Безымянные

1

1913 год, Российская империя

– Ну, извини, в общем. Забудь.

Посетитель усиленно разглядывал крайнее витражное окно, за которым пестрая сентябрьская пятница разменяла полдень. Даже голову повернул вбок – но не той стороной, которая вызывала определенное любопытство.

– Да ладно? Вот так просто? Столько воплей – и теперь «забудь»?

На миг задумался, продолжая не смотреть в глаза.

– Ну… Да? Тощий суету на пустом месте поднял.

– И что же там было на самом деле? – Легкий, делец из Старого города, соединил руки под подбородком в знак того, что готов внимательно выслушать. Впрочем, на особо обстоятельный рассказ рассчитывать не приходилось.

– Алекс сам поджег эту лавку.

– Зачем?

Рядом в полукреслах маялись от безделья братья. Старший лузгал семечки, и сейчас слишком громко сплюнул в ладонь шелуху. Выдал, что тоже не терпится узнать ответ – но не тут-то было.

– Не спрашивал. Случайно, наверное. А может, и нет.

– Н-да… – Легкий принялся постукивать пальцами по крышке стола. – Эх, мать твою... Ни себе, ни людям. Что с лавочником-то теперь решим, а?

– Сказал, все с ним уладит.

– Да уж, теперь он будет очень полезен. Если только милостыню ему подать?

Братья хмыкнули. Гость пожал плечами. Ему-то что? Его забота – передать.

– Еще он хочет знать, в силе ли ваш уговор.

Легкий крякнул. Вот это подход.

– Значит, про лавку я должен забыть вот прямо тут же?

Посетитель неопределенно мыкнул.

Легкий задумался.

Алекс ненавидел просить об услугах. И точно не стал бы, если бы его люди друг друга не перестреляли. Не поделили добычу, пока сам он был в лесу. Несколько сразу уехали на погост, а еще трое или четверо до сих пор валялись по койкам. Те, что остались, видно, потому и уцелели, что не умели за оружие взяться. Похоже, тут его просто приперло. Помочь – значит, неплохо поправить весьма полезные отношения.

– Допустим, я скажу «да». Сколько?

Младший из братьев встал и принялся бродить да топтаться – ковер, точно конь, копытами рыть. Только и ждал, что намека на одобрение. Ну, еще бы: и разжиться можно неплохо, а заодно и кровь разогнать. Молодой, что с него взять?

Но Легкий совсем не хотел рисковать тремя стрелками впустую. Деталей он не знал, зато Алекс точно очень спешил – в последние пару месяцев основное занятие не приносило дохода. Вдруг на этот раз все не слишком продумано? Так однажды уже случилось – и закончилось бойней. Винить некого, кроме себя да азарта. 

С другой стороны, уже и так трепать стали, что Легкий, якобы, ну настолько осторожен – уж не боится ли? И сам не выходит – но к этому хотя бы давно привыкли – и других не пускает. А им-то хочется. Как бы вообще разбегаться не начали, если так и дальше пойдет. Они – люди сиюминутного дела. Что им до сложных да долгих планов хозяина?

– Да как и раньше. Все, что найдут – их, плюс четверть тебе.

Вошел Сенька с подносом. Наконец-то. Звал давно, но где-то замешкался. Во рту уже пересохло.

Посетитель, пропуская его к столу, сделал пару шагов вперед. Да, так и есть. Не показалось. Прежде у него точно было правое ухо – а теперь нет.

Сейчас Легкий смог разглядеть.

Зрение подводило уже несколько лет, но в последний год – особенно крепко. Все постепенно скрывалось в размытом тумане.

Он никому об этом не говорил, даже Верка не знала. Незачем раскрывать столь явную слабость.

Когда-то Легкий метко стрелял, не хуже Алекса. Мог чуть ли не со ста шагов пробить легавому лоб из тяжелой винтовки. Теперь бы промахнулся и с пяти.

