Белый Лотос и Тень. Имя, написанное в книге

Глава 1. Она. Не хотела. Умирать.

За окном мягко падал снег. Хлопья, крупные и медленные, цеплялись за подоконник, оставляя на стекле узоры, похожие на тонкие трещины. Свет от планшета ложился на её лицо холодным отблеском, вырезая скулы и подчеркивая тени. Мэн Цзыи сидела, склонившись над экраном, где медленно формировался изящный интерьер будущей гостиной — её новый проект. Она касалась изображения кончиком пальца, будто штриховала не просто пространство, а эмоцию уюта и равновесия, которую хотела воплотить в каждом изгибе линии и пятне света.

Она была дизайнером интерьеров. Её мир — линии, формы, гармония цвета и света. «Природа должна быть мягкой… но последовательной. Как сама жизнь», — прошептала она, не для кого, просто в пустоту.

Часы на экране мигнули: 2:47. Ночь съела день, но она не заметила, как. Пальцы заныли, в уголках глаз закружилась тяжесть. Где-то в бумажной груде недовольно пискнул телефон — напоминание о дедлайне. Завтра. Вернее, уже сегодня. Она закрыла планшет, откинулась на спинку стула. Взгляд упал на лежащую рядом книгу — потрёпанную, с замятой обложкой.

«Призрачная дорога мести».

Она взяла её несколько недель назад. Случайность: имя одной героини совпало с её собственным. Стало любопытно. Но дальше середины не пошло. Слишком предсказуемо, слишком жестоко. Только главный герой зацепил — холодный, как клинок. Го Чен. Жестокий, сложный, будто нож, заточенный до изящества. Он не был чудовищем. Он был хуже: человеком, утратившим всё, кроме цели. И жажды мести.

Пальцы сами собой коснулись обложки. Шероховатая бумага — и вдруг… всё изменилось.

Свет исчез. Комната, планшет, книга — всё растворилось. Мгновенная тишина, давящая, как если бы воздух стал жидким и вязким. Грудь сдавило. Пространство пошатнулось, словно земля ушла из-под ног. И она падала. Без крика, без движения. Внутрь.

***

Мэн Цзыи вскрикнула и резко отшатнулась. Воздух в груди вырывался обрывками, как из разорванного меха — она дышала судорожно, глотая пустоту. Сердце колотилось, будто только что вырвалось из груди и пыталось забиться обратно. В висках стучало, кровь гудела в ушах. Её руки дрожали, пальцы сводило от напряжения. На коже засохшая кровь — чёрная, с коричневым отливом, будто след давно открытой, но так и не залеченной раны. Она не могла понять, её ли это кровь.

На земле перед ней лежал мужчина. Молодой. Совершенно незнакомый. Его лицо казалось бесконечно бледным, с чертами, застывшими в искажённом предсмертном выражении. Глаза — полуприкрыты, будто он умер, не успев договорить. Губы чуть приоткрыты. Щека прижата к земле, как у сломанной марионетки. Всё тело было вывернуто, скручено, как будто им играли, ломали изнутри, медленно и безжалостно. Пальцы на одной руке всё ещё были напряжены, как будто он пытался зацепиться за реальность.

И всё же... Казалось, он был жив буквально мгновение назад. И это ощущение было хуже самой смерти.

Мэн Цзыи сделала шаг назад, сердце бешено колотилось, будто хотело вырваться наружу. Она не узнавала этого места — ночной парк, заросшие деревья, круг из обломанных веток, будто кто-то пытался изобразить символ. Ветки, уложенные в несимметричный узор, выглядели слишком аккуратно, чтобы быть случайностью. Воздух был пропитан влагой, запахом гнилой листвы и чем-то металлическим, тяжёлым, как кровь.

Звук ночных насекомых исчез, сменился тревожной, давящей тишиной, в которой звенело эхо её собственного страха.

— Что... происходит?.. — прошептала она, и голос прозвучал так чуждо, что она вздрогнула.

Она посмотрела на свои ладони. Кровь. Настоящая. Горячая, липкая. Её запах вызывал тошноту и панику. Всё внутри кричало: беги.

