды всё это закончится. Что я смогу снова почувствовать себя живой.

****

Мне уже двадцать. Говорят, это самый прекрасный возраст для девушки, когда жизнь только начинает расцветать, а впереди — всё. Но для меня это просто череда одинаковых дней. Всё так же просыпаюсь с рассветом, всё так же слышу, как тётя кричит из кухни, требуя принести воду или подоить корову. Всё так же убираю, готовлю, стираю — как делала в восемь лет. Только руки стали грубее, кожа покрыта мелкими шрамами от ножа и кипятка, а спина всё чаще ноет от тяжёлого труда.

Иногда, стоя у окна на холодной тёткиной кухне, я смотрю, как снег падает мягкими хлопьями на землю. Белый, чистый — будто другой мир накрывает наш грязный, серый. В такие минуты я позволяю себе мечтать.

Я представляю, как у меня мог бы быть дом. Маленький, но свой. Тепло очага, запах хлеба, который я пеку для своей семьи. Любящий муж, который смотрит на меня, как когда-то отец смотрел на маму. Дети, которые бегают вокруг, смеются, потом прижимаются ко мне, зовя мамой.

Эти мечты такие сладкие, что на мгновение я забываю, кто я и где. Но потом голос тёти — грубый, резкий — возвращает меня к реальности. «Что стоишь как истукан? Работы нет?» — и мечты разбиваются, как тонкий лёд под сапогом.

Кто я? Сирота. Бесприданница. Никому не нужная девчонка, живущая на милости своей тётки. В нашей деревне все знают, кто я. «Сиротка», — так они меня называют. Кто-то — с жалостью, кто-то — с равнодушием, а кто-то — с насмешкой.

У меня нет настоящих друзей. Есть лишь знакомые девушки, которые иногда зовут меня на посиделки. Но их доброта кажется натянутой. В их взглядах — жалость: «Бедняжка, у неё ничего нет и не будет». Иногда они говорят, что я красивая, и мне надо выйти замуж. Но кому нужна девушка без приданого? Мужчины, которые ко мне приближаются, быстро отходят, стоит им узнать, что за мной нет ни земли, ни скота, ни денег.

Однажды, на ярмарке, подруга шутливо толкнула меня локтем, показывая на парня из соседней деревни:
— Вот он хороший, смотри, как на тебя смотрит!
Я посмотрела. И правда, смотрел. Но стоило ему услышать, как другая девушка вполголоса сказала: «Да это же сиротка от Дагмар, у неё ничего нет», — он отвернулся, будто я была пустым местом.

Иногда мне кажется, что я живу не наяву, а в каком-то сне, где всё вокруг движется, развивается, а я будто закована в цепи.

Глава 2. Начало зимы

Зима надвигалась стремительно. Небо почти всё время оставалось серым, словно покрыто тяжёлым одеялом, а ветер становился всё злее. С утра до ночи он гулял по пустым полям, завывая так, что казалось — хочет проникнуть в дом и заморозить всё внутри. Для меня это было время, когда работы становилось ещё больше, а упрёки и побои от тёти — жёстче.

Каждое утро начиналось одинаково. Едва первый свет пробивался через треснувшее оконное стекло, я слышала её громкий голос:

— Роуз, вставай! Что, думаешь, ты тут королева? Коровы сами себя не накормят!

Я вставала с деревянной кровати в углу кухни, где мне было выделено место. Здесь не было ни тепла, ни уюта. Матрас из соломы давно протёрся, а одеяло больше походило на тряпку, но я привыкла. У меня всегда было мало, поэтому я никогда не жаловалась.

Босыми ногами я ступала на ледяной пол, хватала своё старое пальто и выбегала во двор. В коровнике было ещё холоднее, чем в доме, но коровы, по крайней мере, дышали тёплым воздухом, и я всегда обнимала Марту — нашу старую бурёнку. Она была единственной, кто не смотрел на меня с презрением.

Работы у меня хватало. Нужно было вычистить стойла, принести воды, накормить скотину, а потом вернуться в дом и растопить печь. Пока огонь разгорался, тётя уже начинала свои упрёки:

— Ты, конечно, делаешь всё, как улитка! Ленивая девчонка, вот кто ты! Если бы не я, ты бы давно околела где-нибудь на морозе!

Её голос становился громче, когда в кухню заходил дядя. Ему она словно нарочно показывала, какая я бесполезная.

Дядя не вступался. Никогда. Он просто кивал, хмурился, иногда что-то бурчал себе под нос, но меня не защищал. А дети тёти только усмехались, глядя, как я таскаю вёдра с водой или отмываю полы.

Иногда тётя не ограничивалась словами. Она могла замахнуться ложкой или кочергой, если, по её мнению, я делала что-то слишком медленно. Бывало, она просто щёлкала меня по уху, как непослушного ребёнка, или толкала так, что я ударялась о стену.

Но хуже всего были её слова. Они оставались со мной дольше, чем синяки.

— Ты будешь горбатиться до конца своих дней, Роза. Кто тебя возьмёт? Ты безродная, без приданого, с мозолями на руках, как у старой бабы!

Каждое слово — как укол. Но я молчала. Я научилась терпеть. Спорить — только хуже.

Зима всегда была моим любимым временем года. Даже несмотря на холод, ветер, тяжёлую работу — она казалась особенной. Снег ложился на всё вокруг, словно укрывал грязь и суровую реальность. Белое покрывало делало даже нашу старую хибару похожей на нечто волшебное.

Иногда, когда удавалось вырваться на улицу, я вставала под падающий снег, закрывала глаза и позволяла ему касаться моего лица. В эти моменты я чувствовала себя почти свободной. Почти.

Но зима в доме тёти означала ещё больше труда. Поленья вечно заканчивались, и меня отправляли в лес за хворостом, несмотря на мороз. Вода в ведре превращалась в лёд едва ли не на ходу. Еда становилась скуднее. На завтрак — лишь кусок чёрствого хлеба, который приходилось размачивать в горячей воде, чтобы его можно было съесть.

А вечерами я слушала, как тётя жалуется на жизнь:

— Это всё ты виновата, Роза! Если бы не ты, у нас было бы меньше ртов, меньше проблем! Мы и так едва справляемся, а тут ещё ты — как обуза!

Эти слова звучали так громко, что их, наверное, слышали даже за пределами дома. Но я молчала. Я научилась не плакать. Плакать — значит дать ей победить.

Но по ночам, лёжа на своей кровати, я не всегда могла сдержать слёзы. Они текли сами, тихо, оставляя солёные дорожки на щеках.

Я мечтала о тепле. О любви. О том, чтобы однажды всё это закончилось.

Зима уже чувствовалась в воздухе. Она была холодной, но чистой. И хотя моё сердце сжималось от боли и усталости, где-то глубоко внутри я всё ещё верила: однажды этот ледяной плен растает.

*****

Тётя ворвалась в кухню, лицо её перекосилось от раздражения. Она толкнула пустую корзину для дров так, что та грохнулась о стену.

— Роза! Это что за безобразие?! У нас тут, значит, дрова закончились, а ты сидишь, как барыня?! — её голос звенел, словно удар молота по наковальне.

— Но ведь ещё есть несколько поленьев, — осторожно ответила я, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Поленьев! Ты посмотри, какие они! Куски, а не поленья! Хочешь, чтобы мы тут замёрзли насмерть? Собирайся, иди в лес за хворостом! — Она схватила тряпку и с размаху бросила её мне под ноги. — И побыстрее, пока светло.

Я сжала губы, стараясь не ответить. Слова ничего не изменят. Укуталась в изношенный полушубок, накинула шаль на голову и вышла в холодный, колючий ветер.

Лес встретил тишиной. Только хруст снега под ногами нарушал это безмолвие. Мой полушубок едва грел, а тонкие сапоги быстро промокли. Но я шла, думая только об одном: собрать хворост и вернуться.

Я находила сломанные ветки, складывала их в корзину, стараясь не стоять на месте. Но мороз проникал всё глубже. Пальцы онемели, ноги горели от холода, а ветер пробирал до костей.

— Почему я? — прошептала я, прижимая к груди ветку. — Почему всё это выпало мне?

Ответа не было. Только хруст деревьев под напором ветра.

Я провела в лесу дольше, чем планировала. Когда корзина наполнилась, я направилась домой, спотыкаясь на каждом шагу. Снег шёл сильнее, и я едва видела дорогу. Сердце сжималось от страха, что я могу потеряться.

— Нет, — прошептала я. — Я найду дорогу. Я справлюсь.

И я справилась. Но едва переступив порог, ноги подкосились, и корзина с хворостом грохнулась на пол.

— Что ты разлеглась? — раздражённо спросила тётя. — Устала, бедняжка? Бездельница! Да если бы не я, ты бы давно пропала!

— Я… я замёрзла, — выдавила я, дрожа всем телом.

— Замёрзла она! — фыркнула тётя. — Греться меньше надо, работать больше! Поднимайся, полы ещё не мыты.

Я попыталась встать, но силы покинули меня. Голова кружилась, тело налилось свинцом.

Глава 3. Утро надежды

Утро наступило слишком быстро. Я так и не смогла нормально поспать. Да и какой тут сон, когда мучает кашель, а тело всё ещё ломит после болезни. Тем не менее, я встала раньше всех, поднявшись с постели, пока тётка и её домочадцы ещё сладко дремали в своих комнатах.

Тишина дома была почти волшебной. В такие редкие моменты я чувствовала себя по-настоящему свободной — хоть и ненадолго. Я взяла свой старый глиняный чайник, насыпала в него сушёных трав, которые собрала летом, и залила их горячей водой. Травы были моим единственным спасением. Если бы тётка заметила, что у меня есть хоть что-то своё, она наверняка отобрала бы это.

— Не дай Бог она это увидит, — пробормотала я себе под нос, тихо помешивая отвар.

Горячий пар поднялся к лицу, согревая замёрзшие щёки. Я сделала несколько глотков и почувствовала, как тепло разливается по всему телу. Хоть на мгновение я ощутила облегчение.