Не так давно, будучи наверху, в «приличных» кварталах, Легкий заглянул в лавку оптика. Якобы, шутки ради. Смеясь, примерил те стекляшки, что там продавались. И на миг туман отступил. Он снова увидел мир ярким и четким, как в юности – но зеркало сообщило, что стал похож на еврейского приказчика. Как перед людьми таким показаться? Да и неудобно ходить с подобным дерьмом на цепочке.

Легкий налил себе коньяку, глотнул. За что любил его – каждый раз на душе теплело.

– Где твое ухо, Стриж?

Посетитель молчал. Легкий понял.

– За что?

Снова тишина. Вразумительного ответа, надо полагать, и не существовало.

– Ладно, пусть идут, если хотят. И треть, – он торговался из принципа, не рассчитывая на уступку.

– Четверть. Наших – семь, и план.

– Ну, так и быть. Что скажете? – Легкий повернулся к братьям.

– Не хочу, – хмуро сообщил старший.

– А я пойду, – у младшего – на диво смазливого, несмотря на три глубоких шрама – аж глаза разгорелись. – Муху возьму, и еще кого-нибудь. Когда?

– Сегодня, ближе к утру. После полуночи к нам подходите.

Тот кивнул и рванул во двор, не дожидаясь конца разговора.

Впрочем, гость уже тоже спешил откланяться.

– Да, и передай Алексею, что Легкий – не мелочная баба, – слова предназначались своему, не чужому.

Ушли – оба, один за другим. Вышел и Сенька. Красный особняк на самом дне оврага обезлюдел.

Легкий взглянул на настольные часы – слон в короне, подарок из Маньчжурии – и принялся просматривать стопку писем с гербовой печатью. Он хорошо помнил каждое, едва ли не наизусть – но повторение придавало надежд и уверенности. 

Скоро должен прийти очередной посетитель. Легкий его ждал.

Нет, налет на правление железной дороги – все же неплохо. Правильно, что согласился. Денег принесет немало – а они сейчас придутся очень кстати. Но только для того, чтобы начать играть по-крупному. Время настало.

2

«В городе проживает, по одним сведениям, до 50 000 жителей, по другим – до 60 000. По результатам переписи количество значительно меньше – 42 000 человек…»

– Как ты можешь спокойно читать? У тебя вообще нет чувств?!

Бывший сыщик Николай Червинский взглянул на напольные часы с маятником. Из угла гостиной они показывали четверть третьего.

– Нужно дождаться утра. Сегодня уже ничего не получится сделать, – прозвучало чересчур спокойно и тускло.

Можно было решить, что он – хладнокровное чудовище. Если бы Ольга уже давно так не считала.

– Давай возьмем фонарь и обойдем все еще раз! – она быстро ходила из конца в конец комнаты. Почти металась.

– Мы только недавно вернулись…

– Но мы должны сделать хоть что-то! Как ты не понимаешь? Должны! – Ольга упала в соседнее кресло. В глазах стояли слезы, но она старалась не давать им пролиться. – Поверить не могу, что ты настолько равнодушен.

Жена ошибалась. С тех пор, как Червинский узнал, что дочь не вернулась домой, его тоже все сильнее глодало волнение. Только оно – никудышный помощник.

Днем прислуга привела одну Катю. Та злорадно сообщила, что сестра подралась и теперь наказана. Ольга отправила горничную обратно, и та до самого вечера послушно ждала у порога гимназии. Но потом все же не выдержала – заглянула внутрь спроситься. Сказали, что Лиза давно ушла.

Только дома дочь так и не появилась.

Червинский приподнял с подлокотника и поцеловал сухую Ольгину руку.

– Коля, что с ней случилось? Она никогда так не поступала. Всегда предупреждала заранее, если собиралась к кому-то зайти. Я же лично знакома со всеми девочками, с кем она дружит, и с их матерями…

Но Лиза у них не гостила. Червинские обошли не только подруг, но и простых одноклассниц, не считаясь с ночным часом и приличиями. Дочери нигде не было, и никто ничего не знал.

