Беспринципная

Глава 1

Зоя

Вечер наступает быстро, будто на дворе не начало лета, а самый его излом. Ещё мгновение назад солнце играло в листве, а теперь сад наполняется мягким полумраком. Гирлянды, натянутые между деревьев, вспыхивают ярче. Смех становится громче, музыка – мелодичнее. Атмосферы добавляет дудук.

Веселье в разгаре. А я, нет чтобы к нему присоединиться, стою у края сада, будто забыла, зачем пришла. Земля под ногами мягкая, скошенная накануне трава приятно покалывает босые ступни – туфли я сняла у крыльца, не выдержала. Они мне малы на пару размеров и словно нарочно жмут, напоминая, что я лишь гость на этом празднике жизни.

Солнечные блики скользят по безупречной кладке дома, будто бережно её оглаживая, задерживаются на кованых балконах, увитых розами. А от того, что со всех сторон дом окружает сад, он кажется лежащей на бархатной подушке драгоценностью. Мне не понять шуточек про своеобразные армянские вкусы. Я могу часами глазеть по сторонам, любуясь роскошными видами соседской усадьбы. И ничего здесь не кажется мне нарочитым или, упаси бог, чрезмерным.

Взгляд неизбежно скользит дальше... К дорожке, по обеим сторонам от которой высажены кусты алых, кремовых и нежно-коралловых роз, пышные головки которых то и дело задевают прогуливающиеся туда-сюда гости.

Виновница торжества и по совместительству моя лучшая подруга Седа Гаспарян танцует босиком посреди лужайки. На ее голове венок из цветов. Её платье чуть сползло с округлого плечика – она вообще, не в пример мне, округлая. И она смеется. Они все здесь умеют быть лёгкими, несмотря ни на что. Умеют праздновать, как будто в жизни не знали горя…

Я так не умею. У меня в теле – жёсткая пружина. Она не даёт расслабиться.

Седа смеется громче, ее смех звенит колокольчиком. У неё сегодня день рождения. И выпускной. И всё остальное – у нее тоже.

У меня же даже платье с чужого плеча – с ее. И нет, я не завидую… Точнее, завидую, конечно, но не тому, о чем бы можно было подумать. С Седой мы дружим с рождения. Я не помню свою жизнь без нее. Я даже не знаю, выжила бы я в принципе, если бы не она, если бы не ее замечательные родители. Я очень ее люблю. Их всех…

– Зоя, ну ты чего там прячешься? – окликает меня подруга. Я вздрагиваю и приветливо улыбаюсь, будто только и ждала, когда же меня окликнут.

Надо идти. На-до. Я смогу. Просто не думать о том, что меня ждет по возвращению домой – и все тут.

Так решив, я делаю решительный шаг вперёд. Красиво, как в сказке. В сказке не про меня. Но ведь сюжет можно переписать, не так ли?

Нацепив на губы улыбку, иду по дорожке, стараясь ступать легко. Плечи расправлены. Бедра плавно покачиваются. Мне хочется раствориться в этих огнях, в музыке, в запахах дыни, мяса и тлеющих дров. Хочется не видеть жалостливых или осуждающих взглядов. Не слышать шепотков… О том, что моя мать вконец опустилась, что ей совершенно нет дела ни до детей, ни до дома, который вот-вот обрушится нам на головы – такой он древний.

И вдруг мои плечи будто обжигает. Чувствую на себе чей-то взгляд. Резкий, цепкий, слишком внимательный. Испепеляющий… Я оборачиваюсь и встречаюсь с черными, будто маслины, глазами Седкиного отца. Он стоит немного в стороне, с бокалом коньяка. Обычно добродушное лицо сейчас перекошено злобой. Я отворачиваюсь. Сердце бахает в груди. Боюсь ли я его в такие моменты? Наверное, да. Хотя предположить, что человек, настолько бережно относящийся к своей семье, может вдруг превратиться в монстра, почти невозможно.

Я боюсь, и один черт продолжаю его провоцировать.

Незаметно поднимаю еще чуть выше подол и без того короткого платья. Может, я и не могу похвастаться формами Седы или тети Ануш, но ноги у меня что надо. Арман Вахтангович может сколько угодно корчить из себя святого, но я-то знаю – мирские страсти ему не чужды. Ни один мужчина, тем более настолько темпераментный, не выдержал бы четыре года без секса. А именно столько тетя Ануш борется с раком.

Я вспоминаю, как Седа однажды примчалась ко мне домой, хотя обычно она старалась держаться от нашей лачуги подальше.

– Что случилось? – испугалась я ее слез. – Что-то с мамой?

– Нет! Я узнала, что у папы есть женщина!

– Да ну, – прошептала я, заталкивая подальше болезненное любопытство.

– Да-да, я уверена. Подслушала их разговор. Он такое ей говорил, господи!

– Ну, а плакать чего?

– Как?! Он же… Как он может? Он что, теперь уйдет к ней?

Я уже давно подметила, что дети, выросшие в счастливых семьях, несколько не от мира сего. Реакция Седы только укрепила меня в этих мыслях. Ощущая себя старше ее едва ли не на пару столетий, хмыкнула:

– Успокойся. Никуда он не денется. Скажешь тоже!

– Тогда зачем он… – Седа смолкла, в ее шоколадных круглых глазах, наконец, промелькнула искорка понимания. Я довольно кивнула – все же Седа была не безнадежной. И ее отец, как оказалось, тоже. Я еще подумаю, что это для меня значит…

– Думаешь, он с ней только ради секса? – понизила голос подруга и огляделась по сторонам, боясь, как бы нас не подслушали. Будь это кто-то из трех моих братьев, или единственная сестра – не суть. Ушей здесь и впрямь хватало.