В отражении мутного кухонного стекла я заметила свои волосы — рыжую копну, которую я пыталась приручить всю жизнь. Сегодня они особенно торчали во все стороны, волосы как будто сами по себе жили. Я провела пальцами по спутанным прядям, стараясь хоть немного их уложить.

— Ну вот, опять, — тихо вздохнула я, бросая попытки сделать что-то с этим хаосом.

У меня не было времени. Я поспешила на улицу, стараясь не шуметь.

Деревня уже начинала просыпаться. Из труб поднимались первые струйки дыма, а кое-где слышались крики петухов. Воздух был холодным, свежим, с запахом снега, хотя снегопад закончился ещё ночью. Я закуталась в свой старый полушубок и пошла к центральной площади.

Я слышала от соседок, что сегодня сюда прибудет караван с севера. Они говорили об этом громко и оживлённо, обсуждая привезённые товары, но мне были интересны не сами товары. Я надеялась услышать новости о северной крепости.

Северная крепость… Я слышала о ней с детства. Она находилась у самой границы, почти на стыке наших земель и территорий оборотней. Там круглый год было холодно, а весна и лето длились не больше трёх месяцев. Работы там, как говорили, хватало всем: от уборщиков до ткачей и поваров. Условия были сложные, но людей кормили, одевали и, самое главное, платили. Пусть немного, но это были деньги — настоящие монеты, которые звенят в кармане.

Меня это не пугало. Ни холод, ни тяжёлая работа. Я знала, что могу выдержать всё, лишь бы вырваться из этого дома.

Площадь уже заполнялась людьми, когда я пришла. Женщины болтали между собой, мужчины сновали туда-сюда, обмениваясь табаком или шерстью. У старого колодца сидел мальчишка, держа в руках самодельную дудку, из которой вырывались скрипучие звуки.

Я остановилась у края площади, наблюдая. Наконец, вдали показалась вереница повозок, запряжённых мощными лошадьми. Караван приближался. Люди оживились, зашептались.

— Смотри, это северяне, — прошептала одна из женщин, стоявших неподалёку. — Суровый народ, но товары у них хорошие.

— А я слышала, что они набирают рабочих, — добавила другая, — в крепость. Только выдержит ли кто-нибудь из наших? Там ведь холод, ветер, да и оборотни рядом.

Сердце забилось быстрее. Это был мой шанс. Я подошла ближе, не слушая больше разговоров. В голове звучала только одна мысль: «Мне нужно туда. Это мой путь к свободе.»

Среди караванщиков я заметила высокого мужчину в тёплом меховом плаще. Его лицо было суровым, обветренным, но глаза светились спокойной уверенностью. Он что-то выкрикивал, раздавая распоряжения, а потом повернулся к толпе.

— Кто хочет работать в крепости? — его голос был громким, как гром. — Люди нужны разные. Работа тяжёлая, платить будем. Кормим. Но предупреждаю: жить легко там не будет.

Я шагнула вперёд, чувствуя, как мои ноги дрожат не только от холода, но и от волнения. Я знала, что это решение изменит мою жизнь навсегда.

На моё удивление, желающих было немного. Лишь двое мужчин, которых я едва знала — видела мельком на ярмарке, да и то не припомню, чтобы они чем-то выделялись. Женщин не оказалось вовсе. Толпа на площади переглядывалась, будто работать в крепости было чем-то из ряда вон выходящим.

Мужчины подошли ближе к главе каравана, высокий человек в меховом плаще внимательно слушал их, изредка кивая и задавая вопросы. Я стояла в сторонке, дожидаясь своей очереди. В этот момент я заметила, как он скользнул по мне взглядом, приподняв бровь, а затем вдруг улыбнулся.

Эта улыбка мне не понравилась. Что-то в ней было странное, будто он что-то обо мне уже решил. Но я старалась не обращать на это внимания.

После разговора с мужчинами он наконец повернулся ко мне и окликнул:

— Эй, девица, ты тоже в крепость хочешь?

Я сделала шаг вперёд, стараясь выглядеть увереннее, чем чувствовала себя на самом деле.

— Да, господин. Очень хочу, — ответила я, кивнув.

Он прищурился, внимательно меня разглядывая.

— Работать умеешь? Опыт есть? — его голос прозвучал чуть громче, чем нужно, привлекая к нам взгляды.

— Умею, — твёрдо сказала я. — Работы не боюсь.

— Тощая ты слегка, но симпатичная, — он приподнял одну бровь, и уголки его губ снова дрогнули в странной полуулыбке. — Ну что ж, раз хочешь, будем сотрудничать. Через три дня отправка.

Я ощутила, как внутри разливается странное облегчение. Это был шанс, единственный путь к новой жизни, и он только что открылся.

— Спасибо вам! — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Я успею подготовиться и буду здесь ровно через три дня.

— Вот и хорошо. Смотри, не опаздывай, — сказал он, махнув рукой, словно отпуская меня. — Через три недели Новый год, нам нужно успеть продать товары на рынках. Не задерживайся, иначе уйдём без тебя.

— Не опоздаю, господин. Спасибо ещё раз!

Я поклонилась, развернулась и пошла прочь, стараясь не смотреть на толпу, которая, казалось, внимательно следила за каждым моим шагом. В груди стучало что-то похожее на волнение.

Когда я вышла за пределы площади, я остановилась на мгновение, чтобы перевести дух. В голове всё ещё звучали его слова: «Тощая ты слегка, но симпатичная…» Эти слова царапнули меня, но я не придала им значения. Теперь это не важно. Я была на шаг ближе к тому, чтобы начать новую жизнь.

Визуал Розы

Визуал нашей золушки)

Глава 4. Два дня испытаний

Оставшиеся два дня стали настоящим испытанием. В голове всё ещё звенела надежда на то, что через пару дней я смогу уйти из этого дома навсегда, но новый день заставлял это ожидание казаться вечностью. Тётка, словно почувствовав, что я была на грани перемен, словно угадав что-то по моему настроению, усилила свои упрёки.

Её раздражение стало ещё сильнее. Она придиралась ко всему: к тому, как я убираю, как готовлю, как складываю дрова у печи. Стоило мне на секунду замедлиться или хоть как-то проявить усталость, как она налетала на меня с новыми обвинениями.

— Ты думаешь, тебе тут курорт устроили?! — кричала она на всё село, так что наверняка слышали соседи. — Работы боишься? Да ты живёшь только потому, что я добрая, кормлю тебя! Хоть бы спасибо сказала!

Каждое её слово жгло изнутри. Я уже давно не пыталась спорить или оправдываться — это лишь злило её ещё больше. Я просто молча продолжала работать, стиснув зубы.

Двоюродная сестра, Лина, тоже не отставала. Ей было шестнадцать, и она, кажется, находила особое удовольствие в том, чтобы издеваться надо мной. Она всегда искала способ унизить или посмеяться, особенно если видела, что тётка чем-то недовольна.

В первый день, когда я мыла полы в кухне, она специально пролила кружку молока прямо на вычищенные доски.

— Ой, Роза, ты же не обидишься, правда? — она поджала губы в насмешливой улыбке. — Ну, тебе ведь всё равно нечем заняться. Полы твои — вот и мой их дальше!

Я подняла взгляд, надеясь увидеть хоть тень раскаяния, но её лицо светилось только злорадством.

— Убирай быстрее, — сказала она, махнув рукой. — А то мама опять будет орать.

Когда тётя вошла в кухню и увидела пролитое молоко, то, конечно же, обвинила меня.

— Руки-крюки у тебя! Как можно быть такой бесполезной?! — ворчала она, хватая меня за плечо и слегка встряхивая.

Я молчала. Уже давно не пыталась доказывать свою невиновность.

На второй день Лина решила взяться за мою внешность. Она стояла у зеркала в комнате, расчёсывая свои длинные медные волосы, и громко рассуждала:

— Ты знаешь, сестрица, ты могла бы быть симпатичной, если бы хоть немного за собой ухаживала. А то ходишь, как пугало. Кто на тебя вообще посмотрит?

Я попыталась не реагировать, но она продолжала:

— А может, ты просто решила остаться старой девой? Ну, в принципе, это логично. Кто же возьмёт тебя замуж? — её смех был звонким, но ледяным. — Хотя нет, у тебя всё-таки есть один шанс. Старый трактирщик. Он, говорят, ищет новую кухарку.

— Лина, хватит, — тихо сказала я, продолжая складывать дрова у печи.

— Хватит? Почему? Я просто хочу помочь! — она приподняла брови, делая вид, будто её слова были искренними. — Правда, тебя жалко. Такая сиротка, никому не нужная…

Я резко выпрямилась, чувствуя, как внутри меня закипает злость. Но в этот момент в комнату вошла тётка.

— Что ты тут стоишь, как истукан?! — она ткнула в меня пальцем. — Полы грязные, бельё не постирано, а ты тут развлекаешься!

Лина захихикала за её спиной, довольная, что и на этот раз гнев обрушился на меня.

— Тётя, я только что закончила складывать дрова. Сейчас возьмусь за бельё, — спокойно ответила я, пытаясь сохранить хоть каплю достоинства.

Но это, кажется, лишь разозлило её ещё больше.

— Оправдываться не надо! Делай, что я говорю, и помалкивай!

На второй вечер я уже почти не чувствовала своих рук. Кожа была в царапинах, пальцы ломило от холода, но работы всё не заканчивались. Я развешивала бельё во дворе, когда услышала, как тётка громко переговаривается с соседкой через забор.

— Знаете, у меня с этой девчонкой не жизнь, а одно наказание! — громко говорила она. — Ничего толком делать не умеет, вечно лентяйничает. Но я добрая, держу её, хотя и должна была выгнать давным-давно.

Я сжала верёвку для белья, чувствуя, как горячий стыд разливается по телу. Эти слова были сказаны так, чтобы я их услышала.