Оглядевшись, она бросилась прочь — сквозь кусты, по скользкой тропе, врезаясь плечами в ветви, ощущая, как мокрые листья хлещут по лицу. Сердце стучало в висках. Земля под ногами была мягкой, пружинистой, будто топтала не тропу, а свежую могилу. Она не оглядывалась. Не хотела видеть, не хотела знать, что — или кто — может следить за ней.

Наконец, преградой в темноте вспыхнул пруд. Вода темнела от отражения неба, в ней дрожали отблески редких звёзд, словно кто-то расплескал чернила. Она, не раздумывая, опустила руки в воду, пытаясь отмыть кровь. Пальцы вновь задрожали. Холод воды был почти болезненным, и в нём — странное облегчение.

Кровь исчезала, но в воде отразилось лицо. Брови Мэн Цзыи слегка вздрогнули. Она подалась вперёд и наклонилась. В гладе воды отразилось знакомое и, одновременно незнакомое лицо. С длинными волосами, надменным видом и красивыми чертами лица, оно было одновременно героическим и привлекательным. Это лицо почти в точности повторяет лицо самой Мэн Цзыи, но она была более грубая и резкая, а не нежная и томная, словно розовый пион, как сейчас.
Её взгляд зацепился за длинные чёрные волосы, соскользнувшие с плеча. Хвост растрепался и часть волос выбилась из прически. Тёмные, блестящие, мягкие, как шёлк.

Она долго сидела у пруда, вглядываясь в отражение. Дрожь утихла. Она не чувствовала холода, хотя её пальцы стали онемевшими, и влажная ткань куртки холодила кожу. Дрожь отступала, но внутри оставалась пустота — тяжёлая, вязкая, как туман.

Мэн Цзыи поднялась, ощущая, как ноги предательски подгибаются, но с усилием выпрямилась. В голове — пусто. Мыслям было тесно, они цеплялись друг за друга и рассыпались, не успев сформироваться. Это не сон. Сон не бывает таким последовательным, таким подробным. Сон не оставляет на коже запаха крови.

Глава 2. Книга без слов

Они вошли в массивное здание с вывеской «Факультет гуманитарных дисциплин». Внутри пахло кофе, бумагой и лёгкой пылью. Пространство словно впитывало звуки. В какой-то момент беловолосый мальчик остановился, и Мэн затаилась за колонной. Парни скрылись за распахнутыми дверями аудитории 417.

Мэн подождала ещё несколько секунд и шагнула внутрь.

Помещение было классическим учебным кабинетом с длинными рядами столов и высокими окнами, в которые проникал рассеянный дневной свет. На доске, написанной аккуратным почерком, значилось: «Миф и трагедия: интерпретации судьбы». Студенты рассаживались по двое или поодиночке, кто с планшетами, кто с бумажными блокнотами, готовясь к занятию.

Их было девять.

Мэн Цзыи узнала их, будто кто-то подбросил образы из глубин чужой памяти — возможно, прочитанного романа, а может, от той, чьим телом она теперь владела. Знания всплывали не сразу — будто вытекали сквозь трещины сознания, оставляя на губах привкус чужого имени, сказанного когда-то вслух.
Двое — знакомые: Линь Жуй, беловолосый мальчик с отрешённым взглядом и мрачной куклой в руках, и Чэнь Шаосюань — тот самый, что ходил с ним рядом, с пронзительным взглядом и дерзкой уверенностью в каждом движении.

Чэнь Шаосюань сидел, откинувшись на спинку стула, и лениво вертел в пальцах ручку. Его губы чуть скривились в усмешке, стоило ей войти. Линь Жуй сидел рядом, молчаливый, с по-прежнему отсутствующим выражением лица.

Мэн Цзыи обвела взглядом аудиторию. И каждого из них она знала. Как только взгляд цеплялся за чьё-то лицо, сначала не знакомое, но тут же в подсознание всплывали знания.

Вот, например, — Ма Даоюй. Крепкий и коренастый, с вечно нахмуренными бровями, он бросил на неё короткий взгляд и едва заметно кивнул. Это не было приветствием. Скорее — признанием факта её присутствия. Он был переработчиком — одним из лучших, и с ним, как знала Мэн, не стоило шутить. Честный, молчаливый, наблюдательный.