Знаете, это полная фигня, что дети не несут ответственность за своих родителей! Я давно уже приняла тот факт, что на меня люди смотрят исключительно сквозь призму моей слабой на передок матери. Поэтому меня ничуть не удивляли неприязненные взгляды Армана Вахтанговича. Не мог мужик вроде него быть довольным, что я вожусь с его единственной дочерью. Скорее удивляло, что он в принципе позволял нам дружить.

Глава 2

Зоя

Утро пахнет дымом и отсыревшей кошачьей шерстью. Видно, Мурка опять где-то шастала, собирая росу с травы. Лето холодное, ночами так вообще колотун страшный. Ну, для наших югов так точно имеющиеся плюс шестнадцать – как для какого-нибудь северянина уверенный минус.

– Фу, Мурка, свали отсюда…

– Ты там на работу не опаздываешь? – заглядывает ко мне брат.

Я подскакиваю. Бросаю настороженный взгляд в окно, за которым и впрямь как-то неестественно светло для раннего утра, и кубарем скатываюсь с лежанки.

– Сколько времени? – сиплю, отбрасывая с лица волосы.

– Без десяти семь уже.

– Чёрт, Ген, трудно было меня разбудить, что ли?! – я подскакиваю, как-то не рассчитав, что после вчерашнего мое тело не готово к таким кульбитам. Морщусь... Голова гудит, кости ломит, будто меня переехал груженый зерном самосвал. Телефон валяется на полу – мертвый! Похоже, с батареей совсем беда. Ну, или ей тупо не дали подзарядиться, потому что рабочих розеток на весь дом две штуки, а нас, только детей, пятеро!

– Ты офигела? Я только сам с работы!

Гляжу на рабочий комбинезон брата, который тот действительно еще не успел снять.

– Ясно.

Генке семнадцать, но он выглядит на все двадцать пять, потому что вырос в том же аду, что и я. У него мрачный взгляд и заскорузлые от тяжелой работы руки. Он из тех, кто рано понял, что от жизни не стоит ждать халявы, и, засучив рукава, пошел вкалывать. Для своих семнадцати зарабатывает он неплохо. И оттого страх, что он вот-вот свалит, оставив меня одну с младшими, становится таким навязчивым, что я регулярно ловлю панички. Особенно тревожные дни – четырнадцатое и двадцать девятое, когда на ферме Гаспарянов выплачивают зарплату.

Моя «комната» представляет собой угол, отделённый повешенным на бельевую верёвку древним, изъеденным молью покрывалом. Прохожу мимо спящих Лёньки и Свята. Генка спит в кладовке, на матрасе, подвинутом к котлу. Зимой там тепло. Сейчас – духота и сырость. Уж лучше так, за покрывалом, но у окна. Там хоть свежий воздух.

На кухне, естественно, шаром покати.

– Ген, пожалуйста, свари для Алиски кашу! Алиса, вставай. Мы опаздываем в садик.

Мать ушла еще накануне к «другу» и не вернулась. Алиска спит с ней. По крайней мере, когда мать никого не приводит.

– Не хочу!

– Я не знаю такого слова. Быстро!

Достаю из скрипучего шкафа белье и платье. Набираю в простой эмалированный таз воды, прячусь за хлипкой дверью летнего душа – я вчера так вымоталась, что уснула, едва коснувшись кровати. Стаскиваю ночнушку. Оттираю взявшиеся коркой последствия нашей с Арманом Вахтанговичем связи. Зубы стучат. То ли от холода, то ли… Нет, тут все однозначно. Холод всему виной – нечего и гадать.

До скрипа натираю себя мочалкой и мылом с говорящим названием Дуру. В обломке прибитого к стене гвоздём зеркала вижу своё помятое отражение. Взбиваю пальцами свалявшиеся в колтун волосы, но делаю только хуже. Плюнув на все, натягиваю белье и свое самое красивое платье. Да, оно уступает Седкиным, но оно мое. И хрен его знает, почему это так важно ввиду обещанного мне Арманом Вахтанговичем разговора.

После несусь открыть курятник. Куры в деревне – отличное подспорье. Летом жрут че бог послал – никакой почти с ними мороки. Зато яйца есть всегда, а это, учитывая, как быстро мать пробухивает пособие, гарантия того, что все будут сытыми.

Курятник расположен почти впритык к забору Гаспарянов, что вынуждает меня убираться там едва ли не каждый день. Глупо? Знаю. Но мне так не хочется, чтобы вонь от наших сараев перебивала аромат роз в их прекрасном саду…

– Зоя!

Застываю на миг. Как всегда, когда слышу свое ненавистное имя. С учетом моей родословной, это адское комбо. Ноль шансов не спиться до двадцати.

– Тетя Ануш!

– Напугала? – улыбается Седина мама. Я расплываюсь в ответной улыбке, глядя на поднос в ее толстых руках. Нам опять перепало что-то вкусненькое со стола Гаспарянов, но радуюсь я не этому, а тому, что тете Ануш, наконец, полегчало, раз она опять взялась кашеварить.

– На вот. Напекла еки… Позавтракаете.

– Ой, спасибо большое! Я сегодня как раз ничего не успела состряпать! – рассыпаюсь в искренних благодарностях.

– Проспала, золотко? Я так и думала, что вас с Седкой сегодня и из пушки не поднимешь. Напрыгались, козы?

– Ага! Еще как.

– Может, попросить Армана Вахтанговича дать тебе выходной? – подначивает меня тетя Ануш, зная, что я никогда не воспользуюсь своим положением в их семье.

– Нет-нет, я уже выхожу! – отмахиваюсь я.

– Платье какое красивое у тебя… Никак жених появился, а, Зоя?

– Да нет. Просто чистое все закончилось, – смущаюсь.

