Лена
Я узнала о стрельбе по дороге домой, в тесной кабине такси, зажатая между сиденьем и надоедливым голосом диктора, который тараторил в динамике радиоприёмника, будто на перегонки с сиренами.
— Срочные новости! — щёлкнул переключатель, и голос стал ещё громче. — В центре Москвы неизвестные открыли огонь в бизнес-отеле «Сафир». По предварительным данным, стреляли в ходе разборки между двумя группировками, одна из которых ответственна за похищения женщин. Погибших нет, но пострадали минимум восемь человек. На месте работает полиция и, по неподтверждённой информации, один из криминальных авторитетов...
Я подалась вперёд.
— Прибавьте звук, — водитель покосился, но сделал громче.
— ...один из криминальных авторитетов был замечен на месте. Пока полиция не даёт официальных комментариев. Пресса стекается к отелю.
Я сразу достаю телефон, набираю редактора. Похищение женщин и бандиты – темы, которых многие старательно избегают. Но мне не страшно, даже наоборот. Это возможность узнать больше о торговле людьми и попасть в эфир. Для моего отца, возможно, это последняя возможностью увидеть меня в новостях. Он это очень любит. Пока такси лавирует между машинами, я подскакиваю на сиденье, цепляюсь за ручку двери и чувствую, как внутри меня всё сжимается в один узел — из любопытства, тревоги и чёткого, почти животного предчувствия, что мне нужно быть на месте происшествия прямо сейчас.
— Андрей, — говорю я, когда он ответил на звонок. — Я рядом с «Сафиром». Подтвердишь, если возьму интервью?
— Если возьмёшь, то получишь премию. Валера с камерой уже там.
Он бросил трубку. Я прошу таксиста остановиться, выскакиваю, мысленно радуюсь возможностям современных технологий и мгновенную оплату картой, и бегу к отелю.
У «Сафира» стоит скорая, мигают полицейские огни, в воздухе висит запах гари, пороха и чужого страха. Обхожу оцепление — кого-то отвлекаю, кому-то улыбаюсь, кому-то показываю корочки журналиста. Меня заносит в холл, где я стою среди других представителей прессы. Оператор Валерий уже на месте, камера готова. Как только он меня видит, то без лишних слов протягивает портативную микрофон-петличку, я хватаю ее. Ему отдаю свою тяжелую сумку, которую всегда ношу с собой.
— У тебя там что, кирпичи что ли? — взвешивая одной рукой мою сумку бурчит он.
— Можно сказать и так, — не отвлекаясь на его слова, цепляю петличку на свой пиджак, а вторую беру в руки, и готова к репортажу. Начала осматривать место происшествия.
Первое, что бросается в глаза — статный широкоплечий мужчина внушительного роста. На нём черная рубашка с засученными рукавами, которые открывают покрытые татуировками и кровью руки. Я замечаю это сразу, до того, как ловлю его холодный взгляд, устремленный на молодую девушку.
Родион.
Я знаю его имя. Знаю, кто он. Один из тех, кто управляет городом из тени, но при этом любит свет софитов. Его часто видно на первых полосах газет, в социальных сетях популярных светских львиц. И сейчас он стоит, опершись о колонну, и говорит с какой-то светловолосой девушкой, похожей на секретаря или на стажёрку, явно флиртуя с ней.
Шагаю вперёд и тыкаю блокнот в его грудь, чтобы привлечь внимание, второй маленький микрофон протягиваю ближе к нему.
— Кто организовал операцию? Сколько человек пострадало на самом деле? Кто отдал приказ быть здесь, когда похищали девушек? Это самосуд?
Он поднимает бровь, будто удивляется, что я осмелилась спросить такое. Потом усмехается — чуть, лениво, как будто ему это всё наскучило ещё до начала.
— Уважаемая, — говорит он, вставая прямо и полностью сосредоточив внимание на мне. От голоса и взгляда меня бросает в дрожь. — Вы когда-нибудь пробовали удержать четырнадцать охранников, трёх наёмников, двоих вооружённых торговцев людьми и не дать себе по голове? Нет? Тогда вы точно не я. И не она. — Он кивнул в сторону девушки около входа, которую как ястреб охранял еще один из банды Беса. — Мы сделали то, что должны были. А теперь — либо уйдите, либо наденьте бронежилет. Тут всё ещё может прилететь.
Он не повысил голос, не угрожал. Его слова на первый взгляд имели мало смысла. Он съязвил, но все-таки ответил хоть как-то на мои вопросы. Если учесть, что другие журналисты не получили ничего, то это можно считать успехом.
Стою, пытаясь понять его слова. То есть они устранили пару торговцев? Людей Беса при этом было четырнадцать? Во всей операции замешана одна из женщин, принадлежащих охране криминального авторитета? Слишком много информации в одном комментарии. Во всем нужно разбираться.
Чувствую, как вокруг него сгущается напряжение, как магнитное поле перед грозой. Пока я думаю над его словами, он пристально смотрит на меня. А затем развернулся и ушёл, не оборачиваясь и не попрощавшись с женщиной, с которой разговаривал ранее. Его спина прямая, а шаг уверенный. Он выглядит, как опасность, завернутая в шелк.
— Лена! — кричит Валерий, возвращая в реальность. — Давай запишем подводку, надо срочно отправить материал.
Киваю, и отправляюсь в сторону оператора. Он снимает несколько фрагментов видео с разных ракурсов, и мы выходим из холла к подземной парковке, где стоит фургон торговцев людьми, скорые и полиция. Быстро снимаем несколько минут репортажа, которые потом будут идти перед всей новостью, записываем официальные комментарии полиции, и отправляем материал в редакцию. Спустя пару минут мне приходит письмо от Андрея: «Хорошая работа».
Прощаюсь с оператором и жду пока он отъедет. Поправляю тяжелую сумку на плече и разглаживаю юбку, достаю телефон из кармана. Пока слушаю монотонные звонки, кроссовком легко пинаю камешки.
— Пап, ты не занят? — спрашиваю разу, как слышу в трубке тяжелые вздохи.
— Конечно, нет, Леночка, — отец сильно закашлял, жадно вдыхая воздух. — Ты сегодня вечером будешь по телевизору? Я жду.
Его голос — мягкий, родной, тёплый, как плед, пахнущий мятой.
— Да, мой репортаж будет в вечерних новостях.
Родион
Иногда всё вокруг замирает. Это происходит не от выстрела или боли, а от той тишины, что приходит после. Та, что проникает под кожу, вымывает мысли и садится в лёгкие, как бетонная пыль.
Перестрелка с похитителями девушек закончилась. Я на холодных ступенях у запасного выхода гостиницы «Сафир», закуриваю вторую сигарету подряд. Дым щиплет глаза, руки дрожат. Хрен бы с ними, с руками — это ещё полбеды. Хуже — внутри всё ходуном. Всегда не мог терпеть ни драки, ни оружие. Легче отшутиться, чем ударить. Но жизнь обычно распоряжается иначе, и быть бандитом, значит, уметь бить быстро и в цель.
За дверью — суета. Там Бес заполняет бумажки, отводит глаза полиции от бизнеса и нашей роли в этой передряге, заметает следы. У каждого своя роль. У меня — держать лицо и улыбаться, даже если внутри всё плавится, а сердце отбивает неуставной ритм.
Под подошвой ботинка — алый след. Лужица, уже остывшая, в которой отражается дрожащее небо. Как в кино. Только кино не передаёт запах. А зря. Запах крови — железо и страх, перемешанный с парфюмом и потом. Он въедается в кожу, как клей в швы керамической плитки. И не дает забыть, что все вокруг реальность.
— Бес, — кричу я, не оборачиваясь. — Есть ещё сигареты?
Ответа нет, только где-то изнутри здания доносится сухой разговор по делу. Он занят.
Я вдыхаю дым глубже, и тогда вижу её.
Она стоит у главного входа. Стройная, будто выточенная из света и упрямства. Волосы — прямые, тёмные, чуть растрёпанные ветром. В одной руке телефон, в другой — большая тяжелая сумка. Говорит по телефону, не прячась. Ни тени страха, ни лишнего движения, она не смотрит растерянно по сторонам. Стоит, как будто всё происходящее — это её война. И, чёрт возьми, в каком-то смысле так и есть.
Выдыхаю дым в сторону, стряхиваю пепел.
— Пресса, — фыркнул я. — Голодные, как всегда.
Но сам не могу отвести от неё глаз. Она поворачивается, и смотрит прямо на меня. Не с осуждением и не с испугом, взгляд — жгучий и непростительно прямой.
Вспоминаю, как она смело шагнула ко мне в холле. Потираю грудь, куда ее блокнот ткнулся, как оружие, до сих пор ощущение, будто в сердце воткнули нож. Сухие губы, ясные глаза, слишком взрослые для такого молодого лица, и ни грамма косметики. Это отчего-то выбивает из равновесия больше всего.
Я так давно не видел женщин без прикрас. Только Софью иногда, когда у неё творческий кризис. Но Софья — это другое, она семья.
А эта девушка красива, но по-своему. Таких обычно не замечаешь в толпе, пока она не начинает говорить, а потом уже не можешь забыть. Ее вопросы звучали просто, но словно приговор. Будто она уже знала, что я виновен. Конечно, это так. Виновен во всём, о чем она хотела спросить. И даже больше.
Она недолго ковыряет кроссовком землю, а затем садится в такси и уезжает. Но её лицо не покидает моих мыслей.
Бросил сигарету в лужу крови, выругался тихо себе под нос, и пошёл внутрь. Нужно поговорить с Максом.
Внутри гостиницы шумно. Все эти люди, галдящие в холле, медики, охрана, администраторы, гости — как муравьи в перевёрнутом улье. Кто-то плачет, кто-то ругается. Мир всегда спешит забыть, что здесь стреляли. Прошёл мимо, не вслушиваясь в разговоры, и свернул в узкий коридор, поднялся на второй этаж. Макс сидит за столом в технической комнате, ногой качая воздух, ноутбук на коленях, кофе уже остыл.
— Макс. Надо кое-что от тебя.
Он даже не поднимает глаза.
— Если ты сейчас попросишь стереть ещё одну запись камер, так как где-нибудь за углом трахал ту стажерку, которую окучивал в холле, мне нужен будет отпуск. Или психотерапевт. Или всё сразу.
— С блондинкой я разберусь позже. Найди мне девушку.
— С ума ты всё-таки сошёл. Ты успел окучить двух женщин? Даже не удосужился спросить имя?
