Блаженный князь

Глава 1

Я очнулся в холодном в снегу, сугробы, как уродливые горбы, возвышались над моим телом. Я попытался приподняться на локтях, и жгучая, обжигающе тягучая боль пронзила мои чресла. Сделав над собой невероятное усилие, сел, в кожу вонзились тысячи иголочек, словно кровь вспоминала, как двигаться по артериям и венам. Но мне всё еще ничего не было видно, я оттолкнулся от снега, приподнял таз, и новые волны боли уложили меня на лопатки.

Неужели кому-то удалось меня ранить?

Я принюхался. Пахло кровью, разложениями и морозом. Запахи заставили меня насторожиться. Я вслушался в звуки, скрип деревьев, чавкающие звуки. А по ушам ударил леденящий душу вой, клацанье челюстей, скрип настила. Я рывком поднялся, не обращая внимания на боль, по коже заструился страх.

Деревья истекали кровавым соком и имели черные больные стволы, словно это место кто-то проклял. Холод неохотно отступал, возвращая телу тепло, под кожу вонзилась тысяча иголок, и онемение отступало, давая возможность крови разогнаться по полной. Мой взгляд упал на руки, и я содрогнулся, они были синюшные, как у заложных[1] покойников, а местами почернели, что наводило на две мысли: я труп или ознобился?

Ни то, ни другое меня не устраивало.

Я мотнул головой и попытался вспомнить, что было час назад, и в голову словно вонзили сотню раскалённых спиц. Попытка оценить, что вокруг, тоже кончилось провалом, я видел только перед собой всего на несколько ладоней, дальше мешали деревья. Я завыл не хуже, как преследующие меня твари. Возникло такое чувство, что я ослеп!

Новый вой раздался ближе, и к нему еще присоединился свист, словно хлыст бьет по воздуху. Мое тело казалась чужим, и я глянул еще ниже…

Я помолодел на много тысяч лет!

Это привело меня восторг, а потом в неописуемый ужас, неужели меня забросило обратно в прошлое. Хотя мое тело никогда не было таким худосочным.

Вой множился, это уже выл не десяток тварей, а скорее их была сотня. Кровь словно застыла, а еще ничего толком не было видно. Я потянулся к голове, дабы проверить на месте ли мои глаза, и снова оказался парализован. Вот теперь мне по-настоящему стало жутко, такое со мной могут сотворить только боги или хаос.

Я приложил все усилия, чтобы заставить кусок мяса двигаться, и мне это удалось, ощупал голову и разочарованно выдохнул. У этого двуногого корма было всего два глаза, что привело меня в окончательный ужас и желание покончить с этим немощным телом. Я усилием воли отогнал мысли о самоубийстве и попытался вспомнить дорогу домой, тем более слышал, как приближался жуткий вой, и что-то мне говорило, если я столкнусь с этими тварями, то мне останется жить считанные мгновения. А поэтому я отрешился от всего и позволил задохлику вести меня к его родному дому.

Мышцы помнили дорогу, но моим желаниям не было суждено сбыться. На меня спикировал змей с тремя головами и шкурой ядовитого цвета. Он дыхнул зловонным зеленым пламенем, я попытался увернуться, но тело не повиновалась, словно вляпался во временную ловушку. Я ощутил жжение в глазах, и хлынул свет. Тогда я запрокинул голову и очень вовремя, мой свет столкнулся с зеленым пламенем. Змей заверещал, свет поджарил ему брюшко и подпалил крылья. Горыныч бросился наутек. А снег обрел кровавый цвет и стал таять, превращаясь в кровавое болото.

И только сейчас я обратил внимание, что по снегу разбросаны оторванные руки, ноги, пальцы, голова, таз и кишки… Мой желудок исторг из себя содержимое, и в этот момент выскочил волк, я едва успел разогнуться и встреться с горящими зеленым светом глазами. Морда волка была порвана и объединена в нескольких местах рваными лоскутками кожи, мышц. А в боку у него была дырка то ли от меча, то ли еще от чего.

Я ударил потоком света так, что вокруг стало светло, глаза нестерпимо пекло от применения силы, перед взором поплыли пятна, и прежде чем мне удалось сфокусироваться, раздался новый вой. А вокруг меня образовалась пустота, словно кто-то ножом срезал целый пласт земли или просто растворил.

Я тряхнул головой, глаза болели, и хотелось окунуться в снег, но пока у меня есть фора, надо бежать. Я посмотрел на небо, чтобы по звёздам определить, куда идти. Бедовая голова подбросила новое воспоминание, если хочешь найти ночью дорогу, то иди за кровавой луной, она выведет. А потом найди синюшную луну, и она укажет тебе окончательный путь.