– Так ты приноси – машинка все постирает! Что мне – воды жалко? Скажешь тоже…

Тетя Ануш совершенно невероятная. Когда она заболела, я окончательно перестала верить в бога. Хоть убейте, мне не понять, почему подобные испытания выпадают на долю таких людей, когда экземпляры вроде моей матери – живее всех живых будут. Стоит об этом подумать, так на меня такая злость накатывает, что ух! Но что я могла сделать? Как помочь справиться с этой несправедливостью? Ну, разве что кровь сдать, когда она тете Ануш понадобилась – моя ей подходит. Это уж потом я узнала, что ей, скорее всего, влили чужую. А мою собрали как бы взамен.

Глава 3

Зоя

Дождавшись от меня кивка и посчитав на том свою работу выполненной, Мария Степановна уходит. Я же замираю как вкопанная. Ужасно, так долго ждала этого «зайди», а услышав, вдруг растерялась. И сердце сбилось с ритма, а ноги… Они не подкосились, нет. Они напряглись до боли в и так ноющих после вчерашнего икрах, до мерзких судорог в пятках…

Вытираю мокрые ладони о рабочий комбинезон, жаль, так просто не стереть дрожь, что меня изнутри пробирает. К горлу подступает разбухший влажный ком, и неважно почему-то становится, что вышло по-моему. И что моя мечта вот-вот сбудется, да…

Хочется отхлестать себя по щекам, чтобы привести в чувство. Какого черта? Давай, соберись! Осталось чуть-чуть потерпеть – и все. Злость разгоняет кровь, заставляет сорваться с места. Несусь в раздевалку. До скрипа намываюсь в душе, смывая с себя ароматы коровника. Брызгаю Рексоной под мышками, натягиваю чистое и решительно выхожу.

К вечеру остывший за ночь асфальт раскаляется. А закатное солнце палит даже жарче, чем в полдень. От этого жара, идущего одновременно извне и изнутри, у меня голова кружится, а между ног становится до того липко, что хочется проверить, не закровило ли вновь… Вчера-то я все белье уделала, дура! Теперь попробуй его отстирай.

Волнение топит. Мысли хаотично скачут, перепрыгивая с одной на другую. Интересно, зачем он дождался окончания рабочего дня? Опасался сплетен? Так в офисе каждый знает, что мы с его Седкой – лучшие подруги. Ничего плохого о нас им и в голову не придет, хотя… Учитывая репутацию матери... И вот эти все «яблочко от яблоньки»…

Мимо пробегает Катька из доильного, машет рукой. Я машинально киваю в ответ и иду дальше. Всё вокруг словно в тумане, из которого проступают очертания конторы и березовая рощица у входа…

Может, испугался сплетен, да… Но что я буду делать, если он решит повторить? Там же еще толком не зажило…

Мышцы внизу живота болезненно дергаются. На меня накатывают картинки вчерашнего вечера. Я так остро чувствую жар его мозолистой руки на спине. Волосы на загривке, который он кусал, словно племенной жеребец, приподнимаются. Я со всхлипом втягиваю в себя прохладный кондиционированный воздух. Дохожу до кабинета Гаспаряна в торце коридора и замираю у двери, гадая, что меня ждет за ней?

Предательски выдавая мое присутствие, в кармане платья пиликает телефон. Генка, поразит, прислал список продуктов, которые, видите ли, надо купить… Как будто за целый день сам не мог сходить в магазин!

Понимая, что таиться и дальше будет исключительной дуростью, стучу в дверь и тут же захожу, не дождавшись ответа.

Арман Вахтангович стоит у стола, просматривая какие-то не первой свежести бумажки. Наверное, сейчас его уже вряд ли можно назвать простым фермером. Скорее он… Ну не знаю. Предприниматель или… аграрий? Впрочем, как его ни назови, это никак не отражается на его внешности. Он почти не носит классических костюмов. Вот и сейчас на нем легкий льняной комплект из брюк и рубашки с короткими рукавами. Почему-то взгляд останавливается на его голых предплечьях. Они обильно покрыты темными волосами, а я ведь помню, как это ощущается, когда его рука ложится на мой голый подрагивающий живот…

Меня охватывает волнение – тошнотворное и сладкое. «Неужели он захочет… повторить?» – так и бьется в мозгу. Я думала, сначала нас ждет долгая прелюдия в виде посыпания головы пеплом. Что бы там я ему не рассказывала, он не дурак – и прекрасно понимает, что неспроста я его заманивала…

В горле пересыхает. Я облизываю губы от жажды, но Гаспарян считывает это как очередную попытку его соблазнить и презрительно поджимает губы. Черт! С моей стороны это серьезный просчет. Рявкаю про себя: «Ну-ка соберись, наконец, дура!».

– Можно воды? Очень жарко.

Господи, ну что ты блеешь, а?! Еще заплачь! Ты же крутая, Зойка! Что за дурацкий настрой для такого серьезного разговора?!

Глядя на меня, как на кучу навоза, Арман Вахтангович указывает подбородком в сторону столика, на котором стоит графин. Я вымученно улыбаюсь, подхожу к столу, но вместо того, чтобы налить воды из графина, наклоняюсь к мини-бару, дергаю дверцу и без спроса беру бутылку охлажденной минералки.

И опять я его расшатываю… Собранный и деловой, всё взвесивший на трезвую голову, он меня сожрет и костей не выплюнет. К тому же я уже слишком далеко зашла, чтобы прикидываться паинькой. Одно дело, что я оказалась девочкой – этому у него есть подтверждение. И совсем другое – разыгрывать из себя недотрогу. Уж на это он никогда не купится!

– Говори!

– Что говорить? – скручиваю с шипением крышку.

– Чего ты хочешь, Зоя? Извиняться не буду… Сама знаешь, что моей вины в случившемся минимум… Знал бы, что ты… – матерится сквозь зубы. – Так вот знал бы – никогда бы того не случилось.

– Ну, что уж о том гадать? Случилось и случилось. А по поводу моих желаний, я не скажу тебе ничего нового.