Или, стоящая у окна Юй Чжаосинь. Она была, как всегда, заметна — узкая сиреневая юбка, лаковые ботинки на платформе и сияющий румянец под локонами коротких фиолетовых волос. Девушка обернулась к Мэн с лёгкой полуулыбкой и поднятой бровью. В этом взгляде не было тепла — только оценка, словно перед ней очередной наряд в витрине.

Неподалёку расположилась Лада Милованова — светловолосая девушка с двумя тугими косами. Она посмотрела на Мэн с оттенком сочувствия, но быстро опустила глаза. На её парте лежали идеально разложенные тетради и русско-китайский словарь. Она явно была из тех, кто старается быть незаметной.

В полутени, у дальней стены, сидел Ху Линьчжу — старший, проницательный, сдержанный. Его взгляд не задержался на ней, но Мэн почувствовала, как он фиксирует всё: выражение её лица, походку, даже дыхание. Он видел — и запоминал.

И, наконец, близнецы. Фан Чжэнхуэй — утончённая, в серо-синем, спокойная, с пронзительной тишиной в глазах. Её брат, Фан Чжэнъин, — осанистый, холодный, в жилете и рубашке. Они не удостоили её и взглядом, бурно что-то обсуждая.

В каждом взгляде было что-то общее: отчуждённость, настороженность, лёгкое презрение. Эта Мэн Цзыи, которую они знали до её прихода, явно не пользовалась симпатией.

Девушка села в самом заднем ряду у окна и постаралась быть незаметной. Но, как ни странно, старания были напрасны — никто не обратил на неё внимания. Ни сочувствия, ни подозрения, ни даже раздражения. Словно её присутствие было чем-то обыденным, привычным, как стул у стены. И именно это ощущение пронзило сильнее, чем открытая враждебность.

Прозвенел звонок. Голоса затихли. Несколько человек достали планшеты, кто-то включил диктофон. Все ждали. Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. За окном шумели ветви, ветер трепал ветки сакуры у входа в корпус. Полчаса. В аудитории нарастало нетерпение.

Го Чен не приходил.

Он был ассистентом преподавателя. Пунктуальным до фанатичности. Никогда не опаздывал. Не отменял лекции. Всегда начинал ровно по расписанию.

И всё же его не было. Не пришёл. Ни слов, ни сообщений, ни извинений. Только затянувшаяся пауза и странное напряжение, повисшее над всей аудиторией, как дым. Всех съедало любопытство. Шёпот стал гулом. Кто-то встал и выглянул в коридор, но вернулся, пожав плечами.

Только одна Мэн Цзыи знала. Го Чен не придёт. Потому что он — уже мёртв.

Она смотрела на доску с надписью, которую сам он, вероятно, и оставил вчера вечером. Всё выглядело обыденно — но в этой обыденности теперь пряталась дыра. Пустота, разрастающаяся невидимо. Мэн Цзыи ощущала её всем телом.

Что теперь? — думала она. — Когда тело найдут... когда кто-то начнёт связывать факты? Когда охранник расскажет, что я входила в кампус ночью? Когда начнут задавать вопросы?

Каждая мысль была, как шаг в болоте — вязкий, проваливающийся. Она не знала, остался ли хоть кто-то, кто сможет поверить: это не она. Или, точнее, не та она, которой все её считали.

И что, если эта история уже не принадлежит автору?

Прозвенел второй звонок — тот, что должен был обозначать конец пары. В воздухе повисло вялое возбуждение: кто-то хихикнул, кто-то начал перешёптываться, разговоры набирали громкость. Линь Жуй неспешно поднялся со своего места, потянулся и вслух заметил:

— Похоже, что-то важное случилось. Наверное, его срочно куда-то вызвали, и он не успел отменить лекцию.

Глава 3. Слёзы для мёртвого

Комната встретила её привычной тишиной. Мэн Цзыи скинула куртку, уронила портфель на кровать и, не раздеваясь, опустилась на край матраса. Её ладони всё ещё помнили холодную твердость визитки.

Она достала телефон. Экран отозвался слабым дрожанием. Разблокировка — и сразу множество уведомлений. Среди них — значок чата. Общий. Студенческая группа. Мэн не помнила, чтобы открывала его раньше, но вошла, движимая предчувствием.

Чат кипел.

