Бим

Бим

или драма с собачкой

***

Поезд приближается к городу Н., в котором я когда-то окончил институт и теперь судьбой связан с ним навеки. Когда позволяют обстоятельства, с радостью езжу на встречи выпускников. Каждому понятно - студенческие годы, незабываемая пора. Но в этот раз меня потянуло что-то неведомое - просто заныло сердце, позвало в дорогу.

Раннее утро. Я выхожу на привокзальную площадь - нет, ни такси, ни чего другого мне не нужно. Прогуляюсь пешком. Казалось бы, следовало сначала посетить альма-матер и родную общагу, но ноги сами понесли к маленькой аллее маньчжурского ореха, спрятавшейся в тихом, уютном уголке посреди большого города.

Когда-то давно к юбилею Победы над милитаристской Японией и окончанию Второй Мировой, мы, студенты вместе с ветеранами высадили саженцы в тихом проходе между школой, носящей имя героя Великой Отечественной войны и обычной панельной многоэтажкой. Расчет был на то, что школьники примут эстафету памяти и возьмут шефство над молодыми деревцами с экзотическим названием. О чем и гласила установленная в начале аллеи мемориальная табличка. Однако спустя неделю из двух десятков светло-серых стволов в нашей аллее осталось только полдюжины: какие-то их собратья были безжалостно сломаны, а некоторым была, вероятно, уготована более «счастливая» судьба расти в огороде какого-то предприимчивого дачника.

Конечно, поначалу погром у школы вызвал волну общественного возмущения. Ведь закладку аллеи транслировали по местным телеканалам. При этом было отмечено, что саженцы были пожертвованным садоводом, пожелавшим остаться неизвестным.

Но 90-ые были такими временами, что каждый день происходили десятки ещё более резонансных событий – грабежей, поджогов, убийств. Да, это привлекало внимание обывателя, но уже не удивляло. Оптимисты считали это неизбежной данью - родовыми муками, в которых нам явилась великая Россия будущего. Пессимисты кровавую кутерьму относили к прологу Апокалипсиса. Большинству населения было не до анализа общественно-политической обстановки - нужно было просто как-то выжить при растущих ценах, безработице, задержках зарплат и пенсий да невиданным разгулом преступности. Поэтому история с вандализмом у школы героя пролетела как картинка в детском калейдоскопе и тут же утратила актуальность.

Чтобы хоть как-то помочь выжить беззащитным деревцам, мы с однокурсниками вызывались в свободное время проводить дежурства в этой аллее.

Не стану утверждать, что именно наша инициатива позволила сохранить маньчжурский орех. Однако факт остаётся фактом - больше потерь аллея не понесла. Шесть восточных красавцев росли и крепли с каждым годом, а вскоре летние посиделки под раскидистыми кронами грациозных деревьев стали любимым занятием бабушек с ближайших домов - да и не только бабушек. Так что к окончанию института я уже был совершенно спокоен за дальнейшую судьбу своих питомцев.

***

Не прошло и часа, а я уже в пришкольной аллее. Ну, здравствуйте, мои старые друзья! Как вы? В утреннем воздухе по-осеннему свежо. Листья на тополях, липах и кленах уже чуть пожелтели, густые кроны карагачей стали красно-бурыми, а мои великаны стоят в сторонке, стыдливо обнажив свои изящные ветви – листва и плоды со всех шести стволов осыпались, облетели. Как радостно видеть, что они уже выросли почти до окон на седьмом этаже – знакомых до боли окон. Теперь маньчжурскому ореху уже не страшны ни дворовые хулиганы, ни ушлые дачники, ни летний зной, ни лютые морозы. Им уже ничего не страшно. Сейчас всем людям в городе ясно, какой редкой красоты деревья живут рядом с ними. Теперь эту чудесную рощицу бережно охраняют все горожане.