– Эй… ты… шшшш, – он, наверное, хотел сказать «шлюха», но понимая, насколько нелепо это прозвучит в свете открывшейся ему истины, просто шипит змеей в ответ на мой ироничный взгляд. – Кончай мне тыкать! И на вопрос ответь. Пока я тебя взашей не вытолкал.

Так. Значит, все-таки без посыпания голов пеплом нам не обойтись…

– Хорошо. Если ты ставишь вопрос так… То я хочу стать твоей женщиной.

Глава 4

Зоя

Ну и чего взбеленился, спрашивается? Как будто я неправду сказала! А то я не знаю, к кому он захаживает, ага… Мы с Седкой давно все выяснили! И если честно, меня даже разочаровал его выбор. Арман Вахтангович мог себе и получше даму сердца найти. Для этой же Марины он точно такой же шанс, как и для меня. Поди, несладко ей растить нагулянную еще в школе дочку!

Впрочем, сочувствия к ней у меня нет. Тут каждый сам за себя. И объективно у меня на руках все козыри – девственность, молодость, красивое тело. А Марина выглядит ровно так, как и положено выглядеть женщине ее возраста, у которой отродясь не водилось денег на салонный уход – плохо прокрашенные корни, легкая паутинка морщинок, чересчур яркий макияж и лишний вес, осевший преимущественно в верхней части тела.

Так вот, возвращаясь к моему вопросу… Он же понимает, что я права, так какого черта с таким бараньим упрямством отрицает очевидные факты? Из-за того, что мы дружим с Седкой? Может, поклясться, что от меня она ни о чем не узнает?

Так и не придя к каким-то однозначным выводам, решаю действовать по ситуации и сворачиваю к магазину. Если я не куплю продуктов – Генка, дай бог, только завтра чего-нибудь принесет. А мне сегодня готовить ужин.

Наполняю тележку четко по списку. Давно уже поняла, что без списка ходить в магазин – себе дороже. Обязательно накупишь какой-то фигни. Особенно если с голодухи. Глядя в телефон, подкатываю тележку к кассе и замираю, открыв рот. Это же надо! Легка на помине. Сюда устроилась, что ли? В другом же магазине еще недавно работала… Поближе к Арману Вахтанговичу подбирается?

– Что-то не так? – интересуется Марина, почувствовав мой интерес.

– Все так. Пачку Кента еще пробейте.

Недовольно поджав губы, встает. Нет, ну это вообще фу… Реально спина как у коня, я задница с кулачок. Живо, опять же, а над ним – настоящее вымя. Неудивительно, что Арман Вахтангович с такой жадностью на мои аккуратные двоечки пялился.

Пока Марина возится, доставая сигареты из ящичка, спрятанного за роллетом, дверь в магазин распахивается. Лениво перевожу взгляд на вошедшего. И подбираюсь тут же, ведь им оказывается Гаспарян! С удовольствием отмечаю, как, завидев меня, бедолага стекает с лица. Перевожу взгляд на его зазнобу и тут же возвращаю к Арману Вахтанговичу, насмешливо вздернув бровь. Гаспарян багровеет. Марина приосанивается. Видно, что ей и хочется и колется что-то сказать. Однако она все же не рискует обратиться к нему при свидетелях. Другое дело я!

– Добрый вечер, Арман Вахтангович. А вы домой, да? Скажете Седе, что я вечерком зайду? У нее там что-то с подачей документов не получается… – болтаю, словно Седка – это единственное, что нас связывает.

– Конечно, Зой. Кхм… Мне блок Кента.

Излишне медленно собираю в пакет свои покупки, а сама все кошусь на соседа. Тот стоит, бесстрастно глядя перед собой. Руки сунул в карманы. Демонстративно смотрю на суетящуюся продавщицу. Чтобы достать сигареты, ей приходится повернуться спиной к покупателям, так что я могу на нее сколько угодно пялиться. Только зачем? Все нужное я срисовала сразу. Завладев вниманием Гаспаряна, делаю вид, что меня сейчас вырвет.

Руки в карманах сжимаются в кулаки. Он явно в бешенстве. Вот и славно. Добившись своего, сгребаю пакет и, бросив «Еще увидимся», выбегаю на улицу. Готова поставить свою годовую зарплату, что и Арман Вахтангович не задержится в магазине. Если у него и имелся настрой по-быстрому присунуть Маринке в подсобке, то я его напрочь отбила. Вот и славно.

Прибегаю домой. Краем глаза отмечаю, что двор опять зарос бурьяном, сквозь который едва пробиваются росшие здесь, сколько я себя помню, колокольчики да петуньи, что сама сажала, когда еще верила, что этот дом можно как-то спасти.

Взгляд цепляется за куски арматуры и древний, давно прогнивший велосипед, валяющиеся в полном беспорядке под покосившимся навесом. Сколько прошу младших навести здесь порядок – все без толку. У тех на уме одни гульки.

Убеждаю себя, что меня это не касается, и захожу в дом, а там…

– Блядь! – шепчу, зажмуриваясь на секунду.

– Зойка, что ли, явилась?! Ну-ка, дочь, иди скорей ужинать.

Заботливая какая! Сцепив зубы, захожу в кухню. Дом, милый дом. Кислый аромат самогонки и кильки в томатном соусе. Рассыпанная по всему столу соль. Кое-как покромсанные огурцы и стремного вида колбаса… Две бутылки беленькой. И какой-то незнакомый мужик в кепке. Никак папка номер шесть. Ну, это, конечно, если он не скипнет раньше, чем мать опять залетит.

– На выход. Все. Сейчас же. – Если бы голос мог замораживать – они бы уже превратились в сосульки.

– Да ладно тебе, Зой! – мать закатывает глаза. – Чего ты как мегера сразу…

– Вон! – повторяю, – Ген, помоги, – оборачиваюсь к подоспевшему брату.

– Нормально же сидели. Нехорошо так, девушка, с матерью…

– Давай-давай, дядя, двигай.