— Найди информацию на журналистку. Она сегодня здесь была. Худощавая, лет тридцать, постоянно в новостях мелькает, я дал ей комментарий.
Он хмыкает, продолжая щелкать пальцами по клавишам.
— Ты же знаешь, чем это заканчивается. Ты — мина замедленного действия. Не успеешь с кровати встать, как вы поссоритесь, и всё, бомба взорвалась. А она — журналистка. Представь, если начнёт мстить. Обиженные женщины хуже всех.
— Я бабник, но не придурок. Она задавала странные вопросы. Мне кажется, она копает информацию про похищения девушек. Только не как другие, ей не сенсация нужна. Ей... правда нужна.
Макс замолкает, перестает печатать и смотрит на меня с любопытством. Он знает, когда я говорю всерьёз, это важно. Серьезным я бываю крайне редко. Кивает один раз, и продолжает что-то печатать.
Я молча выхожу из комнаты, спускаюсь вниз, на улицу. Бар через дорогу почти пуст. Беру виски и сажусь у окна. Адреналин уже спал, а дрожь прошла. Листаю ленту новостей и вижу репортаж, лицо той журналистки, за спиной — всё та же гостиница, холл, суета. Она говорит уверенно, сдержанно. Ни паники, ни игры, для нее всё это не впервые. И в какой-то момент камера поймала её взгляд в сторону — и я понимаю, что она ищет меня.
___
Уважаемые читатели!
Эта книга обещает быть яркой и насыщенной. Мне очень важна ваша поддержка! Добавьте книгу в библиотеку, поставьте мне нравится, напишите первые впечатления в комментариях. Каждое ваше взаимодействие — это не просто цифра в статистике, а знак того, что я двигаюсь в правильном направлении. Ваши отзывы вдохновляют меня на новые творческие свершения и помогают делать книгу ещё лучше.
Родион
Телефон дрожал на прикроватной тумбочке, как нервный тик. Я лениво дотянулся до него и посмотрел кто меня разбудил. Макс. Смотрю на экран пару секунд, не двигаясь. Сбрасываю звонок, чтобы перезвонить ему позже.
Поворачиваю голову. На простынях — светлые волосы. Девушка спала, свернувшись, как кот, одна нога закинута поверх моей. Одеяло сползло, обнажив плечо и татуировку в виде розы — типичную, банальную, как и весь вчерашний вечер. Я знал, что она с ресепшена отеля «Сафир», молодая и дерзкая. Кажется, ее зовут Кира. Или Ксюша? Нет, не помню.
Осторожно стряхнул ее ногу с себя, чтобы не разбудить, не хочу смотреть в ее глаза.
Поднимаюсь с кровати, надеваю трусы, и иду босиком по паркету, обходя скрипучую доску у двери, пытаясь сохранить тишину.
В кабинете витает запах табака, кофе и усталости. Сажусь за стол и провожу рукой по лицу. Голова гудит. Но на этот раз не от алкоголя, а от душевной пустоты. Интересно, когда-нибудь я проснусь в кровати с женщиной, имя которой буду помнить и лицо которой захочу видеть с утра?
Макс снова звонит. Отгоняю мысли о женщине подальше, и отвечаю на звонок. Слышу без предисловий:
— Хватит спать, Ромео. Прочитай электронное письмо.
Мычу что-то вроде: «минуту», ищу планшет на столе, и открываю файл. Устраиваюсь удобно на кожаном кресле, и ставлю звонок на телефоне на громкую связь. На экране вижу фотографию журналистки. Она стоит возле суда в ветреную погоду, волосы растрёпаны, глаза прищурены, губы в полуулыбке. И снег на плечах.
— Клянусь, Родион. Ты как свинья, которая ищет трюфель. Один нырок пятаком, и из-под земли достаешь золото.
— Ближе к делу, Макс. Я не хочу спросонья слушать лекции о свиньях.
— Бельская Елена Никоновна, — говорит Макс. — Канал «Точка», печаталась в «Разрезе», пару раз в западных СМИ. Отец — бывший боксёр, сейчас владелец бойцовского клуба и еще нескольких бизнесов, мать умерла. О детстве почти ничего неизвестно, туман.
Он делает театральную паузу.
— Ты обратил внимание на редкий трюфель, брат. Ее отец – лучший друг Вениамина Корнеева, отца Влада. Никон и Вениамин владеют бизнесом пополам. Представляешь, сколько секретов она может знать о бизнесе наших врагов? Она нужна нам, Родя. Она может помочь.
Внимательно смотрю на фотографию. Провожу рукой по экрану, пытаясь погладить растрепанные волосы.
— Она всегда такая? — спрашиваю растерянно.
— Такая — это какая?
— Как будто знает, что не доживёт до старости.
Макс молчит, обдумывая что сказать.
— Ты же понимаешь, что она может быть опасной и с ней нужно быть очень осторожным? Мы не знаем на чьей она стороне. Может, она уже роет под нас или ее отец тоже причастен к торговле людьми.
— А еще она может быть пустоголовой и болтливой разбалованной принцессой, — шучу я. — Да, понимаю. И всё равно хочу узнать ее поближе.
Он тяжело вздохнул, а я взял со стола сигареты, закурил, и откинулся на спинку кресла.
— Спасибо, Макс. Если найдешь что-то еще, позвони.
— На связи, — быстро сказал он, и бросил трубку.
Вдыхаю вредный дым и осознаю, что уже поздно. Лена влетела в мои мысли, как пуля в тело. И ее будет сложно достать без причинения вреда.
В голове — только одно: эта женщина не просто журналист. Она свидетель. Возможно, больше. И если я не найду её первым, то найдёт кто-то другой. А я не хочу, чтобы её голос заткнули раньше, чем узнаю причину своего беспокойства. Представляю на секунду: вечер, приглушённый свет в баре, телевизор в углу, как всегда, без звука. И по бегущей строке: «Тело журналистки Елены Бельской найдено…» Быстро отгоняю от себя эти мысли.
Моя интуиция заставляет верить в существование человека, который задаёт вопросы не потому, что хочет кричащий заголовок, а потому что не может не спросить. А может, я просто устал. И если кто-то сможет разглядеть под моей бронёй человека, а не роль шута, то пусть это будет она.
Тушу сигарету и снова смотрю на фотографию. Теперь поздно отступать. Если Елена Бельская копает, неважно под нас или Корнеевых, то ответы получит от меня. Пока я ещё дышу. Но как скоро это случится?
___
Дорогие читатели! История только набирает обороты, и я очень хочу знать ваше мнение. Поставьте “Мне нравится”, добавьте книгу в библиотеку, и расскажите, что вам больше всего запомнилось. Каждый комментарий для меня бесценен!
Лена
Иногда я думаю, что настоящая жизнь не начинается с какого-то великого события. Она начинается с чего-то обыденного. Скрипа двери, тишины в трубке, визита в боксерский клуб, где пахнет потом и железом. Тем, что всегда вызывает у меня щемящую ностальгию. Возможно, потому что там — мой отец.
Я хотела поехать к отцу вечером, но решила, что отправлюсь к нему прямо сейчас. Просто села в такси, и поехала не в редакцию, а в здание отца, в боксерский клуб. На улице было жарко, солнце било в стекла как прожектор, а я в который раз пожалела, что выбрала пиджак.
Клуб такой же, каким его всегда помнила. Старый фасад с облупившейся штукатуркой, крик тренера, Олега Петровича, вырывающийся из открытого окна, и запах. Такой специфический, будто воздух тут был из 90-х: спертый, мужской. Прохожу мимо охраны, здороваясь со всеми по пути. В большом зале вижу, как Петрович показывает удары какому-то новенькому бойцу. Наверно, натаскивает очередного чемпиона для ринга.
— Здравствуйте, Олег Петрович, — громко кричу, чтобы мужчина услышал.
— Привет, Леночка! — быстро отвечает седовласый подтянутый мужчина, даже не повернувшись ко мне. Тренировка важнее, понимаю.
Здороваюсь с еще несколькими людьми, многие знают меня с детства. Тогда я приходила сюда с косичками и шоколадкой в кармане. Сейчас — с блокнотом и тревогой в душе.
Папина комната находится на втором этаже. Конечно, у нас есть квартира. Но он заболел, а меня постоянно нет дома. В его клубе много мужчин и есть постоянный медицинский персонал. Пару месяцев назад он переоборудовал комнату в больничную палату, а спустя еще несколько дней в соседнюю комнату я купила кровать и шкаф. С тех пор я тоже часто остаюсь здесь ночевать.
Когда поднимаюсь по лестнице и подхожу ближе к комнате отца, вижу почти открытую дверь.
— Ты с ума сошёл, Вениамин, — голос отца низкий, напряжённый. Он редко так говорит. Только когда спорит с кем-то, кого не может ударить.
— Это не твоё дело, Никон, — отвечает другой голос, жёсткий, с хрипотцой. Дядя Вениамин, старший из Корнеевых, партнёр отца. И тот, под кого я копаю почти год.
Замерла, осталась за углом, прислушиваюсь к разговору. Отец снова откашливается, хватаясь за каждый вздох.
— Ты понимаешь, что это всё — торговля людьми, чёрт побери?! — повышает голос отец. — Ты втягиваешь меня. Ты грязными руками лезешь в мой бизнес, Веня, в наш законный бизнес. Ты в своем уме?
— Я вытаскиваю нас обоих. Ты думаешь, кто платит за твое лечение и жизнь?
— Какую жизнь? Какие расходы за лечение? Я бизнесмен, Веня! Мы с тобой оба, ты забыл? Я плачу из своего кармана и за лечение, и за своих бойцов, и за свою жизнь, черт тебя подери!
Отец сильно закашлялся, и было слышно, с каким усилием ему дается этот спор. Он немного успокоился и сказал:
— Не хочу иметь никакого отношения к твоим подпольным боям и торговле людьми. Какого черта ты вообще в это полез?
— Я не должен тебе ничего объяснять. Я пришел, чтобы сказать тебе про дочь. Напомни ей, что в мои дела ей лучше не совать свой нос.
— Не трогай Лену.
— А если она начнёт шуметь? — усмехается дядя. — Ты же её знаешь. Лезет туда, куда не надо. А я не хочу, чтобы кто-то из нас оказался… внизу.
— Если ты её тронешь, тебе не помогут ни твои адвокаты, ни твои охранники, — голос отца ровный, почти безэмоциональный.
— Угрожаешь?