Весь вечер я молча таскала воду из колодца, мыла посуду, поднимала тяжёлые вёдра, стараясь ни на кого не смотреть.

Ночью, лёжа на своей соломенной постели, я смотрела в потолок, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Я даже не пыталась их остановить. Всё, что я пережила за эти два дня, было слишком тяжёлым.

Я сжала своё одеяло и закусила губу. Никто не слышал моего плача. Никому не было дела до моих страданий. Но внутри меня что-то росло. Это была не злость и не обида. Это было чувство решимости.

Я знала: какой бы тяжёлой ни была эта ночь, завтра я соберу последние силы, и это станет концом моего кошмара.

Дом был тёмным и тихим, когда я открыла глаза. Ещё даже не рассвело, но я знала, что больше не усну. Это был день, которого я ждала два мучительных дня. День, когда всё закончится.

Я села на кровати, прислушиваясь к звукам. В доме царила гробовая тишина. Все ещё спали. Тётка всегда любила понежиться в постели до самого позднего утра, а её дети — тем более. Это был мой единственный шанс уйти незамеченной.

Вскоре я встала с кровати, стараясь двигаться бесшумно. Пол под ногами был ледяным, и я невольно вздрогнула. Наклонившись, я вытащила из угла свой мешок. Он был лёгким, слишком лёгким, но это были все мои пожитки. Я крепче сжала его, словно боясь, что даже эту малость у меня могут отнять.

— Вперёд, Рози, — прошептала я самой себе.

Я надела полушубок, накинула платок и на цыпочках направилась к двери. Сердце билось так громко, что казалось, его могут услышать даже те, кто крепко спал наверху.

Я медленно открыла дверь. Петли скрипнули, и я замерла, сдерживая дыхание. Но внутри было тихо. Только тогда я осмелилась выйти наружу.

На улице было ещё темно, но воздух был свежим, морозным. Небо окрашивалось первыми бледными оттенками рассвета, и я знала, что мне нужно торопиться. Караван должен был отправляться с самого утра, и я не могла рисковать, чтобы он ушёл без меня.

Я крепче прижала мешок к груди и направилась к воротам. Казалось, что каждый мой шаг эхом отдаётся в морозной тишине.

Визуалы семейки

Тётка

"Милые детки"

Глава 5. Встреча с караваном

Я добралась до каравана, задыхаясь и едва держась на ногах. Холодный воздух резал лёгкие, сердце стучало так громко, что я слышала его даже в ушах. Крик тётки и Винса за моей спиной затих, их голоса слились с утренней суетой деревни. Но я знала, что мне ещё не конец.

Глава каравана ждал меня у первой повозки. Его фигура выделялась среди остальных: высокий, крепкий мужчина в меховом плаще и тёплой шапке. Его лицо было резким, суровым, а взгляд — холодным, как утренний мороз.

Когда я подбежала, он уже смотрел на меня с выражением, в котором смешались раздражение и насмешка.

— Ну и вид, — хмыкнул он, прищурив глаза. — Это ты та девица, что была так уверена, что успеет вовремя?

— Простите… — выдохнула я, обхватив мешок руками. — Я… немного задержалась.

— Немного? — он усмехнулся, но в его улыбке не было тепла. — Девица, караван не ждёт тех, кто опаздывает. Особенно таких, как ты.

Его слова больно задели, но я сдержалась. Я знала, что не могу позволить себе лишнего.

— Простите меня, господин. Я больше не буду опаздывать.

Он внимательно оглядел меня с головы до ног: моё изношенное пальто, платок, сбившиеся волосы и мешок, который выглядел так жалко, что казалось — у меня нет ничего за душой.

— Ты что, от кого-то сбегала? — его взгляд переместился на дорогу позади меня, где ещё виднелись тётка и Винс.

— Это… неважно, — тихо сказала я, стараясь избежать его глаз.

Он снова хмыкнул, но теперь его лицо стало серьёзным.

— Слушай сюда, девица. Я не люблю, когда в мои дела вмешиваются чужие проблемы. Если ты решила идти с нами, ты не должна быть обузой. Поняла?

— Поняла, господин, — кивнула я, крепче прижимая мешок к себе.

— Хорошо, — он махнул рукой в сторону повозок. — Садись вон туда. И постарайся больше не создавать проблем.

Я прошла мимо него к повозке, чувствуя, как его взгляд впивается мне в спину. Остальные караванщики тоже посматривали на меня с любопытством, но я старалась не обращать на это внимания.

Когда я забралась в повозку, внутри оказалось прохладно, но не так холодно, как на улице. Несколько мешков с товарами лежали у одной из стен, а рядом сидел мужчина средних лет с добродушным лицом. Он посмотрел на меня, слегка подняв бровь.

— Новенькая, значит? — спросил он, глядя на мой мешок.

— Да, — тихо ответила я, устраиваясь в углу.

— Я Ролан, — представился он, протягивая руку. — Помощник главы каравана. А ты?

— Роза, — ответила я, пожав его тёплую, мозолистую ладонь.

— Ну, держись, Роуз. У нас путь не близкий, а ты, я смотрю, не привыкла к таким делам, — он усмехнулся, но в его голосе не было злости.

— Я справлюсь, — сказала я, стараясь звучать увереннее, чем чувствовала.

Ролан посмотрел на меня ещё раз, словно оценивая, насколько серьёзны мои слова. Затем он кивнул и отвернулся к окну.

Когда караван начал двигаться, я наконец позволила себе расслабиться. Сердце постепенно успокаивалось, а напряжение отпускало. Я не смотрела назад, не оборачивалась. Мои родственники остались позади, и я знала, что больше никогда не вернусь в тот дом.

С каждым шагом лошадей, с каждым скрипом повозки я чувствовала, как невидимые цепи, которые связывали меня всю жизнь, начинают ослабевать.

Но впереди был новый путь. И я знала, что он будет не легче того, что я оставила.

Караван медленно двигался по заснеженной дороге. Скрип колёс, храп лошадей и редкие окрики караванщиков стали привычным звуковым фоном. Я сидела в повозке, завернувшись в свой потрёпанный полушубок, и старалась не думать о том, что позади осталась вся моя жизнь.

Ролан сидел напротив, облокотившись на груду мешков. Он время от времени бросал на меня короткие взгляды, но ничего не говорил. Я видела, что он хотел что-то спросить, но, похоже, ждал подходящего момента.

Несколько часов мы ехали в полной тишине, пока, наконец, глава каравана не дал сигнал остановиться. Караванщики начали разворачивать небольшой лагерь прямо у дороги, защищённый стеной из заснеженных деревьев.

— Привал! — крикнул кто-то.

Я выбралась из повозки и огляделась. Мороз стал сильнее, и воздух был таким холодным, что казалось — он обжигает лёгкие. Караванщики развели костёр, и вскоре над ним начал подниматься ароматный пар от котелка с кашей.

— Эй, девчонка! — крикнул мне один из мужчин. — Подойди, поешь.

Я осторожно подошла. Один из караванщиков протянул мне деревянную миску с горячей кашей и жестяную кружку с чаем.

— Спасибо, — пробормотала я, удивлённая их добротой.

— Не спасибо, а ешь быстрее. Долго тут не будем, — буркнул мужчина, вернувшись к своим делам.

Я присела рядом с костром, грея руки о кружку с горячим чаем. Ролан подошёл и сел рядом, тоже держа миску с кашей. Он молча смотрел на огонь, пока я медленно ела, стараясь согреться.

— Ну, как тебе путешествие? — наконец спросил он, не глядя на меня.

— Хорошо, — ответила я, хотя в голосе прозвучала неуверенность.

Ролан усмехнулся и, наконец, перевёл взгляд на меня.

— Ты не похожа на тех, кто обычно решается ехать с караваном, а тем более работать в крепости.

— А кто обычно решается? — спросила я, пытаясь понять, о чём он говорит.

Он пожал плечами.

— Те, кто уже всё потерял, или те, у кого никогда ничего и не было.

Эти слова заставили меня задуматься. Может, я действительно принадлежала ко второй категории.

— У тебя есть семья? — осторожно спросил Ролан, делая вид, что вопрос был случайным.

Я медленно покачала головой.

— Нет. Моих родителей убили, когда я была маленькой. Я жила у тёти.

— У тёти, значит, — он кивнул, но его взгляд остался напряжённым. — Хорошая была жизнь?

Я замерла на секунду, раздумывая, стоит ли рассказывать ему правду. Но что мне было терять? В этом караване я никому не была обязана.

— Нет, — наконец ответила я. — Жизнь у тёти была адом.

Он поднял брови, явно удивившись моей откровенности.

Глава 6. Утро в трактире

Я проснулась ещё до рассвета. Небо за маленьким окном лишь слегка посветлело, и в комнате всё ещё стояла полутьма. Но после многих лет ранних подъёмов у тётки моё тело привыкло к такому режиму.

Повернувшись на бок, я увидела, что небольшой огонь в камине почти потух, оставив после себя только угли, тлеющие красным светом. Комната, которая накануне казалась мне такой уютной, теперь снова напоминала о своей бедности. Я крепче завернулась в старое шерстяное одеяло, чтобы удержать тепло, но мысли уже не давали покоя.

Караванщики ещё спали, и я решила, что сейчас самое время спуститься вниз. Трактир окутывала тишина ночного сна, но внизу уже слышался лёгкий скрип половиц и приглушённый гул голосов. Я быстро накинула полушубок, завязала платок и вышла из комнаты.

На кухне я нашла хозяйку трактира. Она уже суетилась у кипящего котелка, бросая в него щепотки соли. Её волосы, собранные в пучок, выбивались отдельными прядями, а руки ловко управлялись с ножом, нарезая морковь.

— О, ты уже на ногах, девочка? — удивлённо воскликнула она, заметив меня в дверях.

— Да, проснулась рано, — ответила я. Немного помолчав, добавила: — Если хотите, могу помочь.

Её глаза засветились, и на лице появилась широкая улыбка.

