Безумие

Эта история произошла со мной в детстве, когда мне было двенадцать лет. Стояла морозная зима девяносто шестого года. Я жил в маленьком приграничном городке на западе Беларуси, в серой панельной девятиэтажке, неотличимой от десятков таких же домов, возведённых по одному проекту. Зимой такие дома казались особенно безликими — бетонные коробки, застывшие в снегу, с редкими огоньками в окнах, в насквозь промёрзшем городе.

В тот вечер мы возвращались с другом Пашей, который жил в соседнем доме, из школы. Как обычно, обсудили все события дня и договорились после ужина и уроков встретиться у меня — поиграть в приставку. Недавно на «Сеге» вышла новая FIFA 97.

Когда мы попрощались у моего подъезда, я поднял глаза на дом — и в тот же миг свет в окнах погас. Через секунду он вспыхнул снова, и тут же снова дом погрузился во тьму. Обесточенная громада девятиэтажки застыла, лишённая жизни, словно огромный мёртвый организм. Я стоял и смотрел на замерзающий тёмный монолит. На фоне ясного звёздного неба он казался инопланетным кораблём, приземлившимся здесь, на окраине города. Рядом захрустел снег, и мимо меня прошла женщина с сумкой. Я постоял ещё минуту. Свет загорелся вновь — и я вбежал в подъезд.

Моя квартира находилась на седьмом этаже, и я сразу решил, что рисковать и подниматься на лифте не буду. Не хотелось застрять между этажами и остаться одному в тесной кабине лифта в полной темноте.

Я побежал по лестнице. Шаги гулко отдавались в холодной пустоте подъезда. Я бежал как можно быстрее, опасаясь, что свет снова погаснет и оставит меня в темноте. «Жаль, что у меня нет с собой фонарика», — подумал я. Тогда бы я, как агент ФБР из «Секретных материалов», пробирался сквозь мрак, вырывая ярким пятном света куски тьмы. Но пока фонарика нет, нужно бежать быстрее.

На четвёртом этаже, когда я уже почти пробежал его, позади раздалось мяуканье. Резкое, протяжное, оно словно прорезало воздух. Я остановился и огляделся. Мяуканье повторилось — чуть тише, чуть жалобнее. Не знаю почему, но оно притягивало меня. Я, словно загипнотизированный, пошёл на звук.

Медленно, осторожно я спустился по ступенькам вниз. Каждый шаг гулко отдавался в пустоте, свет над головой задрожал, готовый исчезнуть. Я заглянул за угол, ожидая увидеть кошку. Но вместо неё я увидел стоящую у стены крышку гроба.

Я замер. Мне показалось, что воздух в подъезде стал ещё холоднее, чем был прежде. Кошки нигде не было. В этот момент из одной из дверей раздался скрежет — кто-то поворачивал ключ в замке. И вдруг погас свет.

Я сорвался с места и бросился вверх по лестнице.

Когда я добежал до своей квартиры, свет вернулся. Дверь была не заперта, и я вошёл. Из зала доносился негодующий голос отца — он ворчал о том, что свет снова пропадает. Из кухни тянулся запах жареных котлет. Я быстро закинул ужин в рот, почти не чувствуя вкуса, и сел за домашку. Когда уже почти закончил, в прихожей затрезвонил телефон.

Я вскочил и бегом помчался к нему. Звонил Паша.

— Домашку сделал? — спросил он.

— Только история осталась, но её я завтра перед школой почитаю, — ответил я.

— Свет не пропадает?

— Неа.

— Тогда я выхожу. Через пять минут буду.

— Лифтом лучше не пользуйся, — предостерёг его я. — Застрянешь. И ещё… на четвёртом этаже, если услышишь мяуканье, не оборачивайся. Иди дальше.

Я положил трубку. Я знал: он не удержится и обязательно посмотрит за угол на четвёртом этаже. И тогда увидит крышку гроба и испугается так же, как и я. Мне показалось, это неплохой шуткой. Внутри меня шевельнулось странное чувство — смесь страха, радости… и предчувствия беды.

Я пошёл на кухню, взял сушку со стола, забросил её в рот и подошёл к окну. Снаружи было темно, только редкие фонари пробивали ночь жёлтыми пятнами света. Я увидел, как Паша выбежал из своего дома и побежал в сторону моего подъезда. Его фигура мелькнула в жёлтом свете фонаря и скрылась из поля зрения. Свет в квартире дрогнул и погас.

Паша так и не пришёл. Ни через пять минут. Ни через десять. Ни через час. Через два позвонила его мама и попросила передать, чтобы он возвращался домой. «Как — не приходил?» — удивилась она. Помолчав, положила трубку. Вскоре она пришла к нам домой, ещё раз расспросила меня насчёт Паши. Я сказал, что в последний раз видел, как он шёл по улице, но не заметил, заходил ли он в подъезд. Из моего окна этого не увидеть. Она заплакала и ушла.

После её ухода в квартире стало тихо. С каждой минутой тишина становилась всё тяжелее. Отец читал газету, мать смотрела в темноту окна, разрезаемую синим маячком милицейской машины. Квартира казалась чужой и необычно пустой. Я просто сидел, смотрел в стену и пытался представить, куда мог пойти друг. Но кроме мысли о том, что он зашёл за угол на четвёртом этаже, ничего не приходило.

Мама сказала идти спать. Я почистил зубы и в последний раз взглянул в окно. На улице хлопьями падал снег. Милицейская машина всё ещё стояла, но уже с выключенными маячками; лишь изредка стеклоочистители смахивали снег с лобового стекла. Я залез под холодное одеяло и уснул.

На следующий день в школу Паша тоже не пришёл. Я весь день смотрел на его пустое место за партой, а после уроков директор объявил, что Паша пропал. Вечером я возвращался домой один. Казалось, что все прохожие идут мне навстречу, и никто не идёт в том же направлении, что я. Словно весь город двигался против меня, пока я упрямо шагал в пустоту.

Мой двор был пуст. Если бы не свет в окнах и немногочисленные следы на снегу, можно было бы подумать, что здесь никто не живёт. Я немного постоял под фонарём, под которым вчера в последний раз видел друга, посмотрел на свой дом, на окна четвёртого этажа. Все они были темны. Я был уверен, что причина исчезновения Паши — там, на этом этаже. Ещё немного постояв, я направился к подъезду. Лифт вызывать не стал — решил идти пешком. Чем ближе был страшный этаж, тем сильнее билось сердце и тем труднее давалась каждая ступенька.