— Предупреждаю.
Шагаю назад. Скрипнула доска и я на секунду потеряла равновесие.
Тишина в комнате. Но спустя мгновение разговор возобновился.
— Я знаю способ заставить ее молчать. Влад женится на ней. Даже если она что-то узнает, то не будет свидетельствовать против мужа в суде.
— Ты точно сошел с ума! — хрипло сказал отец. — Влад уже женат. Ты подсуетился и женил его на дочери Мещерского, забыл?
— Не беспокойся об этом. Этот союз уже трещит по швам. Девчонка так и не смогла забеременеть. Мы как раз ищем замену.
Отец снова кашляет, но несмотря на это отвечает:
— Убирайся. Я не хочу от тебя слышать больше ни одного слова.
Понимаю, что разговор подходит к концу, отхожу в сторону, и быстро прячусь в ближайшем помещении, двери которого открыты. Прислоняюсь к стене, сердце колотится так, что, кажется, скоро начнется аритмия. Слышу, как дверь папиной комнаты открывается и закрывается, тяжелые шаги становятся тише.
Выглядываю в коридор, подхожу к углу, за которым скрывалась, проверяю точно ли ушел дядя Вениамин, и только потом захожу в комнату отца. Он лежит в кровати, руки дрожат.
— Пап, — шепчу я. — Всё в порядке?
Он не отвечает, только смотрит на меня, устало, с сожалением. Он понимает, что я все слышала. Сейчас он выглядит еще хуже, болезнь сжигает его изнутри, он буквально исчезает на глазах. Из сильного и крепкого мужчины он превращается в немощного старика.
— Мне осталось недолго, — говорит он наконец. Я хочу возразить. — Не спорь, ты сама это знаешь. Сегодня приходила Маргарита, она сказала анализы стали хуже. У меня осталась неделя, максимум две.
Маргарита - врач, талантливый молодой хирург и реаниматолог, которая уже несколько лет помогает нам с отцом. Мне остается только стоять и слушать. Сглатываю ком в горле и пытаюсь сдержать слезы. Папа не любит, когда я плачу. Он приложил палец к губам, давая мне сигнал молчать. Кивает на шкаф, показывая открыть его.
Подхожу к шкафу, открываю дверцу, за стопкой вещей вижу зеленую папку. Хватаю её и засовываю в сумку. Отец садится на кровати, устраиваясь удобнее.
— Мы с тобой… говорили однажды о важном месте, помнишь? — он вдруг смотрит на меня внимательно.
Я киваю. Вспоминаю, как прошлым летом на пару недель мы с папой арендовали маленький домик у реки. Там не ловила связь, был только чистый воздух и маленький пирс. Тогда мы узнали, что его рак дал метастазы и прогнозы впервые за несколько лет стали неутешительными. Он сказал, что после его смерти мне будет туго, Корнеев захочет отобрать у меня все. Веня плетет интриги, через счета ходят левые деньги, отец еще тогда заподозрил его в незаконных делах. Сказал, что оставит для меня документы и доказательства причастности Вениамина в банке, я смогу их забрать после его смерти. Одним из условий доступа к хранилищу будет свидетельство о смерти. Он даст все инструкции адвокату, Глебу Барышеву. Я знала этого человека уже давно.
Родион
Ночь пахнет сигаретами и духами женщин из клуба, недопитым киньяком, и усталостью. Всё раздражает. Даже я сам. Особенно я сам.
Сижу в своём кабинете в клубе, который мы с Пашей открыли, чтобы якобы легализоваться на первых парах. Кто же знал, что спустя несколько лет он станет одним из самых популярных и элитных в городе? Для меня же это просто прикрытие, маска, надетая на гниющий череп. Всё тут знакомо и привычно: вылизанные полы, бархатные шторы, громкий звук, что пробирает до костей и заставляет дрожать.
Устраиваюсь в кожаном кресле, поджимаю ногу под себя, словно дома. Вот только о настоящем доме мне остается только мечтать. Есть всё: ночной клуб с баром, сеть отелей, пустая холодная квартира, в которой я терпеть не могу оставаться один, и несколько верных людей. Но того самого человека, с которым можно разделить жизнь рядом нет. И никогда не было. За моей спиной стоят пятнадцать бутылок коллекционного вина — ни одна так и не открыта. Мне нечего праздновать.
— Давай, Макс, только не тяни, — я нажимаю кнопку громкой связи, щёлкаю зажигалкой и вдыхаю ядовитый дым.
— Марк Соколов подкинул еще информации о твоей Бельской, — быстро говорит Макс.
Выдыхаю дым в воздух.
— Во-первых, она не моя. Во-вторых, ты подключил главу компании по кибербезопасности к поиску такой информации? Ты совсем разучился работать?
Он смеется.
— Нет, этот мерзавец подстроил ловушку, и увидел какую информацию я ищу. А потом прислал целый файл на нее и ее отца.
— Вы до сих пор, как в первом классе, разыгрываете друг друга? Подножки ставите, только теперь вообще где только возможно во всем интернете?
— Жизнь хакера должна быть веселой. Он не дает заржаветь мне, а я ему. Полезно иметь такого друга, — снова смеется Макс. — А еще, как оказалось, ты – чертовски натасканная трюфельная свинья. Ты нашел не абы что, а белый трюфель из Альбы, самый дорогой из возможных.
— Ты опять за свое? Я – свинья, это всем известно. Что дальше?
Макс хмыкнул, и продолжил:
— Я говорил, что она дочка бизнесмена и боксера. Но не акцентировал внимание на том, что она дочка Никона Бельского. Он бывший чемпион, в девяностые разносил челюсти, а потом пять раз сидел. Живучий, как таракан. И уважаемый, как будто святой. Хотя кровь на нём — вёдрами.
— Я в курсе, кто такой Бельский, — делаю глоток воды. Коньяк стоит рядом, но я не пью. Тело отторгает алкоголь, будто знает, что пьяным меня можно убить. — Что там с Леной?
— Мать умерла, когда девочке не было и года. Никон тогда с катушек съехал, и на несколько лет Ленку забрали Корнеевы.
Тушу сигарету в пепельнице и встаю, в нетерпении начинаю ходить около стола.
— Причем здесь Корнеевы?
— Ее отец и отец Влада - друзья. Они сначала были в одном детском доме, потом в одной банде, потом вместе занялись боями, а в девяностые стали бизнесменами. У них один бизнес на двоих, Родион. Можно сказать одна жизнь на двоих. Как ты и Бес.
Снова достаю сигарету и поджигаю ее, закуриваю очередную.
— Когда Никона садили в тюрьму, а случалось это не один раз, Лена оставалась в семье Корнеевых, они были ее опекунами на это время. У нее нет никаких родственников, кроме отца. Вениамин и его жена - те ещё моральные уроды. Суровые даже по меркам нашего детства. Подозрения на насилие были, но подтверждения нет. В протоколах пусто, но в ее детской больничной карте тьма записей.
Закрываю глаза, выдыхаю дым. Пять секунд. Пауза, чтобы не выругаться. Вениамин Корнеев — наш старый "знакомый". Отец Влада, лучший друг Сергея Мещерского. По нашей информации, именно они стоят за похищениями женщин в городе. Если этот человек берёт на воспитание ребёнка — это не благотворительность, это бизнес.
— Продолжай.
— Училась в хорошем вузе. Делает громкие расследования, половина из них — с душком. Иногда прямой наезд, иногда — намёками. Но у неё нюх, Родя. И память. Судя по всему, она копала под Вениамина. Год назад даже был слив инфы по сети ночных клубов, где девочки пропадали. Угадаешь с одного раза, кто негласные владельцы?
Медленно вдыхаю и выдыхаю дым, как будто в груди разгорается уголь. Такую информацию о ней я получить не ожидал.
— Думаешь, она знает больше?
— Конечно, знает. Ее отец буквально в одном бизнесе с Корнеевым, у них есть доступ ко всем документам.
Снова вдыхаю дым, и направляюсь к стеклянной стене. Там, за шторкой, в полумраке, смотрю как танцуют люди — потные, пьяные, влюблённые в себя. Красиво живут, но до поры, до времени.
— Что с ее отцом?
— Пока жив. Но у него проблемы со здоровьем, ему осталось недолго. А ещё, — Макс делает паузу, как будто хочет, чтобы я напрягся, — Никон Бельский, судя по слухам, сам собирал информацию на Корнеева.
Понимаю, куда ведёт этот узел. Значит, в центре него — она.
— Нам нужна Лена, — констатирует очевидные факты Макс. — Нужно убедить ее работать с нами. Нам нужна информация. А еще нужно убедиться, что она не будет делать репортаж о нас и не будет против нас свидетельствовать. Мы тоже не святые, у нас за спиной много грязных дел. И сейчас руки по локти в крови. Последнее, что нам нужно, так это болтливая журналистка на хвосте.
Мну сигарету в пепельнице и сажусь на стул. Обо всем нужно подумать.
Стук.
Я вздрагиваю и быстро говорю:
— Спасибо, Макс. Если появится что-то ещё — пиши.
Бросаю трубку и выкрикиваю раздражённо.
— Что случилось?
В дверь заглядывает Рысь, преданный охранник нашей семьи и известный боец. Он всегда выглядит как на войне — уставший и злой. Но верный, как собака, если знаешь, как кормить.
— Девушка у входа спрашивает тебя, — он ухмыляется. — Красивая. Говорит, важно.
— Пусть подождёт, — я быстро теряю интерес. Очередная девушка, которая будет вешаться на мою шею. Мне не хочется играть спектакль.
— Она сказала, что ты захочешь ее выслушать. Выглядит взволнованно.
Лена
В машине пахнет мятной жвачкой и дешёвым освежителем воздуха. Такси трясет, будто оно собирается развалиться на ходу. Смотрю в телефон, пытаюсь не обращать внимания на то, как седой мужчина с усталым лицом, косясь в зеркало заднего вида, изучает меня уже в третий раз. Адрес был написан чётко, крупными буквами. Клуб семьи Беса, где управляющий Родион. Стираю с лица слезы, которые предательски не могу остановить, и с ужасом думаю о словах дяди Вени про мой брак с Владом. Такси подпрыгнуло на кочке, и ремень чуть врезался в ключицу, я вздрогнула. Смотрю в окно, но вижу не дорогу, а вспоминаю детство, когда мне было пять лет…
Отец снова в тюрьме. На этот раз — «ненадолго», как сказала тётя Таня. Но я уже знаю, что «ненадолго» у взрослых может быть целая жизнь. Лежу в кровати под чужим покрывалом, натянула одеяло до самого подбородка. Пахнет хозяйственным мылом и мужскими духами. Комната пустая, темнота висит комом над головой. За стеной — громкий смех. Влад и Витя, сыновья дяди Вени, играют в приставку. Они всегда смеются громко. И всегда смотрят на меня слишком долго.