— Вот это да! Помощь мне никогда не помешает. Я тут одна, а работы — хоть отбавляй!

Она жестом пригласила меня пройти на кухню и тут же вытащила из ящика нож и кучу картофеля.

— Садись, чисти. А то завтракать нечем будет!

Я уселась за стол и взяла нож. Картошка была холодной, шершавой на ощупь, но мне не привыкать. Я быстро принялась за дело, а хозяйка вернулась к своим кастрюлям и сковородам.

— Эх, была бы у меня такая помощница, как ты, девочка, — начала она, помешивая что-то в котле. — А то мужу хоть кол на голове теши — ничего толком не делает. Всё ему отдых да пиво подавай!

— Да, да, я слышу тебя! — раздался голос её мужа из соседней комнаты. — С утра уже на нервы мне действуешь!

— А ты попробуй хоть раз на кухню выйти! — огрызнулась она, бросив в его сторону раздражённый взгляд. — Моя помощница вот, видишь, уже картошку чистит. А ты что?

Я не смогла сдержать улыбку, слушая их ворчливую перепалку. Хозяйка продолжала жаловаться на мужа, перечисляя его недостатки, но в её голосе чувствовалась больше привычка, чем настоящая злость.

— Ты умница, девочка, — снова сказала она мне, когда поток жалоб наконец иссяк. — Хорошо работаешь. Может, останешься у нас? Мне такая помощница нужна. Накормим, оденем, может, и плату какую найдём.

Я замерла, задумавшись. Слова хозяйки прозвучали так по-доброму, что я едва не поддалась соблазну. Остаться в этом уютном трактире, где пахнет хлебом и жареным луком, казалось куда лучше, чем ехать в холодную крепость.

Но я быстро прогнала эти мысли. Я слишком хорошо знала, как люди, на первый взгляд добрые и ласковые, могут со временем обернуться совсем другими.

— Спасибо вам, но я не могу остаться, — тихо ответила я, опуская взгляд на картошку. — У меня уже есть планы.

— Ну как знаешь, девочка, — пожала плечами хозяйка. — Но если передумаешь — возвращайся.

Она продолжила заниматься кухней, а я снова углубилась в работу. Но в глубине души я знала: пусть трактир и казался безопасным, это был бы всего лишь новый уютный капкан. А мне нужно было не укрытие, а путь вперёд.

Когда солнце поднялось, трактир наполнился шумом. Один за другим караванщики стали спускаться вниз, зевая и потирая руки от холода. Хозяйка, занятая у плиты, скомандовала:

— Садитесь, садитесь! Еда остынет, а я вам заново ничего не готовлю!

Она ловко разложила тарелки на длинный деревянный стол, ставя перед мужчинами миски с горячим супом и толстые ломти хлеба. Я продолжала помогать ей, стараясь не попадаться на глаза главе каравана — его вчерашний взгляд всё ещё стоял у меня перед глазами.

Когда все были накормлены, хозяйка, к моему удивлению, протянула мне тарелку с супом.

— На, девочка. Это за помощь. — Её голос звучал строго, но в глазах было тепло.

— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя, как в груди поднимается волна благодарности. Хотелось плакать, но я сдержалась.

— Да ладно, заслужила, — буркнула она, возвращаясь к кастрюле.

Я села у окна и начала есть, стараясь не привлекать внимания. Суп был простой, но вкусный — картошка, морковь, немного мяса. Наверное, это был лучший завтрак за последние годы.

Тем временем караванщики собрались за столом, громко обсуждая предстоящий путь. Их голоса звучали гулко в низких потолках трактира, словно перекликались с гулом зимнего ветра за окнами.

— Если по прямой идти, мы ещё день потратим, — сказал один из мужчин, коренастый, с густой бородой, уже держа кружку в руке. — А если вечером свернём у границы, можно срезать.

— Ты предлагаешь через территорию оборотней ехать? — удивлённо переспросил молодой рыжеволосый парень, сидевший напротив.

— Да ладно тебе, — отмахнулся бородач. — Ты сам знаешь, у них сейчас что? Праздники! Они свои традиции чтут, сидят в пещерах, снежные огни жгут.

— Ха! — усмехнулся ещё один караванщик. — Представляешь, эти зверюги сидят у костров, песни воют, да ещё деревья украшают. Тоже мне, цивилизация!

Смех прокатился по комнате. Мужчины начали наперебой вспоминать байки про оборотней, явно находя в этом особое удовольствие.

— А ты слышал, что они мясо на морозе вымораживают, а потом едят его как сладость? — вставил кто-то с другого конца стола.

— А ещё кланяются Луне, хвостами своими машут! — с фальшивым пафосом добавил другой и зашёлся в хохоте.

Они говорили это легко, с насмешкой, словно рассказывали анекдоты. Но за всей этой бравадой чувствовалась какая-то скрытая тревога, словно каждый из них понимал: за шутками стоит нечто гораздо более серьёзное.

— А если всё же встретим кого? — вдруг подал голос пожилой караванщик с жёсткими чертами лица и шрамом на щеке. Он не смеялся, не ел, просто сидел, пристально глядя на главу каравана.

Глава 7. Путь

После сытного завтрака караванщики начали собираться. Лошади были запряжены, мешки с товарами закреплены, а шумное утро в трактире уступило место холодной тишине улицы. Караван снова тронулся в путь, и повозка, в которой я ехала, медленно покатилась вслед за остальными.

Воздух был морозным, а небо — пасмурным, как будто собирался снег. Я сидела, завернувшись в свой старый полушубок, и пыталась согреться. Ролан снова устроился рядом, молча облокотившись на мешки.

Весь день дорога казалась бесконечной. Мы ехали через леса, где высокие деревья склонили свои заснеженные ветви, и открытые равнины, растягивавшиеся до самого горизонта. Солнце, слабое и холодное, медленно опускалось за горизонт, когда мы начали приближаться к границе с землями оборотней.

К вечеру глава каравана, ехавший впереди на своей лошади, поднял руку, давая сигнал остановиться. Повозки замедлили ход, а лошади, тяжело дыша, фыркали и нетерпеливо били копытами по замёрзшей земле.

— Это граница, — тихо сказал Ролан, сидя рядом со мной на мешках.

Я выглянула из повозки и увидела, что дорога впереди ныряет в густой лес. Граница с землями оборотней была незримой, но ощущалась в самом воздухе: холодном, тяжёлом, настораживающем. Караванщики тоже почувствовали это. Их лица стали серьёзными, даже самые весёлые из них перестали шутить.

Глава каравана осадил коня, осматривая дорогу впереди. Его лицо было сосредоточенным, а голос — твёрдым:

— Идём через лес. Если будем двигаться быстро, выйдем за границу до рассвета.

— А если нас увидят? — спросил один из караванщиков, настороженно озираясь.

— Никто не увидит, — спокойно ответил глава. — У оборотней сейчас праздники. Они заняты своими обрядами и сидят в своих пещерах.

Караванщики переглянулись, но никто не возразил. Приказ был отдан, и его следовало выполнять.

Повозки тронулись вперёд, медленно въезжая в тёмный лес. Дорога стала узкой, снег и лёд покрывали землю, а низкие ветви деревьев словно преграждали путь, цепляясь за покрытые инеем колёса и тенты.

Скрип повозок и тяжёлое дыхание лошадей звучали особенно громко в окружающей тишине. Даже разговоры между караванщиками теперь были редкими и почти шёпотом. Я сидела на своей повозке, крепко сжимая мешок с пожитками, и не могла отделаться от ощущения, что лес следит за нами.

— Ты боишься? — неожиданно спросил Ролан, посмотрев на меня из-под тёмных бровей.

Я быстро отвела взгляд, не желая показывать свои эмоции.

— Нет, — ответила я, хотя голос выдал мою неуверенность.

Он кивнул, словно принимая это как должное, но его лицо оставалось сосредоточенным.

— Всё будет хорошо. Просто держись в повозке и не высовывайся.

Я кивнула в ответ, но тревога не отпускала меня.

Лес становился всё гуще. Ветки деревьев, покрытые инеем, казались словно хрупкими руками, которые тянулись к нам. Свет почти исчез, оставив нас двигаться в полутьме, лишь тусклое свечение снега под колёсами повозок давало нам ориентир.

Глава каравана ехал впереди на своей лошади, изредка оборачиваясь и подгоняя остальных:

— Не задерживайтесь! Мы должны пересечь границу до рассвета!

Повозка покачивалась на замёрзших колеях, и я старалась не падать, цепляясь за деревянные борта. Вся моя тревога слилась с ритмом дороги, с каждым скрипом колёс и каждым всхрапом лошадей.

И всё же в этой тревоге было что-то большее. Казалось, что лес дышал вокруг нас. Что-то наблюдало, что-то двигалось в глубине мрака, но каждый раз, когда я пыталась уловить это взглядом, я видела только тени и тишину.

Караван двигался дальше, и я старалась не думать о том, что нас ждёт впереди. Но чувство, что мы уже нарушили что-то важное, не отпускало меня ни на секунду.

Караван добрался до границы чуть позже четырёх утра. Небо оставалось тёмным, только слабый свет луны пробивался сквозь густые облака, бросая бледные отблески на заснеженную дорогу. Лошади, измученные долгим путём, с трудом тянули повозки, а караванщики, не дожидаясь приказов, начали искать место для лагеря.

— Здесь встанем, — сказал глава каравана, осматривая небольшую поляну среди деревьев. Его голос звучал спокойно, почти безразлично — было видно, что он уже давно привык к таким остановкам. — Лошадям нужен отдых, да и людям тоже.

Караванщики с облегчением спрыгивали с повозок, растягиваясь и переговариваясь. Они казались почти расслабленными, несмотря на то что граница с землями оборотней находилась всего в километре отсюда.

Я, напротив, чувствовала себя не в своей тарелке. Сидя на своей повозке, я оглядывалась вокруг, пытаясь понять, почему все так уверены в безопасности. Граница, даже невидимая, была ощутимой. Воздух здесь был иным — холодным, густым, будто сам лес предупреждал нас о том, что мы слишком близко.

