Bill Габриэль

Глава 1.

Предупреждение о содержании: Роман включает подробные эротические сцены, сцены с применением оружия, элементы психологического насилия (БDSM-тематика), посттравматический стресс. Рекомендуется для взрослой аудитории 18+.

Медфорд к декабрю становился тише, словно город, устав от осенней суеты, решил взять паузу перед главным праздником года. Но в этой тишине звенел тонкий предновогодний ток — невидимый, почти осязаемый, заставляющий сердце биться чуть быстрее. По центральной улице, протянувшейся через весь исторический центр, висели гирлянды в форме снежинок, каждая размером с автомобильное колесо; витрины магазинов дышали теплом и ароматом корицы, приглашая внутрь, обещая уют и горячий сидр. Даже припорошенные инеем газоны с задремавшими оленями из фанеры — те самые, что городской совет каждый год выставлял у мэрии — казались частью общей, терпеливо собираемой картинки праздника, где каждая деталь имела значение.

Патрульный офицер Тео Харпер вглядывался в улицу поверх руля своего служебного автомобиля — бликующий мокрый асфальт, редкая крошка снега на обочинах, отражения фонарей, размазанные по лужам, — и слушал, как рация с ленивым шипением перебирает чужие вызовы где-то на другом конце города. Вторник, около семи вечера, две недели до Нового года. Самое спокойное время суток в самый спокойный сезон — когда люди ещё не успели напиться на корпоративах, а дороги не покрылись предательским льдом.

Дежурство шло ровно, почти монотонно, пока телефон на центральной панели не завибрировал, нарушив привычный ритм вечера. Имя на экране заставило его ладонь замереть на секунду, будто мышцы вдруг забыли, как двигаться. Селена Лопес.

— Харпер, — он провёл по экрану большим пальцем, контролируя голос, делая его ровным, профессиональным, лишённым личного. — Вечер добрый.

— Тео… — В трубке послышался её голос, и он сразу понял, что что-то не так. — Прости, что так. Мне нужна помощь. Неофициальная. Очень… аккуратная.

Её голос был ровным, выдержанным, только дыхание на полтона быстрее, чем обычно — та самая деталь, которую не заметит посторонний, но которую он улавливал безошибочно, словно настроенный на её частоту приёмник.

Он помолчал секунду, проверяя зеркала заднего вида, оценивая обстановку, и плавно взял правый ряд, уже понимая, что согласится, ещё не зная на что.

— Слушаю.

— У дедушки в охотничьем домике есть коллекция… — она выдохнула, и в этом выдохе слышалась борьба между стыдом и необходимостью. — Нелегальная. Я не знала. Отец… он может попытаться её продать, пока никто не видит. Мне надо изъять всё тихо. Сейчас. Пока там никого нет. Ты можешь?..

Слово «дедушка» поставило невидимую отметку между ними — воспоминание о старых дворах, откуда они когда-то вместе ездили на школьные танцы, о её академических медалях, выставленных в витрине школы, о её согревающем взгляде, который он ловил каждый раз, когда случайно встречал её в городе. Тео глянул на бортовой компьютер, на пустую колонку входящих вызовов, где не мигало ни одной срочной задачи, и уже решил.

— Где ты?

— У школы. Габриэль со мной. — Она добавила быстрее, словно опасаясь, что он откажет: — Только она знает, где он всё прятал. Он брал её с собой, учил. Она помнит все места.

— Я подъеду. — Он перевёл дыхание, возвращая себе привычный служебный ритм, надевая на себя роль офицера, а не старого знакомого. — Официально это пройдёт как «помощь жителям» — у нас так называют просьбы без происшествий, когда нужно просто присутствие. Никаких резких движений. Позвонишь, если что-то изменится.

— Спасибо, Тео, — сказала Селена, и в этих двух словах было столько облегчения, что он почувствовал, как что-то сжимается в груди.

В её «спасибо» теплилось что-то очень старое и аккуратно спрятанное — память о том времени, когда между ними не было ролей и границ, — и он всё-таки уступил этому чувству, позволив себе на секунду улыбнуться так, как улыбался когда-то давно. Он отщёлкнул поворотник и мягко перестроился к съезду, колёса с тихим шорохом прошли по тонкой ледяной корке у разметки, оставляя за собой мокрый след.