– Зой, – у матери на глазах выступают пьяные слезы. – И правда. Как-то не по-людски.

– В беседке продолжите. Мне еще есть готовить…

Решив не испытывать судьбу, компания предусмотрительно вываливается во двор.

– Ушли? – в кухню забегает Алиска. Киваю.

Глава 5

Арман

Я стою у калитки, растерянный, как первоклашка, не выполнивший домашнее задание. Одной рукой прижимаю к груди рыдающую дочь, в другой сжимаю бутылку водки – той самой, что принес по просьбе Генки. Стоит нам появиться, как он выхватывает пузырь из моих рук, скручивает крышку (а я не догадался!) и заливает прямо в рот этой су… в смысле, своей матери.

Парень действует на автомате. И нет в нем ни сомнений, ни страха, ни лишней, никому не нужной сейчас суеты. Его движения выверены и отработаны, равно как и действия Зойки, которая приходит на помощь брату и довольно ловко размыкает судорожно сжатые челюсти матери. Ребята движутся слаженно, явно на опыте. Пожалуй, это и пугает меня больше всего – осознание, что эти несчастные дети не в первый раз оказываются в подобной ситуации.

Перевожу взгляд на виновницу случившегося кипиша. Сейчас ее немного трясёт. Кожа под ногтями становится неестественно белой. Я обращаю внимание на это, потому что и руки ее странно скрючены. Лицо же у Лариски до того серое, что нет никаких сомнений, что она уже одной ногой в могиле. А если что ее и держит на этом свете, то лишь согласованные действия детей, которые, не в пример мне, взрослому дядьке, знают, что в такой ситуации надо делать.

Даже скорую они вызывают сами. Дело это поручают среднему брату, который отлично справляется с возложенной на него задачей. Говорит все как есть, четко и по существу. Без запинки называет адрес и перечисляет симптомы. Рассказывает, что они уже сделали в плане оказания первой медицинской помощи, и вежливо просит поторопиться.

А я… взрослый мужик, у которого в подчинении под тысячу работников и немаленький бизнес, просто стою и смотрю. И это какой-то совершенно новый, вызывающий страшный дискомфорт опыт. Я-то привык все-все контролировать… М-да.

К счастью, скорая приезжает быстро. Сирена не воет, только поблескивают маячки, отражаясь в темнеющих окнах дома. Врачи выскакивают, гремят каталкой, хлопают дверцами, достают сумки, кислородные баллоны, ставят какие-то уколы и подсоединяют капельницу… Меня вежливо, но настойчиво оттесняют. Я не сопротивляюсь. Они-то точно знают, что делать. Здесь моя помощь уже не нужна. Но вот дети…

Оглядываюсь и натыкаюсь на обеспокоенный взгляд жены, думающей наверняка о том же.

– До возвращения Ларисы дети поживут у нас, – сообщает Ануш.

– Да, пап, иначе ребят заберет опека! – вторит ей Седа, шмыгая носом и снова бросаясь в мои объятья.

У меня на этот счет большие сомнения. В конце концов, Зоя уже год как совершеннолетняя и может претендовать на…

– Пап! – снова всхлипывает Седка, встряхивая меня за рубашку, явно разочаровавшись, что я так туго соображаю.

Кошусь на Зою. У той в глазах никакой паники, никакого страха. Лишь жёсткость и ледяная решимость. А ей всего девятнадцать! Она всего на год старше Седы, но ее глаза сейчас – глаза столетней старухи, прошедшей через войну и голод. Контраст между моей дочерью и ее непутевой подружкой бьёт по мозгам, оставляя после себя иррациональное чувство вины.

– Конечно, – киваю я, сглатывая тугой комок, подкативший к горлу.

– Спасибо, – шепчет в ответ Зоя. – Я тогда поеду с матерью. Вдруг что…

Все случается так быстро, что я не успеваю ответить. С сомнением кошусь в сторону поднявшей дорожную пыль неотложки. Перевожу взгляд на притихших детей, над которыми Ануш взяла шефство. Что-то там говорит им, зазывает, обещает, что все непременно наладится. Смотрю на нее и не перестаю восхищаться тем, какая женщина мне досталась. Заботливая, радушная, добрая… Мне с ней действительно повезло.

– Идите в дом, – говорю я, подталкивая Седку к матери. – Я здесь все закрою и тоже приду.

Соседский двор быстро пустеет. Я растерянно осматриваюсь. Взгляд непроизвольно цепляется за стол в полуразрушенной беседке, на котором до сих пор стоит бутылка с мутной жидкостью, кружки, грязные тарелки с кусками заветренной колбасы и размазанной по столешнице кабачковой икрой. Подавив приступ брезгливости, прохожу дальше. Захожу в дом, останавливаясь в нерешительности на пороге. В нос сразу бьет густой запах бедности – затхлых тряпок, плесени и застарелого перегара. Внутри меня становится как-то неуютно и липко. Не покидает ощущение, будто я попал в параллельный мир. Ну, не могут так жить нормальные люди... Не могут!

На плите в кухне стоит чистенькая кастрюля с супом. Видимо, Зоя готовила для братьев и сестры ужин, перед тем как заявиться к нам. Заглядываю под крышку – аромат приятный. Супец явно съедобный. Представляю, как Зойка стоит у плиты, отмантулив смену в коровнике, и внутри невольно что-то начинает ворочаться. Недовольство собой? Да. Наверное. Я не могу себе объяснить, почему так жесток к этой девочке.

Продвигаюсь дальше по комнатам. Дети явно пытались навести тут хоть какой-то порядок. Создать уют… Их вещи сложены аккуратными стопками, кровати застелены, на одной из них лежит потрёпанная игрушка… Но выглядит это жалко.