Караванщики уже разжигали костры, разводили лошадей, и кто-то даже начал перебирать запасы, готовясь к ужину. Ролан помогал с разгрузкой, но, заметив мой напряжённый взгляд, подошёл ближе.

— Ты чего такая напряжённая? — спросил он, бросив мешок с товарами на землю.

— Мы слишком близко, — тихо ответила я, стараясь не смотреть на него.
— Близко к чему? — усмехнулся он, явно не разделяя моих опасений.

— К границе, — сказала я, стараясь не дрожать голосом. — Разве это не опасно?

Ролан внимательно посмотрел на меня, его взгляд стал чуть мягче.

— Слушай, я понимаю, ты впервые так близко от земель оборотней. Но это не первый наш рейс. Всё будет нормально.

— А если нет? — спросила я, глядя на костры, которые уже весело трещали, освещая лагерь.

Ролан пожал плечами, усмехнувшись.

— Никто нас не тронет. У них сейчас праздники. Они чтут свои обычаи и не лезут на границу.

Его слова должны были меня успокоить, но этого не случилось. Мой взгляд снова устремился в сторону леса, в его тёмные глубины, где граница с землями оборотней оставалась невидимой, но такой реальной.

Вокруг меня жизнь кипела. Караванщики смеялись, перебрасывались шутками, готовили еду. Один из них разложил свои вещи у костра, явно намереваясь устроиться поудобнее.

Глава 8.Ночь у границы

Лагерь постепенно начал затихать. Караванщики, уставшие от дороги и разогретые алкоголем, решили немного поспать перед утренним переходом. Костры догорали, оставляя только красные угли, а ночной холод снова начал пробираться в каждую щель.

Я, стараясь избегать лишнего внимания, поднялась в свою повозку. Она была всё ещё холодной, но, по крайней мере, защищала от ветра. Завернувшись в старое одеяло, я улеглась на мешки, которые служили мне постелью, и попыталась согреться.

Голоса караванщиков снаружи становились всё тише, их разговоры растворялись в ночной тишине. Вскоре лагерь погрузился в сон, и только редкое фырканье лошадей или скрип повозок нарушали тишину.

Я уже начала засыпать, когда вдруг услышала какой-то шум. На первый взгляд это был обычный хруст снега, но что-то в этом звуке заставило меня насторожиться. Сердце заколотилось быстрее, и я, не дыша, прислушалась.

Шаги. Кто-то приближался к моей повозке.

В темноте я разглядела тёмную фигуру, которая приближалась слишком близко. Наконец, лунный свет осветил бороду, и я узнала его — бородатого караванщика, который вечером громче всех шутил и насмехался.

— Эй, девочка, не спишь? — его голос прозвучал тихо, но в нём слышалась насмешка.

Я замерла, не зная, что делать. Он поднялся на повозку и сел на край, наклоняясь ко мне.

— Не бойся, я просто поговорить хочу, — сказал он, но его взгляд говорил совсем другое.

— Уходите, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо, но предательская дрожь всё равно прорвалась в моих словах.

— Ух, какая строгая, — он усмехнулся, его голос стал мягче, но это только усилило мою тревогу. — Знаешь, ты такая хорошенькая… А тут, знаешь, холодно. Может, согреем друг друга?

Он потянулся ко мне, и я отпрянула назад, сжимая одеяло так сильно, что пальцы побелели. Сердце бешено стучало, страх смешивался с отвращением.

— Уходите! — сказала я громче, пытаясь оттолкнуть его, но он был сильнее.

— Да ладно тебе, чего ты боишься? — сказал он, ухмыляясь. Его руки приблизились, и в этот момент мой страх сменился отчаянным гневом.

Я толкнула его со всей силы, хватаясь за ближайший мешок и замахнувшись им. Мешок был тяжёлым, но ударил его по плечу, заставив потерять равновесие.

— Что за чёрт?! — воскликнул он, отступая на секунду.

В этот момент я закричала:

— Ролан!

Мой крик прорезал тишину, и я услышала, как снаружи послышались шаги. Мужчина выругался, быстро соскочив с повозки. Он, видимо, не хотел привлекать внимания и, бурча что-то под нос, быстро скрылся в темноте.

Через несколько секунд к повозке подошёл Ролан. Его лицо было мрачным, а глаза полны тревоги.

— Что случилось? — спросил он, осматривая меня.

— Он… — я указала в сторону, где исчез бородатый караванщик, и не смогла закончить.

Ролан, сжав челюсти, посмотрел туда, куда я указала, затем перевёл взгляд на меня.

— Всё в порядке. Теперь никто к тебе не подойдёт, — тихо сказал он, но в его голосе звучала угроза, явно адресованная тому, кто осмелился нарушить покой.

Он остался у повозки, садясь рядом на землю и молча глядя в сторону лагеря. Я снова завернулась в одеяло, чувствуя, как адреналин постепенно уходит.

Эта ночь стала для меня уроком: опасности подстерегают не только снаружи, за границей, но и среди тех, кто казался мне попутчиками.

Лагерь, наконец, затих. Караванщики, уставшие после долгого пути и выпитой браги, уснули у костров. Ролан, который дежурил у повозки, к моему облегчению, решил переночевать внутри. Снаружи остались только тлеющие угли костров, слабый свет которых едва освещал лагерь.

Я лежала в холодной повозке, завернувшись в старое одеяло, но сон никак не приходил. Холод пробирался к ногам, которые давно стали ледяными. Это была моя вечная проблема — зимой мне постоянно приходилось вставать, чтобы согреться или сбегать в кусты, а поскольку возможность согреться была редкостью… в общем, в кустики я бегала часто!

Стараясь не создавать шума, я тихо выбралась из повозки. Лагерь казался погружённым в глубокий сон. Лошади спали, лишь изредка перебирая копытами, а вокруг была только тишина ночного леса.

Я направилась к ближайшим кустам, стараясь не отходить слишком далеко. Ночной лес выглядел угрожающе, но я убеждала себя, что опасаться нечего. Всё вокруг казалось неподвижным, только слабый ветер шевелил замёрзшие ветви.

После того как я закончила свои дела, я выпрямилась, поправляя полы своего пальто. Уже собиралась повернуть обратно, как вдруг ощутила резкое движение за спиной.

Тяжёлая рука схватила меня, прижимая к чьей-то твёрдой груди.

— Тихо! — прошипел голос у моего уха.

Я попыталась закричать, но сразу же почувствовала жёсткую ладонь, закрывающую мой рот. Меня резко дёрнули назад, так что я едва не упала.

— Если пикнешь — убью, — прошептал он, и мне показалось, что от страха моё сердце остановилось.

Я узнала этот голос. Это был бородатый караванщик, тот самый, который бросал на меня похотливые взгляды вечером у костра.

Я попыталась вырваться, но его хватка была слишком крепкой. Он крепко держал меня одной рукой, зажав мой рот, а другой обхватил за талию, лишая возможности двигаться.

— Ну что ты, рыжая? Тихо же всё будет, — его голос звучал мерзко, почти с насмешкой. — Сейчас пойдём подальше, поговорим.

Он потащил меня в сторону леса, подальше от лагеря. Снег хрустел под его сапогами, мои ноги цеплялись за землю, но я не могла сопротивляться. Ледяной воздух резал лёгкие, а тьма леса становилась всё гуще, пока свет костров не исчез совсем.

— Давай, не вырывайся, а то хуже будет, — процедил он, толкая меня глубже в лес.

Моё сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Я пыталась оттолкнуть его, но это было бесполезно. Его хватка была железной.

Каждый шаг уводил нас дальше от лагеря, а я с каждым мгновением понимала, что если не сделаю что-то сейчас, назад я уже не вернусь. Страх смешивался с отчаянием, и я начала искать любую возможность вырваться, хотя холод и ужас сковывали каждую мою мысль.

Глава 9. Потерянная в лесу

Лес окружал меня со всех сторон — высокий, густой, непроходимый. Казалось, что деревья здесь были старше самого времени. Их голые ветви тянулись друг к другу, образуя свод, через который едва пробивался лунный свет. Я не знала, сколько времени уже шла, но ноги были настолько тяжёлыми, что каждый шаг давался с трудом.

Мой полушубок порвался, когда я пробиралась через плотные заросли, и холодный воздух проникал сквозь дыру, обжигая кожу. Я пыталась стянуть полы пальто друг к другу, но пальцы давно окоченели и не слушались.

Я не могла остановиться, но и цели у меня больше не было. Каждый шаг вперёд был бессмысленным, каждая секунда — мучительной.

Густой лес всё больше напоминал мне сказку… только не ту, что рассказывают детям перед сном, а страшную, где герои никогда не возвращаются домой. Я понимала, что давно уже на стороне оборотней. Все признаки указывали на это: неестественно густые деревья, тишина, от которой закладывало уши, и то странное присутствие, которое я чувствовала на себе, словно за мной кто-то всё время наблюдал.

Но мне было всё равно. Апатия охватила меня целиком.

«Я всё равно не выберусь».

Эта мысль звучала в голове снова и снова. Я замерзала, теряла силы.

Мои ноги предательски скользили на обледенелой земле, и я несколько раз падала, царапая ладони о грубую кору поваленных деревьев. Снег прилипал к одежде, и холод пробирался всё глубже, но мне не хотелось вставать.

Я остановилась у старого дерева, обвившегося мхом, и прислонилась к его шершавому стволу. Дыхание вырывалось изо рта облаками пара, но я уже почти не ощущала холода.

«Здесь всё и закончится».

Я не могла больше бороться. Всё, что я пережила, казалось теперь таким далёким. Я даже не могла разозлиться на свою беспомощность. Глубокое чувство пустоты наполнило меня, как этот тёмный лес.

Склонив голову, я закрыла глаза. Если смерть придёт ко мне в этом лесу — от голода, холода или от рук оборотней — я приму её. Борьба казалась бессмысленной.