Сообщения летели одно за другим. Кто-то только что вернулся из столовой и слышал, что тело нашли у пруда. Кто-то обсуждал, что полиция задерживает студентов. Кто-то — что причиной смерти стало магическое вмешательство.

Но больше всего внимания привлекла одна реплика:

[Чэнь Шаосюань: …а кто-то видел, как она ночью была в парке. Мэн Цзыи. Я вообще не удивлён. Это она.]

В чате наступила на мгновение тишина, затем взрыв реплик.

[Ма Даоюй: Ты серьёзно? У нас нет доказательств.]

[Юй Чжаосинь: Да ну, она разве способна? Слишком слабая. А Го Чен был очень силён. Её бы смело просто одной его защитной формой.]

[Линь Жуй: …может, кто-то ей помог.]

[Фан Чжэнхуэй: Давайте не строить теории.]

[Чэнь Шаосюань: Я всё ещё считаю, что убийца она.]

Она положила телефон экраном вниз. Сердце стучало, но в голове царила пугающая ясность. Она знала: теперь она — в центре шторма. И ей придётся доказать, что это не её вина. Или научиться играть в чужую игру — по своим правилам. Кажется, директор и полиция пока поверили ей. Но этого было мало. Недостаточно. Нужно было убедить остальных. Чтобы они встали на её сторону. Чтобы защитили, когда начнётся буря.

Завтра на похоронах она исполнит свою лучшую роль.

А пока — ей нужно подготовиться.

***

Мэн Цзыи стояла у зеркала в тускло освещённой комнате и заканчивала последние приготовления. На ней было длинное белое платье по щиколотки — слава богам, что оно вообще нашлось в гардеробе этой непристойной девицы, в теле которой она теперь жила. Ткань мягко струилась вдоль силуэта, подчёркивая его утончённость.

Волосы она аккуратно убрала от лица — небрежная, но продуманная причёска открывала шею и скулы. Пряди мягко спадали на плечи и спину. Она намеренно не наносила макияж: только гигиеническая помада с лёгким блеском. Ни туши, ни тонального крема — только бледная кожа, подчеркнутая бессонной ночью.

Она спала всего пару часов, чтобы выглядеть истощённой, растерянной и уязвимой. Всё было частью новой роли. Сегодня — день похорон. Сегодня она будет выглядеть так, как от неё ждут — и немного больше. Настолько, чтобы ей поверили.

Она задержала взгляд на своём отражении, медленно выдохнула. Всё готово.

Внезапный стук в дверь заставил её вздрогнуть. Мэн Цзыи поспешно выпрямилась.

— Это я, — раздался сдержанный голос Линь Жуя.

Она открыла. Линь стоял в коридоре, ровный, собранный — но в его взгляде читалась сдержанная настороженность. Его глаза на мгновение задержались на её лице. Он отметил, как бледна она была, как глубоко залегли тени под её глазами, как отчётливо дрожали пальцы. Вид у неё был усталый и по-настоящему растерянный. Его взгляд смягчился, но в голосе всё равно осталась подозрительность.

— Директор просил передать, чтобы ты поехала на церемонию вместе со мной, — тихо сказал он. — Машина уже ждёт у входа.

Мэн Цзыи коротко кивнула и, не говоря ни слова, закрыла за собой дверь.

Они спустились вниз и сели в такси. Линь Жуй молчал, глядя в окно. Она — на свои руки. Воздух в машине был плотным, словно наполненным тем, чего ни один из них не осмеливался произнести вслух.

***

Траурный зал был просторен, залит приглушённым светом. По обе стороны от открытого гроба лежали белые хризантемы и лилии — живые, будто мокрые от утреннего дождя. Цветы создавали сцену почти романтичную, как будто не похороны, а свадьба. В центре стоял стол с подношениями — фрукты, чашки чая, символические жертвенные предметы. На стенах висели траурные полотна с чёрной каймой, в центре — фотография Го Чена в рамке из белых хризантем.

Почти все присутствующие были в белом или светло-сером — цветах скорби. У входа каждому выдавали белую тканевую ленту, которую следовало прикрепить к одежде. Некоторые держали в руках ароматные палочки благовоний. Атмосфера была торжественно скорбной. Родственники усопшего беззвучно плакали, стирая слёзы платками — но выражение их лиц было странно искажённым, словно сквозь маску.