Что ответить жене? Что все будет в порядке? Но бывший сыщик сам в это не верил.

– Завтра мы все выясним, Оля... Девочки спят? – попытался ее отвлечь.

– Да. Я только от них.

– Приляг и ты, отдохни немного.

– Я не могу!

– Постарайся. Тебе нужны силы.

– Налей мне коньяку.

Необычная просьба для поборницы трезвости.

Червинский взял с кофейного стола бутылку, наполнил стакан на треть. Ольга выпила залпом, закашлялась, но потом попросила еще. Руки ее дрожали.

Три повтора сделали свое дело – она свернулась в кресле и задремала. Накрыв жену покрывалом, Червинский налил и себе.

Вернулся к газете. Лучше заполнить голову малозначимой чепухой. Уснуть сегодня он бы точно не смог – и коньяк тут, увы, бессилен.

Но та безликая заметка под заголовком «По другую сторону», что начиналась, как сводка статистики, обманула – нанесла удар исподтишка.

«То, что представляет собой этот город, становится ясно еще на пути к нему. Ежедневно на главной дороге совершаются грабежи и убийства. А если вам и посчастливится добраться живыми, то едва сойдете с повозки, как будете ограблены при свете дня прямо на глазах у полиции. И не пытайтесь сопротивляться – иначе пополните ряды безымянных тел, что постоянно свозятся на окраину. И все это – в самом центре города…»

Некий «Путешественник», поделившись впечатлениями с газетой, ничуть не преувеличил. Более того, он о многом, к его счастью, и не догадывался.

Город с каждым месяцем все больше показывал свое истинное лицо – то, которое Червинский прежде не замечал.

Преступления не просто стали обыденностью – они поражали жестокостью. И происходили они не где-то в недрах оврага, а прямо тут, рядом. Наверху, в приличных кварталах.

На глазах.

Однажды Ольга вернулась из лавки сама не своя. Расплакалась:

– Дмитрия Михайловича зарезали. Говорят, беспризорники. Портсигар его потребовали – помнишь, тот, позолоченный? Памятный подарок – вот и не захотел отдавать…

Он был чиновником, соседом из дома напротив. 

Цирюльник, которого посещал Червинский, пару месяцев назад покинул город – после того, как его жену поймали в переулке рабочие.

Люди с завода Свиридова и мануфактур напивались до безумия, а потом дебоширили на улицах – разбивали стекла в домах и витрины в лавках, избивали бродячих торговцев и малолетних газетчиков.

И, конечно, все вокруг крали. Стоило оставить без присмотра даже никчемную старую шляпу – как она тут же ускользала из-под самого носа.

Полицейские участки, исправительные дома и тюремные замки ломились от постояльцев – однако на смену одним негодяям, покинувшим улицы, немедленно приходили другие.

И в этом нет ничего странного: проблема города заключалась не в пешках.

Здесь правили бал тени. Они и разрушили чуть более года назад карьеру сыщика.

Теперь он больше не мог поступить на службу. Никуда. В глазах общества Червинский стал отъявленным негодяем.

Раз – восемь душ на совести.

Два – его поймали за руку на помощи тому, кого обязан был задержать.

Три – полицейские едва не целовали икону, подтверждая, что по приказу Червинского пролилась кровь свидетеля.

Конечно, он пытался оправдаться – как и любой преступник. Да только кто бы ему поверил?

И, хуже всего, так считала и Ольга. Нет, она не устраивала сцен – смирилась и по-христиански терпела. Несла свой крест. Но свет ушел из прежде солнечного дома. Все стало иным. Все сломалось.

Червинский лишь чудом избежал каторги. Пришлось играть по местным правилам – другого выхода не осталось. Он задействовал семейные связи. Старый друг убитого дяди, отставной полковник, дал нужные взятки – на них и ушли деньги с продажи дядиного особняка и почти все собственные сбережения.