Не планируя задерживаться в доме ни секундой дольше необходимого, возвращаюсь во двор. Взгляд притягивают колышущиеся на ветру простыни. Перед глазами, будто диафильмы, проносятся картинки из недавнего прошлого. Зачем я подошел к забору – сейчас и не вспомню. Может, хотел подслушать, о чем девочки говорят, убедиться, что Зойка не учит мою единственную дочь ничему плохому. Та ведь еще такой ребенок, а эта… Ладно. Не буду навешивать ярлыки – у девчонки сложная ситуация. Пусть живет как хочет, только мою дочь в это не впутывает.

Глава 6

Зоя

Что бы там не говорили, а я совсем не такая, как моя мать. Я гораздо более сильная, изворотливая и амбициозная. Просто иногда даже самым стойким людям нужна передышка. В последнее время я это чувствую как никогда остро. Вот почему я, открыв рот, смотрю на Армана Вахтанговича. Вот почему с такой настойчивостью его касаюсь. Его бедро – как два моих. От него исходит хищная животная сила, к которой меня так тянет.

– Какого черта ты опять исполняешь?!

Тело Армана Вахтанговича деревенеет. Маленькой девочке, живущей во мне, хочется рассказать о том, как сильно я хочу хоть на миг почувствовать, что не одна в этом мире. Что кто-то может меня подхватить, стать моей опорой… Пусть даже на одну ночь, пусть на одно мгновение. Я хочу снять с себя хотя бы часть ответственности, которая лежит на моей груди бетонной плитой. Я устала от того, что мне не на кого опереться, не с кем разделить свои страхи и свою боль. У меня нет даже возможности расслабиться, поплакать и просто перевести дух. Оттого и растёт внутри пустота, бездонная и пугающая. Мне кажется, только чужие руки способны удержать меня от того, чтобы она не поглотила меня окончательно. И я ищу эти руки – сильные, взрослые, способные хотя бы на мгновение дать иллюзию того, что я могу быть маленькой, беззащитной, нуждающейся в заботе. Готова хвататься за любого, кто хоть на миг покажет силу и уверенность, которых во мне все меньше. Я знаю, насколько это глупо и бессмысленно, но не могу хотя бы не попытаться.

Глядя на сосредоточенный профиль Армана Вахтанговича, я чувствую, как снова начинает подниматься во мне это болезненное, унизительное желание. Он сильный. Он взрослый. Он влиятельный и обеспеченный. Он может решить любые мои проблемы одним своим появлением. И если мне придется отдать за это самое дорогое, что у меня есть – себя, свое тело, свою молодость, свои чувства, мне не жалко. Кажется, для таких, как я, просто не предусмотрено других способов ощутить чьё-то тепло и заботу. Мне неведомо, каково это – быть любимой просто так – без условий и сделок.

Молча соскальзываю рукой по его бедру…

Арман Вахтангович комментирует происходящее злобной чередой ругательств. Отбрасывает мою руку, как какой-то мусор. Мои щеки вспыхивают. То ли от стыда, то ли от гнева. Я подношу ладонь к груди и укачиваю, словно этим стремясь утешить.

– Опять ты за свое? Совсем уже стыд потеряла? – его голос полон раздражения, презрения и… страха? Я сглатываю, впиваясь взглядом в его гордый профиль. Так и есть. Он боится… Боится себя и своих реакций.

– А ты? Ты что творишь? – шепчу я, чувствуя, как голос дрожит. – Зачем ты здесь? Зачем приехал?

Да, я помню. Он что-то говорил про тетю Ануш. Но, господи, как же хочется думать, что он и сам обо мне волновался.

– Приехал помочь. Точка. Не придумывай себе ничего.

Я стискиваю зубы. Он молчит, внимательно следя за дорогой и сжимая руль так, что костяшки пальцев белеют. Мне враз становится нечем дышать. Воздух в машине сгущается, превратившись в липкий, вязкий сироп.

– Высади меня, – прошу глухо, стараясь подавить унижение и злость.

Арман Вахтангович не отвечает. Вцепившись в руль, он молчит так долго, что я, слетая с катушек, начинаю с остервенением дергать дверь, требуя меня немедленно выпустить. Машина резко тормозит, съезжая на обочину. Сердце бьётся где-то в горле, дыхание сбивается. Тяжело дыша, я наблюдаю за тем, как Гаспарян, успокаиваясь, поглаживает кожаную оплетку руля и медленно-медленно ко мне поворачивается. Смотрит тяжело исподлобья, буквально буравя меня своими потемневшими от ненависти глазами.

– Что? – оскаливается он. – Так зудит?

Я порываюсь что-то ответить этому бешеному, но меня никто не слушает, впиваясь в рот злым, отчаянным поцелуем. Дёргаюсь от неожиданности – это больно. Но тут же расслабляюсь, чувствуя, как весь мир сужается до одного этого грубого, жадного поцелуя. Это наказание какое-то, вот правда... Его губы болезненно придавливают мои, от чего я сначала пытаюсь увернуться, но потом неожиданно понимаю, что не хочу этого. Совсем не хочу. Наоборот. Зарываюсь пальцами в его густые кудрявые волосы, требуя большего. Даже если так… Пусть.

Арман Вахтангович рычит, притягивая меня ещё ближе, и этот животный рык глохнет где-то между нами. Стыд и боль куда-то исчезают, уступая место горячему, отчаянному желанию быть сейчас, в этот миг, единственной, желанной, важной… Моё сердце колотится так громко, что, кажется, он его точно слышит.

Гаспарян отрывается от меня, тяжело дыша, так же внезапно, как и набрасывается. Глаза у него потемневшие, почти чёрные, взгляд по-настоящему дикий. Он никогда так не смотрел ни на тетю Ануш, ни на Седку. Это, блин, эксклюзив. Чисто для меня безумие… Могу собой гордиться, наверное. Но расслабляться рано. Пришла пора дожимать.

– Довольна, б***ь? – натурально задыхается.