Церемония проходила в тишине, нарушаемой лишь звоном колокольчика и глухими ударами барабана. Ведущий читал траурную молитву, прославляя добродетели усопшего. Отмечалось, каким талантливым был Го Чен, сколько надежд на него возлагали — и какой невосполнимой потерей стала его смерть.

Мэн Цзыи стояла чуть в стороне, в глубине зала, с опущенной головой. Никто не трогал её, но каждый второй взгляд скользил в её сторону. Слухи распространялись быстро.

— Мэн Цзыи, брат Го Чен мёртв, а ты теперь довольна, да? — прошептал кто-то сбоку.

Это был Чэнь Шаосюань. Его голос был тихим, но холодным, как лезвие.

Глава 4. На закате

Комната погрузилась в тишину заката, и только шелест ветра за окном напоминал, что мир за стенами ещё дышит. Солнце клонилось к горизонту, заливая комнату золотисто-алым светом. Тени удлинялись, словно тянулись к ней сквозь стекло. Мэн Цзыи сидела на полу, прислонившись к изножью кровати, и держала на коленях ту самую книгу — «Призрачная дорога мести».

Она открыла её почти автоматически, не надеясь ни на что — но страницы оказались не пустыми.

Она невольно подняла глаза и взглянула в окно. Лучи солнца скользили по стеклу под таким углом, что воздух казался налитым медом. Закат? Могло ли быть, что именно на закате происходят эти перемены?

Прямо на её глазах появлялась новая глава.

Допрос. Похороны. Каждый эпизод — от её слёз в кабинете директора до момента, когда её приподняли с холодного пола возле разбитого зеркала — был описан в подробностях. Тонкая, почти изысканная проза, но пугающе точная. Даже фраза: «Он пришёл… увидеться со мной» — стояла чётко, как отпечаток на бумаге.

Мэн пролистнула назад и вперёд. Всё соответствовало реальности. Всё, кроме одного.

События излагались так, будто это она — старая Мэн Цзыи — всё ещё здесь. Будто не было никакой замены. Будто никто не занял это тело. Не пришёл извне. Ни слова о пробуждении в чужом теле, ни тени иного сознания. Просто Мэн, со своей болью, растерянностью, страхами и воспоминаниями. Будто это она плакала у гроба, будто это она испытывала сожаление, будто она — убийца или жертва.

Мэн Цзыи стиснула книгу сильнее, пальцы побелели.

— Интересно… — прошептала она.

Книга не просто фиксировала реальность. Она её подстраивала. Стирала границы между внутренним и внешним. Между правдой и ролью. Между тем, кто она есть — и тем, кем все её считают.

Мэн Цзыи отложила книгу на стол и, на мгновение замерев, взяла в руки телефон. Любопытство взяло верх. Ей было нужно увидеть — что пишут. Что говорят. Она открыла студенческий чат.

Переписка кипела. Обсуждение явно шло не первый час. Кто-то делился эмоциями, кто-то — слухами. Некоторые сообщения были в духе: «Это правда?!», «Го Чен действительно любил её?» — другие же содержали саркастические комментарии или неподдельное удивление. Атмосфера была наэлектризована, как будто вся группа балансировала между сочувствием, скепсисом и желанием понять, что же произошло на самом деле.

Мэн Цзыи пролистала сообщения бегло. Всё — о ней. Её имя мелькало то в вопросах, то в предположениях, то в догадках. Все обсуждали её и Го Чена.

[Фан Чжэнъин: Где вы сейчас? До того как я увижу вас лично, не поверю в эту историю о Го Чене и Мэн Цзыи.]

[Ху Линьчжу: Странно… Почему я раньше не замечал, что между ними что-то есть?]

[Чэнь Шаосюань: На самом деле всё было довольно очевидно, просто никто не обращал внимания. Я давно что-то подозревал.]

[Линь Жуй: Да ведь ты постоянно говорил о ней всякое.]

Чэнь Шаосюань и Линь Жуй уже всё рассказали. Об истории с Го Ченом. О признании. О чувствах.

[Фан Чжэнъин: Серьёзно, Го Чен любил Мэн Цзыи?]