На следующее утро иду по лестнице. В руках мишка, старый, с оторванным глазом, но его мне подарил папа. На очередной ступеньке что-то происходит, мишку вырывают из рук, а я качаюсь и лечу вниз.
Ударяюсь о лестницу спиной, плечами, ногами, голова бьется о перила, коленка расцарапана в мясо. Всё мокрое от крови и слёз, боль пронзает все тело. Наверху слышу смех. Поднимаю взгляд, Влад и Витя стоят на площадке и хохочут. Влад держит моего мишку.
Поворачиваю голову, в надежде позвать кого-то из взрослых на помощь, и тогда вижу как дядя Веня стоит в дверях и курит. Он смотрит на меня, выдыхает сигаретный дым, и уходит. Просто разворачивается и идёт к себе в кабинет.
Понимаю, что мне не стоит ждать помощи. Встаю, вытираю слёзы тыльной стороной ладони, хромаю в свою комнату.
Мальчики говорят вслед:
— Плакса.
— Уродка.
— Катись обратно к зэку-папаше.
— Только попробуй ему рассказать про это, мы тебя до смерти изобьем.
Позже, когда они убегают на улицу, тётя Таня заходит ко мне. Она не обнимает, не гладит, не успокаивает меня. Просто садится рядом и тихо говорит:
— Покажи ногу.
У неё на шее цепочка и следы на коже, которые повторяют узор этой цепочки, ухо с растянутой дыркой от серёжки, которую дядя Веня, наверное, сломал. Она моет мои раны молча. Пальцы на ноге опухшие, я не могу ими пошевелить.
— Будет болеть, — говорит она. — Но ты потерпи. Ты — сильная.
Мне остается лишь кивать.
В тот день я порезала бедро до кости и сломала два пальца на правой ноге. Они срослись неправильно.
Такси снова тряхнуло. Я очнулась от воспоминания, как от запаха палёной резины. Поймала себя на том, что сквозь юбку трогаю шрам на левой ноге. Посмотрела вниз на привычные кроссовки. На каблуки не вставала с подросткового возраста, когда поняла, что неправильно сросшийся перелом пальцев и неудобная обувь несовместимы, ноги болят даже от мысли об этом. Но в каком-то странном смысле я даже благодарна. Профессия не позволила бы мне носить шпильки. Съёмки, репортажи, бег по судам, внезапные поездки в другие города. Кроссовки стали частью меня, как броня.
Снова начала думать о документах. Мне нужна защита, и я не могу идти в полицию. Многие из них куплены, риск слишком большой. Первым, кто пришел в голову - Родион. Он тоже мафия, и по моей информации он борется против торговли людьми и против Корнеева. А, как говорится, враг моего врага – мой друг.
Быстро нашла информацию о Родионе Назарове. Он оказался совладельцем сети ночных клубов и гостиниц, главным менеджером популярного клуба и бара в центре города. Мне нужно с ним поговорить. Прийти к нему домой — это суицид, и мне не хочется просить кого-то узнать настолько личную информацию. Проще всего найти его в клубе. Посмотрела в приложение такси, в нем было написано, что осталось пять минут, убрала телефон в сумку.
Понимаю, что с Родионом нужно быть осторожной. Я еду к человеку, которого видела в заголовках: "Бандит с лицом модели", "Плохой мальчик с хорошими связями". Он появляется везде: на тусовках, на фото в ресторанах, обнажённый по пояс в спортзале, в обнимку с певицами, с актрисами, с сотнями девушек. Но всё это — обёртка. Улыбка не значит доброту, красивое лицо не отменяет шрамов в душе, деньги не отменяют грязи. Я еду к нему, потому что у меня не осталось другого выхода.
— Мы на месте, — говорит водитель, не оборачиваясь.
Здание ночного клуба и бара выглядит именно так, как я себе представляла: чёрный фасад, неоновая вывеска, очередь девушек, визжащих в телефон на камеру и поправляющих декольте.
Быстро прохожу вдоль очереди прямо ко входу. Один из охранников, огромный мужчина с шеей шириной с мою талию, смотрит на меня, как на бомжа, случайно забредшего в королевский дворец.
— Мне нужен Родион, — говорю, стараясь держать голос ровным и не начать пищать.
— Он нужен всем.
Мужчина загадочно улыбается, считая, что я одна из его любовниц. Останавливаю себя от того, чтобы не цыкнуть и не закатить глаза.
— Послушайте, я не фанатка, мне правда нужно с ним поговорить. Он захочет меня выслушать.
Мужчина даже не потрудился ответить, берет рацию в руки и говорит кому-то про посетителя к Родиону, и через несколько минут к нам подходит другой мужчина. Он осматривает меня, останавливается взглядом на кроссовках и морщится, будто я ударила его этим выбором под дых.
— За мной, — сухо говорит он, открывая шире дверь и пропуская меня внутрь.
Иду за ним по длинному коридору, слышу, как грохочет бас где-то внизу. Проходим мимо раздевалки, потом по лестнице вверх. Я стараюсь не думать, только глубоко дышу, успокаивая себя. В голове крутятся фото Родиона — смех, кровь, женщины, машины. Я повторяю себе как мантру: "Ты не боишься. Мы на равных, ему нужна моя помощь, мне нужна его".
Лена
В кабинете Родина пахнет кожей и табаком, как в доме дяди Вени. Мне приходится сосредоточиться на настоящем моменте, чтобы не начать вспоминать кошмары из детства. Помещение Родиона просторное, стены — тёмные, подсвечены мягкими лампами, книги, коробки, большая полка с вином, дорогая мебель. Родион сидит в кожаном кресле за большим столом, нога на ногу, с телефоном в руке. Он смотрит на меня и замирает.
— Этот вечер только что стал гораздо интереснее, — с улыбкой говорит он и кладет телефон на стол, сосредотачивая все внимание на мне. — Хотите взять интервью или ищите ночных удовольствий?
— Я не девочка по вызову и не ищу секса на одну ночь.
— Все так говорят. Потом рыдают, когда я ухожу. Некоторые даже цепляются за ногу.
Он хитро улыбается, наслаждаясь своими плоскими шутками. Черт, я сошла с ума, что пришла к нему. Тело начинает дрожать. А его голос и мужественный вид, от которого у меня подкашиваются ноги, не помогают мыслить трезво.
— Знаю, что вы подумали, но я пришла по личному вопросу, никаких интервью, — глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Но это не помогло. Я давно не была наедине с незнакомым и опасным парнем. — Скажите, если бы вам дали информацию, за которую убивают, что бы вы делали?
Он медленно встает со стула.
— Информация, за которую убивают? — улыбаясь переспросил он, одергивая пиджак вниз. — Красиво сказала, прямо как в кино. Я бы внимательно все прочитал, а затем решал искать ли мне защиты, союзников, или использовать данные против врагов.
Стою и слушаю его голос, думаю, как ответить, но он опережает.
— Значит, у тебя есть смертельно опасная информация и ты пришла ко мне, — Родион смеется, будто не верит этому. — Ты ещё скажи, что она у тебя в папке.
Молча достаю папку из и кидаю на стол. Он смотрит на неё пару секунд, потом переводит взгляд на меня.
— Садись, Лена.
Он указывает на стул напротив.
— Вы знаете, как меня зовут? Хотя, о чем я? Конечно, знаете.
— Сложно забыть женщину, которая тычет блокнотом в грудь, когда ты весь в крови и отходишь от адреналина. Ты тогда была злая. Это возбуждает.
— Это серьезный разговор.
Он усмехается, садится на стул, открывает папку. Я тоже решаю присесть.
— Так... — бормочет Родион. — Ты знаешь, что даёшь мне сейчас билет в ад?
— Знаю. У меня есть гораздо больше информации.
— Ладно. Допустим, я верю. Что тебе нужно?
Смотрю прямо в его глаза.
Сидя днём в кафе, я думала о том, что мне нужно. Конечно, защита. Мне нужна помощь, чтобы сохранить жизнь после смерти отца, чтобы потом на него не повесили все возможные преступления. И хотела оставить дядю Веню без доли в бизнесе. Эти деньги и активы помогли бы, пусть и косвенно, но точно помогли бы в торговле. Я не могла этого позволить. А ещё не хотела выходить замуж за Корнеева и не желала думать о том, что могла быть причастна к тому, что они хотят сделать с настоящей женой Влада — Зоей.
Я слишком хорошо знаю этот мир. Бандиты защищают лишь тех, кто им принадлежит. И единственный вариант, который находит мой больной ум в панике…
— Мне нужна защита. Родион, возьмите меня в жены.
Родион
— Возьмите меня в жены.
Не каждый день слышишь такое предложение от женщины с глазами, в которых живёт целая вселенная. На столе разбросаны документы, а в пепельнице тлеют окурки – следы перерывов. Сижу, откинувшись на спинку кресла, наблюдаю, как она расположилась напротив — упрямая, как чёртова ледяная королева в строгом пиджаке и узкой юбке. Светлый голубой цвет удивительно красиво смотрится на фоне тёмно-коричневой кожи кресла и неона, пробегающего по стенам кабинета. Её волосы, собранные в тугой узел, слегка растрепались, словно она весь день бегала, пытаясь успеть везде. Но больше всего удивляет другое — она не шутит.
— Ты, чёрт возьми, серьёзно? — смеюсь, прикрывая рот рукой. — Мы только что познакомились. Ты пришла в клуб с лицом, будто у тебя в сумке динамит, и теперь просишь меня жениться на тебе?
— Не прошу, — спокойно говорит она. — Это предложение.
— А ты не пробовала просто начать с приветствия и свидания?
— Я не тот человек, у которого много времени на приветствия. Мой отец умирает, я в опасности, а у вас большие проблемы. Деньги текут сквозь пальцы, пожар, пропавшие девушки. Я могу помочь.
Усмехаюсь, подаюсь вперёд и упираю подбородок в кулаки, смотрю в её синие глаза.
— Идиотизм какой-то! Девочка, ты хоть понимаешь, во что влезаешь? Ты знаешь, кто я?
