И вроде снился мне сон — но о чём он был, я не помнил. Лишь обрывки, ускользающие сквозь пальцы, как вода.
Я открыл глаза и тут же зажмурился: сквозь окно пробивался свет, ударяя прямо в лицо. А за светом — зелень. Деревья мелькали вдоль дороги, будто нарисованные гуашью.
Я пытался ухватить смысл происходящего, но мысли путались. Ехал в странном автобусе, знакомом и в то же время чужом. Может, он уже снился мне? Или снится прямо сейчас? Ведь ещё недавно я переходил дорогу… был белый свет, потом — автобус, номер 410.
Я огляделся. Никого, кроме водителя. Салон казался вытертым временем: старые сиденья, потолок без колонок и объявлений. Не маршрутка, в которых я обычно ездил.
Куда я еду? Что всё это значит — сон или…
Меня обдало холодом, будто ведром воды. Лёд пробежал по спине. Я умер. Да, автобус сбил меня, когда я, сонный после смены, переходил дорогу. Всегда ведь смотрел налево и направо, а в этот раз… забыл.
Автобус остановился.
— Приехали. Можете выходить, — сказал водитель.
«Можете?» — я машинально оглянулся. Никого. Слишком вежливый, наверное.
Я поднялся и подошёл ближе. За рулём сидел он — и, достав пачку сигарет, вставлял одну в рот.
— Приехали? — спросил я хрипло.
— Приехали, выходи, — повторил он.
Я послушался. И вышел, не задавая лишних вопросов.
Выйдя наружу, я снова ослеп от яркого света. Прикрыв глаза рукой, зажмурился, но вскоре, чуть привыкнув, смог рассмотреть, что было впереди.
Передо мной раскинулись ворота — массивные, железные, чужие и в то же время будто знакомые. Над ними выделялась надпись: «Совёнок». По краям стояли две статуи — мальчик и девочка. Запечатанные в камне, они словно встречали меня, торжественные и молчаливые. В руках у них были трубы: казалось, вот-вот загудят, возвестят о чём-то важном, но холодный камень лишал их голоса. Оттого они лишь стояли, немые хранители этой странной тишины.
За спиной вдруг хлопнули двери автобуса. Я обернулся: водитель не стал ждать — автобус рванул с места, урча мотором, и покатил дальше по дороге, уносясь прочь.
— Эй, постой! — выкрикнул я.
Но смысла в этом не было. Хотелось броситься за ним, догнать, но ноги словно приросли к земле. И я остался стоять, глядя на ворота, которые теперь были единственным моим выбором.
Какой-то странный сон… Слишком живой. Я опустил взгляд — под ногами была брусчатка. Не просто ровная, новая, а потрескавшаяся, с тонкими разломами, сквозь которые пробивались зелёные ростки.
«Нужно посмотреть на руки», — мелькнуло в голове. Говорят, во сне их не видно. Но я видел. Чётко. Каждый палец, каждую линию на ладонях. Слишком реально.
Очень странный сон. Может, такие и снятся тем, кто лежит в коме?
Я посмотрел на себя. Всё та же форма охранника, а на плече висела моя сумка. Родная, тяжёлая, как и тогда, когда я уходил с работы. Я приоткрыл её и заглянул внутрь. Всё на месте. Даже телефон.
Я достал его и нажал на кнопку включения. Экран остался чёрным. Сел? Или… тоже умер вместе со мной? Отличное начало, ничего не скажешь.
Ладно. Наверное, теперь мне остаётся только войти туда, за ворота. Посмотреть, что там.
Я сделал пару шагов вперёд — и вдруг услышал по ту сторону чёткие шаги. Замер. Кто-то шёл. Тяжело, размеренно.
Сердце сжалось. Я боялся увидеть кого-то нового.
Через мгновение оттуда показался силуэт, и с лёгкой, но тяжёлой походкой ко мне вышла девушка. В белом топике и юбке, с короткими медными волосами, собранными в два взъерошенных пучка, и с чем-то красным на руке.
Она подошла ближе и окинула меня взглядом.
— Наконец-то приехал. Я уже три раза сюда подходила, а тебя всё нет и нет. Устала уже ждать, — сказала она, откинув на меня янтарные глаза.
Я растерянно молчал. Но, приглядевшись, заметил — вовсе не топик на ней, а рубашка, завязанная узлом под грудью, открывающая её стройную загорелую талию.
— Что встал как дундук? Челюсть с пола подними, — хмыкнула она со злой улыбкой.