[Чэнь Шаосюань: Вспомни её лицо…]

[Ма Даоюй: На самом деле… она очень красивая.]

[Линь Жуй: Он прав.]

Она кивнула самой себе. Весы начали склоняться. Слова Линь Жуя и Чэнь Шаосюаня могли изменить отношение всей группы.

Но были и другие.

Ху Линьчжу — бывший даос, чьё сдержанное молчание часто значило больше, чем любые слова. Фан Чжэнъин и его сестра-близнец Фан Чжэнхуэй — потомки одной из старейших школ. Юй Чжаосинь — проницательная, внимательная, наблюдательная. Эти четверо не поверят на словах. Их нельзя увлечь сплетнями. Их можно только убедить. И именно с ними ей придётся быть особенно осторожной.

Слишком много событий. Бессонная ночь. Похороны. Появление Го Чена. Её трясло от переутомления, и каждая мысль давалась всё труднее. Мэн Цзыи с усилием поднялась, направилась в ванную и включила душ. Вода стекала по её плечам, смывая остатки макияжа, усталость и липкие следы тревоги. Казалось, даже шум воды помогал утихомирить внутренний гул.

Девушка переоделась в тонкую сорочку и легла, укрывшись одеялом. Комната потемнела, только лампа на столе ещё горела, отсвечивая на корешке книги. Но Цзыи уже не смотрела туда. Она просто лежала, позволив телу провалиться в тяжёлую, вымотанную тишину.

Ещё до того, как она успела осознать, что закрыла глаза — сон накрыл её, как вуаль.

***

Сон переломился, как стекло. Осколками врезался в сознание, и Мэн сжалась под одеялом, даже не просыпаясь.

Сначала — сцена из далёкого детства. Девочка в изысканном шелковом халате с вышивкой журавлей сидела на полу в доме семьи Юнь. Рядом — наставник, старик с длинной бородой и пронзительным взглядом, рассказывающий об основах внутренней энергии и законах духовного равновесия. Но девочка его не слушает. Она ерзает, глядит в окно, где стоят слуги с ларцами подарков. Золото манит больше, чем слова.

Следующий фрагмент — юность. Мэн танцует в клубе, залитая неоном. Бокал в руке, смех на губах. Вокруг — сынки чиновников и бизнесменов. Она льнёт к ним, смеётся, обещает — и вытягивает подарки, счета, приглашения. Её глаза блестят от азарта, но в глубине — пустота. Она завистлива, высокомерна, склонна к хвастовству. Каждый вечер — театр, каждая улыбка — инструмент.

Глава 5. Хочу проснуться

В аудиторию вошёл новый преподаватель. Его звали господин Чжан Сяньцзэ — пожилой мужчина с прямой осанкой и суровым взглядом, облачённый в тёмно-синее даосское одеяние, вышитое символами пяти стихий. На его поясе висела нефритовая подвеска, тихо позвякивающая при каждом шаге.

Он прошёл к кафедре и оглядел аудиторию:

— Сегодня вы будете учиться писать рунический талисман подавления. Это основа, с которой начинается любой путь изгнания и защиты. Талисман сложный, требует сосредоточенности и ясности ума. Если почувствуете себя плохо — не упорствуйте. Отложите кисть. Поняли?

— Поняли, учитель Чжан, — отозвался первым Ху Линьчжу.

Перед каждым студентом уже были разложены желтая и красная бумага, кисть, тушь, печать. Особый аромат трав в чернилах — отвар золотой черепицы и полыни — был создан специально для изгнания нечисти.

Учитель Чжан прочитал заклинание, склонился над бумагой и чётким, точным движением вывел руну. Лёгкое свечение золотого цвета вспыхнуло над листом — руна активировалась. Даже Линь Жуй, обычно спокойный, невольно ахнул. Учитель едва заметно вспотел и выглядел устало, но сдержанно отложил кисть, выпрямился и глубоко выдохнул, как человек, завершивший сложный и ответственный ритуал.

Мэн Цзыи заметила, как на лицах её однокурсников промелькнуло волнение. Чэнь Шаосюань, сидящий рядом, тихо пробормотал:

— Такой ритуал... Я вряд ли смогу воспроизвести. Даже для тех, кто тренируется с детства, это — вершина мастерства.

— Это талисман подавления? — уточнила Мэн Цзыи.