Она вздрагивает, когда повышаю голос, но тут же берёт себя в руки.
— Развратник из светской хроники, мафия в дорогом пиджаке. Власть, деньги, наркотики, шрамы и татуировки на теле. Но это только одна сторона. У вас есть ресурсы. Вам нужна информация о том, кто стоит за похищениями, и кто хочет отнять ваш бизнес. Я дам имена, схемы поставок, локации, архивные документы, даже бухгалтерию. Но всё это только после смерти отца.
Присвистываю и откидываюсь на спинку кресла.
— Охренеть.
Слышны только тиканье часов, её спокойное дыхание и глухие удары басов, доносящиеся из клуба сквозь стены.
— А если всё это — подстава?
— Я пришла не угрожать и не подставлять вас. Мне дорога жизнь.
— Ты даже не просишь, — внимательно изучаю её. — Ни тени сомнения. Ты не выглядишь напуганной.
— Не могу себе позволить бояться.
Снова молчу. Перебираю в голове все возможные варианты. Проверка? Провокация? Игра спецов? Разведка Корнеевых? Нет. Если бы это была подстава, то она бы действовала иначе.
— Объясни. Почему именно брак?
Она неуютно ерзает на стуле, с опаской поглядывая на меня.
— Ну, я… — глубоко вздыхает, сжимая дрожащие пальцы в кулак. — Сегодня услышала планы дяди Вени на мою будущую жизнь. Я с ними категорически не согласна.
Продолжаю молчать и смотреть на неё. Её пятки нервно барабанят по полу, выдавая скрытое волнение. Но этих объяснений недостаточно.
— Вениамин сказал, что мне нужно выйти замуж за Влада. Мой отец скоро умрёт, его доля бизнеса и все активы перейдут ко мне. Дядя хочет контролировать весь бизнес, сохранить всё в семье Корнеевых, а ещё меня держать в узде. Свидетельствовать против мужа и родственников в суде будет странно, по его мнению.
Её губы сжимаются в тонкую линию, а в глазах мелькает неприкрытая ненависть.
— Влад уже женат, — говорю категорично.
— Судя по планам, эта оплошность скоро будет устранена.
Очень умный ход — женить её на Владе, а потом избавиться, думаю про себя.
— Значит, когда умрёт твой отец, ты передашь мне всё?
— Да.
— Я не меркантильный, но, когда это произойдёт?
— Скоро, — отвечает она грустно.
Она сжимает челюсти, и я вижу, как в её глазах мелькает отчаяние. Быстро соображаю: Артём в больнице, Стас влюблён как школьник. Бес, Софья и Макс по уши в заботах вокруг детского центра. Я остался один, как всегда.
— А ты точно не влюбилась в меня?
— Родион, мне всё равно, что вы думаете. Вы можете считать меня стервой, авантюристкой, охотницей за деньгами, это неважно. На самом деле я — птица, которую пытается загнать в золотую клетку самый отвратительный мужчина в моей жизни. Но я не канарейка для его особняка, а воробей. В моих руках — порох и спички. Мне нужен тот, кто укроет меня от чужих глаз, пока я разжигаю пламя.
— Как высокопарно. А еще цинично и практично. Мне нравится.
— Просто я знаю, как устроен ваш мир.
— Мой мир?
Лена не успевает что-то ответить, когда дверь резко распахивается. В кабинет вплывает Маша — одна из новеньких танцовщиц. Её наряд настолько откровенный, что я невольно морщусь, она явно перегнула палку с соблазнением и поведением. Нужно будет поговорить с ней о границах дозволенного.
— Родион Сергеевич, — начинает она, приближаясь к столу и покачивая бёдрами, — у меня проблема с контрактом.
Бросаю взгляд на Лену. Она внимательно наблюдает за происходящим, и в её глазах мелькает раздражение. Делаю вид, что не замечаю этого.
— Что именно вас не устраивает? — тихо спрашиваю, стараясь сохранять деловой тон.
Она наклоняется над столом, её грудь едва не выпрыгивает из этого нелепого топа, а я игнорирую это и сохраняя нейтральное лицо.
— Ну… там сумма… и условия… — мямлит она, явно рассчитывая на другую реакцию. Лена обреченно вздыхает, а я только сейчас осознаю комичность ситуации и начинаю сильно улыбаться. Между мной и моей будущей женой стоит почти обнаженная женщина, я не смотрю на ее вываливающуюся грудь, а Лена старательно отводит взгляд от почти голой задницы, которой она старательно крутит у ее лица.
— Хорошо, я разберусь, — обрываю её, понимая, что пора заканчивать этот спектакль.
Она разворачивается и выходит, виляя бёдрами так, что юбка буквально летает в воздухе. Возвращаю взгляд к Лене, которая сидит неподвижно и делает вид, что ничего особенного не произошло.
— Мы говорили о… — напоминаю тему диалога, но она перебивает меня.
— Вы смотрите на женщин, как на обёртку. Любовницы неважны. Единственные люди, которых вы защищаете — семья. Жёны важнее любовниц.
Лена
Не ожидала, что дорога будет такой длинной. Думала, что усталость — это когда ты работаешь неделю без выходных или когда не спишь две ночи подряд, вычитывая уголовные дела. Оказывается, усталость — это когда ты сидишь рядом с бандитом, с которым внезапно обручилась. И вы вместе едите по трассе, которая петляет, как змея, где-то между известностью и исчезновением.
Машина Родиона — тёмно-серый внедорожник с темным кожаным салоном. Запах стоит как в магазине элитных костюмов, смесь табака и дорогих духов.
Он едет молча, вальяжно усевшись, расслабленный. Один локоть на руле, другой — на подлокотнике. Музыка выключена. Видимо, не хочет, чтобы я тоже расслабилась. Или сам не знает, какую песню выбрать для жениха и невесты, которые едут на фиктивную свадьбу в другой город.
— Ты всегда молчишь? — говорит он, не поворачивая головы.
— А ты всегда спрашиваешь очевидное?
— О, теперь мы перешли на «ты»? Мне нравится. Просто привык, что журналистки обычно больше говорят.
— Может, тебе стоит сменить круг общения. Журналистика — это не болтовня. Это — наблюдение, еще иногда хорошая ложь.
— Ну да. Ты ж соврала мне про своё имя, когда вошла в кабинет.
Задумываюсь над его словами, а потом понимаю, что он шутит. Действительно, мы официально не знакомились.
— Не врала, а просто не сказала, ты все равно его знал.
Мы снова замолкаем. По правде говоря, мне сложно вести беседу. Я решаю текущие проблемы, пишу своему редактору Андрею, что на несколько дней беру выходные, что нужно побыть с отцом. А отцу пишу, что на несколько дней отправляюсь в командировку. Остается только один человек.
Долго смотрю на экран, а потом решаюсь написать ему правду. Пальцы по клавиатуре бегают, как по раскалённому асфальту. Стираю, пишу снова, и отправляю:
«Зарип, я знаю, ты меня прибьёшь. Не спрашивай почему, но мне пришлось поехать к Родиону, который из семьи Беса. Я предложила ему жениться на мне. Это фикция, мне нужна защита. Не задавай вопросов. Просто знай это и не удивляйся.»
Телефон вибрирует, оповещая о новом сообщении:
«Ты совсем ума лишилась? Жениться? На бандите? У тебя в голове мозг заклинило?»
Я улыбаюсь. Зарип – друг с детства, он всегда сначала орёт, а потом держит за руку.
Ещё сообщение:
«Тебе нужна помощь? Почему ничего не сказала мне? Но если без шуток, будь осторожна, эти парни опасные. Я прикрою тебя перед отцом. Береги себя, ты у меня одна такая сумасшедшая.»
Прижимаю телефон к груди. Ничего не отвечаю, просто глубоко вдыхаю и выдыхаю, успокаивая нервы.
А потом пишу ответ:
«Спасибо. Знаю. Скучаю.»
И снова — отправить. Когда мир рушится, главное — чтобы хоть один человек в нём знал, где ты. И всё равно не отвернулся.
За стеклом — лес, заправки, редкие фуры. Россия между городами всегда выглядит одинаково: как будто ты едешь через ничто к ничему. Но я знаю, зачем. И знаю, что у меня есть выбор — умереть или выйти замуж. Я выбираю жизнь. Пусть и рядом с таким мужчиной, как Родион. Это ненадолго.
Мы останавливаемся на заправке. Родион вышел, потянулся. Я взяла сумку и последовала его примеру. Он обошел машину, открыл багажник, достал бутылку воды и кинул мне.
— Пей, в дороге всегда обезвоживает.
— Спасибо, доктор, — с упреком говорю я, еле-еле поймав бутылку одной рукой.
Он долго вздыхает, как будто считает до трёх, чтобы не сорваться. Да, знаю, что начинаю раздражать. Но, честно, не нарочно. Просто мне нужно держать дистанцию, не давать себе расслабиться. Не позволять ему забыть, что это не романтический побег. Это — сделка.
Пока он заправляет машину, я бросаю воду в сумку и иду в туалет. В зеркале — уставшая девушка с тенью под глазами, без макияжа, волосы собраны в грубый хвост. Ни украшений, ни намёка на то, что теперь я невеста. Быстро переодеваюсь из костюма в джинсы и белую футболку. Сменную одежду, как и зубную щетку с пастой и несколько ванных принадлежностей я всегда ношу с собой. Когда живешь где-то между квартирой и комнатой в боксерском клубе, разрываясь между репортажами в разных городах и ночевками в отелях по пути куда-то, привыкаешь постоянно носить с собой сменную одежду.
Когда подхожу к машине, Родион смотрит на меня снизу вверх и многозначительно переводит взгляд на большую сумку.
— Секрет ларчика раскрыт. Теперь ясно, что ты как черепаха носишь с собой, — широко улыбается, наслаждаясь своим чувством юмора. — Тебе идет, ты хорошо выглядишь в джинсах, красавица.
— Не флиртуй со мной, ненавижу подхалимов.
— Моя любимая жена, я еще даже не начинал, — подергивая бровями вверх и вниз говорит Родион. Клянусь, этот мужчина – хитрый лис, который обхаживает жертву.
— Мы еще не женаты, — бурчу под нос, садясь в машину.
К вечеру дорога становится вязкой, асфальт плавится, воздух дрожит, а мы спорим:
— Ты действительно думал, что Влад всем рулил? Что его отец ни при чем? — возмущенно спрашиваю я.