Центр города остался позади — витрины и припаркованные у бордюра пикапы с ёлками в кузовах, семьи с детьми, снующие между магазинами, гирлянды, мигающие в окнах кафе. Тео свернул к школе, сбросил скорость, подкатил к пустынной вечерней площадке и остановился у бордюра, включив аварийные огни. Впереди, на площадке перед главным входом, стояла тёмная фигура в длинном пальто и красном шарфе, в котором было столько домашнего тепла, будто он хранил в своих нитях аромат свежеиспечённого печенья и корицы.

Она шагнула к машине, и лёд коротко, почти музыкально хрустнул у неё под каблуком. Открылась передняя пассажирская дверь, и холод ворвался внутрь салона, шевельнув бумажки на приборной панели и принеся с собой запах зимы. Селена заглянула внутрь, и её глаза встретили его — на мгновение, без защит, без ролей, без той вежливой дистанции, которую они научились держать за годы.

Светлокожая, утончённая, с длинными вьющимися каштановыми волосами, свободно падающими на плечи; выразительные карие глаза, обрамлённые тёмными ресницами; нежные, почти аристократические черты лица — и всё это сейчас будто чуть острее на морозе, под красным шарфом, который придавал ей вид героини старого рождественского фильма.

— Привет, — сказала она, убирая прядь, прилипшую к шарфу статическим электричеством.

— Привет, — ответил он, и в этом коротком слове было больше, чем просто приветствие.

К машине подошла Габриэль — на голову ниже Селены, компактная, собранная. Она кивнула Тео коротким, оценивающим кивком, стянула капюшон, освобождая короткую стрижку, и скользнула взглядом по салону патрульной машины с любопытством человека, который впервые видит нечто изнутри. Дёрнув ручку задней двери, она села, устраиваясь на жёстком сиденье.

— Здравствуйте, офицер, — бросила она коротко, но в голосе не было ни страха, ни показного уважения — только констатация факта.

Глава 2

Габриэль проснулась от тихого скрежета лопаты по бетону, доносившегося с улицы, и несколько мгновений лежала неподвижно, слушая этот монотонный звук и пытаясь понять, который час. Комната была наполнена серым рассеянным светом, который просачивался сквозь щель между занавесками и говорил о том, что солнце где-то там, за толстым слоем облаков, уже поднялось, но зима не собирается отпускать свою хватку. Она повернула голову на подушке и посмотрела на будильник — без десяти семь, ещё десять минут до звонка. Протянула руку и нажала кнопку отключения, не дожидаясь, пока резкий писк разорвёт тишину.

Откинула одеяло и села, опустив ноги на прохладный деревянный пол, потом встала и подошла к окну, отодвинув занавеску ровно настолько, чтобы выглянуть наружу. Отец стоял на подъездной дорожке в своей старой коричневой куртке и вязаной шапке, сгребая лопатой свежий снег, который за ночь намело почти на ладонь. Его дыхание вырывалось белыми клубами пара, спина двигалась ритмично и сосредоточенно, и Габриэль знала, что он встал рано специально, чтобы расчистить дорожку до того, как она и Селена выйдут из дома. Снег лежал повсюду: на крышах машин, припаркованных вдоль улицы, на ветках деревьев, на почтовых ящиках соседей, превращая улицу в открытку с зимним пейзажем. Небо было низким, тяжёлым, серым, обещавшим ещё снегопад к вечеру.

Габриэль отпустила занавеску и направилась в ванную комнату через коридор, где на стенах висели семейные фотографии в простых деревянных рамках, а на узком столике у лестницы стоял керамический подсвечник в форме ангела — мама выставляла его каждый декабрь. Включила свет в ванной, и холодный флуоресцентный поток залил белый кафель. Открыла кран, подставила ладони под струю ледяной воды и умылась быстро, ощущая, как холод разгоняет остатки сна и возвращает её в реальность. Вытерла лицо полотенцем, взяла зубную щётку и почистила зубы, глядя на своё отражение в запотевшем зеркале.