— Эм… да я просто… А ты кто? — пробормотал я.
— Меня Алиса зовут. А ты как там тебя?.. — сказала она, чуть склонив голову.
— Семён, — ответил я.
— Да, точно, Семён, — повторила она, будто подтверждая самой себе.
— И получается, ты меня ждала, да? — спросил я.
— Ха, как бы сказать… Не ждала. Больно ты мне сдался. Это Ольга Дмитриевна заставила. Как будто я тут самая примерная пионерка. Сказала — приведи его, вот я и пришла встретить тебя, — фыркнула Алиса.
— Что? Ольга Дмитриевна?.. — переспросил я.
— Она самая. Это наша вожатая, — ответила Алиса.
— Вожатая… пионерка… — пробормотал я себе под нос.
Алиса прищурилась.
— Что ты там бубнишь? Пошли уже, — сказала она.
— Да просто… ты сказала «пионерка». Ты что, пионерка? — осторожно уточнил я.
— Ага. А что, по мне не видно? — она приподняла бровь.
Я взглянул на неё, потом перевёл взгляд на статуи у ворот. Алиса тоже повернула голову в сторону статуй, и она явно была, не похожа на тех двоих, которые были статуями.
— Это что же… у вас тут пионерлагерь? — выдохнул я.
— Ты с какого дуба рухнул? Конечно, лагерь. Ты что, и правда не знал, куда едешь? — спросила Алиса, склонив голову набок.
— Не знал… если честно, — признался я.
Она рассмеялась.
— Эй, деревня! Смотри: пионерлагерь «Совёнок». Тут живут – “пИонеры”. И тебя сюда отправили — быть пионером, — с издёвкой произнесла Алиса.
Вот это поворот… Умер — а оказался в каком-то пионерлагере, — пронеслось у меня в голове.
— А во что ты это одет? — Алиса смерила меня взглядом с головы до ног. — Странная у тебя одежда. Ещё и надпись «Охрана»… Ты что, охранником работал? Или у отца вещи украл?
— Это… ну, да. Работал охранником, — признался я.
— Понятно. Значит, прямо с работы сюда притащили. Вот почему ты на неделю опоздал, — хмыкнула она. — Ладно, пошли уже. Быстрее тебя приведу — быстрее освобожусь.
— Пионер… пионер, вставай! Подъём, говорю! Вставай, глухая тетеря! — раздавался голос где-то сквозь сон, который словно начал трястись, будто от землетрясения.
Я открыл глаза — моё плечо кто-то тряс.
— Всё-всё, встаю, встаю, — пробурчал я.
— Не «всё-всё», а «есть, так точно»! Вставай и бегом умываться! — сказала Ольга Дмитриевна.
Я повернулся к ней и протёр глаза.
— Утро уже, за окном пионеры умываться пошли, а ты спишь. Наверное, так устал вчера после дороги, что даже горн тебя не разбудил, — сказала она.
— Очень сильно устал… Может, я ещё посплю? — с надеждой сказал я.
— Никаких «ещё посплю»! Вставай! На умывальники — вперёд и с песней! — строго сказала она.
Вот уж точно строгая вожатая, — подумал я.
Я приподнялся на локтях и уже хотел сбросить с себя одеяло, но понял, что на мне только трусы, и замешкался.
— И что ты медлишь? — прищурилась она.
— А вы… будете смотреть? Мы же вчера договаривались, — напомнил я.
— Ой, и правда! Забыла, что ты у нас стеснительный. Но что тут стесняться? Думаешь, я мальчишек в трусах не видела? Или ты там вообще без них? — сказала она с хитрой улыбкой.
— Нет-нет, трусы на мне! — выпалил я.
— Ну, так и что тут такого? — развела руками Ольга.
— Как бы… договор дороже денег, — ответил я, стараясь выглядеть серьёзным.
— Ухх, что за сосед мне попался! — вздохнула она. — Ладно-ладно, ухожу. Только смотри: видишь свёрток на столе? Это тебе, там всё для умывания.
— А где умываться-то? Тут у вас ни умывальника, ни тазика с кружкой, — спросил я.
— Выйдешь — я покажу, куда идти. Умывальники у нас на улице стоят. Так что давай, не задерживайся. Галстук можешь пока не надевать — потом, когда умоешься, оденешь, — сказала она.
— Всё понял, — ответил я.
И она лёгким шагом вышла из домика, оставив меня одного.