— Думаю, у Вениамина есть связи, и он не идиот. Но для нас информация про старшего Корнеева в новинку. Мы знаем про его сына и Сергея Мещерского, но старший Корнеев не попадал на наши радары.
— Или дядя Веня просто умнее всех вас вместе взятых.
— Дядя Веня? Ого, вот это отношения. Если бы он был умнее, ты бы не сидела здесь. Он просчитался где-то. В тебе.
Хочу возразить, но он прав. Я всегда была слабым звеном. Дочь его лучшего друга и компаньона, журналистка, лишний разум в системе, построенной на грубой силе и тотальном контроле. Родион понимает, что ударил в больное место, но не отступает.
— Он знает, что ты уехала?
— Скорее всего…
— Значит, у нас не так много времени.
Мы проезжаем большую часть дороги и останавливаемся на ночь поздно вечером в городе, название которого ни я, ни Родион не потрудились запомнить. Это место встречает нас пыльными улицами, блеклыми витринами, рекламой, которая облезла, как змея после линьки. Здесь нет роскоши, нет ничего напоказ. И мне это нравится.
Родион
Челябинск встречает нас утренним равнодушием. Мокрый асфальт, обшарпанные стены, вывески, где не хватает ламп, все это кричит о серости будней. Этот город кажется чем-то средним между прошлым и тем, от чего ты сбегаешь ночью на всех скоростях. Но он нам нужен.
Пашков ждет у въезда в город. Он умеет сливаться с фоном, исчезать, где надо, и быть нужным в самый поганый момент. Я написал ему ночью, когда Лена уже дремала рядом, тихо посапывая.
Вспоминаю ее испуганные глаза, когда Макс прислал сообщение о том, что солдаты Корнеева ищут Лену, и при этом не особо скрывают это. Он взломал их сервер и запутал геоданные, удалил все данные биллинга о Бельской. Он написал, если Влад настолько рьяно ищет девчонку, то Бес просто мечтает заполучить ее раньше. Она источник ценной информации, и ее нужно убедить работать с нами, нет другого варианта.
— Нас нашли, — говорю я. — Но не стоит пока беспокоиться, мои братья позаботились на некоторое время о проблеме.
Спустя несколько часов Пашков стоит недалеко от стелы с надписью «добро пожаловать», курит что-то неприлично дорогое, и даже не удивляется, когда видит меня с девушкой.
— Ты не предупредил, что она такая… обычная, — говорит он, кивая на Лену, которая вышла из машины и зевает, небрежно заправляя волосы за ухо. — Она даже без каблуков.
— Она журналист, туфли не видно в кадре.
Он смеется беззлобно. Я знал, что он заметит. Все замечают. Когда рядом с тобой не силиконовая кукла, а человек с настоящими морщинками у глаз и синяками под ними, ты обращаешь внимание. Особенно, если это известный бандит из мафии.
— Я подготовил вам квартиру в центре, — протягивая ключи, говорит он. — Церемония будет официальной, регистратора привезут в центр «Элеватор» к пяти. Вы успеете поесть и переодеться. Познакомишь нас?
Он смотрит на Лену. Она тоже внимательно следит за нами и переминается с ноги на ногу, не желая прерывать разговор. Мне захотелось ударить друга в лицо, настолько сильный приступ ревности внезапно охватывает меня. Ловлю себя на мысли, что это новое для меня чувство.
— Лена, — рычу ее имя, злясь на себя за ревность, и вытягиваю руку вперед, подзывая ближе.
Она несмело подходит, широко улыбаясь.
— Здравствуйте. Меня зовут Михаил, приятно познакомиться, — вкрадчиво говорит Пашков.
— Елена Бельская.
— Бельская? Твой отец Никон?
— Да, вы знакомы?
Михаил улыбается.
— Не близко, но знакомы. Он известный человек в боксе. Я тоже держу боксерский клуб и спонсирую отдельных спортсменов.
— Он чемпион, — гордо говорит Лена, улыбаясь еще шире.
Михаил кивает, пристально вглядываясь в нее.
— Лена, я не могу понять одного. Как такую красивую и независимую женщину как ты, смог уговорить выйти замуж такой недотепа, как Родион? И для этого вам пришлось на оленях добираться до Челябинска. Он тебя что, шантажирует? Моргни, если это так. Я могу помочь.
— Эммм… ну…
Я смеюсь и обнимаю ее за плечи.
— Вообще-то, это она предложила мне выйти замуж, здесь нет шантажа.
Миша удивленно поднимает брови.
— Вы полны неожиданных сюрпризов, госпожа Бельская.
— Пашков, хватит разговоров. Я тебе потом сам расскажу почему нам пришлось приехать сюда.
Он роется в кармане и протягивает мне банковскую карту. Я непонимающе смотрю на него.
— Возьми на карманные расходы. Если вы здесь инкогнито, значит, не хотите светить и расходы по карте. Считай это свадебным подарком, ни в чем себе не отказывай и побалуй невесту.
Он подмигивает Лене и садится в машину, отправляясь по делам до вечера, а мы отправляемся в квартиру.
— Нам нужно сделать фотографии, — говорю я, когда мы заходим внутрь.
Она стоит посреди комнаты и разглядывает очень высокий потолок, как будто пытается представить, каким образом его расписывали. Кашляю, чтобы привлечь внимание.
— Что?
— Фото. Мои братья не поверят, если не будет снимков.
Она устало садится на край кровати, со стуком бросая тяжелую сумку на пол.
— Хорошо, как скажешь. Мне плевать, как я буду выглядеть. Просто хочу побыстрее расписаться и вернуться обратно. Увидеть отца, пока не поздно.
Она в мятой футболке и джинсах, на коленке — след от кофе, который пролила ещё на заправке. Она расстроена, переживает за отца и будущее. Хоть наша свадьба по расчету, но она настоящая. И это в моей жизни впервые. Зная себя, могу с уверенностью сказать, что единственная. После развода никто не заставит меня жениться еще раз.
— А мне не плевать, — говорю бодро, решая организовать нам праздник. — Нам надо купить тебе платье, а мне костюм. И кольца. Наш брак официальный. Если играть спектакль, то с декорациями.
Она не спорит, просто кивает и встает, как будто вся эта мнимая свадьба — не больше, чем эпизод в её репортаже.
Быстро нахожу магазин свадебных платьев, и спустя всего десять минут мы переступаем его порог. Продавщица с длинными наращёнными ресницами подходит к нам и что-то щебечет. Лена лишь здоровается, но не обращает на нее внимания, подходит к вешалке, и сразу вытаскивает простое, светло-серое платье с короткими рукавами без оборок и блестящих камней. На нем есть лишь белые пуговицы спереди, белый ремень на талии, чтобы укротить длинную юбку, и лаконичный белый воротничок. Как будто выбрала камуфляж, а не наряд невесты.
— Вот это.
Что ж, если она хочет это платье, она его получит. В углу вижу стойку с мужскими костюмами и прошу консультанта упаковать два комплекта, оплачиваю покупки, и мы отправляемся в магазин колец через дорогу.
Быстро прохожу между витринами, смотрю на разные сережки и цепочки, на какие-то театральные безделушки. А потом вижу то, что мне действительно нравится.
— Покажите это, — киваю на кольца из белого золота с черной керамической полосой. — Они отражают нас. Я — тёмная часть, а ты — светлая. Все вместе это довольно дурацкий ансамбль, который почему-то работает.
Лена
Смотрю в окно машины, в стекле отражается Родион — расслабленный и уверенный. А рядом с ним — она. Помощница Пашкова, которую он прислал к нам в квартиру, чтобы она помогла мне с макияжем и прической. Узкое лицо, скулы острые, губы алые, будто только что съела свеклу. Она смеётся звонко и фальшиво, что меня сильно раздражает. Но, судя по взгляду Родиона, он просто старательно пытается ее не замечать.
Она флиртовала с ним все время, пока была рядом. То спрашивала, как он держит форму, то наклонялась к нему ближе, чем нужно, когда он что-то читал в телефоне, то касалась его плеча, как будто по-дружески, но пальцы задерживались слишком долго. Было странно наблюдать такую спокойную реакцию Родиона на столь откровенные заигрывания, он знаменитый бабник. Но, наверно, свадьба немного портит ему настроение, поэтому он не заигрывает с ней.
Машина останавливается на очередном светофоре, а я думаю о сегодняшнем дне. До появления этой женщины Родион был на удивление милым. Он отвел в магазин, не стал критиковать мой выбор платья, сам выбрал стильные кольца, смешил меня. Но после ее прихода мы не перекинулись и парой фраз. В моей голове рой мыслей о том, что эта свадьба – фикция, он может делать все, что хочет. Он даже может спать с кем пожелает, мы друг другу никто. Но внутри ворочается какое-то чувство, медленное и вязкое, как болото. Понимаю, что это ревность, но отказываюсь признавать.
Мы подъезжаем к «Элеватору» — культурному центру, где Пашков договорился о выездной регистрации. Это историческое здание, которое было недавно восстановлено, а теперь внутри оборудованы интерактивные музеи, современные кафе и кинотеатр, коворкинги и лофты.
Смотрю на своё отражение в лифте. Волосы убраны в низкий хвост, простое светло-серое платье, минимум макияжа. Я выгляжу… честно. Слишком честно для этой фальши.
В большом просторном лофте на последнем этаже нас встречает девушка из ЗАГСа. Молодая, с цветами в руках, с заранее отрепетированной улыбкой. Мы с Родионом стоим рядом, как на выставке. Он — в чёрной рубашке и тёмных брюках, у него сегодня вид на миллион. Или, скорее, на миллион проблем. Холодный, безукоризненный, как сталь.
— Ты очень красивая, Лена, и прекрасно выглядишь в этом платье, — шепчет мне на ухо. Быстро смотрю на него и не могу поверить в то, что он говорит комплименты, стоя у алтаря. Мои руки дрожат, и я никак не могу сосредоточиться из-за нервов.
— Ты тоже.
— Я тоже хорошо выгляжу в платье? — забавляясь переспрашивает Родион.
Смотрю на него с притворной злостью, пытаясь сдержать улыбку. Пашком где-то рядом шикает на нас, прикладывая палец к губам, намекая на то, что нам стоит стоять молча, пока девушка говорит какие-то важные слова про брак.
Выездная регистрация — это не традиционная свадьба. Это спектакль, который разыгрывается на маленькую публику. Я стою рядом с почти незнакомым мужчиной, а внутри только одна мысль: "Как я вообще здесь оказалась?"