Вернулась в комнату и подошла к шкафу, открыла дверцу и достала белую блузку с вешалки, потом тёмно-синие джинсы и серый кардиган. Одевалась методично и спокойно, застёгивая пуговицы на блузке одну за другой, натягивая джинсы и поправляя кардиган на плечах, и пока руки делали привычные движения, в голове всплыла вчерашняя ночь — не яркими вспышками, а тусклым, упорядоченным воспоминанием. Участок, где они провели несколько часов: детектив задавал вопросы, она отвечала, адвокат сидел рядом и иногда останавливал её, когда считал вопрос неуместным, Селена держала её за руку, мама тихо плакала, папа молчал. Поздно вечером их отпустили, и родители отвезли её домой, где мама приготовила горячий шоколад, хотя Габриэль не просила, и она выпила его, поблагодарила и поднялась к себе. Легла спать и заснула почти сразу, без кошмаров. Проснулась сейчас с ощущением, что тело отдохнуло, а голова остаётся ясной.

Собрала волосы в низкий хвост, закрепила резинкой и взяла рюкзак со стула у письменного стола, проверила, что учебники и тетради на месте, и вышла из комнаты. Спустилась по лестнице, держась за гладкие деревянные перила, отполированные годами прикосновений, и с каждой ступенькой запах корицы, жареного перца и кофе становился сильнее, наполняя дом той особенной атмосферой, которую мама умела создавать каждое утро. На стене вдоль лестницы мигали рождественские гирлянды — красные и зелёные огоньки, которые папа повесил ещё в начале декабря, и их мягкое мерцание смешивалось с утренним светом, пробивающимся сквозь окна.

Внизу, в гостиной, у окна стояла небольшая ёлка, украшенная красными бантами, деревянными ангелами ручной работы, которые мама привезла из Гвадалахары много лет назад, и гирляндой с тёплыми жёлтыми огоньками. Под ёлкой лежали коробки с подарками, обёрнутые яркой бумагой с оленями и снежинками. На каминной полке стояли свечи в стеклянных подсвечниках, рядом с фотографией дедушки Хулио в рамке, перед которой мама всегда ставила маленькую вазочку с живыми цветами. Дом дышал теплом и уютом, праздничным ожиданием, которое контрастировало с тяжестью, нависшей над семьёй последние дни.

Габриэль прошла через гостиную к кухне, где мама стояла у плиты, переворачивая тортильи на сковороде деревянной лопаткой, а на соседней конфорке тихо булькала кастрюля с фасолью, из-под крышки которой вырывался пар, пахнущий чесноком, тмином и перцем чили. Селена уже сидела за столом, одетая в строгие чёрные брюки и бежевую блузку, волосы собраны в аккуратный пучок, перед ней стояла чашка с кофе, и она листала что-то на телефоне, но взгляд её был отсутствующим, будто мысли были далеко. На столе уже стояли тарелки с нарезанным авокадо, помидорами, кесо фреско, корзинка с тёплыми тортильями, накрытая льняной салфеткой, и кувшин с апельсиновым соком. Вдоль верхних кухонных шкафов тянулась ещё одна гирлянда, мигающая в такт той, что висела на лестнице, а на холодильнике были прикреплены магнитики в форме снеговиков и открытки с рождественскими поздравлениями от родственников.

Мама обернулась, услышав шаги, и на её лице появилась улыбка — тёплая, но с оттенком тревоги, которую она пыталась скрыть.

— Доброе утро, mija, — сказала она, отложив лопатку и вытирая руки о фартук. — Садись, завтрак готов.

— Доброе утро, мам, — Габриэль прошла к столу и села напротив Селены, положив рюкзак на пол рядом со стулом.

Селена подняла взгляд от телефона и кивнула ей с лёгкой улыбкой.

— Привет. Как спалось?

— Нормально, — ответила Габриэль, наливая себе сок в стакан.

Мама поставила перед ней тарелку с горячей фасолью, политой сметаной и посыпанной свежей кинзой, и села рядом с Селеной, обхватив ладонями свою чашку с кофе. Задняя дверь открылась, и в кухню вошёл отец, стряхивая снег с ботинок на коврик и снимая куртку. Лицо его было красным от мороза, дыхание ещё шло паром, и он повесил куртку на крючок, прежде чем пройти к раковине и вымыть руки под горячей водой.

— Снегу навалило прилично за ночь, — сказал он, вытирая руки полотенцем и подходя к столу. — Дорожку расчистил, соли рассыпал. Должно быть нормально.