В этот момент сквозь густые деревья дунул сильный порыв ветра, забравшись прямо в дыру моего порванного полушубка. Я вздрогнула, инстинктивно пытаясь закрыться от холода, но руки были слишком слабыми.

Лес вокруг казался безмолвным и равнодушным, как будто он знал, что я была здесь чужой, и не собирался принимать меня.

Я не помню, как заснула. Холод, усталость и полное отчаяние лишили меня сил. Я склонилась к стволу дерева, и тело будто отключилось, наконец позволяя разуму немного отдохнуть.

Когда я открыла глаза, первые лучи солнца уже пробивались сквозь густые заросли леса. Они были мягкими, но неожиданно яркими, будто свет специально нашёл путь сквозь плотный покров ветвей, чтобы ударить мне прямо в лицо.

Я зажмурилась, прикрывая глаза рукой, и поняла, что прошло немало времени.

«Солнце… значит, уже семь утра», — подумала я, хотя точное время уже казалось неважным.

Моё тело всё ещё болело, а руки и ноги были почти онемевшими от холода. Но в душе что-то дрогнуло. Солнечный свет напомнил, что утро всегда приходит, даже после самой тёмной ночи.

Я медленно поднялась, опираясь на дерево, и сделала несколько шагов. Снег всё так же хрустел под ногами, но я двигалась без цели, просто чтобы не замёрзнуть окончательно.

Вдруг я услышала слабый звук. Это был жалобный, тихий писк, который раздался где-то впереди, между деревьями. Он был таким неожиданным и необычным в этой лесной тишине, что я остановилась, пытаясь понять, откуда он доносится.

Звук повторился. Это был явно звериный плач, высокий и дрожащий. Но он не походил на рык оборотня или на что-то угрожающее. Это был крик боли или страха, исходивший от существа, которое явно было раненым или напуганным.

Я стояла, прислушиваясь.

«Что это может быть?»

Моё сердце забилось чуть быстрее, но не от страха. Я не надеялась ни на что, но этот жалобный звук зацепил меня. Он был слишком похож на чей-то зов о помощи.

Не думая о том, что могу сама оказаться в ловушке, я медленно направилась на звук. Ветки цеплялись за моё порванное пальто, снег проникал в дыру в полушубке, но я шла дальше.

Писк становился всё громче, пока я не дошла до небольшой поляны.

В центре, под корнями поваленного дерева, я увидела маленькое существо. Это был зверёк, покрытый густым белым мехом, но его шёрстка была испачкана кровью, а лапка выглядела так, будто её сильно ранило. Он пытался двигаться, но каждый раз издавал жалобный, тихий писк, который пробирался прямо к сердцу.

Я опустилась на колени, стараясь двигаться медленно, чтобы не напугать его.

— Тише, тише… — прошептала я, хотя сама не знала, зачем говорю.

Зверёк поднял голову. Его глаза, большие и блестящие, смотрели на меня с явной болью, но в них не было страха. Казалось, он понимал, что я пришла не для того, чтобы причинить ему зло.

Моё сердце сжалось. Впервые за долгое время я почувствовала не отчаяние, а странное тепло. Этот крохотный зверёк нуждался в помощи так же, как и я сама.

Я приблизилась ещё ближе, стараясь не делать резких движений, и увидела, кто издавал этот жалобный писк. Это был лисёнок, крошечный белый зверёк, покрытый густым мехом, который местами был перепачкан кровью.

«Не оборотень», — мелькнула у меня мысль. Я слишком хорошо помнила размеры и силу тех существ, что уничтожили мою семью. Этот малыш был другим. Он был обычным лисёнком.

Он жалобно подвывал, и я заметила, что его маленькое тело зажато между металлическими дугами растяжки. Это была ловушка, чьи зубья глубоко врезались в мех, не доставая до кости, но всё же причиняя ужасную боль.

— Бедняжка, — прошептала я, опускаясь на колени.

Лисёнок посмотрел на меня, его блестящие глаза выражали смесь страха и надежды. Он дрожал всем телом, но не пытался вырываться — то ли от усталости, то ли понимая, что это бесполезно.

Я осмотрела ловушку. Она была грубо сделана, но мощная. Хорошо, что лисёнок влетел в неё большей частью тела. Если бы его лапа попала между зубьями — её бы точно оторвало.

Визуал лисенка

А вот и малыш! Ну как тут пройти мимо?!

Глава 10. Скрытая деревня

Спустя мучительно долгих полчаса мы наконец добрались до места, которое выглядело странно и загадочно. Передо мной простиралась огромная нора или, возможно, пещера, уходящая вглубь земли. Трудно было понять её природу: вход был настолько широким, что я могла пройти внутрь, не пригибаясь.

Я остановилась на мгновение, разглядывая это место. Лисёнок, несмотря на свою раненую лапу, уверенно направился вперёд и, обернувшись на секунду, снова издал тот же короткий зов, словно призывал меня следовать за ним.

Первое, что пришло мне в голову — что это его дом. Возможно, внутри находится его семья, другие лисы, которые помогут ему. Но я понятия не имела, что меня ждёт.

Сомнения отступили, когда лисёнок, хромая, скрылся во тьме. Я глубоко вдохнула и шагнула следом.

Темнота окружила меня мгновенно, и я уже начала напрягать глаза, пытаясь различить хоть что-то в этой мрачной пустоте. Но прежде чем я успела привыкнуть к отсутствию света, внезапно всё пространство передо мной озарилось.

Это был голубоватый, мягкий свет, который разлился по всей пещере, как будто сама тьма уступила место чему-то древнему и необъяснимому. Я зажмурилась, инстинктивно прикрывая глаза руками.

А в следующую секунду всё изменилось.

Когда я открыла глаза, передо мной уже не было тёмной пещеры. Вместо этого я оказалась на заснеженной поляне, яркой и живой, словно из другой реальности.

Снег здесь искрился под солнечными лучами, которые пробивались через кроны деревьев. Воздух был свежим, пропитанным ароматом хвои и морозной сладости. Лес, который только что казался мёртвым и пугающим, теперь ожил.

Надо мной сидела большая сова. Она смотрела на меня с таким осознанием, что я замерла. Её глаза, как два янтарных шара, следили за каждым моим движением. Она вдруг коротко квохтнула, словно была довольна моим появлением, и продолжила спокойно сидеть на своей ветке.

Я огляделась. Поляна окружена деревьями, чьи ветви были украшены инеем, а в воздухе витала тишина — не гнетущая, а тёплая, почти успокаивающая.

Лисёнок, теперь более бодрый, стоял рядом. Его раненая лапа ещё слегка подгибалась, но он смотрел на меня, как будто ждал, когда я начну понимать, где мы оказались.

Моё сердце всё ещё билось быстро, но не от страха, а от чего-то иного — от ощущения, что я переступила черту между реальным миром и чем-то неизведанным.

Что это за место? Как мы сюда попали? — эти вопросы крутились у меня в голове, но ответов не было.

Я посмотрела на лисёнка, который теперь повернул голову и снова пошёл вперёд, сквозь снег.

— Хорошо, малыш, я пойду за тобой, — тихо сказала я, больше для себя, чем для него, и последовала за ним в этот новый, таинственный мир.

Я шла по этому удивительному лесу, и всё вокруг казалось волшебным. Деревья, покрытые инеем, стояли величественно, их ветви переливались на солнце, словно украшенные драгоценными камнями. Вокруг царила тишина, но это была не угрожающая пустота, а спокойствие, которое окутывало душу.

Каждый мой шаг утопал в мягком снегу, и я даже не чувствовала холода, хотя мой порванный полушубок никак не мог согреть меня. Усталость, сковывавшая меня ещё совсем недавно, куда-то исчезла. Теперь я шла вперёд, глядя на эти удивительные пейзажи и забывая обо всех своих страхах и страданиях.

Лисёнок шёл впереди, хромая всё меньше. Его хвост плавно покачивался, а он сам время от времени оглядывался на меня, издавая короткие мурлыкающие звуки, похожие на довольное урчание. Казалось, он рад, что я иду за ним.

Неожиданно лес начал редеть. Пройдя несколько шагов, я заметила, как между деревьями появляется дым, тонкими струйками поднимающийся в небо.

— Что это? — пробормотала я, останавливаясь и вглядываясь вдаль.

Сделав ещё несколько шагов, я увидела их: дома.

Деревня выглядела как картинка из сказки. Дома стояли рядами, яркие, будто игрушечные, с крышами, покрытыми ровным слоем снега. Их стены были окрашены в мягкие пастельные тона: голубой, зелёный, нежно-жёлтый. Окна украшали резные ставни, а дым из труб, тянущийся в ясное небо, создавал ощущение уюта и тепла.

Моё сердце дрогнуло. Я остановилась, вглядываясь в эту картину, будто не веря своим глазам.

— Это… здесь кто-то живёт? — прошептала я, глядя на лисёнка и произнося свой до безобразия глупый вопрос.

Но он не остановился. Он продолжал идти, словно знал дорогу.

На краю деревни стоял особенный дом. Он был больше других, с высокими резными окнами и изящным фасадом. Его стены были окрашены в глубокий тёмно-синий цвет, а крыша, покрытая белоснежным снегом, выглядела как из сказки. Вокруг дома росли маленькие ёлочки, словно специально посаженные, чтобы подчеркнуть его красоту.

Лисёнок остановился на секунду, взглянув на меня, а затем снова издал своё мурлыканье, будто призывая меня не отставать. Я не могла не улыбнуться: в его движениях читалась радость и уверенность.

Он двинулся дальше, направляясь прямо к этому большому дому. Я медленно пошла следом, чувствуя, как внутри меня рождается странное ощущение. Это место было настолько удивительным и живым, что казалось, будто оно ждало меня.

Чем ближе я подходила к дому, тем сильнее сжималось моё сердце. Страх, гнездившийся где-то глубоко внутри, поднял голову. Мне было страшно идти к этому чужому, пусть и красивому месту. Я не знала, кто живёт здесь, и почему лисёнок ведёт меня именно сюда.