Я огляделся. Всё мне показалось и знакомым, и чужим одновременно. И я словно жду чего-то или кого-то. От этой нелепой мысли я горько усмехнулся. Постепенно, медленно чувство тоски овладело мной. Аллея выглядела уже совсем неуютной и чужой. В ней безлюдно, лавочки пусты, листва ещё не убрана.

Вдруг я замечаю, как навстречу мне идет женщина в спортивном костюме. В руке ее я вижу поводок.

Она остановилась, пристально посмотрела на густой кустарник у школьной ограды и вскрикнула:

- Бим, фу!

Через мгновение я почувствовал, как у меня гулко забилось сердце. Из кустов выбежал сеттер шоколадного цвета. Он увидел меня и застыл. Внезапно он бросился ко мне и через несколько секунду уже вился у моих ног.

Я смущенно улыбаюсь и пытаюсь его погладить. И вижу, как запыхавшись побегает следом женщина с поводком.

- Бим, ко мне!

- Вы знаете, у меня тоже был Бим. Ну он, конечно, больше был похож на спаниэля, хотя он не совсем спаниэль… Мы тоже с ним гуляли здесь. Я жил в этом доме. А эту аллею...

- Вы соображаете, что говорите? Наш мальчик из питомника Диоскури! Просто дочь его зовёт Бимом – ей так больше нравится. А в родословной он…, - пёс не дал ей договорить. Радостно вертя хвостом, он рванулся ко мне.

- Бим, пойдем! – женщина с трудом удержала равновесие, и изо всех сил потянула поводок на себя.

Пес немного поупирался, но силы оказались неравны. Он сделал виноватую мину и нехотя подчинился хозяйке.

- Как глупо, – подумал я сокрушенно, глядя вслед торопливо уходящей парочке. – Она спешит куда-то, а я лезу с разговорами. Незнакомый ей человек. А может она подумала, что я флиртую?

Забыв о досаде, я вновь поймал себя на мысли, что оглядываю сквер, словно потерял кого-то. Боже мой, неужели я ищу своего Бима! Тридцать лет спустя?

Ну вот я и съездил, проведал своих старых друзей. Нужно спешить на вокзал.

***

Я пришёл в читальный зал. Нравится он мне: небольшой овальный зал – одноэтажная пристройка к дому культуры. Здесь всегда малолюдно и тихо.

Обычно я прихожу к открытию. С первого посещения я увидел там пожилого мужчину. Трудно сказать, сколько ему было лет – 80 или 90. Тогда он казался совершенным стариком – худой сгорбленный передвигался мелким шагами, каждый из которых он вымерял – давалось это ему с заметным трудом, но он, видимо, не желал использовать трость.

Одет он был в недорогой старый серый в едва заметную полоску костюм, сорочку и такого ветхого вида темный галстук. На оборках можно было заметить распускающиеся нити, которые вызывали у меня желание осторожно оборвать. Но сделать это я так и не решился. При всей бедности одежд, я отметил их опрятность. Очень впечатлили четко наглаженные стрелки на брюках - такие под силу только старому холостяку.

Иногда он начинал копаться в каталогах, но чаще всего садился у стола с подшивкой периодики, где проводил время за чтением газет до полудня. Если в этот день в библиотеке работала одна милосердная сотрудница, то в обед ему предлагался стакан чаю в серебренном подстаканнике. К горячему напитку полагалось фарфоровое блюдце, в котором мог быть кусочек печения или пара кубиков сахару. Подкрепившись, почетный читатель библиотеки мог продолжить чтение дольше обыкновенного.

Старик был немногословен. После завершения своего занятия благодарил сотрудниц и удалялся, чтобы наутро к 8 часам вернуться в зал.

В это раз у входа в читальный зал нас оказалось трое. Кроме этого почтенного человека в ожидании открытия массивных дубовых дверей рядом с моим старым знакомым заметил женскую фигурку.

Неожиданно для себя, я почувствовал странную неловкость и не решился подойти ближе. Я нарочито встал у лестницы на второй этаж и начал копаться в портфеле, то и дело поглядывая на нее.