Найдя взглядом кровавую луну, я пошел к ней.

В лесу стояло зловоние от гниения и металлического запаха крови. Я сдерживался из последних сил, но желудок сжался, и меня вырвало светом. Деревья дрожали и уступали мне дорогу, боясь испытать боль собрата. Я задыхался, бок кололо, еще снег мешал бежать, и каждый раз проваливался и недоумевал, как это тело забралось в такой лес без лыж. Снег медленно окрашивался в красный, что заставляло меня ускоряться, хотя понимал, что это бессмысленно. И в какой-то момент я упал полностью без сил, а вой приближался всё ближе, заставляя леденеть кровь. Вот вой приблизился настолько близко, что я ощутил запах тлена.

«Вот и всё!» – подумал я и услышал свист стрел.

С трудом разлепив глаза, попытался приподняться, но не тут-то было, меня прижали к снегу.

– Лежи! – раздался голос слева.

Я попытался повернуть голову, но страх снова парализовал мальчишку.

– Замедли сердце, – приказал голос спасительницы.

Я непонимающе моргнул. Но она уже не обращала на меня внимания, а я зажмурился, и попытки разлепить веки ничем не кончились. Я услышал свист, словно тетивы, и на меня брызнула вонючая жидкость.

– Идем. Пока вся стая не прибыла, – сказала она и протянула руку.

Это я тоже ощутил, а не увидел, но не смог даже пошевелиться, плоть трясло от первобытного страха и сводило судорогами, и неудивительно, что это глупое тело чуть не замерзло в лесу. Чудо, что удалось тогда его заставить бежать. Я приложил все усилия, чтобы разомкнуть веки, и мои попытки наконец-то увенчались успехом.

Я смотрел на воительницу, не мигая. Попытки поднять руку ничем не кончились, и я беспомощно посмотрел на нее даже с какой-то мольбой. Попытался сказать, что не могу, но голос не повиновался.

Глава 2

– Драгомир, пойдемте приляжете, – защебетала мачеха.

Князь пошатнулся, отрицательно помотал головой и посмотрел на меня, сжимающего и разжимающего кулаки.

– Идем, нам надо поговорить, – повелел он и направился в свою опочивальню.

Я молча пошел за ним и ощущал, как мачеха прожигает меня ненавидящим взглядом, разве только не шипит в спину.

Зачем меня позвал князь, я догадывался.

Он хотел узнать, кто я, но его ждет разочарование, ведь голос мне не повинуется. Вообще, не помню, чтобы я когда-то разговаривал. Всегда только улыбался и вершил суд.

И этот дом его не обойдет, только мне надо вернуть всю свою силу, а пока она мне не подчиняется. Кровь обжигал холод, тепло куда-то уходило, и сердцебиение замедлилось, душу пронзил страх, я не понимал, что происходит с моим телом. Руки и ноги свело, и я упал на колени.

Князь испуганно оглянулся и побледнел, подбежав.

– Что с тобой?

И он похолодел от страха, так как кожа ребенка была ледяной. Это длилось несколько долей[1], и меня попустило, я поднялся и жестами показал, что всё нормально. Он еще несколько мгновений смотрел недоверчиво, но кивнул.

Чувство, что лич хотел призвать кого-то определённого, меня не покидало. В моём родном мире новый бог всех славянских богов уничтожил.

А что произошло в этой вселенной?

Как Кощей смог захватить власть в этом мире?

Вопросы оставались без ответа, и задать их было некому, наверняка этот юродивый даже читать и писать не умел.

Наконец, мы добрались до опочивальни князя. Он прилег на кровать, хотя знал, что ему через семьдесят частей[2] надо вставать и идти на встречу с боярами и дружиной, мёд-пиво пить и разговоры вести. Он позволил себе на миг прикрыть глаза, но когда открыл, в них больше не было усталости, а сверкала сталь.

– Рассказывай, как тебя зовут, и не пытайся мне врать. Я принес в жертву душу своего сына и дочери, чтобы дать этим землям сильного наследника. Личи очень любят души юродивых и невинных дев.

Я смотрел на отца, откинувшегося на подушки, и думал, как ему объяснить, что я нем. Я попытался издать звук, но он не сорвался. Я не умею разговаривать, только карать, и об этом князь не догадывается, всё-таки лич подложил правителю подлянку.

