Блэквёрс

Глава 1. "Я был когда-то человеком"

Глава 1
«Я был когда-то человеком»

Часть первая
Свет Единых Сердец

В самом сердце города, который сами его жители шепотом называли Найтмер – Городом Кошмаров – где перманентные сумерки обнимали грязные улицы, а воздух пропитался запахом отчаяния, насилия и гниющей надежды. Найтмер был не просто городом, это был хищный организм, питающийся болью своих обитателей, где закон был лишь пустым звуком, а справедливость – недостижимой фантазией. Каждая стена здесь хранила эхо криков, каждый переулок был свидетелем безразличия, и в этом калейдоскопе страданий Виктор был лишь одной из бесчисленных, но мучительно отчетливых теней. Здесь даже солнечные лучи казались чужими, пробиваясь сквозь плотную завесу облаков лишь для того, чтобы подчеркнуть серость и убогость улиц. В этом городе, где надежда умирала быстрее, чем распускались почки на редких деревьях, жил мальчик по имени Виктор. Он был не просто замкнутым; он был невидимым, словно тень, скользившая по краю чужой жизни, никогда не вторгаясь в нее. Его взгляд, всегда опущенный, казалось, искал утешения в трещинах асфальта или мельчайших каплях дождя, но находил лишь подтверждение собственной никчемности и боли. Виктор существовал на периферии, словно призрак собственных несчастий, тихо неся на своих худых плечах непомерный груз.

Его мир был разрушен несколько лет назад, когда смерть ворвалась в их дом, забрав самое дорогое. Его отец, сильный и справедливый полицейский, погиб при исполнении — его застрелили бандиты, грабившие небольшой магазин на окраине Найтмера. Эта трагедия стала тем беспощадным ножом, что расколол его мир на до и после. С того дня Виктора преследовал не только образ лежащего отца, но и гнетущее понимание того, что его опора исчезла навсегда. Мать, некогда теплая и заботливая домохозяйка, сломленная горем, медленно, но верно растворялась в бутылке. Поначалу это были редкие рюмки, способ уйти от невыносимой боли, но вскоре алкоголь стал ее постоянным спутником, а Виктор оказался заброшенным в еще большую пустоту. Ее молчание или, что еще хуже, пьяное бормотание, было для Виктора хуже любого крика. Дом, некогда убежище, превратился в склеп, наполненный призраками несбывшихся надежд и запахом старого алкоголя, где Виктор был единственным живым существом, пытающимся дышать в отравленной атмосфере.

Школа была другим кругом ада. Его хрупкое, отстраненное существование было идеальной мишенью для ровесников и старших ребят. Они видели в Викторе легкую добычу – тихого, неспособного дать отпор, вечно погруженного в свои мысли. Насмешки, толчки в коридорах, спрятанные учебники, и даже более серьезные издевательства стали для него ежедневной нормой. Он не боролся, не жаловался, лишь сильнее замыкался в себе, уходя в свой внутренний мир, где были лишь эхо отцовского голоса и горечь одиночества. Каждый новый день был испытанием, которое он проходил с каменным лицом, но с кровоточащей душой. Виктор научился терпеть, сжимать зубы и отступать, не потому что был слаб, а потому что в нем не осталось сил бороться за что-либо. Он стал мастером по избеганию: сквозь переулки, через задние дворы, лишь бы не встретиться с теми, кто мог бы сделать его существование еще более невыносимым. Он был узником собственной психики, окруженный стенами боли и отчаяния, не видя ни единого просвета.

В этом безрадостном мире, где каждый новый день лишь углублял его изоляцию, появился луч, столь же тусклый, сколь и спасительный. Это была девочка по имени Регина. Она была такой же замкнутой, такой же отстраненной, как и Виктор, но ее причины были иными. Регина была приемной дочерью в семье, которая видела в ней скорее обузу, чем ребенка. К ней относились холодно, без любви, а ее ровесники и окружающие, чувствуя это отторжение, сторонились или, подобно Виктору, унижали. Ее глаза, такие же усталые, как его, видели мир схожим образом – сквозь пелену отчуждения и неприятия.

Они не искали друг друга, но нашли в общей безысходности. Возможно, это произошло в библиотеке, где оба прятались от жестокости внешнего мира, или просто на скамейке в парке, где каждый сидел в своей тишине, но их взгляды случайно пересеклись. И в этот момент что-то изменилось. В глазах Регины Виктор увидел не жалость, не насмешку, а отражение собственной души, столь же измученной и одинокой. Их дружба началась не со слов, а с тишины. Они сидели рядом, не говоря ни слова, и этого было достаточно. С ней Виктор впервые почувствовал не эфемерное, а осязаемое присутствие понимания. Регина не пыталась его подбодрить или изменить; она просто была рядом, принимая его таким, какой он есть, со всеми его шрамами и внутренней болью.

Регина стала для Виктора не просто другом, а якорем в безбрежном море отчаяния. Она не исцелила его ран, но дала ему право на их существование. Рядом с ней он мог быть собой, не притворяться, не отстраняться. Они проводили часы напролет в молчаливом общении, и в этой тишине было больше понимания, чем во всех словах, которые когда-либо были сказаны ему. Виктор, который всю жизнь чувствовал себя изгоем, теперь имел кого-то, кто разделял его отверженность. В Найтмере, городе, где свет был редкостью, их дружба стала единственным маяком, мерцающим в бесконечной тьме, давая Виктору хрупкое, но бесценное ощущение, что он не совсем один. Их связь была нежным ростком посреди пустыни, обещающим, что даже в самых мрачных уголках мира можно найти утешение и родственную душу.

Годы пролетели незаметно, стирая границы между беззаботной детской дружбой и глубокой, зрелой привязанностью. Виктор и Регина, когда-то неразлучные друзья, делившие секреты и мечты, повзрослели не только физически, но и эмоционально. Их взгляды стали дольше задерживаться друг на друге, касания – трепетнее, а молчание теперь было наполнено невысказанным, но ощутимым влечением. Признание в своих чувствах было не столько откровением, сколько естественным завершением долгого пути, осознанием того, что они созданы друг для друга, что их судьбы, словно две параллельные линии, наконец-то сошлись в одной точке.