— Согласны ли вы, Родион, взять в жены Елену?
Он берет мою трясущуюся руку и крепко сжимает. Он как скала, спокойный и смелый. Родион улыбается, и мне хочется верить, что все будет хорошо.
— Согласен.
Берет кольцо с красиво украшенной подушечки, и надевает его на мой безымянный палец.
— Согласны ли вы, Елена, взять в мужья Родиона?
— Да.
Тоже надеваю кольцо на его руку.
— В соответствии с Семейным кодеком Российской Федерации сегодня ваш брак зарегистрирован. Объявляю вас законными мужем и женой.
Пашков подходит к нам, поздравляя, его помощница стоит в углу и с завистью смотрит на меня.
— Нужно сделать фотографию влюбленных голубков. Братья не поверят, если не будет хоть какого-то поцелуя.
Родион легко тянет меня за руку, и я поворачиваюсь к нему. Он обхватывает одной рукой мою челюсть, а другой гладит по щеке. Его большой палец нежно проводит под моим левым глазом, и я с удивлением чувствую, как он стирает слезу.
— Это от ветра, — тихо говорю, оправдываясь.
— В помещении нет ветра.
Его рука продолжает держать мое лицо, гладкая полоска кольца на безымянном пальце слегка прижимается к коже. Мое сердце начинает колотиться, пока я едва не перестаю слышать из-за прилива крови к ушам. Его пальцы скользят по шее с ошеломляющей нежностью, нежно поглаживая.
Он слишком напористый, слишком близко. Нервно пытаюсь упорядочить свои мысли, но они рассыпаются, как спички. А затем он поджигает их, когда его дыхание касается моей щеки, рука скользит к моему затылку, и рот накрывает мой. Напрягаюсь и поднимаю руки к его груди, надавливаю на твердую поверхность, чтобы оттолкнуть. Его рот настойчивый, рука скользит вокруг меня, притягивая ближе к твердым контурам своего тела.
С каждой секундой я вдыхаю его запах глубже, сладость его духов, соленый привкус его кожи. Гибкая сила его тела окружает, и я не могу удержаться от того, чтобы расслабиться в ней, позволяю ему поддерживать меня. Его вкус кажется какой-то экзотической специей, пульс отдает в груди, животе и между бедрами. Меня переполняет ужасное желание прижаться к нему, хочу освободиться от слоев удушающей ткани, а он осторожный и нежный. Я почти таю в его объятиях, как свечка…
И в этот момент поздравления с бракосочетанием вырывают меня из тумана. Когда он отстраняется, у меня кружится голова, его руки поддерживают, пока я борюсь за равновесие. Смотрю на него в недоумении, а он едва улыбается, только уголками губ.
— Отлично, — говорит Пашков. — Вот это настоящий поцелуй.
Но внутри всё замирает. Эта сделка больше не кажется расчетом. Она пахнет его кожей, его дыханием, его духами со специями, его руками на моей талии.
А это уже опасно. Потому что если это его игра, то я проигрываю. И самое страшное — я начинаю хотеть, чтобы эта игра никогда не заканчивалась. Если он сейчас скажет что-то ласковое, то я поверю. Если он скажет, что это не спектакль, то я пойду за ним на край света. Если он завтра исчезнет, то я сгорю.
Лена
Квартира находится на четвёртом этаже, с окнами во внутренний двор. Снимаю кроссовки, сажусь на край кровати и просто отдыхаю. Не раздеваюсь, не двигаюсь, почти не дышу. Только смотрю, как Родион садится в кресло у стены.
– Хочешь есть?
Голос хриплый, усталый. Я отрицательно качаю головой.
– Только спать.
Минуту мы просто молчим. Мой взгляд падает на новое кольцо, которое кажется тяжелым и непривычным. Медленно провожу по нему пальцем, осознаю, что теперь я на самом деле официально замужем. В голове всплывает сцена…
Я стою рядом с Родионом, прихожу в себя от яростного поцелуя, пока Михаил поздравляет нас с бракосочетанием. Девушка мягко привлекает внимание:
– На основании вашего желания и согласия в присутствии близких и друзей ваш брак регистрируется. Прошу молодоженов подписями скрепить ваш семейный союз.
Родион берет меня за руку и шагает к столу, на котором лежит наше свидетельство о браке. Не отпуская меня, он берет ручку в левую руку и пишет в нужной графе свою фамилию. Я даже не знала, что мой муж левша. Он протягивает ручку, и я читаю, где должна поставить подпись. В документе написано: «после заключения брака присвоены фамилии: …» Напротив слова «мужу» стоит фамилия Назаров. Это ставит меня в тупик. Что мне поставить напротив слова «жена»? Мы не обсуждали с Родионом, что я возьму его фамилию. Я не хотела этого делать. И что важнее всего, не могла.
– Не могу взять твою фамилию, – говорю смело, всматриваясь в карие глаза мужа.
– Мне совершенно непринципиально какая у тебя будет фамилия. Даже моя фамилия мне не принадлежит. Я взял фамилию Беса, то есть Паши, моего друга. Хотел, чтобы не только мы, но и весь мир считал нас настоящей семьей, – он нежно гладит мою руку, даже не обращая внимания на этот милый, но привычный для него жест. – Просто интересно, почему?
Оглядываюсь на Пашкова, и он сразу понимает, что нужно сделать.
– Оставим вас на пару минут, – говорит он громко.
Как по движению волшебной палочки девушка-регистратор, Пашков, и его помощница отходят ближе к выходу. Родион берет меня за вторую руку и поворачивает к себе, ищет в глазах следы паники и пытается понять в чем проблема.
– Я не думаю, что с твоей фамилией что-то не так. В смысле с фамилией Павла, в смысле с твоей, она красивая, и тебе подходит…– быстро говорю я.
– Не знал, что у тебя тахилалия, - перебивает меня Родион.
– Тахи.. что?
– Тахилалия. Это когда человек чрезмерно быстро что-то говорит, как ты сейчас. Ты щебечешь, как канарейка, успокойся.
Это сильно сбивает с толку, но заставляет меня улыбнуться.
– Если я – канарейка, то ты – кенар, – не сдерживаю уже смех.
– Я – свинья. Хватит говорить о животных, что там с фамилией?
– Это ты начал перечислять целый зоопарк, – начала возмущаться, но закрыла рот. Он специально подначивает меня. Улыбка сползает с лица. – Я люблю папу, он единственный родственник, который у меня есть. Хочу оставить то, что нас с ним связывает. А еще он скоро умрет, мне нужно будет заниматься документами, получить доступ в хранилище банка, отстоять наследство, продолжить его дело. Мне нельзя сейчас менять фамилию, это повлечет за собой бюрократический коллапс. А еще мы же скоро разведемся, зачем эти проблемы?
Он продолжает смотреть на меня и нежно гладить руки, успокаивая. Чего я никогда не ожидала получить, так это поддержки от бандита.
– Ты права, нам не нужен апокалипсис. Как я и говорил, мне неважно, какая у тебя фамилия, – он еще недолго смотрит на меня, а затем поворачивается в сторону людей около входа. – Мы готовы.
Голос эхом пролетает по лофту, Пашков смело шагает к нам, помощница остается стоять без движения, а регистратор подходит к столу. Снова смотрю на официальный лист бумаги. На этот раз напротив слов «фамилия жены» пишу Бельская.
Шорох в кресле вырывает меня из воспоминания. Вижу, как Родион достает сигарету и поджигает ее, выдыхая дым в приоткрытое окно.
Мысли об отце не покидают, и произошедшие события последних дней медленно захватывают меня, эмоции наполняют через край, и я не сдерживаюсь.
– Я... Я думала, что мой отец будет рядом, когда буду выходить замуж. Что он возьмёт меня под руку и посмотрит в глаза перед алтарём. Пусть это всё понарошку, но я хотела бы, что он был здесь.
Горло сжимает невидимыми тисками, грудь начинает давить изнутри, и слёзы вдруг текут ручьем, как дождь в апрельскую грозу — внезапно, шумно, некрасиво. Уткнулась в ладони, сижу и рыдаю. Глупо, истерично не как взрослый человек, а как та пятилетняя девочка от испуга, которой однажды забыли включить ночник.
Родион тушит сигарету, молча подходит и обнимает меня. Медленно, уверенно, не боясь моей слабости. Он притягивает к себе, прижимает голову к своей груди и не отпускает. Его руки горячие и крепкие, и я прижимаюсь к нему, как к большому дереву, которое выстоит, даже если начнется землетрясение.
– Всё будет хорошо, трюфелёк, – шепчет он. – Не знаю как, но будет.
– Почему это я – трюфель? – всхлипываю, уткнувшись в его рубашку. – Сначала канарейка, теперь невкусный гриб.
– Макс, мой брат, так тебя назвал. Сказал, что я – свинья, роющая землю в поисках дорогих трюфелей. А ты оказалась самым ценным из всех.
Я заливаюсь смехом, вытирая слёзы, как ребёнок. Когда смех утихает, поднимаю на него взгляд, он улыбается, поглаживая мою спину.
– Во-первых, ты не рыл землю в поисках меня, я сама нашла тебя. Во-вторых, по логике твоего брата, это я должна быть свиньёй, а ты – трюфелем.
– Почему?
– Потому что трюфель ищут самки, его запах напоминает феромоны самцов.
Смеюсь ещё громче, позабыв про слёзы, Родион тоже.
– Ну уж нет, – сквозь смех говорит он. – Из нас двоих свиньёй может быть только один, и я давно заслужил такую славу. Мне плевать, кто там ходит на свиную трюфельную охоту.
Лена
Дыхание Родиона становится не совсем ровным, как и мое. Я уже успокоилась, но не хочу терять объятий мужских рук. Замечаю момент, когда он начинает смотреть на меня с вожделением. Он медленно поглаживает меня, давая возможность возразить. Сквозь ткань платья он касается изгиба бедер и еще сильнее прижимает меня к себе. Он ждет сигнала, какого-нибудь слова возражения или поощрения, но я могу только смотреть на него, завороженная и беспомощная.
Он гладит мои волосы, шепча, чтобы я не боялась его, он позаботится обо мне. Его пальцы находят чувствительный изгиб шеи, обхватывает голову, пока он целует меня. Он проводит своим ртом по губам, снова и снова, и когда мои губы открываются и становятся влажными, он запечатывает их своими.