— Да. Они бывают разные — защитные, целительные, призывающие... Но этот — один из самых сложных. Он подавляет зловредных духов. Неверное движение — и ты истощаешься до обморока.

Мэн Цзыи тихо кивнула, глубоко вдохнула, сосредоточилась и аккуратно повела кистью по поверхности жёлтой бумаги. Рука двигалась плавно, как по маслу — каждая линия ложилась чётко и точно, без дрожи, будто она знала этот символ наизусть. Её штрихи были выверенными, эстетичными, с точным чувством равновесия и ритма.

Она была дизайнером. Умение работать с формой, балансом и композицией было у неё в крови. И сейчас это проявлялось особенно ярко: символ на бумаге складывался в удивительно гармоничную руну, в которой чувствовалась не просто точность — красота.

Талисман выглядел как произведение искусства — тонкая, выверенная композиция, будто сошедшая с чертежа мастера. Символы были изящны и стройны, линии — ровные, чёткие. Но в нём не было ни капли энергии, никакого отклика мира. Лишь форма без сути. Красивый, но бесполезный — пустая оболочка, которая только казалась магией.

Она медленно отложила кисть и раскрыла книгу с примерами талисманов. Сопоставляя символы и иероглифы, вслух шептала заклинание, проговаривая его вновь и вновь, по ничего не почувствовала. Учитель Чжан, проходивший между рядами, остановился на мгновение рядом, взглянул на её усилия и сдержанно вздохнул, качая головой.

Лада, сидевшая рядом, неуклюже капнула каплю туши на край парты и улыбнулась Мэн Цзыи с добродушной растерянностью:

— Не волнуйся. Я тоже не умею. Вместе освоим.

Мэн Цзыи отложила книгу. Когда она взялась за кисть, на мгновение задумалась — что такое ци? Как его поднять? Но не желая тратить время, она отложила сомнения и медленно, с сосредоточенной решимостью, опустила кисть на бумагу. У неё должны быть средства, чтобы укрепить себя и справиться с Го Ченом. Сильный гнев и нежелание хлынули из глубины её сердца, девушка глубоко вздохнула, просто перестала думать, как поднять Ци, и, не колеблясь, уронила перо.

С первого удара всё её внимание сосредоточилось на линии. Её рука двигалась уверенно, без дрожи. Каждая черта ложилась плавно, будто повторяя давно отработанный узор. Она не осознавала, как быстро руна была завершена. Когда Мэн Цзыи отложила кисть, ей показалось, что завершение вышло удивительно лёгким, почти естественным. Вспомнился учитель Чжан — его лицо было покрыто потом, и он выглядел уставшим, словно закончил серьёзное испытание. Но её самой это далось легче, как будто она не рисовала сложный символ, а просто обвела знакомый путь.

Она решила, что сделала что-то неверно, подняла глаза — и тут же заметила, что Ху Линьчжу пристально смотрит на неё, будто не веря своим глазам.

— Ты продашь мне его? — произнёс он, удивлённо и серьёзно.

— Хочешь купить мой талисман? — переспросила она.

На самом деле Мэн Цзыи хотелось спросить: «Разве я могу продавать такое?»

— Я бы хотел… но у меня сейчас нет денег…

Мэн Цзыи чуть приподняла бровь, потом пожала плечами:

— Тогда возьми просто так. Мне не жалко.

— Ты… правда просто отдаёшь его? — Ху Линьчжу замер.

— Я… я могу помочь тебе. — Ху Линьчжу взял бумагу, словно священный свиток, и прижал к груди. —Посуду помыть, одежду постирать, что угодно! Я умею!

Мэн Цзыи взглянула на него с удивлением, потом на Ладу, сияющею, как утреннее солнце. Она покачала головой:

— Нет-нет. Лучше научи меня чему-нибудь полезному. Этого будет вполне достаточно.

— Поистине, Вселенная не без добрых людей! — глаза Ху Линьчжу увлажнились. — Спрашивай всё, что хочешь — я расскажу всё, что знаю. Это высокоуровневая руна. Очень мощная. — вновь взглянув на талисман, продолжил. — Сила в нём ровная, сбалансированная. Он будто создан с лёгкостью, но энергия внутри — настоящая.