Мои ноги замедлили шаг, словно сами пытались остановить меня. В голове начали роиться тревожные мысли: «А если здесь живут оборотни? Что если они обнаружат меня и решат, что я вторглась на их территорию?»

Я вспомнила рассказы людей. Говорили, что оборотни не строят домов, что их жилища — это пещеры и подземные лабиринты, где они скрываются от мира.

Если это правда, — подумала я, оглядывая дом, окружённый ёлочками, — то, возможно, здесь живут обычные люди.

Эта мысль немного успокоила меня. Я глубоко вдохнула холодный воздух, чувствуя, как страх постепенно отпускает.

Глава 11. Мальчик с глазами лиса.

Тишину дома нарушил едва слышный скрип двери. Я резко обернулась в сторону детской комнаты. Дверь медленно открылась, и на пороге появился мальчик.

Ему было не больше пяти или шести лет. Его волосы, белоснежные, словно свежевыпавший снег, мягкими прядями спадали на лоб. Но больше всего меня поразили его глаза. Большие, ярко-голубые, как кусочки зимнего неба, они смотрели на меня с необычайной осознанностью, смешанной с чем-то диким, почти звериным.

Я застыла, чувствуя, как по спине пробежал холод.

Мальчик медленно вышел из комнаты, его движения были осторожными и тяжёлыми. Одежда на нём была простая, но грязная и местами порванная. На ткани уже проступала кровь, и я заметила, что его рука и бок сильно ранены. Кровь капала на пол, оставляя яркие алые пятна на тёмных досках.

— Ты… — прошептала я, но слова застряли в горле.

Он ничего не сказал, но его глаза были полны усталости и боли. Он смотрел на меня так, будто пытался понять, что я собираюсь делать.

И вдруг я поняла. Эти глаза. Те же самые, что я видела у лисёнка. Умные, глубокие, с лёгким отблеском звериной природы.

«Это он», — мелькнула у меня в голове ошеломляющая мысль.

Мои ноги подкосились от осознания, но я не двинулась. Бежать? Но куда? Он выглядел слабым, раненым… ребёнком. Но в то же время я понимала, что он не был обычным ребёнком.

Мальчик покачнулся и, пошатываясь, прислонился к дверному косяку. Он крепче прижал раненую руку к боку, его дыхание стало рваным.

— Ты… ты ранен… — выдавила я, глядя то в его глаза, то на кровь, медленно проступающую сквозь одежду.

Он ничего не ответил, но его взгляд смягчился. В нём не было угрозы. Он словно говорил: «Я не причиню тебе зла».

Мои мысли метались между страхом и желанием помочь. Всё тело кричало, что мне нужно уйти, спрятаться. Но его кровь, его раны… это было слишком, чтобы игнорировать.

Я сделала шаг вперёд, с дрожащими руками пытаясь успокоить себя, ровно дыша.

— Сядь, — тихо произнесла я. — Тебе нужно перевязать раны.

Мальчик не шевелился, всё так же изучая меня своим глубоким, проницательным взглядом. Он будто ждал, чтобы понять, действительно ли я хочу помочь, и можно ли мне доверять.

Мой страх и сомнения исчезли, сменившись инстинктивным желанием помочь. Глядя на ребёнка, который стоял, едва удерживаясь на ногах, я понимала: времени на раздумья у меня нет.

— Садись, — сказала я твёрже, чем чувствовала себя на самом деле, и осторожно взяла его за здоровую руку, чтобы усадить на ближайший стул.

Он не сопротивлялся, только медленно сел, тяжело дыша. Я опустилась перед ним на колени, оглядывая его раны. Кровь на боку пропитала ткань, а его рука была покрыта ссадинами, из которых всё ещё сочилась кровь.

— Подожди, я что-нибудь придумаю, — сказала я, глядя ему в глаза.

Он молча кивнул, его взгляд был спокойным, но в то же время настороженным.

— У вас есть что-то… — начала я, оглянувшись по сторонам. — Ну, что-то, чтобы помочь: вода, чистые тряпки, хоть что-нибудь?

Мальчик не ответил. Вместо этого он поднял здоровую руку и указал в сторону кухни. Я удивлённо посмотрела на него, но тут же встала, последовав за его жестом.

На кухне я нашла ведро с водой, стоявшее возле печи. Оно выглядело чистым, хотя и немного запылённым. Чуть дальше, в шкафу, я заметила несколько тряпок и полотенец.

— Отлично, — пробормотала я, собирая всё это.

Когда я вернулась, он снова показал рукой на полку в углу комнаты. Я подошла и нашла небольшой глиняный горшок с чем-то, похожим на жир или мазь.

— Это… для лечения? — спросила я, оборачиваясь к нему, но он лишь кивнул, не произнеся ни слова.

Я снова опустилась перед ним и принялась за дело. Осторожно сняв с него грязную рубашку, я увидела, что его раны были глубокими, но не смертельными. Кровь ещё сочилась из пореза на боку, и я, стиснув зубы, начала промывать рану водой.

— Потерпи, — сказала я, заметив, как его лицо исказилось от боли.

Он всё ещё молчал. Только его дыхание становилось тяжёлым каждый раз, когда я прикасалась к ране.

Меня вдруг поразило это молчание.

— Почему ты не говоришь? — спросила я, бросив на него быстрый взгляд.

Он посмотрел на меня своими глубокими голубыми глазами, но ничего не ответил.

«Но ведь когда ты был лисёнком, ты издавал звуки. Мурлыкал, выл… Почему сейчас ты молчишь?»

Эта мысль не давала мне покоя, но я старалась сосредоточиться на его лечении.

Я промыла рану, затем намазала её мазью из горшка, который он мне указал, и крепко перевязала кусками ткани. Его рука тоже была в ссадинах, но не так сильно пострадала, и я быстро обработала её.

— Всё, — сказала я, закончив. — Это должно помочь.

Мальчик кивнул, его взгляд был благодарным, но он всё так же не произнёс ни слова.

Я вытерла руки о старое полотенце и присела на корточки, глядя на него. Этот ребёнок — или что бы он ни был — оставался для меня загадкой. Почему он привёл меня сюда? Почему он молчит? И почему я не чувствую от него угрозы, несмотря на всё странное, что с ним связано?

Я смотрела на мальчика, который сидел передо мной, тихо наблюдая за моими действиями. Его глаза, такие глубокие и умные, продолжали напоминать мне о лисёнке, которого я нашла в лесу.

«Этот малыш — оборотень», — осознание ударило меня, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от страха.

Оборотень. Слово, которое всегда внушало мне ужас. Существа, уничтожившие мою семью, были теперь не просто страшными легендами, а реальностью, сидящей прямо передо мной.

Но, несмотря на страх, я не могла отвести взгляд от этого ребёнка. В нём не было ни жестокости, ни угрозы. Только боль, усталость и… что-то ещё. Что-то, что заставляло моё сердце смягчаться.

«Он всего лишь ребёнок», — подумала я, и эта мысль не покидала меня.

Я огляделась вокруг, стараясь отвлечь себя от накатывающего ужаса. Как оказалось, рассказы о том, что оборотни живут в пещерах, были не больше чем глупыми слухами. Этот дом, пусть и не самый ухоженный, говорил о том, что эти существа намного разумнее и цивилизованнее, чем о них говорили люди.

Глава 12. Оборотни и люди

Когда я закончила пить чай, я ещё раз посмотрела на стол. Кружка с ароматным настоем и ломти хлеба были готовы, но оставлять всё это без дела я не могла. Мальчик нуждался в еде, и ждать, пока он сам проснётся, я не собиралась.

Я встала, немного помедлила, а потом пошла в детскую комнату. Заходя, старалась двигаться как можно тише, чтобы не спугнуть его.

Он лежал на кровати, свернувшись под лоскутным одеялом. В комнате стояла тишина, лишь слабый свет от кухни проникал через приоткрытую дверь. Его дыхание было ровным, но, подходя ближе, я поняла, что он не спал, а просто лежал в полудрёме, словно прислушивался.

— Просыпайся, — мягко позвала я, опустившись на край кровати.

Мальчик медленно повернул ко мне голову. Его голубые глаза смотрели на меня настороженно, но в них не было ни страха, ни агрессии.

— Тебе нужно поесть, — сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее. — У тебя раны, а силы на выздоровление откуда-то нужно брать.

Он моргнул, как будто обдумывал мои слова, а затем кивнул. Осторожно поднявшись, он сел на кровати, прижимая здоровую руку к боку. Я подала ему руку, чтобы помочь встать, и мы вместе вернулись на кухню.

Я усадила его за стол, поставив перед ним кружку с чаем и тарелку с хлебом.

— Вот, — сказала я, стараясь говорить ободряюще. — Ешь и не спеши. Всё твоё.

Мальчик посмотрел на еду, потом снова на меня и потянулся за кружкой. Его пальцы слегка дрожали, но он держал чай осторожно. Сделав пару маленьких глотков, он положил кружку и взял хлеб, откусив большой кусок.

Я смотрела, как он ест. Его движения были быстрыми, почти жадными, но в то же время аккуратными. Это был голодный ребёнок, которому давно не доводилось нормально поесть.

«Он похож на маленького зверька», — подумала я, наблюдая за ним.

Каждый кусочек он жевал с заметной осторожностью, но его глаза время от времени поднимались на меня, полные благодарности.

— Тише, не торопись, — сказала я, пытаясь смягчить его порыв.

Он кивнул, немного замедлившись, но продолжал есть.

Мои мысли начали блуждать. Дом был запущен, пыль и грязь скрывали некогда уютное пространство. Еды практически не было — только то, что я нашла в дальних шкафах. Всё указывало на то, что этот мальчик был здесь один.

«Он сирота?» — мелькнула у меня мысль. — «Если здесь кто-то был, то почему они оставили его? Почему он оказался в лесу, раненый и голодный?»