Возбуждение затапливает меня, и я поддаюсь темному удовольствию, открываюсь проникающим движениям его языка, изо всех сил пытаюсь уловить шелковистость. Его руки нежно подталкивают меня назад, пока равновесие не рухнуло. Я лежу на кровати, а он, наклонившись надо мной, целует мою в шею. Несколько быстрых рывков спереди платья, пуговицы расстегнулись, и края разошлись.
Чувствую его настойчивость, тепло, исходящее от его тела, каждое движение осторожое, медленное, когда он тянется под хрупкий хлопок и гладит мою грудь. Мое тело выгибается, чтобы вместить удовольствие от его прикосновения.
– Расслабься, милая, – шепчет Родион.
Он отодвигает вниз кружевной лиф, и его приоткрытые губы касаются голого кончика моей груди, играя с твердеющим бутоном. Подношу руки к его волосам, запутывая пальцы в черных локонах, пытаюсь удержать его рядом. Его рот смыкается на моем соске, слегка потянув, пока я не начинаю дрожать и не пытаюсь отодвинуться, нервничая от нахлынувших чувств.
Родион притягивает меня к себе и снова наклоняется. Его рот накрывает мой рот, в то время как его дразнящие пальцы поднимают подол моего платья выше.
Тянусь к его рубашке дрожащими руками. Он двигается, чтобы помочь мне, стаскивая одежду и отбрасывая ее в сторону. Лунный свет освещает гибкие, мускулистые линии его тела. Ловлю себя на мысли, что полностью разделяю восторг сотни женщин, которые считают его идеалом мужской красоты. Даже многочисленные шрамы не портят, а лишь подчёркивают его брутальность.
Прижимаю ладони к твердой плоти, и нежно тяну их вниз к его бокам и вокруг его спины. Он вздрагивает от прикосновения и опускается рядом, одна нога скользит между моих ног. Платье распахивается, полностью обнажив мою грудь, подол высоко собрался на бедрах.
Его губы снова опускаются к моей груди, пока он обхватывает и разминает ее. Выгибаюсь к нему, изо всех сил пытаюсь прижаться ближе, чтобы он сильнее прижал меня к себе. Я не могу ясно мыслить, не могу найти слов.
– Родион… – пытаюсь сформировать какую-то связную мысль, но все бесполезно.
Он проводит рукой по моему лицу, чувствует влажность ресниц, и откидывает мою голову назад, слизывая языком заблудившейся слезинки.
Поцелуи становятся жестче, он хватает мою руку, и опускает ее вниз по своему телу к настойчивому толчку своей эрекции. Я провожу по всей его длине, мои пальцы нерешительно формируют твердость в его штанах. Родион стонет, словно от боли.
Робко исследую его, мое любопытство возбуждается жаром под тугой тканью брюк. Кажется, он наслаждался каждым прикосновением, почти мурлычет, когда двигается надо мной, целуя снова и снова мою шею.
Теперь обе его ноги между моими, он увеличивает пространство между ними, платье полностью сминается вокруг талии. Чувствую, как он гладит меня, спускаясь ниже по моему животу. Прежде чем успеваю сказать хоть слово, он проскальзывает под трусики, нащупывает влагу пальцами, и вторгается в меня. Он делает медленные круги внутри, гладкое кольцо на безымянном пальце дразнит самое чувствительное место.
– О, боже, да, нет, пожалуйста... – не могу сказать то, что хочу, остается лишь непонятное бормотание.
Удовольствие скручивает все туже, пока мое сердце не начинает бешено биться, а бедра не начинаются двигаться в ритме его руки. Он целует мою шею, его горячее дыхание щекочет и еще сильнее возбуждает меня. Немного меняет движения, и в этот момент во мне начинает зарождаться трепещущее чувство.
– Да, еще… - тихо стону я.
И мое тело словно взрывается, а тело начинает дрожать. Родион продолжает нежно поглаживать меня, вытягивая последние отголоски ярких чувств.
Как только начинаю разумно мыслить, понимаю, что он остался неудовлетворенным. Он словно читает мысли, нежно целует в плечо, и отодвигается. Смотрит на мою оголенную грудь, поправляет лиф, и начинает застегивать платье.
– Не переживай, красавица. Я позабочусь о себе, а тебе нужно поспать.
Он поправляет подол моего платья, и уходит в ванну, оставив меня в полутьме и тиши спальни. Под монотонный звук воды я проваливаюсь в сон.
Мне снова десять…
___
Не пропустите самое интересное! Добавляйте книгу в библиотеку и ставьте звездочку, чтобы ничего не упустить.
Лена
Мне снова десять.
Стою в коридоре с золотистыми обоями на стенах, рассматриваю узоры. Пыльный свет из окна падает на стены под углом, от этого появляются длинные тени, которые рисуют на дорогих обоях сложные мотивы. Дом дяди Вени кричит о богатстве, но мне это не нравится. Я скучаю по отцу и нашей тихой и скромной квартире.
Держу чашку с горячим чаем, ручка врезается в пальцы. Слышу быстрые шаги слева и голоса, но не поворачиваюсь.
— Смотри, как кружку держит, будто у неё там что-то важное, — голос Виктора, который смеется надо мной. Он всегда смеётся первым.
— Может, мы уроним? — Влад. Его голос тише, холоднее.
Они подходят, а я делаю шаг назад, Влад резко хватает меня за плечо. Кружка выпадает, стекло звенит, горячий чай брызжет на пол, на ноги, на стены.
— Уронила, — ехидно говорит Виктор. — Вот неуклюжая.
Вскрикиваю от боли, хочу убежать, но Влад держит, смотрит в упор. Лицо бледное, губы сжаты, демонстративно достаёт сигарету. Я знаю, что будет.
Я всегда знаю.
— Не надо, — шепчу.
Он закуривает, выдыхает дым мне в лицо, а потом протягивает руку, и прижимает сигарету к моей спине, впивается в лопатку. Горячо, как ад. Я кричу, а воздух пахнет мясом и табаком.
— Расскажешь папаше? — спрашивает Виктор.
Я киваю сквозь слёзы и дрожь.
— Он узнает. Он… он вас…
— Он тебя бросил, дурочка, — перебивает Влад. — В который раз? В третий? В четвёртый?
— Если расскажешь — ты виновата, — шипит Виктор.
— Всё из-за тебя, — кивает Влад. — Ты портишь воздух. Ты — причина, что он снова отправился в тюрягу.
Я начинаю задыхаться, меня толкают, не понимаю, кто первый. Они смеются и толкают меня за дверь, с хлопком закрывают ее.
Подвал.
Холодный и темный, как могила. Сырые стены, запах старой краски, мочи и чего-то гниющего. Крысы, шорох, шаги над головой, мальчишки уходят. Меня оставляют одну.
Дергаю ручку, царапаю дерево ногтями.
— Выпустите…
«Заткнись». «Это ты всё заслужила». Шепчет мне тьма. Мои мысли? Их? Я больше не знаю.
Дрожу, падаю на пол, прижимаюсь лбом к коленям. Сколько я так просидела? Час? Целый день? Как в доме с такими дорогими обоями может быть настолько страшное место?
Вдруг — свет. Узкая полоска слепит, когда дверь приоткрывается. Тётя Таня ничего не говорит, в её глазах вижу страх и вину. Она не обнимает и не протягивает руку, только оставляет приоткрытую дверь. Я пытаюсь вдохнуть свежий воздух, чтобы избавиться от вони подвала…
И просыпаюсь.
Воздуха нет, грудь жмёт так сильно, будто кто-то сидит сверху. Рывком сажусь в кровати. Вокруг темно, простыня сбилась, тело в поту, волосы мокрые, все тело дрожит.
Это не подвал. Но сердце всё ещё там — в темноте, среди крыс и злых голосов. Хватаю ртом воздух, как рыба, вытащенная на берег. Пальцы судорожно ищут край простыни, чтобы уцепиться за реальность, чтобы не провалиться обратно.
Не могу дышать, не могу остановить дрожь. Паника сжимает горло. Горит спина — как будто ожог снова живой, из глаз текут слезы. Я не кричу, не имею на это права. Я одна. Всегда одна.
– Лена, что случилось?
Вздрагиваю от неожиданности, из-за панической атаки не заметила Родиона рядом со мной на кровати. Пытаюсь сделать глубокий вдох, но не могу. Мне словно тесно в собственной коже.
– Не могу... дышать...
Он быстро встает, подходит к окну, и открывает его настежь. Потом притягивает меня к себе и крепко обнимает. Гладит по спине, по затылку, и шепчет:
– Тебе нужно успокоиться. Всё нормально. Ты в безопасности.
Дрожу, как загнанное животное, жадно вдыхаю свежий ночной воздух, его голос пробивается сквозь шум в голове.
– Дыши со мной. Вдох. И выдох. Вот так. Не спеши. Вдох. И выдох.
Прижимаюсь к нему, пальцы судорожно цепляются за его расстегнутую рубашку, и взгляд падает на шрамы, которые он гордо носит на груди, плечах, под ключицей. Как будто его тело когда-то обожгло пламя. Крупные, корявые, розовато-серые следы. Провожу по одному из них пальцем, он замирает.
– Это что? – спрашиваю шёпотом, все еще пытаясь восстановить дыхание.
– Это было давно. Не сейчас, Лена.
Он не злится, а просто закрывается, как герметичная коробка.
– Почему ты в слезах? Расскажешь, что случилось?
– Не сейчас, – повторяю его слова, не хочу рассказывать о своем прошлом.
Находясь в кровати с Родионом, я понимаю, что всё это время смотрела на его фасад — громкий, весёлый, наглый. На самом деле за этой маской тишина, пепел и боль.
Он ровно дышит, словно отдает мне немного своего спокойствия. Подстраиваюсь под его дыхание, успокаиваюсь. Спустя пару минут слышу тихий смех.
– Никогда не думал, что мне достанется не жена, а садовая лейка.
Улыбаюсь и легко щипаю его за бок, он шипит и уворачивается.
– Спасибо, – шепчу я.
Он не отвечает, но берет меня за руку, а наши пальцы переплетаются.
— Лена, — тихо шепчет он. — Обещай, если однажды всё пойдёт к черту… ты всё равно скажешь мне правду.
— А ты?
Он молчит, и я прекрасно знаю причину. Его правда скорее всего окажется страшнее моего сна.
___
Что будет дальше? Узнаете в следующей главе. Добавляйте книгу в библиотеку, ставьте звезду и подписывайтесь на аккаунт, чтобы не пропустить продолжение!