Я всё же сбросил с себя одеяло и присел на кровать, которая жалобно скрипнула под моей задницей. Вот дела… Я снова проснулся тут. И спал тут. И ещё страннее было то, что я вообще ночью спал, а сейчас — утро, я встал. Я ведь не привык к такому. Обычно работал ночью, днём отсыпался, устраивая дома темень, зашторивая окна толстыми шторами. Солнечный свет для меня давно стал чем-то чуждым. А тут — спал ночью. И ещё спать хочу, чтобы наконец-то выспаться. Только вот не дали.
Я встал и начал одеваться. Накинул шорты, рубашку, сунул ноги в ботинки. Жаль, тапочек у них тут нет… хотя бы каких-нибудь пионерских. Ладно, не жили богато — и нефиг привыкать.
Я взял свёрток со стола и подошёл к зеркалу. Там всё так же красовался этот парень, в которого я будто бы превратился. Если подумать — красивый. Только вот чёлка большая, непривычная, лезет в глаза. Я смахнул её вбок, плюнул в ладонь и пригладил торчащую прядь.
— Всё, пошли. Посмотрим, где они тут рожи свои моют, — пробормотал я и вышел из дома.
Выйдя на улицу, я увидел Ольгу Дмитриевну. Она устроилась в кресле-гамаке, закинув руки за голову, и смотрела куда-то вдаль.
— Всё, я готов. Где у вас эти умывальники? — спросил я.
— Ага. Вот слушай: иди по дороге, за моей сиренью, и прямо туда по дорожке. Там уже вовсю моются, не ошибёшься, — сказала она.
— Понятно. Ладно, тогда пойду, — ответил я.
— Иди-иди. Только долго не намывайся. Тебе ещё галстук надеть и мыльные принадлежности занести. А потом завтрак, — напомнила Ольга.
Я кивнул и побрёл по указанной дороге. Пройдя чуть дальше, и правда услышал шум воды, стоны, визг, смех, гомон пионеров, которые вовсю плескались: терли зубы щётками, полоскали горло и дружно плевались.
Я подошёл ближе и занял свободное место у одного из кранов. Пионерия показала себя во всей красе. Я открыл кран и подставил руку. Вода оказалась ледяной. Вот от чего они стонали, — понял я.
Я плеснул на лицо холодной воды и развернул свёрток. Внутри были щётка, мыло, платочек и какой-то порошок.
А зубная паста где? — удивился я.
Понюхал порошок — и догадался. Ага, вот оно, паста по-старинке. Отец рассказывал, что в его детстве они зубы именно таким чистили.
— Понятно… чему я, собственно, удивляюсь, — пробормотал я и взялся за щётку.
Я украдкой посмотрел на соседей у кранов. Те бодро полоскали рты, с силой тёрли зубы и так же громко сплёвывали белёсую пену кто в траву кто в раковину. Ага, вот оно как делается… Ну, значит, будем учиться, чистить зубы порошком — подумал я.
Взял щётку, обмакнул её в воду и насыпал немного порошка. Сначала понюхал. М-м… мел и сода в одном флаконе. Прямо по ГОСТу. Ну что, вперёд, наука требует жертв.
Пошёл скрип по зубам такой, что аж мурашки пробежали. Я невольно скривился. Едрить, и этим они каждое утро балуются? Вот теперь понимаю, почему пионеры такие серьёзные — им с утра такие испытания дают.
Я оглянулся — другие чистили, будто так и надо, ни один даже глазом не моргнул. Я снова сунул щётку в рот. Не плюнь тут себе на кеды, Семён. Держи марку. Ты же теперь пионер, будь добр соответствовать.
После пары минут героической борьбы я сплюнул в траву и зачерпнул ладонью холодной воды, чтобы прополоскать рот.
— Фух… — выдохнул я. — Ну теперь точно зубы как у Гагарина.
Я умыл лицо, вытерся платочком и почувствовал, что даже проснулся окончательно. Холодная вода пробила лучше любого будильника.
Ну что, первый урок лагерной жизни пройден. Теперь можно идти галстук надевать.
Пионеры уже расходились кто куда: кто в лагерь, кто в туалет. Я собрал всё обратно в свёрток и тоже заглянул в туалет, который встретил меня вполне ожидаемым «ароматом». Контраст, конечно, с утренней свежестью был знатный.
После этого снова умыл руки и побрёл к себе домой. Ольги Дмитриевны на этом кресле-гамаке уже не было — значит, она внутри.
Я вошёл. В комнате Ольга как раз застилала мою кровать.
— Умылся, да? — спросила она.