Смотря на него, как он медленно пил чай и доедал последний кусочек хлеба, я чувствовала только жалость. Этот ребёнок, оборотень или нет, выглядел таким же беспомощным, как и любой другой, кто оказался бы в подобной ситуации.

«Что же с тобой случилось, малыш?» — подумала я, глядя, как он аккуратно поставил кружку на стол и уставился на меня своими огромными, умными глазами. Ответов не было, но внутри меня всё больше росло желание защитить его, какой бы он ни был.

Пока мальчик ел, я решила осмотреть дом ещё раз. Наблюдая за ним, я чувствовала, что он явно нуждался в моей помощи, но вместе с тем не могла избавиться от странного любопытства. Этот дом был первым реальным доказательством того, что всё, что рассказывали об оборотнях в моей деревне, могло быть далеко от истины.

Я осторожно прошлась по кухне, внимательно изучая каждую деталь. Удивительно, но мебель здесь была не только добротной, но и гораздо более качественной, чем у кого-либо в нашей деревне. Тяжёлый стол, крепкие стулья, идеально отшлифованные деревянные полки… Всё это говорило о том, что обитатели этого дома не только знали толк в мастерстве, но и заботились о комфорте.

Шкафы в кухне, хотя и выглядели немного запущенными, всё ещё хранили признаки тщательной работы. Их дверцы украшали тонкие резные узоры, которые я никогда не видела в обычных людских домах.

Я медленно вышла в прихожую. Там тоже не было никакой роскоши, но каждый предмет был сделан с вниманием к качеству. Даже лавки для обуви выглядели куда аккуратнее, чем те, что стояли в доме моей тётки. А крючки для одежды, несмотря на один сломанный, были прочными и явно ручной работы.

В хозяйской спальне мои наблюдения подтвердились. Хотя комната была простой, она была обставлена с практичностью, которая граничила с роскошью. Лук, прислонённый к стене, был сделан из какого-то гладкого, прочного дерева, явно не дешёвого.

Даже в детской, несмотря на общий беспорядок, было видно, что игрушки здесь были сделаны с любовью и заботой. Не грубые деревянные палки, которыми играли дети в моей деревне, а настоящие фигурки животных, вырезанные с невероятной точностью.

Возвращаясь на кухню, я остановилась в прихожей и вдруг почувствовала странное осознание:

«Оборотни… они живут точно так же, как люди».

Все рассказы о том, что они якобы скрываются в грязных пещерах или живут как дикие звери, теперь казались нелепыми. Этот дом был доказательством их цивилизованности. Более того, их уровень жизни, судя по качеству всего, что я видела, был даже выше, чем у большинства людей в нашей деревне.

Я вернулась на кухню, глядя на мальчика, который уже почти доел свой хлеб. Он поднял на меня взгляд, и я снова почувствовала этот странный внутренний конфликт: это был оборотень, но он был таким же ребёнком, как и любой другой.

«Может быть, они совсем не такие, как мы думали», — подумала я, опускаясь на табурет рядом.

Мальчик допил свой чай, поставил кружку на стол и снова посмотрел на меня, будто понимал каждую мою мысль. В его глазах светилось что-то большее, чем благодарность. Это было признание. И, возможно, немая просьба позаботиться о нём.

Когда мальчик доел последний кусочек хлеба и допил чай, его голова начала медленно опускаться. Его веки тяжело смыкались, и я заметила, как он едва удерживается, чтобы не уснуть прямо за столом.

— Всё, хватит на сегодня, — мягко сказала я, подойдя к нему. — Тебе нужно снова отдохнуть.

Он кивнул, почти не поднимая головы, и я осторожно помогла ему подняться. Его маленькая ладонь, холодная и хрупкая, лежала в моей, пока мы шли обратно в детскую.

Глава 13. Глаза из сна становятся реальностью

Я резко проснулась, словно меня кто-то толкнул. Моё сердце уже билось, как барабан, а мысли были спутанными. Остатки сна ещё висели в голове, и я всё ещё видела те злобные, холодные голубые глаза, которые преследовали меня всю ночь.

Но вскоре я поняла, что это не просто сон.

Я замерла, когда заметила, что прямо на меня смотрят. Рядом с кроватью, в нескольких шагах от меня, стоял мужчина.

Он был огромным. Широкие плечи, сильные руки, которые даже под одеждой казались слишком мощными, чтобы быть человеческими. Его светлые волосы, такие же белоснежные, как снег, обрамляли лицо, на котором была видна щетина, по виду недельной давности.

Но больше всего меня поразили его глаза. Я знала эти глаза.

Они были такими же яркими, как зимнее небо, холодными, почти стальными, с едва заметным звериным отблеском. Это были глаза из моего сна. Те самые глаза, которые я видела в лесу.

Моё тело застыло, а мысли завертелись в хаосе.

«Это он», — думала я. — «Это те самые глаза. Это оборотень из леса. Он меня нашёл».

Мужчина стоял неподвижно, но его взгляд не отрывался от моего. Он смотрел прямо мне в глаза, не мигая, как будто пытался что-то понять. Его ноздри слегка трепетали, словно он обнюхивал меня, как хищник, проверяющий свою добычу.

Я почувствовала, как по коже пробежал холод. Это было одновременно пугающе и странно.

«Он нюхает меня?!» — мелькнула у меня мысль.

Его лицо оставалось суровым и неподвижным, но его взгляд был настолько острым, что я почувствовала, как внутри всё сжимается. Он словно проникал в мою душу, изучая каждую её часть.

Я медленно попыталась сесть на кровати, стараясь не делать резких движений, но этот взгляд… он сковывал меня, заставляя бояться даже шепота.

«Что ему нужно? Зачем он здесь? И почему он не напал?»

Мои руки дрожали, но я старалась держаться, чтобы не показать страх. В воздухе витало напряжение, а его присутствие заполняло всё пространство комнаты. Мужчина всё ещё молчал, а я всё больше ощущала, что оказалась в центре чего-то, чего никак не могла понять.

Я сидела на кровати, не в силах отвести взгляд от этого человека, если его вообще можно было назвать человеком. Его присутствие было подавляющим, как будто весь воздух в комнате принадлежал только ему.

Он внезапно заговорил. Его голос был низким, грубым, словно раскат грома, и в нём звучали рычащие нотки, от которых по моей коже пробежали мурашки.

— Что в моём доме забыла ты, человечка? — спросил он, чуть прищурившись.

Я почувствовала, как этот голос пробирает меня до костей. Его слова не были громкими, но в них чувствовалась такая сила, что я едва могла дышать.
— И самое главное, — продолжил он, сделав шаг ближе, — почему мой ребёнок ранен?

Его взгляд стал ещё острее, если это вообще было возможно. Голубые глаза, наполненные яростью и ледяной уверенностью, прожигали меня насквозь.

Моё сердце сжалось от страха, и я попыталась найти слова, но язык словно приклеился к нёбу.

— Отвечай, — прорычал он, его ноздри снова трепетали, а голос стал ещё ниже, почти рык.

Я сглотнула, чувствуя, как всё моё тело дрожит, и осознала: от моего ответа сейчас зависит всё.

Внезапно дверь в спальню с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал мальчик. Он выглядел взволнованным, его глаза горели решимостью. Не сказав ни слова, он бросился ко мне, обнял мою талию своими маленькими руками и встал между мной и его отцом, закрывая меня собой.

— Малыш… — прошептала я, ошеломлённая этим неожиданным жестом.

Мальчик стоял, словно маленький защитник, тихо рыча. Его крошечные клыки чуть высунулись из-под губ, и он смотрел на отца с таким выражением, будто был готов защищать меня до последнего.

Мужчина замер, его суровый взгляд переключился на ребёнка. Он приподнял бровь, а затем недовольно хмыкнул.

— Значит, говорить ты разучился, мелкий? — прогремел его грубый, раскатистый голос с едва заметной ноткой сарказма. — А как рычать — так голос сразу проявляется.

Его тон был суровым, но в его словах проскользнула тень удивления.

Мальчик не сдвинулся с места, продолжая тихо рычать и смотреть на отца снизу вверх. Его маленькие плечи были напряжены, а дыхание участилось.

Мужчина скрестил руки на груди и посмотрел на сына с ещё большей строгостью.

— И кого ты вообще защищаешь? — произнёс он, медленно наклоняясь вперёд, чтобы взглянуть мальчику в глаза. — Это же человек!

Его слова прозвучали так, будто сам факт моего присутствия здесь был величайшей из всех ошибок.

Я сидела, не двигаясь, чувствуя, как напряжение в комнате стало почти невыносимым. Этот ребёнок, оборотень, встал на мою защиту, и теперь я понимала, что этот жест только усиливал гнев его отца.

Малыш вздрогнул от слов своего отца, его тихое рычание стихло, и он как будто обмяк. Его плечи опустились, а взгляд, который он бросил на мужчину, был полон боли и растерянности.

Он посмотрел на меня, потом снова на отца, словно пытаясь понять, действительно ли он делает что-то неправильное. Его голубые глаза потемнели, и выражение лица стало угрюмым.

Сдвинув брови, он насупился, но вместо того чтобы отступить, сделал нечто, что удивило даже меня. Он крепче обнял меня, прижавшись ко мне так, будто хотел стать частью моего существа, чтобы защитить и успокоить одновременно.

— Малыш… — прошептала я, ошеломлённая этим жестом.

Его руки сжали мою талию так сильно, как только могли. Это было не просто объятие ребёнка, а настоящий протест. Он словно говорил своим действием: «Нет, она моя!»

Его отец смотрел на эту сцену молча, но я заметила, как его суровый взгляд смягчился на мгновение, прежде чем вновь стать холодным и твёрдым.

— Ты ведь понимаешь, что это человек? — сказал он уже более тихо, но всё так же жёстко.

Малыш никак не отреагировал на его слова. Он просто крепче прижался ко мне, закрывая меня собой. Это был молчаливый ответ, который, казалось, не требовал дополнительных объяснений.