Натягиваю на губы улыбочку, щелкаю ремнем безопасности. Завожу руки за спину и стаскиваю с себя топ. Арман Вахтангович вновь хватается за руль, боясь окончательно сорваться. Вот умора! Смотрю на него и думаю только об одном: пожалуйста, не останавливайся сейчас. Не бросай меня на полпути. Пожалуйста, что угодно, пожалуйста… Осторожно касаясь, заставляю разжаться пальцы и укладываю его большую и грубую лапищу себе на грудь. Теперь дело за малым. Но он не проявляет инициативы, его ладонь остаётся лежать на мне неподъемным грузом… Пока он трясет головой, будто избавляясь от наваждения.

Глава 7

Зоя

У меня даже мысли нет, что я могу остаться ночевать у Гаспарянов вместе с младшими. Стоит Прадику Армана Вахтанговича остановиться у ворот, как я скомканно с ним прощаюсь и уношусь к себе. Уверена, он тоже не захотел бы спать со мной под одной крышей. Но так боюсь в этом убедиться, что просто не даю себе шанса проверить.

Запыхавшись, влетаю в дом и тихо вскрикиваю, заметив в темноте высокую фигуру.

– Да я это, не вопи… – звучит знакомый чуть хрипловатый голос.

Генка! От облегчения подкашиваются колени. Включаю ночник.

– Напугал. Чего, у Гаспарянов не спится?

– Не хочу их стеснять. Мелких взяли – и на том спасибо.

– Завтра и их домой заберем. Погостили, и хватит, – хмурюсь я.

Генка кивает. И с особым пристальным вниманием впивается в мое лицо, будто пытается насквозь просканировать, всё ли со мной в порядке. Мне же хочется зарыдать. Не от страха, не от обиды – от дикой усталости.

– Я в душ воды натаскал.

Ком встает поперек глотки. Если с кем мне и повезло, то с братом. Киваю. Беру чистое полотенце, выхожу на улицу, снимаю с себя всё и встаю под ледяные струи. Воду Генка набрал с вечера, и та не успела прогреться на солнце. Стук капель по спине сводит с ума и заставляет стучать зубы, но я стою до тех пор, пока не смываю с себя весь этот день. Обтираюсь насухо, завязываю на груди полотенце и несусь к дому. На контрасте с холодной водой ночь кажется упоительно теплой. Воздух напитан ароматами трав, сыростью земли и терпкой сладостью палой ягоды.

Я замираю на крыльце, вдыхая полной грудью. Голодно урчит пустой желудок. Стрекочут сверчки, да редкий всплеск реки слышится. А в черном бездонном небе мерцают яркие звезды. Говорят, в городе таких не увидишь. Здесь же кажется, что ты на них смотришь, а они в ответ на тебя…

– Ты спать собираешься? Через два часа будильник, – ворчит брат.

– Ложусь, – фыркаю я, захожу в дом и действительно заваливаюсь на свою лежанку.

Утро начинается с привычного крика петуха и ощущения, что меня переехал трактор. Голову будто кто-то зажал в тисках, в спине ломота, под глазами синяки, которые можно увидеть даже из космоса.

Наспех умываюсь, чищу зубы и выбегаю из дома, буркнув хмурому с утра Генке:

– Я к Гаспарянам.

На телефоне никаких пропущенных. Это я первым делом проверила. А значит, с матерью все в порядке. Самой звонить в отделение не спешу. Там ясно дали понять, что все справки – после восьми. Так что у меня еще есть как минимум час до оглашения приговора.

На удивление в кухне – никого. Это плохой знак. Зато со двора слышится шум работающего Кёрхера. Никак Арман Вахтангович машину моет.

– Доброе утро, – здороваюсь я.

– Привет, – хмурится Гаспарян.

– Я за своими, – поясняю, переминаясь с ноги на ногу. – Спасибо, что приютили их, дальше мы сами справимся.

– Не сомневаюсь. Но пусть поспят. Не буди.

– Ладно, – мямлю я. – А Седа тоже дрыхнет, что ли? В доме – тишина.

– Она с матерью.

– Ей опять стало хуже?

– На третий день после химии всегда так, – злится Арман Вахтангович. – Все под контролем.

– Я и не сомневаюсь. Ну… Ладно, тогда я пойду собираться на работу.

– Оставь. Я в кадры позвоню, скажу, чтобы тебе отпуск подвинули.

Растерянно хлопаю глазами. Киваю и зачем-то прохожусь взглядом от вихрастой макушки до пальцев ног, выглядывающих из самых обычных резиновых шлепок. Пальцы у него красивые… Взгляд взмывает вверх. К плечам, обтянутым уже намокшей от брызг футболкой, которая только подчеркивает довольно-таки неплохой рельеф. Эти руки… Крепкие, но совсем не такие, как у какого-нибудь фитнес-тренера. Передо мной обычный мужик, который не понаслышке знает, что такое тяжелый физический труд. Ладони у него обветренные и мозолистые. Ловлю себя на волнующей мысли, что из таких хрен вырвешься, если он схватит. Провожу взглядом по широкой груди. Она как глухая стена, в которую хочется врезаться лбом и забыться. Глупо, да, но ведь хочется. Поднимаюсь вверх по мощной шее, квадратной челюсти, сжатым в нитку губам, к глазам, которые в ответ вспыхивают, как два нефтяных пятна.

Конечно, он улавливает мой интерес! Блин. Отворачиваюсь, хотя уже вроде как поздно.

– С-спасибо.

Кошусь на руку, напряженно сжимающую шланг, и у меня натурально перехватывает дыхание. Арман Вахтангович тянет тот вверх, чтобы вымыть крышу, футболка задирается, открывая полоску мясистого, но совсем не выпирающего вперед живота, заросшего короткими жесткими волосами. Во рту от этой картины сохнет.

– Так и будешь пялиться? – хмыкает Гаспарян.