Я еще несколько раз пытался заставить связки работать, но из уст вырывались невнятные звуки. А князь свирепел от каждой попытки с ним заговорить, он открыл рот, чтобы одарить меня гневной отповедью, но закрыл рот, задумчиво уставившись на своего сына в разорванной одежде, с телом в синяках и кровоподтёках. На мои новые попытки извлечь звуки, князь смурнел с каждым разом.

– Всё-таки лич подложил мне поганку, – как-то устало и обреченно выдохнул он.

Я посмотрел на него насмешливо, только глазами я мог вести с ним диалог.

– Ты насмехаешься? – не поверил князь своим глазам, и я улыбнулся.

– Ну да, старый дурак, что я хотел от темных сил, что они всё сделают идеально. Лучше бы у тебя свиной хвост вырос, а немой князь не может править. Все мои попытки были тщетны, твари меня обыграли, – застонал мужчина.

Я наклонился, поправил подушку и обнял князя, потом похлопал по плечу, пытаясь подбодрить.

Князь усмехнулся.

– Нет, Одуванчик, ничего не будет уже хорошо. Если ты не заговоришь в течение года, лич будет править моим городом.

Он тяжело вздохнул и поднялся с постели.

– Приводи себя в порядок, а я сообщу боярам и дружинникам, что ничего не вышло.

Я сжал плечи князя, и тот поморщился и глянул в мои глаза! И в этот крохотный миг в моих очах вспыхнул свет, а кровь вскипела. Это возмутилась тьма, я глянул за окно, солнце почти полностью покинуло Навь, и ощутил, как разлилось стужа по венам, мальчишку потряхивало, а в глазах князя вспыхнула надежда.

– Ты сможешь это показать на собрании боярам? – возбужденно спросил князь.

Я покачал головой и указал на светило. Князь нахмурился, силясь понять, что я ему пытаюсь донести. Я оглянулся в поисках бересты и, найдя ее, обрадовался, подошел к печи, где огонь весело трескал за обе щёки дрова. Позвал мысленно Перуна, пламя загудело, и всё.

Я разочарованно посмотрел и взял уголек, он жёг пальцы, но ради попытки объясниться можно и потерпеть. Я подошел к куску коры и написал, что я смогу показать свет на закате, а чтобы было понятней, изобразил заходящее солнышко. Князь глянул через плечо и нахмурился, эта письменность не была ему знакома.

– Писать ты умеешь, только не на нашем языке – это уже хорошо. Грамоте быстро местной обучим.

Я посмотрел возмущенно, как так славяне не знают свой язык?!

– Я не понимаю, что тебя возмутило. Да, Одуванчик не умел ни читать, ни писать, только картинки рисовал, как ты.

У меня от насыщенного дня болела голова. А с князем взаимного понимания мы так и не достигли. Я показал на рисунок, потом на свои глаза. Мужчина в этот раз недовольно посмотрел на меня и перевел взгляд на рисунок, меж бровей пролегла складка. Разговор жестами его утомлял. Я посмотрел на князя как на юродивого, и в глазах появились злые огоньки.

Он совладал эмоциями и выдохнул:

– Приводи себя в порядок. А то от тебя смердит хуже, чем от заложных покойников. Я скажу боярам, что ты залечиваешь раны и приходишь в себя после ритуала. А за год мы что-нибудь придумаем.

Князь меня восхищал, я видел, как ему плохо, но он держался на чистом упрямстве.

– Иди в баню, смой себя грязь и кровь, негоже княжичу в таком виде расхаживать, – повелел он и кивнул на дверь.

Я отрицательно покачал головой. Князь приподнял одну бровь. Я изобразил кружку и подул на нее. Князь нахмурился, и когда его осенило, он ударил себя по лбу.

– Хорошо, воду подогреют, и велю сбитень[3] принести.

Я кивнул, а мужчина покачнулся, стиснул зубы, на миг в глазах правителя вспыхнула ярость, он отвернулся и вышел отдать распоряжения. В комнату через пятнадцать частей вошла барышня с миловидным лицом форме сердечка, принесла поднос с едой. Ее волосы солнечного цвета были заплетены в одну косу двумя лентами красного цвета. Одета она была в нежно-голубую рубашку до пола, подол рубашки был вышит лебедями, а запону[4] темно-синего цвета украшали красные цветочки по краям, а в центре лебеди, щиплющие траву. На руке бирюзовый браслет, а в ушах металлические сережки продолговатой формы без всяких украшений. Она покачивала бёдрами, приблизившись к столу, поставила поднос с едой и посмотрела на меня, в очах цвета горчичного мёда была радость.