Она же ни на кого не обращала внимания, размышляя чем-то. Лицо девушки – ни вид лет 20 – показалось мне весьма миловидным. Длинные светло-русый волосы были аккуратно собраны под неброской заколкой. От этого девушка казалась выше, хотя даже в черных летних туфельках на высоком каблуке одна едва была более 175 см.

Никакой косметики - только аккуратно подведенные ресницы. Я отметил, что у нее выразительные скулы. Они подчеркивали притягательную впалость щек – нет, она не худая, скорее, спортивного телосложения. В любом случае, нельзя было не заметить, что девушка старательно следит за фигурой.

Одета она была в серо-голубой костюм и белую блузку, ворот которой обнажавший небольшой участок груди и изящную шею с нежной девичьей кожей.

Юбка длинною до колен аккуратно приталена по изящной фигурке. Никаких украшений, если не считать тонкую нить круглых бирюзовых бусинок на шее и наручных часов того же цвета. Во всём её облике чувствовалось не только благородство и достоинство - трудно, наверное, обладая такими внешними данными отказать себе в высокомерии.

Может, мне это показалась. Вероятно, такой строгий вид ее лицу придавал нос - достаточно крупный, но красивый, с чуть изогнутой спинкой. Губы ее были деловито поджаты, брови чуть сдвинуты так, чтобы всем было понятно - она думает о чем-то важном и отвлекать по пустякам не стоит.

«Серьёзная особа» – подумал я, с любопытством разглядывая девушку.

***

Она меня проводила в свою спальню и постелила на диван простыню, чтобы я не перепачкал кровью дорогую обивку.

- Снимай рубашку, я сейчас подошью. А это Маркиз. Мой кот. Вообще-то, он очень не любит посторонних, – она указала на рыжее лохматое чудище, лежащее посреди комнаты на ковре, и вышла.

- Постараюсь хотя бы ему сегодня понравится, - пообещал я, ощупывая лицо.

Кот неспешно подошел к моим ногам и обстоятельно обнюхал их. Завершив знакомство, он брезгливо тряхнул кончиком хвоста, лёг рядом и с безразличным видом уставился в окно. Было похоже, что я на Маркиза не произвел никакого впечатления.

Это вполне совпадало с моими планами: я вновь обратился к осмотру своих ран.

Неожиданно кот стал нервно постукивать хвостом по полу. Звук становился все сильнее и настойчивее. Но я даже не успел толком встревожиться, как Маркиз со с злобным урчанием впился мне в ногу зубами и когтями.

Едва сдержав вопль, я вскочил и стряхнул кота с правой ступни, а левой поддал ему под зад. Несмотря на боль в ноге, я не без удовлетворения отметил, что полёт Маркиза не уступает по красоте и точности триумфальному голу Роберто Карлоса.

Не успел кот исчезнуть в дверном проеме, как вошла она.

- Ну как вы?

- Мне кажется, мы подружились, - скромно ответил я, чуть пошевелив израненной ступней.

- Странно, обычно он всех кусает. Маркиз очень ревнует меня к мужчинам.

- Нет, всё в порядке. Мы с ним поладили.

Она недоуменно хмыкнула и начала подштопывать мою сорочку

***

Таяр сдержал слово - дал заработать. Вечерами на его базу приезжали фуры с товаром. Брать грузчиков с улицы было опасно - за такими нужен глаз да глаз, ведь груз дорогой - сигареты, шоколад, пиво и тому подобный ассортимент уличных киосков. Поэтому эту ответственную миссию Таяр доверял только землякам, из которых большинство было его родственниками. Они были благодарны за то, что он обеспечил их работой. Старшие с уважением относились к нему, а молодежь просто боготворила.

В свою очередь, Таяр проявлял кавказскую обходительность к старшим и курить в их присутствии не смел.

Вот и сейчас мы вдвоем вышли на улицу, чтобы он смог тайно утолить свою страсть.