А-а-а-а, господи! Стыдно-то как! Я силюсь улыбнуться. Я же крутая, ну! А сама завороженно смотрю на каплю пота у него на виске, и как движется кадык, когда он говорит, как кривятся его губы.

– Нет, пойду уже, – мямлю, чувствуя, как нестерпимо горят щеки. – Вы скажите моим, как проснутся, чтобы шли домой, ага?

Гаспарян коротко кивает, не поворачивая головы. Я спешно ретируюсь. За спиной снова раздаётся рык Кёрхера, но даже он не заглушает издевательский голос внутри.

Глава 8

Зоя

– Так, народ, а теперь домой, – командую, вытирая насухо раковину. – Хорошего понемногу.

– Спасибо вам большое, ребят! Вы очень помогли, – вскидывается Седка.

– Если что-то надо – ты только скажи, хорошо? – обхватываю запястья подруги. Она выглядит абсолютно измученной происходящим. Если бы я только знала, как ей помочь, я бы сделала что угодно! Но мои возможности не так велики.

– Конечно. Забегай позже, да?

– Ага. На связи!

Указываю младшим на дверь. Ленька со Святом рады, что, наконец, могут заняться своими делами, а вот Алиска дом Гаспарянов покидает с нескрываемым сожалением. Ох, как же я ее понимаю! Чем больше проводишь времени здесь, тем сложнее возвращаться к собственной жизни. Хватаю сестренку за куцый хвост и шутя дергаю, чтобы мелочь взбодрилась. Та забавно пищит.

– Зоя, подожди, – глухим голосом окликает меня Гаспарян. Видимо, он только что вышел из спальни тёти Ануш. Волосы у него всклочены. Вид уставший. Я отвожу взгляд, а он приближается и взмахивает зажатой в руке папкой: – Уделишь пару минут?

– Конечно, – озираюсь на окна кухни.

– Хотел отдать твой целевой.

Я беру папку на автомате, а сама тупо не верю, что это происходит на самом деле.

– Как? Уже все готово? – не узнаю свой голос.

– Говорил же, что займусь, – пожимает плечами, будто речь идёт не о событии, которое в перспективе может перевернуть всю мою жизнь. – Скан сделал. С остальным, думаю, и сама справишься.

Я отчаянно киваю и сжимаю пальцы на папке так сильно, что тонкий пластик противно хрустит.

– Спасибо, – сиплю я. – Даже не знаю, что сказать.

– Вот и не говори ничего. Спасибо достаточно. Общагу там дают. Подробности сама выяснишь.

– Конечно. Это вообще не проблема.

Он кивает и уходит обратно в дом. А я стою, прижимая папку к тяжело вздымающейся груди. На глазах собираются слезы, оттягивают нижние веки застывшей смолой – ни туда, ни обратно.

– Зойка, ну ты идешь?! – бурчит Алиска, с интересом естествоиспытателя расковыривая пальцем комариный укус.

– Бегу, – отмираю я.

Наспех скинув обувь, влетаю на кухню, хватаю телефон, сажусь за древний ноутбук, который мне за ненадобностью отдала Седка. Он буквально на ладан дышит. Долго грузится, кошмарно тупит, но это что? Это терпимо!

Яркий полуденный свет выедает глаза, превращая картинку на экране в набор нечетких расплывающихся пятен. Бесят и пятна эти, и то, как в большой комнате орет телевизор!

– Генка, ё-мое, ты можешь сделать потише? – рявкаю я, пытаясь сосредоточиться на анкете.

– Да, пожалуйста, – бурчит брат, и звуки боевика действительно становятся тише. А потом их совсем заглушает скрип давно рассохшихся половиц: – Ты чего такая нервная? Месячные, что ли?

Закатываю глаза.

– Я документы в универ подаю. Сосредоточиться надо, ясно?

– Что ж неясного? – сощуривается Генка. Ну, вот опять!

– Только бы сервер не рухнул, – бурчу я. Утыкаюсь в экран.
Заполняю поле за полем. Скан целевого уже прикреплён. Анкета заполнена. Осталось лишь нажать на кнопку «отправить». – Ну, что ты стоишь у меня над душой?! – психую.

– Куда поступаешь хоть? Баллов хватит?

– Я на целевой. Поэтому хватит, да. Считай, что уже студентка.

Замираю на секунду и вжимаю палец в тачпад. Вот и все. Оказывается, тут нет ничего сложного! Даже странно, что настолько простое действие может полностью изменить мою жизнь. Интересно, когда придет осознание, что моя взяла?

– Целевой? – допытывается Генка.

– Ну, да. Это когда учебу оплачивает будущий работодатель, а я по окончании универа обязуюсь её отработать.

– Я знаю, что такое целевой контракт.

– Тогда чего пялишься? – злюсь… Так злюсь под его не по годам мудрым, проницательным взглядом.

– Интересно, как ты контракт выбила.

Генка чешет щеку, на которой не так давно начала пробиваться редкая белесая щетина.

– Гаспарян вписался. Седка ему на уши присела – и вот, – я подхватываюсь, беспечно взмахнув рукой. – Ты на меня так не зыркай, Ген. Сама в жизни устроюсь, и тебя подтяну, может… мелких. Я же вас не бросаю.

– Ясно.

– Ты мне не веришь, что ли?! – возмущаюсь я.

– Я о тебе волнуюсь.

Я оборачиваюсь, на этот раз глядя прямехонько в глаза брата. Тело омывает волной тепла. Почему я решила, что совершенно одна в этом мире? Вот же тот, кто всегда рядом. Тот, на кого я могу, да, пусть не во всем, но все-таки положиться. Поддавшись порыву, приближаюсь к Генке и крепко-крепко его обнимаю.

– Все будет хорошо, малой. Я знаю, что делаю.

– Большая, б***, – хмыкает тот, неловко прижимая меня сильнее.

– Ну, побольше некоторых буду. Ага…