- Вон, смотри! Вот вдоль забора, видишь? Это я посадил. Не знаю, переживут зиму или нет. Тоже орех. Эх, если бы ты видел, какие красивые у нас леса. У меня дед сотни, тысячи деревьев посадил - все горы вокруг деревни засадил.

Похоже, Таяр опять мысленно унёсся на свою далёкую родину.

- У меня дед один со всего района вернулся с войны. Ни одного больше мужика не было. Да, он был ранен, но руки ноги целы. А в деревнях кругом одни женщины. Деду проходу не давали. Как только бабушка его не прибила – не знаю. Ну и он ходок был – мне с ним даже не сравниться

- Да неужто? Я думал, больше такого бабника нигде не сыскать.

- Не, я ленивый. Как говорят, в подметки не гожусь. Он до самой смерти нос по ветру держал. Как где заневестится кто, идёт слух по горам. Дед берет папаху, черкеску, кинжал и в гости. А ты знаешь, какие у нас горы? Тебя вот к нам да отправить за невестой. За неделю не дойдёшь, а то и потеряешься. Или скажешь: даром не надо!

- Да ну тебя!

- Да-а-а, дед был боевой, а мне всё некогда – видишь, сколько дел?!

Ну улице совсем стемнело. Снег медленно падал, засыпая свежую колею. Длинномер с товаром пытался осторожно протиснуться в узкие ворота большого склада, чтобы припарковаться у дебаркадера. Он то и дело взрыкивал, пробуксовывая в снежной каше, и пускал черные облачка с приторным запахом отработанного дизеля.

Таяр задумчиво курил, терпеливо наблюдая за неумелыми манёврами молодого водителя. Загасив очередную сигарету о створку ворот, он назидательно изрёк:

- Не цените вы того, что имеете. Вот, к примеру, у вас тут можно любому стать врачом или юристом. На Кавказе власть кто?

- Ну кто же? - отозвался я лишь потому, что догадался - приятелю нужно выговориться.

- Обычный участковый. Он тебе и милиция, и прокуратура, и суд. Никуда ты мимо него не пройдёшь. У нас это самый уважаемый человек. Поэтому поступить на юр факт практически невозможно.

- Кто-то же учится?

- Учится? Дети элиты учатся – судей, прокуроров, милицейских начальников, директоров рынков и тому подобных. А я с детства хотел стать врачом. Но у нас не поступишь. У нашей семьи не хватит денег.

- Ты же здесь уже заработал, - я кивнул в сторону его «Мерседеса».

- Да, но того, что я заработал, там хватит на только на поступление. А потом каждый экзамен – опять деньги. И неважно, умный ты, или дурак, знаешь ты предмет или никогда учебник не открывал.

Я недоверчиво покосился на него, но промолчал.

- Ну а здесь? Здесь-то что не поступил?

- Сначала от войны сюда сбежали. А здесь нужно было как-то обустраиваться, на что-то жить…гражданство получить…

- Ну ведь устроился уже?

- Всё нужно делать в своё время. Да и на кого я брошу всё этого хозяйство. Тут один день не появишься, на второй уже делать нечего – всё свои же растащат.

Подошёл водитель фуры:

- Ну всё, командир – разгружайте!

***

Здравствуй, общага! Многие изменилось с тех пор, как я съехал отсюда к Тепляковским. На входе поставлен турникет, будку дежурных отремонтировали, график работы общежития привели в порядок. Появились новые, незнакомые лица. Всё изменилось и к этому вновь пришлось привыкать.

Я с удивлением обнаружил, что у меня ещё осталась привычка утром и вечером выгуливать Бима. Каждый день в определенное время срабатывали биологические часы, и я не знал куда себя деть в эти минуты.

Особенно нелегко было вечером, после занятий. Мои товарищи позубоскалили неделю и больше не приставали с вопросами. Меня уже не раздражал постоянный шум общаги. Наконец, я даже стал улыбаться, но стоило мне остаться одному, как тотчас неодолимо влекло к двум моим близким существам – Ане и Биму. Время шло, а каждый вновь и вновь мысленно уносился на ту самую первую встречу в библиотеке и тогда накатывала невыносимая тоска.

Мозг упорно сохранял иллюзию нашей связи и провоцировал меня выяснить – как же они там, Аня и Бим. Иногда я терял терпение и мог целый вечер проторчать телефона – автомата. Я звонил ей и молчал. На том конце провода тоже молча бросали трубку и шли короткие гудки. Так повторялось до тех пор, пока у Тепляковских не отключали телефон или у дежурной не кончались монетки - «двушки». Тогда она, окончательно потеряв терпение и слова-увещевания, гнала меня обратно в мою комнату.

Кажется, я сотни раз вечерами проходил вокруг дома Ани, вглядывался в знакомые окна на седьмом этаже, смотрел как зажигается и гаснет свет - я всё надеялся ее увидеть. Я думал, что теперь сумею всё объяснить. А ещё я подолгу сидел и ждал её на лавочке в аллее, надеясь застать ее прогуливающейся с Бимом. Но мне так ни разу не посчастливилось увидеть Аню.

Наконец, я решился. Однажды после занятий я приехал Таяру на базу. Пришлось долго его ждать. Жанна - его секретарь, с сочувственным видом напоила меня кофе. Похоже, она была в курсе моей персональной драмы. Наверное, ей всё разболтал Таяр. Жанна томно вздыхала и глубоко присаживалась, подливая мне кофе, так что мне пришлось не раз закрывать глаза - длина её облегающего леопардового платья не способна была сохранить никакие женские секреты.

Может быть Жанну и не всё устраивало в её положении, но она понимала чётко, что не имела права ревновать своего шэфа. Таяр давно привык к ночному образу жизни – кабаки, казино, девочки. Просыпался он ближе к обеду, и лишь часам 4 –м дня приезжал в свой офис принять дневные доклады подчинённых.

Я подождал в приемной, пока из его кабинетов выйдут помрачневшие сотрудники – он никогда ни на кого не кричал, но именно эта его тихая вежливая манера говорить действовала на провинившихся людей удручающе. Страна переживала очередной кризис, а вместе с ней страдал и мучился славный коллектив моего товарища – под его чутким неустанным руководством.

Когда я зашёл в кабинет, он приветливо улыбнулся и показал рукой на бар. Я отмахнулся.

- Слушай, у меня к тебе просьба.

- Ну что ещё, страдалец? Денег одолжить?

- Нет! Можешь пока к себе на базу собаку взять. Небольшую. Ну Бима – ты его помнишь! В общагу собак не пускают. Ненадолго, Толик?

Таяр с доброй насмешкой смотрел мне в глаза.

- Кого там только не бывает, но ты прав - собак там нет, - усмехнулся он. Таяр имел богатый опыт любовных похождений, а дебютировал он в женской общаге нашего вуза.

- Ну так что?

- Слушай, зачем тебе собака? Ведь у тебя даже дома нет! То баба, то собака... Это всё из-за неё, да? Как её там, Лена? Аня?

- Не спрашивай!

- Эх, Игорь, Игорь… дурная твоя головушка. Всё она тебя крутит как ведьма, отпустить не хочет. Уже полгода прошло, а ты всё…

- Два месяца двадцать девять дней и… ,- я поднял левую руку и взглянул на циферблат. – И двадцать один час.

- … и две секунды? - захохотал Таяр.

- Толя, кончай! Ты лучше скажи, возьмёшь собаку? Я будку сделаю сам и кормить буду. Буду каждый день приходить. А как сниму где-нибудь комнату в доме - в частном секторе, заберу ее у тебя. Ну что, по рукам?

- Делай, что хочешь! – отмахнулся он. – Я скажу Жанне, она распорядится – даст тебе кого-нибудь в помощь. Ну вот, теперь у меня будет собственный зверинец: кошечка есть – он кивнул в сторону приемной, а теперь и собачка будет.



to be continued